Из воспоминаний о высокопреосвященном архиепископе Евсевии

Во второй половине 1860 года духовенство Могилевской епархии оповещено было, что на место Преосвященного Анатолия Архипастырем к нам, по Высочайшему повелению, назначен Преосвященный епископ Иркутский Евсевий, с возведением его в сан Архиепископа. Пронеслась молва, что это будет Архипастырь строгий. Об этой-то архипастырской строгости и поведу я мой рассказ.

В 1861 году получено было распоряжение, что Владыка будет посещать Климовичский уезд. Я был тогда священником в этом уезде, при Хороневской церкви. Был я тогда еще молод, и мне, как младшему из всех, выпала счастливая доля встретить Владыку в м. Петровичах и служить там всенощное. Я уже говорил, что молва охарактеризовала его, как человека строгого. Признаюсь, когда сделалось известным, что Владыка уже подъезжает к Петровичам и когда раздался звон колоколов, я потерял присутствие духа и не знал, что делать. Но вот в дверях церковных показался и сам Владыка; я подал крест; хор запел: «Достойно есть». Как проговорил я: Слава Святей, не помню; помню одно: когда пели: Благослови, душе моя, Господа, – я стоял пред царскими вратами с служебником, но не мог разобрать слов светильничных молитв и слова. и буквы так и прыгали пред моими глазами. Войдя в алтарь, я даже не поклонился Владыке и сбросил с себя ризу. Но в ту же минуту был подозван к Владыке, и он, улыбаясь, благословил меня, пожал дрожавшую мою руку и сказал: «не следует разоблачаться», – и на меня опять надели ризу. Владыка подсказал мне возглас: «Яко Твоя держава». Этот подсказ пробудил меня как-бы от сна; я взглянул на своего Владыку, а он, отечески улыбаясь, любовался моим смущением. Когда начали читать первый час, Владыка отошел к жертвеннику, и я подошел к нему, чтобы получить благословение. Нелегко было у меня на душе; я думал: теперь-то достанется мне за все... И досталось же...

– Вы здешний настоятель?

– Нет, Высокопреосвященнейший Владыко, – отвечал я.

И как Иисус Христос три раза спрашивал Петра: любиши ли Мя? – Владыка еще два раза повторил свой вопрос, и получив в ответ каждый раз: «нет», он, с ангельскою улыбкою, сказал: «ну, Бог с вами, когда вы не желаете быть здешним настоятелем, а я думал, что вы здешний настоятель».¹ Я поцеловал руку Архипастыря, и его рука пожала мою. Подошел старичек-настоятель и попросил Владыку на чай. За Владыкою пошло и духовенство. Подали чай; но Владыка не согласился пить его до тех пор, пока не подали чай для всех. Тут же был и становой пристав.

«Ваше Высокопреосвященство!», – обращается пристав к Владыке, – «Вы сделали большую дорогу?»

«Я не инженер и дорог не делаю», – было ответом, – «а поездил немало». Такой ответ смутил всех; все невольно подумали, что с новым Архиереем и говорить нельзя, а между тем все мы очень ошиблись.

Допив стакан чая, Владыка пригласил духовенство сесть и стал беседовать с нами, как отец с детьми; напомнил нам о наших обязанностях и вместе с тем рассказал о своем житии в Сибири, о тамошних обычаях, о том, как встречали его иноверцы, и о многом, о чем нашел он необходимым порассказать. Не знаю, как кто, а я остался в восхищении. Да иначе и не могло быть. Слушая его беседу, я невольно забывался, что это Архиерей: так и веяло от него отеческою любовью.

Окончив разговор, Владыка обратился ко мне и сказал: «Отправляйтесь в Загустино и скажите, чтобы там не встречали меня со звоном, – уже довольно поздно. Вы завтра служите со мной и литургию; я думаю начать ее в 7 часов. Боже, благослови вас в путь». Я откланялся; но, понадеясь на своих лошадей, а тем более, зная прямую дорогу к Загустинской церкви, я решился выждать, пока уедет Владыка. И жестоко же был я наказан.

Экипаж Владыки тронулся. В почтенном отдалении ехал и я, предполагая в известном мне месте своротить в сторону; но страшно ошибся в расчете: экипаж неожиданно скрылся, и я должен был пустить своих лошадок во весь карьер, чтобы догнать Преосвященного. Догоняю наконец Владыку, вздумавшего пройтись. У меня, вместо кучера, сидел тогда на козлах мой дьячок, и я впопыхах не заметил, что он и на козлах сидит без шапки и в стихаре; а тут еще у меня под дугою «дар Валдая»... Владыка остановился, а я не знал, что и делать, – сижу на повозке совершенно растерянным. Владыка подозвал меня, и мы вместе пошли под гору. Узнав о причине, почему я очутился позади его, он благодушно простил мой проступок: но во все время разговора неоднократно обращался к моей повозке и ласково улыбался. Когда вошли на гору, Владыка спросил: «Вы всегда так ездите с своим причетником?».

– Нет, Высокопреосвященнейший Владыко. У него одна лошаденка, и я взял его с собою, а в благодарность за это, он вызвался быть моим кучером.

– Нет, дело не в том; я спрашиваю – всегда ли вы с ним так ездите, – и, смеясь, указал мне на дьячка.

