Глава 20. Иоанн Цимисхий. Внешние войны. Первый Афонский устав

Хотя новое царствование началось без всяких внутренних потрясений, тем не менее Иоанну Цимисхию на первых же порах предстояло считаться с немалыми затруднениями. Ближайшие его приверженцы, участвовавшие в перевороте, в ту же ночь известили население Константинополя, разослав по улицам глашатаев, о вступлении его на царство вместе с сыновьями Романа II, Василием и Константином. В высших классах, можно догадываться, были приготовлены к восшествию на престол Цимисхия, так как в заговоре одно из главных мест занимала сама царица Феофано, а евнух Василий, самое влиятельное при дворе лицо, уже в ночь произведенного Цимисхием переворота приветствовал новое царствование и тем оказал большую услугу преемнику убитого императора. Ранним утром 11 числа декабря Иоанн Цимисхий объявил себя в Большом дворце византийским царем и поручил ведение текущих дел паракимомену Василию, человеку большого административного опыта, искушенному в интриге. Чтобы обеспечить себе спокойствие и сделать безопасными родственников и приверженцев прежнего царя, был принят ряд энергичных мер. Запрещены были сходки с целью обсуждения политических дел⁴⁸⁰; под страхом уголовной ответственности предупреждалась возможность уличных беспорядков и грабежей. Но главное, предстояло предупредить возможность каких-либо действий со стороны брата убитого царя, куропалата Льва и его сыновей. Лев был послан в заточение на остров Лесбос, сыновья его, Никифор и Варда, также подверглись изгнанию. Кроме того, большинство прежних административных чинов было сменено, и на освободившиеся места поставлены приверженцы Цимисхия. Но так как не было предпринято никаких насильственных актов, то можно догадываться, что новый царь имел для себя прочную опору и не простирал далее необходимого меры предосторожности.

Некоторые затруднения ожидали Цимисхия с церковным венчанием. Патриарх Полиевкт, примиряясь с совершившимся фактом, требовал, однако, чтобы до венчания на царство, которое должно было иметь место в церкви св. Софии и совершено самим патриархом, Иоанн Цимисхий удовлетворил церковное правосудие. Именно, к царю предъявлены были некоторые требования, без исполнения коих патриарх не соглашался допустить его в церковь и помазать его на царство: он должен был изгнать из дворца царицу Феофано и назвать виновника убийства царя Никифора. Кроме того, от него требовалось, чтобы объявлены были утратившими силу и значение те законы Никифора, которыми был нанесен ущерб привилегиям Церкви по отношению к замещению епископских мест, и чтобы были восстановлены на местах те епископы, которые лишены были при Никифоре их кафедр. Как ни было необычно это требование относительно византийского царя, обладавшего громадными средствами воздействия даже и в церковных делах, тем не менее Цимисхий должен был уступить патриарху по всем статьям. Царица Феофано сослана на остров Проти, виновником убийства Никифора назван Лев Валант и присужден к казни, наконец, в патриарший синод были препровождены те новеллы, которыми были нарушены права Церкви, и вместе с тем отменено было их значение. Этими уступками искуплено было преступление Цимисхия, и патриарх не ставил более препятствий к коронованию его в церкви св. Софии. Всего больше поплатилась вдова, августа Феофано: она должна была некоторое время оставаться в тесном заключении на острове Проти и вскоре затем была сослана в отдаленный монастырь в Азии, где и оставалась в безвестности до смерти Иоанна Цимисхия. Хотя в 976 г. она снова была возвращена во дворец, но не играла уже при сыне никакой политической роли.

Чтобы привлечь на свою сторону общественное мнение, новый император щедрой рукой расточал милости и жертвовал большие суммы на благотворительные учреждения. Так, он расширил и одарил богатыми вкладами больницу для прокаженных в Скутари; выдал большое вспомоществование населению Фракии, пострадавшему от неурожаев. Фему Армениак, где он родился, пожаловал освобождением от податей на известный срок; приказал доставить необходимый запас хлеба в столицу и в другие области, нуждавшиеся в продовольствии; при выдаче жалованья сенаторам и разным служилым чинам повысил выдаваемую каждому сумму. Всеми этими мерами Цимисхий привлек к себе расположение населения и мог считать свое положение вполне обеспеченным. В праздник Рождества патриарх разрешил ему доступ в церковь и совершил над ним обряд священного коронования. До какой степени важны были приобретения, сделанные патриархом Полиевктом в смысле ограничения прав светской власти в церковных делах, можно видеть из обстоятельств вскоре затем последовавшего замещения вакантной кафедры Антиохийской и самой Константинопольской за смертию патриарха Полиевкта в начале 970 г. При этом оказались ясно разграниченными сферы влияния светского и духовного авторитетов, и о попытке царя Никифора подчинить императорской власти назначения на епископские кафедры не сохранилось и воспоминания. Иоанн Цимисхий, по словам Льва Диакона⁴⁸¹, провозгласил в этом смысле такие либеральные мысли, которые могли бы быть применены скорей в отношениях Римского папы к западному императору.

«Первою и высшею властью признаю одну, которая привела из небытия в бытие систему видимого и невидимого мира. В сей же жизни и в земной юдоли существуют две власти: духовная и светская, священство и царство⁴⁸², одной из них Творец вверил попечение о душах, другой – управление телами, дабы ни одна сторона не потерпела ущерба, но чтобы сохранились без повреждения и в целости».

