Глава 15. Константин VII Порфирородный. Характеристика периода. Восточная и Западная граница

Со смертью Льва VI, последовавшей 11 мая 912 г., длинный период в 47 лет, за исключением 13 месяцев, падающих на царствование Александра, соединяется с именем Константина VII³⁷¹, для упрочения положения которого столько забот принято было умершим отцом его. Продолжительное царствование Константина, однако, не может быть обозначено такими чертами, которые бы в состоянии были дать понятие о главных направлениях внешней и внутренней политики того времени, ни характеризовать государственные задачи, к осуществлению которых стремился сам царь. Это объясняется тем, что Константин был еще менее приготовлен для роли военного или политического деятеля, как его отец, а с другой стороны, гораздо более Льва любил литературные занятия и всему предпочитал кабинетную жизнь ученого.

Вследствие этого Константин VII не командовал войсками и не управлял, об нем даже трудно сказать, что он «царствовал», так как и в этом отношении ему не было удачи, большую часть указанного периода царствовали за него другие, а он довольствовался участием в церемониях и парадах второстепенными и третьестепенными ролями. Гораздо счастливей был Константин в своей литературной, до известной степени архивной и археологической научной деятельности, благодаря целесообразному направлению которой и поощрениям просвещенного мецената, занимавшего императорский престол, Византия сохранила многочисленные драгоценные памятники своей истории и может быть предметом научного исследования как для настоящего времени, так и для будущих поколений. Из предыдущего можно видеть, что исторический материал, обнимающий период Константина, должен быть распределен по нескольким категориям. Прежде всего следует выяснить ближайшую обстановку, в которой образовался характер Константина, оказавшийся легко доступным посторонним влияниям и слабо реагировавшим против придворных партий и честолюбцев, устранявших его от власти. Затем историческое изложение событий его царствования должно быть рассмотрено вместе с внутренними реформами, которые или предприняты в его царствование, или о которых получается возможность судить лишь на основании материалов, собранных, переписанных и до некоторой степени обработанных по инициативе царя Константина. Наконец, необходимо дать краткий обзор литературной деятельности Константина и вместе с тем обозначить обширные научные и литературные предприятия, которым он или положил начало, или которые были продолжены и распространены под его просвещенным покровительством.

Константин родился при исключительных обстоятельствах осенью 905 г. от Льва и Зои Карбонопси, с которой царь жил вне брака. После того как против воли патриарха Лев сочетался браком с Зоей и даже возложением короны объявил ее августой, в глазах Церкви и в общественном мнении все же Константин считался происшедшим от четвертого брака, которого Церковь не соглашалась признать законным. Прозвание Порфирородного, каким отмечались члены царской семьи, происшедшие от царской крови и рожденные во дворце в порфировой зале, в применении к Константину мало соответствует реальным фактам и должно быть признано скорей украшающим эпитетом, усвоенным ему литературной традицией. Оставшись по смерти отца семилетним ребенком, он подвергался большой опасности под опекой дяди своего Александра не только быть лишенным прав на престол, но и утратить физическую возможность к продолжению рода, так как Александр желал сделать его евнухом. Опасность угрожала Константину, в особенности после ссылки его матери в монастырь, и с другой стороны. Приверженцы нового царя старались раздувать молву о том, что и сам Лев VI не был сыном Василия, а Михаила III, что таким образом старшая линия Василия не может считаться правоспособной на престол, а что вполне законным наследником должен считаться только Александр. Легко понять, что при таких расположениях преемника Льва VI все деятели предыдущего царствования были удалены от двора и в администрацию вступили новые лица. По всем сохранившимся данным, империи угрожали всяческие бедствия, если бы Александр дольше остался во главе государственного управления; достаточно указать на то, как своим необдуманным ответом на предложение Симеона он вызвал войну с болгарами, сопровождавшуюся большим унижением и потерями для Византии.

Оставшись по смерти дяди своего единственным представителем семьи Македонского дома, Константин некоторое время находился под опекой регентства, состоявшего из семи членов и составленного из лиц, далеко не расположенных к царевичу. Но худшее было в том, что патриарх Николай, занимавший теперь патриарший трон и имевший влияние в регентстве, продолжал ратовать против четвертого брака, с его точки зрения, Константин не был законным сыном Льва. Из других членов регентства упомянем выведенных в люди Александром – Гаврилопуло и Василицу. Последний пользовался особенной любовью Александра и едва не был провозглашен соимператором, о нем замечено также в летописи, что он происходил из славян³⁷². Но видным и энергичным членом, более других расположенным к царю, был магистр Иоанн Еллада. Случайный состав регентства и малолетство опекаемого Константина подавали повод к развитию честолюбивых притязаний и к проявлению общего недовольства. Нет ничего удивительного, что в это время появились искатели власти и бунтовщики, таковы Константин Дука, Лев Фока и адмирал флота Роман Лакапин. Восьмилетний ребенок, окруженный недоброжелателями и лишенный материнской заботливости, возбуждал к себе сожаление. Наконец при содействии магистра Еллады Зоя была возвращена из заточения, и ей было предоставлено прежнее положение при дворе. Вместе с возвращением Зои обстоятельства изменились к лучшему, она переменила состав регентства, указала патриарху Николаю ограничить свою деятельность сферой церковных дел и не мешаться в политику, введя в состав управления преданных ей лиц: Константина паракимомена, Константина и Анастасия Гонгилиев, равно как важную военную должность этериарха, или начальника наемных дружин из иностранцев, поручила Феофилакту Доминику³⁷³. Уже в первое время вслед за провозглашением единодержавия Константина под опекой регентства обнаружилась важность иноземных отрядов. Когда Константин Дука, приглашенный заговорщиками, явился в Константинополь и провозглашен был царем на ипподроме, вызванное его появлением движение было остановлено не гвардией, а именно отрядами иностранцев и моряками, которых своевременно выслал магистр Иоанн Еллада. Теперь августа Зоя, желая утвердить положение свое и своего сына, назначила этериархом преданного человека, названного выше Доминика, которого, впрочем, скоро оклеветали в ее глазах. Тогда она пост этериарха передала Иоанну Гариде, а другой важный пост начальника дворцовой стражи поручила евнуху Дамиану. Этими распоряжениями, равно как благодаря поддержке магистра Еллады, Зоя достигла того, что в течение семи лет оставалась во главе регентства, управляя империей за малолетством сына. Византийская летопись дает следующую характеристику царствования Константина:

«Семь лет он управлял царством при регентстве вместе с матерью, двадцать шесть лет вместе с тестем своим Романом, находясь в подчинении у него, единодержавия его было 15 лет, всего же царствования сорок восемь лет».

Хотя царица Зоя придала более единства правительству, но со смертию ее лучшего советника, магистра Еллады, вновь начались несогласия между членами регентства. Пользовавшийся особенным доверием августы паракимомен Константин оклеветал начальника над иностранными дружинами Доминика, и августа передала эту должность Гариде. Между тем внешнее положение вследствие войны с болгарами требовало крайнего напряжения правительственной власти и военного искусства от посланных против Симеона вождей. Правительство, сознавая всю опасность для столицы от военных неудач на Балканском полуострове, готово было сделать большие уступки арабам в Малой Азии, лишь бы иметь свободные войска для действий против Симеона. Когда патрикий Радин и Михаил Токсара вели переговоры с сирийскими арабами о мире, тогдашний главнокомандующий войсками, или доместик схол, магистр Лев Фока перевел на запад восточные фемы и располагал громадными средствами для войны с Симеоном. Был составлен обширный план, в осуществлении которого значительная доля предоставлена была союзникам печенегам, имевшим вторгнуться в Болгарию с севера, и имперскому флоту, который под командой адмирала Романа Лакапина должен был крейсировать на Дунае и перевезти печенегов на болгарский берег. Но все предприятие, хорошо соображенное в теории, при практическом осуществлении встретило непредвиденные затруднения³⁷⁴. Но между главнокомандующими сухопутными и морскими силами существовали несогласия, из взаимной зависти и вражды они не желали согласовать свои действия, а патрикий Вога, ведший переговоры с печенегами, с своей стороны не желал подчиняться ни адмиралу, ни доместику схол. Следствием этого было то, что имперские войска понесли от Симеона страшное поражение при Ахелое (917), и спустя 70 лет историк Лев Диакон видел еще кости византийских воинов на месте этого побоища. Для всех было ясно, что главным виновником испытанного поражения был адмирал Роман Лакапин, который не исполнил возложенного на него поручения относительно переправки печенегов и, с другой стороны, не предоставил морских судов в распоряжение воинов, бежавших с ахелойского поля битвы. Ему угрожало лишение зрения по приговору военного суда, но его спасли благорасположенные к нему члены регентства, патрикий Константин Гонгила и магистр Стефан³⁷⁵. С тех пор регентство, в котором не было определенной политической системы и которое руководилось более личными интересами, разделилось на партии. Паракимомен Константин думал воспользоваться благоприятным положением дел для лишения власти царя Константина и возведения на престол своего зятя Льва Фоки; приближенные к Константину лица колебались, каким путем легче обеспечить власть за малолетним царем, опереться ли для того на главнокомандующего сухопутными силами Фоку или предпочесть адмирала Лакапина, так как ясно было для всех, что главное влияние неизбежно должно перейти к одному из них. Та и другая партия одинаково находила невозможным дальнейшее управление регентства под главенством августы, и, по-видимому, устранение ее от дел составляло уже предрешенный вопрос.

