Деятельность митрополита Евгения по управлению Киевской епархией

Преосвященный Серапион, Митрополит Киевский, решился 1821-м годом закончить свою архипастырскую деятельность и потому, в конце этого года, подал прошение уволить его на покой Святейший синод, снисходя просьб дряхлаго старца, благоволил уволить его и избрал преемником ему псковского архиепископа Евгения, как самаго деятельнаго, самаго распорядительного и эпергического из тогдашних архиереев. Император Александр Благословенный, лично знавший и высоко ценивший преосвященного Евгения, 24 января 1822 г. утвердил выбор Святейшего синода. По Высочайшему соизволению, преосвященный Евгений того же января вызван в Санкт-Петербург, для представления Его Императорскому Величеству, где 16 марта, при отпуске в Киев, Всемилостивейше пожалован членом святейшего синода, митрополитом и вместе белым клобуком, при Высочайшем рескрипте от того же 16 марта. В Киев он прибыль 11 апреля, тот же час вступил в управление киевскою паствою и управлял ею около 15-ти лет, до самой смерти своей, последовавшей 23 февраля 1837 г. от апоплексического удара. Своей неутомимой деятельностью и распорядительностью, своими мудрыми, энергическими мерами к водворению епархиального благоустройства, он возвел киевскую митрополию на степень цветущего состояния.

Чтобы оценить заслуги преосвященного Евгения, как достопамятного администратора киевской митрополии, мы принимаем на себя труд познакомить своих читателей с его разнообразной, благотворной епархиальной деятельностью.

Реформу епархиального управления митрополит Евгений прежде всего начал с консистории и духовных правлений, а вслед за тем составил обширные инструкции, которыми определялась служебная деятельность разных епархиальных должностных лиц.

До преосвященного Евгения решение дел, поступавших в киевскую консисторию, часто затягивалось на несколько лет, а некоторыя дела, из-за давности своей, нередко оставались вовсе не решенными, так как лица, до которых они касались, успевали отходить в вечность, где произносился над ними уже не консисторский суд, а Божий. Медленность консисторского делопроизводства митрополит Евгений заметил тотчас по приезду на киевскую паству. В консисторском журнале, поднесенном ему на рассмотрение Ï5 мая 1822г., он сделал следующее замечание: «Секретарю и повытчикам (столоначальникам) рекомендую побольше заготовлять и представлять журналов. Ибо, по моему исходящему реестру, уже больше 300 №№, а журналов доселе не представлено и третьей доли того. Впредь буду давать предложения вписывать в журналы всякую медленность и неисправность. Рекомендую также, вносить в журналы все сдаваемые от меня дела и сами требования справок, хотя бы они еще не были готовы, дабы присутствующие (члены) ведали все вступающие от меня в дикастерию дела и в повытьях (столах) не таились бы оныя». Когда же на замечание это не было обращено должного внимания и подобная же медленность и неисправность была замечена и в делопроизводстве духовных правлений, он в конце того же мая вошел в консисторию с предложением такого содержания: «По текущим, вступающим ко мне делам заметил я, что по дикастерии и духовным правлениям многие следственные и судебные дела давно начаты, но не окончены, а сколько доныне таковых, о том я сведений еще не имею, и хотя, с самого вступления моего в управление киевской епархией, приказывал я дикастерскому секретарю предоставить мне по повытьям ведомость всем нерешённым по дикастерии делам, но оной не предоставлено и доселе; почему предлагаю киевской дикастерии: 1) подтвердить секретарю и повытчикам о неукоснительном заготовлении таковых ведомостей с отметками, по какой причине те дела не окончены и, по рассмотрении присутствующими, все ли в тех ведомостях означены будут дела, мне немедленно предоставить оныя ведомости с самыми делами. 2) Тоже предписать всем духовным правлениям, без утайки, под опасением штрафования. 3) поскольку ни мне, ни дикастерии может быть неизвестно течение дел по правлениям, то предписать им, дабы, начиная с сего июня (1822 г.), ежемесячно были присылаемы мне от них копии с журналов, по указной форме, с приложением при них и особой ведомости, сколько в каждый месяц будет решено прежних дел». Но так как канцелярская изворотливость, и при настоятельных побуждениях преосвященного о скорейшем течении делопроизводства, изобретала возможность закрывать свою медленность, не прописывая в требуемых ведомостях и в самих журналах, с какого времени началось известное дело; то он, заметив эту изворотливость, на одном из ноябрьских копсисторских журналов за 1822 г. написалъ так: «Подтверждается секретарю и повытчикам означать, когда началось каждое дело и когда состоялись мои резолюции, дабы я мог видеть леность или тщание повытчвков».

Так как преосвященный, по причине многообразных занятий и ученых трудов своих, не мог во всякое время лично следить за ходом делопроизводства в консистории и духовных правлениях; то эту обязанность впоследетвии он возложил на присутствующих консисторий и духовных правлений. Увеличивши число их, Евгений, в мае 1828 г., ввел надзор присутствующих по частям, как за безостановочным производством дел, так и за исправностью канцелярских служителей, и каждому члену консистории поручил по одному столу, а членам духовных правлений каждому по три, или четыре благочиннических округа, и вменил в обязанность тем и другим наблюдать, чтобы о вступающих делах немедленно было докладываемо присутствию, и чтобы решения его были исполняемы неупустительно, в узаконенные сроки. Надзирающие присутствующие, по требованию его, обязывались также докладывать присутствию о неблагоприятном обращении канцелярских служителей с лицами, прикосновенным к делам, и о замечаемой по какому-либо столу неисправности, а тем более о злоупотреблениях. Случалось изредка, что медленность по решению какого-либо дела зависела не от лености канцелярских служителей, а от каприза членов консистории. В этом случае, если дело было весьма важное и не терпело отлагательства, преосвященный уполномочивал секретаря не отпускать их из присутствия дотоле, пока не решат дело.

До митрополита Евгения члены консистории весьма редко являлись в присутствие в полном своем комплекте, и самые журналы часто скреплялись одним, много двумя членами, дабы, скрыть, кто из них опустил присутствие. Заметивши такую небрежность, преосвященный, в начале 1823 г., велел прописывать в конце каждаго журнала, кто из членов не быль в присутствии и почему, а от 21 марта 1834 г. вошел в консисторию с следующим предложением: «Замечено мною, что присутствующие киевской духовной консистории редко собираются для заседаний и не долго в оных пребывают, а как от всегдашнего присутствования в консистории освобождаются только ректора, по силе училищных уставов, то прочим присутствующим подтвердить, чтобы они консисторских заседаний, без важных законных причин, никогда в указнные часы не опускали, а секретарь ежемесячно должен подавать мне ведомость, кто был в присутствии или не был, с показанием причин. Нерадивыми же замеченные, яко безполезные члены, исключаемы будут из числа присутствующих. О чем всем им и объявить».