Но гораздо важней были весьма запутанные внешние дела, требовавшие немедленных и энергичных мер со стороны императора. Не говоря уже о том, что сделанные на восточной границе завоевания в Киликии и Северной Сирии возбудили жажду отмщения среди сарацин и поставили вновь завоеванные города в опасность неожиданных нападений, для отражения которых на границе не было достаточных сил, самая сильная угроза была со стороны Святослава, который опустошил Фракию и Македонию и мог неожиданно явиться под стенами Константинополя. Хотя более отдаленная, но не менее серьезная опасность угрожала еще в Южной Италии со стороны немецкого императора Оттона, дошедшего до Апулии.

Между тем как против Святослава отправлены были с войском магистр Варда Склир и патрикий стратопедарх Петр, которым было поручено задержать движение русского князя к Константинополю, и царь в течение 970 г. занимался приготовлениями к личному походу в Болгарию, получено было известие о бунте в его собственных владениях, поднятом ближайшими родственниками убитого царя. Это был сын куропалата Льва, Варда Фока, сосланный в Амасию и нашедший возможность бежать из ссылки. Поддержанный своими двоюродными братьями Феодором Вардой и Никифором Фокой и пользуясь обширными средствами, какие могла предоставить ему страна, где влияние Фок и Склиров как крупных землевладельцев засвидетельствовано источниками, он захватил главный город провинции Каппадокии, Кесарию, и объявил себя царем. Несколько строк из истории Льва Диакона прекрасно знакомят с обстоятельствами дела⁴⁸³.

«Проведя здесь немного дней, он успел собратъ множество отчаянных молодцов, склонных поддержать возмущение, так как ежедневно присоединялись к нему сородичи и знакомые: ибо людям свойственно без меры увлекаться политическими переворотами; они легко подвергаются соблазну воображаемой славы, почестей и корысти».

Успеху движения содействовало и то, что куропалат Лев, содержавшийся на Лесбосе, с своей стороны нашел горячих приверженцев восстания в пользу Фок, его сторону, между прочим, держал Абидосский епископ Стефан. Он думал начать движение в европейских фемах и бежал с острова Лесбоса, но был пойман и присужден к лишению зрения. Между тем начатое в Азии движение росло, угрожая большими затруднениями византийскому правительству. Самозванец раздавал почести и звания, наделял своих приверженцев деньгами и начал приближаться к столице. По дороге к нему приставали толпы крестьян, побуждаемых к восстанию угрозами и принуждением. Царь пытался остановить бунтовщика, убеждая его покориться и обещая полное прощение, но Фока мало понимал опасность своего необдуманного решения и слишком понадеялся на верность присоединившихся к нему земляков. Находясь в затруднительном положении, Цимисхий решился на довольно рискованный шаг, отозвав из Фракии своего лучшего полководца магистра Варду Склира, уже отличившегося в делах с русским князем Святославом, поручив ему идти против бунтовщика с европейскими войсками. Правда, с этим вождем Цимисхия соединяли и родственные узы, так как он был женат на родной сестре Склира, Марии, незадолго перед тем умершей; но опасность заключалась в том, что Варды и Склиры происходили из той же области, принадлежали к крупным местным властелям и, таким образом, могли легко сговориться между тобой, что и случалось не раз в конце X в. На этот раз, однако, дело окончилось вполне благоприятно для царя, так как Склир осторожными и благоразумными мерами поселил в лагере Фоки малодушие и неуверенность в успехе предприятия и вызвал довольно сильное движение перебежчиков из одного лагеря в другой. Есть любопытная подробность, объясняющая достигнутый Склиром успех. Он имел в запасе несколько дипломов и грамот на пожалованья, подписанных царем и скрепленных золотыми печатями, которыми утверждались в военных чинах и в званиях патрикия те лица, имена которых могли быть вписаны по усмотрению Склира⁴⁸⁴. Путем раздачи этих дипломов и щедрыми денежными выдачами византийскому стратигу вполне удалось расстроить замысел Фоки и лишить его значительной части приверженцев. Тогда он бежал ночью с 300 из оставшихся ему верными людей и искал спасения в горном замке, по дороге к горам Тавра. Здесь, однако, он был окружен отрядом Склира, принужден к сдаче и по приказанию царя пострижен в монахи. Это происходило летом 971 г.

Иоанну Цимисхию необходимо было принять меры против новых попыток к политическим движениям такого же рода, как сейчас указанная. Он пожертвовал самым лучшим средством к утверждению своей власти, именно открывавшимся для него браком с царицей Феофано, – это было сделано в угоду патриарху и в удовлетворение общественного мнения. Но затем он должен был закрепить свое положение, вступив в родственную связь с царствующим домом, так как это было обыкновенное и во все времена практиковавшееся средство. По совету паракимомена Василия он избрал себе в супруги принцессу Феодору тетку царевичей Василия и Константина и дочь императора Константина Порфирородного. Об ней летопись не сохранила почти никаких известий, равно как и в качестве августы и царицы она не оставила следов в истории, но нужно признать, что этим браком Иоанн Цимисхий вполне достиг предположенной цели, войдя в семью Македонского дома и показав таким образом тем, кто сомневался в его расположениях к настоящим наследникам престола, что он действительно блюдет их интересы.