Я взглянул, так и ахнул: мой причетник – в стихаре… Видя мой испуг, добрый Владыка сказал: «не трусьте – ведь я не зверь. Верно ваш причетник недавно получил стихарь?»

– Простите, Владыко; сделав одну ошибку, я делаю и другую; вопреки Вашему приказанию, я замедлил отъездом и отстал от Вас; но этого мало, я и дьячка посадил на козлы в стихаре.

– Бог с вами; поезжайте, куда вам сказано и, по крайней мере, исполните мое приказание касательно встречи; а дьячку прикажите, чтобы он в другой раз не ездил в стихаре.

Поцеловав Святительскую руку, я поскакал к Загустину. Трезвона не было; было уже 10 часов вечера, когда Владыка приехал в Загустино.

* * *

Другой раз случилось мне встречать высокопреосвященного Евсевия во Нежкове. Это было 17-го мая 1864 года. Часа в два с половиною пополудни, к Нежковской церкви подкатила тройка: приехали посредник и исправник, от которых я узнал, что Владыка уже едет и что в Княжичах Владыка говорил, что строго будет ревизовать Нежковскую церковь. Я был в то время уже в церкви. При получении такого известия, наружно я, кажется сохранил полное спокойствие; но внутри что-то тревожно закопошилось. «Бог знает, думалось, – всякое случается. Кажись, все исправно; но кто же поручится, что все сойдет благополучно? Это не Петровичи, это Нежково; а ведь здесь я уже настоятель. В чужой церкви хорошо поправлять свечки, а в своей дело другое».

Но вот ударили в колокола; сердце у меня так и дрогнуло. Приехала архиерейская свита, диақоны приготовляют все необходимое для всенощного богослужения, которое предположил совершить в Нежкове Преосвященный, – и повторяют, что ревизия будет строгая. Но вот и строгий Архипастырь. Сделав поклон пред престолом, отправляется он к жертвеннику, и, осмотрев сосуды, идет к южным дверям. Протодиакон возглашает: Восстаните; Владыко, благослови. Описывать служение, впрочем, нет необходимости: все шло чинно и благолепно. По окончании служения, Владыка останавливается пред престолом; я становлюсь с левой стороны.

– Ну, как вы здесь поживаете? Со всеми ли в ладу, – не досаждает ли кто вам? – спросил у меня Владыка, и, получив ответ, прибавил: «слава Богу, а мне говорили, что ваши волостные к вам не расположены.»

– Не знаю, Владыко; наружно это ничем не доказывается.

– Слава Богу, слава Богу, благодарю вас. Живите так и далее, и Бог не оставит вас Своею милостию.

Подходит Благочинный, протоиерей Ч.

– Ваше Высокопреосвященство, не угодно ли Вам будет посмотреть книги?

– А, книги?... хорошо; где же они?

– Вот здесь, Ваше Высокопреосвященство.

И Благочинный указал на книги. Владыка, взяв одну из них, говорит Благочинному:

– А вы, о. Благочинный, смотрели их? Ведь это лежит на обязанности Благочинного. Все исправно?

– Как же, Ваше Высокопреосвященство, все исправно, осмеливаюсь доложить, это один из аккуратных священников.

– Ну и прекрасно. К чему же еще и мне смотреть? Если не доверять Благочинным, то кому же более доверять?

На этом и кончилась строгая ревизия Нежковской церкви.

Да и во всю жизнь незабвенный Архипастырь не отличался строгостью иного рода. Вряд ли можно и допустить, чтобы строгость была присуща ему. А чтобы он сделал кому-либо и какое-либо зло, то это более нежели сомнительно.

Сообщу из жизни покойного Архипастыря еще один известный мне, по слуху, случай.

* * *

Однажды, объезжая свою епархию, высокопреосвященный Евсевий приехал в –скую церковь, находившуюся в –ском уезде, где местный уездный исправник, ротмистр гвардии, играл немалую роль; пред ним вся местная интеллигенция, не исключая и духовенства, просто благоговела, как пред божеством, и, конечно, за громкий титул ротмистра гвардии. Архиепископ совершил литургию в означенной церкви и, по окончании её, был, как водится, приглашен настоятелем церкви отобедать в его доме. Владыка согласился.

После чая прошло довольно много времени, так что пора было бы и подавать уже обед, но с обедом почему-то медлили. Священник заметно был чего-то неспокоен и очень часто посматривал в окно на дорогу; а Преосвященному Евсевию нужно было, между тем, ехать дальше.

Торопясь поездкой, Владыка спрашивает, почему медлят с обедом? Ему отвечают, что поджидают местного исправника на обед. Преосвященному ожидать исправника, конечно, не понравилось; но он не высказал на этот счет ничего.

Но вот, всполошились все: приехал исправник! Входит в гостиную исправник, полный важности, и рекомендуется Владыке: «ротмистр гвардии и местный исправник». На рекомендацию исправника, говорят, Преосвященный Евсевий окинул его взглядом с головы до ног и обратно, три раза тихо, как-бы про себя и в раздумье, повторяя слова рекомендации: «ротмистр гвардии и местный исправник», – и наконец, спокойно, но твердо ответил: «Вы мне не нужны». Тогда ротмистр гвардии и местный исправник, как ошпаренный, тотчас же укатил восвояси; а Преосвященный Евсевий отобедал и отправился в путь далее.

Священник С. Бекаревич