Глава третья.¹ Управление.

Временные разделения русской митрополии на две и на три особые митрополии до окончательного разделения на две митрополии. – Национальность русских митрополитов и их отношения к патриарху Константинопольскому. – Характер управления митрополитов и их выдающиеся, особенно замечательные, дела. – Отношения митрополитов, как высшей власти церковной, к великим князьям, как высшей власти государственной. – Государственные заслуги и государственное значение митрополитов.

Историю временных разделений Русской митрополии мы по частям изложили подробным образом выше [в первой половине этого тома], говоря о митрополитах всея России, при которых эти разделения имели место. Здесь мы сделаем краткое повторение сказанного.

Перед нашествием Монголов отечество наше распалось на два отдельных великих княжества через образование особого великокняжеского стола в Галиции; после нашествия Монголов к половине XIV века значительная часть нашей страны была покорена Литовцами. Великим князьям Галицким, а после завоевания Галиции Поляками королям Польским, и великим князьям Литовским естественно было желать того, чтобы не находиться в церковном отношении под властью Владимира – Москвы. Отсюда – искание помянутыми королями и князьями особых для себя митрополитов и имевшие место временные разделения Русской митрополии. При этом в один раз было и так, что разделение произошло по причинам чисто случайным.

В первый раз митрополия была разделена на две митрополии при втором после нашествия Монголов митрополите Максиме в 1303г.: император Андроник Палеолог и патриарх Афанасий дали в этом году, по просьбе Галичского великого князя Юрия Львовича, особого митрополита Галиции (1 половина тома стр. 96 ). После смерти Максима в 1305г. одновременно с тем, как был послан в Константинополь великим князем Владимирским кандидат для поставления в митрополиты всея России, сейчас помянутый Юрий Львович посылал туда же своего кандидата с просьбой о поставлении его в отдельные митрополиты Галицкие, причём просьба князя не имела успеха и присланный им кандидат, – св. Пётр, был поставлен патриархом в митрополиты на всю Русь (ibid. стр. 101 ). Это неудачное посольство Юрия нужно понимать или так, что данный Галиции в 1303г. особый митрополит умер одновременно с Максимом, или так, что он умер ранее последнего, – что кафедра Галицкая после его смерти снова подчинена была митрополиту всея России, и что Юрий, пользуясь смертью Максима, опять хотел получить отдельного митрополита. Во второй раз митрополия была разделена на две митрополии при преемнике Максима св. Петре: тот же, что́ выше, император Андроник Палеолог и второй преемник патриарха Афанасия Иоанн Глика в 1316–17г. дали особого митрополита Литве или Литовской Руси; причём, как со всей вероятностью следует думать, была причислена к Литве и Галиция (ibid. стр. 125 ). Этот Литовско-Галицкий митрополит, данный в 1316–17г., по имени Феофил, оставался на кафедре во всё время правления св. Петра и в правление митрополита Феогноста до 1329 года. В последнем году он умер, и Феогносту удалось было достигнуть того, чтобы литовские Русские признали его своим митрополитом. Однако это было весьма ненадолго: в 1330–31г. был поставлен в Константинополе особый Галицкий митрополит, долженствовавший иметь под своей властью и Литву. С 1330 или 31г. отдельная кафедра Галицко-Литовская существовала до 1347г., когда Феогносту с великим князем Симеоном Ивановичем удалось достигнуть того, чтобы она была закрыта, и чтобы её отдельное существование было объявлено в Константинополе беззаконной новизной (ibid. стр. 147 , 153

и 157 ). Однако и это было очень ненадолго. Спустя пять или шесть лет после этого, в 1352 или 1353г., из которых последний есть год смерти Феогноста, Литва с Галицией добыли себе особого митрополита в лице некоего Феодорита. Так как этот Феодорит был поставлен незаконно, успев получить посвящение себе у патриарха Терновского, то он удалён был с кафедры; но на его место одновременно с тем, как св. Алексей в 1354г. был поставлен в митрополиты всея России, поставлен был особый Литовско-Галицкий митрополит в лице некоего Романа, который и оставался на кафедре до конца 1361г. (ibid. стр. 182 ). В продолжение десяти лет после смерти Романа св. Алексей объединял под своей властью всю Русь, но в 1371г. снова произведено было разделение: отстраняя просьбы Литовцев (Ольгерда) дать им особого митрополита, патриарх увидел себя вынужденным исполнить требование Польского короля дать особого митрополита для Галиции, в каковые митрополиты собственно Галицкие, без присоединения к Галиции Литвы, поставлен был епископ Антоний (ibid. стр. 208 ). За два с небольшим года до смерти св. Алексея, в конце 1375г., поставлен был в митрополиты всея России иеромонах Киприан; когда он не принят был в Москве и получил в своё заведывание Литву, то на Руси стало три митрополита: Московский или всея России, Галицкий и Литовский. При Киприане Литва, так сказать, разделяла его – митрополита судьбу. В 1381г. он занял было кафедру митрополии всея России: вместе с ним присоединилась к последней и Литва; в 1382г. после невступно полуторагодичного правления он должен был оставить кафедру: вместе с этим и Литва опять стала его отдельной митрополией; в 1390г. он окончательно занял нашу кафедру, и вместе с этим окончательно для своего правления соединил с нею Литву (ibid. стр. 209 sqq ). Галиция с 1371г. и до конца правления Киприана († 16 Сентября 1406г.) оставалась отдельной митрополией: до конца 1391 – начала 1392г. занимал её кафедру поставленный в 1371г. митрополит Антоний; после смерти Антония патриарх по неизвестным нам причинам не находил возможным или не хотел поставить для Галиции нового митрополита, но не присоединил её и к митрополии всея России, а сохраняя отдельность её кафедры управлял ею посредством своих экзархов (ibid. стр. 342 ). Митрополит Фотий получил от патриарха в свою власть всю Русь сполна, т. е. Москву не только с Литвой, но и Галицией, отдельная кафедра которой была закрыта. Но эту всю Русь он не сохранял под собой во всё время своего правления: при нём, и на сей раз по причинам случайным, имело место непродолжительное разделение митрополии на две особые митрополии, с отпадением от Москвы вместе Литвы и Галиции (Григорий Цамблак, – ibid. стр. 369 ). После бегства из Москвы Исидора в Сентябре 1441г. и до поставления на Москве митрополитом св. Ионы в Декабре 1448г. Московская часть митрополии всея России с одной стороны и Литовско-Галицкая часть с другой представляли собой две особые административные целые: Москва управлялась в церковном отношении своим заместителем митрополита; Литва с Галицией или продолжали признавать над собой власть Исидора или же управлялись таковым же заместителем митрополита, но особым от Москвы и своим собственным. Поставленный в митрополиты, св. Иона успел достигнуть того, чтобы в 1451г. король Польский и великий князь Литовский Казимир подчинил его власти Литовскую Русь, но не успел достигнуть того, чтобы король – великий князь отдал ему и Галиции, которая была оставлена номинально собственностью Исидора (ibid. стр. 491 ). В 1458г. при св. Ионе произошло окончательное разделение русской митрополии на две особые митрополии – Московскую и Литовско-Галицкую (ibid. стр. 503 ).

Общие положения, которые могут быть высказаны относительно временных разделений Русской митрополии от нашествия Монголов и до св. Ионы, суть следующие:

1) Тотчас по перенесению митрополитом Максимом кафедры митрополии из Киева во Владимир великие князья Галицкие исполнились желанием иметь своего особого митрополита, каковое желание они и сохраняли до самого своего вымора, с чем прекратилось существование княжества, в половине XIV века.

2) После того, как Литовцы к половине XIV века покорили значительную часть Руси, Литовские великие князья возымели то же самое желание, что и князья Галицкие, причём два первые между этими князьями – Гедимин и Ольгерд стремились к осуществлению желания со всей настоятельностью.

3) Галиция в лице своих собственных князей и потом королей Польских и Литва находили неудобным для себя и нежелательным то, чтобы состоять в церковной зависимости от митрополита, имеющего пребывание в Московской Руси; но они, по причинам, указанным выше, не видели для себя неудобства в том, чтобы им обоим состоять под властью одного и того же отдельного митрополита, почему это так и было с 1316–17г. по 1361г.

4) Великий князь Ольгерд, употреблявший все усилия доставить в обладание своего отдельного митрополита Романа истинно-кафедральный город митрополитов всея России Киев, по всей вероятности, соединял с этими усилиями тот весьма важный политический замысел, чтобы сделать центральной и настоящей Русью свою Литовскую Русь.

5) Начиная с сына Ольгердова Ягайлы великие князья Литовские перестают настоятельно заботиться о том, чтобы доставлять своей Литовской Руси отдельных митрополитов (за исключением заботы об этом Витовта при Фотии, которая, быв вызвана побуждениями не церковно-политическими, а личными, не должна быть принимаема в счёт). Это, по всей вероятности, должно объяснять тем, что великие князья, состоя под влиянием католического духовенства, находили более выгодным для католической пропаганды, чтобы подвластная им Русь не имела своего собственного митрополита, а находилась под властью митрополита, имеющего пребывание вдали от неё. А если король Польский Казимир Великий обратился в 1370г. к патриарху Константинопольскому с требованием особого митрополита для Галиции, то его поступок вероятно объяснять тем, что он был государь, отличавшийся совершенной веротерпимостью и заботившейся более о благе всех своих подданных, чем о католической пропаганде. (А окончательно отделилась от Москвы Литовская Русь с Галицией при св. Ионе не столько вследствие желания королей Польских и великих князей Литовских, сколько вследствие желания самого православного духовенства Литовской Руси и Галиции: об этом скажем ниже).

6) Принципиальное учение патриархов Константинопольских состояло в том, что вся Русь должна составлять одну нераздельную митрополию. На этом основании патриарх Лука Хризоверг решительно отклонил просьбу Андрея Юрьевича Боголюбского учредить во Владимире особую митрополию от Киевской² . Поступание патриархов нашего позднейшего времени вопреки признававшемуся принципу должно быть объясняемо двумя причинами: во-первых, тем, что они видели себя вынужденными уступать настоятельным требованиям великих князей Галицких и Литовских и королей Польских (Казимира); во-вторых, тем, что в наше позднейшее время они вместе с императорами стали гораздо более удобопреклонными к тому, чтобы отступаться от своих принципов ради получения денежной благодарности.

В период до-монгольский митрополитами нашими обыкновенно были Греки, избиравшиеся в Константинополе, и не было ни одного примера, чтобы был поставлен в митрополиты кандидат, избранный в самой России и из природных Русских, так что великие князья наши, когда хотели иметь митрополитов из природных Русских, должны были, посягая на права патриарха, ставить их в самой России. Этот принцип, что митрополитами русскими должны быть непременно Греки, весьма твёрдо был содержим патриархами Константинопольскими и после нашествия Монголов. Патриарх Филофей в своём соборном деянии о поставлении в митрополиты св. Алексея пишет: „хотя вовсе не было обычным и не безопасно для церкви (чтобы митрополит русский был из природных Русских), но ради достоверных и похвальных (о нём – Алексее) свидетельств и ради его добродетельной и богоугодной жизни согласились мы на это (т. е. чтобы он – Алексей поставлен был в митрополиты); впрочем, согласились на это только относительно этого именно и единственно кир Алексея, и вовсе не дозволяем и не допускаем, чтобы на будущее время кто-нибудь другой пришедший из России поставлен был в тамошние архиереи” (т. е. митрополиты)³ . Однако и от этого своего принципа, которому была придаваема величайшая важность, патриархи Константинопольские вместе со стоявшими за ними императорами соглашались делать отступления: шесть митрополитов после нашествия Монголов до Киприана были по очереди Греки и Русские (очередь начинается собственно последними, и именно она есть: Кирилл III – Русский, Максим – Грек, св. Пётр – Русский, Феогност – Грек, св. Алексей – Русский, Киприан не Русский и не Грек по народности, но Грек по поставлению). Первое и весьма неблаговидное отступление от своего правила, Греки сделали сами и по своей доброй воле. Порабощение России Монголами распространило в первое время такой ужас, что занять место бежавшего от них из Киева митрополита Иосифа не нашлось между Греками охотников, так что первого после нашествия Монголов митрополита Русские должны были избрать сами из своих. Отступление от правила, сделанное Греками по доброй воле, давало Русским право требовать, чтобы допускаемы были отступления и в тех случаях, когда Греки не имели на это доброй воли. Затем, патриарха и императора сделали уступчивыми их несчастные обстоятельства. Возвратившиеся в 1261г. из Нивеи в Константинополь на место крестоносцев весьма бедными, они продолжали потом, вследствие быстрого умаления империи под ударами Турок, всё более и более беднеть. Находясь в подобном положении, один и другой, и в особенности последний, не могли не склоняться к тому, чтобы из отступлений от правила извлекать денежные выгоды, т. е. чтобы соглашаться на эти отступления за возможно высокую денежную плату или за возможно хорошие денежные дары со стороны Русских. А что это действительно было так, об этом мы говорили выше. Можно с уверенностью сказать, что если бы после поставления митрополита Кирилла III Русские твёрдо задались мыслью иметь своих митрополитов непременно из природных Русских (и если бы они в этом случае не мешали сами себе, как было при поставлении преемника св. Петру (1 половины тома стр. 146 ): то они вполне успели бы в своём стремлении, т. е. что всякий раз при замещении кафедры им удавалось бы покупать у Греков отступление от их правила. [Ср. 1 половины тома стр. 345–346 , стр. 409 ].

История отношений русских митрополитов к Константинопольским патриархам за подлежащее нашему рассмотрению время разделяется на две половины: это – до св. Ионы и с поставления св. Ионы. До св. Ионы митрополиты наши находились в действительной зависимости от патриархов; с поставления Ионы они стали находиться в зависимости от них только чисто номинальной или точнее сказать – перестали находиться в какой бы то ни было зависимости от них.

Действительная власть патриархов над митрополитами состояла:

1) в праве их поставления;

2) в праве надзора за их деятельностью и поведением, праве суда над ними и их низложения в случае с их стороны проступков и преступлений и вообще недостоинства;

3) в праве призывания их на областные патриаршие соборы;

4) в праве апелляционного суда на их митрополичий суд, и

5) по отношению не к митрополитам, как лицам, а к митрополии, как области, в праве так называемой ставропигии.

Эта действительная власть патриархов над митрополитами, по особенным условиям Русской церкви, как митрополии Константинопольского патриархата, не могла проявлять себя совершенно действительным образом. Патриархи вполне и во всём объёме пользовались своим правом поставления русских митрополитов; но право и вместе обязанность надзора, по отдалённости России от Греции, оставались более номинальными, чем имели сколько-нибудь реальное приложение. Невоображаемым образом надзирать над деятельностью и поведением русских митрополитов патриархи могли бы только посредством своих особых чиновников, которые или постоянно жили бы в России или приезжали в неё по временам через более или менее непродолжительные сроки (своих экзархов или как бы своих нунциев). Но ни тех, ни других чиновников, сколько известно, вовсе не было. Вообще, относительно патриаршего надзора русские митрополиты и до св. Ионы должны быть представляемы как находившиеся под таковым надзором только в идее, но не на самом деле. – Что касается до приложения патриархами их права судить русских митрополитов и до жалоб патриархам на митрополитов со стороны Русских, то в этом отношении известно несколько случаев. В 1310 или 1311г. патриарх Афанасий присылал в Россию своего клирика или сановника, чтобы произвести соборный суд над св. Петром, вследствие доноса патриарху на последнего со стороны епископа Андрея (и великого князя Михайла Ярославича). Вскоре после собора великий князь обращался к патриарху с новыми обвинениями против митрополита (1 половины тома стр. 106 и стр. 112 ). В 1347г. патриарх Исидор требовал к себе на соборный суд митрополита Галицкого (ibid. стр. 160 ). В 1353г. обращался к патриарху Филофею с жалобой на поборы и притеснения митрополит Феогноста Новгородский архиепископ Моисей (ibid. стр. 167 ). После 1370г. патриарх Филофей предполагал было произвести суд между св. Алексеем и Тверским князем Михайлом Александровичем, вследствие жалобы ему – патриарху на первого со стороны последнего. В 1373–74 и в 1376г. тот же патриарх Филофей присылал в Россию своих апокрисиариев, чтобы производить дознания о том же св. Алексее, вследствие жалоб на него со стороны Литовского великого князя Ольгерда и во втором случае вследствие доносов на него со стороны патриаршего апокрисиария, приходившего в Россию в 1373–74г. (Киприана, – ibid. стр. 211 ). Архиепископы Суздальские Дионисий и Евфросин приносили жалобы патриархам на митрополитов в том, что последние отнимают у них – архиепископов города, принадлежащие к их епархии (ibid. стр. 319 . Не говорим о патриарших соборах на митрополитов Пимина и Киприана потому, что соборы эти были вызваны не Русскими и последние были в отношении к ним так сказать людьми сторонними).

Касательно обязанности русских митрополитов приезжать в Константинополь на патриаршие соборы читается следующее требование в соборном деянии о поставлении в митрополиты св. Алексея, от 30 Июня 1354г.: „Поскольку он (митрополит) необходимо должен, как повелевают божественные и священные каноны, приходить сюда (в Константинополь) по долгу своего подчинения святой Божией, вселенской и апостольской, церкви и по их – канонов предписанию, но поскольку он не имеет удобства (возможности) приходить каждогодно по дальности и по трудности пути: то мы повелеваем, чтобы он, без всякого прекословия (εὐθύντου ὄντος τοῦ πράγματος), приходил сюда по тому же долгу, который имеет, и ради приключающихся церковных необходимых дел, а также и ради могущих возникать во всей его области важных вопросов (недоумений) через (каждые) два года; если же по какой-либо болезни или по другим препятствиям он не в состоянии будет лично прибыть на состоящий при нас священный и божественный собор, то обязан избрать и послать сюда, кого найдёт достойными в своём клире, и донести (нам с собором) посредством своих (надлежаще) написанных и скреплённых грамот о том, что́ требует настоятельного рассмотрения, дабы здесь получило это по Божьей благодати подобающее восстановление и исправление”⁴ . На основании сейчас изложенного требования патриарха Филофея к св. Алексею можно было бы подумать, что все предшествующие Алексею и все бывшие после него до св. Ионы митрополиты наши являлись в Константинополь на патриаршие соборы лично или через уполномоченных не реже, как через два года. Но со всей и с полной вероятностью до́лжно думать, что требование патриарха выражает не то, что было действительно, а только то, к чему он, по его мнению, имел право обязывать митрополитов, и что оно было предъявлено св. Алексею не затем, чтобы этот исполнял его, а затем, чтобы, зная его и помня о нём, он твёрже и живее сознавал свою зависимость от патриарха. Что митрополиты наши не путешествовали в Константинополь регулярно через каждые два года, что они путешествовали в него только весьма редко или же, как некоторые из митрополитов монгольского времени, и совсем не путешествовали, это не может подлежать сомнению. Допустим, что летописи наши могли вовсе и не говорить и не проговориться о таких частых путешествиях митрополитов в Константинополь, что́ допустить, однако, весьма трудно: во всяком случае, они в своих рассказах не могли бы не давать знать о слишком частом отсутствии митрополитов из России, чего мы в них вовсе не находим. О регулярном в известные сроки, посылании митрополитами в Константинополь вместо себя уполномоченных летописи могли совсем не сказать прямо и не дать знать случайным и ненамеренным образом. Однако, и эти регулярные посольства уполномоченных до чрезвычайности сомнительны: Во всей нашей письменности и во всех наших официальных актах, насколько в одной и других есть исторического, вовсе не встречается указаний на подобные регулярные посольства. Вообще, об исполнении нашими митрополитами своей обязанности являться на патриаршие соборы с вероятностью нужно думать, что сами они путешествовали в Константинополь очень редко, а иные и совсем не путешествовали, но что своих уполномоченных они посылали довольно часто, хотя и не в определённые сроки, и не так часто, чтобы в общей сложности приходилось не менее одного посольства на два года. Что касается до рассмотрения дел Русской церкви на патриарших соборах, то в этом отношении мы знаем один случай.

Это – рассмотрение их собором 1276г. вследствие вопросов, предложенных собору, по поручению митрополита Кирилла III, епископом Сарайским Феогностом.

Случаев того, чтобы в подлежащее нашим речам время русские епископы и вообще духовные, или же русские миряне, обращались от суда своих митрополитов к апелляционному суду патриархов Константинопольских, нам вовсе не известно. Патриархи были слишком далеко от России, чтобы Русские могли находить возможным для себя обращаться к их высшему суду. Епископы, в случае низложения их митрополитами, каковые примеры бывали, имели бы возможность обращаться к апелляционному суду патриархов. Но на суд к ним не могли бы быть доставляемы живые свидетели; они перерешали бы суд митрополитов только на основании показаний самих заинтересованных сторон (судьи и осуждённого): а в этом случае надеяться епископам, чтобы какой-нибудь патриарх дал бо́льшую веру им, чем митрополитам, было бы, конечно, напрасно.

Принадлежавшее патриархам Константинопольским право ставропигии состояло в том, что они могли во всём своём патриаршем округе изымать известные отдельные монастыри и церкви, в случае изъявления желания ктиторами последних, из-под власти местных архиереев и подчинять их непосредственно своей патриаршей власти. Так как монастыри и церкви, быв делаемы ставропигиальными, вместе с подчинением непосредственной власти патриарха становились и податными ему же, а не местным архиереям⁵ , то очевидно, что для патриархов долженствовало быть желательным иметь возможно более ставропигий и вообще где бы то ни было, а в частности и у нас в России. Так как, с другой стороны, монахи наши не могли не находить более приятным для себя состоять под номинальной властью отдалённого патриарха, чем под действительной властью местных архиереев, то очевидно, что и для них было желательным делать монастыри ставропигиальными. По обеим этим причинам следовало бы ожидать, что у нас в России будет возможно большое количество монастырей патриарших ставропигиальных. На самом же деле у нас вовсе не было таковых монастырей, за исключением одного только и единственного примера. Необходимо думать, что великие князья наши, без дозволения и согласия которых строители монастырей не могли искать у патриархов того, чтобы сделать свои монастыри ставропигиальными, из опасения предоставить власти патриархов в России слишком большое место, вовсе не хотели давать этих дозволения и согласия. Единственный ставропигиальный патриарший монастырь в России был монастырь Московский Симоновский, которому испросил право ставропигии игумен его, возведённый патриархом в архимандриты, Феодор в свою бытность в Константинополе в 1384г.⁶ . Но весьма вероятно, что и этот единственный монастырь оставался ставропигиальным весьма недолго.

Относительно действий попечения патриархов Константинопольских о Русской церкви и относительно случаев их вмешательства в её дела нам известно только следующее немногое: патриарх Нил присылал около 1382г. своё увещательное послание в Псков по поводу возникшего здесь раскола Стригольников (1 половины тома стр. 402 )⁷ ; патриарх Антоний в 1393г. присылал два послания в Новгород с убеждением к Новгородцам подчиниться требованиям митрополита Киприана относительно так называемого месячного суда (ibid. стр. 316 ).

Таким образом, власть патриархов Константинопольских над Русской церковью, пока они сохраняли её над ней, состояла главным образом в том, что они ставили русских митрополитов. Что же касается до проявления власти во всём другом, то оно было очень незначительным. Какие вопиющие злоупотребления дозволяли себе Греки с поставлением наших митрополитов и как сильно они уронили чрез это свой авторитет в глазах наших предков, обстоятельным образом мы говорили об этом выше (1 половины тома стр. 260 fin. и стр. 345 ). Необходимо думать, что со времени св. Петра митрополиты наши доставляли патриархам ежегодную, более или менее значительную, субсидию (ibid. стр. 132 ). Но положительных сведений об этой субсидии мы не имеем никаких⁸ .

В 1448г. великий князь Василий Васильевич Тёмный поставил св. Иону в митрополиты своими русскими епископами потому, что патриархи Константинопольские были тогда униатами. Если бы вскоре после этого Константинополь не был взят Турками и если бы при существовании императоров Греческих на кафедру патриаршую снова возвратились патриархи православные: то, как со всей вероятностью до́лжно думать, прежний порядок ставления наших митрополитов возобновился бы на неопределённое время, с тем только, может быть, ограничением против прежнего, что они избирались бы исключительно из природных Русских. Но в 1453г. в Константинополе заняли место императоров Греческих султаны Турецкие, и это обстоятельство, несмотря на то, что одновременно с этим на место патриархов – униатов возвратились патриархи православные, имело своим следствием то, что у нас навсегда решено было поставлять своих митрополитов самим. С одной стороны, государи наши решительно не хотели, чтобы Русская церковь имела своим светским главой мусульманского султана Турецкого, а с другой стороны – они начали смотреть на самих себя как на преемников императорам византийским, с каковым представлением их о себе было несовместимо то, чтобы митрополиты наши были ставимы патриархами (ibid. стр. 508 ). В глазах общества это свержение власти патриархов Константинопольских находило своё оправдание главным образом в том, будто со времени Флорентийского собора повредилась у Греков чистота истинного православия (ibid. стр. 458 ).

Патриархи Константинопольские не предоставляли нашим митрополитам формальным образом права на то, чтобы ставиться своими епископами, но они и не протестовали прямо и открыто против этого ставления, а увидели себя вынужденными признать его как факт и, молча сносив порядок, введённый Русскими, не прерывали своего общения с Русской церковью (ibid. стр. 511 ).

Русские митрополиты со времени св. Ионы не объявляли себя формальным образом независимыми от патриархов Константинопольских или автокефальными, но они стали таковыми на самом деле:·они совершенно прекратили всякие отношения к патриархам как подчинённых к своим начальникам.

Автокефальный митрополит представлял собой нечто такое, чего не было в Греческой церкви и что с точки зрения административного устройства этой церкви долженствовало быть признано незаконным. Чтобы доставить законную независимость высшему предстоятелю своей церкви, Русские должны были возвести его в сан патриарха. Но в сфере церковной предки наши были слишком неспешны и до крайней степени благоразумно-осторожны в осуществлении своих стремлений к высшему. И они соглашались весьма долгое время довольствоваться фактически автокефальным митрополитом, хотя митрополит этот и представлял собой нечто анормальное. Несомненно, однако, что они начали смотреть на своего митрополита, как на фактического так сказать патриарха ещё весьма задолго до того, как он стал патриархам действительным: В неофициальных и непубличных писаниях встречаем мы, что величается патриархом уже митрополит Симон (1495–1511)⁹ .