Константину Порфирородному, которому было тогда 14 лет, пришлось, под посторонними, впрочем, влияниями, в первый раз заявить свою волю. Здесь выступает приставленный к Константину воспитатель в лице некоего Феодора, который объяснил царю опасное положение дел и доказал ему необходимость привлечь к власти друнгария Романа Лакапина, как надежное и благорасположенное к нему лицо, которое одно в состоянии в настоящих обстоятельствах спасти империю и сохранить для Константина престол. Это лицо казалось более безопасным для той партии, которая стояла за Феодором, чем Лев Фока, гордый своим происхождением от известного генерала Никифора, имевший большое влияние в войске чрез своего брата Варду и популярный в народе вследствие заслуг св. Михаила Малеина. Таким образом, Константин своим личным обращением к Роману, стоявшему с флотом близ столицы, решил вопрос о перевороте в составе регентства и дал совершенно новое направление дальнейшей внутренней политике. Паракимомен Константин, подозревая опасность со стороны друнгария, требовал удаления флота от Константинополя, между тем как друнгарий приводил разные предлоги, не позволявшие ему уйти в море, между прочим ссылаясь на задержку в выдаче войскам жалованья. Паракимомен, чтобы выяснить дело, имел неосторожность лично отправиться к месту стоянки кораблей, где был принят друнгарием со всем внешним почтением, а потом схвачен его людьми и отведен на трииру адмирала. Никто не подал ему помощи, и все его спутники разбежались. Таким образом, нанесен был непоправимый удар Льву Фоке неожиданным заключением под стражу главного представителя его партии. Что Зоя не была популярна в Константинополе, видно из маленькой подробности, сообщаемой летописью. Она поспешила пригласить во дворец патриарха и членов правительства и поручила им осведомиться о намерениях Романа Лакапина, но, когда они направлялись к морю, толпа бросала в них камнями. На другой день августа спрашивала сына по поводу происшедшего: «Что значит произведенный переворот?» – «Это произошло потому, – отвечал ей воспитатель царя Феодор, – что Лев Фока угрожал погубить ромэев, а паракимомен был опасен во дворце».

Ближайшим распоряжением Константина было затем приглашение во дворец патриарха и магистра Стефана, вместе с которыми был составлен план снятия опеки и принятия Константином на себя управления³⁷⁶. На другой день царица была выведена из дворца и отправлена в монастырь; влиятельная должность доместика схол передана от Льва Фоки Иоанну Гариде, который потребовал предоставления команды над иноземными отрядами своим родственникам и в то же время вступил в секретное соглашение с адмиралом Лакапином.

24 марта 919 г. Роман отправил во дворец пресвитера Иоанна и Феодора Мацука с объяснениями, что произведенный переворот не обозначает революции, но вызван опасениями замыслов Льва Фоки и боязнью, чтобы он не лишил власти царя Константина; что для охранения жизни и безопасности царя он находит нужным свое присутствие во дворце. Хотя таково должно было быть соглашение царя с Романом, но подобное предложение не нашло сочувствия в патриархе Николае. Тогда снова выступает воспитатель царя Феодор с предложением, сделанным им Роману, приблизиться с флотом к Вуколеонской гавани, где был дворец того же имени, в котором жил тогда Константин. В день Благовещения Роман подошел к Вуколеону, правительство в лице магистра Стефана и патриарха оставило без борьбы дворец; Роман дал клятву, что он имеет мирные намерения, и без борьбы вступил во дворец, отдав почет и царское поклонение Константину. С своей стороны царь выразил полное доверие и внимание к Роману, дав ему звание магистра и предоставив ему влиятельную должность великого этериарха. Соглашение между царем и Романом скреплено было актом присяги, заключенным в церкви Фара, которым Роман Лакапин обязывался не предпринимать ничего против царя Константина и быть в его подчинении. Такое же обязательство и клятвенное обещание взято было с паракимомена и Льва Фоки. На таких условиях произошло соглашение, сопровождавшееся громадной важности последствиями не столько для империи, сколько для Константина VII лично.

Дальнейшие события, со всей безыскусственной простотой изложенные в летописи, весьма отчетливо рисуют создавшееся положение, которым навсегда определялась как зависимая роль и приниженность византийского самодержца, так и характер его деятельности, лишенной инициативы и обращенной к кабинетным историко-археологическим исследованиям. Роман Лакапин приблизился ко двору как покровитель и защитник царя против заговорщиков и бунтовщиков, но с первых же дней его властный характер и безграничное честолюбие наложили цепи на свободу Константина и парализовали его волю. Прежде всего Роман удаляет от царя окружавших его лиц и замещает своими приверженцами важнейшие придворные и административные места. Когда его честолюбивые стремления, клонившиеся к ограничению власти Константина, стали для всех ясны, его соперники, также прикрываясь государственными целями и интересами царя, поднимали против него почти каждый год военное движение или тайный заговор, что со стороны Романа вызывало жестокие преследования, конфискацию имущества, казни, заточение в монастырь и пострижение в монашество. Последовательно и методично Роман Лакапин шел к предположенной цели. Как мы видели выше, 25 марта 919 г. Роман начал свою политическую карьеру, с формальной стороны имея только пост великого этериарха. Но за этим последовал важный шаг, вследствие которого Роман получил возможность влиять на самую психику царя. Он сосватал за Константина свою дочь Елену, о которой, впрочем, с большой похвалой отзывается летопись, отмечая ее красоту и ум, и которая действительно дала Константину домашний покой и семейное счастье. В апреле того же года во вторник на святой неделе патриарх благословил этот союз и обвенчал Константина и Елену. По случаю брачного торжества Роман был возведен в сан василеопатора, а сын его Христофор занял должность великого этериарха, сделавшуюся вакантной с новым пожалованием Романа в василеопаторы. Новые и быстрые повышения и почести полились на василеопатора. В сентябре 920 г. он получил сан кесаря, который носили только лица царской фамилии, в декабре того же года объявлен соимператором, т. е. сопричислен к царскому достоинству с возложением короны. В январе 921 г. он уже приказывает короновать свою супругу, объявив ее августой; в мае того же года сопричислен к императорскому сану старший сын его Христофор. В 922 г. вопреки бывшей до того практике и в попрание всякой справедливости он начинает свое имя ставить на первое место в торжественных актах, на монетах, в провозглашениях, равно как идет впереди Константина в придворных выходах и церемониях. Хотя все эти почести давались с согласия и даже по воле Константина, но легко понять, что это делалось не по доброй воле, так как возвышение Романа соединялось с существенными потерями для авторитета и даже для чести законного и преемственного носителя короны,

Закулисная сторона дела живо рисуется в нижеследующих фактах, в которых выражался протест против притязаний Романа Лакапина. Лев Фока и паракимомен Константин согласились положить оружие под известными условиями, но эти условия были уже нарушены, так как Роман явно покушался на устранение Константина и во всяком случае произвел переворот в государственном устройстве. Можно думать, что если не сам Константин, то всего ближе стоявшие к нему лица, как августа Зоя и воспитатель его Феодор, который находился ранее в прямых сношениях с Романом, глубоко чувствовали всю обиду, нанесенную принципу самодержавия и наследственности царской власти. Восстание Льва Фоки, представителя сильной военной партии, было выражением общественного недовольства и протеста. Так как восстание Фоки имело мотивом защиту прав царя Константина против домогательств василеопатора, то понятно, что на стороне бунтовщика оказались все приверженцы партии царицы Зои и Константина. Роману Лакапину удалось, впрочем, легко дискредитировать цель военного движения благодаря своевременно принятым мерам. Именно, он обратился с воззванием к войскам, стоявшим под знаменами Льва Фоки, в котором как будто от имени царя Константина давал совершенно другое объяснение событиям. В этом акте Константин выражал мысль, что он добровольно предоставил Роману охрану своего царского достоинства и почитает его как своего отца и испытал от него отеческую любовь и расположение. Что же касается Льва Фоки, то он всегда строил козни против царя и всеми своими делами оказывал противодействие царской власти и стремился к тирании. Таким образом, отныне он не может более оставаться в должности доместика схол «и я свидетельствую, что это военное движение затеяно им не с моего согласия, но предпринято самовольно с целью захватить царскую власть»³⁷⁷.

Нужно вдуматься в положение и представить себе возможность того, что восстание Льва Фоки действительно было вызвано подстрекательством близких к Константину лиц, если не с его согласия, чтобы оценить весь трагизм официального признания, что в Романе он нашел своего отца и покровителя. Кроме того, в лагерь было подброшено много подметных писем, в которых описывалось положение дел с точки зрения Романа и приглашались все истинные патриоты отстать от Льва Фоки и перейти да сторону царя. Смысл восстания был утрачен, многие из лагеря Фоки стали уходить, и сам предводитель счел нужным спасаться бегством. Но его нагнали и схватили и, прежде чем получен был приказ о том, как с ним поступить, лишили зрения.

Несмотря на суровые меры, предпринимаемые против политических противников, заговоры открываемы были ежегодно, один за другим. Наконец, суровая доля постигла и наиболее близких к царю лиц. На августу Зою был сделан донос, что она замышляла отравить Романа, ее приказано было взять из дворца и заключить в монастырь, где она была пострижена в монахини. Скоро затем воспитатель царя Феодор вместе с его братом Симеоном были арестованы во время обеда, предложенного им патрикием Феофилактом. По подозрению в заговоре на Романа их отправили в ссылку в фему Опсикий. Так постепенно составилась для Константина Порфирородного та исключительная обстановка, в которой он провел 26 лет «в подчинении» у своего тестя. Все это время он лишен был свободы сношений с людьми, не мог выбирать себе друзей и, нося царскую корону, на самом деле был рабом самых стеснительных условий, в которые его поставил его тесть. По-видимому, намерение Романа заключалось в том, чтобы показать всем ничтожество законного носителя царской власти, заставить забыть о нем и постепенно приучить общественное мнение к новой династии, представляемой Лакапинами. Это легко можно видеть из дальнейших его мероприятий. По смерти его супруги Феодоры он приказал короновать и возвести в сан августы Софию, жену своего старшего сына Христофора, обеспечивая за ним наследство в царской власти. Ссылаясь на то, что постоянные заговоры и возмущения не дают ему покоя, он заявил желание занимать первое место в официальных актах, церемониях и провозглашениях и сделал распоряжение в этом смысле (923). Чем дальше, тем решительней были действия Романа. В 924 г. в праздник Рождества были сопричислены к императорской власти сыновья Романа Стефан и Константин и коронованы. Последнему сыну, Феофилакту, постриженному в монахи и возведенному в патриаршие синкеллы, предоставлено было готовиться к высшему сану в церковном управлении. Роман в заботах об укреплении своей династии не удовлетворился и указанными мерами. Он сопричислил к царской власти внука своего Романа, рожденного от Христофора, выдал за болгарского царя Петра внучку свою Марию. По случаю этого торжественного события в 927 г. он почтил своего сына Христофора вторым местом, низведя Константина на третье³⁷⁸. С течением времени старшинство перешло на двух других сыновей Романа, так что Константин стал писаться и провозглашаться на пятом месте.