Не возвращаясь здесь к событиям, касающимся греко-русской войны, которые изложены выше, переходим к ликвидации другого политического осложнения, оставленного в наследство от Никифора Фоки, именно южноитальянской войны с императором Оттоном I. Несмотря на продолжавшиеся дипломатические сношения, имевшие целью заключение родственного союза между императорскими домами, Оттон I стоял в Южной Италии с оружием в руках и пытался посеять вражду к Восточной империи между лангобардскими князьями, Хотя большим выигрышем для немцев нужно признать то обстоятельство, что они имели на своей стороне Пандульфа, по прозванью Железная Голова, герцога Капуи и Беневента, но, как в сущности было трудно достигнуть немцам успеха в греческих областях Южной Италии, доказывает битва при Бовине (к юго-вост. от Беневента), где были разбиты союзники Оттона и сам Пандульф IIопался в плен и в цепях отвезен в Византию. Можно думать, что если бы Фока удержался на престоле, то движение против немцев выразилось бы в более решительной форме. Но происшедший в Константинополе переворот, передавший власть в руки Цимисхия, сопровождался переменой политики по отношению к германскому соседу. Для нового царя весьма желательно было привлечь к себе общественные симпатии; для этого прежде всего нужно было меньше обременять народ новыми податями и избегать внешней войны, в особенности такой, которая не затрагивала жизненных интересов империи, как война в Болгарии. Ввиду ясно сознаваемой необходимости и даже реальной пользы от улажения дел в Италии Иоанн Цимисхий иначе посмотрел на предмет переговоров с Оттоном, чем его предшественник, и вступил на путь новых по этому поводу сношений.

На этот раз посредником явился союзник и вассал Оттона, содержавшийся в Византии в плену, герцог Пандульф. Он получил свободу и отправился в Италию с новыми предложениями как насчет заключения брака между Оттоном II и византийской принцессой, так и условий разграничения в Италии сфер влияния обеих империй. Но в Константинополе могли питать некоторое недоверие к герцогу Пандульфу и потому препроводили его под надлежащим наблюдением к стратигу фемы и патрикию Абдиле, который уже с своей стороны освободил его по письму Оттона I, находившегося тогда в северной Апулии. Начиная с сентября 970 г. можно было видеть Пандульфа в свите германского императора, он сопровождал его в Среднюю и Северную Италию, когда Оттон решился вступить в мирные переговоры с Византией. Вследствие этого в Константинополь отправлено было чрезвычайное посольство, во главе которого стоял Кёльнский архиепископ Геро и при нем два епископа. На этот раз не встретилось никаких препятствий к тому, чтобы византийская принцесса отправлена была в Германию в качестве невесты немецкого наследника престола. Эго была дочь Романа II и сестра царей Василия и Константина, по имени Феофания, известная и в немецкой летописи императрица-регентша, мать и воспитательница императора Оттона III. С ней отправлены были в Германию дорогие подарки, и в особенности драгоценные ларцы с мощами святых, о которых сохранилась память в летописи. Между прочим, с ней была отправлена частица мощей св. Пантелеимона, почитание которого в Кельне должно быть объяснено тем обстоятельством, что императрица Феофания положила эти мощи в устроенный там монастырь. В музее Клюни есть драгоценная створка из слоновой кости византийского искусства, исполненная, по всей вероятности, к этому торжественному случаю⁴⁸⁵. Путь нужно было держать через Италию, где византийской принцессе была приготовлена торжественная встреча. Ее принял в Беневенте Мецский архиепископ и сопровождал до Рима, где в апреле 972 г. совершено было бракосочетание в церкви св. Петра. Хотя мы не имеем определенных подробностей, но должны принять, что вместе с заключением этого столь давно желаемого брака разрешены были все недоразумения по отношению к Южной Италии и что вопрос о титуле императора не служил более препятствием к тому, чтобы поддерживать добрые отношения между двумя империями.

В 973 г. умер Оттон I, и вместе с этим Южная Италия перестала быть предметом беспокойства и забот для Восточной империи. На некоторое время прекратилась опасность и со стороны сицилийских арабов, так как в это время внимание их было отвлечено в сторону подготовлявшихся новых событий в Африке. Все это дало возможность Иоанну Цимисхию обратить исключительное внимание на восточную окраину.

Здесь, после счастливых походов и завоеваний Никифора Фоки, весь восточный мусульманский мир пришел в брожение и выжидал лишь благоприятных условий, чтобы возвратить от христиан города и области, в которых мусульмане давно уже чувствовали себя полными господами⁴⁸⁶. С падением Алеппо и с завоеванием Антиохии для Византии открылись новые перспективы в смысле очищения от арабов исконных областей Восточной империи и оттеснения их к Месопотамии и Египту. Но эта задача требовала громадного напряжения сил и исключительных военных дарований. Главное движение против христианской империи исходило из Африки, где калифом был Муиз из династии Фатимидов, овладевший Египтом и перенесший столицу в Каир. Он принял на себя заботы о поддержании мусульманского могущества в Сирии и для этого приступил к организации морского флота в Каире, Александрии и Дамиетте. Для восстановления пошатнувшегося положения мусульман в Сирии послан был сюда с громадным войском эмир Джафар ибн-Фаллах, который начал делать завоевания именем Фатимидов, но в 970 г. был разбит близ Дамаска вторгшимися в Сирию карматами, которые являлись союзниками другого калифа, из дома Аббасидов. Как оказывается из слов Яхъи, которому наука обязана лучшими известиями о восточных делах за это время, начатая тогда Джафаром осада Антиохии не могла иметь успеха именно потому, что его отвлекло вторжение карматов. Любопытная подробность, сохраненная также упомянутым писателем, заключается в том, что военное и гражданское управление в Антиохии вверено было Михаилу Вурце, который оказал Цимисхию большое содействие во время переворота. Скоро после того Антиохия пострадала от землетрясения, от которого обрушилась городская стена. Царь послал 12 000 каменщиков и восстановил стены в прежнем виде.