По канонам церковным, существенной чертой митрополичьего управления долженствовала быть его соборность. 34 правило из так называемых правил апостольских предписывает: „Епископам всякого народа (разумеется: всякой митрополии) подобает знати первого в них и признавати его, яко главу, и ничего превышающего их власть не творити без его рассуждения:.. но и первый ничего да не творит без рассуждения всех”. 9 правило Антиохийского собора предписывает: „Да не покушается (епископ малой области) творити что-либо без епископа митрополии, но также и сей без согласия прочих епископов (своей епархии)”. Насколько управление наших русских митрополитов данного времени отличалось этим каноническим характером соборности или насколько напротив оно страдало его отсутствием, положительным образом сказать не можем, потому что для этого не имеем положительных свидетельств. Соборность митрополичьего управления требует частого и регулярного созывания митрополитами епископов их областей на епархиальные (митрополиальные) соборы. Так это и было в древней Греческой церкви: в древнейшее время митрополитам предписано было созывать епископов на соборы по два раза в году, а со времени собора Трулльского (692г.) пооднажды в году. Что у наших русских митрополитов не существовало обычая ежегодно созывать епископов на соборы с самого первого времени существования нашей церкви, об этом мы говорили прежде (I том 1 половина, стр. 256/294 )¹⁰ . А из этого само собой следует, что управление наших митрополитов в отношении в характеру соборности уже с самого первого времени было более или менее не тем, чем оно долженствовало бы быть. Но как в отношении к периоду до-монгольскому, так и к рассматриваемому нами времени мы не в состоянии определённо отвечать, насколько именно и как много отступало управление от канонически предписанного ему образа. Русские летописи как до-монгольского периода, так и подлежащего нашим речам времени, до чрезвычайности редко говорят о созывании митрополитами соборов, так что на основании их можно было бы подумать, что управление наших митрополитов сохраняло только самый ничтожный остаток соборности. Но если относительно периода до-монгольского на основании априористических предположений до́лжно думать, что соборы, не быв собираемы митрополитами ежегодно, всё-таки собираемы были довольно часто: то относительно нашего времени мы имеем некоторые положительные свидетельства, что соборы были собираемы митрополитами не так редко, как можно было бы это полагать на основании летописей. Сохранилось до сих пор от этого времени несколько повольных грамот, данных епископами митрополитам в том, что они – епископы, не приходя к митрополитам на соборы, наперёд изъявляют своё согласие на всё, что будет постановлено на соборах. Вот одна из таких грамот, именно – епископа Тверского Вассиана (поставлен в 1477г.), данная митрополиту Геронтию († 1489): „Се яз Васиян, епископ Тферьскый, дал есмь сию свою грамоту господину своему пресвященному Геронтию митрополиту всея Русии: каковое восхощет Божие великое дело, по святым правилом, пресвященный господин мой, митрополит святый Геронтий всея Русии (учинити) съборне: епископа или архиепископа поставити, или которая церковная дела управляти по святым апостольским правилом, и с ним моя браня боголюбивая, архиепископы и епископы, и яз господину своему, пресвященному Геронтию, митрополиту всея Русии, даю свою волю и хотение, а с своею братьею, с православными архиепископы и епископы рускими, на те божественна дела також есмь с ними в единой воле и хотении”¹¹ . Повольные грамоты епископов не говорят нам того, что соборы были собираемы митрополитами слишком часто, но, во всяком случае, они дают нам знать, что соборы были собираемы ими не крайне редко и что соборное управливание митрополитами церковных дел считалось тем способом ведения последних, который требуется святыми апостольскими правилами. Помимо наших грамот знаем одно свидетельство и о том, что епископами русскими данного времени не было совсем забыто предписание канонов церковных о ежегодном собирании митрополитами соборов; архиепископ Новгородский Геннадий пишет митрополиту Зосиме: „велено (нам епископам) съеждатися на всяк год к тебе, своему отцу, да соборне исправление учинить недоведомым вещем с нами, с своими детьми и сослужебники”¹² . До какой именно степени не крайне редко были собираемы соборы митрополитами нашего времени, этого, к сожалению, мы вовсе не можем определить со сколько-нибудь приблизительной точностью. Соборность митрополичьего управления, во всяком случае, не могла совершенно исчезнуть или совершенно разрушиться уже потому, что были нужды этого управления, которые неизбежно требовали созывания соборов, это – замещение епископских кафедр. Нужда замещения епископских кафедр представлялась не ежегодно, но, во всяком случае, довольно часто, так что если бы иные митрополиты собирали соборы единственно по случаям поставления епископов, то и тогда характер соборности управления всё-таки сохранялся бы до некоторой степени. Как бы то ни было, но в сравнении с периодом до-монгольским рассматриваемое нами время необходимо должно быть представляемо как время более или менее значительного ослабления соборности митрополичьего управления. В период до-монгольский митрополитами нашими были Греки, и для них пример церкви Греческой долженствовал быть гораздо более обязательным, нежели для природных Русских, каковыми наполовину были до св. Ионы, а с него и совсем стали наши митрополиты. Московские великие князья усиленно стремились к единовластию и самовластию: а дух и стремления князей в значительной степени должны были передаваться и митрополитам...

По каноническим правилам, митрополит должен судить епископа и в случае его виновности и недостоинства низводить его с кафедры не иначе, как при участии прочих подведомых ему епископов, другими словами сказать – должен судить и осуждать не иначе как соборно¹³ . У нас в России в данное время были случаи суда митрополитами епископов и низложения первыми последних. Все ли наши митрополиты и всегда ли поступали в этом случае как предписывают канонические правила, или иные и иногда действовали единовластно, т. е. самовластно, сказать не можем, ибо не имеем для этого достаточных сведений. Митрополит Кирилл в 1280г. отлучил было от священной службы епископа Ростовского Игнатия; но о суде, который предшествовал отлучению, в летописи ничего не сказано (см. 1 половины тома стр. 80 ; Никоновская летопись III, 69). Митрополит Максим в 1295г. свёл с епископии Иакова, епископа Владимирского; но о суде в летописи также ничего не сказано¹⁴ . Св. Пётр в 1311 году снял сан с епископа Сарайского Измаила; но о суде опять в летописи ничего не сказано¹⁵ . Митрополит Феогност в 1847г. или перед этим годом отлучил было епископа Суздальского Даниила; но о суде и опять в летописи ничего не сказано¹⁶ . Митрополит Киприан в 1390г. извергнул из сана епископа Тверского Евфимия, а в 1401г. одновременно заставил отписаться от кафедр архиепископа Новгородского Иоанна и епископа Луцкого Савву: В обоих случаях Киприан судил епископов соборно (1 половины тома стр. 318 и стр. 323 fin .). При митрополите Симоне лишены были кафедры архиепископы Новгородские – Геннадий в 1504г. и Серапион в 1509г. Относительно низложения Геннадия в летописях сказано не совсем ясно по отношению к нашему вопросу, что великий князь и митрополит свели его с престола, обыскав его вины. А относительно низложения Серапиона мы знаем, что оно имело место после соборного суда над ним (ibid. стр. 617 и стр. 641 ). При митрополите Макарии низведены были с кафедр – в 1550 году архиепископ Новгородский Феодосий, а после 1555 года епископ Коломенский Феодосий. Но первое низведение летописи представляют делом царя Ивана Васильевича, ничего не говоря об участии в нём митрополита¹⁷ ; а второе низведение, по уверению нашего царя в послании к князю Курбскому, было делом ни его – царя, ни митрополита, а крамолы боярской¹⁸ .

Пока русская церковь признавала над собой власть Константинопольского патриарха, епископы наши, в случае незаконных действий по отношению к ним со стороны митрополитов, имели приносить жалобы на последних патриарху. Но когда русская церковь стала фактически самостоятельной, епископам оставалось в этом случае искать суда на митрополитов у собора прочих епископов русской церкви. Мы знаем, по крайней мере, один пример искания епископом суда на митрополита у собора епископов; это именно – епископом Ростовским Вассианом на митрополита Геронтия (ibid. стр. 555 fin .).

Представители высшей правительственной власти, церковной и государственной, обыкновенно разделяются на две категории: одни бывают люди обыкновенные, рядовые, и просто правят в смысле отправления текущих дел или в смысле высшего временного руководства заведённой или готовой административной машиной; другие бывают люди исключительные, выдающееся, которые не только правят в сейчас указанном смысле, но и стремятся к бо́льшим или меньшим улучшениям в подлежащей им области администрации. Как вообще в человеческом обществе решительное большинство составляют люди обыкновенные, а люди исключительные являются только в самом незначительном, меньшинстве, так это и относительно представителей высшей администрации: решительное большинство их – люди обыкновенные, и только самое незначительное меньшинство – люди исключительные. Общий закон всего человечества прилагается в частности и к нашим русским митрополитам рассматриваемого нами времени. За время это сменилось на кафедре русской митрополии 18 митрополитов, и между 18-ю митрополитами людей выдающихся было двое, именно – первый между ними Кирилл и последний Макарий. К названным двоим могут быть причислены ещё двое, – митрополит Феодосий и не занимавший кафедры, а только назначенный было на неё, архимандрит Михаил-Митяй.

При весьма незначительном количестве выдающихся людей между нашими митрополитами рассматриваемого времени не могло быть значительных и количество замечательных дел. Эти замечательные дела суть – деяния трёх соборов: 1274, 1503 и 1551 годов, причём инициатива важнейшего, постановленного на втором соборе, принадлежала не самому митрополиту (Симону), и затем без собора предпринятое было митрополитом Феодосием исправление нравов духовенства.

Относительно рядовых митрополитов наших рассматриваемого времени мы не можем сказать с уверенностью, причислять ли большинство их к лучшей половине их категории или к худшей: наши сведения о церковно-правительственной деятельности их так недостаточны, что мы, не увлекаясь намеренным желанием хвалить или осуждать, не в состоянии произнести о ней решительного приговора. Если полагаться на общие хвалебные отзывы о некоторых из них, если полагаться на отсутствие укоризненных отзывов о других между ними: то вероятнейшим будет представляться мнение, что большинство их должно быть относимо в лучшей половине в их категории. За наиболее ревностных между ними в делу управления мы имеем основания считать св. Петра и Фотия. Таких между ними, которые бы отличались положительным небрежением к своему долгу, нам не называется. Не как правители, а вообще как люди, прямо могут быть названы недостойными двое: Зосима и Даниил. Первый – за свою частную жизнь (не говоря о его еретичестве); второй – за свои нравственные правила и за своё беспощадное врагоненавидение, причём в отношении к нему не до́лжно забывать и о достоинствах, искупающих недостатки. (Митрополит Киприан далеко не весьма достойным образом успел получить кафедру; но как митрополит он не является перед нами человеком, подлежащим осуждению). Засим, мы имеем основания подозревать, что митрополит Феогност до большей или меньшей предосудительности был корыстолюбив и что св. Алексей в большем или меньшем превосхождении меры был властителен¹⁹ .

Со времени св. Ионы митрополиты наши стали фактически независимыми от патриархов Константинопольских. Но это свержение ими зависимости от патриархов не означало приобретения ими независимости абсолютной: вместо зависимости от патриархов они поступили в новую и бо́льшую зависимость от своих собственных великих князей.

Пока митрополиты наши ставимы были патриархами, они были неприкосновенны для великих князей: последние вовсе не отваживались на то, чтобы низводить их с престола своей собственной властью. Св. Пётр был крайне ненавистен для великого князя Михайла Ярославича; князь употребил все свои старания, чтобы удалить ненавистного ему митрополита с престола при посредстве патриарха: но он вовсе не решался и не помышлял сделать это последнее своей собственной властью. После того, как митрополиты начали быть ставимы в самой России, великие князья не замедлили усвоить себе власть назначать и сменять их как своих чиновников. Три первые после св. Ионы митрополита Феодосий, Филипп и Геронтий, были каноническим образом избираемы соборами, но с четвёртого Зосимы избрание превращается в простую форму, утверждающую назначения, делаемые самим великим князем. С третьим после св. Ионы митрополитом Геронтием у великого князя Ивана Васильевича возникли такие недоразумения и установились такие отношения, что государь весьма желал было удалить митрополита с кафедры, и, однако, он не решился на это. А шестого после Ионы митрополита Варлаама великий князь Василий Иванович прогнал с кафедры совершенно так, как он прогонял от себя неугодных ему бояр. За первым прогнанием непосредственно следовали второе и третье прогнания митрополитов Даниила и Иоасафа (произведённые, правда, не государем, а боярами, но по примеру, показанному государем).

Государственная власть имеет законное и неоспоримое право на участие в делах церковных. Но когда представитель высшей церковной власти становится простым чиновником представителя власти государственной или государя, вполне зависимым от воли и произвола последнего, то никак нельзя сказать, чтобы это было к благу церкви. Впрочем, государи наши не сами дошли до того, чтобы поставить себя в неканонические отношения к митрополитам; они сделали в этом случае только то, что сняли пример с императоров византийских в их отношениях к патриархам. Очень может быть, что женитьба Ивана Васильевича III на Софье Фоминичне ускорила заимствование нашими государями примера императоров византийских (как в этом отношении, так и в других); но не может подлежать сомнению, что, сознавая себя преемниками императоров византийских, они заимствовали бы их пример и без этой женитьбы.

[Злоупотребления при поставлении русских митрополитов бывали во всё продолжение описываемого периода. Люди, по тем или иным побуждениям домогавшиеся митрополичьего престола, пока ставились в Царь-граде, давали посулы патриархам, а с тех пор, как начали ставиться в Москве, стали давать их великокняжеским боярам. По крайней мере, утверждал это на допросе Новгородского архиепископа Геннадия Псковский игумен Захария, см. выше, стр. 22 примечание].

Митрополиты наши периода до-монгольского видели свой пастырский долг по отношению к государству в том, чтобы унимать междоусобия князей и предотвращать между ними кровопролития. Первые два митрополита после нашествия Монголов – Кирилл и Максим были теми же миротворцами, что и их до-монгольские предшественники; но св. Петра обстоятельства времени поставили в новое положение по отношению к государству. Перед его вступлением на кафедру началась в северной Руси борьба между двумя соперниками – князьями Тверским и Московским за государственное преобладание и по своему занятию кафедры он оказался в таком положении, что должен был стать на стороне князя Московского против его соперника – князя Тверского. Став союзником князя Московского, св. Пётр благословил его стремления к государственному единовластию и постарался обеспечить это единовластие за Москвой чрез то, что изъявил своё согласие быть погребённым в ней вместо Владимира, в котором бы надлежало быть ему погребену. Преемники св. Петра Феогност и св. Алексей были самыми усердными помощниками князей Московских в достижении ими цели своих стремлений, которая и действительно была достигнута в правление второго из них. Таким образом, миссия и вместе заслуга св. Петра с его двумя преемниками состояла в том, что они содействовали Московским князьям в создании единого Русского государства.

Не до́лжно чрезмерным образом преувеличивать заслуги наших трёх митрополитов, но с другой стороны не до́лжно и умалять её. Стремление к единовластию пробудили в русских князьях не митрополиты. Если бы они вовсе не содействовали его водворению у нас, то оно водворилось бы у нас и без них: ибо если для них идеал государственного устройства могла представлять собою империя Греческая, то и князья приведены были ходом истории к тому, чтобы стремиться к собиранию государства в одно целое. Но не может подлежать никакому спору и сомнению, что названные митрополиты чрезвычайно много и решительно содействовали водворению единодержавия именно в Москве и что они чрезвычайно много содействовали ускорению его водворения у нас в России. В первом случае их заслуга собственно Москве, но во втором одинаково и всему отечеству. Без содействия митрополитов борьба между князьями за единовластие могла бы быть гораздо более продолжительной, а вместе с тем и сопровождаться для страны несравненно бо́льшими бедствиями, нежели какими она сопровождалась в действительности. Старая Москва не отрицала государственных заслуг для неё святителей Петра и Алексея, но не хотела признавать заслуг грека Феогноста; должна быть справедливой к последнему, по крайней мере, история, обязанная ставить его наряду с двумя первыми.

После св. Алексея, при котором государственное единство России достигло своей прочности, должен был оказать свои услуги государству митрополит Фотий, но не относительно поддержания его единства, а относительно устранения борьбы между двумя линиями в княжеском доме Московском (1 половины тома стр. 410 ). – В объединённом государстве политическим призванием митрополитов стало то, чтобы печаловаться перед государями за подвергавшихся опалам, и чтобы быть поручителями за государей перед людьми государственными, и наоборот относительно ненарушимости обещаний одной стороны другой, т. е. стало их призванием, как это и подобало, олицетворять и представлять собою христианскую милость и христианскую совесть. [Ср. 1 половины тома стр. 81 , стр. 94 , стр. 133–144 , стр. 152–153 , стр. 193–206 , стр. 501–503 ]. 2. – Епископы и их епархиальное управление. Число епархий. – Замещение епископских кафедр. – Управление и суд в Московской Руси и Киевской.

Ко времени нашествия Монголов в России было 15 епархий, считая без собственной епархии митрополита, именно: 1) Белгородская, 2) Юрьевская, 3) Переяславская, 4) Черниговская, 5) Перемышльская, 6) Галичская, 7) Угровская, 8) Владимиро-Волынская, 9) Туровская, 10) Полоцкая, 11) Смоленская, 12) Новгородская, 13) Ростовская, 14) Владимиро-Кляземская, 15) Рязанская. После нашествия Монголов, в продолжение рассматриваемого нами времени, закрыты были четыре епархии существовавшей и открыто было семь новых епархий, так что ко времени смерти митрополита Макария всех епархий в России, считая без той же собственной епархии митрополита, было 18.

Закрыты были епархии: Белгородская, Юрьевская, Переяславская и Владимиро-Кляземская. Три первые епархии закрыты были или закрылись тотчас после нашествия Монголов и именно вследствие этого нашествия: с одной стороны, маленькие области всех трёх епархий так страшно опустошены были Татарами чрез избиение жителей или чрез увод их в плен, что с нашей русской точки зрения на епархии они не представлялись достаточными, чтобы составлять таковые²⁰ ; с другой стороны, территории всех трёх епархий лежали так близко к степи, избранной Монголами для обитания (от Волги до Днепра и далее за Днепр), что последние, окончив завоевание Руси, не отхлынули далеко из них со своими полчищами, как из других епархий, а остались в них страшными обитателями²¹ , по каковой причине могло быть находимо невозможным пребывание в них епископов. Епархии Богородская и Юрьевская, как это необходимо думать, присоединены были к самой митрополии, a епархия Переяславская была присоединена к вновь открытой епархии Сарайской. Епархия Владимиро-Кляземская была закрыта митрополитом Максимом в 1300г. таким образом, что он перенёс из Киева во Владимир свою собственную резиденцию и что он сделал епархию своей собственной епархией, соединив её с Киевской.

Семь вновь открытых епархий были: Луцкая, Сарайская, Тверская, Суздальская, Коломенская, Пермская и Казанская.

О епархии Луцкой мы уже говорили выше (I т. 1 половина, стр. 579/700 ). Очень может быть, что она открыта ещё до нашествия Монголов. Но, неизвестно – когда открытая, в первый раз она упоминается в летописи под 1284г.²² Если после нашествия Монголов она была открыта до 1271г., то её открытие принадлежало тому же удельному Владимиро-Волынскому князю (в великом княжестве Галицком) Васильку Романовичу, который мог открыть её и до нашествия Монголов. Если же она была открыта после 1271г., то её открытие принадлежало племяннику Василькову Мстиславу Даниловичу, которому первый отдал Луцк в удел (отделив от удела Владимирского, оставленного в наследство сыну Владимиру) при своей смерти в помянутом году.

Об учреждении кафедры Сарайской митрополитом Кириллом в 1261г. мы уже говорили выше (1 половины тома стр. 60 ). Или одновременно с исчезновением татарской Золотой Орды в 1480г., или за несколько времени ранее этого епископы Сарайские переведены были из столицы ханской Сарая в Москву, где дана им для жительства подгородная усадьба, называемая Крутицами (от того, что лежит на крутом берегу реки Москвы)²³ . Так как кафедра Сарайская была учреждена с той целью, чтобы имели пребывание при ханах Ордынских представители нашей веры, то из этого следовало бы, что с исчезновением ханов, и она должна была закрыться. Она не была закрыта, как нужно думать, с одной стороны потому, что на московской окраине степи монгольской, составлявшей епархиальную область епископов, явились русские поселения (в восточной половине нынешней Орловской губернии и в южной половине нынешней Тульской губернии), а с другой стороны потому, что митрополиты Московские желали иметь их при себе своими викариями. Действительная епархия епископов Сарайских, созданная колонизацией, была потом, в древнее или позднейшее время, увеличена за счёт соседней с юго-запада епархии Черниговской. В 1459–61г. при митрополите Ионе епископы переименованы были из Сарайских в Сарские и Подонские²⁴ , а после переселения в Москву неофициальным образом начали называться от места их кафедры в Москве Крутицкими. Как долго находилась в заведывании епископов Сарайских епархия Переяславская, остаётся неизвестным. Во всяком случае, не далее окончательного разделения митрополии, после чего она должна была отойти к митрополии Киевской, так как её местность принадлежала Литве – Польше.

Епархия Тверская, обнимавшая Тверское удельное княжество, которое открыто было чрез отделение от великого княжения тотчас после нашествия Монголов²⁵ , была учреждена между 1274 и 1285 годами при митрополитах Кирилле или Максиме и при втором или третьем Тверском удельном князе Святославе или Михаиле Ярославичах²⁶ .

Епархия Суздальская, учреждённая в удельном княжестве Суздальском, которое, подобно Тверскому, было отделено от великого княжения тотчас после нашествия Монголов²⁷ , была открыта или св. Петром или митрополитом Феогностом. Достоверно известной она становится перед 1347г.²⁸ . В 1464г. к епархии Суздальской приданы были Калуга и Торуса (или Таруса, уездный город Калужской губернии, между Калугой и Серпуховым, в 70 вёрстах от первой) с другими волостями, от чего епископы стали называться Суздальскими и Торусскими²⁹ . Как случилось, что к епархии придана была область не соседняя, а находившаяся от неё весьма далеко, так что выходила очень большая чересполосица, точным образом неизвестно. Калуга с Тарусой были приданы к епархии Суздальской при поставлении и на её кафедру прибежавшего в Москву из Литвы епископа Черниговского. Этим, по всей вероятности, и до́лжно объяснять дело. Чернигов принадлежал тогда к Литве (где явился митрополит – униат Григорий, от которого и бежал Евфимий)³⁰ , а Калуга и Таруса, принадлежавшие к епархии Черниговской, находились в области Московской: на Москве и отдали бывшему епископу Черниговскому то, что принадлежало к его бывшей епархии в области Московской. Пользуясь случаем, могли сделать прибавку епископам Суздальским в вознаграждение их за отнятые у них к митрополии Нижний Новгород и Городец, о чём мы говорили выше (1 половины тома стр. 205 fin . и стр. 319 ).

Епархия Коломенская в первый раз упоминается под 1353г., в котором скончался митрополит Феогност³¹ . Так как Коломна не составляла особого удела, принадлежа до начала XIV века к уделу Рязанскому, а потом быв присоединена к Москве, то учреждение в ней кафедры должно быть усвояемо желанию не князей, а самих митрополитов, и должно быть понимаемо так, что митрополиты, начавшие жить в Москве, хотели приобрести себе в епископе Коломенском как бы своего викария (каковым он действительно и является)³² . Из сейчас сказанного следует, что учреждение кафедры Коломенской должно быть усвояемо или Феогносту, при котором она становится известной, или его предшественнику св. Петру, который начал первый жить в Москве. Но так как св. Пётр жил в Москве ещё вовсе не твёрдым образом (см. в 1 половине тома), то он вовсе не мог ещё помышлять и о том, чтобы создавать себе викария для Москвы. А по этой причине открытие епархии Коломенской со всей вероятностью должно быть усвояемо Феогносту, при котором она становится известной (и который занял кафедру митрополичью в 1328г.). Принадлежа при Феогносте в гражданском отношении к Москве, Коломна, как не невероятно думать, принадлежала в отношении церковном не к митрополии, а по своей первоначальной гражданской принадлежности к епархии Рязанской. Таким образом, можно полагать, что митрополит Феогност для того, чтобы создать себе викария, урезал не свою собственную, а чужую епархию.

Об учреждении епархии Пермской в 1383г. и епархии Казанской в 1555г. мы говорили выше (1 половины тома стр. 287 и 800 fin. ). В 1492г. при митрополите Зосиме, по приказанию великого князя Ивана Васильевича, придан был к епархии Пермской город Вологда, который находился дотоле в совместном владении митрополита и архиепископа Новгородского (ibid. стр. 609 ). В Вологду, как более близкую к Москве и как представлявшую бо́льшие удобства для жизни, и перенесли епископы Пермские свою кафедру из Усть Выми.

Упоминаются в актах и летописях епархии: Переяславская, – разумеется Переяславля Залесского, и Звенигородская, – Звенигорода Московского. В Переяславле и Звенигороде не было учреждаемо епископских кафедр, но в них временно проживали безместные епископы, которые и назывались по ним. В Переяславле жил епископ Владимиро-Волынский Афанасий, прибывший в Москву перед 1353г.³³ ; он и называется в духовном завещании великого князя Симеона Ивановича епископом Переяславским³⁴ . В Звенигороде жил епископ Смоленский Даниил³⁵ , удалившийся с кафедры в 1382г. или пред этим годом³⁶ ; он и называется в летописях Звенигородским³⁷ .

В рассматриваемое нами время произошли и происходили некоторые перемены и с епархиями, существовавшими до нашествия Монголов. Кафедра Угровская вскоре после этого нашествия перенесена была Даниилом Романовичем из Угровска в Холм³⁸ , почему и епископы вместо Угровских стали называться Холмскими. Епископы Черниговские переносили свою кафедру на время или по временам из Чернигова в Брянск, который после нашествия Монголов, до подпадения власти Литовцев в 1355г., занимал со своими удельными князьями первенствующее положение во всей области Черниговской; почему епископы называются иногда вместо Черниговских Брянскими.

Наибольшие перемены случились с собственной епархией митрополитов. Тотчас после нашествия Монголов были присоединены к ней маленькие области закрытых епархий Белгородской и Юрьевской. В 1300г. митрополит Максим перенёс кафедру митрополии из Киева во Владимир и сделал Владимирскую епархию своей епархией; но в Киеве он не поставил особого епископа, а оставил его за собой, так что после этого перенесения кафедры у митрополитов стало две епархии – Владимирская и Киевская. Когда в 1316–17г. была открыта особая митрополия Литовская, то собственной епархией митрополита была сделана вся собственная Литва, насколько было в ней православного населения, с кафедрой митрополита в Новгородке или Новогрудке. На те времена, как особая митрополия Литовская была закрываема, эта собственная митрополичья епархия была присоединяема к двум помянутым епархиям митрополита всея России в качестве его третьей собственной епархии.

18 епархий против до-монгольских 15 или три лишних епархии против до-монгольского периода – увеличение числа епархий слишком ничтожное! Но что касается до самой России, то увеличения не было и совсем никакого, а осталось то же число 15 епархий, что и прежде, ибо две новые епархии – Пермская и Казанская были открыты в областях новоприобретённых, а третья – Сарайская в области так сказать воображаемой и, во всяком случае, нерусской (in partibus infidelium). Если и в период до-монгольский могло быть открыто у нас значительно большее, чем то было действительно, количество епархий, в некоторое подобие количеству епархий греческих, то тем более могло быть сделано это после нашествия Монголов, в рассматриваемое нами время. Но, как говорили мы выше, ещё до Монголов у нас твёрдо установился обычай, чтобы епархии обнимали огромные области, не имея ничего общего с епархиями греческими, и крепко укоренено было епископами мнение, будто каноны церковные запрещают нарушать раз установленные пределы епархий. Князья Тверские и Суздальские, помышлявшие о политической роли своих уделов, учредили у себя епископские кафедры; но все другие весьма многие удельные князья вовсе не имели об этом никаких попечений. Митрополиты создали себе викарного епископа в епископе Коломенском и далее этого не пошли! Если митрополиты – Греки до-монгольского периода, по своей воле или против своей воли, установили в этом отношении совершенно прочный прецедент, то нельзя винить за это немногих митрополитов – Греков послемонгольского времени. Какое значение имела огромность наших епархий для дела управления и вообще для всего характера нашего архиерейства, об этом мы говорили выше (в 1 половине I тома).

В политическом отношении Русская церковь находилась не в одном государстве, а сначала в двух: великих княжествах Владимирско – Московском и Галицком, потом в трёх: великом княжестве Московском, Польше, заступившей место Галиции, и Литве, государями которой была завоёвана значительная часть Руси. В минуту окончательного разделения митрополии на две при св. Ионе к Литве принадлежала не только сполна вся Русь, составлявшая до-монгольские княжества Полоцкое и Туровское и великое княжество Киевское, но и наибольшая часть Руси Смоленской и почти вся сполна Русь Черниговская или Северская. В области Смоленской Литовцам принадлежали города: Торопец (ныне Исковский), Белый, Вязьма, Дорогобуж, Ельня, самый Смоленск, Мстиславль (ныне Могилёвский), Рославль; в области Черниговской их пограничными городами от Москвы были: Мосальск, Серпейск, Мещовск (ныне Калужские), Белев (Тульский), Мценск, Трубчевск (Орловские), Рыльск и Путивль (Курские). Иван Васильевич III после войны со своим зятем королём Польским и великим князем Литовским Александром, приобрёл от него по перемирию 1503г., обратившемуся в постоянный мир, часть того, чем владели Литовцы в области Смоленской, именно – города: Торопец, Белый и Дорогобуж, и всю область Черниговскую³⁹ . Преемник Ивана Васильевича Василий Иванович в 1514г. отвоевал у Литовцев Смоленск.

О замещении епископских кафедр в рассматриваемое нами время мы можем только немногое прибавить к тому, что говорено нами в I томе, и что в значительной степени относится и к нашему времени.