Преследуя небрежность современных ему членов консистории, митрополит Евгений в тоже время бдительно следил, чтобы все члены консистории и духовных правлений пользовались одними и теми же правами голоса, и чтобы ни в каком отношении не выступали из границ, законом определенных для деятельности каждаго из них. (Смотр. предложение его, данное консистории от 14 июня 1833 г.). Но самый главный предмет заботливости преосвященного Евгения, по отношению к консистории и духовным правлениям, составляло законное решение дел, поступивших в их присутствия. До него часто допускалось голословное решение дел, не основывавшееся на существовавших законоположетях. Митрополит Евгений, отлично изучивший как церковные, так и гражданские законы, потребовал, чтобы и разделявшие с ним бремя епархиального управления ознакомились с церковными и гражданскими законами. Он вменил им в обязанность к каждому постановление и решению своему подводить статьи закона, чтобы очевидно было, почему известное дело решено так, а не иначе. Если же в консисторских или правленских журналах постановления присутствия иногда пе подкреплялись статьями закона, он собственноручно восполнял на журналах этот недостаток, по одной памяти.

Для того, чтобы члены консистории и духовных правлений не имели возможности, при решении какого-либо дела, покривить своей совестью, выставивши его на изнанку, преосвященный на журнале, поднесённом ему 20 апреля 1822 г., надписал так: «При журналах должно мне прилагать сами дела для поверки с журналами». Это требование свято исполнялось не только при нем, но и при приемниках его. Митрополит Евгений устранил также и побуждения к противозаконному решению исковых и тяжебных дел. Он искоренил, существовавший до него порядок, по которому члены духовных присутствий принимали на себя обязанности следователей. От 05 июня 1822 г. преосвященный на имя секретаря консистории дал следующий ордер: «Для облегчения духовных правлений от исполнительных дел предоставлением им только судебных, и чтобы не отлучать членов от присутствия посылкою на производство следствий, от чего уменьшается и число наличных судей, как отлучкою, так и тем, что они, по произведенным ими следствиям не могут уже быть судьями в оных. Нужно отныне поручать следствия только благочинным». Воспретивши членам консистории и духовных правлений принимать на себя обязанности следователей по исковым и тяжебным делам, преосвященный Евгений в тоже время воспретил им вызывать в присутствие подсудимое духовенство к первоначальпым ответам. Предложением своим от 24 марта 1825 г., данным на имя консистории, он предписал дать знать всем епархиальным присутственным местам, что «если они по жалобам и доносам, без местного изследования, вопреки установленному правительством порядку, будут привлекать духовенство к первоначальпым ответам, и сами производить следствия, а не по делам, уже обследованным и в суд представленным, судить будут; то, в пример другим, штрафованы будут взысканием, за проволочки и убытки, ответчикам, по указу 1766 г., и опубликованы, как законопреступные и ослушливые». Благотворным последствием этого предложения было уничтожение изстари существовавших в консистории и духовных правлениях так пазываемых «поклонов», ради которых духовенство, попавшее под суд, по примеру дедов и отцов своих, тянулось с слишком разорительными гостинцами к консисторским и правленским судьям, «для задабривания их и заискивания милости и благоснисхождения». Эти разорительные «поклоны», с времен митрополита Евгения, перешли в область предания, так как, по предписанию его, епархиальные власти перестали требовать личной явки челобитчиков и ответчиков, а, если нужно было, по почте посылали к ним запросные пункты, на которые по почте же присылались и ответы.

Касательно консистории и духовных правлений замечательны еще следующие распоряжения преосвященного Евгения: 1) о ежегодном свидетельствовании духовными присутствиями всех записных книг подведомых им церквей; 2) о принятии деятельных мер против мздоимства канцелярских служителей, при сдаче церковными причтами в духовные присутствия метрических тетрадей и разной церковной отчетности; 3) о деятельном надзоре за точным выполнением благочинными своих обязанностей; 4) о допущении так называемых третейских и посреднических судов при исках и тяжбах, возникших между лицами духовного ведомства.

Заботясь о благоустройстве епархиальных присутственных мест, митрополит Евгений в то же время бдительно следил за точным выполнением обязанностей, возложенных на каждое должностное лицо, как из белого, так и из монашествующего духовенства. Будучи строгим и аккуратным выполнителем собственных обязанностей, он требовал и от других такой же аккуратности и строгости. Всякое уклонение от узаконенного порядка, всякого рода небрежность, а тем более злоупотребление по службе, преследовались при нем без всякой поблажки и снисхождения: виновных он подвергал не только штрафу, но и лишению должности и даже сана. Получивши сведение о проступке какого-либо должностного лица, митрополит Евгений никого не штрафовал без формального разследования его вины и справки, в который раз известное лицо попало под суд. Смотря по роду преступлений, он употреблял различные исправительные и карательные меры, как то: взятие с виновного подписки, что впредь свято будет исполнять свои обязанности, выговор в присутствии консистории или духовного правления, денежный штраф в пользу бедных из духовного звания, штраф поклонами, вызов в кафедральный, или уездные соборы для ежедневного в течение 1–3 месяцев богослужения, с положением перед началом и в конце его по несколько поклонов, перемещение на другое место с меньшими средствами к жизни, заключение в монастырь на известное время, без воспрещения и с воспрещением богослужения, без употребления и с употреблением в черную работу, низведение священнослужителей в причетнические должности, с определением и без определения срока. На кого из неоднократно штрафуемых за важные преступления не действовали исправительные и карательны меры, тех он лишал сана и отсылал в губернское управление для избрания рода жизни. 1831 год надолго остался памятным среди духовенства киевской епархии: – в этом году, за невыполнение своих обязанностей, за опороченное пьянством, буйством и соблазнительными поступками поведение, 9 свящепников навсегда низведены в причетники, с воспрещением рукоблагословения и ношения рясы, а 4, по лишению сана, отосланы в губернское правление и присуждены к отдаче в военную службу без выслуги.

Но чтобы должностные лица в точности знали свои обязанности, а попавшие под суд не извинялись неведением законных постановлений, которыми определялась их служебная деятельность, преосвященный Евгений равновременно, в течение пятнадцатилетнего управления киевской епархией, издал множество разнородных предложеный и инструкций которыми, при выполнении своих обязанностей, должны были руководствоваться должностные лица, как из белого, так и из монашествующего духовенства¹.

И предложения преосвященного Евгения, и все инструкции его проникнуты духом строгой законности, без всякой, впрочем, произвольной требовательности. Чтобы познакомить читателей с духом предложений и инструкций покойного митрополита перепечатаем для примера одну его инструкцию.

«В начальстве Киево-Печерской лавры правительственная и распорядительная власть принадлежит настоятелю; побудительная к исполнению поручена наместнику его; исполнительная – учрежденным в рэзных частях лаврского правления особенным начальникам, а судебная по всем частям поручается духовному собору на следующих правилах:

Присутствующие члены духовного собора из лаврских соборных и приемущественно начальствующих над какою-нибудь частью лаврскаго правления избираются и определяются, по ряссмотрению настоятеля, на основании указа Св. синода 06 ноября 1774 г., и в отличии от прочих называются соборными старцами.

Суду собора духовного подлежат все дела лаврского правления не только по преступлению должностей, но и по отчетам и представлении частных в лавре начальников, также лично все братья, послушники, служители, принятые и определенные начальством на пребывание в лавре и принадлежащих ей местам миряне, и сами присутствующие соборные. Но по делам гражданским и уголовным собор препровождает виновных, куда следует, при своем депутате, к суду. В случаях же, не терпящих отсрочки и требующих поспешного исполнения, всю сию власть, собора заменяет и настоятель своей распорядительной властью.