Хотя на восточной границе оставались незначительные отряды, с которыми можно было до некоторой степени поддерживать новые завоевания, но ввиду наступательного движения египетских мусульман ожили надежды у потомков владетелей Алеппо и Мосула, и снова византийским владениям в Сирии и Киликии стала угрожать опасность от Хамданидов. Занятый делами с русскими, Цимисхий до 973 г. не был в состоянии взять в свои руки дело, которое по преимуществу заслуживало внимания с национальной и религиозной точек зрения и которому дал такое блистательное направление его предшественник на престоле. В кратких чертах положение дел на Востоке представляется в следующем виде. Багдадский калифат под номинальной властью калифа ал-Моти представлял в это время наиболее легкую добычу, будучи разделен между самостоятельными эмирствами, мало считавшимися с калифом. Сирия и Палестина находились под властью фатимидского калифа, недавно основавшего в Каире столицу и обладавшего морскими и сухопутными силами, с которыми он становился весьма опасным противником и для Восточной империи, и для ослабевшего Багдадского калифата. Цимисхий держал путь к верховьям Тигра и Евфрата и здесь имел остановку в армянской области Дарон в западной части озера Ван, которая должна будет играть значительную роль в событиях X – XI вв. В это время Ашот III, царь Армении, состоял в дружественных отношениях с империей и мог оказать Цимисхию большие услуги в предпринятом им походе.

Из этой провинции происходили известные в истории Византии Тарониты, достигавшие на службе империи высоких званий и оказавшие ей много услуг. Вследствие переговоров с царем Ашотом к византийским войскам присоединился десятитысячный отряд армян, который был весьма полезен Цимисхию столько же по своей беззаветной храбрости, сколько по знанию местных путей сообщения. Кроме того, Армения служила императору складочным местом для продовольствия и для военных припасов. Отсюда осенью 974 г. император вступил в Месопотамию⁴⁸⁷. Первым укрепленным местом после перехода за Евфрат был город Амида на Тигре, который почти во всех столкновениях с мусульманами служил как пограничная черта, первым укреплением и для осады и защиты. На этот раз город, недавно лишь утраченный Византией, не оказал серьезного сопротивления и был обложен Иоанном Цимисхием большим окупом. Затем очередь была за городом Майяфариким, или Мартирополь, – «прекрасный и знаменитый город, превосходивший все города той страны своим богатством и стадами. Принудив его к сдаче, царь получил от жителей весьма богатые дары, состоявшие в золоте, серебре и вышитых золотом одеждах»⁴⁸⁸. В Нисиби, где была прежняя граница с Персией, греки не встретили сопротивления, и город был уже оставлен напуганным населением. Это был, по-видимому, последний предел движения византийского войска. Здесь был заключен мир с эмиром Абу-Таглибом, который обязался платить империи дань. Туземный писатель Матвей Эдесский, писавший, правда, в XII в., говоря о победоносном шествии Цимисхия, объясняет, что он покорил всю эту страну до Багдада. Но это не могло быть осуществлено, так как к Багдаду вела обширная песчаная пустыня, не имеющая ни источников, ни растительности, и подобное предприятие сопряжено было с большими опасностями. Ограничиваясь на этот раз достигнутыми результатами, Цимисхий оставил войска на зимовку в Тарсе и Антиохии, сам же возвратился в Константинополь, где имел торжественный вход и где привезенная им несметная добыча, состоявшая из золота, драгоценных тканей и восточных товаров, возбудила в населении большой энтузиазм.

Весной 975 г. Иоанн предпринял новый поход на Восток; на этот раз целью его были Сирия и Палестина. В настоящее время можно было не опасаться движения со стороны Багдадского калифата, где внутренние смуты и политические притязания отдельных эмиров до крайности ослабили калифат, но Фатимид Муиз, по прозванию Завоеватель, перенесший в Каир столицу и одушевленный воинственным духом первых арабских калифов, становился более и более угрожающим для новых приобретений в Киликии и Сирии, сделанных при Никифоре Фоке. На этом театре предстояло еще раз померяться силами с мусульманством, ибо для византийского православия здесь шла речь не только о политических интересах, но главным образом об удовлетворении потребностей религиозного сознания, так как в руках мусульман оставался Иерусалим с его святынями. Наступательные действия со стороны фатимидского калифа обнаружились уже в то время, как Цимисхий занят был походом в Месопотамию. В это время вождь египетских войск Махмут Ибрагим занял Дамаск именем Муиза, своего повелителя. В январе 975 г. он был отозван и заменен евнухом Реиханом, которому было поручено вести войну с греками и который начал поход в приморской области, изгнал греков из Бейрута и дошел до Триполи. Ясное дело, что египетские войска поставили себе задачей лишить греков тех завоеваний, какие были ими недавно здесь сделаны. Таким образом, поход Цимисхия вызван был настоятельными потребностями. До самого последнего времени об этом блистательном по своим результатам походе мы должны были довольствоваться самыми скудными данными византийской летописи, которые не давали понятия ни о последовательном ходе военных предприятий, ни о размерах сделанных на этот раз завоеваний. Новый свет пролит на занимающие нас события хроникой писателя Матвея Эдесского, в которой, между прочим, приведены официальные акты. Таково письмо царя Иоанна Цимисхия, посланное осенью того же 975 г. к армянскому королю Ашоту III, в котором сделан подробный отчет о кампании как этого, так и предыдущего года. Здесь мы имеем не только документальное свидетельство, но, кроме того, весьма высокой ценности исторический памятник, знакомящий с настроениями и взглядами на предмет самого царя и его правительства. Поэтому приводим письмо Иоанна Цимисхия по переводу, сделанному Дюлорье⁴⁸⁹.