В период до-монгольский было весьма небольшое число примеров, что белые священники ставились в епископы без предварительного пострижения в монахи⁴⁰ . В рассматриваемое нами время, как это нужно думать, хотя мы и не знаем относительно этого прямых свидетельств, таких примеров не было: ибо ещё к концу периода до-монгольского у нас установился тот взгляд, что епископ должен быть из монахов или перед поставлением постриженный в монахи⁴¹ .

Кандидаты в епископы по преимуществу избираемы были из той же касты монахов более или менее родовитых и родословных, что и в период до-монгольский. Относящееся в нашему времени положительное свидетельство об этом преподобного Иосифа Волоколамского мы привели выше (1 половины тома стр. 628 ). До чего иные (а может быть и многие, бо́льшая часть) архиереи были необразованны, примером может служить епископ Вологодский, о котором говорит Флетчер)⁴² .

Как было с правом митрополитов избирать кандидатов в епископы, – оставалось ли оно при них или было восхищено у них государями, положительных свидетельств относительно этого не имеем. Вероятнейшим представляется думать то, что право оставалось при митрополитах, но что они находились с ним в совершенной зависимости от государей, именно – что когда государи не имели своих кандидатов, они предоставляли митрополитам избирать их; а когда имели и указывали, то митрополиты должны были исполнять их волю⁴³ . В Новгороде, пока он не был покорён Москвой, архиепископы были избираемы, как это началось с половины XII века (I т. 1 половина, стр. 456/556 ), народным вечем. – [Подобный порядок был в Литовской Руси XV века, как это видно из грамоты митрополита Ионы к Полоцкому епископу Каллисту, в которой читается следующее: „сыну, и то нам възвещаешь, как же то, Богу благоволящу, а великому господареви, господину и сыну нашему, великому королю, Бог положил на сердце и пречистая Богородица и всем благородным князем рускым и бояром тамошним и священником и всему христоименитому Господню людству православныя наша християньскыя веры детем нашим, полюбили тебе, чтобы тебе быти у них туто епископом”⁴⁴ ].

Поставляемые в епископы платили митрополитам ставленническую пошлину, подобно тому, как платили её всем епископам поставляемые в священники и диаконы. О размерах этой пошлины в Греции мы говорили выше (I т. 1 половина, стр. 308/349 ). Сколь велика взималась она у нас в России, относительно этого мы, к сожалению, вовсе не имеем сведений и за рассматриваемое нами время, как и за период до-монгольский.

В период до-монгольский был привилегированный монастырь, из которого по преимуществу были браты епископы, это – монастырь Печерский. В наше время мы такого монастыря не находим. Для Московской Руси имел значение Печерского монастыря Троицкий Радонежский монастырь преподобного Сергия. Но привилегии доставлять кандидатов в епископы он вовсе не имел (и если хотел приобрести, то вовсе не приобрёл). Кандидаты в епископы браты были безразлично из монастырей всей России. Ограничение в этом случае состояло только в том, что они браты были преимущественно из монастырей лучших, т. е. собственно – знаменитейших; но это ограничение, как нужно думать, не от того, что хотели предпочитать монастыри лучшие, а от того, что монахи, признававшиеся достойными епископства, жили преимущественно в этих монастырях.

Имеем свидетельства, что между монахами были нарочитые искатели епископства, которые употребляли все свои старания, чтобы получить его. Жизнеописатель преподобного Стефана Пермского говорит о его поставлении в епископы: „не бо ведал (преподобный), яко быти ему епископом, и не добивался владычьства, ни вертелся, ни тщался, ни наскакивал, ни накупался, ни насуливался посулы”⁴⁵ . Знаем и другие подобные свидетельства⁴⁶ .

По каноническим правилам, упразднившаяся епископская кафедра должна быть замещаема в продолжение трёх месяцев со смерти или вообще выбытия епископа⁴⁷ . У нас в России это предписание канонов вовсе не соблюдалось, и кафедры оставались незанятыми по целым годам; а был и такой исключительный случай, что кафедра Новгородская, после завоевания Новгорода Иваном III, была оставляема без епископа в продолжение целых 17 лет.

В тех случаях, когда епископы отказывались от кафедр и удалялись с них, у нас было поступаемо сообразно со 2 правилом собора в храме Премудрости, которое говорит: „аще который епископ или кто иный архиерейского сана восхощет снити в монашеское житие и стати на место покаяния, таковый впредь уже да не взыскует употребления архиерейского достоинства”, т. е. что удалившиеся с кафедр архиереи, слагая архиерейство, становились простыми монахами⁴⁸ .

В период до-монгольский Новгородцы испросили у митрополита своему епископу титул архиепископа (I т. 1 половина, стр. 376/443 ). В рассматриваемое нами время епископы двух кафедр успели получить себе титул архиепископа от патриарха Константинопольского, причём, однако, навсегда сохранили его за собой епископы только одной кафедры. В 1380г. получил от патриарха титул архиепископа епископ Суздальский Дионисий (1 половины тома стр. 251 ); но после одного преемника Дионисиева (Евфросина, † 1407) титул этот был отнят митрополитами у епископов Суздальских. В 1387–88г. получил от патриарха (а, как уверяют греческие акты, от митрополита Пимина, ibid. стр. 256 ) епископ Ростовский Феодор; после смерти Феодора (1395г.) титул был было отнят у епископов, но в 1448г. митрополит Иона снова возвратил его им⁴⁹ , и с тех пор они сохранили его навсегда. [В Полоцке архиепископия учреждена великим князем Витовтом, 15 ноября 1415г. там уже архиепископ: в соборной грамоте Литовских епископов об избрании и поставлении Григория Цамблака Полоцкий владыка называется „Феодосие архиепископ Полоцкый”, – Памятники Павлова стр. 309 (но митрополит Фотий в своей окружной грамоте обращается к Феодосию так: „прелщеный не-епископе Полочьскый Феодосие”, – ibid. стр. 329). После взятия (1563г.) Полоцка Грозным Полоцкая епархия поступила в ведение Московского митрополита и на место епископа Антония туда назначен был бывший Суздальский епископ Трифон с титулом архиепископа Полоцкого, каковой носили и его 3 преемника (по 1578г.). И. М. Покровский Русские епархии в XVI-XIX веках, стр. 400–402. Митрополита Макария История Русской церкви т. VI, стр. 349–350].

В период до-монгольский состав епархиального архиерейского управления был следующий:

1) епископ с находившимся при нём собором пресвитеров или так называемых клирошан, который составлял его административную коллегию, и с состоявшим при нём и его клиросе особом чиновнике – наместнике, который был нарочитым епархиальным судьёй;

2) не во всех, как нужно думать, епархиях, а только в обширнейших между ними, наместники уездные, которые также имели при себе соборы пресвитеров или клирошан и которые, быв с этими соборами вместе администраторами и судьями известных округов в епархиях, представляли собой как бы епископских викариев⁵⁰ ;

3) уездные чиновники низшие, подручные как самим архиереям, так и наместникам уездным, где были эти последние; это – десятинники, собственную обязанность которых составляло собирание на архиереев десятины или дани, но которым был вверен архиереями и некоторый надзор над духовенством.

Епархиальная архиерейская администрация рассматриваемого нами времени имеет свою особую историю в Руси Киевской и свою особую историю в Руси Московской, так что о двух половинах Руси должно быть говоримо в этом отношении отдельно. Мы начнём с Руси Московской, так как она есть собственный предмет наших речей.

На Москве в рассматриваемое время произошли весьма важные перемены относительно епархиального управления и суда, именно – управление вместо соборного стало единоличным и вместо духовного до некоторой степени светским или мирским, суд вместо духовного стал светским.

Управление вместо соборного стало единоличным таким образом, что у архиереев Московской половины Руси исчезли соборы священников – клирошан и что по прекращению существования этих соборов они остались управлять епархиями одним своим собственным лицом.

Мы говорили выше, что соборам при епископах священников – клирошан вообще не особенно трудно было разрушаться. Но если не трудно было им разрушаться, то с другой стороны могли они и сохраняться. У нас в России случилось так, что они исчезли у епископов Московской Руси и сохранили своё существование у епископов Руси Киевской. Из этого обстоятельства, что соборы исчезли не во всей Руси, а только в одной её половине, ясно следует то, что причины их исчезновения в этой одной половине были не общие, а какие-то местные. Вероятнейшей местной причиной, которой должно быть объясняемо исчезновение в Московской Руси священническо-клирошанских соборов при епископах, нам представляется то, что митрополиты всея России, переселившиеся со времени Максима в Московскую Русь, начали со св. Петра иметь пребывание не у своей кафедры во Владимире, а в одном из некафедральных городов или пригородов своей епархии – Москве. Митрополиты со св. Петра начали жить в Москве, но так как это житие их в ней вовсе не было формальным перенесением кафедры в неё, о чём мы говорили выше: то административный митрополичий собор пресвитеров или их клирос не был переведён в Москву, а остался во Владимире⁵¹ . Таким образом, митрополиты, начав жить в Москве, по необходимости начали управлять своей митрополичьей епархией без своего собора пресвитеров или без своего клироса, который находился в другом месте. Когда настала возможность того, чтобы из фактической кафедры митрополии Москва возведена была в кафедры официальные, пресвитерский клирос митрополичий мог быть переведён из Владимира в Москву: но возможность эта настала весьма не скоро (в 1354г. ещё только Владимир признан был от патриарха официальным образом за кафедру митрополичью – 1 половины тома стр. 181 ), и за очень продолжительный промежуток времени, протёкший до этого, митрополиты уже приобрели привычку и вошли, так сказать, во вкус управлять епархией без клироса. А поэтому, вместо того, чтобы переводить последний в Москву, они предоставили ему прекратить своё существование во Владимире, а сами навсегда, как с самого начала пребывания в Москве, остались правителями своих епархий единоличными. Совершенно естественное дело, чтобы епископы следовали примеру своих митрополитов. Пример наших митрополитов относительно того, чтобы превратить епархиальное управление из соборного в единоличное был таким примером для наших епископов, которому они не могли совершенно не сочувствовать; а поэтому, епископы Московской половины митрополии, как ближайшие к ним по месту их жительства и как составлявшие с ними одно целое в теснейшем смысле этого слова, и последовали их примеру, отстранив от себя свои клиросы и прекратив их существование. – Что касается до епископов Киевской Руси, то и они имели было наклонность последовать примеру митрополитов; но там клиросы успели отстоять себя от их посягательства. В Московской Руси борьба для клиросов с епископами, хотели или не хотели они вести её, была невозможна, потому что первыми, посягнувшими на них здесь, были сами митрополиты; а в Киевской Руси, которая имела свои предания, не хотели знать нововведений Москвы, хотя они шли и от последних. Затем, тогда как православные государи Москвы должны были покровительствовать стремлению епископов к единовластию, поскольку сами стремились к нему же, в Киевской Руси, находившейся в политическом отношении под государями иноверными, древние порядки церкви были под охраной общества⁵² !

Соборность епархиального управления и его единоличность суть две вещи совершенно различные: первое есть каноническое и то, что желаемо, второе антиканоническое и то, к чему вовсе нельзя относиться с сочувствием. Поэтому, нельзя не пожалеть, что у нас при введении христианства не были учреждены греческие исполнительные должности епархиального управления. Тогда и на Москве, может быть, сохранилась бы у нас соборность епархиального управления в её вторичной греческой форме (I т. 1 половина, стр. 320/372 ), ибо отстранить от себя коллегию советников без определённых у каждого члена обязанностей и уничтожить определённые должности с присвоенным каждой кругом обязанностей и прав, как уже мы говорили выше (ibid. стр. 328/383 ), суть два дела различные. В нашем случае митрополиты, перешедши на жительство из Владимира в Москву, непременно перевели бы с собой в последнюю и коллегию исполнительных чиновников, и эта коллегия и могла бы стать при них вторичным административным собором, наподобие вторичного собора греческого⁵³ .

Из сказанного ясно, что митрополиты наши начали править своими епархиями единолично, без участия собора пресвитеров – клирошан, с того времени, как перенесли пребывание из Владимира в Москву. – Что касается до епископов Московской Руси, то соборы клирошан не были уничтожены у них каким-нибудь административным распоряжением митрополитов (ибо если бы такое распоряжение было, то оно простёрлось бы и на Киевскую половину митрополии), а они сами закрыли или уничтожили их у себя, подражая в этом случае митрополитам. А из этого очевидно, что они не у всех епископов закрылись (исчезли) одновременно, а закрывались постепенно, – у одних ранее, у других позднее. Такого свидетельства, из которого бы было видно, что к известному времени ни у одного из епископов Московских уже не было собора пресвитеров – клирошан, мы не знаем. На основании одного свидетельства непрямого⁵⁴ можно полагать временем окончательного исчезновения соборов у всех епископов вторую половину – конец XV века⁵⁵ .

В период до-монгольский епископы наши с находившимися при них соборами пресвитеров – клирошан производили епархиальный суд посредством особых, нарочито на это назначенных, чиновников, – епископских (кафедральных, в противоположность уездным) наместников, которые, по всей вероятности, избирались из числа самих же клирошан⁵⁶ и которые, во всяком случае, были люди духовного сана. В рассматриваемое нами время у епископов Московской половины митрополии или Московской Руси заняли место духовных наместников в качестве епархиальных судей их светские чиновники, так называемые их архиерейские бояре⁵⁷ .

Светские чиновники должны были явиться при наших архиереях с самой минуты открытия у нас епископских кафедр. Князья наши предоставили епископам на их содержание десятину или десятую часть своих оброков с населения епархий; по причинам, которые мы указывали выше, они устроили при этом дело так, чтобы десятина была взимаема с населения самими епископами. Но поскольку найдено было за пристойнейшее, чтобы десятина была собираема людьми не духовными, а мирскими или светскими, то князья тотчас же и должны были дать епископам светских чиновников, которые бы могли быть сборщиками десятины или десятинниками⁵⁸ . С течением времени епископы завели у себя обширные хозяйства, к которым прибавились потом, в позднейшее время, недвижимые имения в смысле вотчин, населённых крестьянами. Для ведения различных частей хозяйства и для надсмотра над ними, для заведования и управления вотчинами, нужны были приставники и приказчики. Эти последние вместе с прежде них бывшими у архиереев светскими чиновниками и составили штаты архиерейских служилых людей, которые по степени своей заслуженности и по своему служилому старшинству разделялись на четыре чиновные статьи: слуг, боярских детей, дворян и бояр, причём под слугами не до́лжно разуметь служителей или холопов, непосредственно работающих, а именно приставников, надсмотрщиков, вообще чиновников, и причём бояр вовсе не до́лжно приравнивать к княжеским боярам, а понимать как старших по чину, по личной или родовой заслуженности, между самими служилыми людьми архиереев⁵⁹ . В древнее и старое время как у князей наших, так и у епископов не было отделяемо официально-административное от хозяйственного, и весь штат светских служилых людей безразлично был употребляем архиереями и на службы хозяйственные и на ту службу официально-административную, которую предназначено было и ввелось у нас исправлять при архиереях светским, а не духовным, людям с самого открытия у нас архиерейских кафедр⁶⁰ .

Эти-то светские служилые архиерейские люди и являются в рассматриваемое нами время при архиереях Московской Руси отправителями или, точнее выразиться, обладателями епархиального суда, что на деле повелось в таком виде, что в епархиальные судьи начали быть ставимы архиереями вместо духовных наместников их старшие бояре, подразумевается – каждым архиереем один боярин, а не одновременно многие.

Каким образом случилось на Москве это крайне антиканоническое и крайне противное духу церкви так сказать обмирщение епархиального епископского суда, с совершенной обстоятельностью мы объяснить не в состоянии и можем только высказать представляющиеся нам наиболее вероятные предположения.

С древнего времени мы находим при наших архиереях низших светских чиновников – тиунов⁶¹ . В чём состояли обязанности тиунов в древнее время, мы вовсе не знаем; относительно позднейшего времени нам известно, что они были полицейскими чиновниками, наблюдавшими за поведением духовенства кафедральных архиерейских городов, а в особенности за поведением духовенства, приезжего в кафедральные города из уездов (в Москве – за поведением духовенства, стекавшегося со всей России, о чём ниже⁶² . Но есть вся вероятность думать, что в древнее и позднейшее время тиуны были также и главным образом чиновниками судебными – помощниками епархиальных судей⁶³ . В гражданской администрации нашей должность тиуна вообще была должностью судьи (отчасти самостоятельного, преимущественно же – несамостоятельного, низшего чиновника, исполняющего обязанности судьи при высшем чиновнике административном⁶⁴ ; а так как названия обыкновенно получаются чиновниками от свойства их должностей, то этим и даётся основание предполагать, что архиерейский тиун был чиновником судебным. По своим полицейским обязанностям наш тиун вполне соответствовал светскому чиновнику греческой церковной администрации экдику⁶⁵ ; но экдик был не только полицейским надзирателем над духовенством, но отчасти и судьёй, именно – судьёй духовенства и монахов в делах недуховных, – в гражданских исках и в преступлениях уголовных⁶⁶ . По сейчас сказанному нам представляется совершенно вероятным предполагать, что в древнее время наши архиепископские тиуны, состоя помощниками и подручниками кафедральных наместников, производили над духовенством и мирянами суд по делам не собственно духовным, принадлежавшим к юрисдикции епископов⁶⁷ . Если мы допустим это, то и представится до некоторой степени возможным объяснить, как могло случиться, что у Московских архиереев сменили духовных наместников в качестве епархиальных судей светские бояре. Из двух судей архиерейских один был светский с самого начала; но если к архиерейскому суду с самого начала законным образом допускаемы были чиновники светские, то не совсем невозможно было светским служилым людям архиереев, в их стремлении к захвату, добиться того, чтобы сделать приемлемым софистическое заключение, т. е. их несправедливое притязание, будто суд может быть отдан им и весь сполна. Сравнение Руси Московской с Русью Киевской, в которой светские служилые люди архиереев, конечно, были одни и те же по своим наклонностям и стремлениям с московскими и в которой они не учинили нашего захвата, и здесь также даёт знать, что в Московской Руси были какие-то особенные обстоятельства, содействовавшие тому, чтобы не невозможное стало в ней действительным фактом. Эти особенные обстоятельства могут быть указаны. Со времени св. Алексея начали „приказываться” или поступать на службу к митрополитам не только низко-разрядные служилые княжеские люди, но и люди очень родовитые (см. 1 половины тома стр. 224 )⁶⁸ . Людям родовитым естественно было иметь сверхдолжные и совершенно недолжные притязания, и они-то и могли достигнуть того, чтобы захватить всю судебную епархиальную власть у митрополитов в свои руки и таким образом превратить у них церковный суд из духовного в светский.

Когда именно случилось превращение, совершившееся предполагаемым нами образом, остаётся неизвестным. Но имеем основания думать, что у самих митрополитов оно случилось более или менее вскоре после св. Алексея, если только ещё не при нём самом. Так как и в этом случае, как при уничтожении соборов пресвитерско-крылошанских, епископы последовали за митрополитами, от которых и здесь пошло начало, не вследствие прямых указов и приказов со стороны последних, а, только подражая их примеру: то и здесь, как там, наше превращение суда у епископов должно было случиться не вдруг и не у всех единовременно. В этом отношении мы знаем, что к концу XV – началу XVI века оно было у Московских епископов более или менее, если не совершенно, общим⁶⁹ . (Так как у всех епископов превращение могло совершиться не вдруг, то из этого и следует, что у самих митрополитов оно имело место более или менее вскоре после св. Алексея).

Мы сказали выше, что епархиальное управление в Московской Руси не только превратилось из соборного в единоличное, но и стало до некоторой степени вместо духовного светским. Уездные наместники архиереев, в каких епархиях они были, представляли собой чиновников не только судебных, но и административных: с правами полномочных заместителей самих архиереев они управляли известными округами или известными частями епархий. Но и в эти уездные наместники, вслед за наместниками кафедральными, начали быть ставимы архиереями вместо духовных лиц их светские бояре⁷⁰ . Таким образом, в тех епархиях, в которых были уездные наместничества, не только духовенство во всём духовном стало быть судимо светскими людьми, но отчасти теми же светскими людьми стали быть замещаемы и священнические места, ибо наместники имели право этого замещения (конечно без права посвящения, для чего они отсылали определявшихся ими на места кандидатов к епископам).

Итак, в рассматриваемое нами время в Московской половине Руси произошла та перемена с епархиальным архиерейским управлением в теснейшем смысле этого слова, что из соборного оно стало единоличным и из духовного отчасти светским. И та перемена с епархиальным архиерейским судом, что из духовного он стал светским. Но как одна, так и другая перемена началась не тотчас после нашествия Монголов и обе они, как нужно думать, окончательно совершились более или менее не скоро. А поэтому, истории епархиального архиерейского управления и суда в Московской Руси за рассматриваемое нами время до́лжно разделять на две половины (определённой границы между которыми, по сказанному выше, не может быть проведено): первую половину, когда управление оставалось соборным и вполне духовными, а суд оставался духовным, и вторую половину, когда управление стало единоличным и отчасти светским, а суд стал светским.

Пока управление оставалось соборным, архиереи управляли епархиями с соборами пресвитеров – клирошан. Частных сведений относительно этой соборности управления мы также совершенно не имеем за рассматриваемое нами время, как и за период до-монгольский. Само по себе вероятно предполагать имеющее приложение ко всем вообще президентами коллегий, что одни из епископов имели наклонность к тому чтобы управление было строго соборным и что другие, напротив, имели желание и стремление возвышать свою собственную власть над властью собора.

После того, как управление стало единоличным, архиереи начали управлять епархиями при помощи исполнительных чиновников, каковыми были: дьяки с бо́льшими или меньшими штатами поддьяков, т. е. секретари со штатами канцелярских чиновников, ведшие письменную часть, и казначеи, в древнейшее время называвшиеся печатниками ⁷¹ , которые с одной стороны скрепляли административные акты, когда это требовалось по их роду, архиерейскими печатями, а с другой стороны взимали за акты пошлины, следовавшие с них. (Казначеи у архиереев как будто и в позднейшее время были по преимуществу, если не исключительно, из монахов, а не из светских чиновников. Это нужно объяснять, с одной стороны, тем, что находили неприличным, чтобы светские люди обладали и распоряжались архиерейской, как бы священной, печатью, а с другой стороны – тем, что в казначеях архиереи хотели иметь своих старших келейников: Максим Грек называет митрополичьего казначея протосинкеллом) ⁷² .

Но если сейчас сказанное нами справедливо, то в отношении к казначеям представляла собой исключение кафедра Новгородская. В Новгороде в древнее время до архиепископа Симеона, который управлял епархией с 1415 по 1421г., казначеи у архиепископов были из светских ⁷³

и только с него начали быть ставимы из монахов. В житии архиепископа Евфимия Вяжицкого, который поставлен был Симеоном в казначеи первый из монахов, читается: „сей убо первый казначей во иноцех бысть, якоже и лепо есть; преже бо того в древних вси казначеи миряне бяху”, – в Памятниках Кушелева – Безбородко, IV, 18, col. 1 sub fin. (Только не разумеются ли в житии под мирянами не светские чиновники, а белые священники?).

Пока епархиальный суд оставался духовным, судьями при архиереях были их кафедральные наместники, которые до тех пор, как существовали при архиереях клиросы, избирались из числа самих клирошан ⁷⁴ , а в остальное время, на которое они пережили клиросы, назначались архиереями по их личному усмотрению. Относительно объёма судейских прав или полномочий кафедральных архиерейских наместников мы не имеем ни прямых сведений, ни указаний: нужно думать, что по делам меньшей важности они постановляли приговоры сами, и что дела большой важности они докладывали для постановления приговоров архиереям с соборами клирошан, а по исчезновению последних единолично первым. Из духовного в светский, как мы говорили, епархиальный суд превратился таким образом, что обязанности кафедрального наместника или епархиального судьи архиереи начали поручать вместо духовных лиц одному из числа своих светских бояр. Этот светский кафедральный наместник первоначально назывался, как кажется, также наместником ⁷⁵ ; а потом ему усвоено было название или титло архиерейского боярина в теснейшем смысле этого слова и κατ’ ἐξοχήν (В Новгороде боярин – наместник или боярин – сановник был отличаем от других архиепископских бояр тем, что назывался боярином Софийским, тогда как другие бояре – боярами архиепископскими, – Волоколамская рукопись № 410 лист 50 начало ⁷⁶ ; может быть и в других местах он был отличаем от прочих бояр подобным образом). В начале ΧVΙΙ века мы находим, что боярин – наместник разделял обязанности епархиального судьи с архиерейским дворецким (боярином архиерейским, который заведовал принадлежавшими кафедре архиерея вотчинами) ⁷⁷ . Если это было так уже и в рассматриваемое нами время ⁷⁸ , то до́лжно думать, что дворецким был предоставлен архиерейский суд над духовенством, находившимся в архиерейских вотчинах. Помощниками в качестве судей, как духовных наместников, так и последующих светских бояр, со всей вероятностью должны быть предполагаемы архиерейские тиуны, о чём мы говорили выше. Исполнительными чиновниками при одних и при других были дьяки с поддьячими и потом ещё особые рассыльные или посыльные для доставления на суд лиц обвиняемых, для производства справок и дознаний на местах преступлений и для приведения в исполнение судебных приговоров. Общее название их было недельщики, так как они исполняли свои обязанности понедельно, но также назывались они приставами, от того что приставлялись к виновным, – доводчиками, от того что, производя дознания, доводили на последних, – и праветчиками, от того что ставили виновных на правёж, [который состоял в том, что не платящего должника в течение известного времени, ежедневно, кроме праздников, ставили пред судом или приказом, где он был обвинён, и в продолжение нескольких часов били батогами по ногам] ⁷⁹ .

Принадлежавший к составу центральной епархиальной администрации архиерейский тиун кроме того, что был, как необходимо предполагать, помощником епархиального судьи, представлял ещё собой, как мы говорили, полицейского чиновника. В чём состояли его обязанности в этом последнем случае, нами указано выше.

Пока архиереи Московской Руси управляли своими епархиями соборно, при участии пресвитеров – клирошан, до тех пор и их уездные наместники, в каких епархиях эти наместники были, управляли своими округами или своими частями епархий также соборно, при участии тех же пресвитеров – клирошан. Как наместники кафедральные избирались из числа самих кафедральных клирошан, так и наши наместники избирались из числа клирошан самих наместничеств ⁸⁰ . Что касается до объёма власти уездных наместников, как администраторов и судей, то относительно власти административной мы уже говорили, что она была совершенно полной и простиралась до назначения на священнические места. К этому мы должны только прибавить, что, судя по одному известному нам примеру, можно думать, что некоторые архиереи и иногда несколько её ограничивали ⁸¹ . Власть судебная должна быть представляема более или менее полной; но, однако, она имела и некоторые ограничения, так что иные дела, каковы, например, относившиеся к спорам о земле наместники представляли или посылали для доклада самим архиереям ⁸² . На тот суд наместников, который принадлежал им вполне, существовало право апелляции к суду самих архиереев ⁸³ . Когда исчезли соборы пресвитеров – клирошан у самих епископов, эти соборы исчезли и у их уездных наместников, так что и эти последние, подобно самим епископам, стали правителями своих округов единоличными. Поскольку они были не только правителями, но и судьями, то в качестве последних, подобно наместникам кафедральным, они имели помощниками при себе тиунов, что мы знаем уже положительно ⁸⁴ , и чиновников исполнительных имели тех же самых, что и кафедральные наместники, т. е. не только дьяков с поддьячими, но и недельщиков. После того как должность кафедральных архиерейских наместников присвоили себе светские бояре архиереев, и на должности уездных наместников начали быть назначаемы они же – бояре ⁸⁵ . Но, как кажется, с этой должностью в отношении к её захвату боярами было несколько иначе, чем с должностью кафедральных наместников. Последняя, быв у каждого архиерея раз захвачена боярами, уже навсегда стала их неотъемлемой собственностью, так что после первого захвата были назначаемы на неё уже постоянно и исключительно они; в отношении к наместничествам уездным этого постоянства, как кажется, не утвердилось, так что вперемешку с боярами продолжали быть назначаемы на них и лица духовные ⁸⁶ . Были уездные наместничества, представлявшие собой исключение и замещавшиеся постоянно лицами духовными; это – Киевское и Новгородско (Новогрудско)-Виленское наместничества митрополитов в Литве, пока они сохраняли за собой последнюю (и если только уже до окончательного отделения Литвы в особую митрополию явился на Москве обычай ставить уездными наместниками светских архиерейских бояр). Причиной особого поведения митрополитов по отношению к двум этим их наместничествам должно быть полагаемо то, что между епископами Киевской половины Руси не ввелось обычая ставить в свои наместники лиц светских, и что митрополиты считали себя обязанными и находили нужным сообразоваться в этом случае с обычаями киевскими. Однако и в этом случае они отступили от обычаев киевских в том, что уничтожили при своих помянутых двух наместниках соборы пресвитеров – клирошан, сделав их, как были сами, правителями единоличными ⁸⁷ . Полномочия, принадлежавшие уездным архиерейским наместникам, видны из настольной грамоты, данной митрополитом Ионой его Виленскому или Новгородковскому наместнику. В грамоте читается: „Учинили есмо наместником в своей митрополии своего старца и протодьякона, на имя (по имени) Михаила, приказали есмо ему наше место держати в Вильне и в Новегородку....: и оправдания вся церковная и суды и дела духовная приказали есмо ему оправляти и сел церковных и наших строити, люди отвсюль блюсти и дозирати, той же наместник, по благословению нашего смирения и по наказанию, должен есть вся церковьная и духовная дела оправляти, колика сила, и Христовы божественныя церкви святыми антимисы (sic) новоставленые освящати, а ветхые подтверьжати с именем нашего смирения; также и дьяком, хотящим в дьяконы поставлятися и в попы съвершатися, с испытанием всяко довольно духовным достойным даеть свои грамоты” на то, чтобы они, как назначенные им на места, были посвящаемы соседними, ближайшими для каждого из них, епископами ⁸⁸ . Что сейчас указанные полномочия принадлежали не одним только, исключительным по своему положению, наместникам митрополитов Киевском) и Виленскому, как можно было бы подумать, а и всем вообще архиерейским наместникам, это видно, во-первых, из того, что над нашей грамотой в некоторых списках читается надписание: „жалованная грамота на наместничество на Киевское или на иное на которое наместничество”, см. в Актах Юридических; во-вторых, из того, что высшее административное право – назначать на священнические места принадлежало и другим наместникам ⁸⁹ .