Можно удивляться, с одной стороны, настойчивости Романа в проведении мер, столь явно и в нарушение всякой справедливости унижавших Константина, и, с другой стороны, тому спокойствию и «непротивлению», с которым Порфирородный относился к этим мерам. Нужно иметь в виду, что каждое распоряжение, нарушавшее права Константина, должно было или исходить от его имени, или по крайней мере иметь его формальное согласие. И он на все соглашался, раздавал короны детям и внукам Романа и не принял непосредственного участия ни в одном движении против тирании Лакапина. Философское отношение к своему положению, которое он понимал и оценивал во всей его реальности, без сомнения, должно возвышать характер Константина в наших глазах. Находясь в исключительно необычном для императора положении, он, однако, с достоинством относился к своей доле и нашел возможным в высшей степени полезно воспользоваться той свободой, какая ему была предоставлена. Роман Лакапин при всех благоприятных обстоятельствах, какие нашел он в характере Константина, не достиг цели своих заветных желаний и не утвердил своей династии. Весь трагизм постигшей его невзгоды заключается в том, что те же самые сыновья, ради которых он столько заботился и которых возвысил до царского положения, низвергли воздвигнутое им здание. Уже и старший сын Христофор помышлял свергнуть отца и самому стать на его место; можно догадываться, что его подстрекал к движению против отца тесть его, магистр Никита, которого и постигла обыкновенная судьба заговорщиков при Романе³⁷⁹ он был пострижен в монахи и сослан в заточение (928). Но Роман жестоко обманулся в своих расчетах на утверждение власти в своем потомстве. Прежде всего смерть царя Христофора в 931 г. нанесла большой удар и его родительским чувствам, и дальнейшим династическим замыслам. Христофор, по-видимому, был лучший из сыновей Романа, остальные дети, хотя и возведенные в царское достоинство, были еще в юном возрасте и заставляли заботливого о судьбе их отца призадуматься над тем, что ожидает их впереди. Если судить по младшему царевичу Феофилакту, который в 933 г. возведен был в патриархи Константинополя и в течение более чем двадцатилетнего управления Церковью обнаружил полную неспособность понять свои обязанности и относился с нескрываемым цинизмом к религиозным вопросам, то следует принять, что семья Романа Лакапина поведена была в воспитательном отношении совсем иначе, чем это было принято в доме Македонской династии. Стефан и Константин, которые теперь занимали ближайшее место после Романа, не питали добрых чувств к своему отцу и легко сделались орудием заговора, имевшего целью лишение власти царя Романа. Летопись весьма скудно освещает катастрофу, разразившуюся над домом Лакапина и восстановившую права Константина Порфирородного. Встречаем в этом смысле некоторые указания, выраженные мимоходом и по разным поводам. Так, восхваляя приверженность царя к монахам, летописец говорит, между прочим, о монахе Сергии, племяннике патриарха Фотия, которого очень уважал царь Роман и имел своим духовным отцом. Этот монах неоднократно обращал внимание царя на распущенность его сыновей, на недостаток данного им образования и на пороки их³⁸⁰. Между прочим, по этому поводу писатель обращается к современному церковному событию, именно, перенесению из Едессы в Константинополь Нерукотворенного образа, о котором было много разговоров и который распространялся тогда в многочисленных копиях. Сыновья царя говорили об этом изображении: «Мы ничего не видим, кроме очертания лица». На это зять царя Константин замечал: «А я вижу глаза и уши». Блаженный Сергий сказал им: «Вы все правильно видите». Они же не соглашались и спросили: «Но что, однако, значит эта разность взгляда?» Сергий ответил: «Я скажу вам словами Давида: «очи Господни на праведников и уши Его к просьбе их, лице же Господне против делающих зло, чтобы истребить с земли память их» (Пс. 33, 16–17). Царевичи рассердились и стали строить ковы против отца. Трудно, конечно, ставить в связь разговор, здесь сообщенный, с заговором против Романа его старших сыновей. Принимал ли в этом участие Константин Порфирородный, на это нет никаких указаний. Более определенно объясняется повод к неудовольствиям царя Стефана и его братьев тем известием, будто Роман в конце своей жизни сознал непригодность своих сыновей и думал составить завещание о наследстве в пользу Константина Порфирородного. Так или иначе, в 944 г. против Романа составился заговор, во главе которого находился сын его Стефан³⁸¹, участниками названы незначительные лица: монахи Мариан и Василий и Мануил Куртикий. Более подробностей сообщает латинский писатель Лиудпранд, известиями которого мы часто будем пользоваться в дальнейшем изложении. По его словам, царевичи ввели во дворец вооруженный отряд и, захватив старика Романа, очевидно мало имевшего популярности, ограничились ссылкой его на остров Проти. Латинский епископ добавляет, что было намерение лишить власти и Константина, но что этого не удалось сделать из боязни народного возмущения.

Вслед за свержением Романа некоторое время у власти оставались сыновья его, но они не пользовались никаким авторитетом и уронили себя своим неизвинительным поведением по отношению к отцу. В общественном сознании стали быстро вырастать права полузабытого и оттесненного на задний план Константина, который и сам начал иначе оценивать свое положение. Цари Стефан и Константин должны были уступить законному наследнику, над которым в течение двух десятилетий с лишком тяжелым гнетом лежала тирания Романа. Спустя 40 дней после низложения последнего Константин Порфирородный решился окончательно освободиться от семьи Лакапинов и приказал преданным ему лицам схватить их и отправить в ссылку на острова, где они были пострижены в монахи. Через несколько времени низверженные цари семьи Лакапина встретились на острове Проти. Увидев своего отца в монашеском одеянии, лишенные власти, сыновья его испытали, говорит летописец, невыносимую печаль. Роман будто бы сказал: «Я родил детей и возвеличил их, они же отвергли меня». Затем Стефан был сослан в Приконнис, на Мраморн. море, через несколько времени местом ссылки для него назначен был Родос, а лотом Митилена, где он и умер в 963 г.; Константина заключили в Тенедосе, а потом перевели в Самофракию, где он был убит при попытке поднять восстание. Сын Христофора Михаил, также носивший корону и царский сан, был лишен царской чести, пострижен в монахи, но сохранил свободу и пользовался высокими официальными званиями магистра и ректора. Но политическое значение дома Лакапина было бесповоротно сломлено. Хотя отмечено несколько попыток возвратить к власти Романа или сына его Стефана, но Константин легко справлялся с заговорщиками, подвергая их жестоким наказаниям. В 948 г. мирно скончался на Проти Роман Лакапин, сыгравший в истории Византии исключительную роль и, между прочим, оказавший большое влияние на утверждение принципа наследственности царской власти.

Наконец окончились для действительного и законного преемника престола продолжительные годы невольного удаления от дел, притворного подчинения и благодушного перенесения всяческих оскорблений. С 945 г. Константин VII остается единодержавным распорядителем судеб империи, его более не могли тревожить тайные козни устраненной семьи Лакапинов, приверженцы которой держались еще некоторое время в патриаршем дворце около Феофилакта и на островах около его старших братьев, содержавшихся под надежной охраной. Первой заботой Константина и окружавших его лиц, между которыми значительная доля участия в делах должна быть отнесена на долю супруги царя, было изменить состав военной и гражданской администрации с той целью, чтобы предоставить все наиболее важные должности новым лицам, или доказавшим уже приверженность к Македонской династии, или связанным с ней землячеством, – разумеем множество имен и целых семей, с честью служивших империи и лично приверженных к Македонскому дому, армянского происхождения. Известно, что военная и морская команды и заведование отрядами наемных военных дружин доверяемы были всегда наиболее верным и надежным лицам, так как адмиралы флота и главнокомандующие военными силами, в особенности гвардией, часто были распорядителями судеб империи и династии. И вот

Константин начал основательную чистку в военных сферах. Прежде всего удалены были начальник гвардейских частей, или доместик схол, Панфирий, родственник Романа, вместе с ним друнгарий флота Радин, как наиболее близкие к павшей династии чины. Выбор заместителей определялся самым положением вещей, и нужно признать, что Константин имел большое счастие опереться на лучших людей того времени.