Место председателя в духовном соборе занимает настоятеле наместник; по нем следуют члены по старшинству чинов, или службы в лавре. В случае болезн или отсутствия наместника, председательствует старший из членов. А потому заседания собора никогда не прерываются. Письмоводитель имеет производить все дела на основании законов о секретарях.

Для заседаний духовного собора назначаются, в каждой недели дни: понедельник, среда и пяток, если оные не будут праздничные, но при важнейших случаях и делах, не терпящих отсрочки, председательствующий должен созывать сабор и во всякое время.

Для суждения важнейших, лаврских дел, непременно должны быть в собрании все члены, а больным и занятым должностям посылать в келии таковых дел журналы для рассмотрения и подписания.

6. Власть собора никакому из членов лично не принадлежит, а всем вместе, и потому все члены духовного собора имеют равный голос, с тем только различием, что мнения при суждении начинаются от младшего члена и оканчиваются председательствующим. Каждый имеет право защищать свой голос и оспаривать других, но не выходя из благопристойности, и никто никого против совести и присяги к согласию с собою принуждать не может. По согласии же все подписывают один журнал; а в случае разногласий, большая часть согласных составляют и подписывают журнал, а прочие прилагают к оному свои голоса, и все то представляют настоятелю на разршение.

Член духовного собора, имеющий какое-нибудь частное начальство по лавре, о представлениях, донесениях, рапортах и отчетах по своей части не может быть судьей, равно как и объявивший какой-нибудь важный извет по делам лавры, или выговоривший дерзкие слова, записанный в журнал, не участвует на соборном суждении о том, и должен на то время или выходить из присутствия, если члены того требуют, или молчать, пока дело его обсуждено будет, разве сам собор потребует от него словесного объяснения.

Духовный собор, как присутственное место, все свои решения должен производить на основании правил св. отец, духовного регламента, указов Св. синода, общих государственных узоконений и настоятельских предписаний.

Но поскольку настоятель на имя свое получает все указы высшего начальства, касающиеся до лавры, и лицом своим ответствует за все ее дела, то никакое определение духовного собора, без рассмотрения и утверждения настоятеля, в исполнение приведено быть не должно. В случае же болезни или отлучки настоятеля по епархии, решения собора рассматривает, утверждает или не утверждает на свою ответственность настоятелев наместник. Но тогда сам не заседает уже в соборе, а председательствует вместо его старший член.

Духовный собор все свои дела производит письменно и только по письменным, входящим в оный, актам, а словесные разбирательства отсылает к частным в лавре начальствующим по их части, разбирательства же подчиненных разным начальствам к благочинному, на основании указа Св. синода 1799 г; марта 24. Из сего исключаются словесные в соборе, торги и важные изветы о делах лавры, объявленные в заседания кем-нибудь из присутствующих, или невежливые и дерзкие слова, заседающим членам выговоренные. Все cие тогда же должно записывать в журнал и докладывать настоятелю на рассмотрение.

Письменные дела в духовном соборе производством начинаются по резолюциям и предписаниям настоятеля, по предложениям, занимающим место председателя, с дозволения однакож настоятеля, по представлениям, донесениям и рапортам частных лавры начальствуюших, по просьбам и жалобам братий, послушников и всех лиц, принадлежащих к лавре, а также сторонних, имеющих дело до лавры.

Как в заседаниях своих, так и в журналах, протоколах, определениях, представлениях, докладах, сообщениях и предписаниях подчиненным, собор не должен употреблять никаких невежливых, а тем более укорительных выражений, и ни от кого с таковыми выражениями бумаг не принимать, а возвращать оныя или без всякаго суждения, или с надписью.

Весь порядок и благочиние заседаний, все делопроизводство канцелярское с канцелярскими писцами и порядок архива по описи, на основании генеральнаго регламента и указа 1722 г., поручаются наблюдению и ответственности занимающего место председателя в духовном соборе, долженствующего и побуждать собор к скорейшему решению канцелярских дел. А по окончании каждого года сам собор свидетельствует порядок архивских дел и рапортует о том настоятелю.

Поскольку лаврская печать служит и для канцелярских исходящих дел, и для запечатывания лаврской казначейской палаты, то оная должна храниться не в канцелярии, а у наместника, или занимающего место его.

Все члены собора, пользующиеся преимущественной честию и преимущественным уделом братской кружки и порций, преимущественно должны подавать братьям пример скромности, послушания, усердия к лаврской пользе и исправности в порученных им должностях. А за нескромность, ослушаше, упрямство, дерзость, слабость в возложенных на них должностях и неисправность, а тем паче за злоупотребление, по усмотрению настоятеля, на основании указа Св. синода 1774 г. ноября 6 дня, лишаются не только чести заседания в соборе, но и всех прав и преимуществ соборным лаврским принадлежащих.»

Митрополит Евгений, заботясь о точном выполнении обязанностей, возложенных на каждое епархиальное лицо, в тоже время заботился: 1) о доброй нравственности и 2) об умственном развитии подведомственного ему церковного клира.

1. 11 февраля 1824 г. пр. Евгений, на имя киевской консистории, дал следующее предписание: «объявить благочинным, чтобы они о происходящих в духовенствах неблагопристойных поступках, стыд, нарекание и уничижение наносящих духовному сану, со всею вероятностью доносили епархиальному архиерею... в противном случае их самих подвергать темже взысканиям, каким бы подлежали самые виновные, от потачки их впадающие в порок». Это строгое предписание благочинные в точности исполняли, опасаясь делать, кому бы то ни было, снисхождение. Для исправления замеченных в неодобрительном поведении, преосвященный употреблял те же карательные и исправительные меры, которыми преследовал всякое уклонение священно и церковнослужителей от надлежащего исполнения своих служебных обязанностей.

2. Клир киевской епархии, до преосвященного Евгения, большей частью состоял из лиц малограмотных, не понимавших, и потому не исполнявших, как следовало, своих обязанностей; преобразование духовных училищ, начавшееся в киевской епархии с 1817 г., шло довольно не успешно; священно и церковнослужители не охотно отдавали детей своих в школу; сами училищные здания требовали капитальной перестройки и значительного разширения, – а между тем епархиальных средств, для этой вопиющей необходимости не было решительно никаких. А потому, в деле умственного образования духовенства, для Евгения предстоял труд великий и многосложный. Но для этого преимущественно труда он и призван был на киевскую кафедру. Император Алексадр I, возводя его в сан киевского митрополита, в своем рескрипте на имя его так писал: «Преосвященный митрополит кевский Евгений! Желая воздать по заслугам вашим, я признал за благо возвести вас на степень митрополита киевскаго Молю Господа, да укрепит силы ваши к прохождению предлежащего поприща. Да распространяется более и более духовное просвещение в странах, где первый светильник веры возблистал на Россию и утвердилась св. церковь.... Назидая в спасение паству, вам вверяемую, насаждайте вертоград Господень во славу Его. Мне особенно приятно будет видеть знаменитую некогда академию киевскую, воспитавшую в течение веков достойных служителей алтарю Господню, прп руководстве вашем, достигающей цели, ей предположенной. Я уверен, что просвещенная опытность ваша и учение в духе веры принесут плод в пользу церкви и отечества». Надежды благочестивейшего монарха пр. Евгений вполне оправдал. Под мудрым пятнадцатилетним руководством его, при его неусыпных усилиях и энергических мерах, умственное развитие церковного клира зничительно усовершенствовано, духовенство сознало необходимость и пользу просвещения, а киевская академия со всем своим округом достигла возможно цветущего состояния.