Когда успели вполне определиться обязанности десятинников, как епархиальных архиерейских чиновников, – в период ли ещё до-монгольский или уже после, остаётся нам неизвестным. В рассматриваемое нами время в Московской Руси они являются с этими вполне определившимися обязанностями как чиновники двойные, – административные в теснейшем смысле этого слова и вместе судебные. В качестве чиновников собственно административных они имели благочиннический надзор за духовенством своих десятин; в качестве чиновников судебных они судили духовенство и мирян (насколько последние подлежали суду епископов) в делах меньшей важности. Что касается до надзора, то не позднее, как со времени митрополита Киприана быв назначаемы на свои должности погодно или быв переменяемы на них ежегодно, они, во-первых, при занятии своих мест осматривали ставленные или отпускные грамоты у священников и диаконов десятин, дабы видеть, нет ли между теми и другими самозваных или запрещённых, и во-вторых, – по разу в год объезжали десятины. Поскольку десятинники были люди светские, то необходимо думать, что и суд над духовенством и мирянами первоначально был предоставлен им только по делам недуховным; но в позднейшее время, когда высший недуховный и духовный суд у архиереев присвоили себе бояре, и они – десятинники стали низшими судьями, сколько недуховными, столько же и духовными ⁹⁰ . В отношении к администрации десятинникам кроме надзора над духовенством было ещё поручено выдавать так называемые венечные знамёна или письменные дозволения на совершение браков. Как чиновники судебные десятинники имели помощниками при себе тиунов и исполнительными чиновниками – недельщиков ⁹¹ . Мы сказали, что не позднее, как со времени митрополита Киприана, десятинники назначаемы были на свои должности погодно. Это – для целей так называемого „кормления”. Своих многочисленных светских служилых людей архиереи содержали таким образом, что одним давали жалованье, другим предоставляли в поместье свои вотчины ⁹² , а иных назначали для кормления на должности хозяйственно-вотчинные или церковно-административные, какова десятинничья. Человеку давалась на известное время какая-нибудь должность, с которой соединены были оброки и пошлины, и, покормившись на ней этими оброками и пошлинами, он обязан был другое известное время служить архиерею даром. Чтобы кормящие должности, к каковым принадлежала десятинничья, как можно чаще обходили круг светских архиерейских чиновников, которые составляли разряд кормленников, вошло в обычай назначать их на должности погодно, или, по крайней мере, вошло это в обычай относительно именно должности десятинничьей ⁹³ .

В позднейшее время принадлежали до некоторой степени к органам епархиальной администрации кафедральные и уездные городские соборы. Пока существовали при епископах коллегии пресвитеров – клирошан, эти клирошане выдавали антиминсы к вновь строящимся церквам и они же ездили освящать их. (Если церкви были не слишком далеко от епархиальных или наместнических городов) ⁹⁴ . Когда коллегии пресвитеров – клирошан исчезли у епископов Московской Руси, право выдавать антиминсы к церквам и освящать, их предоставлено было здесь священникам кафедральных и уездных соборов. Затем, как одним, так и другим, соборам предоставлено было право выдавать венечные знамёна в своих городах.

Наконец, к составу епархиальной администрации могут быть ещё до некоторой степени причислены поповские старосты. В рассматриваемое нами время приходское духовенство наше платило архиереям подати и разные пошлины. Но подати архиереям и некоторые пошлины взимались с духовенства таким образом, что между отдельными платившими единицами каждой десятины, как податной округи, должна была производиться раскладка. Для производства этой раскладки и выбираемы были из числа священников десятин уполномоченные, которые назывались поповскими старостами. Не имея официальной обязанности надзирать над духовенством, они могли быть помощниками десятинников в надзоре над ним как бы полуофициальными ⁹⁵ .

В отношении к судопроизводству существовали некоторые местные особенности, о которых мы отчасти говорили выше. Вероятно, первый после нашествия Монголов митрополит Кирилл III завёл обычай, продолжавшийся до митрополита Пимина, чтобы для апелляционного суда на суд Новгородского архиепископа или самому митрополиту ездить в Новгород ⁹⁶ на месяц через три года на четвёртый или посылать туда на то же продолжение времени и в тот же срок своих уполномоченных (1 половины тома стр. 310 ). Какой обычай завели митрополиты в отношении к Новгороду, такой, в свою очередь, обычай завели архиепископы Новгородские в отношении к Пскову, т. е. что и они для апелляционного суда на суд своих Псковских наместников также сами начали ездить в Псков на тот, же месяц и через те же три года на четвёртый и именно – начали ездить всегда сами, а не посылать иногда уполномоченных ⁹⁷ . При этом, как митрополиты, приезжая в Новгород, совершали торжество так называемого соборования, так и архиепископы, приезжая в Псков, совершали то же самое торжество. Приезды Новгородских архиепископов в Псков с многочисленными свитами, были очень тяжки для Псковского духовенства, которое в продолжение месячного житья их в Пскове обязано было содержать их с их свитами на свой счёт. Поэтому, великий князь Василий Иванович в 1528г. приказал архиепископу Макарию жить в Пскове не целый месяц, а только 10 дней ⁹⁸ .

Некоторые отдельные епископы принимали свои частные меры к тому, чтобы усилить надзор над духовенством и чтобы придать своей администрации большее совершенство. Нам известны такие меры Новгородских архиепископов Евфимия I и Макария по отношению к их Псковскому наместничеству. В Пскове существовало несколько соборов для ежедневной службы, к которым по частям приписаны были все священники области для держания череды в службе (о чём см. несколько ниже) и у которых начальниками были соборские старосты. (Их вовсе не до́лжно смешивать с поповскими старостами, о которых сказали сейчас выше). Архиепископ Евфимий в 1426г. поручил старостам соборским, чтобы они (помимо его архиепископского наместника) исследовали законность и достоинство священников, приходящих к ним из других мест, через осмотр у них ставленых и отпускных грамот и чрез отсыл их к духовникам ⁹⁹ ; а архиепископ Макарий в 1528г. предписал, чтобы ставленники, назначаемые на места священническо-диаконские наместником, являлись к нему – архиепископу для посвящения не только с грамотой самого наместника, но и с грамотой соборских старост, которая бы свидетельствовала об их достоинстве ¹⁰⁰ .

О пространстве епархиального архиерейского суда в рассматриваемое нами время мы уже говорили выше (I т. 1 половина, стр. 356/415 ). Стоглавый собор, перечисляя в своих деяниях гражданские или недуховные дела, подлежавшие суду епископов, перечисляет их не все, которые на самом деле подлежали, а только некоторые. Это, по всей вероятности, нужно понимать так, что он перечисляет дела, по которым производился суд наиболее часто, так что они составили группу наиболее обычных дел мирского архиерейского суда; дела эти суть: во-первых, гражданские тяжбы духовенства и мирян по рядным грамотам или по брачным контрактам, по духовным грамотам или духовным завещаниям, по кабалам в займах или по заёмным векселям и из-за так называемых поклажаев, т. е. из-за отдачи одними людьми другим денег или вещей на сохранение, и во-вторых, уголовные дела духовенства в боях и грабежах ¹⁰¹ .

Епархиальный архиерейский суд был значительно расширен у нас за счёт суда мирского или княжеского. Но в позднейшее время он начал быть сокращаем в пользу этого последнего суда, и именно – начал быть сокращаем не в отношении к подсудности архиереям мирян, а самого духовенства. Государи посредством своих жалованных несудимых грамот начали освобождать духовенство от подсудности архиереям в гражданских и уголовных делах и подчинять его в этих делах своему собственному суду. Главным образом это относится не к приходскому духовенству, а к монахам; однако известны примеры жалованных несудимых грамот и первому ¹⁰² .

В отношении к позывной срочности судебные дела, подлежавшие ведению или юрисдикции епископов, разделялись на две группы: на дела собственно духовные и на дела недуховные, им подсудные. Дела первой группы были бессрочные, т. е. обвиняемые в духовных преступлениях священники или миряне имели быть вызываемы к суду епископов во всякое время, а не в определённые только сроки. Дела второй группы, подобно тому, как это и в княжеском суде, были срочные, т. е. для прибытия на суд обвиняемым по этим делам назначались определённые сроки.

Священники и диаконы в отношении к суду по гражданским тяжбам и по делам уголовным выделялись от мирян тем, что архиерейские судьи могли присуждать их к судебному полю и к судебному целованию креста не иначе, как с нарочитого доклада самим архиереям ¹⁰³ .

В представленном нами виде существовала епархиальная архиерейская администрация на Московской Руси до времени Стоглавого собора.

Стоглавый собор произвёл в епархиальной администрации или – так как его проекты или приговоры не были осуществлены на деле – предписал было относительно неё в своих деяниях чрезвычайно важные преобразования.

Что касается до администрации в теснейшем смысле этого слова, то собор не восстановляет прежде существовавшей её соборности. Эта последняя исчезла на Москве так давно и так задолго до него, что о ней не могло быть уже и речей, и что мысли о ней не пришло уже на ум никому и из других советников царя помимо митрополита Макария ¹⁰⁴ . В этом отношении собор устремляет свои заботы на то, чтобы по возможности усилить надзор над приходским духовенством. Касательно епархиального суда собор в своих предписаниях делает то, что, во-первых, отстраняет архиерейских бояр от духовной части суда, – во-вторых, что сохранённый за ними суд недуховный обставляет так, чтобы он был по возможности судом правым.

До времени Стоглавого собора надзирателями над приходским духовенством были десятинники. Но это были надзиратели весьма ненадёжные и весьма неудовлетворительные. Как мы сказали, по существовавшей системе кормления они назначались в свою должность на годичный срок, с тем, чтобы по истечении года возвращаться к архиерею на даровую службу и дожидаться своей новой очереди. Естественно, что при таких порядках все заботы десятинников долженствовали быть устремлены на то, чтобы в продолжение года накормить себя как можно сытее. Нет сомнения, что они весьма тщательно надзирали за поведением духовенства и за его проступками, но последнее – не затем, чтобы неукоснительно доносить архиереям, а затем, чтобы с виновных как можно более брать и срывать взяток. Стоглавый собор назначает для надзора над приходским духовенством новых чиновников, и не светских, а духовных, это именно – соборные протопопы и выборные поповские старосты с их помощниками десятскими священниками. Соборный протопоп каждого города, а если есть в городе монастыри, то в товариществе с архимандритами и игуменами последних, поставляется в главные надзиратели над приходским духовенством города и его уезда; под ним в каждом городе должно быть избрано столько поповских старост, сколько это требуется количеством духовенства в уезде города, которое между ними и разделяется. В помощники старостам должны быть выбраны по сёлам и по погостам и волостям, или вообще из священников сельских, десятские священники. Соборные протопопы, в товариществе с архимандритами и игуменами или одни, имея главный надзор над духовенством уездов через старост, непосредственно надзирают над духовенством самых городов и над самими старостами. Старосты и десятские, объезжая свои округи, наблюдают за духовенствами уездов. В обязанность протопопам и старостам с десятскими поставляется надзирать над всем поведением духовенства и над точностью и неукоснительностью исполнения им всей совокупности его обязанностей, причём собор многократно и настоятельнейше предписывает протопопам и старостам с десятскими отправлять должность своего надзора со всей добросовестностью и со всем усердием ¹⁰⁵ .

В своей заботливости об установлении возможно действительного надзора над приходским духовенством Стоглавый собор не только учредил сейчас указанные нами должности постоянного надзора, но и предписывает всем архиереям посылать от себя по епархиям для временных ревизий и как бы своими экзархами, которые бы и дозирали духовенство и вместе поучали его, лучших священников из своих кафедрально-соборных причтов ¹⁰⁶ .

Возвращая духовной части епархиального архиерейского суда её прежнюю и каноническую духовность, Стоглавый собор отстраняет от этой части суда архиерейских бояр и предписывает: в духовных делах как духовенство, так и мирян, архиереям судить самим, соборно с архимандритами и с игуменами; в случае своей болезни поручать производство этого суда собору лиц священных с тем, чтобы дела, которые будут суждены без них, после, также соборно, докладывались им самим. На суде этом вовсе не присутствовать архиерейским боярам и вообще светским архиерейским чиновникам, за исключением писарей или чиновников канцелярских. Вместе с тем как отстранить архиерейских бояр от духовной части высшего епархиального суда, собор отстраняет десятинников от той же части суда низшего, предписывая им никого не судить в духовных делах ¹⁰⁷ .

Оставив архиерейским боярам и вообще светским служилым людям епархиальный суд недуховный, именно – суд высшим боярам, т. е. у каждого архиерея так называвшемуся боярину в теснейшем смысле этого слова, а суд низший – десятинникам, Стоглавый собор позаботился о том, чтобы в возможной мере сделать этот светский архиерейский суд судом правым. Для этой цели он обращается к тому же радикальному средству, с помощью которого царь несколько ранее собора вознамерился исправить суд своих городских наместников, а именно – к узаконоположению, чтобы суд этот творился в присутствии известных официальных свидетелей. Собор предписывает, чтобы на суде у архиерейских бояр и у десятинников присутствовали старосты поповские и десятские священники, – по два и по три человека, и городские старосты и целовальники и земств дьяки, которым прикажет царь. Эти свидетели должны писать для себя копии с судных дел и по утверждению их рукоприкладством судебных дьяков и после их собственного к ним рукоприкладства, равно как и после их рукоприкладства к подлинным делам, хранить их (копии) у себя до тех пор, пока бояре или десятинники не доложат дел архиереям. Если истец и ответчик скажут архиерею, что суд был им именно таков, как написано в деле: тогда архиерей, обговорив с искусными людьми, постановит приговор. Если же истец или ответчик скажет, что суд был не таков, тогда архиерей обращается к копии, хранящейся у свидетелей, и к допросу их самих, и постановляет приговор сообразно с этим новым дознанием ¹⁰⁸ .

Чтобы на должность бояр – наместников или бояр – епархиальных судей архиереи назначали лиц достойных и чтобы они не имели возможности назначать кого бы им вздумалось из числа своих служилых людей, Стоглавый собор предписывает: выбирать архиереям кандидатов для замещения должности не из всех служащих им родов, а только из некоторых, наиболее заслуженных, и назначать не иначе, как с ведома царя; если у какого архиерея переведутся такие служилые роды, из которых бы „пригоже” было выбирать бояр, то архиерею обращаться с просьбой к царю о даровании боярина. Вместе с этим собор предписывает и относительно дьяков, которые будут служить при наших боярах, чтобы архиереи держали их у себя, т. е. назначали их на должность, также с ведома государя ¹⁰⁹ .

Заботясь об ограждении судебных прав архиереев, собор, по соглашению с царём, отменил жалованные несудимые грамоты, о которых говорили мы выше ¹¹⁰ .

Дальнейшая история епархиального управления и суда после Стоглавого собора не подлежит нашим речам. Но мы должны кратко сказать, что преобразования и улучшения в управлении и суде, предписанные или проектированные было собором, остались мёртвой буквою книги его постановлений и не приведены были в действие. Надзор за приходским духовенством по-прежнему остался за десятинниками; духовная часть епархиального суда не стала в отношении к судьям по-старому духовной и опять осталась за боярами и десятинниками. На суде у бояр и десятинников, может быть, некоторое время присутствовали помянутые выше свидетели, но, во всяком случае, время это было очень непродолжительно ¹¹¹ .

Итак, в рассматриваемое нами время, начиная со св. Петра епархиальное архиерейское управление превратилось из соборного в единоличное, а начиная со св. Алексея или ближайших его преемников епархиальный архиерейский суд превратился из духовного в светский.

В первом случае, как мы видели выше, изменение порядков началось и не совсем по прямой вине людей: св. Петра обстоятельства заставили управлять своей епархией без содействия собора пресвитеров-клирошан. Но так или иначе случилось дело, нельзя глубоко не пожалеть, что оно случилось. Единовластие есть то, с чем люди всего неохотнее расстаются и, как бы оно ни легко досталось им, отказываются от него только с величайшим трудом. Единовластие наших архиереев, как знает читатель из наших сообщений, не особенной глубокой древности. И, однако, защитники его имеют решительной наклонности к тому, чтобы возводить его к временам апостольским и чтобы выдавать его за ту форму епархиального архиерейского управления, которая должна быть признаваема канонической ¹¹² . Совершенно верно, что и единовластный архиерей может быть очень хорошим архиереем; но когда апостолы учреждали соборное управление в церкви, то, конечно, они знали, что для неё лучше. Единовластие надмевает человека, делая его более должного властительным, и если где была опасность этого, так именно у нас, по нашим местным обстоятельствам. Крайняя обширность наших епархий, в отношении к которой они не уступали целым патриархатам греческим и даже превосходили их, необходимо должна была иметь своим следствием то, чтобы архиереи наши заразились более должного духом властительства. И вот, на Москве присоединилось к этому ещё единовластие, чтобы сделать архиереев этой половины Руси властительными в возможно высокой степени. И несомненно, что это было действительно так, разумея большинство архиереев (а не всех их без изъятия). Выше мы рассказывали дело Серапиона, архиепископа Новгородского с преподобным Иосифом Волоколамским (1 половины тома стр. 636 sqq ). Мы не имеем никаких оснований относить Серапиона к худшим архиереям его времени, а, напротив, имеем основания относить к лучшим, и этот лучший архиерей начала XVI века так высказывается о своей власти над подчинённым ему духовенством в применении к лицу Иосифа: „аз в своем чернце волен вязати и разрешати”. Вообще, всё поведение Серапиона в деле Иосифовом показывает, что дух чрезмерного властительства составлял решительную болезнь архиереев Московской половины Руси начала XVI века. (Властительство развивает в человеке самодурство. Между людьми много самодуров; не мало их и между архиереями: но архиерей – самодур истинное несчастье для подчинённого ему духовенства). Подобно всякому другому начальнику, архиерей может иметь наклонность к деспотизму или быть заражён страстью сребролюбия, может быть по своим качествам низшим и даже много низшим своего положения. Человек, наклонный к деспотизму, став архиереем при условии единовластья, не может ли обратиться в совершенного деспота, чтобы сделаться тяжким бичом для подчинённого духовенства? Для человека заражённого страстью сребролюбия, когда удобнее стать архиереем – взяточником, тогда ли как власть его ограничена и контролируется собором соправителей или тогда как он единовластен? Архиерей, по своим качествам низший своего положения, при условии единовластия будет представлять одно из двух: или, правя сам, будет править очень неудовлетворительно, или же подчинится полному влиянию своего домашнего либо консисторского секретаря, так что епархией будет править не он, а тот или другой из двоих последних. Как часто между архиереями нашими рассматриваемого нами времени, вообще заражёнными духом властительства до чрезмерности, случались люди, наклонные к положительному деспотизму, как часто на архиерейские кафедры были поставляемы люди низшие их по своим качествам, этого мы не можем сказать ¹¹³ . Но что архиереи наши этого времени весьма одержимы были страстью сребролюбия, это, ссылаясь на такой пример как пример Геннадия, архиепископа Новгородского (и на свидетельства, которые приведём ниже), мы можем сказать положительно. А когда же, спрашивается, легче было архиереям впадать в преступление симонии, – тогда ли как они правили соборно или тогда как стали править единолично?

Превращение архиереями Московской Руси своего епархиального суда из духовного в светский через замещение духовных лиц светскими боярами на должности своих наместников, представляло собой нечто в высшей степени антиканоническое. Невозможно допустить, чтобы архиереи не понимали всей антиканоничности такого превращения. А поэтому представляется не невероятным думать, что они действовали в этом случае не столько по доброй воле, сколько уступая решительному давлению на них со стороны их бояр, противиться которому не находили в себе сил. Очень может быть даже, что эти архиерейские бояре со своим стремлением к захвату должности епархиальных судей нашли себе более или менее сильную поддержку в самих великих князьях, которые могли находить полезным для себя, чтобы главные чиновники архиереев, каковыми были их судьи, стали из светских бояр. Если это так, то нужно думать, что наше превращение началось не со времени св. Алексея, который по своему характеру и по своему государственному положению весьма бы мог воспротивиться не только давлению своих бояр, но и найденной ими поддержке у великого князя, а со времени преемника Алексеева Киприана. Этот последний, долженствовавший (по сказанному нами выше) чувствовать себя не совсем твёрдым на своей кафедре, мог видеть нужду в том, чтобы закупить в свою пользу своих бояр. А по своим нравственным правилам, насколько мы их знаем, был способен на то, чтобы каноны церковные принести в жертву своему личному интересу. Усвояя начало нашего антиканонического превращения Киприану, мы должны принимать, что при весьма твёрдом по характеру и, как имеем право думать, весьма каноническом по направлению Фотии оно имело перерыв, и что окончательно начало совершаться после Фотия. Оставляя в стороне всю антиканоничность занятия светскими архиерейскими боярами места епархиальных судей, мы необходимо должны думать, что с тех пор, как случилась эта узурпация, епархиальный архиерейский суд чрезвычайно много утратил в своём качестве. Архиерейские наместники из духовных, – мирских ли священников или монахов, могли быть небезгрешными; но бояре, по своему боярству и по своим боярским потребностям, должны были, по крайней мере, в десять раз увеличить ту сумму доходов, которую получали небезгрешные из первых. Что суд архиерейских бояр был очень недоброкачествен, об этом прямо свидетельствуется в вопросах или предложениях царя Ивана Васильевича Стоглавому собору ¹¹⁴ .

Низшая администрация, состоявшая в непосредственном надзоре над приходским духовенством, и меньшей важности суд духовенства и мирян (насколько последние были подсудны архиереям), принадлежал десятинникам, которые в качестве чиновников если не административно-судебных, то, по крайней мере, административных, ведут своё начало из периода до-монгольского. Но если десятинники в качестве епархиальных чиновников представляли собою нечто старое, только несколько так сказать расширенное (до того злоупотребления, чтобы предоставить им и суд духовный меньшей важности): то со всей вероятностью нужно думать, что способ назначения их на места, практиковавшийся в рассматриваемое нами время, представлял нечто новое, – разумеем их погодную смену на десятинах. По этому последнему обстоятельству, заставлявшему десятинников устремлять все свои помыслы на то, чтобы в продолжение года успеть как можно более нажиться, они должны были стать истинным бедствием для духовенства и мирян. В вопросах или предложениях царя Стоглавому собору свидетельствуется, что десятинники по сёлам продавали попов, т. е. обирали их в качестве судей, без милости, что за неимением между последними на самом деле виновных, они создавали таковых при помощи лживых доносчиков и доносчиц, специально занимавшихся делом лживого доноса (в качестве доносчиц были употребляемы публичные женщины, клеветавшие на духовные лица в насилии), что от их страшных поборов у многих приходских церквей не было священников, и они стояли без пения ¹¹⁵ . Стоглавый собор признал десятинников негодными для надзора над приходским духовенством и поставил вместо них для этой цели новых духовных чиновников. Но, не довольствуясь этим, собор отнял у них и обязанность – право собирания дани с духовенства, так как при этом священникам и диаконам была от них нужда и продажа великая, и возложил обязанность собирания даней на вновь назначенных десятских священников. Собирание даней было именно тем делом, для которого учреждены были десятинники или которое было их собственной службой, и, по-видимому, с назначением на эту службу других чиновников они должны были прекратить своё существование. И, однако, этого вовсе не случилось. Многочисленные штаты архиерейских служилых людей требовали мест для их кормления, и десятинники, отстранённые собором от надзора над духовенством и от собирания податей, оставлены были низшими судебными чиновниками над духовенством и над мирянами по делам гражданским. Эта многочисленность штатов архиерейских служилых людей составляла в глазах митрополита и в глазах царя со всеми его советниками такую неприкосновенность, что никому из них не пришло в голову сократить штаты и таким образом совсем уничтожить должность десятинников. Оставленные собором в качестве низших судей по делам гражданским, десятинники, на горе и несчастье духовенства и мирян, и после собора сохранили за собой все те обязанности – права или весь тот круг деятельности, который имели до него, т. е. иначе сказать, остались со всей той возможностью грабить духовенство и мирян, какую имели прежде ¹¹⁶ .

В Киевской половине Руси, как мы говорили, епархиальное архиерейское управление и епархиальный архиерейский суд не подверглись тому преобразованию и тем искажениям, каким они подверглись в Московской половине Руси.

Представляющиеся наиболее вероятными объяснения этого обстоятельства, что архиереи Киевской Руси не последовали примеру архиереев Московской Руси относительно превращения епархиального управления из соборного в единоличное, мы уже указывали там же выше. До́лжно думать, что в этой половине Руси, находившейся под высшей государственной властью иноверной, самое и целое общество принимало гораздо более живое участие в делах церкви, нежели как то было на Москве ¹¹⁷ , и что решительная оппозиция общественного мнения против московских нововведений и вынудила архиереев этой половины Руси отказаться от последних. В позднейшее время, как дают заключать сохранившееся акты, соборы пресвитеров – клирошан Киевской Руси брали с вновь назначавшихся архиереев формальные обязательства, что они – архиереи будут непорушимо соблюдать права и преимущества их – пресвитеров-клирошан ¹¹⁸ . С очень большой вероятностью можно думать, что обычай взимания этих формальных обязательств начался с того времени, как пример Москвы начал угрожать клирошанам опасностью, и что, таким образом, они, пользуясь поддержкой общественного мнения, сами нарочито и старательно позаботились о том, чтобы сохранить и оградить себя от посягательства архиереев. Успев сохранить своё существование, соборы пресвитеров – клирошан Киевской Руси подверглись в позднейшее время некоторому изменению со стороны своей внутренней организации. Мы говорили выше, что в Греческой церкви первоначальный пресвитерский собор епископов уступил место собору исполнительных чиновников, и что эта перемена произошла в Греции уже после того, как мы приняли христианство (1 половины I тома стр. 320/372 ). В Киевской Руси первоначальный собор пресвитеров – клирошан, заимствованный нами из Греции, в неизвестное позднейшее время так сказать приспособился к вторичному собору греческому, а именно – он является, так же как и этот последний, состоящим из чиновников с особыми названиями и с определёнными должностями или со своим определённым у каждого чиновника кругом обязанностей. Из актов исторических, представляющих нам устройство позднейших пресвитерских клиросов Киевской Руси в таком виде, известен пока один. По этому акту, клирос епископский состоит, так же как и в Греции, из пятерицы чиновников, но пятерицы не шестичисленной, как там, а именно пятичисленной, каковая есть: великий эконом, великий скевофилакс, великий хартофилакс, протекдик и протонотарий ¹¹⁹ . Против греческих чиновников недостаёт в нашей пятерице великого сакеллария и сакеллия и лишний – протонотарий, не принадлежавший у Греков к первой или главной пятерице чиновников, которая, собственно, составляла правительственные соборы при епископах. Пресвитеры – клирошане позднейшей Киевской Руси не были священниками кафедральных епископских соборов, а были настоятелями приходских церквей ¹²⁰ ; но в соборах, чередуясь между собой понедельно, они были духовниками и руководителями ставленников, посвящавшихся в священники и диаконы.

