Глава XIII. О Сильване, Иоанне и других тридцати девяти мучениках

Уже истекал седьмой год наших подвигов, – и дела христиан, мало помалу принимая значение обыкновенных явлений, переходили в год восьмой. В это время около палестинских рудокопен собралось немалое общество исповедников, которые имели столь много дерзновения, что дома перестраивали в церкви. Правитель той области, как видно из его поступков с мучениками, был человек жестокий и лукавый. Прибыв туда и узнав об образе жизни тамошних поселенцев, он донес о них царю и клеветал, что хотел. Вскоре потом смотритель за рудокопиями, как бы по воле царя, разделил общество исповедников, отослав одних на остров Кипр, других на Ливан, а иных рассеяв по разным округам Палестины, – и всех обременил различными трудами. Сверх того, избрав из них четырех, которых они особенно уважали и почитали главными, отправил их к начальнику стоявших там войск. То были египетские епископы, Пилей и Нил, один пресвитер, и своим попечением о всех известнейший каждому Патермуфий. Военачальник потребовал, чтобы они отреклись от веры, но не получив согласия, предал их смерти на огне. Иным опять пришлось остаться на том же месте и жить самим по себе, отдельным селением: это были те исповедники, которые, по старости, или вследствие прижигания составов, или по другим телесным болезням, были уже уволены от работы. К числу их принадлежал и Сильван, из епископов Газы, показавший истинный пример христианского благочестия. С первого, так сказать, дня гонения и во все время прославляясь различными подвигами исповедания, он соблюдаем был даже до описываемого случая, чтобы его смертью окончательно запечатлеть все подвиги палестинских мучеников. Вместе с ним находилось также весьма много египтян, между которыми был и Иоанн, превосходивший всех наших совершенством своей памяти. Хотя он и прежде уже лишился зрения; однако ж прославившись исповеданием наряду с другими, потерял от прижиганий, подобно им, употребление ноги и, не владея зрением, тем не менее перенес тоже самое прижигание глаза. До такой бесчувственности и дикости, до такого жестосердия и бесчеловечия дошел нрав палачей! Но при всем том, кто бы стал удивляться чему-либо в его нраве и любомудренной жизни? Это казалось в нем не столько удивительным, сколько изумляло всех совершенство его памяти. Все книги Священного Писания начертаны были у него «не на скрижалях каменных», как говорит божественный апостол (2Кор.3:3), даже не на коже животных или бумаге, которые изъедаются червями и временем, но, по истине, «на скрижалях сердца плотяных», в светлой душе, в чистейшем оке ума. Отсюда, как из сокровищницы слова, по желанию, переносил он в уста всякое писание, то законное и пророческое, то историческое, евангельское и апостольское. Признаюсь, я сильно поражен был, когда увидел этого мужа в первый раз, и когда, стоя среди многочисленного стечения Церкви, он объяснял некоторые места божественного Писания. Пока мне можно было слышать только его голос, я думал, что кто-то читает, как обыкновенно читают в церковных собраниях; но подошедши ближе и узнав, в чем дело, увидев, то есть, что, хотя все прочие стоят вокруг него с здравыми телесными очами, однако он, пользуясь только оком ума, проповедует – именно как пророк, и далеко превосходит людей с крепким телом, – увидев это, я не мог не прославить Бога и не подивиться Его благости. Для меня на самом деле открылось ясное и твердое доказательство, что так-называемый истинный человек состоит собственно не в видимом теле, а в душе и разуме; ибо душа и в обиженном теле производит великие явления свойственной себе силы. Живя среди уединенной пустыни, помянутые мужи проводили время в обычных молитвословиях, постах и прочих подвигах, – и сам Бог, простирая к ним скорую на помощь десницу, удостаивал их спасительной кончины. Но неусыпный враг не мог равнодушно смотреть, что вооруженные молитвами к Богу, они всегда готовы к борьбе, и как людей для себя несносных, замыслил убить и истребить от земли. Бог попустил исполниться и этому его предприятию – конечно для того, чтобы он не был ограничиваем в произвольном своем лукавстве, а те за многоразличные подвиги получили награды. Итак по воле нечестивейшего Максимина, тридцати девяти из них в один и тот же день отсечены головы.

Такие то в течении всех восьми лет совершились в Палестине мученичества, и таково было гонение на нас. Начавшись разрушением церквей, оно, но временам, доводимо было до высокой степени восстанием правителей. В те времена на многоразличных и разнообразных поприщах борьбы за благочестие являлись бесчисленные сонмы мучеников во всей епархии и подвизались на всем протяжении от пределов Ливии по целому Египту и Сирии, а со стороны востока – кругом до самого Иллирика; ибо дальнейшие области, как-то: вся Италия и Сицилия, Галлия и Запад, то есть, Испания, Мавритания и Африка, не страдав от войны и в продолжение полных двух лет, весьма скоро удостоились Божьего смотрения и мира. Небесный промысел пощадил тех христиан за их простосердечие и веру. Притом, в наши времена, сверх всякого чаяния, случилось в первый раз такое событие, какого не слыхано было с самого основания римской империи. Среди гонения на нас произошло разделение царства на две части, – и братья, обитавшие в одной из них вышеупомянутой, наслаждались миром, а жившие на другом краю вселенной претерпевали бесчисленные в бесчисленных местах мучений. Когда-же божественная благодать воззрела и на нас кротким и милосердым оком; тогда-то уже и наши правители, – даже те из них, которые некогда воздвигали против нас войну, удивительно изменили свой образ мыслей и стали поступать иначе, – добрыми в отношении к нам указами и кроткими постановлениями угасили возженные для нас костры. Итак надобно описать и происшедшую в них перемену.