Для распространения между церковным клиром духовного просвещения, митрополит Евгений пользовался и вспомогательными и принудительными мерами. При малограмотности своей, священно и церковнослужители, кроме богослужебных книг, под руками своими не имели никаких учебных пособий. Пр. Евгеший, в 1831 г. причтам более состоятельных церквей разрешил на церковные суммы выписывать книги религиозного содержания, в особенности Библию, поучения, изданные Св. синодом, Пролог, проповеди святителя Тихона, Шестоднев св. Василия великого, Описание Киево-Софийского собора, разсуждения о важнейших предметах христианской жизни и др. сочинения. Эти книги и, кроме того, катихизис митрополита Платона, вменено было священнослужителям в непременную обязанность прочитывать сколько можно чаще и, руководствуясь ими, составлять собственного сочинения проповеди и, при всяком удобном случае, наставлять православный народ в вере и благочестии, в благонравии и послушании властям. От 9 мая 1827 г. преосвященный на имя киевской консистории дал следующее предложение: «на основании указа Св. синода от 22 марта 1800 г. подтвердить всем священнослужителям с подписками, чтобы они в церквах своих... всегда прочитывали изданные от Св. синода краткие поучения; ученые же из священников и дьяконов сочиняли бы сами и говорили по праздничным дням свои собственные проповеди, извлекаемые из Слова Божия и поучений святых отец, без всякого с своей стороны лишнего умствования; а чтобы не могло быть сего на самом деле, – отдавать им, священникам и дьяконам, наперед те проповеди свои на аппробацию учрежденным цензорам, – к каковым полезным сочинениям тем паче должны быть они побуждаемы... что отлично успевающие в том могут надеяться награждения». Чтобы побудить священнослужителей исполнять это предписание и изучать истины христианской веры, преосвященный предписал благочинным, при полугодичном обозрении своего округа, экзаменоватъ их по православному богословию и узнавать, кто из ученых священнослужителей и сколько сказывал поучений своего сочинения. От полугодичного экзамена не освобождались и причетники, – они подвергались испытанию по краткому катихизису, церковному уставу, чтению и пению. О результатах каждой полугодичной ревизии своей благочинные со всею точностью должны были доносить и доносили преосвященному Евгению. Священники, аттестованные неудовлетворительно, подвергались штрафу, а нередко вызывались, для обучения в Киево-Софийский собор; дьяконы, аттестованные неудовлетворительно, лишались права просить священнического сана. Что же касается причетников, аттестованных неудовлетворительно, то, для изучения необходимых для их звания предметов, преосвященный назначал несколько сроков, каждый раз угрожая небрежным: то лишениемъ права пользоваться доходами и участками церковного поля, то удалением от должности, то исключением из духовного звания. Месяц январь 1825 г. был назначен последним сроком, после которого причетники, неудовлетворительно выдержавшие экзамен, одни определены церковными сторожами, а другие исключены из духовного звания.

В виду сокращения малограмотных между епархиальным клиром, митрополпт Евгений решился делать строгий разбор между кандидатами не только священнического и дьяконского сана, но и между кандидатами на причетнические должности. Кандидата на каждую церковную степень преосвященный отсылал сперва к экзаменатору (ключарю Софийского собора), затем к викарию, а на конец и сам испытывал. Не выдержавший, как следовало, экзамена, не удостоивался просимой им церковной степени. От экзамена, во времена Евгения, не освобождались, пред рукоположением во священство, не только окончившие курс семинарии и академического учения, но даже наставники всех духовных учебных заведений.

Желая приготовить сколько возможно более образованных кандидатов для епархиального клира, Евгений не упускал ничего, чем мог служить делу духовного просвещения. Комиссия духовных училищ от 23 марта 1827 г. уведомила преосвященного, что, «по ходатайству его, последовало Высочайшее разрешение на приобретение, для училищного ведомства, места, принадлежащего Киевскому Петропавловскому греческому монастырю, под постройку нового корпуса для семипарии, и на отпуск сумм, как для уплаты за это место 5,610 р., так и на саму постройку семинарского корпуса 170,910 р. 35 к.». Предписавши (31 мая 1827 г.) приступить к постройке нового семинарского здания, преосвященный вслед за тем предписал епархиальному духовенству отдавать детей своих в уездные училища, под угрозой штрафа, извещая притом, что обучавшиеся в училищах всегда будут имет преимущество пред необучавшимися и окончившие курс учета пред не окончившими. Предписание его благотворно подействовало на родителей; число учащихся год от года стало значительно возрастать сперва в уездных училищах, а потом и в семинарии, для которой новое здание было окончено в 1830 г. – Оканчивающие курс семинарского учения всегда имели преимущество пред не окончившими, и студенты семинарии – пред воспитанниками 2-го, а тем более 3-го разряда. Такая справедливая оценка школьных трудов в руках митрополита была самым действительным средством для поощрения трудолюбия семинаристов. За ходом образования духовного юношества Евгений следил слишком ревностно, сам производя годичные испытания не только в семинарии, но и в киевских духовных уездных училищах.

Но с особенным вниманием преосвященный относился к киевской академии, которая, при поступлении его на киевскую паству, только начала еще новую жизнь свою в преобразованном виде. Воспитанники первых курсов академии любили и любят вспоминать, как покойный архипастырь, посещая училище их, входил в научные занятия студентов, делал им опытные замечания о лучших способах к изучению того или другогo предмета, указывал на источники сведений по разным наукам и сам нередко доставлял им такие источники. Для поощрения воспитанников к самостоятельной разработке вопросов по русской истории, им учреждена стипендия за лучшие письменные опыты в этом роде.