Как сохранились в Киевской половине Руси соборы пресвитеров-клирошан при самих епископах, так сохранились они и при их уездных наместниках ¹²¹ . А таким образом, в этой половине Руси епархиальное управление осталось соборным во всей своей целости.

У архиереев Киевской Руси, так же как и Московской, были светские бояре-слуги. Но эти последние вовсе не учинили здесь того захвата, который они учинили на Москве. С одной стороны, до́лжно было препятствовать этому и делать это почти невозможным существование клиросов, а с другой стороны – между ними не было здесь, как нужно думать, и людей родовитых, которые бы могли одержать верх над духовным элементом в церковном управлении и суде ¹²² . Как наместники кафедральные, так и наместники уездные, всегда были в Киевской Руси из духовных, и именно – они избирались самими клиросами, в первом случае кафедральным, во втором – подлежащим уездным, из их собственных членов ¹²³ .

В Киевской Руси, также как и в Московской, были при архиереях с клиросами и кафедральными наместниками светские владычние или архиерейские тиуны ¹²⁴ . Об их судебной должности нужно думать, что пока не случилось превращения клирошан в определённых чиновников, они были помощниками наместников в качестве судей духовенства и мирян по делам недуховным. А а когда случилось это превращение и когда явились протекдики, как таковые (по делам недуховным) судьи духовенства и мирян, они стали помощниками этих последних, превратившись в данной сфере суда из настоящих судей в помощников.

Низшими епархиально-административными чиновниками в Киевской Руси были десятинники в товариществе с протопопами ¹²⁵ . Первые, как мы говорили, более или менее стали таковыми чиновниками ещё до нашествия Монголов, а вторые были сделаны чиновниками в Киевской Руси уже после этого нашествия и, как нужно думать, по образцу деканов католической церкви. Были те и другие вместе только чиновниками административными в теснейшем смысле (только надзирающими), или же и судебными, остаётся нам неизвестным. Если последнее, то вероятно думать, что десятинник должен был судить духовенство и мирян в делах недуховных, а протопоп – в духовных.

[Копия этой грамоты была доставлена Н. И. Суворовым в 1861 году в Императорскую Археографическую Комиссию (см. выше стр. 43, примечание 3 ). В дополнительных заметках Е. Е. Голубинского к этой главе между прочим читается: „напечатать грамоту, которая указывается на листе 54 оборот fin. (­стр. 43, примечание 3). Список есть в Археографической Комиссии”. – Поиски копии этой грамоты в Археографической Комиссии были безуспешны, а на запрос о ней, направленный к Вологодскому епископу Никону, не было получено никакого ответа. Ввиду этого желание Е. Е. Голубинского и не удалось исполнить].

1. [Виленский собор 1508–1509г. постановляет, что если священник дойдёт до великих безчинств, то «нам (епископам) соборне, с нашим крылосом – с священноиноки и попы, таковому безчиннику не велети священствовати». Русская Историческая Библиотека, издание Археографической Комиссией т. IV, СПБ., 1878г., стр. 13. О том, что Виленский собор был с 25 декабря 1508г. по 18 января 1509г. см. у С. Т. Голубева: Панегирик Киевопечерскому архимандриту Елисею Плетенецкому 1618г., Киев, 1910г., стр. 38].

2. В 1539г. была учреждена епископия Львовская, на место давно закрытой Галичской, и первый епископ Львовский Макарий в том же 1539г. созвал священников Львовских и, посоветовавшись с ними, учинил клирос и предоставил ему власть держать, как и у иных епископов. В грамоте его от 16 ноября 1539г. (Акты южной и западной России т. I, № 103, стр. 106; ср. т. II, № 118, стр. 140–141) читаем:

«Иж есмо учинили и речь есмо зароненую поновили, которая была згибла от давных часов аж до сых час, и справы духовныи бывали при той святой столечной церкви святаго великомученика Христова и победоносца Георгия в Лвове пред мури и справа духовная бывала ку хвале Божой, то есть клирос бывал; теди мы смиреный Макарий, епископ митрополии Галицкой, владыка Лвовский и Каменца Подолского, о том многократи розмисляючи, якобы мил учинити, отложивши всякия речи, по дару святые единосущния и неразделимия Тройцы живоначальния и наитием святаго Духа, учинили есмо, созвавши священники Лвовские и розмов(ив)ши з ними, учинили есмо клирос и заставили есмо им моцно держати и по ных будучим потомком, так как у иньших епископиах есть. А тот доход мают мети от святой столечной церкви святаго великомученика Георгия пол-собору на клирошаны, а в повете Лвовском, колись церковь предаст святити, то на крилось половина; а мает един крилошанин со владикою поехати на освящение церкви; а коли ся придасть церковь старую святити, та на крилошаны. А на постановление поповства который дяк придет, котораго крилошанина будет неделя, той мает быти тому дякови духовник, а от исповеди (мает дати) 6 грошей; а што будут некоторыи крилошане со владикою служити, тым мает новосвященый дати по грошу; а естли бы кто дал на десять сорокоуст, владыце половиця с того; естли бы на един албо на два или на три или на четыри или на пять, то на крилошани. А кому будет права духовного треба, мает позов на него взяти у владыки; а в небытность владыки, мает дати наместник пришедший ку праву, чий повод есть, мает право обложили шести грошей, тож правила отворены будут. А коли би потреба была которому крилошанину церковь посвятити, с того владыка ничого не мает брати, одно на него обед справити. Если же теж которого крилошанина хотел ся ставши в попы сын, то в него владыка не мает ничего взяти. А если владыка умрет, крилошани мают держати рок целый у своей моци епископию с паны земляни закону нашего святого Греческаго, як з малим, так з великим, и с паны мещаны Лвовскими; коли юж выйдет, то мают нареченному или пак освященному владыце епископию подати со всеми скарбы церковными. А если бы был который крилошанин виступный напротив владыце, не мает его жадною казню владыка карати, едно отлучити от служения до тых час, аж ся того справит, ведлуг заповеди правил святых отец; а крилошанина не мает некто судили едно суд духовный. А наместника не мает владыка выбирали, едно крилошане обравши, мают поведити владыце, а владыка его благословити мает. А которий по мне будучий не имел так держати и наше наданье листа того ломати и за ничого его не мати, на том да будет клятва Божия и святых отец триста осмнадесять и неблагословенье от нашего зверхнего пастария кир Макария, митрополита Киевского и Галицкого и всея Руси, и епископа Перемыского и Самборского Арсения, и нашой столечности Макария епископа Галицкого и Лвовского и Каменця Подолского, неблагословенье и клятва церковная, да будет проклят в сей век и будущий. А к сему нашему листови печати есмо свои привесили для лепшой верности. А на тот час были о Христе почесныи крилошани: отец Федоровский Захария, наместник; отец Николинский Стефан; отец Богоявленский Антоний; отец Благовещенский Ияков; отец Спаский Автоном; отец Покровский Иоанн; отец Вознесенский Григорий и диакон Захария».

3. Митрополит Киевский Макарий в грамоте своей от 10 января 1349г. (ibid. № 118, стр. 125–126) пишет:

«Чиним знакомо сим нашим листом, кому будет потреба того ведати, албо чтучи его слышати, нынешним и напотом будучым. Штож которая епископия митрополии Галицкой от колка сот лет згибла была а заронена была, не маючи пастира своего епископа в тых словутных местах, в Галичы, в Львове, в Каменцы Подолском, то так господар наш святоя и славной памяти, его милость, король Жикгимонт и великий князь Литовский, видячи то, иж в тых столечных местах хвала Божья непомалу оскудела, а злаща люде стадо Христово без пастира своего были, рачил его королевская милость, за зданьем некоторых панов рад тамошных, епископа встановити, и тую епископию дати славетному Макару Тучанскому; где ж мы, ведле воли и росказания господарского, того Макария на епископию митрополии Галицкой освятили и благословили, и от себе наместником вместо епископа своего дворного поставили, даючи ему моц от себе в справах духовных, як ся мает в парафеи своей по благословению нашему справовати. То пак оний Макарий, будучи вже епископом, и видечи великое знищение в церкви столечной во Лвове пред муры святаго великомученика Христова Георгия, и поповское убожество, за чим хвала Божия не може справована быти в той соборной церкви, вчинивши обмову со священным и боголюбивым епископом Богом спасаемых градов Перемишля и Самбора, отцем Арсением, и з иншими некоторыми особами духовными и светскими, за писанием и вспоминанием нашим пастира их старшого, вчинили собор в церкви святого великомученика Христова Георгия, для установления хвалы Божия, и записал священником листом своим тот епископ Макарий и з отцем владикою Перемыским на вечныя часи, иж мает он сам священником соборным и по нем будучии владыки Лвовскии то полнити и выдавати вечними часы, то есть: коли церковь святити в повете Лвовском, владыци половина а на клирос священником половина, а иж мает один крилошанин при владице ехати на тое посвящение; а коли церковь старую посвятити, то все крилошаном, а владице от того ничого; а если ставленник пригодися на чий недели, тот священник мает ему духовным быти, а от того мает от него шесть грошей взяти; который попы того дня при владыце служити будут, тим ставленик мает по грошу дати, а если кто дасть на десять сорокоустов, владице половина а крилошаном половина; а коли на два албо на три сорокоусти или на пять дадут, от того владице ничого, все крилошаном; а священника без попов своих або наместника своего не мает никому ку отказу ставити, а чый повод права будет, мает тому отложити шесть грошей, тож ему оказовати повинен; а коли которому крилошану церков свою посвятити, от того владыка не имат ничого в него брати, однож повинен будет про него обед справити. А который крилошанин сына своего в попы восхощет поставити, владыка мает его дармо совершити, ничего от него не беручи. Когда владыка бы умер, крилошаны мают держати епископию в моцы своей з паны земляни и з паны мещаны, а скарбы владычнии и церковныи в целости до воли господарской. А который крилошанин виступ вчинить против владице, мает его скарати ведле правил святых отец, духовным правом. А наместника не мает владыка выбирати, одни крилошане з благословением его. Который запис его перед нами вказовали и так ся в собе мает; и били нам чолом все крилошане соборной церкви святаго великомученика Христова Георгия зе Лвова, абыхмо им, ведле запису и листа владик их милостей, листом нашим потвердили на век вечные часы, и аби тое записание от инших епископов тамошных не порушено было. Мы, видячи речь слушную, а звлаща церкве Божеей и служителем церковным, вечисте потверждаем оный запис владычен крилошаном святаго Юрья сим нашим листом на вечнии часы; мают то вси владыки будущии Лвовскии крилошаном, ничого от того запису владичного не отступуючи, полнити на вечнии часы; а еслибы который владыка хотел сей запис порушити и того крилошаном не полнити, покладаем на него клятву святых отец седми соборов и от нас пастира своего да будет проклять в сей век и будущий. На што ж есьмо к сему листу нашему и печать нашу маистатную привесили».

4. В послании архимандрита Уневского Исаии Болобана, имевшего быть постановленным в епископы Львовские на место дяди его Гедеона Болобана, адресованном к будущей пастве от 3 Февраля 1607г., читаем (Акты, относящиеся к истории Южно-Западной Руси, издал А. С. Петрушевич, Львов, 1868г., стр. 8–15, № 3): «Абие пришед во Лвов усердно во любве Христове, собрах священное братство презвитерей и каноник, сиречь правилных священник, иже во священнем церкви судилищи со епископом председят, показующи им сия. С ними же и прочим церковным клириком и людем, да не утаено сие пред ними будет воля отшедшаго епископа, и сопутверждение на се царское прежде отступления, иже зде архиерейский и синкгелная патриаршеская писаниа, имже всем купно соседшим священному причту и прочиим людем, и благоговейному презвитерству Львовскому исповедшим, яко древняя писаниа содержать от древних князей и царей и архиерей на всяко благочиние между ними ко преспеянию на лучшее церквей преданная им. Не токмо же но и прочии от исполнениа церковнаго, имут расписание братства от святейшаго патриархи вселеньскаго, дабы сим непорушном быти и не поврежаемом. Ко сим же и ставропигиам на неких местех, чести ради великия церкве, противу имъже не токмо яко расточитель Христовех агнець. Всяк бо иже не собирает, рече, растачает; иже несть со мною, на мя есть. Да бых противень был, и ни вочтоже воменял волю Христову, многым быти спасающимся о нем, или обидети их, или умаляти церковь его, и сопрятати число от них повреждением законных вещей, да не будет. Но и умножити и возрастити хотя, согревая и милуя тщанием любве, якоже птица под скрыдлами своими, якоже вещей на лучшая преспевати, во славу пречестнаго, и великолепаго имени Господа нашего Иисуса Христа, мира виновника, во пречистые нядра невесты своея церкве, искръня матере нашея чада своя собирающаго. Тем же от всея душа и от всего сердца вся сия елика имут, любо от христолюбивых, и мирнейших царей и князей, любо от святейших патриарх; изряднее же от вселеньскаго патриарха, его же и прономия¹²⁶

здешняя, суть любо от архиепископа, или епископ православных, и прежде отступлениа бывших, яже ниже отнюд во подзоре суть противящаяся евангелию Христову, или заповедем и священным каноном апостолским и соборным уставом и правилом вселеньском и поместне бывшим, и всякому богодухновенному писанию и учительству церковному, и всякому преданию и обычаю древних во церкви содержимому, и поведению великой церкви Константинопольской, ей же и подлежим ни в чесом же противна, или несогласующася аще суть, обещеваюся, и засвидетельствую пред Господем моим Иисус Христом, вся цела содержати и хранити от всякого навета под тяжестю церковною, и конечным извержением моим потом. Тако честному презвитерству, братствам сописующимся верным во исполнение заповедей Христовых паче в союз Христом преданный любве. Ничтоже бо тако верных творит, яко еже едино быти. О сем бо и моляшеся отцу своему не разторгненом быти о имени его союзом мира Христова сотязуемым верными, да не духа расторгнем единость. Сие бо есть жребий, сие нам оставил наследие, еже мировати со друг другом о других. Приводим и о миру ко себе растоящихся пребывающим бо нам во любви, Иисус Христос во нас пребудет, мир свой даруя нам. Такожде и ставропегиам неподвижном быти по прономиям патрияршим, изначала бывшим. Не только сия крепко содержати яко епископу и блюстителю и попечителю хотящим спастися, но и ко сим елика ко созиданию церкви, и на пользу всему исполнению церковному имети восхощут. Вся со готоваго усердия сотворю противу прошению их. А яже здешним обещеваю во Львове, сия подообразне в Галичу и в Каменци. Совязуеми яко уди Христовы во едино тело Церкве изволяя и сему быти даже до сонмища презвитерства во своей главизне будет от них же купно председящу ми со ними когда любо восхощут пред поставляньем мене, или по поставлении, да изберут пятерицу на оффекия¹²⁷ церкве: великаго иконома, великаго скиофилака, великаго хартофелака, протекдика, протонотария. Иже ов убо, по канону четвертаго собора, пещися о стяжаниих церковных власть имея. И вся приходы содержати от них, и строити ними по повелению архиерейскому. Архиерею и церковь в потребу, истязуемы от них архиереом бывает: даже верный строитель будет яко Богу назирающу. Овже держа сосуды церковныя. Хартофилакс же держа церковны хартинная оправдания. Судия всех вин церковных имеяй и врачевных вин разсуждениа. Ко сему же и во прочих клирицких винах есть екдик¹²⁸ , сиречь, отмститель, яко десная архиерейская рука. Протекдик, сиречь, отместитель старейший, во еже заступати пленных и обидимых, и судия есть порицательных вин. Протонотарий же вся детелная на судищих. По сих же, и ко сим меншую пятерицу прочиих клирик от мирских, аще избирати хотят во пособие им изрядных на се разум имущих божественных писаний. Еще же по божественных апостол заповедех, и сие со всяцем известием, ни от единогоже епископа, или архиепископа неподвижно, и не отнюд пререкуемо дяет, яко суд предвечным судьею со мною имети будут, смеющей развратити о сем заповедь апостолскую. Како подобает обще избирати епископа, содержащи да имут по узаконению святых апостол, ихже заповедем. Аз всею душею прилепляяся, якоже они соборнем учительстве во осмой книзе вещают: Купно рече нам сущим дванадесятим Господним апостолом, сущу со нами и избранному сосуду Павлу, и Яков епископ, и прочиим презвитером, и седми дияконом. Первый убо аз реку Петр, епископу херотонисану¹²⁹

быти, якоже во предварших книгах завещахом каковому, избираем же от всех людей во купе со презвитерством, и от них паки купно свидетельствуем, яко достоин есть архиерейства, и прочая. Темже по сей священней заповеди хощу да друг по друзе восходящего на престол сей без препинания коего, от коего либо буди лица, сицевому избиранию бывали. Но и канон святых апостол и Антиохийскаго синоду по другой части о сем цело да сохраняем, есть разногласие утоляющу и злобу пристрастиа восхлащающу, да егда епископ избран быв, и не прият будет от людей, что подобает ему сотворити, и что причту церковному за се, не увещавшем любопрящаяся люди. Ещё же и сия каноны яко нужна церкви о епископе изясняем, яко да твердо во своей им крепости пребыти, да явлена, рече, будут имениа епископская, и имениа церковная, да ему во своих власть имети завещати, и церкви неведением епископских вещей, пагубы во своих не подяти. И иже в Карфагене имениа, ихже прежде хиротониа не имев епископ, но потом стяжав, церкви примножена и освящена да будут. Аще же инако будет яко разграбитель был бы епископ, и чести лишен. И иже во Трулле: о целости церковных вещей. Яко скончавшуся епископу, имениа его, да никтоже себе присвояет, но клирос сия да сохранит, хотящему быти епископом и даже сия искушена будут, и во известии неразрушена (пре)будут. То аз обещаваюся к святейшому патриарсе вселенскому без коснениа послати, моляся всяцем образом, купно с вами честным презвитерством превеличеству его синкгелным своим писанием, прежде убо избирание епископа яко... речеся во известии по заповедех апостолских, и каноны утвердити, и чин нам клириков расписати опаства деля суд(ов) на них же оффекиях духовным мужем лепо быти. А на их же мирским на украшениа благочиниа церковного, и укреплениа судов: даже удобрение будет велицей церкви оффекиами сими во граде во епископстве сем, ему же и ексаршеством почтену бывшу во славу имени великого престола нового Рима. Протопопу же аще избиратити хотят презвитерство, коегожде лета искуснейшаго от других, да избирают соборне между собою, не противу пристрастию коему, но по воли Божей, и аз и благословлю, ничтоже противляюся, егда вся благочинне бывают. И аще же обличен буду несогласуя делы о яже где от мене написанными или во вере поколеблен, еже да не будет. Се Христе Владыко, юже ныне твердо и известно исповедую пред всем собранием церковным, ихже вас ту собра Дух святый; яко верую во единого Бога Отца, и единороднаго Сына его Иисуса Христа, иже прежде всех век. И в Духа святого от Отца токмо исходящаго, Сыном же даемаго, якоже из начала православне исповедует едина святая кафолическая и апостольская восточная церковь, в ней же родихся, и воспитан быв, да дасть ми во Тройцы покланяемый Бог, до конца соблюсти и. Со нею и седм вселеньския соборы приимую, яже на сохранение честных догмат собрашася, исповедую и яже на них уставленныя хранити каноны и заповеды, елика по различных временах и летех святыми нашими отцы узаконишася, и яже они прияша, любезно с ними приймую, а от них же они отвращаются и аз. Ещё же и церковный мир исповедую соблюсти и ни единем же образом противная ему мыслити. По всему согласуюся всем прежде мене православным епископом и по всему повинуюся великому патриарсе, и велицей церкви и вся цела соблюдая прономия его. Но да во известии вам вся сия будут: нужда неотложне священному и великому собору великия церкви нового Рима, яже о сих, и ихже вы ещё ко сим на ползу церкви, требуете возвещеном быти, яко да оно опаснее усмотрити яже на ползу соборне усмотряемая и разсуждаемая. Паче же на особ разуметельных лучша суть и содержателнейша. Над сими же печать свою прилагаю во сохранение всех и исполнение, иже закон повелевает и рукой моею подпосуюся тако, а не инако сим быти, ни во едином же, и от иже по мне хотящих быти диадохов¹³⁰ , все цело содержим, яко священное сокровище, и яже от святейшаго патриарха, вами хотящая взыскатися, якоже рех на ползу церкви, егда принесена будут, ничтоже сопротивляяся, или пререкую, в непорушно содержание сих готове подписатися имам купно, собравшимся вам и со ими же восхощете. Аще же инако исповеданию сему и подписанию моему сотворити хотя явлюся, да подлежу канону Карфагеньскому, яко чести епископския, да лишен буду. Писан во Лвове при церкви столечной, святого великомученику Христова Георгия месяца февраля G (3) року Ѵ54;а¦з (1607).

Власною рукой (М. П).

5. Поставленный на место Гедеона Болобана Евстафий Тисаровский в своей грамоте к той же Львовской пастве от 22 Января 1608г. пишет (ibid. стр. 17–20, № 4, или Галицкий Науковый Сборник 1868г. выпуски I и II, стр. 70–73):

«Евстафие Тисаровский милостию Божиею нареченый епископ Львовский, Галицкий, Каменца Подольского.

В славу безконечную пресвятой живоначальной неразделимой Тройци, для ведомости всем станом во вечные роды, Христоименитым людем. Тым моим письмом обясняю и явно чиню, ижь при наречении на епископство мене смиренаго Евстафиа, оповидевшися братиа моя о Христе возлюбленая Львовской, Галицкой и Каменца Подольскаго, церквей святых Божиих, духовенство все, ведлуг стародавных прав и звычаю быти клерошане и клерици, права, привилеа от их милостей кнежат руских, королей польских, архиепископов, епископов многих, досыть зрительные варовные на порядок и утверждение уряду клерошаньскаго и клирицкого своего показавши; уживали нас абым и я им оные привелеи, данины, фундыши, права приречоные клероского уряду их листом и записом своим ствердил. Я прихиляючися и ведлуг найболшеи моей можности последуючи выроком действа Духа святого, которий в союзе мира созидаючи дом в жилище себе, розделил дар свой в розные сосуды, чинячи овых апостолы, иных пророки, овых учительми, овым дал действо силам, который тое што учинил через избранный свой сосуд и ствержает мовячи: кождый дар свой от Бога мает, и в чом хто зван в том да пребывает. Не может бовемь мовити члонок члонкови, што ми по тобе: члонки бо есмо один другого и едино тело, единой и Спасителя Христа головы, и от той головы, звязани жилами повинной и узаконенной милости. Тым моим добровольным листом оных самых и помененые, которие бы ся и на потом могли показати, все и каждый з особна, якобы в той лист меновани были, права, привилеа, листы, старожитности клявзулы, звычае и уживанья священникам, церквам к грунтом, брацтвам, ставропигиам, и парафелном где колвек. А особливе тут при Львове будучим от святое памяти их милостей королей польских и княжат руских: яко теж и от святейших патриархов вселенскаго престола Константинопольских, метрополитов пред отступлениям Киевских, Галицких и всея Руси; и епископов Львовских, Галицких и Каменца Подольского, продков моих соборне и преватне наданых. А найболей которие бы церкви восточнаго православия Бога вышнего нового Сиону каноном и правилам святых апостол и вселенских седми соборов святых богоносных Отец преданиом противные не были, але во всем подлеглые были змоцняю: и от самого себе и иных всех инпедиментов варую и убезпечаю и боронити буду повинен. Тые все и каждое с них зособна якобы тут от слова до слова вписаны были цале не зкгвалцоне не порушоне вечне я сам держати святобливе обецую и пререкаю, и на потомные часы потомным епископам по нас будучим тоежь по собе от рода в роды в вечныя роды яко за найлепший кленот, покуй, мир, суд, милость, веру и святыню, христообразно зоставуемо имети хочемо. Тое все доброю верою и цалым умыслом нашим для святобливости, поваги, моци церковное. А особливо науки школьные, друкарню брацтва для оздобы и розмножения хвалы Божия, сами то чинимо и потомком зливаючи то на них здержати вечными часы чинити и выполняти тоеж зоставуемо. Меновите вольной елекции обираниа епископа з паны шляхтою и мешаны и брацтвы всех станов православия кафолицкое ориенталной восточной святой церкве людем, послушенства святейшаго патриархи фрону Константинопольского будучих. Тым помненым клерошаном отвержаю, также межи собою обиранье наместника позволяю измоцняю, которого им благословити епископ мает. И сам без их волного обираня епископом быти не хочу, ани буду мочи. И обраный если вым с козни неприятеля душного от той православной святой веры от послушенства святейших патриархов Константинопольских отступил, альбо вдастительско по нужди власти мирскиа, а не христообразно умаляючи и смиряючи аж до смерти себе. Против правил святых богоносных отец и их праву клероскому без притомности зданя и позволения их сполного заседати и отправовати справы (а звлаща головнейшие важился), альбо в их рядах доходах церковных сам через себе прешкоду чинил, альбо кому чинити допустил, альбо по змерлом епископе перед выстям зуполного року, альбо и будучи на епископства степень хиротонисаный на епископею въехал, и чинения личбы от них вытягал: добровольне сам то на себе и на потомки мое зоставую и вкладаю. И позваный бывши завше за первым позвом до права свецкого под вину, то есть, тысячи гривен, не отступаючи от уряду: а до духовнаго позваный под звержение и отятие от церкве Божее подпадаю. Права, привилеа, аперата, уклады, сосуды в сребре, в злоте, в перлах и в якой колвек материи епископских и священических церквей: святого великомученика Георгия во Львове, Галицкое на Крилосе, Успение пресвятыя Богородица, и Каменца Подольскаго, Святой живоначальной Троицы належачие зреестровати, и реестр с подписом рук и печатию их клерошаньскою и нашею епископскою в належном месте при церкве столечной мети: и за их ключами клерошанскими порадою и с ними тым владети, и всеми силами до самое смерти церкви Божьей служити, помнажати, боронити под тою ж выше предреченою виною. Тые теды все выше написаные артикулы цале все здержати Богу всемогущему и всей церкве клеросум прирекаю. А для лепшое веры и ствержения печатью моею с подписом власной руки осведчаю, подписую, прикладаю, што и книгами кгродскими и земскими змоцнити буду повинен. Сталося в Львове при цръкви столечной святого великомученика Георгия столице епископии Львовское. При бытности всех Божиею благодатию собраных священоиереев Львовских клерошан и клериков у своем чину клерошанском будучим, и брацтва Успениа святыя Богородица Ставропигиона Львовского, и всех брацтв при Львове будучих и при бытности его милости пана Иоанна Мелешка Ротмистра к. и. мл. и пана Василиа Самсоновского, и пана Стефана Чолганского, пана Михаила и пана Прокола Тисаровских. Року от нарождениа Иисуса Христа Сына Божия 1608 месяца генваря дня 22. Евстафий Тисаровский власною рукою. Игнатие нотарий».

Относительно приходов и приходского духовенства мы имеем только сделать некоторые дополнения к тому, что говорено нами в I томе (1 половина, стр. 377/444 ) и что относится и к рассматриваемому нами времени.

↓ Приискание священников на места в приходы составляло обязанность вотчинников сёл или приходских общин, но вместе с тем это продолжало оставаться и ктиторским правом не только первых, но и вторых (община прихожан – такой же ктитор по отношению к своей церкви, как единичный вотчинник к своей)¹³¹ , так что если епископы сами брали на себя присылать священников и в невладельческие приходы, то прихожане могли и не принимать их¹³² . Когда священническое место в приходе замещалось не так, что прихожане приводили к епископу непосвящённого кандидата (дьяка) для посвящения, а так, что они находили уже готового безместного священника: то в последнем случае не требовалось, чтобы на месте утвердил священника епископ, а требовалось только, чтобы первый явил свою перехожую, а если был из другой епархии, – свою отпускную, грамоту местному десятиннику, дабы видно было, что он – действительный и не запрещённый священник.