«Ашоту, царю царей. Мой духовный сын! Узнай о чудных делах Божиих, исполненных над нами, и о дивных наших победах, которые показывают, как трудно исследовать глубину благости Божией. Мы вознамерились уведомить тебя, сын мой, о блистательном свидетельстве милости, излитой на наследие Его в настоящем году чрез посредство царства нашего. Ибо тебе как христианину и верному другу царства нашего будет приятно осведомиться об этом и восхвалить величие Христа, Спасителя нашего. Ты увидишь, что Бог есть неизменный покровитель христиан, ибо Он допустил, чтобы царство наше подчинило весь персидский Восток. Ты узнаешь, как мы взяли в мусульманском городе Нисиби мощи патриарха Иакова, как мы принудили платить нам дань и как увели много пленников... В начале апреля, собрав наши конные войска, мы начали поход и вошли в Финикию и Палестину, чтобы преследовать проклятых африканцев, владевших Сирией. Отправившись из Антиохии, мы держали путь через области, прежде принадлежавшие нам, мы снова возвратили их под свою власть, наложили на них огромную дань и взяли большой полон. Прибыв к Эмесе (ныне Хомс), которая была в нашем подчинении, мы были приняты жителями с честию, отсюда двинулись к Баальбеку, древний Гелиополь, – это был величественный, громадный, богатый и снабженный припасами город. Здесь нас встретили как врагов, но мы разогнали тех, которые сделали против нас вылазку; затем, приступив к осаде города, мы взяли его, захватив в плен множество юношей и девиц. Нам досталось здесь много золота и серебра и большие стада скота. Отсюда мы пошли на Дамаск и хотели приступить к его осаде, но правитель города, старый и весьма разумный человек, выслал к нашему царству уполномоченных с дорогими подарками, прося нас пощадить город, не обращать жителей в рабство и не брать в плен, как это сделано с Баальбеком, и не опустошать страну.

За это предложили нам в дар множество породистых коней и дорогих мулов в богатой сбруе. Огромную подать мы распределили между воинами. С жителей мы взяли обязательство, что они вечно останутся в нашем послушании из поколения в поколение. Губернатором Дамаска мы назначили знатного жителя Багдада, по имени Турка, который подчинился нам с 500 всадников и принял христианскую веру. Население обязалось нам платить дань и вести борьбу с нашими врагами. Отсюда мы направились к Тивериадскому озеру, где Спаситель наш Иисус Христос сотворил чудо с двумя рыбами и пятью хлебами. Когда мы приступили к осаде города, жители принесли нам повинную и множество даров и, не считая других предметов, 30 тысяч тасганов. Они просили дать им воеводу по нашему назначению и дали письменное обязательство оставаться навеки в нашем подданстве и платить дань. Тогда мы избавили их от разорения и опустошения, ибо это – отечество св. апостолов. Так же мы поступили в Назарете, где св. Дева Мария услышала из уст ангела благую весть. Дошедши до горы Фавора, мы видели место, где преобразился наш Господь. Во время нашей здесь остановки явились жители Рамлы и Иерусалима и просили нашего покровительства. Они просили дать им правителя, признали себя нашими данниками и соглашались признать нашу власть. Наше желание было освободить Святой Гроб Христа от поругания мусульман, и мы поставили военных начальников во всех местах, которые подчинились нашей власти: в Бефсане (Скифополь)⁴⁹⁰, Геннисарете и Акре, или Птолемаиде, жители обязались платить нам ежегодную дань на вечные времена и жить под нашей властью. Отсюда мы направились к Кесарии и подчинили ее, и, если бы эти проклятые африканцы, утвердившиеся в ней, не нашли себе убежища в приморских крепостях, мы с помощью Божией дошли бы до св. града Иерусалима и принесли бы молитвы на этих святых местах. Так как жители приморских городов разбежались, мы ограничились подчинением верхней части этой страны и поставили над ней воеводу. Следуя морским берегом, мы дошли до знаменитого Берита (Бейрут), окруженного крепкими стенами. Захватив его после ожесточенной битвы, мы взяли в плен 1000 африканцев и поставили над ним воеводу по своему выбору. Отсюда мы двинулись к Сидону. Но когда жители города узнали о нашем намерении, они отправили к нам своих старшин и просили принять их под власть нашего царства, обещаясь платить дань и быть навсегда верными нашими рабами. Затем мы пошли к древней и сильной крепости Библос, которую взяли приступом; проходя по морскому берегу, мы овладели всеми городами, предавая их разграблению и обращая жителей в рабство, причем должны были держать путь через узкие тропинки, по которым никогда не проходила конница. Нам попадались на пути населенные города и крепости, защищенные арабами, и мы разорили их до основания и жителей захватили в плен. Приближаясь к Триполи, мы выслали вперед фемы и тагмы к ущелью Каререс, где, по полученным нами известиям, засели африканцы. Мы приказали нашему войску устроить неприятелям засаду. Когда 2000 арабов бросились на наших, часть их была перебита, а часть взята в плен и представлена нашему царству. Мы опустошили область Триполи, уничтожив виноградники, оливковые насаждения и сады: везде мы вносили опустошение и расхищение. Всякий раз, как мы встречали африканцев, мы бросались на них и уничтожали до самого последнего. Так мы овладели большим городом Гаваоном, Баланеей, Сехуном и знаменитым Бурцо, так что между Рампой и Кесарией не осталось ни моря, ни земли, которая бы по милости Божией не была нами подчинена. Наши победы простирались до великой Вавилонии⁴⁹¹, мы предписывали законы народам и делали их нашими рабами. В течение пяти месяцев мы прошли эту страну с громадным войском, разрушая города и опустошая провинции, – и эмир ал-Муменик⁴⁹² не имел смелости выступить навстречу нам или послать войско на помощь своим. И если бы не чрезмерная жара и не пустыня безводная, которая окружает город Каир, то наше царство предприняло бы туда поход. В настоящее время вся Финикия, Палестина и Сирия освобождены от тирании мусульман и повинуются ромэям. Кроме того, и Ливан подчинился нашим законам, все живущие там арабы попали в наши руки, и мы роздали их нашим воинам. Управляя Сирией мягко, гуманно и благосклонно, мы переселили оттуда до 20 тысяч и дали им земли в Гаваоне.