Упомянувши о заслугах митрополита Евгения в деле просвещения епархиального духовенства, мы не можем умолчать о заботливости его касательно сбережения источников духовного просвещения. Киево-софийский кафедральный собор еще со времен мудрого Ярослава был, так сказать центральным местом, в которое вносили такие источники и просвещенные киевскиее князья, и первосвятители земли русской. Злосчастные времена монгольского опустошения истребили Киево-Софийскую библютеку. Вновь основал ее Петр Могила, а просвещенные преемники его один после другого пополняли различными драгоценными фолиантами и редкими рукописями, так что ко временам митрополита Евгения она сделалась одной из замечательнейших библиотек русской церкви². Но несмотря на богатство свое, Киево-Софийская библиотека, в начале текущего столетия, оставалась без надлежащего присмотра, и преосвященный Евгений застал ее в безпорядке. «Прошлого октября 4-го (1822 г.), писал Евгений в киевскую консисторию, нжелая осмотреть библиотеку Киево-Софийского собора, заметил я оную в безпорядке и некоторых любопытнейших книг отыскать не мог по каталогу, который притом никаким присутственным местом и высшим начальством не засвидетельствован ни по листам скрепою, ни шнуровою печатью; и, хотя я приказал привести оную в порядок, но доселе о том не имею сведения. А как сия библиотека, по каталогу замечательная редкими книгами и наипаче рукописями, составляет не маловажное сокровище собора, то дикастерии не медля справиться по делам: 1.) есть ли в архиве ее какие-нибудь письменные сведения, откуда, когда и какими книгами она первоначально и постепенно обогащалась, и есть ли справочные каталоги или копии оных? 2.) Есть ли при дикастерии рапорты о сдачах и приемe сей библиотеки при разных переменах соборных начальпиков, и кто ныне библиотекарем? 3.) Были ли, на основании указов Св. синода 1782 г. августа 4 и 1802 г. августа 31 д., рапорты Св. синоду, с известием и о библиотеке? – О всем сем учинить справку и собрав самые документы, не медля предоставить мне оные». По наведенной консисторией справке оказалось, «что о библиотеке Софийского собора не имеется никаких письменных сведений, откуда, когда и какими книгами она первоначально и постепенно составилась, также – рапортов о сдачах и приемах сей библиотеки, при разных переменах соборных начальников, и кто ныне библиотекарем, да и годовых или пятилетних за ту библиотеку известий подаваемо не было, а потому ни каталога, ни документов о ней нет». На этой справке 5 декабря 1822 г. резолюция преосвященного последовала такая: «о всем сем потребовать объяснения от О. протоиерея Софийского собора с братиею». (ноября 19 дня 1822 г.). Требуемое объяснение слишком долго не представлялось; выведенный из терпения долгим молчанием причта Киево-Софийского собора, преосвященный чрез консисторию, 6 октября 1827 г., сделал соборянам следующее замечание: «так небрежливы о книгах, собранных для просвещения, не бывают и совестные невежды», – и вслед за тем предписал «соборному священнику Михаилу Кучеровскому принять и привести в порядок соборную библиотеку и о последующем донести», – что было и исполнено. Впрочем, окончательное приведение соборной библиотеки в порядок сделано знаменитым Киево-Софийским протоиереем И. М. Скворцовым, спустя несколько лет по смерти преосвященного Евгения.

И материальный быт епархиального духовенства также был предметом особенной заботливости покойного архипастыря. Во время польского повстания, бывшего в 30-х годах, священники весьма много содействовали к открытию мятежников, в главе которых стояли помещики- католики, – и потому последние, по усмирении мятежа, решили всю злость свою излить главным образом на православное сельское духовенство. Не позволяя крестьянам благодарить духовенство за совершение священных треб и принуждая их подавать на священников различного рода ябеды,³ с просьбой об удалении их, польские помещики, в тоже время, самовольно или уменьшали количество церковных полей, составлявших главный источник содержания сельского духовенства, или же заменяли их землей в местах, совершенно неудобных к обрабатыванию и безплодных. Против такого посягательства шляхетства на церковную собственность с свойственной ему энергией восстал преосвященный Евгений. О возвращении духовенству отнятых и самовольно замененных церковных земел он многократно писал не только в губернское правление и генерал-губернатору, но и в сенат, через министра духовных дел кн. Голицына. Вследствие настойчивого ходатайства преосвященного Евгения, из сената местным властям «строго предписывалось не только о возвращении духовенству церковных земель, насильственно отнятых или замененных, не только о предании помещиков законному суждению за насильственное и самоправное завладение церковной собственностью, но и об удовлетворении священно и церковнослужителей за все понесенные ими убытки от невладения землями и вовлечения их в тяжбу». Местные власти, состоявшие большей частью из польской шляхты, получавшей взятки от помещиков, не спешили исполнять это предписание сената, но за медленность свою, по протесту митрополита Евгения, подвергались денежному штрафу в пользу киевского приказа общественного призрения⁴.

Вспоминая с искренней благодарностью прописанную услугу преосвященнаго Евгения, духовенство киевской епархии никогда не забудет также заботливости его о поддержании прав духовенства на получение законной от прихожан благодарности с требоисправления, а с другой – его распоряжений об оштрафовании депутатов, не умевших или злонамеренно не защитивших, при производстве следствия, церковной собственности, отчужденной помещиками, о сокращении штата священно и церковнослужителей, о преследовании благочинных за взятки с причтов при полугодичном обозрении церквей, и о правильном разделе, доходов и церковного поля между священниками и причетниками. По постановлению, митрополита Евгения из 100 рублей священник получал 45, диаконъ 25, дьячек 18, а пономарь 12 р. Сообразуясь с денежным дележем, священно и церковнослужители должны были разделять между собой и церковную землю. Настоятели церкви, не соблюдавшие этого постановления, в случае жалоб со стороны причетников, подвергались денежному штрафу, не только в пользу обиженных, но и в пользу вдов и сирот духовного звания.

Материальный быт вдов и сирот священно и церковнослужителей также был предметом особенной заботливости архипастыря. Для обеспечения их он организовал попечительство о бедных духовного звания, исходатайствовал у Императора Александра I основной капитал (15 тысяч) для попечительства, составил правила для членов и сотрудников этого благодетельного учреждения, велел завести при каждой церкви кружки на бедных духовного звания, присвоил попечительству право на получение с подсудимого духовенства штрафных сумм, прежде передававшихся консисторией в приказ общественного призрения, предоставил вдовам и сиротам духовных лиц исключительное право заниматься печением и продажей просфор⁵, предписал церковным старостам допускать их к продаже при церквах восковых свечей, с выдачей им по 5 к. с каждого вырученного рубля, составил правила об опеке над духовными сиротами, настоятельно требовал, чтобы священнослужители в точности соблюдали обязательства по отношению к вдовам и сиротам своих предместников, а от 28 марта 1827 г. за № 703-м предписал консистории отобрать подписки от священников в том, что они обязываются «иметь попечение и наблюдение об остающихся по смерти их сотоварищей малолетних детях не менее, как о своих, дабы они, сверх исправного изучения грамоте и писать, обучаемы были пению и церковному уставу». Об исполнении этого предписания благочинные, при полугодичных отчетах, должны были рапортовать епархиальному начальству.

Преосвященный Евгений, в течение пятнадцатилетнего служения на Киевской кафедре, оказал многие услуги православным крестьянам. Перечислим более замечательные из них.

Митрополиту Евгению благочинные доносили о некоторых крестьянках, занимавшихся знахарством и колдовством, а также о явлениях среди сельского народонаселения мнимо чудотворных икон, к которым в большом количестве стекался простой народ, простодушием и суеверием коего нагло пользовались корыстолюбцы. По получении донесения о явлении мнимочудотворной иконы, архипастырь обыкновенно предписывал местному благочинному, «сперва запечатать ее и запереть в ризницу, потом, пригласивши депутатов с духовной и гражданской стороны, вместе с ними произвести расследование, как о самом явлении ее, так и о приписываемых ей чудотворениях, а за тем, вразумивши суеверный народ, представить мнимо чудотворный образ в Киево-Софийский собор для хранения. Деньги же и разные вещи, пожертвованные для образа, передать в ведение приходской церкви». Если же мнимо чудотворный иконы являлись у какого-либо колодца, и суеверный народ, по отсылке их в кафедральный собор, не переставал питать особенное благоговение к самому колодцу; то такие колодцы, вследствие отношения архипастыря в губернское правление, обыкновенно засыпались в присутствии благочинного и чиновника земского суда, и гражданская власть принимала законные меры к удержанию народа от суеверного стечения к таким колодцам⁶. Что же касается лиц, занимавшихся знахарством и колдовством, то, по расследовании их вины, они обыкновенно вызывались в присутствие духовного правления, где им делалось пастырское увещавание и строго подтверждалось прекратить и забыть свое богопротивное занятие, под опасением суждения по законам; за тем знахари и колдуны отдавались под строгий надзор своего приходского священника; но на кого из уличенных в колдовстве не действовало пастырское увещание членов духовного правления, о тех сообщалось губернскому правлению, которое присуждало их к наказанию, определенному законом. Священникам, между прихожанами коих обнаруживались какие-либо суеверия, покойный архипастырь не однократно подтверждал об искоренении их, под угрозой лишения должности. Такие меры святителя не оставались безплодными; – к концу пастырского служения его, об явлениях мнимо чудотворных икон епархиальное начальство перестало получать донесения.