Следует припомнить, что Лакапины в своих честолюбивых притязаниях встретили серьезных соперников в лице Льва и Варды, имевших прозвание Фока. Что было натуральней при начавшейся реакции против старого порядка, как выдвинуть фамилию Фоки, которая не только могла разделять с Константином VII чувства обиды и недовольства старым порядком, но вместе с тем представляла собой большую материальную и духовную силу, весьма полезную для вновь организовавшейся правительственной системы? Представителем фамилии Фоки был Варда, брат того Льва Фоки, который проиграл партию в борьбе с Романом двадцать с лишком лет тому назад и был ослеплен. Ему был передан важный военный пост доместика схол вместе с саном магистра. Сыновьям Варды поручены были важнейшие военные начальственные места в азиатских фемах. Никифор Фока, будущий император и знаменитый воитель, назначен стратигом анатолийской фемы, Лев – стратигом каппадокийской, а Константин – селевкий-ской. Равным образом командование флотом после отставки Радина поручено было Константину Гонгиле, еще при матери Константина VII Зое призванному к высшим служебным званиям. Наконец, главное начальство над иноземными дружинами возложено было на Василия Петина, который вместе с тем возведен в патрикии. Из других лиц, выдвинувшихся с переходом власти к Константину Порфирородному, укажем Мариана Аргира, возведенного в сан патрикия и комита, или начальника конюшенного ведомства, Мануила Куртикия, также получившего сан патрикия и начальника царской стражи, или друнгария виглы. До известной степени обезопасив себя этими новыми назначениями от сторонников павшей династии, царь Константин не провел, однако, до беспощадных последствий своей системы и принужден был впоследствии, когда вновь возникали попытки возвратить к власти сыновей Лакапина, принимать против остававшихся сторонников их разные оборонительные меры. Трудно составить точное понятие о характере самостоятельного правления Порфирородного. Он достиг единодержавия в возрасте, близком к сорокалетнему. При благоприятных обстоятельствах это мог бы быть период полного развития сил и накопленного опыта и знания. Но Константин прошел суровую школу «подчинения», и, будучи по природе наделен гуманными качествами и мягкостью характера, он мало был подготовлен к практической жизни, и в особенности к государственной деятельности. Слишком доверяясь во всем, что касалось правительственных дел, приближенным лицам и предоставив много власти честолюбивой и гордой царице Елене, он не был в состоянии изменить нравов своего времени и окружающего его общества и в общем заботился более всего о том, чтобы не иметь помех в своих кабинетных занятиях, в которых сначала он искал забвения, а потом, конечно, находил полное удовлетворение и, вероятно, наслаждение. Таким образом, Константин не имел ни желания, ни особенных побуждений, хотя бы из честолюбия, изменить свой образ жизни, с которым он сжился и который ставил его весьма далеко от реальных государственных нужд. Читателя может пленять его доброта, кротость, семейные добродетели; можно приписывать ему много похвал за необыкновенно удачные его личные литературные труды и за просвещенное покровительство обширным научным предприятиям, которые без него, может быть, никогда бы не осуществились, за его любовь к просветительным учреждениям и искусству, которому он также уделял много времени; но вместе с тем не следует закрывать глаза и на то, что как правитель, допустивший поборы, взяточничество, продажу должностей и нарушение закона как в столице, так и в провинциях, Константин VII не выделяется из большинства посредственностей, занимавших византийский престол. Для историка, желающего дать характеристику Константина VII, встречаются немаловажные к тому трудности в состоянии самых источников, которые частию утрачены, частию же составлены в его царствование и до некоторой степени по его внушению. В этой литературе, весьма сочувственно говорящей о Константине, нужно различать реальное от фиктивного, благие пожелания от практического их исполнения. Чувства и желания, которыми так обильны предисловия в новеллах X в. и которыми часто щеголяег сам царственный писатель, суть условные и весьма субъективные понятия, которые приятны для слуха и составляют достойный образец для подражания, но не переходят в подвиг и конкретный факт. В качестве доброго человека и просвещенного государя, воспитанного в лучшей школе того времени и дорожившего высокими преданиями Римской империи, Константин весьма высоко полагал и славу Македонского дома, так что, конечно, в его тайные расчеты входило обессмертить свое имя большими благотворительными и просветительными учреждениями. В одном месте его сочинения «Об управлении империей» так характеризуется его взгляд, выраженный косвенно в приложении к Роману Ла-капину.

«Кир Роман был простой человек и неграмотный и не был ознакомлен с придворными нравами и с обычаями, заимствованными из Римской империи; не происходя из царского рода и не имея благородных предков, он не сообразовался в своих действиях с хорошими принципами, а поступал как вздумается, не следуя ни голосу Церкви, ни велениям великого Константина»³⁸².

Для просвещенного же писателя X в., которому принадлежат приведенные слова, высокие принципы были законом, и, подчиняясь велениям обычая и придворного устава, равно как следуя традициям, идущим от деда и отца, император Константин с полным одушевлением предавался полезным делам, за какие восхваляют его сочувствующие ему писатели. Он был и кроток, и снисходителен, и милостив. Он был озабочен планами облегчить тягости податной системы, приносил жертвы на выкуп пленных, не щадил средств на устройство новых больниц и богаделен, принимал меры к тому, чтобы правосудие исполнялось нелицеприятно и без подкупа. Константин заботился об устройстве новых учебных заведений и о поддержании старых, понимая, что из хорошей школы могли выйти достойные общественные деятели: ученые, преподаватели, судьи, правители областей и епископы. Но как все это осуществлялось на практике, об этом скажем ниже, при рассмотрении событий его царствования.

Обращаясь к изложению внешних событий, обнимающих обширный период царствования Константина VII, мы должны начать речь с тех окраин, которыми Византия соприкасалась с мусульманским миром. Мусульманские государства, окружавшие империю со всех сторон, за исключением ее северной границы на Балканском полуострове, представляли собой три политические системы:

1) восточный калифат со столицей в Багдаде, с зависимыми от калифа эмирами в Азии под властью Аббасидов,

2) африканский под управлением Фатимидов с подвластными эмирами в Южной Италии и Сицилии, а также в Египте и Сирии и, наконец,

3) испанский под властию Омейядов и с эмирами в Танжере и Марокко. В начале X в. империя испытала от арабов два сильных поражения, которые надолго изменили не в пользу империи взаимное отношение сил, это было взятие и разграбление арабами второго по богатству и торговому значению города – Солуни и уничтожение греческого флота при Лемносе. Этими преимуществами арабы не успели воспользоваться Лишь вследствие исключительных обстоятельств, какие переживал в особенности Багдадский калифат; в противном случае Византия, поставленная часто в безвыходное положение неудачными делами на северной границе, должна бы была поступиться в пользу арабов многими областями в Малой Азии.

Немедленно по смерти Александра последовало возмущение Константина Дуки. Это был сын Андроника, бывшего вместе с Имерием начальником флота, посланного против арабов. Он сделался орудием интриги, сотканной коварным Самоной, не исполнил воли царя, приказавшего ему соединиться с Имерием и начать вместе с ним движение против арабов, а затем из страха перед ответственностью бежал на границу арабских владений, вместе со своими родственниками и приверженцами начал восстание и укрепился близ Конии в местечке Кабала. Но так как долго сопротивляться императорским войскам он не мог, то решился перейти в арабские владения, где и был ласково принят, отправлен в Багдад и там перешел в мусульманство. Впоследствии Андроник, однако, сожалел о своем поступке, вступил в переписку с патриархом Николаем Мистиком, которому это было поставлено в вину и вменено в измену³⁸³. Сын Андроника Константин, бежавший от арабов и принятый на службу в империи, составил себе большое имя военными делами против арабов и вместе с тем приобрел в народе популярность своими приключениями и знакомством с восточными землями. При вступлении Константина на престол он занимал важнейший военный пост доместика схол и считался самым способным вождем, который один мог вывести империю из затруднительного положения, создавшегося угрожавшими империи замыслами Симеона на северной границе. При таких условиях Константин Дука был призван своими приверженцами и некоторыми членами регентства в Константинополь и провозглашен царем. Из ипподрома, где происходило провозглашение, Константин Дука направился через Халку в Большой дворец и готов был захватить пребывавшего в нем малолетнего царя. Но тогдашний командир иноземных отрядов Еллада выступил против него с бывшими и его распоряжении силами и одержал верх над повстанцами. Константин Дука пытался спастись бегством на коне, но был сброшен на землю и обезглавлен. Его тесть Иви-рица и известный Лев Хиросфакт искали спасения в церкви св. Софии, но были оттуда вытащены и пострижены в монахи. Преследование партии Дуки было жестокое, весь род его был истреблен. Появляющиеся во второй половине XI в. Дуки происходили из боковой линии.

Мы уже видели выше, что первые годы управления регентства за малолетством Константина были в высшей степени тревожным периодом, который и способствовал Роману Лакапину под личиной спасителя отечества достигнуть высшего положения в государстве. Неудачная война с Симеоном требовала крайнего напряжения материальных сил, сосредоточения войска в западных провинциях и весьма естественно содействовала тому, что арабы на восточных границах начали наступление. Правителем пограничной области с центром в Тарсе и начальником флота в восточных водах Средиземного моря после Дамиана, известного победителя Имерия, был назначен ибн-Малик. По обычной системе, давно уже установившейся, Византия была в нескончаемой войне с арабами, которые ежегодно с наступлением весны предпринимали наезды в фемы Анатолику и Каппадокию, успевали произвести опустошения в пограничных селениях и городах и с большим полоном возвращались назад. Было бы слишком утомительно следить за отдельными подробностями в этой малой пограничной войне³⁸⁴, которая склонялась попеременно то в пользу арабов, то в пользу греков. Можно отметить лишь появление нового элемента в отношениях между враждующими сторонами, участие которого постепенно склоняло перевес на сторону греков в Месопотамии, это были армяне, с которыми цари Македонской династии вступили в особенно близкие отношения и которые приняли деятельное участие в войнах с арабами в X в. Иметь на Востоке хотя некоторую опору в союзном христианском народе побуждало империю то обстоятельство, что она принуждена была иногда все восточные войска переводить на Балканы. При сознании грозной опасности со стороны Симеона Тогдашняя правительница, мать Константина Зоя, решилась вступить в переговоры с багдадским калифом о заключении более или менее прочного мира, который должен был сопровождаться обменом пленными, накопившимися на той и другой стороне в огромном числе, начиная с взятия Солуни и с походов Имерия. В связи с этими обстоятельствами находится посылка на Восток патрикия Иоанна Радина и Михаила Токсары; об этом посольстве, только упомянутом в византийской летописи³⁸⁵, весьма подробные сведения сохранились у арабских писателей. Когда послы дошли до города Текрита на Тигре, их приказано было задержать там на два месяца. 25 июня 917г. они прибыли в Багдад и помещены были в ожидании приема в особенном дворце. Для приема послов дворец калифа был украшен занавесями, коврами и богатой утварью. Придворные чины расставлены были по рангам и достоинствам по портикам, залам и дворам, по которым двигались послы. Войска в парадной форме, конные и пешие, образовали двойную линию по пути. Все улицы и площади Багдада были полны любопытных, лавки и балконы отдавались внаем для зрителей. Вся обстановка приема была рассчитана на эффект, и послы не могли не быть поражены виденными ими чудесами. Калиф ал-Муктадир принял их во всем своем величии и блеске и благосклонно отнесся к посланию царя.

Слишком подробно описаны достопримечательности Багдада, которые были показаны послам по желанию калифа. Здесь было много такого, чем византийские императоры у себя в Константинополе приводили в восхищение европейцев: серебряное дерево с золотыми птицами, древесные листья, приводимые в движение легким ветерком, изображения 15 всадников с длинными дротиками в руках, великолепные конюшни с золотыми и серебряными конскими украшениями, сад с дикими зверями. Во всех дворцах, посещенных послами, славянские евнухи предлагали для питья холодную воду. После осмотра достопримечательностей послы были вновь приняты калифом, который передал им свой ответ на послание царя и наградил их богатыми подарками. Вследствие этих переговоров произошел обмен пленными на реке Ламус, но столько желаемого империей мира не было достигнуто, так что на восточной границе вновь происходили военные столкновения. Таковы были отношения на восточной границе в первые годы царя Константина VII.