Узнай же, что Бог наградил христиан таким успехом, какого никто никогда не имел. В Гаваоне мы нашли св. сандалии Христа, в которых Он ходил по земле; равно образ Спасителя, который, будучи пронзен иудеями, источил воду и кровь в тот же самый миг, но мы не заметили на нем следа поражения. Мы нашли также в этом городе драгоценные волосы св. Иоанна Крестителя⁴⁹³. Нашедши упомянутые мощи, мы взяли их с собой, чтобы хранить их в нашем богохранимом городе. В месяце сентябре мы довели в сохранности свое войско до Антиохии. Рассказанные здесь факты мы сочли долгом довести до вашего сведения, дабы вы, прочитав это, воздали и с своей стороны благодарение Богу и дабы вы знали о прекрасных и многочисленных деяниях, исполненных в это время. Владычество св. Креста распространилось широко на все места, везде славится и восхваляется имя Божие; моя империя в блеске и величии утвердилась везде. Посему мы не перестаем воздавать славословия и благодарения Богу за то, что Он нас удостоил таких триумфов».

Этот памятник, так глубоко проникнутый высоким религиозным и патриотическим чувством, вполне выражает настроение эпохи и в то же время характеризует психологические мотивы, которыми вызывались и подогревались почти беспрерывные войны православных царей с мусульманским миром. Несомненно, возвращаясь из этого похода, Иоанн Цимисхий являлся прекрасным выразителем типических черт византийского царя, который на первом месте ставил интересы религии, объединяя в то же время триумф своей империи с расширением власти Креста. Вслед за приведенным актом у Матвея Эдесского сообщается еще официальное письмо Цимисхия к армянскому философу Леонтию, или Панталеону, которое имеет связь с предыдущим.

«Мы пригласили тебя, – пишет царь, – прибыть в наш святой и благословенный город, когда мы возвратимся из похода на мусульман... Ты употребишь все меры, чтобы мы нашли тебя в нашем богоспасаемом городе, где мы устроим великолепные торжества в честь сандалий Христа и волос Иоанна Предтечи. Я горю желанием видеть тебя в беседе с нашими учеными и философами и насладиться твоим обществом».

У того же историка есть далее указание, что армянский ученый действительно отправился в Константинополь, где присутствовал на торжествах в честь святынь, привезенных с Востока, и имел состязания с греческими учеными в присутствии императора, который похвалил его и, одарив дорогими подарками, отпустил назад в Армению.

По возвращении из похода Иоанн Цимисхий заболел и в начале следующего 976 г. умер, как подозревали современники, от отравы.

Мы имели случай (т. I, стр. 306 и сл.)⁴⁹⁴ указать, что монашеское сословие впервые становится предметом заботливости и внимания государственной власти с половины V в. Весьма важный шаг в дальнейшем развитии монашества как учреждения был сделан в константинопольском монастыре Студия знаменитым автором студийского устава Феодором Студитом, который провел до последних пределов идеал общежительного монастыря. По его мысли, монах не мог иметь даже носильного платья, которое бы ему принадлежало по праву собственности. Студийский устав имел широкое распространение по всему христианскому миру, между прочим, он вполне был воспринят и в нашем отечестве чрез Феодосия Печерского. На Востоке первое применение сделано было из него св. Афанасием, основателем Афонской лавры. Благодаря значению и авторитету Афанасия установленный им порядок для монашеской жизни в Лавре был потом усвоен всеми афонскими монастырями. Так как первый государственный акт, относящийся к Афонской лавре, принадлежит именно ко времени Иоанна Цимисхия, то находим уместным именно здесь остановить внимание на истории афонского монашества, игравшего немаловажную роль в Византии.

Заселение Св. горы монахами относится к VII в. Оно было вызвано магометанским вторжением в византийские области: Сирию, Палестину и Египет. Первые документальные данные о монашеской горе относятся ко времени царя Василия Македонянина (876–885), но тогда еще не было на Афоне монастырей, а только отдельные кельи. Древнейшими общежитиями нужно считать Зограф и Ксиропотам. Первые памятники, дающие понятие об устройстве афонских монастырей, суть Типик царя Иоанна Цимисхия и Житие преподобного Афанасия⁴⁹⁵.