Самоуправная шляхта, после неудачно оканчившейся в 1830 г. рухавки, начала слишком варварски обращаться с своими крестьянами, за то, что они отказались от участия в мятеже. Польские помещики обременяли их своей работой не только в будние, но и в воскресные и праздничные дни; случалось весьма нередко, что православный крестьянин даже в великие годовые праздники – на Рождество Христово и Св. Пасху – за шляхетской работой, не имея досуга помолиться в храме Божием; надлежащее приготовление к принятию исповеди и святого причастия даже немыслимо было для народа. Если же кто из крестьян, во дни говения оставлял панскую работу, того прямо от святой чаши гнали на барскую экономию, где вельможный эконом или сам милостивый добродей обагрял руки свои кровью, истязуя принявшего животворящую кровь Христову, считая это гнусное, достойное времен языческих дело великим подвигом своей веры. В защиту крестьян – своих духовных чад – деятельно восстал митрополит Евгений. О воспрещении помещкам угнетать крестьян своей работой, во времена говения их и в праздничные и воскресные дни, о предании виновных суду он не однократно писал и в губернское правление, и генерал-губернатору, и через обр-прокурора в правительствующий сенат. Ходатайства архипастыря сопровождались благотворными последствиями: личность православного крестьянина и его религиозные обязанности значительно были ограждаемы по возможности законом от необузданного произвола польских помещиков. Но для того, чтобы знать, все ли польские помещики исполняют предписание высшей власти, преосвященный Евгений в 1832 и 1833 г. (27 июля) вменял епархиальному духовенству в непременную обязанность рапортовать ему о помещиках варварски обращающихся с своими крестьянами и стесняющих, работами православный народ во время говения и в воскресные и праздничные дни. Получая такого рода рапорты, он тот же час относился в губернское правление о поступлении с виновными по закону. Достигал ли он своей цели – это другой вопрос.

Почти все помещики польские изстари, для удовлетворения собственному сладострастию и сладострастию гостей своих, при палацах своих, содержали по несколько крестьянских дочерей, а, по растлнии их, гаремы свои пополняли новыми жертвами; целомудрие молодых крестьянок ничем не ограждалось от панского плотоугодничества, разве только безобразием. Покойный архипастырь защищал крестьян и против этого гнусного посягательства. По его настойчивому ходатайству гражданская власть стала деятельно преследовать необузданных прелюбодеев за насильственное растление беззащитных крестьянок и ограничила безнравственные гаремы.

Кроме того митрополит Евгений во время управления Киевской паствой, с успехом ходатайствовал о воспрещении помещикам отдавать православных крестьян на услужение при костелах⁷, еврейских домах и синагогах⁸, где они, мало по малу, под давлением латинства или иудейства, переставали посещать храмы Божии и даже уклонялись от принятия исповеди и святого причастия.

В течение пятнадцатилетего управления Киевской митрополией, преосвященный Евгений не упускал ничего, чем только мог услужить внешнему благоустройству православной церкви, в пределах подведомственной ему епархии. Так:

В 1832 г. он ходатайствовал о сооружении новых и о исправлении обветшавших церквей, как в казенных, так и в помещичьих имениях Киевской губернии,⁹ и ходатайство его, по Высочайшему повелению, исполнено. На сооружение церквей в казенных имениях, в 1833 г., из государственного казначейства отпущено 150 тысяч¹⁰. А относительно конфискованных помещичьих имений предписано на суммы мятежников исправить 77 сельских церквей и построить каменные церкви в следующих селениях: Шепеличах, Максимовичах, Разважовке и Марьяновке Радомысльского уезда, Скобсковке Уманскаго уезда, Онуфриевке Звенигородского уезда, Чернятине, Войтовцах, Пиковцах и Юровке Махновского (бывшего) уезда, также в малых Дмитрушках, Яроватке, Антоновке и м. Шаулихе. Подобные сметы на постройку или починку церквей и на приобретение для каждой из них утвари, ризницы и богослужебных книг, были составлены под руководством митрополита Евгения и, по отсылке в Св. синод, Высочайше утверждены. Св. синод указом своим от 18 марта 1834 г за 2494 дал знать Киевской консистории, что по ходатайству преосвященного Евгения вменено всем помещикам, своими экономическими средствами и впредь починять церкви и сохранять их в должном благоустройстве.

При первом обозрении церквей Киевской епархии, в мае и июне 1824 г. покойный архипастырь заметил, что в некоторых из них не доставало полного круга богослужебных книг и поучений, изданных Св. синодом. Настоятельно, нод угрозой штрафа, предписывая священникам позаботиться о приобретении недостающих книг, митрополит Евгений в 1824 г. циркулярно объявил по епархии, что не станет разрешать освящения вновь устрояемых или исправляемых церквей дотоле, пока не будет куплен для каждой из них полный круг богослужебных книг и все необходимые принадлежности богослужения, и пока не получит о том рапорта от местного благочинного.

Покойный архипастырь строго наблюдал, чтобы храмы Божии со всеми принадлежностями своими, с утварью, иконами¹¹ и облачениями содержались в приличной чистоте, а различные церковные записи – в надлежащем порядке. «При личном обозрении Липовецкого собора, писал он в консисторию от 3 июля 1824 г., нашел я великое небрежение в содержании онаго в должной опрятности и чистоте: иконостас весь в пыли, а стены от пыли и паутины даже потемнели. При рассматривании же письменных церковных документов усмотрено также мною многое опущение, как то: в церковной приходорасходной книги с 1821 г. прекращена надлежащая записка приходов и расходов церковных, обысков брачных совсем нет в соборе, метрические книги писаны только до июня 1823 г., и никем не засвидетельствованы; опись церковная никем не скреплена и все церковные документальные книги содержатся в доме протоиерея Б.; кроме того он, протоиерей, содержа и опись в своем доме, выпул из оной целый лист, на коем описаны книги, которые также забраны им в свой дом, а в соборе нет и самонужнейших, как то: вседневных поучений и месячных миней, о приобретении коих начальствующий пренебрег. Вследствие всех сих безпорядков, не доверяя более начальству в соборе протиерею Б., предписал я на месте Липовецкому духовному правлению поручить оное и все документы церковные соборному же священнику Р. впредь до рассмотрения. А духовная консистория имеет предписать оному же правлению о всех сих безпорядках и самовольстве протоиерея Б. произвести изследование и немедля представить с мнением». Когда было произведено слдствие о безпорядках, допущенных протоиереем Б., последний, по peзолюции преосвященнаго, был навсегда удален от своей должности. Подобному же наказаию подверглись и другие священнослужители, замеченные в небрежности относительно сохранения чистоты в храмах Божиих и ведения в порядке церковных записей.