Роман Лакапин пришел к мысли воспользоваться союзом с Арменией для более правильного и систематического воздействия против арабов. Патриарх Николай Мистик в 920 г. писал армянскому католикосу Иоанну, приглашая его поднять кавказских владетелей на борьбу с арабами и обещая с своей стороны посылку вспомогательных отрядов из Византии. На это приглашение последовал ответ, чрезвычайно ярко рисующий политическое и религиозное значение империи на Востоке.

«За надежной стеной вашей силы и ради страха, какой вы внушаете врагам, мы находимся как бы в укрепленном лагере или среди прекрасного города. Мы ставим себя под вашу защиту, мы ваши верные слуги. Враг окружает и осаждает нас со всех сторон; защитите ваших детей и слуг, которые все пьют из чаши южного тирана... Мы ищем союза с империей ромэев, что представляется нам наиболее верным и отвечающим нашему положению».

За этой перепиской последовало посещение христианской столицы армянским царем Ашотом, который поразил греков своей необыкновенной силой, так как мог согнуть в кольцо железный стержень³⁸⁶. Обласканный вниманием и одаренный дарами Ашот получил от царицы Зои военный отряд, при помощи коего утвердил в Армении свою власть. На первых порах, впрочем, союз с армянами мало давал себя чувствовать. Правда, в 922 г. арабы из Тарса одержали над греками победу при Малатии, т. е. на территории тогдашних арабских владений, точно так же упоминаются в это же время греческие отряды, посланные в Армению. Но решительных действий Византия не была в состоянии развить на Востоке, будучи отвлечена войной на Балканах. Напротив, сношения Симеона с африканскими арабами, имевшие целью совместное нападение на империю, совершенно парализовали силы Романа и заставляли его держаться выжидательного положения. В то время как Симеон угрожал Константинополю в 924 г., начальник арабского флота прошел Дарданеллы и приблизился к столице и вступил в сношения с болгарами. При подобных обстоятельствах империя должна была ограничиваться оборонительными мерами, пока на восточной границе суровая военная школа не образовала энергичного и талантливого полководца, который, хорошо изучив местные условия, умел направить их к пользе христианской империи. Это был византийский генерал армянского происхождения Иоанн Куркуа, предки которого начали службу в империи при основателе Македонской династии. Его отец Роман командовал полком иканатов, а сам И. Куркуа при Романе получил самое важное место в военной администрации – доместика схол, которое обыкновенно давалось самым доверенным лицам и которое редко оставалось продолжительное время во власти одного и того же лица. И. Куркуа между тем оставался во главе схол и всех восточных фем в течение более 22 лет и имел, таким образом, полную возможность изучить положение дел и оказать империи важные услуги. Писатели высоко ставят его военную доблесть и позволяют видеть в нем одного из крупнейших представителей военного искусства в Византии, который расширил границы империи до Евфрата и Тигра и присоединил до тысячи городов³⁸⁷. В высшей степени большая потеря, о которой нельзя не пожалеть, что история «этого второго Траяна или Велисария», написанная современником протоспафарием Мануилом, не сохранилась до нашего времени³⁸⁸. По всей вероятности, в этом сочинении было выяснено значение мусульманского вопроса для того времени, о чем имеются в настоящее время лишь намеки как в переговорах Симеона с африканскими арабами, так и в сношениях его с восточными мусульманами. Важность момента схвачена в одном церковно-ораторском произведении, где воспевается значение соглашения с болгарами после 927 г., освободившего империю от войны на северной границе: «Это соглашение приносит печаль и возбуждает плач у сынов Агари, у них при одном слухе о нашем согласии холодеет кровь»³⁸⁹. Следствием замирения с болгарами было начало наступательного движения на восточной границе, которому сообщил политический и военный смысл доместик схол Куркуа. Движение было направлено в Армению, где уже заранее были пробуждены симпатии к христианской империи и надежды на освобождение от мусульманской власти. Временная неудача в мусульманской Армении при Дебиле (Товин) не остановила доместика; он имел на границах Армении надежного сотрудника в лице брата своего, стратига Халдии патрикия Феофила, который также отличался военными талантами и энергией, свойственными этой семье, и опустошил мусульманские селения до Феодосиополя, или Эрзерума. С своей стороны и доместик Куркуа постепенно шел на восток, угрожая городам Хилату и Битлису и разоряя открытые места. Мало-помалу арабы должны были покидать пограничную область, оставляя за греками часть Армении и Месопотамии, города Малатия и Амида перешли под власть императора. Но эти успехи на севере не были достаточно обеспечены, пока в Тарсе оставался оплот власти сирийских арабов. Правитель Тарса Сумль в 931 г. предпринял обычную летнюю экспедицию в византийские владения. На этот раз мусульмане дошли до Амория, который успел отстроиться после разрушения 838 г., и, взяв здесь большую добычу, повернули к Ан-кире. Эта экспедиция доставила неприятелю множество пленников и добычи и ясно показала, что движение в Месопотамию далеко не обеспечивает Византию от сирийских арабов. Большим успехом было в дальнейшем занятие Самосата и договор с эмиром Мелитены Абу-Хафсом, по которому этот последний обязался вступить под протекторат империи и быть на стороне ее в войне с мусульманами. Но и со стороны мусульман приняты были к тому времени новые средства для удержания своего положения. В эмирах Мосула и Алеппо, происходивших из династии Хамданидов, калиф нашел на продолжительное время защиту своей власти в Сирии и вместе с тем достойных соперников византийскому стратигу Иоанну Куркуа. В 934 г. названный вождь с огромным войском в 50 тысяч и с вспомогательным армянским отрядом под начальством Мелик ал-Армени пошел в область Малатию, остававшуюся еще спорною, и после продолжительной осады принудил к сдаче город Мелитену, причем многие мусульмане обращены были в христианство. Скоро затем занят был и Самосат. Блестящим результатом не столько военной, как дипломатической деятельности доместика нужно признать то, что он побудил принять византийский протекторат и христианство могущественное арабское племя бени-хабиб, которое отличалось воинственностью и набегами на имперские области. Это обстоятельство, усилившее византийское влияние на границе 12 тысячами всадников на прекрасных конях и в полном вооружении, в сущности было равносильно приобретению прекрасной армии, одушевленной самым могучим чувством, обеспечивающим победу, т. е. племенной ненавистью к Хамданидам, и вооруженной знанием местных условий войны в Месопотамии. Император, оценивая все выгоды услуг, какие это племя может оказать, наделил его щедрыми милостями и удобными землями и пользовался его преданной службой для распространения влияния империи на независимые арабские племена.

Соперником Иоанна Куркуа является в это время Сейф ад-Дауле из племени Хамданидов³⁹⁰, которые в X в. получили чрезвычайно важное значение в истории Византии. Хамдан ибн-Хамдун происходил из племени таглиб в области Мосула. От него происходили Хасан и Али, основатели династии Хамданидов в Мосуле и Алеппо, которые, пользуясь постепенным ослаблением Багдадского калифа-та, достигли независимости в своих областях. Это был пе- риод наибольшего падения Аббасидов, когда калифы стали игрушкой в руках персидской или турецкой гвардии и когда отдельные провинции стали организоваться в независимые княжения под властью самостоятельных эмиров. Более известный в истории Византии Али, иначе Сейф ад-Дауле, правитель Алеппо, почти каждый год предпринимал военные вторжения в византийские области и оставил по себе печальную известность в летописи. Но этот «нечестивый Хамда» был в тоже время покровителем науки и любителем художников и поэтов, которые жили при его дворе и воспевали его подвиги, таковы поэты ал-Мутанадби, Абу-Фирас и др. В первый раз о походах его упоминается в 936 г., когда доместик Куркуа начал наступательное движение на восток и угрожал Амиде и Самосату и, несмотря на сопротивление, утвердился в этой области. История двух Хамданидов, из коих один находил себе поддержку в сирийских арабах и в эмире Тарса, а другой опирался на мусульманские владения Армении и Месопотамии, приобретает в занимающую нас эпоху исключительное значение и приковывает к себе внимание историка. Старший брат после неудачной попытки вмешаться в борьбу из-за калифа-та был лишен своего независимого положения и обращен в состояние вассала. Младший же не только сохранил независимость, но и расширил свои владения на счет христианских и магометанских владетелей Армении и Месопотамии. Сейф ад-Дауле не только храбрый воитель, предпочитавший лагерную жизнь спокойной домашней обстановке в своем роскошно убранном дворце, но вместе с тем рыцарь и поэт. Он не мог провести ни одного года без отважного похода на христианские соседние области и сделался предметом лести и похвал со стороны придворных его рапсодов. Это был выразительный тип сарацинского эмира героической эпохи, который был способен на самые возвышенные подвиги и вместе с тем не чуждался самых низких и постыдных действий. По свидетельству его певцов, двор его привлекал посетителей, к нему стремились путешественники и находили помощь нуждающиеся, здесь было пристанище поэтов и писателей. Нигде (разве только при дворе калифа) нельзя было встретить столько знатных поэтов. Дворец его блистал роскошью и богатствами, в нем происходили празднества и состязания ученых и литераторов, какими мог похвалиться тогдашний мусульманский мир.