Одним из важнейших явлений в жизни афонского монашества в занимающую нас эпоху следует считать введенную на Афоне реформу в жизни насельников Св. горы. Эта реформа была произведена св. Афанасием. Весьма любопытно, что большинство подвижников спасалось не в больших и населенных монастырях, а в маленьких кельях, или каливах, чаще в малодоступных пещерах, и сам Афанасий как во время совместной с преподобным Михаилом Малеином жизни в Кимине, так и по прибытии на Афон предпочитал отшельническую жизнь, избрав себе старца-безмолвника, жившего в отдельной маленькой келье.

Можно сказать, что таков был господствующий тип афонского подвижничества: многочисленные мелкие усадьбы, каждая со старцем и одним или двумя послушниками, личным трудом которых удовлетворялись несложные потребности обитателей. Вторым характерным отличием было то, что Карея и в то отдаленное время была административным центром всей афонской монашеской братии; здесь был прот и эконом, которым принадлежала церковная и административная власть над всеми отдельными кельями, представители коих – игумены, или старцы, – три раза в год собирались в Карею по своим религиозным делам и с целью разбора возникающих между ними спорных дел. Первым большим зданием в Карее был Протатский храм, построенный на пожертвование магистра Льва, брата Никифора Фоки, где собирались пустынножители в установленные праздники и где, по всей вероятности, происходили их совещания по делам общественного значения. Выработка формы внутреннего устройства Афона подготовлялась продолжительное время и находилась в зависимости столько же от религиозных потребностей пустынножителей, сколько от постоянно угрожавших набегов со стороны морских разбойников, и в особенности арабов, которые нередко нападали на Афон и уводили в плен его население. Можно пожалеть, что никто еще не подходил к истории монашеского Афона с точки зрения средневековых учреждений и не пытался рассмотреть древние монастырские уставы и предания с широкими научными задачами.

Уже в самом древнем памятнике, т. е. в Типике царя Иоанна Цимисхия от 971 г., находятся ссылки на прежние обычаи, именно на господствовавшие на Афоне порядки до св. Афанасия⁴⁹⁶, которые, однако, нигде в подробности не указаны. Существенным и общим правилом было, что большинство подвижников, носивших наименование безмолвников, жило отдельно в малых каливах, или пещерах, другая часть – в небольших скитах под руководством старца или игумена. Весьма важно отметить, что эти игумены, которые собственно и составляли политический элемент афонского насельничества, называются игуменами Горы, а не монастырей или киновий, во главе коих они стояли, и им, по-видимому, принадлежала вся земельная собственность от самого перешейка до южной оконечности. Они были причиной того движения на Афоне, вследствие которого появился первый устав, как об этом читается в житии св. Афанасия.

По смерти Никифора⁴⁹⁷ «беглый раб (диавол) снова пользуется случаем, снова дерзко выступает против святого (т. е. Афанасия), снова усиливается, обходит афонских старцев, которые в большинстве были совершенные простецы, хотя и питали в себе духовную ревность, и придерживались старого образа жизни. И это злое сборище, увлекая каждого порознь и обманывая, измыслило таковой извет против якобы «обманщика» этого: остерегайтесь угнетателя, пользующегося вашим добросердечием и разрушающего древние учреждения и обычаи⁴⁹⁸, воздвигающего роскошные постройки и ограждения, и храмы, и морские пристани, и придумывающего средства для собрания вод, и покупающего упряжки быков и волов, и превращающего эту Гору в мирское пристанище. Разве не видите, что он засеял поля, насадил виноградники и собирает урожай плодов. Но поспешим, истребим его немедленно, завладеем богатым достоянием его и раскопаем его жилище, дабы и памяти его не сохранилось здесь. Или пожалуйтесь царю, который исторгнет его со всеми приверженцами. Обворожив старцев такими и подобными обманчивыми речами, пользуется их простотой и поднимает междоусобную войну, самую страшную и гибельную между всеми. Получают доступ к царю и подают ему жалобу, изложив в ней прежде упомянутые обвинения против того мужа, что он нарушил древние учреждения на Горе и изменил законы и обычаи».

Будучи по существу высшим административным органом, прот, однако, имел в собрании старцев, или игуменов, Горы ограничивающее учреждение. Хотя игумены по собственной инициативе не могли наказывать и предавать суду своих афонских монахов без разрешения прота, но и этот последний не мог делать административных и иных распоряжений без участия игуменов. Таким образом, проту и игуменам принадлежало право избирать и увольнять эконома, он же при участии игуменов мог раздавать на Горе участки для поселения отшельников или безмолвников. Но, к сожалению, не сохранилось известий об избрании прота согласно древним обычаям. В протат вносилась с насельников Афона определенная дань (натурой), которая шла на содержание администрации.

Типик Иоанна Цимисхия от 972 г., как первый акт, сообщающий точные сведения о монашеской общине на Афоне, должен занимать главное место в ознакомлении с историей Св. горы не только в X в., но за ближайшее затем время. Поэтому находим полезным привести из него значительные извлечения.