4. При покойном митрополите значительно против прежнего времени усилен контроль над имуществом и хозяйством церковным; составлены подробные описи имуществу каждой церкви, предписано вести в порядке приходорасходные книги и воспрещено произвольное расходование церковных сумм, без разрешения епархиального начальства. Благочинные, при полугодичном обозрении своего округа, по распоряжению митрополита Евгения, обязывались внимательнее входить в положение церковного имущества и хозяйства и о последствиях своей ревизии рапортовать со всей точностью и подробностью¹². Небрежность в заведывании церковным имуществом и хозяйством с 1827 года весьма строго преследовалась. Но так как духовные правления, благочинные и приходские священники сельских церквей многократно жаловались, что уменьшение церковных доходов главным образом зависело от самоправного отвлечения помещиками церковных старост от их должностей, то покойный архипастырь, постоянно отстаивая Высочайше дарованые ц. старостам льготы, в тоже время ходатайствовал не только об оштрафовании самоправных помещиков, но и о взыскании с них в пользу церквей тех убытков, которые они понесли вследствие отвлечения старост от их старостинских обязанностей (предл. от 21 сент. 1827 г. за № 2694). Но особенное внимание митрополита Евгения обращено было на свечной церковный доход. От 29 октября 1827 года преосвященный вошел в консисторию с следующим предложением: «Рассмотрев представленную мне от дикастерии за пять лет справку (он потребовал ее) о церковных свечных доходах по г. Киеву, заметил я невероятную малость оных, судя по многому ежегодному числу притекающих в Kиев богомольцев, а в некоторых церквах и постепенное умаление. Cиe умаление, очевидно, происходит или от противозаконной мелочной, лавочной продажи, или от утайки церковной продажи старостами и священно и церковнослужителями, по невнимание благочинных. А как комиссия духовных училищ в нынешнем году сделала уже Киевскому епархиальному начальству замечание об уменьшении церковных свечных доходов по Кевской епархии, то, в предупреждение лавочной незаконной продажи и утайки, старостами и священно и церковнослужителями, учреждаю я, на основании указов Св. синода 1808 г. июня 26, 1811 г. и 1815 г. ноября 5 дня, свечную оптовую продажу при Киево-Софийском соборе от соборного старосты во все Киевские церкви и окологородские, зависящие от Киевских благочинных, и вследствие того предлагаю дикастерии: 1) через Киевских благочинных предписать с подпиской Киевским и окологородским церковным старостам и священно и церковнослужителям к следующему 1828 г. нигде не закупать из фабрик и лавок свечей оптом, а получать оныя от Киево-Софийского соборного старосты, с запиской в его ведомости свеще-продавные и ему же с расчетом отдавать огарки и неделанный воск, который подан будет в церковь; а ему, старосте, предписать иметь для сего запас свйчей, и дабы он знал, сколько запасать, дать ему копию с расходу свеч по церквам Киевским окологородским. 2) Объявить всем старостам и священно и церковнослужителям, что если в их церквах через моих соглядатаев найдены будут оптовым количеством церковные свечи сторонней покупки, то отбираемы будут в Киево-Софийскую свечную лавку без платы, а с них взыскиваемы будут в церковь, по оценке, платежные за них деньги и благочинные за недосмотр штрафованы будут. 3) Сообщить в губернское правление о запрещении, на основании указа 1808 г. стат.1 §3, лавочным торговцам и разнощикам оптовой и мелочной продажи церковных свеч для православных Российских церквей – Все cиe дикастерии иметъ привести в исполнение немедленно». Это распоряжение с подробными постановлениями с 1829 г. распространено было на все епархиальные церкви¹³ и наблюдалось несколько лет по смерти митрополита Евгения, при благочестивом преемнике его Филарете.

5. Покойный архипастырь принимал живое участие в уничтожении, в пределах Киевской епархии, униатских и латинских монастырей, существовавших до его назначения на Киевскую кафедру. При нем упразднены униатские монастыри: в г. Каневе (указ. Св. синода от 29 ноября 1833 г. за № 9137), Умани и м. Лисянке (указ. Св. син. от 28 марта 1824 г.), а латинские кляшторы – в г. Радомысле и м. Лисянке. Храмы этих монастырей (исключая Радомысльского), по ходатайству митрополита Евгения, обращены в православные церкви. Кроме того, по его же ходатайству, и некоторые латинские каплицы, построенные среди православного народонаселения, так наприм. в с. Чернорудни, Мервин и Рудом, обращены в православные церкви, а угодия этих каплиц, равно как и угодия униатских монастырей и латинских кляшторов, переданы в ведомство православного духовенства. Ходатайствуя от 26 января 1832 г. об обращении каплицы в с. Рудом в православную церков, покойный митрополит так писал в Св. сипод: «1) село Рудое есть приход собственно греко-российский; 2) кроме отдаленнейших, вблизи с. Рудаго существуют костелы в м. Борщаговке в 8-ми верстахъ, Воладарке – 11-ти в., Завадовке – 7-ми и в Тетиеве – в 10-ти в.; 3) в с. Рудом, хотя жительствуют латиняне, но количество их вместе с помещиком не превышает 23 д. муж. пола; 4) вышеозначенный костел строенинм начат назад тому около 10 лет, не далее 50-ти шагов от православной церкви, среди самаго села и построен, по примеру православной церкви, алтарем на восток, с ризницею и пономарнею; 5) Православная же близь онаго греко-российская церковь деревянная, обветшавшая, так что к падению уже клонится; 6) прихожане с. Рудаго хотя приготовили было материал для починки церкви, но помещик самоправно употребил оный на постройку себе дома, обещаясь в скором времени своим коштом выстроить каменную церковь, с наделением для оной и вечного фундуша, – от чего в настоящее время отказывается». Принимая во внимание прописанные обстоятельства, Святейший синод, на основании указа сената от 31 мая 1819 г., постановил, а Государь Император утвердил, каплицу, построенную в с. Рудом, освятить в православную церковь, а угодия, предназначенные для ксендзов, передать навсегда в ведомство православного причта.

Митрополит Евгений также с успехом ходатайствовал пред гражданским начальством об отделении от православных храмов питейных домов, еврейских синагог, латинских каплиц и разных ксендзовских служб (конюшень, сараев, отхожих мест), которые в некоторых местах польскими помещиками устроялись близ православных церквей, для поругания над православной верой.

В заключение воспоминания нашего о епархиальной деятельности митрополита Евгения

считаем необходимым припомнить для наших читателей и об услугах его, оказанных государству, во время и после польского мятежа, который в 1830 г. коснулся и пределов Киевской губернии. В открытии злонамеренных действий мятежников архипастырь принимал самое живое участие, деятельно сносясь с уездными протоиереями и требуя, чтобы они разведывали от приходских священников и как можно поспешнее доносили ему о всякаго рода вразждебных для государства затеях шляхты. Копии донесений, получаемых от уездных протоиереев, преосвященный немедленно передавал главнокомандующему 1-ой армией генерал-фельдмаршалу, графу Сакену, или Киевскому военному губернатору, В. В. Левашову, для надлежащего расследования¹⁴.