Было бы затруднительно следить за этими ежегодными походами арабского героя в имперские области, где доместик Иоанн Куркуа оказывался достойным ему соперником. Ему удалось войти в тесные сношения с египетским наместником в Сирии Магометом ибн-Тугджу или ал-Ихшиду, с которым империя поддерживала с тех пор дружеские сношения, и несколько обезопасить себя, по крайней мере со стороны Тарса. Но зато Сейф ад-Дауле спокойно распространял свою власть в области калифата и овладел Антиохией, Дамаском и Эмесой (Хомс), чему способствовали споры в Багдаде из-за наследства в калифате. При избрании ал-Муттаки-Биллахи после смерти ар-Рада (940–941) Хамданиды приняли деятельное участие в смутах и некоторое время были даже господами в калифате. Пользуясь этим временем, империя могла поправить свое положение на восточной границе и даже начать вновь наступательное движение против мусульманских владетелей. В 942 г. доместик Куркуа предпринял сильную военную экспедицию, которая продолжалась значительный период и захватывала обширные области. На этот раз исходным пунктом была Армения. После занятия крепости Арзен на северном берегу озера Ван доместик двинулся в Месопотамию и овладел здесь многими укрепленными городами, как Миферкин, Диарбекир (Амида), дошедши до старой границы с Персией в лучшие времена империи. После времени Юстиниана и Ираклия в первый раз теперь греки завладели Дарой и подступили к Нисиби, хотя без намерения утвердиться в этих весьма удаленных от границ империи пунктах. Самым существенным результатом похода доместика в Месопотамию было дело под Эдессой. Этот город, один из важнейших в верхней Месопотамии, находясь в тесной осаде, вступил с доместиком в переговоры насчет условий выдачи грекам драгоценной христианской святыни, хранившейся в городе, именно Убруса, или Нерукотворенного образа³⁹¹. Возвращение этой святыни из мусульманского пленения было так важно для христианской империи и так возвышало религиозное настроение общества, что правительство не только согласилось отозвать свои войска из-под Эдессы, но и дать городу разные привилегии³⁹². Оказывается, что и среди мусульманского населения Нерукотворенный образ имел почитателей и что вопрос о выдаче его византийскому правительству встретил затруднения, которые мог разрешить лишь калиф. Когда наконец затруднения были устранены, эмир города Эдессы передал грекам Убрус с изображением Спасителя, а осаждающее войско отступило от города. Вследствие состоявшегося тогда соглашения Византия выдала знатных пленников, некоторую сумму денег и дала обязательство не делать нападений на Эдессу и ближайшую к ней область. Церемония передачи святыни была обставлена некоторыми формальностями, при этом присутствовал Самосатский епископ Авраам, который должен был наблюдать, чтобы подлинный образ не был заменен подложным, так как мусульмане желали обмануть православных и передать им копию. Когда в Константинополе было получено известие о благополучном разрешении дела и о передаче святыни в руки греков, правительство сделало распоряжение о торжественной встрече ее в столице высшими духовными и светскими чинами, войском и народом. Патрикий и пара-кимомен Феофан послан был вперед по никомидийской дороге и встретил на реке Сангарие священное изображение в весьма торжественной процессии с возжженными свечами и песнопениями. Вечером 15 августа 944 г. процессия достигла столицы и была с благоговением приветствована царями и народом.

На следующий день «вышли к Золотым воротам два сына царя (т. е. Романа Лакапина), Стефан и Константин, и зять его Константин с патриархом Феофаном и, приняв святыню с подобающими почестями, в сопровождении сената и большой процессии со свечами отнесли ее в храм св. Софии и отсюда в дворцовую церковь Богородицы Фара»³⁹³.

Описанное торжество весьма подняло религиозное настроение столицы и возвысило авторитет предводителя восточных войск доместика Куркуа. На восточной границе успехи империи осенью того же года сказались в движении Варды Фоки к киликийскому проходу, где были заняты сирийские города Мараш и Баграс.

Выше мы видели, что в 944 г. в Константинополе произошел большой переворот, вследствие которого сначала Роман Лакапин, а потом и его сыновья были лишены власти, и император Константин VII сделался единодержавным распорядителем империи. Во внешней политике этот переворот не сопровождался особенными переменами; центр тяжести, где сосредоточивались главные и наиболее живые интересы, был по-прежнему на восточной границе. Здесь в первые годы единодержавия Константина Сейф ад-Дауле занят был войной с египетским Наместником Ихшидом, которая в конце концов окончилась победой Хамданида, распространившей его власть на Эмесу и Антиохию. Соперничеством египетских и азиатских мусульман византийское правительство воспользовалось весьма умело, как это видно из письма Романа к Ихшиду, в котором проводится мысль о союзе и дружбе с египетским эмиром и о выгодах, какие выпадут на долю Ихшида, если он согласится стоять на стороне Византии³⁹⁴. Если принять во внимание, что главные военные бедствия в первой половине X в. империя испытывала от арабов, имевших свою опору в Тарсе, то легко поймем, что соглашение с Ихшидом, от которого зависели арабы Тарса, составляло громадный политический выигрыш со стороны империи. В летописях империи, таким образом, вполне оценен факт, имевший место в 946 г., которым открываются дипломатические сношения с египетскими арабами. В мае 946 г. в Константинополе происходил торжественный прием «сарацинских друзей» из Тарса, причем обсуждался вопрос о мире и обмене пленными. Хотя за смертию Ихшида эти сношения оборвались, но обмен пленными все же имел место и преемник Ихшида Абул-Касим Унгур наследовал от отца соперничество с Хамданидами в Сирии. В 949–950 гг. империя сделала новый, и довольно смелый, шаг на восточной границе: с одной стороны, в Армении была завоевана и разрушена Калакала, или Эрзерум, с другой – давно недоступная область Тарса, где господствовали арабы, снова увидала греческих военных людей.

Военные приготовления и поход на Крит должны были отвлечь внимание от сирийской границы, чем с успехом воспользовался Сейф ад-Дауле, предпринявший в 950 г. поход против Византии. С ним соединились тар-сийские арабы, открывшие поход через киликийский проход по направлению к Кесарии. Арабские историки описывают победы арабов, и сопутствовавшие Сейф ад-Дауле поэты поощряли его идти на самый Константинополь. Но в этом походе постигла его большая неудача: Лев Фока, предводитель византийского войска, пересек ему путь в одном ущелье и нанес ему страшное поражение. Потеряв весь отряд и обоз, эмир алеппский едва спас свою жизнь в поспешном бегстве. В ближайшие годы продолжались с одинаковой настойчивостью опустошительные набеги с той и другой стороны. В этой упорной войне, не утихавшей целые десятки лет, воспитались знаменитые византийские вожди из фамилии Фок, как Вар-да, Никифор и Лев Фока и не менее известный в ближайшее время Иоанн (Куркуа) Цимисхий. Все они в описываемое время принимали участие в наступательной и оборонительной войне, попеременно то нанося удары алеппскому эмиру, то получая от него суровые военные уроки. В конце концов Византия имела чувствительный перевес на восточной границе. Малатия, Эдесса, Мараш, Эрзерум и Самосат, перешедшие во власть империи, лишили мусульман опорных пунктов в Армении и Месопотамии и приблизили византийскую границу к старой Персии. Этим подготовлены были дальнейшие завоевания Византии в Сирии, Палестине и на островах Средиземного моря, подпавших власти арабов.

Переходим к изложению событий на западной и юго-западной границах. Западная граница не представляла такого однообразного географического построения, как восточная. Смотря на карту империи в период Македонской династии, нельзя не прийти к выводу, что на западной границе, расчлененной морем и раздробленной на несколько отдельных областей, из коих каждая нуждалась в особенной системе обороны, Византия никоим образом не могла защищать свои искусственные и легко доступные внешнему врагу владения теми же средствами, какими она пользовалась на востоке. В той же мере можно признать правильной политику безостановочного движения к востоку, как безусловно ошибочной мысль – во что бы то ни стало держаться за фикцию целости империи на западной границе и не отказаться заблаговременно от Южной Италии и Сицилии, с сосредоточением обороны на Балканском полуострове. Жизненный нерв Византии в материальном и этнографическом отношениях был в ее азиатских фемах; равно как центральное значение ее политической и церковной миссии, выражающейся в борьбе с притязаниями на мировое значение Западной империи и латинской Церкви, было бы осуществлено в полной мере, если бы она ограничилась пределами распространения славянских племен и не развивала свои притязания на западе далее Истрии, поступившись Сицилией и Южной Италией в пользу Западной империи. Между тем в течение X в. мы присутствуем при постоянной и напряженной борьбе из-за Южной Италии, которая ставила империю в необходимость приносить для этого в жертву свои интересы на других окраинах.

На западной границе империя сталкивалась с арабами и с различными западными властителями, разделявшими господство и политическое влияние в Италии. События, о которых предстоит нам здесь говорить, уже и потому имели связь с происходившими на восточной границе явлениями, что Ихшиды и Фатимиды, владевшие Египтом, часто держали в вассальной зависимости эмиров, управлявших сицилийскими и итальянскими областями, захваченными мусульманами. Третий калифат в Испании со столицей в Кордове, с династией Омейядов во главе, имел зависевшие от него владения в Марокко; критские арабы, столь много вреда наносившие империи своими грабежами и набегами на прибрежные области, были выходцами из Испании. Таким образом, западная часть Средиземного моря, омывающего византийские владения в Южной Италии и в части Сицилии, находилась в области политического и морского влияния мусульман, против которых империя должна была действовать исключительно своими морскими военными силами. Три калифата составляли три отдельные политические группы, разделенные и религиозными воззрениями, и политическими стремлениями. Империя находила способ поддерживать иногда союзные и дружественные отношения с той или другой политической группой, при Константине VII чаще всего были сношения с испанскими Омейядами, хотя в самом начале царствования была попытка заручиться союзом с египетскими Фатимидами. Существенным обстоятельством, обусловливавшим эти временные союзы и сношения, были южноитальянские отношения, в которых Византия во что бы то ни стало желала сохранить свою прежнюю роль.