«Благоговейнейшие монахи знаменитой Афонской горы, Афанасий, монах и прот Горы, и благоговейнейший монах Павел, прибыв в богохранимый град и представ пред лице благочестивейшего царя нашего, донесли, что между ними и монахом Афанасием, игуменам царской лавры Мелана, уже значительное время происходят соблазны, и ссоры из-за того, что он ограничивает нас в некоторых правах и причиняет обиду⁴⁹⁹ и что не придумать никакого способа разрешить недоразумения и водворить между ними согласие. Вследствие сего боговенчанный и державный царь наш, полагая большое попечение о том, чтобы умиротворить монахов и создать им тихое житие, так как по иным делам им и неудобно идти в светское судилище, а судьям нельзя обсуждать их отношения и делать гласным то, что они наговаривают друг на друга, тем более что условия монашеской жизни не могут быть понятны мирским людям, – приказал мне⁵⁰⁰ отправиться на место, позвать обе стороны и выслушать показания их и постановить согласное с делами решение по смыслу божественных канонов. Когда мы прибыли на место, в присутствии обеих тяжущихся сторон, при участии всех игуменов Горы и при собрании всей братии (разумеется собрание игуменов и простых отшельников), выслушано было дело и тщательно исследовано в течение целой недели, и оказалось, что обе стороны не виновны по существу дела, ибо спор между ними был сатанинским наваждением.

Вникнув внимательно в дело, мы нашли, что поводом к соблазнам вражды и ссор являются собрания⁵⁰¹. Так как собрания введены ради пользы и утешения братии, а между тем они приводят к обратному действию, то мы порешили и постановили, согласно общему мнению, просьбе и желанию всех соприсутствующих с нами монахов и игуменов, отменить два собрания из трех, т. е. пасхальное и рождественское, и делать собрание лишь раз в год, в праздник Успения Богоматери. Выдачу руги также отложить до этого дня. В указанный день прот является только с 3 учениками, честнейший Афанасий, игумен великой Лавры, с 2 учениками, монах Павел с одним, прочие же игумены, келлиоты и безмолвники собираются без служителей, ибо, как мы убедились, беспорядки и раздоры происходят от служителей».

За этим следует самый Типик, состоящий из нескольких положений. Но прежде всего мы должны взвесить одно обстоятельство, которое дает окраску всему этому акту. Афон рассматривается как отдельное и самостоятельное учреждение, в котором на первом месте стоят интересы всей монашеской общины-республики (το κοινον), и, следовательно, первый сохранившийся акт уже считается с вполне сложившимся характерным строем этого общежития. Типик не создает новых форм, а лишь устанавливает соглашение сторон и исправляет, не отменяя их, однако, те новшества, введенные основателем Лавры, которые возбудили неудовольствия и раздоры, отмеченные в приведенной выше вступительной части. Таким образом, в нем признаются два класса насельников Афона: 1) живущие поодиночке монахи, т. е. пустынники и безмолвники, и 2) живущие товариществами в общежитии⁵⁰². Первый класс частию был в зависимости от общежитии, живя на арендуемых или купленных монастырских участках, частию же имел вполне самостоятельное существование. Нужно думать, что принимаемые в Типике меры против самовольного допущения на Афон евнухов или мальчиков касаются именно таких полусвободных калив, или келий, члены которых и составляли то нечестивое «сборище», которое по преимуществу было затронуто реформой Афанасия.

Оставляя в стороне правила, касающиеся приема новых лиц на Афон, равно как положения, определяющие взаимное отношение между насельниками Св. горы, остановимся на тех сторонах рассматриваемого документа, по которым можно составить понятие о древнем το κοινον. Центром афонской монашеской общины признается Карея, местопребывание прота и эконома. Последнему принадлежит хозяйственное и полицейское наблюдение «в Месе», или в Карее⁵⁰³. Он может изгонять из Карей тех, кого считает виновниками соблазнов и беспорядков; если по хозяйственным делам ему нужно удалиться из Карей, он оставляет способного человека, который в состоянии направить к миру жизнь монахов. В случае какого-либо беспорядка и вне Карей эконом обязан отправиться на место и, пригласив трех-четырех игуменов, произвести расследование и сделать соответствующее распоряжение. Вероятно, на его ответственности лежали все дела по выплате руги, равно как наблюдение за исполнением правил о недопущении на Афон безбородых юношей и евнухов. Общее собрание афонитов 15 августа в Карее было вместе и праздником, и ярмаркой, и судебно-административным учреждением по общественным делам.

Избрание прота, нужно думать, происходило на этих собраниях. К сожалению, мы лишены возможности знать, как происходило избрание прота в древнее время⁵⁰⁴, хотя не может быть сомнения в том, что это не есть особенность афонского устройства. Проты были в Иерусалиме, в Фессалии, в монастырях на горе Латре, и звание прот весьма близко к сану архимандрита, впервые встречающемуся при Юстиниане.

Несколько любопытных данных сохранилось о числе монашествующих. В Лавре св. Афанасия при жизни основателя сначала было 80 монахов, по хрисовулу царя Никифора Фоки⁵⁰⁵, а потом число это доведено до 120. Если к этому присоединить до сотни монахов в Ивирской лавре да 41 игумена, которых подписи даны на Типике, с учениками их, то можно в X в. считать на Афоне от 500 до 600 монахов. Но Афону суждено было быстро развиваться как в экономическом, так и в политическом отношении. При Василии II Болгаробойце и последующих царях избранные собранием монахов проты стали получать посох и мантию (род западной инвеституры) от царей помимо патриархов, вследствие чего и развитие внутренней жизни афонской общины шло без вмешательства церковной власти и выразилось в оригинальных формах. В 1045 г. число монахов в Лавре доходило до 700.