Мы имеем под руками подлинную переписку м. Евгения с махновским протоиереем о. Владимиром Марковским, которая свидетельствует о неутомимом участии архипастыря в раскрытии злонамеренных затей мятежников в пределах Киевской паствы. Протоиерей, в феврале, марте, апреле и мае 1832 г., представил преосвященному шесть донесений, и на каждое из них немедленно получал ответы. Но, уведомляя о получении и передаче, кому следовало, упомянутых бумаг, митрополит Евгений в тоже время побуждал о. Марковскаго не прекращать своих розысков касательно мятежников и доносить ему обо всем, чем только разведает от приходских священниковъ. «Репорт ваш с приложениями от 25 марта я получил», писал преосвященный о. Владимру, «и одобряю вашу заботливость об открытии злоумышлений. Копии с ваших бумаг препроводил я к главнокомандующему 1-ой армией генерал-фельдмаршалу графу Сакену, от коего немедленно приняты будут надлежащие меры. Вы же продолжайте доносить мне о всех последствиях и неблагонамеренных действиях, изведывая все то от приходских священников. За сие не останетесь вы без особенного награждения». Евгений митрополит Киевский и Галицкий; № 34, 29 марта 1832. Р.S. Репорты присылайте не надписывая «по секрету» дабы не дать подозрения виновным». А от 22 апреля 1832 г. за № 38-м преосвященный к тому же протоиерею писал так: «Бумаги ваши с документами получил я и немедленно копии с оных сообщил Киевскому военному губернатору Василию Васильевичу Левашову, по коим он и сделал надлежащие предписания о розыскания. Но он просит, чтобы столь важные открытия как можно скорее ко мне были от вас доставляемы, дабы не упустить по горячим следам о всем сем следовать. Он обещался также предписать о допущении духовных депутатов к следствиям по доносу от духовных. Почему предписываю вам поспешнее обо всем репортовать мне». Опытный архипастырь не слишком доверял добросовестности чиновников, командируемых для расследования сведений, поступавших к нему от священнослужителей, а потому и просил Левашова и Сакена о допущении духовных депутатов к следствиям по донесениям епархиального духовенства. Приглашаемые командируемыми чиновниками духовные депутаты, по предписанию преосвященного, обязывались бдительно следить за добросовестностью следственных розысканий и о последствиях их обстоятельно рапортовать ему.

Дальновидный архипастырь не без основания предполагал, что польские помещики будут мстить православному духовенству за деятельное участие в раскрытии их мятежнических замыслов; а потому, когда губернатор Княжнин отнесся к нему о содействии православного духовенства обеспечению участи крестьян, обнаружившись политические замыслы своих помещиков, митрополит на этом отношении надписал следующее распоряжение: «отнестись и о защите священников, доносивших о мятежниках». Такая защита, со стороны гражданской власти, действительно понадобилась для православного духовенства, когда необузданная шляхта после неудачно, окончившейся рухавки, затеяла то возбуждать вражду между священниками и их прихожанами из крестьян, то уличать священников в передержательстве беглых и в недоказанном корчемстве, то записывать некоторых священнослужительских детей в податное сословие, то противодействовать хозяйственным операциям священно и церковнослужителей, то наносить им другого рода неприятности и разные тяжкие обиды.

***

Пятнадцать лет управляя Киевской епархией, митрополит Евгений был действительно говорящим и светящим светильником, как писали о нем из Киева, извещая о кончине его¹⁵. Его занятия по епархиальному управлению были живыми уроками трудолюбия, добросовестности, аккуратности и полного знакомства с делом. Его слово в церкви и вне церкви, с характером пастырского поучения и в тоне простой беседы, всегда было полно назидания. С глубоким уважением и признательностью относилась к нему не только православная Киевская паства, но даже польские помещики Киевской губернии; – и они, через своих поветовых маршалов, воздали долг редкой признательности и уважения знаменитому святителю преследуемой ими православной церкви. Считаем не безъинтересным целиком напечатать акт, свидетельствующий о такой признательности и уважения польского дворянства¹⁶.

Его сиятельству Киевскому губернскому предводителю дворянства графу Густаву Олизару. Помещики и дворяне подведомственных нам yездов возложили на нас обязанность предложить вашему сиятельству, чтобы вы изволили, от имени целой губернии, изъявить высокопреосвященнейшему митрополиту Евгению: 1, признательность и особенное почтение, к которым побудили всех нас его необыкновенные дарования и высокие архипастырские достоинства, а во 2-ых, чтобы, отдав ему эту дань всеобщего безпредельного почтения, просили его о дозволении поместить в дворянских актах, для вечной памяти, речь, которой этот достойный архипастырь приветствовал собравшихся на дворянские выборы. Если, с одной стороны, он возвысил наши души, припомнивши нам священные обязанности нашей спасительной религии, то с другой – мы бы желали, чтобы настоящий акт признательности дворянского сословия был вознаграждением трудов и пастырского сердца его. Подписали уездные предводители: киевский Шимановский, радомысльский Глембоцкий, васильковский Проскура, сквирский Рыльский, махновский Абрамович, исправляющий должность липовецкого, подкоморий таращанского и липовецкого уездов Ипполит Рогозинский, таращанский Флориан Езерский, уманский Ян Марковский, звенигородский Росцишевский, богуславский Ячевский, чигиринский Данилов. 20 октября 1823 г. Киев.

Настоящий акт уездных предводителей дворянства представлен в подлиннике преосвященному Евгению графом Олизаром от 20 октября 1823 г. за № 359-м при следующем адресе:

Высокопреосвященнейшему Евгению, митрополиту Киевскому и Галицкому, члену Святейшего синода, архимандриту Киево-Печерской Лавры и разных орденов кавалеру от дворянскаго предводителя Киевской губернии. Представляя вашему высокопреосвященству в подлиннике отзыв гг. уездных предводителей дворянства, доставленный ко мне от имени всех помещиков и дворян, считаю себя счастливейшим, что при исполнении обязанностей моей должности, я уполномочен дворянством заявить вам нашу всеобщую признательность и уважение; а присовокупляя к просьбе всх помщиков и личную свою просьбу, с крайним нетерпением буду ожидать исполнения оной. Дворянский губернский предводитель граф Олизар.

Графу Олизару, а в лице его и всем дворянам, преосвященный Евгений ответил следующим письмом:

Милостивый государь, граф Густав Филиппоич! Почтенное отношеие вашего сиятельства от 20 октября имел я честь получить 21 числа с чувством искреннейшей благодарности вашему сиятельству и всему почтенному Киевскому дворянству за благорасположительное ко мне внимание, изъясненное в сообщенном мне от вас письменном их акте. Посему покорнейше прошу ваше сиятельство объявить им и мою чувствительнешую признательность; а во удовлетворение их желаний при сем препровождая список моего поучения¹⁷, говоренного 19 октября в Киево-Софийвском кафедральном соборе, имею честь быть пр. и проч.

Евгений митрополит Киевский и Галицкий