Три большие нации – греки, сарацины и немцы – встретились на почве итальянского полуострова. Южные провинции подвластны были ломбардским герцогам и князьям Беневента. Их могущество остановило завоевания Каролингов, их просветительные стремления создали из Южной Италии приют для философов и грамматиков. Разделение этого государства сопровождалось соперничеством между Беневентом, Салерно и Капуей, которое имело последствием вмешательство сарацин. В течение бедственного 200-летнего периода Италия подвергалась страшным опустошениям, и временные завоеватели не могли доставить ей покоя. Каждый год из Палермо отправлялись в Италию свежие отряды, которыми пользовались христианские владетели в своих усобицах. Сарацинская колония утвердилась в Бари и господствовала в Адриатическом море. Опустошения сарацин вызвали первые попытки к сношениям между восточным и западным императором. Но продолжительность подобных союзов не была обеспечена, так как на место ослабевшей власти сарацин должно было усилиться в Италии либо греческое, либо немецкое влияние. И взаимодействие двух империй всякий раз нарушалось, когда одна из них казалась другой успевшею ослабить арабов. Падение Каролингского дома необходимо должно было сопровождаться торжеством греческих политических планов. Несмотря на бездеятельность флота, несмотря на скупые средства, отпускаемые на войну с арабами, в X в. Южная Италия от горы Гаргано до Салернского залива пришла в зависимость от Византии. Республика Амальфи и Неаполь пользовались политической свободой. Князья Беневента, Салерно и Капуи насильственно были отторгнуты от общения с латинским Западом. Между всеми южноитальянскими городами возвысился Бари, метрополия греческой фемы Ломбардии, которая подчинена была греческому губернатору с титулом катапана. Опираясь на город Бари, владея флотом, какого не имела Западная империя, Византия всегда готова была приостановить успехи немецкого императора, если они угрожали ее притязаниям. А эти притязания формулируются так: Капуя и Беневент подвластны Восточной империи, которая никогда не теряла надежды на полное их подчинение, и ни в какие соглашения с Западом Византия не может вступить, если ей не будет обеспечено господство в Южной Италии. При Константине не могло уже быть речи о Сицилии, которая после потери Тавромения в 900 г. окончательно перешла под власть арабов. Но тем более побуждений было держаться за Южную Италию, которой угрожала серьезная опасность в период малолетства Константина и ожесточенных войн с Болгарией. В это время регентство обратилось к чрезвычайному средству, чтобы спасти свое положение в Южной Италии, именно, предложило калифу ал-Махди, имевшему свой двор в Кайруане, денежную субсидию, если он согласится усмирить восстание Византийских вассалов в Южной Италии. В то же время стратиг Калабрии Евстафий вошел в соглашение с сицилийскими арабами и обещал им платить ежегодную субсидию в 22 тысячи номисм за мир по отношению к византийским владениям в Южной Италии. Но самым важным событием на западной границе было предприятие против арабской военной колонии в Гарильяно, которая, находясь в тесном союзе с Неаполем, производила опустошительные набеги на открытые места римской Кампании и нередко прекращала сношения с Римом. Это хозяйничанье мусульманской грабительской шайки в Средней Италии продолжалось 30 лет.

«Едва северные пилигримы, шедшие в Рим, спускались с Альп, как им преграждали путь испанские мавры, укрепившиеся с 891 г. во Фраксинете в Южной Франции. Откупившись там, пилигримы попадали в руки сарацин по дорогам Нарни, РиетииНепи. Ни один поклонник не доходил до Рима с дарами. Всякое центральное управление исчезло в этих провинциях, где каждый город, каждая крепость, каждое аббатство были предоставлены собственной судьбе»³⁹⁵.

Легко понять, что главная причина бедствий лежала во взаимных раздорах самих итальянских князей, которые частию покровительствовали арабам и пользовались их услугами для сведения личных счетов. Наконец папа Иоанн X в 914 г. в соглашении с маркграфом Сполето Альбе-риком успел очистить от разбойнических шаек долину Тибра и затем пришел к мысли организовать лигу или род крестового похода для совместных действий против сарацин. К папе примкнули многие князья Южной Италии, обещана была помощь от царя. Таким образом, весной 915 г. в Неаполитанский залив прибыл стратиг Лангобардии Николай Пичингли с отрядами из Южной Италии и с вспо-можениями, присланными из Константинополя. Присутствие значительной военной силы положило конец колебаниям тех князей, которые еще держали сторону сарацин: неаполитанский герцог и властитель Гаэты признали зависимость от Византии. Князья Атенольф капуанский и Гаимар салернский примкнули к лиге и предоставили вспомогательные отряды на общехристианское дело. При таких благоприятных условиях начался поход. Между тем как царский флот вступил в устье реки Гарильяно, союзные отряды, прибывая с разных сторон, окружили тесным кольцом возвышенность, на которой была построена сарацинская крепость Гарильяно. Папа принимал личное участие в осаде, царский стратиг расположился лагерем при подошве горы. Арабы выдержали трехмесячную осаду; наконец, когда истощились средства к жизни, они сделали вылазку, пробились сквозь ряды осаждавших и в небольшом количестве, какое спаслось от смерти, рассеялись по соседним горам, где, однако, были преследуемы и почти без остатка перебиты. Победой при Гарильяно Средняя Италия была освобождена от сарацинских ужасов. Организация лиги, в которой Византия имела бесспорно главное значение, и сопровождавшие победу над сарацинами обстоятельства весьма благоприятно подействовали на утверждение византийского влияния в Южной Италии. От Гаэты до горы Гаргано империя могла опираться на преданных ей вассалов.

Положение южноитальянских владений подвергалось, однако, постоянным угрозам со стороны сицилийских арабов. К счастию, после поражения при Гарильяно в Сицилии начались внутренние смуты, отвлекшие силы мусульман от Италии; к тому же Византия, чтобы пользоваться некоторым спокойствием в Италии, согласилась платить Фатимидам ежегодную денежную дань, что было, вызвано, по всей вероятности, ночным нападением на Региум в 918 г. В первые годы правления Романа Лакапина в Апулии происходили внутренние смуты, в которых частию вина падала на вымогательства стратига Иоанна Му-цалона, частию на враждебное против империи движение князей Ландольфа и Атенольфа. В то же время погиб близ Асколи стратиг Лангобардии Урсилеон в битве с восставшими князьями. Происходившее тогда движение в Южной Италии частию выясняется из писем патриарха Николая Мистика к разным влиятельным лицам в Апулии³⁹⁶. Из этой переписки видно, что после обнаружения движения в Апулии Ландольф и дворянство поспешили заявить в Константинополь о своих верноподданнических чувствах и объяснить возмущение несправедливыми действиями стратига. По их мнению, лучшим средством обеспечить спокойствие в Апулии было бы назначение князя Ландоль-фа капуанского страгигом: раз он имеет звание патрикия-анфипата, какое может быть затруднение назначить его стратигом? Между тем с точки зрения византийского двора причиной всех неожиданных событий в Апулии был именно Ландольф, который изменил присяге и обманул доверие царей. Патриарх, однако, нашел возможным ходатайствовать за Ландольфа и апулийцев, он ставит лишь условием присылку в Константинополь заложников, а во главе их сына Ландольфа. Но правительство Романа Лака-пина не нашло возможным положиться на верность князя Капуи и не доверило ему столь важного административного и военного поста.

Очень любопытный эпизод в истории рассматриваемых событий представляет участие славян далматинского побережья и островов в морских походах против империи. Уже попытка заключить союз с египетским калифом ал-Махди со стороны Симеона Болгарского, искавшего союзников против Византии и на Востоке, и на Западе и желавшего завладеть Константинополем³⁹⁷, достаточно выясняет подготовлявшееся настроение против христианской империи среди славян. Это роковое и, конечно, имеющее важные причины антивизантийское движение среди южных славян обошлось им весьма дорого и должно быть взвешено со всех сторон при оценке последовательного развития славянской истории. Как известно, египетский калиф согласился на предложения Симеона и с своей стороны послал уполномоченных для заключения окончательного договора, но его послы были захвачены византийскими моряками и доставлены в Константинополь, где Роман успел так подействовать на них своими подарками, роскошью и вниманием, что после доклада их обо всем виденном калиф прекратил сношения с болгарами (924). Тем не менее идея совместного с арабами движения на Византию не умирала среди славян и обнаружилась на другом театре. Известно, что славяне, владевшие флотом на Адриатическом море, в занимающее нас время состояли в тесной дружбе с египетскими арабами и совершали по их указаниям опустошительные набеги на имперские владения. Хотя о корсарах из славян у побережья Далмации мы знаем еще в IX в., но после военных экспедиций адмирала Орифы, по-видимому, корсарству нанесен был удар, по крайней мере до 924–925 гг. с этой стороны не было более угрозы южноитальянским владениям. Но на службе арабов в X в. в значительном числе появляются славянские матросы. Они распространяются, кроме того, большими колониями в Сицилии, в Африке и даже в Испании. Не входя здесь в подробности этого вопроса, бросающего новый свет на историю южных славян, ограничимся некоторыми более яркими фактами³⁹⁸. В IX и X вв. и гораздо позже адриатические славяне вели постыдный торг военнопленными, которых они набирали посредством разбоя на морях и набегов на прибрежные области. Этот товар главным образом шел в Африку. В мусульманских владениях было множество таких рабов из греческой и славянской народности; они переходили в мусульманство, достигали важных должностей на службе и нередко играли значительную роль в событиях. Эти славяне, жившие во множестве в Африке и Сицилии между сарацинами, должны были служить посредниками в сношениях арабов с свободными славянами. В описании города Палермо у арабского писателя ибн-Хаукала есть любопытное место о славянах (Sacalibab). «Квартал Сакалиба есть самый населенный из других кварталов города. Здесь находится морской порт». Если славяне занимали отдельный квартал в таком населенном городе, как Палермо, то очевидно, что их было здесь большое количество. В египетских владениях Фатимидов славяне имели военное значение. Военные походы из Египта в Апулию в 924 г. были организованы под предводительством славянских вождей, таковы Масуд, Саян, Сареб³⁹⁹ и др. Саян командовал флотом в 50 кораблей и осаж- дал Тарент, Масуд овладел крепостью св. Агафия близ Реги-ума. В 936 г. славянский вождь Михаил напал на Сипонт и ограбил его, корсар Саян взял большой окуп с городов Са-лерно и Неаполя, а потом, поднявшись вверх по Адриатическому морю, напал на Термоли, рассеяв небольшую византийскую эскадру. Города Калабрии обложены были данью и тем освободились от разбойнических набегов.

Политическое значение славян того времени, их предприимчивость, смелость и способность к большим, хотя, может быть, и мало соображенным в подробностях, предприятиям вполне оценены в известиях арабов. Ал-Бекри, указав на эти качества современных ему славян (X в.), заключает: «Никакой народ в мире не мог бы выстоять против них, если бы они не были разделены на большое число племен и колен». Другой писатель (Массуди), также X в., признавая за славянами военные качества и способность к смелым предприятиям, еще точней определяет их главный недостаток, который мешал им занять в истории надлежащее положение: внутренние смуты и взаимные раздоры.