Так как кандидатов в священники было очень много и на всякое порядочное место являлись целый толпы конкурентов: то в некоторых, по крайней мере, местностях, если не во всей России, прихожане богатых приходов продавали места кандидатам с торга, предоставляя их тем, кто давал им большую плату за место. Подобными же образом торговали местами дворецкие и дьяки государей, заведовавшие их замещением при церквах, находившихся в дворцовых вотчинах¹³³ .

Чрезмерное множество приходов не только оставалось тем же, что и в предшествующее время, но как до́лжно думать, даже значительно увеличилось в своей пропорции относительно народонаселения. Крестьяне, жившие на чёрных государственных землях, стремились как можно более открывать у себя приходов, ища удобства для себя в отношении к церковным требам; мелкие вотчинники без нужды строили у себя в вотчинах церкви из барского собственного тщеславия или удовлетворяя тщеславию своих жён; безместные священники, ходившие по всей России во множестве, усердно проповедовали тем и другим о святости дела строения церквей и учреждения новых приходов, чтобы создавать себе места. Это крайнее умножение числа приходов имело своим следствием то, что многие из них почасту оставались без священников, а церкви их стояли без пения. Маленький крестьянский мир строил у себя церковь и открывал у себя приход; находился кандидат в священники, соглашавшийся служить и за самую ничтожную плату или ругу. Но кандидат этот, быв поставлен в священники, проживал весьма недолгое время на приходе и уходил с него, чтобы искать себе лучшего, – и приход оставался без священника, пока не находил себе нового такого же кандидата, который поступал точно таким же образом как первый и т. д.. Тщеславный маленький вотчинник строил у себя в вотчине церковь и открывал приход; но охоты содержать порядочно священника у него хватало года на два, на три или же и прямо он начинал с того, чтобы содержать священника возможно скудным образом, – и опять та же история, что выше.

Стоглавый собор сделал предписания против продажи мест священникам прихожанами и дворецкими государевыми и против чрезмерного размножения приходов. В первом случае его предписание состоит в том, что он обращается с приказанием и вместе увещанием к подлежащим лицам, чтобы мест церковных они не продавали, а безденежно избирали бы священников житием непорочных, грамоте гораздых и к отправлению своих обязанностей искусных¹³⁴ . Во втором случае, против безмерного размножения приходов, собор предписывает, чтобы новые приходы открываемы были не иначе как с разрешения епископов, и чтобы епископы давали своё разрешение только в тех случаях, когда настоит в этом действительная нужда и когда есть надежда, что могут быть содержимы священники при новых церквах. Вновь наоткрыванные приходы, церкви которых за их скудостью оставались без священников и стояли без пения и в которых не было действительной нужды, собор приказывает закрывать, а церкви их приказывает свозить на погосты к церквам тех старых приходов, от которых новые были отделены, и устраивать из них при этих церквах приделы¹³⁵ .

Но между весьма бедными приходскими церквами, остававшимися без священников и стоявшими без пения, были и такие, в которых по местности была действительная нужда. Стоглавый собор, поручая епископам всемерно заботиться о том, чтобы подобные бедные церкви не стояли без пения, делает на этот случай предписание, целесообразность которого остаётся для нас непонятной. Церкви эти стояли без пения потому, что при них не хотели жить священники по причине скудости содержания; а собор своим предписанием создаёт средства для снабжения этих церквей книгами и иконами, а что касается до священников, то, не указывая никаких способов к увеличению их содержания и даже не предоставляя им совершенно никаких льгот против других священников, приказывает им, как это было и прежде, жить о приходе да о церковной земле¹³⁶ . Недосказанный смысл этого предписания, может быть, тот, что епископам поручалось – своей властью назначать к этим церквам священников с обещанием последним, что по истечению известного срока они получат лучшие приходы.

При церквах приходских были придельные церкви или приделы, называвшиеся также притворами (от того, что иногда устроялись в притворах приходских церквей; отсюда название особых священников придельных церквей – притворяне), которых назначением было или служить поминовенными церквами для родов их устроителей или же служить для приходов церквами так сказать ранними, в которых бы могли быть петы ранние обедни по праздникам. Указанное нами распоряжение Стоглавого собора, чтобы новые приходские церкви, стоящие без пения, свозимы были на погосты к старым приходским церквам и устрояемы были при них приделами, если только распоряжение приведено было в исполнение, должно было создать новый класс придельных церквей без всякого определённого назначения. Собор не повелевает просто уничтожать церкви закрываемых приходов, как кажется, потому, что находит подобное уничтожение церквей нежелательным и неодобрительным¹³⁷ .

Кроме церквей приходских с придельными были церкви домовые, строившиеся боярами на дворах их городовых домов. Как в период до-монгольский было великое множество этих церквей в Киеве, так в рассматриваемое нами время было великое множество их в Москве.

Мартин Бер, написавший свою Московскую летопись в 1612г., говорит, что в его время церквей в Москве было, по крайней мере, три тысячи¹³⁸ . Весьма вероятно, что он значительно преувеличивает; но, во всяком случае, из его показания следует то, что церквей в Москве было необыкновенное множество. А это множество необходимо даёт предполагать, что при относительном избытке церквей приходских был ещё величайший избыток церквей домовых.

Между церквами приходскими составляли особый класс городские церкви, называвшиеся соборами¹³⁹ , которые, быв назначены удовлетворять потребности поминовения усопших, представляли собой церкви в городах с ежедневной службой. Первоначально учреждалось в каждом городе по одному собору; но с течением времени в больших городах к одному первому собору были прибавляемы новые соборы. Что так было уже в период до-монгольский, это утверждает одна позднейшая летопись, именно летопись так называемая Тверская, которая под 1159г. говорит О святой Софии в Киеве и о всех в нём соборах¹⁴⁰ . Относительно рассматриваемого нами времени знаем, что было учреждено по семи соборов в Москве, Новгороде и Пскове: далее семи не шли, потому что число семь было число вселенских соборов (к которым несколько оригинально, конечно, были приравниваемы соборы – церкви). В Новгороде семь соборов было к 1417г.¹⁴¹ ; в Москве семь соборов упоминается под 1479г.¹⁴² ; в Пскове второй собор к первому или первоначальному был учреждён в 1357г., затем в продолжение с небольшим столетия, по 1471г., было учреждено ещё четыре собора, и наконец – седьмой собор был учреждён неизвестно когда до 1528г.¹⁴³ .

↓ В Новгороде было не так, что держали в соборах ежедневную службу только священники самых соборов, но так, что держали её в них священники всего города, и именно – в первоначальном и кафедральном соборе св. Софии служили понедельно все священники города, а к остальным соборам для той же недельной череды они приписаны были или принадлежали по частям, т. е. известное число их к одному собору, другое к другому и т. д.¹⁴⁴ . В Пскове было иначе, чем в Новгороде: здесь по частям принадлежали к соборам не только священники всего города, но и священники всей области, т. е. с городскими и священники сельские¹⁴⁵ . Составляло ли сейчас указанное только особенности Новгорода и Пскова или так было и в других местах, ничего не можем сказать. Известия об учреждении новых соборов в Пскове сообщают, что священники вновь открывавшихся приходов (и вновь открывавшихся мест в старых приходах) не вступали в общины существовавших соборов, а оставались невкупными, и что из них – невкупных, по достижению ими большего числа, и образовывались новые соборы¹⁴⁶ . Некоторые из этих новых соборов образовывались так, что священники, составлявшие собой общину, имели содержать ежедневную службу не при одной церкви, а при двух или при трёх (четвёртый собор, учреждённый в 1453г., – при двух, пятый собор, учреждённый в 1462г., – при трёх). Начальники первых соборов в городах, а где их навсегда осталось по одному, что, конечно, было наибольшей частью, – и единственных, назывались протопопами¹⁴⁷ ; начальники прочих соборов после первого назывались старостами соборскими¹⁴⁸ . К великому сожалению, наши сведения о соборах пока весьма недостаточны¹⁴⁹ . (В Пскове невкупные священники сами хлопотали об учреждении новых соборов; следовательно – это было для них выгодно, а, следовательно, дело нужно представлять так, что поминовенные деньги, которые выпевались ими в соборах, составляли их общий доход. Но в Новгороде очередное служение всех священников города в Софийском соборе составляло их обязанность, так что кто не исполнял обязанности, тот платил штраф, – Акты Экспедиции т. I, № 229, стр. 221 col. 2 fin..¹⁵⁰ . Последнее, вероятно, нужно понимать так, что очередное служение только в кафедральном соборе составляло обязанность священников)¹⁵¹ .

Необходимо думать, что в рассматриваемое нами время, ещё более чем в период до-монгольский, главными кандидатами в приходские священники и на прочие священно- церковнослужительские места были дети священников и вообще священно – церковнослужителей, ибо, как это совершенно естественно, с течением времени духовенство должно было всё более и более обособляться и превращаться в касту. Нет сомнения, что этот контингент священства был не только весьма достаточен, но и крайне избыточен, так как известно, что духовное сословие увеличивается с быстротой значительно большей, чем какое-нибудь другое сословие жителей государства. Однако вовсе не было ещё и того, чтобы духовенство отделено было в касту, формальным образом закрытую, и доступ к священству оставался по-прежнему свободным и для мирян, насколько последние имели возможности и вместе охоты конкурировать с кандидатами из само́й духовной среды. Какие облегчения были постановлены великим князем Василием Дмитриевичем в договорной грамоте с митрополитом Киприаном относительно поступления детей священнических в духовное звание, и какие ограничения были постановлены им относительно допущения мирян к священству, это мы приводили выше (1 половины тома стр. 328 ). До́лжно с полною вероятностью думать, что в последующее время сохраняли свою силу облегчения, но сохраняли ли её и ограничения, не можем сказать¹⁵² .

До-монгольский обычай, чтобы господа поставляли в священники себе своих холопов, не освобождая их от рабства, как будто оставался некоторое время и после нашествия Монголов. Можно предполагать это на том основании, что митрополит Кирилл в деяниях Владимирского собора 1274г. между другими правилами относительно поставления в священники предписывает и следующее: „ни раба на священство привести, аще не преже господин его отпустит (его) предо многими послухи с грамотою, и пустит, аможе хощет, и по поставлении да не присвояет (уже не будет присвоять) себе” [Ср. в 1 половине этого тома стр. 72 ].

В рассматриваемое нами время весьма было у нас обычно, чтобы места приходских священников занимали иеромонахи, которые, как таковые, называются игуменами. Название игумен в приложении к иеромонаху, живущему на приходе, означало то, что он имел от епископа право духовничества (а иеромонахи эти получили название игуменов от того, что в древнее время в монастырях право – обязанность быть духовниками монахов принадлежала их настоятелям – игуменам, так что названия игумен и духовник стали синонимами). Название показывает, что первоначально было дозволено у нас занимать места приходских священников только таким иеромонахам, которые имели от епископов право духовничества; дозволение же могло быть дано потому, что право духовничества в древнее время не принадлежало ео ipso всем священникам, а нарочито предоставляемо было только некоторым достойнейшим, и что по этой причине) мог оказываться недостаток в духовниках между белыми священниками¹⁵³ . Но в позднейшее время занимали места приходских священников и иеромонахи, не имевшие права духовничества, а также было ещё и то, что вдовые священники постригались в монахи, чтобы сохранить себе священство, и затем оставались на своих местах¹⁵⁴ . В вопросах царя Ивана Васильевича к Стоглавому собору указывается как на беспорядок, что „чернцы у мирских церквей в попех живут”, причём со всей вероятностью до́лжно разуметь именно чернцов, не имевших права духовничества. Но в определениях собора мы не находим никакого предписания о наших чернцах¹⁵⁵ .

При совершенном отсутствии у нас образования единственное требование, которое могло быть, и на самом деле было предъявляемо у нас кандидатам в священники, состояло в том, чтобы они „грамоту добре сведали” (Владимирский собор 1274г.), чтобы они были „грамоте горазды” (Стоглавый собор). Как было в период до-монгольский, что в действительности священники чрезвычайно мало удовлетворяли и этому скромному требованию, так осталось без малейшего улучшения и в рассматриваемое нами время: после ничтожного, вероятно, меньшинства священников, действительно гораздых грамоте, решительное большинство их было крайне малограмотно, а весьма немалочисленное, как нужно думать, меньшинство и совсем безграмотно. От рассматриваемого нами времени мы имеем два свидетельства о степени грамотности наших священников за это время – архиепископа Новгородского Геннадия в его послании к митрополиту Симону и Стоглавого собора. Последний просто говорит, что ставленники, хотящие в дьяконы и в попы ставитися, грамоте мало умеют¹⁵⁶ . Но Геннадий в послании к Симону, на наше с точки зрения интересов истории счастье, пускается в подробные речи о малограмотности ставленников своей Новгородской епархии и тем доставляет нам возможность ясно представлять себе степень этой малограмотности. „Вот приведут ко мне, – пишет он, – (прихожане какой-нибудь церкви) мужика (для его поставления им на ту или другую церковную степень), и я велю дать ему читать апостол, – и он не умеет и ступить; и я велю дать ему псалтирь, а он и по той едва бредёт. И я ему откажу, а они (прихожане) в (своё) извинение (и оправдание) говорят: такая (уж), господине, (наша) земля, не можем найти человека, который бы был горазд грамоте. Они бьют мне челом (о приводимых ими ставленниках): пожалуй-де, господине, вели учить; и я прикажу учить их (сказыванию) ектении, – и он и к слову не может пристать, ты говоришь ему то, а он говорит другое; и я велю учить им азбуку, и они, мало поучившись азбуке, просятся прочь и не хотят её учить”... Об учении детей, приготовлявшихся к духовному званию, их учителями – мастерами Геннадий пишет: „мужики – невежи учат ребят, да только портят их речь (выговор): сначала изучить с учеником вечерню и за это нужно принести мастеру кашу да гривну денег, а за заутреню – тоже и больше того, а за часы – особо, и эти поминки (подарки) сверх платы, за которую порядился (выучить); а отойдёт (ученик) от мастера, и он ничего не умеет только-только бредёт по книге, а церковного порядка ничего не знает”¹⁵⁷ ... В приведённых нами выдержках Геннадий говорит о большинстве ставленников Новгородской области; но от Новгородской области есть полное право заключать и ко всей России. И, следовательно, вот что было большинство священников всей России, современных Геннадию: „только-только бредёт по книге”! Что существовало в рассматриваемое нами время немалое количество священников совсем безграмотных, „изустных”, это не может подлежать сомнению. Об этих, представляющих своеобразный интерес, священниках мы обстоятельно говорили выше¹⁵⁸ .

Чтобы крайняя малограмотность большинства наших священников озабочивала кого-нибудь в высшей церковно-правительственной сфере до конца XV века, это остаётся нам неизвестным. Сколько знаем мы, первый поднял речи об этой малограмотности и о средствах к её устранению сейчас помянутый нами Геннадий, архиепископ Новгородский. Геннадий находил, что единственное средство к устранению малограмотности есть заведение казённых училищ грамотности, в которых дети, готовящиеся к священству, проходили бы обязательно и принудительно полный курс науки грамотности, определяемый им так: „азбука граница истолкована совсем, да и подтительные слова, да псалтыря с следованием накрепко”¹⁵⁹ , т. е. прохождение всех граней или столбцов азбучных складов, изучение слов подтительных и возможно обстоятельное упражнение в чтении по следованной псалтыри. Геннадий делал горячие представления о необходимости заведения училищ великому князю Ивану Васильевичу и митрополиту Симону; но его представления остались без всякого действия и не имели никаких последствий. После архиепископа Геннадия Стоглавый собор постановил завести лучшие училища грамотности для готовящихся к священству, нежели какие существовали дотоле. До тех пор эти последние учились грамоте или у своих отцов – священников или у так называемых мастеров, – мирских людей, занимавшихся обучением грамоте и содержавших для этой цели у себя на домах училища, и так как те и другие учители были малограмотны, то и ученики выходили таковыми же. Стоглавый собор постановил относительно заведения лучших, чем прежде, училищ следующее: „По царскому совету соборно улагаем: в царствующем граде Москве и по всем городам протопопам и старейшим священникам, со всеми священниками и диаконами, избрать, по благословению своего святителя, добрых, духовных, священников и дьяконов и дьяков, женатых и благочестивых, имеющих в сердце страх Божий, могущих и других пользовать, и которые бы грамоте – читать и писать были горазды: и у тех священников и дьяконов и дьяков устроить в домах училища, чтобы священники и дьяконы и все православные христиане в каждом городе отдавали им своих детей на учение грамоте и на учение книжного письма и церковного пения псалтырного и чтения аналойного. И те выбранные священники, и дьяконы, и дьяки учили бы своих учеников страху Божию и грамоте; и писать и петь и читать со всяким духовным наказанием; а наипаче всего берегли и хранили бы своих учеников во всякой чистоте и блюли их от всякого растления, а особенно от скверного содомского греха и рукоблудия и всякой нечистоты. Чтобы они (ученики) вашим, – начинает отсюда собор обращаться со своей речью к самим учителям, – бережением и поучением, пришедши в возраст, стали достойными священнического сана. А учеников бы своих наказывали и учили во святых Божьих церквах страху Божию и всякому благочинию, псалмопению и чтению и пению и канарханию по церковному чину. А учили бы вы своих учеников грамоте столько (столько же хорошо), сколько сами умеете, и силу бы в писании сказывали им по данному вам от Бога таланту, ничего не скрывая, чтобы ученики ваши учили все книги, которые принимает святая церковь, дабы после могли они не только себя, но и других пользовать и учить страху Божию обо всём полезном. Также учили бы вы своих учеников читать и петь и писать, сколько сами вы умеете, ничего не скрывая, но от Бога ожидая мзды, а также и здесь от их (учеников) родителей принимая дары и почести по их состоянию”¹⁶⁰ . Мы вполне привели определение Стоглавого собора об училищах затем, чтобы показать, какой идеал училищ грамотности для кандидатов в священники носился перед глазами митрополита Макария. Идеал этот был самый высокий: по отношению к научной стороне, если можно так выразиться, он мечтал так сказать о грамотных академиях, ибо хотел, чтобы не только хорошо обучали учеников грамоте, но чтобы и делали их книжно-начитанными в церковно-учительных книгах. Затем, он хотел, чтобы ученикам давали возможно хорошее нравственное воспитание. Но если таков был идеал, то дело об его осуществлении поставлено было так, что ему вовсе не должно было осуществиться. Митрополит Макарий не проектирует казённых училищ, а поручает протопопам со священниками пригласить лучших в их городах священников, диаконов и дьяков, чтобы те открыли у себя на домах частные училища и вели в них дело учения и воспитания по указанной программе. Предположенные частные училища могли открыться и существовать только в том случае, если бы для священников, диаконов и дьяков было это выгодно, т. е. если бы родители учеников согласились платить им хорошо. Но этого не могло быть, потому что родители – священники должны были предпочитать плате не только высокой, но и какой бы то ни было, то, чтобы учить детей самим, а родители – миряне предпочитать то, чтобы платить более дёшево прежним учителям. А поэтому и проект новых училищ, начертанный митрополитом Макарием, должен был остаться простой мёртвой буквой деяний Стоглавого собора¹⁶¹ . Архиепископом Геннадием уже провозглашена была мысль о необходимости казённых училищ. Почему митрополит Макарий нисколько не откликнулся на эту мысль, т. е. почему он не сочувствовал ей или почему находил её неисполнимой, ничего, к сожалению, не можем сказать. Если бы предположить, что не сочувствовал по нежеланию взять содержание учителей на свой счёт, то, конечно, это не весьма бы говорило в его пользу; но, как кажется, предполагать о нём этого нельзя (хотя, впрочем, и можно предполагать о епископах, которые присутствовали с ним на соборе).

Относительно состава причтов и относительно занятия мест при церквах священниками и остальными причётниками должно быть сказано следующее:

↓ Пономари не стали чтецами и певцами или дьячками левого клироса, как теперь, а продолжали оставаться только прислужниками церковными, – свещевжигателями и свещеносцами, т. е. зажигателями свеч пред иконами и носителями их пред священниками во время выходов, и ещё кадилоприготовителями и кадилоподавателями¹⁶² . Как таковые, они не знаменовались или не постригались епископами и не были одеваемы от них в малую фелонь (стихарь), вообще не получали причётнического посвящения¹⁶³ , а оставались собственно мирянами. Они не были назначаемы на свою должность епископами, а просто принимаемы были на свои места священниками и прихожанами¹⁶⁴ .

Дьяки или дьячки разделялись на два класса: на не поставленных епископами и на поставленных. У нас вслед за Грецией установился обычай, чтобы дети священников, желавшие идти по следам отцов, что было, как мы говорили, наибольшей частью, и дети мирян, желавшие идти в духовное звание, были допускаемы к дьячествованию в церквах тотчас после того, как приходили в состояние это делать. Т. е. тотчас после того, как приходили в состояние читать и петь в церкви¹⁶⁵ . Эти-то дьяки, начинавшие дьячествовать с детства, пока не искали посвящения епископского, и представляли собой дьяков не поставленных. Очень может быть, что вслед за детьми начинали подобным образом, т. е. без посвящения, дьячествовать у церквей и люди взрослые. У нас, так же как и в Греции, эти не поставленные дьяки носили стрижку волос дьяческую (гуменце, покрытое скуфьёй)¹⁶⁶ . – Основываясь на том, что Владимирский собор 1274г., подтверждая правила канонические, запрещает лицам не освящённым читать апостол и петь прокимен, можно было бы полагать, что эти дьяки допускались у нас только в таких церквах, в которых уже были дьяки поставленные. Но со всей вероятностью нужно думать, что определение собора вместе с каноническими правилами, который оно подтверждает, оставалось у нас, как в отношении к последним было и в Греции, вовсе бездейственным и что наши дьяки были везде, где случится. Те из этих дьяков, которые почему-либо не стремились к священству и навсегда предполагали остаться дьяками, вероятно, навсегда или, по крайней мере, наибольшей частью оставались и без епископского посвящения, потому что не имели в нём нужды. Имели ли они право, подобно дьякам поставленным, переменять места, или же навсегда должны были оставаться при одних и тех же приходах, при которых начали дьячество, сказать не можем; но вероятнее, что последнее, потому что у них не было грамот, на основании которых они могли бы быть приняты в других приходах (хотя с другой стороны – начавшие дьячество в одних приходах без епископских грамот, по-видимому, могли и продолжать его в других приходах без тех же грамот). Те из наших дьяков, которые помышляли о священстве, что́ должно быть разумеемо о решительном их большинстве, по достижению совершеннолетия, каковым полагалось 18 лет возраста¹⁶⁷ , отправлялись к архиереям для поставления. Быв поставлены архиереями и получив от них ставленые грамоты¹⁶⁸ , они могли переменять места, сколько хотели, т. е. сколько находили бы священников и прихожан, изъявлявших желание принять их к себе¹⁶⁹ . Для этого только требовалось, чтобы тотчас по поступлению на всякое место они являли свои ставленые грамоты местным десятинникам¹⁷⁰ .

До́лжно думать, что в священники не ставили прямо мирских кандидатов (с проведением через дьячество и дьяконство в несколько дней), а всегда ставили готовых дьяков, прослуживших на местах более или менее продолжительное время (с несколько дневным проведением через одно диаконство). Дьяк, желавший поставиться в священники, должен был найти приход, в котором бы было праздно священническое место и прихожане которого согласились бы принять его¹⁷¹ . С выборными (записками, приговорами) от прихожан он отправлялся к епископу искать посвящения¹⁷² . Посвящённый епископом и поставленный на место, священник имел такую же свободу переменять места, как и дьяк, с некоторым только ограничением свободы против последнего. Священник, недовольный своим местом и желавший найти себе лучшее место, отправлялся к епископу и испрашивал у него грамоту или перехожую, если предполагал искать места только в своей епархии, или отпускную, если предполагал искать его не только в своей, но и в других епархиях (на официальном языке; грамоты называются: первая – благословенной перехожей, вторая – благословенной отпускной). Нашедши с грамотой праздное место, священник водворялся на нём, – если, конечно, был на него принимаем, – с соблюдением единственно той формальности, что являл грамоту десятиннику). (Так как пошлина за грамоты перехожую и отпускную была одна и та же, – см. ниже, то очевидно, что для всякого священника выгоднее было выправлять вторую грамоту; первая, вероятно, испрашивалась в том единственном случае, когда священник переходил с одного места на другое определённое).

Древнее поучение святительское к новопоставленному иерею увещевает этого последнего: „к ней же церкви поставлен еси, не остави ея во все дни живота твоего разве великия нужи”¹⁷³ ; некоторые митрополиты наши пытались было внушать, что священнику оставлять церковь и к иной преходить не предано святыми отцы, – что „к которой церкви пресвитер поставлен бысть и написан от епископа, тамо должен есть и до живота служити Божью престолу”¹⁷⁴ . Взявшийся быть пастырем стада не должен бросать стада. Но у нас наши обстоятельства, т. е. это множество бедных приходов, принудили отказаться в отношении к священнику от представления о нём как о пастыре, не покидающем стада. До́лжно, впрочем, думать, что при существовании тех же обстоятельств, совершенно так же, как у нас, было и в Греции. Несомненно, что число бедных приходов, было у нас очень велико; а из этого с несомненностью следует и то, что количество безместных священников, бродивших по миру и занимавшихся отыскиванием себе мест, постоянно было у нас очень большое¹⁷⁵ .

Правила канонические требуют, чтобы все без изъятия члены причта и все служащие церкви были единобрачными (Апостол, правило 17, Василия Великого правило 12)¹⁷⁶ . Следовательно, таковыми должны быть и дьячки с пономарями. Что касается до нашей практики в этом случае, то у нас, как кажется, более или менее строго было соблюдаемо каноническое требование в отношении к дьякам и более или менее было нарушаемо в отношении к пономарям. Митрополит Кирилл в деяниях Владимирского собора 1274г. предписывает, чтобы пономари были от чистых, т. е. из единоженцев, и не делает того же предписания относительно дьяков; митрополит Киприан был спрашиваем от монаха Афанасия: можно ли пономарю быть двоеженцем и троеженцем¹⁷⁷ , и не был спрашиваем о дьяке. Это как будто нужно понимать так, что практика сообразная с канонами не подавала в первом случае повода к предписанию, а во втором – к вопросу. Митрополит Зосима, по своему образу мыслей не имевший наклонности заботиться о соблюдении канонов, хотел было дозволить дьякам двоежёнство; но встретил решительный протест себе не только со стороны епископов, но и священников¹⁷⁸ . Однако, перед Стоглавым собором были двоеженцами и троеженцами не только пономари, но и дьяки, на что и было сделано нарочитое указание в вопросах царя. Собор, подтверждая каноны, предписал: „дьяком и пономарем по всем церквам быти единобрачным, а второбрачным дьяком и пономарем не быти по священным правилом”¹⁷⁹ .

Историю вдовых у нас священников и диаконов до начала XVI в. мы излагали выше [см. в 1 половине этого тома стр. 393–394 , стр. 522–523 , стр. 545–548 , стр. 609–610 и стр. 618–623 ]. Св. Пётр, стремясь отвратить соблазн, который причиняли своей жизнью вдовые священники, сделал постановление: если вдовый священник хочет оставаться в миру, то пусть сложит с себя священство; если же хочет сохранить священство, то пусть идёт в монастырь и постригается в монахи. Неизвестно, насколько строго было соблюдаемо постановление св. Петра после его смерти; но митрополит Фотий тотчас по своему вступлению на кафедру нарочитым образом возобновил его, с определённым присоединением к священникам и диаконов, которых подразумевал или не подразумевает св. Пётр¹⁸⁰ . Долго или не долго соблюдавшееся после смерти Фотия постановление совсем перестало быть соблюдаемо к концу XV века: тогда оно было торжественно восстановлено и утверждено приговором собора 1503г.. Стоглавый собор тем окончил нашу историю за рассматриваемое нами время, что со всей решительностью подтвердил соборный приговор, состоявшийся за полстолетия до него¹⁸¹ . При этом митрополит Макарий в одном из своих частных указов предписывает ту льготу в пользу вдовых священников и диаконов, что если у которого из них будет сын или брат или зять или племянник, то в случае достоинства один или другой из этих должен быть ставим на его место¹⁸² .