В настоящее время легко заменить данную арабами квалификацию более отвечающею современности: славяне всегда страдали недостатком политического смысла и государственной организации, им недоставало характера и дисциплины ума, из которой выковывается величие народов.

Что морские силы империи были весьма незначительны, можно убедиться из состава эскадры, которая послана была в Италию в 934 г. под начальством стратига Косьмы. В нее входило 11 хеландий и семь других судов с русским экипажем из 415 человек, всего в эскадре было около 1500 военных людей. В следующем году протоспафарий Епифа-ний тоже с небольшой эскадрой прибыл в Италию с поручением заключить союз против лангобардских князей с королем Гуго Прованским, внуком по матери Каролинга Лотаря II, принявшим корону Италии в 926 г. Но на этот раз соглашение не имело важных последствий, и в Апулии продолжались смуты, почему империя не переставала быть здесь на военном положении.

Когда Константин стал править империей самостоятельно, в Египте также на место умершего калифа ал-Махди вступил ал-Мансур, который назначил в Сицилию нового эмира в лице ал-Хассана, получившего приказание утвердить авторитет калифа и потребовать возобновления дани с византийской Калабрии. Император Константин организовал значительные силы с целью открытия военных действий против сицилийских арабов. Все силы подчинены были стратигу Макрояни, под его начальство должны были стать местные отряды стратига Калабрии Пасхалия и патрикия Малакина. Из Египта прибыли также подкрепления, и во главе присланного отряда стоял снова славянин ал-Фарадж. Несмотря на довольно значительные силы, византийский главнокомандующий на этот раз действовал весьма вяло, может быть, потому, что не все силы прибыли своевременно в Калабрию. Так или иначе, в 951 г. ал-Хассан успел взять Региум и получил окуп с укрепленного города Джераче. Картину стесненного положения жителей Калабрии за это время дают жития современных святых Саввы и Нила⁴⁰⁰. На следующий год под городом Джераче христиане потерпели сильное поражение, в котором потерял жизнь патрикий Малакин. Весной 952 г. асикрит Иоанн Пилат получил приказ начать переговоры о мире. Весьма любопытно отметить, что одной статьей договора император уступил арабам право построить в Региуме мечеть, в которой они не только могли свободно отправлять обряды своей религии, но и давать убежище всем мусульманам, нуждающимся в защите. Этой статьей признавалась, очевидно, свобода мусульманского культа.

Почти каждый год империя должна была принимать новые меры, стоившие больших материальных средств и отвлекавшие ее внимание от более важных и более существенных задач, и это с целью во что бы то ни стало поддержать фикцию на господство в Италии. Но ни разу мы не видим больших вооружений или применения таких мероприятий, которые бы в состоянии были обеспечить успех выполнения замышляемого плана, ни разу не была снаряжена такая экспедиция, какая, например, была организована против Крита. Южноигальянские дела могли быть поставлены совершенно иначе, это прекрасно было доказано во время Никифора Фоки. Но при царе Константине дальше полумер дело не шло. Чтобы дать характеристику этих мер, приводим одну страничку из византийской летописи⁴⁰¹.

«Царь Константин назначил военную силу против лангобардов и неаполитанцев и поставил во главе ее патрикия Мариана, так как западные провинции взбунтовались и разорвали узы, соединявшие их с империей. Жители Лангобардии и Калабрии позволили себе эту дерзость, рассчитывал на свою отдаленность от царственного города. Поэтому, находясь постоянно в состоянии смуты, они дошли до такой распущенности, что вступали в союзы с агарянами и захватывали военной силой соседние города, крепости и селения. И сами неаполитанцы, стряхнув с себя иго послушания Христу, вступили на путь открытого восстания. Итак, озабочиваясь тем, чтобы возмутившийся народ не развил далее своих дерзостных замыслов и чтобы привести его к надлежащему подчинению, Порфирородный посылает на них войска из фракийских и македонских фем и обуздывает их дерзость и сумасбродство военными судами, снабженными живым огнем. Патрикий Мариан Аргир, осадив Неаполь с суши и моря, предал огню доступные с суши части города, а имевшие доступ к морю подверг обложению. Тогда жители города, доведенные осадой до голода и утеснения, обратились к царю Константину с просьбой и снова подчинились ему, как было прежде».

На самом деле успех этой экспедиции не был так прочен, как это сказано в указанной хронике. Столкновения в Южной Италии не окончились экспедицией 956 г., а продолжались и в последующие годы, причем Мариан Аргир не раз терпел поражения. Заключенный между арабами и греками мир продолжался затем до времени Никифора Фоки.

Чтобы представить более или менее полную картину мусульманского мира на окраинах империи, мы должны еще бросить взгляд на испанский калифат под властию династии Омейядов, имевших столицу в Кордове. Владения Омейядов не соприкасались с византийскими, и потому непосредственного отношения к империи кордовские калифы не имели. Но испанские арабы владели Критом, принимали некоторое участие в европейской истории и обменивались посольствами с империей. В 891 г. арабы испанские основали в Южной Франции, между Тулоном и Канном, крепость Фраксинет и сделались грозой для соседей в Северной Италии и Южной Франции, подобно своим единоверцам в Гарильяно. В 941 г. король Гуго обратился к Роману Лакапину с просьбой о присылке морских судов для совместных действий против арабов, опустошавших из Фраксинета Южную Францию. Как прежде Людовик II просил содействия империи против арабов, занявших Бари, так теперь Гуго предлагал одним ударом с суши разорить опасное гнездо в Фраксинете. Завязавшиеся по этому поводу сношения имели последствием не только совместный поход против арабов, но еще брачный союз между королевским и императорским домом. Когда Роман завел речь о французской принцессе и о браке ее с Романом, сыном Константина Порфирородного, то Гуго, отвечая на это предложение посольством в Константинополь, объяснил, что дочери у него нет, но что есть у него девица редкой красоты, прижитая им вне брака. Роман Лакапин, так как речь шла не об его сыновьях, а о представителе Македонской династии, не поставил затруднений из-за вопроса о внебрачном рождении невесты и послал Гуго условленную помощь и дары. Стратиг Лангобардии протоспафарий Пасхалий принял невесту от короля Гуго и препроводил ее в Константинополь в сопровождении епископа Пармского Сигфрида. Невеста при венчании получила имя Евдокии, но жила недолго и скончалась через пять лет.

Византийский флот, приблизившись к берегам Прованса, навел страх на сарацин греческим огнем и обратил их в бегство. Но экспедиция не принесла ожидаемых плодов, так как возникшие между начальником греческого флота и предводителем сухопутных итальянских отрядов недоразумения нарушили между ними согласие и заставили отступить греческий флот.

Независимо от рассказанного эпизода, имевшего лишь косвенное отношение к общей политике империи в Италии, Кордовский калифат занимал особенное место в планах Константина VII, имевших предметом своим остров Крит. Критские арабы были бельмом на глазу у империи. Они угрожали не границам, которые всегда находились на военном положении, а внутренним областям; они свободно плавали по Эгейскому морю, опустошая Грецию, Афон и прибрежные места. Правительство никогда не забывало критских корсаров, но требовалась слишком сложная операция, чтобы организовать против Крита новую экспедицию. Известно, что в 949 г. Константин повторил морской поход в Крит, который окончился так же постыдно, как экспедиция Имерия. Может быть, с целью обеспечить успех задуманной им экспедиции против Крита Константин вступил в сношения с Кордовским ка-лифатом. Современником Константина был Абдуррах-ман III, человек редкого ума и государственных способностей, скорей напоминающий государя нового времени, чем мусульманина темного средневековья. В 947 г. калиф Абдуррахман принимал императорское посольство с евнухом Соломоном во главе. Этому посольству оказана была изысканная встреча, после которой оно помещено было в роскошном загородном дворце в ожидании приема. При представлении калифу посольству показана была блестящая обстановка кордовского дворца, украшенного коврами и драгоценными восточными тканями, которая должна была подействовать на иностранцев. Но в особенности характерной чертой приема было присутствие знаменитых поэтов и ораторов мусульманского мира, которые должны были произнести приличествующие речи и стихотворения в честь ислама и во славу кордовского калифа. Здесь повторяется та же картина, какую мы видели выше, говоря о придворных нравах алеппского эмира. Но в свою очередь культурная Византия знала, чем лучше угодить просвещенному калифу. От имени императора ему была поднесена греческая рукопись Диоскорида с рисунками и латинская рукопись истории Орозия, причем в письме Константина было сказано, что для ознакомления с содержанием рукописи Орозия калиф найдет в Испании знающих латинский язык и способных перевести рукопись на арабский язык. Чрез кодекс Диоскорида Константин VII поднес калифу одну из драгоценнейших греческих рукописей, которая по содержанию принадлежала к медицинским сочинениям, но была украшена миниатюрами и виньетками, представляющими растения, животных и птиц. Рукопись относится к V в. и имеет в известной степени фамильное значение, так как происходит из библиотеки римско-византийских императоров. В настоящее время рукопись Диоскорида (хотя неизвестно, тот ли это список) украшает Венскую библиотеку и составляет один из важнейших памятников византийского искусства в первоначальной стадии его развития⁴⁰².

В связи с этими сношениями стоит любопытное посольство знаменитого арабского ученого того времени еврея Хасдая ибн-Башрута к правителю хазарского царства кагану Иосифу. Император Константин, однако, отказался отправить в Хазарию испанское посольство, сославшись на опасности со стороны враждебных народов и на свирепствовавшие бури на море. Сношения с кордовским калифом этим не ограничивались. Испанский посол Хишам ибн-Хузейла, имевший поручение заключить с императором мир, был торжественно принят 24 окт. 948 г. и пробыл в Константинополе весьма долго. В то время как снаряжалась критская экспедиция, греческие послы снова были в Кордове. Между прочим, по просьбе калифа в Испанию был послан из Константинополя ученый монах Николай для преподавания греческого языка в кордовской школе. Не осталось без результата и ознакомление с рукописью Диоскорида. Местные ученые в Кордове принялись за изучение новых для них данных в рукописи и сделали опыт перевода Диоскорида на арабский язык.