К составу причтов принадлежали у нас просфоропёки или просвирни, которые были рассматриваемы у нас как преемницы древних диаконисс. От них было у нас требуемо, чтобы они были вдовами после первого брака, а не после второго или третьего¹⁸³ . В XIII веке у нас ещё было довольно обычно, чтобы заключаемы были гражданские браки без церковного венчания; епископ Сарайский Феогност спрашивал Константинопольский патриарший собор, что если женщина, оставшаяся вдовой после такого брака, будет иметь чистое житие или пострижётся в черницы, то можно ли ей печи просфоры, и получил ответ: если приняла покаяние от отца духовного и будет стара, то можно¹⁸⁴ .

Стоглавый собор сделал свои предписания относительно просфоропёк, именно следующие: „проскурницам быти чистым вдовам единобрачным, а не второбрачным, а поставляются (в свою должность) от четырехдесяти лет и от пятидесяти лет”; затем, против обычая в то время весьма распространённого: „а черницам у мирских церквей в проскурницах не быти”¹⁸⁵ .

(О незаконном совершении просфоропёками некоторых действий проскомидийных, см. ниже в отделе о богослужении¹⁸⁶ . [Ср. 1 половины I тома стр. 470 ].

В рассматриваемое нами время средства содержания высшего духовенства или архиереев разделялись на два класса: во-первых, средства содержания самих архиереев; во-вторых, отдельно от них средства содержания их чиновников.

Средства содержания самих архиереев разделялись также на два класса и именно были: во-первых дани и пошлины с низшего духовенства и с мирян епархий; во-вторых, недвижимые имения, состоявшие из сёл или усадеб с хозяйственными заведениями и из оброчных земель, населённых крестьянами.

При учреждении епархий вслед за введением христианства св. Владимир назначил на содержание епископов десятину с князей и с частных людей. Десятина с князей, по установлению св. Владимира, должна была состоять: во-первых, из десятой части дохода, который они получали со своих сёл или со своих частных хозяйственных имений; во-вторых, десятой части оброков, которые они получали с податного населения, и в-третьих, – десятой части судебных штрафов и пошлин, которые шли им с дел уголовных и гражданских. Из этих трёх видов княжеской десятины спустя с небольшим столетие после св. Владимира мы не находим как обязательно платимой князьями епископам десятины с имений (I том 1 половина, стр. 423/514 ); а князья, учреждавшие у себя в уделах новые епархии ещё спустя небольшое время после сейчас указанного небольшого времени, – в половине XII века, не предоставлялось епископам и десятины от судебных штрафов и пошлин, предоставляя им одну только десятину от даней (ibid.). Таким образом, после половины XII века княжеская десятина епископам состояла из десятой части оброков с податного населения. Относительно десятины с частных людей нам известно то, что в половине XII века обязывались платить её епископам частные вотчинники, имевшие частно податных им людей, и именно – подобно князьям платить десятую часть с получавшихся ими оброков¹⁸⁷ . Первая десятина или с оброков княжеских отделена была в особую подать, и епископы взимали её сами посредством своих особых чиновников – десятинников.

После нашествия Монголов мы не находим ни десятины, как особой подати, взимаемой епископами с княжеских оброчных людей, ни десятины с частных вотчинников, но взамен обеих находим подворную подать, которая берётся епископами с оброчных людей как княжеских, так и частно-вотчинничьих, а также со всех людей и необрочных, или которая берётся ими со всех вообще мирян, и размеры которой – с людей оброчных далеко не десятая часть оброков, а с людей необрочных – далеко не десятая часть доходов. Как случилось это превращение десятины с оброков (княжеских и частно-вотчинничьих) в подать значительно низшую и вместе с тем как случилось прямое обложение податью и всех неподатных людей, положительных сведений и указаний относительно этого мы не имеем совершенно никаких. Представляется вероятным думать, что причиной случившегося превращения были именно Монголы. При своём первом нашествии они страшным образом опустошили наше отечество, так что народ должен был на некоторое время крайне обеднеть. Вместе с тем явилась необходимость наложить на него новую подать для уплаты выходов татарских или для платы дани хану Золотоордынскому, а также для содержания его чиновников, живших в самой России (баскаков). Эти два обстоятельства и могли побудить князей к тому, чтобы значительно сократить подать, платившуюся епископам податным населением, и превратить её из десятины в нечто значительно меньшее. Что касается до распространения подати на людей и неподатных, то это последнее вероятно понимать как следствие нашего сокращения: епископы согласились на то, чтобы была сокращена подать им с людей податных, но в свою очередь они могли искать некоторого вознаграждения в том, чтобы подать была распространена на людей и неподатных. (Весьма вероятно, что в отношении к людям податным было сокращение подати и вместе с тем её уравнение. Податные княжеские люди платили епископам десятину в виде особой подати; но десятину с податных людей, живших на землях частных вотчинников, епископы должны были получать от самих вотчинников, а эти последние могли платить её весьма неисправно или и совсем не платить. Сокращая подать со своих податных людей, князья обязательно наложили её и на податных людей, живших на землях частных вотчинников, предоставив взимать её самим епископам помимо вотчинников)¹⁸⁸ .

Не знаем, с согласия князей или без их согласия, но подать была распространена епископами не только на всех без изъятия мирян, но и на всё низшее духовенство, и при том на духовенство не только как подать подворная, но и как подать поземельная. А, таким образом, до-монгольская десятина или подать с населения податного в размере десятой части оброков, платившихся этим населением князьям и частным вотчинникам, после нашествия Монголов является в виде подворной, значительно низшей, чем десятина, подати со всех без исключения мирян, а также в виде подворно-поземельной подати и со всего низшего духовенства.

Как именно велика была в рассматриваемое нами время подать, сменившая собой до-монгольскую десятину, относительно этого мы, к сожалению, пока не имеем сведений за всё наше время¹⁸⁹ . Первые сведения, которые мы имеем, относятся только уже к половине ΧVΙΙ века, будучи находимы в грамоте патриарха Иоасафа к Псковскому архиепископу Арсению от 1667г. Архиепископ обращался к патриарху со спросом относительно обложения данью духовенства и мирян своей епархии, и патриарх отвечал архиепископу, что в его патриаршей области, по указу великого государя – царя, духовенство и миряне обложены данью в 1651г. следующим образом: „с попова двора по четыре деньги, с дьяконова по две деньги, с дьячкова и с понамарева и с просвирницына и с бобыльских (находящихся на церковной земле) по деньге с двора, с боярских и княженецких, с дворянских и с детей боярских и государевых дворцовых сел с прикащиков по шти (шести) денег с двора, с посадских людей, с старостиных и целовальниковых и с крестьянских по четыре деньги с двора, с казачьих и стрелецких и с пушкарских по две деньги с двора, с бобыльских и боярских деловых людей по деньге с двора; с (церковных)¹⁹⁰

бортных ухожеев и с рыбных ловель и с бобровых гонов с знамени (с участка) по три алтына с деньгою; с церковныя земли – с пашни с четверти по три деньги, с сенных покосов по две деньги с копны”¹⁹¹ .

XVII век – время слишком далёкое от нашествия Монголов, но пока мы принуждены довольствоваться только этими поздними сведениями и делать от них к предшествующему времени только общие, самого неопределённого свойства, заключения. Нельзя представлять себе дела так, чтобы размеры подати, установленные после нашествия Монголов, в последующее время постепенно уменьшались, ибо для такого их уменьшения, т. е. для такого их сокращения князьями, мы не укажем в обстоятельствах последующего времени никаких поводов; но необходимо представлять себе дело так, что размеры подати, установленные после нашествия Монголов, или постоянно оставались одни и те же или – что гораздо вероятнее – постепенно с неизвестной быстротой возвышались. Следовательно, имея положительные сведения о размерах подати в половине XVII в., мы должны думать, что они были или те же самые и во всё предшествующее время или – как то должно быть принимаемо за более вероятное – что они были меньшими и именно – чем далее назад, тем более меньшими. И в половине XVII в. размеры подати были очень невелики; следовательно, если мы примем, что – чем далее назад, тем они должны быть представляемы меньшими, то в первоначальном их виде, как они установлены были после нашествия Монголов мы должны представлять их себе весьма малыми. Удовлетворительным объяснением не невероятного факта, что до-монгольская десятина вдруг превращена была в подать крайне малую, будет именно то, что после страшного разгрома Татар народ оказался в положении совершенного нищего.

К сейчас сказанному нами о малых размерах подати должна быть, однако, сделана некоторая оговорка. Мы сообщили её размеры, какие в половине XVII века она имела в патриаршей области. Но из позднейшего времени мы имеем свидетельства, что епархиальные архиереи взимали её „с прибавкою”·против патриархов¹⁹² , т. е. самовольно увеличивая её против последних. Что было в позднейшее время, то со всей вероятностью нужно думать и обо всём раннейшем времени.

В старое время податное население было у нас подвижно, так как крестьяне представляли собой не позднейших крепостных людей, а свободных арендаторов, имевших волю переходить с одной земли на другую. Вследствие этого количество домов в сельских приходах могло у нас в старое время ежегодно значительным образом изменяться, то прибывая, то убывая. Между тем, архиерейская дань с приходов взималась не таким образом, чтобы ежегодно брать только с каждого наличного дома прихода (с „живущего”, как выражались тогда), а иначе. В определённые, неизвестные нам, сроки или, может быть, и через неопределённые и произвольные промежутки времени производилась архиерейскими детьми боярскими подворная опись приходов и составлялись окладные книги¹⁹³ . По этим окладным книгам, как по нынешним ревизским сказкам, и взималась архиерейская подать, т. е. после составления окладных книг прибывало или убывало количество домов в приходе до составления новых окладных книг. Во всё время приход должен был платить дань с того количества домов, которое значилось в нём по книгам¹⁹⁴ . Так как при этом способе взимания дани одним приходам, по причине убыли в них домов, могло оказываться тяжко, а другим приходам, вследствие прибыли домов, легко: то весьма вероятно, что между приходами десятин, как платёжных округ, было производимо домашнее уравнение. Т. е. что между приходами десятин домашним образом ежегодно или, по крайней мере, через небольшие сроки производилась такая раскладка подати, которая бы соответствовала наличному или действительному количеству домов каждого прихода. Подать с приходов собирали десятинники; но при этом действующими лицами со стороны духовенства являются поповские старосты или выборные священники. Нужно думать, что именно эти старосты и производили нашу уравнительную раскладку податей между приходами.

Относительно собирания дани десятинниками не до́лжно представлять себе дела так, чтобы они лично взимали её с каждого дома во всех приходах своих десятин: это было бы для них невозможно. В приходах подать собиралась самими их священниками и от последних уже она получалась по окладным книгам десятинниками¹⁹⁵ .

Наша подать с мирян епархий, а с мирянами и с низшего духовенства, заменившая собой до-монгольскую десятину, называлась: или просто данью, каковое название было её собственным и усвоенным ей названием, в отличие от другой дани, о которой сейчас ниже, или же данью петровской и без существительного петровским (в именительном, средний род – петровское), так как собиралась в Петровы дни¹⁹⁶ .

Мы говорили выше, что в Греции была наложена архиереями подать как на мирян епархии, так и на представителей низшего приходского духовенства – священников. У нас в России приходские священники с диаконами были обложены не одной податью, а двумя податями. Относительно подати подворной, о которой мы говорили сейчас, священники не только с диаконами, но и с дьячками и пономарями, присоединены были к мирянам как бы для порядка, хотя при этом они должны были платить не только подворное, как миряне, а ещё и поземельное, если при церкви была земля; но со священников с диаконами, без дьячков и пономарей, взималась у нас архиереями ещё и другая подать, – подать так сказать собственно священническо-диаконская. Архиереи обязаны ежегодно объезжать свои епархии; содержать архиереев во время этих объездов считалось в древнее время обязанностью священников. У нас в России, может быть, и объезжали архиереи свои епархии весьма неаккуратным образом некоторое первое время; но потом, вследствие обширности наших епархий и непроездности наших дорог, они совсем оставили это обыкновение¹⁹⁷ . Однако, оставив обыкновение объезжать епархии, архиереи наши не простили священникам тот расход, к которому последние обязывались бы в случае объездов; расход этот они превратили в ежегодную подать со священников с диаконами, которая называлась сборным и данью рождественской, а в Новгородской области подъездом, и для собирания которой они ежегодно посылали от себя особых светских чиновников, называвшихся заездчиками¹⁹⁸ . Митрополит Кирилл III в деяниях Владимирского собора 1274г. запрещает епископам брать со священников нашу подать, угрожая им в противном случае отлучением. Но запрещение осталось без всякого действия. В договорной грамоте Василия Дмитриевича с митрополитом Киприаном постановляется, что сборного брать митрополиту по шести алтын с церкви [см. в первой половине этого тома стр. 328 ]. Так как позднейшие известия дают нам знать, что подъезд не со всех священников был взимаем в одинаковом размере, а смотря по величине прихода, то в постановлении Василия Дмитриевича должно быть подразумеваемо, что подать имела так раскладываться между отдельными священниками, чтобы выходило по шести алтын с церкви на круг. За дальнейшее время мы обладаем некоторыми сведениями о размерах подати в епархии Новгородской. В самой области Новгородской бралось архиепископами подъезда в половине ΧVΙ века: со священника или священников церкви, имевшей прихода 147 обеж, – пять гривен Новгородских¹⁹⁹ , а со священника церкви, имевшей прихода 50 домов, доставлявших дохода в год по три рубля московских, – гривна московская, с включением в то число пошлины, которая называлась благословенной куницей и о которой сейчас ниже; в области Псковской перед архиепископом Геннадием (1484–1504) подъезда бралось столько, чтобы с каждого священника и с каждого диакона приходилось, с включением той же благословенной куницы, по гривне с четвертью; а архиепископ Геннадий прибавил на каждого священника и диакона по три деньги с тремя четвертями²⁰⁰ .

Со сборным или подъездом, как мы сейчас дали знать, соединялась ещё особая пошлина епископам со священников и диаконов, называвшаяся благословенной куницей. При существовавшей для священников и диаконов свободе переходить с прихода на приход, они очень часто могли меняться на последних. Вследствие этого считалось долгом епископов, чтобы они при своих ежегодных объездах епархий удостоверялись в законности каждого священника и диакона через осмотр их грамот и после этого благословляли и подтверждали каждого из них на его месте. За это действие благословения и подтверждения, которое совершали бы епископы, объезжая епархии, и которого они не совершали, не объезжая епархии, – осмотр грамот они возложили на десятинников, – и была взимаема ими со священников и диаконов наша пошлина. Как дополнение к сборному или подъезду она и взималась вместе с ним, в качестве как бы его части. На основании некоторых указаний, нужно думать, что она взималась со священников и диаконов не по соображению с доходностью приходов, а со всех без изъятия одинаковая²⁰¹ . Об её размерах мы пока совсем не имеем сведений.

Не может подлежать сомнению, что до половины XVI века, как и после, что мы знаем достоверно, епископы позволяли себе то злоупотребление в отношении к даням с мирян и с духовенства, чтобы взимать их в бо́льшем размере, нежели в каком во всякое данное время было положено взимать их и нежели в каком они взимались в митрополии²⁰² . На этом основании следовало бы ожидать, что Стоглавый собор, отвращая возможность злоупотреблений на будущее время, точно обозначить в своих определениях законный размер даней, как это и по той же причине он делает с размером пошлин. И, однако, собор вовсе не прописывает у себя точным образом этого законного размера даней, ограничиваясь в этом случае только общим увещанием к епископам, чтобы они не замышляли ничего нового против установленного прежде²⁰³ . Чем объяснять себе это опущение, не совсем для нас понятно. Как бы то ни было, но в интересе историческом нельзя весьма не пожалеть, что оно имело место.

Не позаботившись почему-то нарочитым образом о предотвращении злоупотреблений касательно наложения податей (окладывания или обложения ими), собор позаботился о предотвращении злоупотреблений касательно их взимания. Так как от десятинников и от заездчиков, которые собирали подати дотоле, была в том, по словам собора, священникам и диаконам нужда и продажа велика: то он постановил, чтобы на будущее время собирали подати не эти архиерейские чиновники, а десятские священники с земскими старостами и целовальниками, которым прикажет царь²⁰⁴ .

Пошлины²⁰⁵ , взимавшиеся епископами с духовенства и мирян, были следующие:

1. Пошлина за поставление в диаконы и в священники. На Владимирском соборе 1274г. Митрополит Кирилл предписал, чтобы от поставления в диаконы и в священники, от обоего, было взимаемо нашей пошлины по семи гривен серебра (1 половина тома стр. 69–70 ). Уничтоженная было собором 1503г. (ibid. стр. 612 ) и более или менее вскоре после него восстановленная, пошлина определяется Стоглавым собором в таких размерах: за поставление в диаконы и вместе во священники – рубль московский да благословенная гривна; за поставление в диаконы – полтина да благословенная гривна; за поставление готового диакона в священники – то же, что за поставление в диаконы, т. е. полтина же да благословенная гривна²⁰⁶ . Митрополит Кирилл ясно даёт знать в своём определении, что до его времени пошлина взималась у нас в бо́льших размерах, нежели какие назначает он; а из определения Стоглавого собора то же самое до́лжно заключать относительно времени, ему предшествовавшего. Замечательно, что в наших узаконениях не назначается никакой пошлины за поставление в дьяки, тогда как в Греции она полагалась. Очевидно, что семь гривен митрополита Кирилла должны быть принимаемы за соответствующее семи золотым монетам, которые в Греции положено было взимать за поставление в священники; а поскольку там эти семь монет разделялись так, что одна взималась за поставление в дьяки и по три за посвящение в диаконы и в священники, т. е. четыре за поставление из мирян в диаконы и три из диаконов в священники: то ясно, что узаконение митрополита Кирилла должно быть понимаемо как предписывающее взимать: за поставление из дьяков в диаконы четыре гривны и за поставление из диаконов в священники три гривны. Благословенная гривна, которую присоединяет Стоглавый собор к священническому рублю и диаконской полтине и которая явилась неизвестно когда, – очень может быть, что ещё и до собора 1274г., представляла собой пошлину архиерею за ставленную грамоту, которой он благословлял священника или диакона на известный приход. Мы помещаем нашу пошлину в числе (и во главе) пошлин, принадлежавших самим архиереям; но до́лжно думать, что она принадлежала им только отчасти, именно – что пока существовали при архиереях соборы пресвитеров – клирошан, они делились ею с этими последними, а потом стали делиться с причтами своих кафедрально-соборных церквей²⁰⁷ .

2. Пошлина от прихожих и отпускных грамот священникам и диаконам, о которых мы говорили выше. О размерах этой пошлины мы не встречаем известий ранее Стоглавого собора. Этот последний назначает от тех и от других грамот и как священнических, так и диаконских одинаковую пошлину – полтину московскую²⁰⁸ .

3. Пошлина от епитрахильных и орарных („уларных”) грамот вдовым священникам и диаконам, которые, не желая идти в монахи, оставляемы были при церквах на дьяческой должности (см. выше и в первой половине тома стр. 619 ). Стоглавый собор предписывает, чтобы с этих грамот не брать ничего кроме писчего алтына и печатного алтына, т. е. кроме платы за их написание и за их снабжение казённой печатью²⁰⁹ . Но и самый собор даёт знать и имеем мы исторические свидетельства, что прежде него была взимаема пошлина и за эти грамоты²¹⁰ .

4. Пошлина от настольных грамот архимандритам и игуменам. До Владимирского собора 1274г. епископы взимали с поставляемых в игумены (архимандритов тогда ещё было очень мало) пошлину, которая называлась „посошным” и которую собор запрещает [см. в первой половине тома стр. 70–71 ; см. также стр. 416 ]. Размер нашей пошлины, которая, очевидно, есть переименованное и видоизменённое продолжение посошного, Стоглавый собор определяет: „от настольных грамот архимандричьих и игуменских имати по рублю московскому”²¹¹ .

5. Соборная куница²¹²

или дар, принос, поклонное, от священников и архимандритов с игуменами епископам, когда первые являлись к последним на их ежегодные соборы, имевшие место в сборное воскресенье. Владимирский собор 1274г. запрещает епископам „сбирать некако сбирание от властель церковных, егда собирают они божественные соборы”; но запрещение и в этом случае, как и в других, было бездейственно и поклонный дар под нашим названием соборной куницы оставался обязательным до позднейшего времени. О размерах его мы ничего не знаем. Вероятно, что в пределах, возможных для дара, он имел размеры произвольные, различные не только в разных епархиях, но и у разных архиереев одной и той же епархии.

6. Пошлина с тарханных жалованных грамот приходским церквам, которыми причты церквей на известные года освобождались от архиерейских податей или которыми они на известные годы облегчались им, о чём мы сказали выше ( стр. 98, примечание 1 ). О размерах пошлины за рассматриваемое нами время не имеем сведений, а в конце XVI в. архиепископами Новгородскими взималось её девять алтын²¹³ .

7. Венечная пошлина или пошлина за письменные дозволения на совершение браков, дававшиеся епископами священникам через посредство десятинников и называвшиеся венечными знамёнами (от того, как следует думать, что бланки, на которых писались дозволения, выдавались от архиереев скреплёнными, знаменанными, их архиерейской казённой печатью). Стоглавый собор свидетельствует, что его сведения о пошлине не простирались далее Ивана Васильевича III и что со времени этого государя она взималась в размере: с первого брала алтын, со второго – два алтына, с третьего – четыре алтына²¹⁴ . Царь Иван Васильевич, вероятно, имея в виду притеснения, которые могли делать десятинники людям, устроявшим браки, как кажется, желал было уничтожить эту пошлину; но собор сделал ему представление²¹⁵ , что знаменные грамоты, за которые берётся пошлина, выдаются священникам для того, чтобы они не венчали браков в кумовстве, в сватовстве, в роду и в племени, – и государь согласился оставить её, утвердив на будущее время её прежний размер, который мы указали сейчас. Пошлина эта не вся сполна шла архиереям: жителям городов выдавали венечные знамёна не десятинники, а городские соборные причты, которые на себя брали и пошлину.

8. Почеревная пошлина, представлявшая собой штраф с девиц и с вдов, приживавших детей (или хотя даже и не приживавших детей, но ведших жизнь явно блудную)²¹⁶ . В каких размерах взималась эта пошлина, упоминаемая ещё мнимым уставом Ярославовым, в рассматриваемое нами время, не имеем сведений. В половине XVII в. в Новгородской епархии бралось её по полтине²¹⁷ .

9. Похоронная пошлина, взимавшаяся с похоронных памятей, которые выдавались на погребение людей, умерших скоропостижно²¹⁸ . О размерах нашей пошлины в рассматриваемое нами время также не имеем сведений. При патриархе Филарете бралось её в патриаршей области гривна²¹⁹ , а в половине XVII в. в Новгородской епархии – полтина²²⁰ .

Другое средство содержания архиереев, кроме даней и пошлин с низшего духовенства и мирян епархии, представляли собой недвижимые имения, которые состояли из двух классов – из сёл или усадеб с хозяйственными заведениями и из оброчных земель, населённых крестьянами.

О недвижимых имениях архиереев за рассматриваемое нами время мы можем сказать ещё менее того, что сказали о них за период до-монгольский (1 половина I тома стр. 433/519 sqq), почти что ничего. Несомненно, что те и другие имения у всех архиереев были; несомненно, что первые имения по мере течения времени расширялись, а вторые умножались, но положительных сведений относительно этого, и что именно представляли собой те и другие имения к половине XVI века мы не имеем никаких²²¹ . Заключая от монастырей, которые, по уверению одного иностранца, в половине XVI века владели третьей частью земель всего государства²²² , можно было бы думать, что у архиереев было очень большое количество земель населённых или занятых крестьянами. Но заключение к архиереям от монастырей было бы неосновательно: в монастыри жертвовали земли, населённые крестьянами, на поминовение самих себя, своих родителей и своих родов, а жертвовать те же земли архиереям не имели этого побуждения. Стоглавый собор даёт только знать, что у архиереев были нашего класса вотчины, и даёт это знать, во-первых, тем, что предоставляет епископам в случае кривосудия их бояр и дворецких отписывать у последних данные им поместья²²³ ; во-вторых, тем, что запрещает архиереям отдавать казённые их деньги и казённый их хлеб в росты и в наспы крестьянам, живущим на их землях, приказывая ссужать их деньгами и хлебом без ростов и без наспов²²⁴ . Что у некоторых архиереев было весьма достаточно нашего класса вотчин, об этом следует заключать из того, что имели охоту идти к ним на службу очень родовитые люди, следовательно, что архиереи имели возможность испомещать их как следует²²⁵ ; а что у всех архиереев было вотчинами нашего класса не бедно, об этом следует заключать из того, что по имеющимся на них обличениям они жили очень роскошно²²⁶ .

[О митрополите Петре известно, что он, „наследовав от Владимирских епископов владения, увеличил их количество новыми приобретениями. Он купил город Алексин с волостями и сёлами, с реками и озёрами, с бортными уходами и со всеми угодьями, что исстари тягло к городу. При нём и при его преемнике Феогносте кафедре „даваны села” около Владимира и Москвы. При митрополите св. Алексие принадлежали кафедре „земли и воды, дома, огороды, винограды, мельницы, – между прочим, сёла и земли Луховские (в нынешней Костромской губернии), Сенежские (во Владимирской губернии), земельные владения „извечных митрополичьих монастырей Константиновского и Борисоглебского и с селы”, село Черкизово и некоторые другие купленные им сёла, указываемые в его духовном завещании. Митрополит Киприан, любивший жить в тихих сельских местах и охотно следивший за земледельческими работами, владел, кроме унаследованных от своих предместников земель, сёлами Голенищевым и Селятиным около Москвы, которые были любимым его местопребыванием, променял город Алексин на Карашскую волость или слободу Святославль около Ростова, получил для своего домового Благовещенского монастыря озёра, роздерти, пески, пустоши и т. д. Преемственно следовавшие за ним в XV и XVI вв. митрополиты, почти все, постепенно, в большем или меньшем количестве увеличивали наследованные ими от своих предшественников владения кафедры. Особенно значительны были приобретения митрополитов Фотия, Ионы, Филиппа I, Геронтия, Симона, Варлаама и Даниила, хотя и другие митрополиты заботились об умножении земельных богатств кафедры”²²⁷ .

[Кроме всего этого архиереи имели ещё одну статью дохода: они ростовщичали, отдавая деньги в рост; от начала XVI в. имеем свидетельство, что этим занимались и сами митрополиты²²⁸ . Это же утверждает и Вассиан Косой в своих обличениях русских епископов, говоря, что они столько же немилостиво поступали с должниками, как и всякие другие ростовщики]²²⁹ .

Своих епархиальных административно-судебных чиновников архиереи должны были содержать сами, не получая на это особых или специальных средств от правительства. Они содержали этих чиновников так, что отчасти уступили им некоторые из своих пошлин, а отчасти создали им новые пошлины за счёт низшего приходского духовенства, и что затем отчасти, может быть, платили им и прямое жалованье из своих доходов, а что главнейших между ними испомещали на своих вотчинах.

Собственные пошлины, уступленные архиереями на содержание чиновников, были: часть пошлин за поставление в диаконы и в священники, все пошлины судебные и пошлина за антиминсы в церкви; пошлины вновь созданные были: канцелярские пошлины с разных административных бумаг и прямые, временные и ежегодные, пошлины с низшего духовенства, особые от податей, взимавшихся на самих архиереев.

Пока существовали при архиереях соборы пресвитеров-клирошан, они имели статьями своего дохода: бо́льшую или меньшую часть пошлин от поставления в диаконы и в священники (а другая часть самим епископам, см. выше), бо́льшую половину пошлин судебных²³⁰

(а о другой части сейчас ниже) и пошлину от антиминсов²³¹ . При этом относительно наместников нужно думать, что они, как принадлежавшие к составу клирошан, получали ту же клирошанскую долю, но только в размере большем против других.

После того, как исчезли при архиереях пресвитерские клиросы и место епархиального судьи при них заняли светские бояре, средством содержания этих последних стала та бо́льшая половина судебных пошлин, которую прежде получали клиросы.

При наместниках, как судьях, и при заступивших в том же качестве их место боярах, состояли помощниками тиуны и находились канцелярские чиновники – дьяки с подьячими. Эти последние в первом и во втором случае получали себе в содержание ту меньшую половину пошлин, которая, как их часть, в первом случае не взималась клиросами, а во втором боярами²³² .

Что касается до размера судебных пошлин, то относительно продаж или штрафов за дела уголовные мы вовсе не имеем сведений, а относительно пошлин с тяжб гражданских имеем положительные сведения за время, начиная со второй половины XV века: Новгородская судная грамота 1471г.²³³ и после неё Стоглавый собор²³⁴ предписывают брать с судного рубля гривенную пошлину.

Для Московского митрополичьего тиуна, как для полицейского чиновника, а с ним, может быть, и для других архиерейских тиунов, как для таковых же чиновников, создана была пошлина за его надзор над приезжим в Москву духовенством, о чём мы говорили выше. Выдавая приезжим священникам знамёна или записки с дозволением служить им у московских церквей, он брал с них пошлины за месяц дозволения по десяти денег и по два алтына (а кто нанимался служить без доклада ему, с тех брал промыта или штрафа по два рубля. Так как священники, желавшие наниматься служить, сходились на Ильинский крестец, то и пошлина называлась крестцом)²³⁵ .

Судебные чиновники служебные, – так называемые недельщики, получали свои особые пошлины, называвшиеся хоженым и езженым, смотря по тому, ходили они по судебным делам в городе или ездили в уезд²³⁶ .

Как средство содержания для административных чиновников исполнительных, – для казначеев и дьяков с подьячими нашей области, созданы были канцелярские пошлины с административных бумаг, которые разделялись на временные или случайные и на ежегодные или постоянные.

Временные грамоты, выдававшиеся священникам и диаконам, каковы – ставленые, перехожие и отпускные, епитрахильные и орарные, льготные или тарханные, писались подьячими, „приписывались” или подписывались (скреплялись) дьяками и утверждались через приложение архиерейской печати казначеями. За одно, за другое и за третье и обязаны были они платить пошлины дьякам с подьячими и казначеям. Не без вероятности можно думать, что размер этих пошлин был у архиереев более или менее произвольный. Когда Стоглавый собор, определяя выдавать беспошлинно епитрахильные и орарные грамоты вдовым священникам и диаконам, приказывает только брать за них дьякам и подьячим писчий алтын и казначеям печатный алтын²³⁷ , то, как кажется, нужно понимать его так, что он назначает те же дьяческо-подьяческую и казначейскую пошлины и за ставленые, перехожие и отпускные грамоты. Относительно пошлин, взимавшихся с льготных или тарханных грамот, часть из которых шла ещё дворецким архиерейским, мы имеем сведения не за рассматриваемое нами время, а за конец XVI века. В конце XVI века в Новгородской епархии взималось пошлин за эти грамоты: печатного – алтын, дьячих пошлин – восемь алтын и восемь денег и дворецкому алтын²³⁸ .

Ежегодные подати, платившиеся духовенством архиереям, с одной стороны, принимались казначеями и записывались в книги дьяками с подьячими, а с другой стороны – по отношению к плательщикам очищались расписками или квитанциями, которые писались – подписывались вторыми и припечатывались первыми, и духовенство обязано было платить за это ежегодные пошлины казначеям и дьякам с подьячими. Первая пошлина называлась казёнными алтынами или казённой платёжной пошлиной, вторая пошлина – дьячей пошлиной и писчим или записным, но в актах наибольшей частью обе пошлины соединяются в одно место и называются казёнными пошлинами. Сколько платилось этих казённых пошлин казначеям и дьякам с подьячими в рассматриваемое нами время, не имеем сведений; но в конце XVI – начале XVII века их платилось в патриаршей области и некоторых епархиях полчетвёрта алтына с церкви, а в других епархиях по четыре алтына с церкви²³⁹ .

Знаменные грамоты для венчания браков составляли ежегодную потребность приходов. Но за их написание и припечатывание также взимались писчая и печатная пошлины. Относительно их размера в нашем случае мы имеем то указание из начала XVII в., что знаменных или венечных пошлин архиерею взято 4 рубля, 26 алтын, 4 деньги, а писче – печатной пошлины 1 рубль, 28 алтын, 4 деньги²⁴⁰ .

Относительно средств содержания уездных наместников, где они были, мы ничего не можем сказать положительного. Представляется вероятным думать, что пока эти наместники были из духовных и имели при себе клиросы, они пользовались с клиросами теми же доходами, что кафедральные клиросы со своими наместниками (причём относительно доли самого наместника нужно подразумевать то же самое, что относительно доли кафедрального наместника), а когда стали светскими, начали пользоваться теми же доходами, что светские бояре – судьи при архиереях. Но так как от суда уездных наместников было право апелляции к суду самих архиереев и, следовательно, кафедральные клиросы с наместниками, а потом бояре – судьи имели ещё пошлины от судебных дел апелляционных, то доходы уездных наместников – духовных с клиросами и светских без клиросов должны быть представляемы настолько меньшими сравнительно с доходами соответствующих им лиц кафедральных, насколько могло быть пошлин от апелляционного суда²⁴¹ .

Как средство содержания местных административных чиновников – десятинников были созданы ежегодные пошлины – подати им с низшего приходского духовенства, и при том не одна пошлина – подать и не две, как самим архиереям, а более того. Великий князь Василий Дмитриевич в своей договорной грамоте с митрополитом Киприаном признаёт законным на будущее время три ежегодные пошлины десятинникам с приходского духовенства: въездное, рождественское и петровское. В позднейшее время они взимали с духовенства четыре ежегодные пошлины: то же въездное, называвшееся въезжим и въездом, явленную куницу с грамотой, осенний проезд и кормы. Въездное или въезжее и въезд Василия Дмитриевича и позднейшего времени была пошлина десятинникам, которая платилась им духовенством при их въезде на десятины или при занятии ими своих мест, что, как мы говорили выше, случалось ежегодно. Рождественское и петровское Василия Дмитриевича, очевидно, были пошлины десятинникам, платившиеся им духовенством в Рождество Христово и в Петров день. Позднейшая явленная куница с грамотой значила то, что при наезде десятинников на их места священники и диаконы обязаны были являть им свои грамоты, о чём мы говорили выше, и что при этом сверх въезжего и особо от него они и платили пошлину, которая называлась нашим именем. Осенний проезд значил пошлину, которая платилась духовенством десятинникам при их осеннем проезде по десятинам или при их осеннем объезде последних. Кормы, как с весьма большой вероятностью нужно думать, представляли собой соединение в одно двух пошлин Василия Дмитриевича – рождественского и петровского. Княжеские наместники, как нам известно, взимали с жителей своих наместничеств три ежегодные „корма”, как свои пошлины: въезжий, рождественский и петровский²⁴² . Этим трём кормам соответствуют три десятинничьи пошлины грамоты Василия Дмитриевича, а, следовательно, можно полагать, что и значили то же самое. Но если так, то очевидно, что исчезнувшие два корма грамоты Василия Дмитриевича должны быть разумеемы в позднейшем неопределённом „кормы”. Василий Дмитриевич в своей договорной грамоте с митрополитом Киприаном постановляет, что десятиннику за все три его пошлины брать в год по шести алтын с церкви; а относительно размера четырёх пошлин дальнейшего времени пока не имеем сведений. Как бы то ни было, но не может подлежать сомнению, что если узаконенный размер пошлин был и не слишком высок, то десятинники вовсе не сообразовались с ним и старались самым настойчивым образом вымогать из духовенства столько, сколько могли. Человеку предоставлялось кормление на один год с тем, чтобы потом, до новой очереди, он несколько лет служил архиерею даром естественно, что он изо всех сил должен был стараться о том, чтобы как можно более накормиться. С какой истинно монгольско-татарской энергией старались кормиться десятинники видно из того, что, по свидетельству царя Ивана Васильевича в его вопросах Стоглавому собору, от их грабежей многие церкви стояли пусты без священников²⁴³ .

Итак, дело с содержанием своих административно-судебных чиновников архиереи наши устроили таким образом, что в значительной степени возложили содержание на низшее приходское духовенство. Не для истории содержания чиновников, а для истории податности (пошлино-платёжности) низшего духовенства, должно быть к сказанному прибавлено, что архиереи до такой степени сделали это духовенство предметом кормления для своих светских служилых людей и для всей своей служебной челяди, в какой только было это возможно²⁴⁴ .

(((112 Не было никакой нужды в том, чтобы две архиерейские дани были собираемы двоими особыми чиновниками, т. е. десятинниками и заездчиками, ибо обе они могли быть собираемы одними первыми. Но („я понесу ваш зонтик, а он понесёт вашу палку”) был некоторый предлог создать место кормления для светских служилых людей, и оно было создано в должности заездчика, которому как мнимому административному чиновнику (быв единственно собирателем подати, конечно, он не был таковым в действительности) назначена была с низшего духовенства особая ежегодная пошлина. (Великий князь Василий Дмитриевич в своей договорной грамоте с митрополитом Киприаном предписывает брать заездчику своей пошлины, „заезда”, ежегодно по три деньги с церкви, а о дальнейшем времени не имеем сведений). Так как и от заездчиков, подобно как от десятинников, была духовенству нужда и продажа великая, то Стоглавый собор постановил, чтобы и дань, собиравшаяся заездчиками, была собираема не ими, а теми же десятскими священниками и земскими старостами и целовальниками, которым поручено было собирать дань, прежде собиравшуюся десятинниками²⁴⁵ . Таким образом, должность заездчика была собором упразднена; однако пошлина, которая взималась ими, была сохранена и на будущее время и имела взиматься с духовенства десятскими священниками вместе с данями²⁴⁶ , т. е. она имела быть отдаваема архиереями их служилым людям, которых бы они погодно только номинальным образом назначали в заездчики или облекали в это звание, предоставляя им заездчичьи пошлины как истинную синекуру.

Действительные потребности службы требовали присоединения к десятинникам очень немногих помощников. Между тем мы имеем указания, что штаты или свиты этих помощников при них были очень многочисленны и доходили человек до пятнадцати – двадцати²⁴⁷ . Это необходимо понимать так, что не для потребностей службы, а в видах кормления, было присоединяемо к десятинникам дворян – детей боярских столько, сколько было возможно.

Десятинниками с их многочисленными штатами помощников или как бы атташеев и заездчиками не знаем обнимались ли „все пошлинники” архиерейские²⁴⁸

из числа бояр – детей боярских, имевших право на пошлины с низшего духовенства²⁴⁹ ; но за тем следовали многочисленные „попрошатаи”²⁵⁰ из служебной челяди. Одним платились пошлины – подачи на месте при получении разных бумаг, другие сами являлись к духовенству собирать их²⁵¹ . В частности упоминаются эти челяднинные пошлины: поварское, конюховое, истопничье²⁵² , людское или полюдная пшеница, полть или полтея, чёрный корм, т. е. пошлины архиерейским поварам, кучерам и конюхам, истопникам, подачи пшеницей и полтями (полотями) мяса их чёрным людям и ещё какой-то корм последним, т. е., вероятно, корм их во время их христославления по духовенству²⁵³ .

Обращаемся с речью к средствам содержания низшего приходского духовенства.

Христианство было введено у нас так, что только не особенно сравнительным образом многие отдельные лица доводимы были до искреннего убеждения в его истинности, и что большинство народа со всей его низшей массой было крещено по приказанию правительства и по принуждению. Само собой понятно, что у крещёных подобным образом людей не могло быть охоты платить священникам за требы и частные для них службы, как это стало потом, ибо и к самому совершению треб и служб нужно было принуждать их, и что не могло быть у них охоты производить священникам тех общемирских подаяний, которые стали известны у нас под именем „слав” или подаяний на славу. Следовательно, в первое время священники долженствовали быть обеспечены в своём содержании посредством определённого жалованья или посредством определённой руги. Летописи наши говорят о даче священникам „уроков” или определённого жалованья нашими первыми князьями и ничего не говорят о даче им тех же уроков кем-либо другим. Но со всей вероятностью нужно понимать их не так, чтобы князья взяли содержание всех священников на самих себя, а так, что они – летописи имеют только в виду похвалить князей за особенно усердное исполнение ими той части обязанности, которую они взяли на себя. Необходимо думать, что эта обязанность была разделена по принадлежности, именно – что в приходах, которые учреждены были в городах, князья возложили обязанность содержания священников на причисленные к приходам общины жителей (обложив, как нужно подразумевать, общины подворной податью или подворным сбором в пользу священников). – Что в приходах сельских, которые учреждены были на землях в теснейшем смысле княжеских (дворцовых), князья взяли содержание священников на самих себя. – Что в приходах, которые учреждены были на землях частных вотчинников, они возложили обязанность на этих последних, и что в приходах, которые учреждены были на землях чёрно-государственных, они возложили её на приходские общины или миры (с тем же подворным обложением податью, что в городах)²⁵⁴ .

Таким образом, первоначальным средством содержания приходского духовенства, единственным и вместе всеобщим, было определённое жалованье или определённая руга. С течением времени эта руга, как средство содержания приходского духовенства, в очень значительной степени исчезла или сократилась. Когда христианство утвердилось в народе настолько, что он сознал нужду треб и всяких служб и начал платить за них священникам, и когда вместе с этим явился и обычай, чтобы священники производили добровольные сборы с прихожан под именем слав: то при многочисленности кандидатов в священники возникшая между ними конкуренция должна была заставить их, так сказать, сбивать цену на себя. Именно – должна была заставить их заявлять своё согласие на занятие мест в приходах многолюдных и богатых и без получения руги, за один только доход от треб и служб и от слав. Следствием этого долженствовало быть то, чтобы частные вотчинники, на землях которых находились подобные приходы, перестали считать дачу руги обязательной для себя и свели дело к добровольному, никакими положительными обязательствами не связанному, усердию, и чтобы мирские общины городов и земель чёрно-государственных, приходы которых были таковыми же, совсем перестали платить священникам ругу. После того, как совершилась указанная нами перемена в отношениях народа к христианству, руга должна была остаться в тех только приходах городских и в тех только приходах сельских, находившихся на землях частных вотчинников и чёрно-государственных крестьян. – В приходах на землях вотчинников остаться обязательной, не превращаясь в добровольную. – Которые были настолько бедны, что не было охотников занимать священнические места в них за одни доходы от треб со службами и от слав. Но и в этих приходах произошла перемена с размерами руги против первоначального времени. В первое время, как это необходимо думать, размеры руги, в каких она должна была платиться, точным образом определены были правительством. В последующее время она стала предметом свободного договора между частными вотчинниками и общинами (городскими и сельскими) и между поступавшими к ним на приходы священниками; т. е. находил священник, что доходы от треб со службами и от слав недостаточны, и он, так сказать, торговым образом договаривался с вотчинниками или общинами о прибавке тех или других размеров руги. Что касается до князей, то с очень большой вероятностью нужно думать, что они навсегда сохранили признание своей обязанности давать ругу духовенству приходов, находившихся на их собственных землях. Или, иначе сказать, что в приходах, находившихся на собственных княжеских землях, руга навсегда осталась одним из средств содержания духовенства, была или не была в ней, в виду других доходов, настоятельная нужда. Однако, что касается размеров руги, то и здесь с вероятностью нужно думать, что они перестали быть обязательными и начали зависеть от доброй воли князей.

После того, как указанным нами образом произошло значительное сокращение руги, бывшей первоначально всеобщей, в позднейшее время она несколько распространилась или умножилась иным путём: причты бедных городских или сельских, находившихся на землях чёрно-государственных, приходов, – преимущественно первые, – общины которых были не в состоянии достаточным образом ружить их, обращались с просьбой о руге к государям, каковым путём и явилось более или менее значительное количество бедных приходов, которые, находясь не на собственных землях государей, получали от них ругу, представлявшую собой как бы казённое жалованье²⁵⁵ .

Князья, городские приходские общины и вотчинники, как нужно думать, платили духовенству ругу на известную долю деньгами и на известную долю в натуре хлебом; относительно же всех сельских приходских общин чёрно-земельных (чёрно-земельских), так как в древнее и старое время деньги составляли для людей сельских нечто очень трудно доставаемое, нужно думать, что они платили исключительно вторым способом²⁵⁶ . В этих крестьянско- чёрно-земельных приходах, как имеем указания, руга взималась духовенством таким образом, что каждый дом прихода обязывался платить или доставлять ему, сверх того, что добровольно подавалось на славах, ещё известную, определённую долю из того количества хлеба, которое напахивал²⁵⁷ .

Когда христианство в достаточной степени утвердилось среди народа, место руги в качестве общего средства содержания приходского духовенства заступили: взимание плат за требы и частные службы, и сборы добровольных подаяний, известные под именем слав. Историю перехода от одного общего средства содержания к другим, как отчасти видно из сказанного нами сейчас выше, нужно представлять себе так, что священники мало-помалу вводили плату и сборы, как дополнение к руге, – что когда они ввели их, конкуренция многочисленных кандидатов на священнические места и сделала то, чтобы руга перестала существовать, как средство общее, оставив таковым единственно наши – плату и сборы. Относительно размеров платы за требы и службы мы не имеем совсем никаких положительных сведений; но, во-первых, до́лжно само собой подразумевать, что она не была везде совершенно одинаковая, а в разных местах несколько различная, ибо не была установлена правительством; во-вторых, с большой вероятностью нужно думать, что она, сообразно с ценностью денег, была приблизительно такая же, как и ныне, и разве немного низшая. Что касается добровольных подаяний на славы, то до́лжно думать, что в сёлах, где они производились натурой – хлебом, а не деньгами, они были значительнее нынешних, ибо в старое время народ, при обилии земли, несомненно был богаче хлебом, чем в настоящее.

Плата за требы с частными службами, став общим средством содержания всего нашего приходского духовенства вместо руги, вместе с тем стала, подобно тому, как эта последняя в первое время, общим средством содержания духовенства и единственным. Вместе с общим средством содержания были средства частные. В отношении к этим вторым средствам духовенство разделялось на два класса: на сельское и городское. Духовенство сельское имело своё частное средство содержания, в то же время более или менее общее ему, как классу, в церковной пахотной и сенокосной земле для собственной обработки и для собственного пользования. Духовенство городское имело своим частным средством содержания, нисколько не общим ему, как классу, а принадлежавшим только некоторым отдельным, и сравнительно – очень немногим церквам, доходы с недвижимых ненаселённых и населённых имений или с так называемых арендных статей и с вотчин.

Земля для собственной обработки и собственного пользования духовенства прирезывалась или отделялась сельскими приходами к их церквам отчасти как замена руги духовенству²⁵⁸ , отчасти как дополнение к ней²⁵⁹ , отчасти же как дополнение к плате за требы со службами и к сборам помимо руги (т. е. хотя бы духовенство соглашалось служить при церквах и без руги). Так как в древнее и старое время только весьма редко могли находиться сельские приходские церкви, прихожане которых чувствовали бы недостаток в земле, то со всей вероятностью нужно думать, что участки или наделы земли для собственного пользования духовенства существовали при наибольшей части сельских церквей, и что церкви, которые оставались без них, составляли только немногочисленные исключения. Впрочем, имеем указания, что такие церкви всё-таки были²⁶⁰ . Величина участков земли, отделявшихся к церквам для собственного пользования духовенства, в разных местах, конечно, была различная, смотря по достатку земли у прихожан; но судя по весьма позднейшему времени нужно думать, что вообще нормальным наделом считался такой надел, при котором бы священник или при многоклирности каждый из священников получал на свой пай такое количество земли, которое бы равнялось количеству её, составлявшему хорошее крестьянское тягло в данном месте²⁶¹ .

Виды ненаселённых недвижимых имений, которые могли давать арендный доход, прилагавшихся благочестивыми людьми к городским приходским церквам с той целью, чтобы увеличить содержание их причтов, были: огороды, сады (подразумевается – не те, которые находились в собственном пользовании духовных лиц, быв при их домах²⁶² , но которые, не имея никакого отношения к домам духовных были устрояемы какими-нибудь мирянами в более или менее обширном виде для промышленных целей, и потом прилагались к церквам), сенные покосы (пожни) и торговые лавки²⁶³ . Как велико было в рассматриваемое нами время количество городских приходских церквей, которые владели недвижимой собственностью указанных нами видов, положительных сведений мы вовсе не имеем. Но вообще необходимо думать, что количество их было самое ничтожное, так что они представляли собой не более, как только исключения среди других церквей²⁶⁴ ; при этом и о размерах и ценности недвижимой собственности наших видов до́лжно думать, что наибольшей частью она была такова, что приносила доходы только очень незначительные.

Число городских приходских церквей, к которым прилагаемы были населённые крестьянами вотчины, было ещё более ограниченно, чем число церквей, к которым прилагаемы были сейчас вышеуказанные виды недвижимых ненаселённых имений, и именно, как со всей вероятностью нужно думать, они были прилагаемы почти что исключительно к церквам соборным или к соборам. Сведения, относящиеся к позднейшему времени, дают знать, что приложения вотчин и к этим последним церквам были очень скудные, так что, за немногими исключениями, они владели вотчинами самыми незначительными²⁶⁵ . Необыкновенно великое усердие, которое показали миряне относительно приложения вотчин в монастыри, по-видимому, долженствовало быть обращено не на монастыри, а на приходские церкви, ибо легко было доказать, что они – миряне обязаны заботиться о средствах содержания своего приходского духовенства, и очень трудно было доказать, чтобы они обязаны были заботиться о средствах содержания монахов. Но тогда как приходское духовенство вовсе не успело доказать мирянам того, что требовалось доказать в его интересе, монахи весьма и вполне успели доказать им другое, а именно, что посмертное поминовение должно быть покупаемо ценой имущественных пожертвований или приношений и что единственно так сказать компетентные и настоящие места этого поминовения суть монастыри²⁶⁶ . Успели доказать это последнее мирянам уже монахи греческие, так что у нас – Русских явились уже готовые порядки, не нами созданные и установленные, хотя, впрочем, и наши монахи усердно заботились о поддержании существовавших порядков (о чём см. ниже).

Была у нас одна местность, представлявшая собою исключение, между жителями которой довольно обычно было то, чтобы прилагать к приходским церквам как городским, так и сельским, ненаселённые и населённые недвижимые имения. Это именно область Псковская, причину особенных обычаев которой мы пока не в состоянии указать. Но большинству духовенства Псковской области от этой обеспеченности имениями церквей нисколько не было лучше, чем духовенству других мест. Наибольшей частью здесь устроено было с церковными имениями не так, чтобы они находились в пользовании духовенства церквей. Имения рассматривались как собственность приходов; к церквам для их заведования выбирались от приходских общин мирские старосты, обыкновенно в числе двух; старосты нанимали к церквам священников за определённую, договорённую, ругу, а что оставалось из доходов с имений затем, то шло на содержание и поддержание церквей, поступало в мир и попадало в карманы старост, вообще шло куда бы то ни было, но только не священникам. Духовенство Псковское вело упорную борьбу с мирянами за церковные имения; но победа оставалась за мирянами и до позднейшего времени²⁶⁷ .

Довольно обычно было у нас в старое время, чтобы нищие, поскольку они собирали подаяния преимущественно у церквей, ставили кельи для житья себе на церковных монастырях (погостах) или в церковных оградах. Поземельный сбор с нищих представлял некоторый доход для причтов тех церквей, на монастырях которых находились слободки их келий²⁶⁸ .

Особый класс в нашем приходском духовенстве составляло духовенство городских соборных церквей. Не знаем всегда ли соборные церкви имели у себя приходы²⁶⁹ , но вместе с доходами от приходов или помимо их духовенство этих церквей имело средствами своего содержания (общими, кроме частного – вотчин, которые были не у всех соборов или, по крайней мере, далеко не у всех были сколько-нибудь значительными): Во-первых, ругу от правительства, которую оно получило сначала, и которая осталась за ним навсегда. Во-вторых, доходы поминовенные, так как соборы были церквами нарочито поминовенными²⁷⁰ ; в-третьих, пошлины от антиминсов к вновь строившимся церквам (которые, как мы говорили, были выдаваемы соборами) и в-четвёртых, плату за освящение церквей, если представители от него – соборного духовенства ездили освящать церкви; в-пятых, пошлину за венечные знамёна, так как жителям самых городов эти последние выдавались соборами. Духовенство кафедральных архиерейских соборов имело ту лишнюю статью доходов против духовенства уездных соборов, что ему шла бо́льшая или меньшая часть пошлин, взимавшихся архиереями за поставление в церковные степени²⁷¹ .

Лицам духовным для увеличения средств их содержания не запрещаются частные занятия, только бы эти последние не были бесчестными или презрительными²⁷² . Сельское наше духовенство имело таковым частным своим занятием землепашество. Насколько были распространены частные занятия между городским духовенством, и какие именно, остаётся нам неизвестным.

Средства содержания нашего приходского духовенства были весьма неизбыточны и весьма нероскошны. Стоглавый собор при своей многообразно-широкой заботливости об улучшениях во всей области церковной жизни не показал ни малейшей заботливости об увеличении средств содержания приходского духовенства. Но не до́лжно винить за это собор: увеличить средства содержания духовенства было вне его возможности.

Это последнее могло бы быть сделано двумя способами: или через наложение на народ известной, определённой, подати в пользу духовенства или через значительное сокращение числа приходов и через введение по отношению к ним штатов. Но на первое никогда бы не согласилось гражданское правительство, ибо народ и без того был крайне обременён податями (а если кто воображает, что в старое время народу было гораздо легче, чем в настоящее время, тот сильно ошибается); да оно было бы и весьма несправедливо и неблагоразумно: за то слишком немногое, чем были для народа его пастыри, он и так платил им достаточно, и наложить на него подать в пользу последних значило бы сделать то, чтобы пастырей, и без того имевших в его глазах не особенно высокий авторитет, сделать совсем для него ненавистными. Против второго, – значительного сокращения числа приходов и введения по отношению к ним штатов, страшно завопияли бы миряне, а с мирянами столько же страшно завопияло бы и само духовенство. Приказав закрыть приходы, церкви которых стояли без священников, Стоглавый собор сделал в этом отношении всё, что мог, а идти далее значило бы стремиться к тому, чего достиг митрополит Феодосий, – возбудить против себя проклятия и народа и духовенства. Не заслуживая обвинений за то, что не позаботился об увеличении средств содержания духовенства, собор справедливо может быть укоряем за то, что недостаточно позаботился об облегчении лежавших на нём тяжестей, что не уничтожил совсем должности десятинников, бывших для него истинным бичом, а уничтожив должность заездчиков сохранил взимавшуюся ими пошлину, – что не восстановил определения собора 1503г. о невзимании платы за поставление в церковные степени, – что не предписал ничего определённого относительно податей, оставляя место произволу.

Постановления Стоглавого собора относительно средств содержания приходского духовенства состоят в следующем:

Во-первых, он увещевает священников не вымогать плат за требы (запрещает истязовать от крещения, покаяния и причащения)²⁷³ .

Во-вторых, назначает точные размеры пошлины за антиминсы, которую взимали священники соборов, и платы за освящение церквей, которые в городах всегда освящали они – соборные священники и для освящения которых в уездах они были иногда званы или и без званья ездили в ближние сёла от городов. Размер пошлины за антиминсы собор назначает: за антиминс в большую церковь (по нынешнему в „настоящую”) полуполтина; за антиминс в тёплую церковь и в придельную – пять алтын²⁷⁴ . Предписание собора относительно платы за освящение церквей состоит в следующем: от прихожан церкви не требовать определённой суммы, не довольствоваться тем, что дадут; за сим – брать третью часть из дохода, который придёт в церковь накануне её освящения и в самый день освящения²⁷⁵ .

В-третьих, изъявил своё согласие царю на уничтожение одного злоупотребления, которое вкралось незадолго времени перед тем (т. е. перед ним – собором). В малолетство царя Ивана Васильевича правившие государством бояре и их любимцы поназначали казённую ругу причтам городских церквей, которых они были прихожанами. Уничтожить или отменить эту ругу, что желал государь сделать, и дал своё согласие собор²⁷⁶ .