ИЗ ЖИЗНИ ОТЦА ЕПИФАНИЯ

Очень часто, когда будущий батюшка был еще совсем маленьким, тетя Александра брала его с собой на работу и, чтобы он не мешал, усаживала на стул.

– Этеокли, – говорила она ему, – не качайся, чтобы Боженька тебя любил.

Тот какое-то время оставался неподвижным, но потом начинал чувствовать, что больше так высидеть не в силах.

– Ты должен сидеть тихонько, – говорила тетя, – чтобы Христос тебя забрал в Рай.

– Я сейчас немного качнулся, неужели я потерял Рай? – взволнованно спросил малыш.

– Еще немного, и можешь потерять его, – ответила она. – Будь очень внимателен.

Так мало-помалу Этеоклис приучался любить Рай.

Батюшка говорил нам:

– Аскетическое благочестие простого народа, которое я видел, живя рядом с бабушкой, с тетей Александрой, и очень прочные монашеские традиции Мессинии дали мне глубоко православное воспитание. С детских лет каждый вечер при свете керосиновой лампы или луны, так как во время оккупации нельзя было включать свет, я читал Повечерие.

Помню следующий случай: четырехлетним ребенком родители взяли меня на службу в один из близлежащих монастырей. По дороге я надкусил сорванную травинку, и весь рот у меня наполнился горечью. Как только мы пришли в монастырь, я побежал к крану сполоснуть рот. Один монах заметил это и подозвал меня к себе:

– Что ты там делаешь?

– Я сполоснул рот, потому что чувствовал горечь.

– Будь внимателен, теперь тебе нельзя брать антидор, – твердо сказал монах.

Так глубоко аскетична была в то время жизнь простых монахов, простых людей. Это оказало на меня очень большое влияние.

* * *

Батюшка часто говорил:

– Своим становлением я обязан, во-первых, Богу, а во-вторых, тете Александре.

Когда Этеоклис был маленький, – рассказывала нам тетя Александра, – он молился такими словами:

– Христе мой, дай мне силы убеждать людей веровать Тебе и идти за Тобой, а хороший голос, чтобы петь, мне не нужен!

Тетя Александра однажды сказала своему знакомому о батюшке:

– Я недоумеваю, почему этот человек не родился прямо в рясе?

* * *

Как-то мы спросили батюшку:

– Геронда, что Вы будете делать, если Церковь примет решение упразднить ношение рясы?

Он ответил:

– Уйду в затвор.

Однажды, когда Этеоклис был маленьким и еще не ходил в школу, он узнал, что на следующий день его тетушки собираются на Божественную литургию в храм, находящийся недалеко от села. Еще с вечера малыш начал упрашивать взять его с собой. Тетушки пообещали, но он, догадавшись, что они хотят, как это уже не раз бывало, пойти без него, составил свой план.

Утром его будит возмущенная тетушка и говорит:

– Этеокли, мы не можем найти наши туфли, ты их спрятал?

– А-а-а, попались? Вы бы ушли без меня. А теперь сначала я соберусь, а потом отдам вам туфли.

Таким образом он добился того, чего хотел, и с радостью пошел с тетушками в храм.

Как-то раз в воскресенье, ранним утром, когда было еще темно, сельский батюшка пошел открывать храм. У церкви он заметил устремленные прямо на него «горящие глаза». Испуганный батюшка постучал в дом маленького Этеоклиса. Дверь открыла тетя Александра. Узнав причину такого раннего посещения, она с улыбкой сказала:

– Э, батюшка, чего Вы там испугались? Это же Этеоклис с зажженными угольками для кадила.

Он приходил в храм еще затемно, часто даже раньше священника.

Уже в пять лет, по словам блаженной памяти тети Александры, он неукоснительно посещал Божественную литургию и другие церковные службы, причащался Святых Христовых Таин, соблюдал посты наравне со взрослыми. Он был очень худ, и однажды в воскресный день тетя, прежде чем отправиться в церковь, попыталась заставить его выпить стакан молока. Маленький Этеоклис настойчиво сопротивлялся:

– Что будем делать в церкви с набитым желудком? Как мы будем молиться и подойдем за антидором? Или пойдем только лишь для того, чтобы прослушать службу?

* * *

Когда в другой раз в среду утром тетя, прежде чем отправить его в детский сад, попыталась дать ему стакан молока, Этеоклис стал решительно сопротивляться. Он побежал в угол к иконам и упал на колени со словами:

– Боженька, если еще раз в среду или пятницу тетушка будет просить меня выпить молока, отними у нее голос и верни здоровые ноги (они были искалечены).

Тетушка, естественно, сильно испугалась, услышав такую молитву ребенка.

Будучи учеником средней школы, Этеоклис прислуживал священнику в алтаре и после службы брал себе антидор на всю неделю. Дома он каждое утро натощак ел антидор и два раза в неделю, по собственной инициативе и вдохновению, «служил» Божественную литургию, подражая тому, что он видел и запомнил в церкви. Прихожанами же были все домашние.

Когда по детской неосторожности он что-нибудь ломал, то всегда мужественно перед всеми признавал свою вину.

– Да, это сделал я! – всякий раз говорил он еще прежде, чем начинали искать виновного, чтобы его вину не приписали другому.

С первого класса Этеоклис по всем предметам, кроме математики, к которой у него не было никакой склонности, имел отличные оценки. На замечание тетушки, что хорошо бы подтянуть математику, он ответил:

– Зачем мне нужна эта математика? Я что, буду торговцем? Я буду священником!

Однако он прислушался к словам тетушки, когда та объяснила ему «опасность»: без математики он не сможет перейти в старшие классы, а затем поступить на богословский факультет университета, к чему Этеоклис пламенно стремился.

Однажды деревенский сторож постучал в дверь их дома и сказал, что в их винограднике он поймал вора.

–      Подать на него жалобу? – спросил он.

–      Конечно, подай! – согласился кто-то из домашних.

Тогда в разговор вступил двенадцатилетний Этеоклис:

– Что вы сказали? Подать на него жалобу? У этого несчастного ничего нет, а нам Бог дал и виноградник, и масличный сад, и поля, и дом!

И, обращаясь к сторожу, продолжил:

– Не подавайте на него жалобу. Напротив, скажите, что Феодоропулосы разрешили ему пойти в виноградник и взять столько винограда, сколько ему нужно. Пришлите, пожалуйста, его сюда, чтобы мы еще и лично сказали ему это.

Никому и в голову не пришло возразить мальчику. Его слово было законом.

* * *

В другой раз Феодоропулосам сообщили, что их наемный рабочий приторговывает из урожая владельцев, оставляя выручку себе. Рабочего пригласили в дом и строго предупредили, чтобы подобного больше не повторялось. Случайно услышав этот разговор, Этеоклис немедленно вмешался:

– С сегодняшнего дня, господин N, кроме зарплаты, Вы будете брать на продажу половину урожая, а вырученные за него деньги оставлять себе.

С тех пор его дом стал помогать этому человеку, трудившемуся ради своих бедных многодетных родственников.

Дитя мое, – говорила Этеоклису тетушка, когда тот был школьником, – ты читаешь допоздна, и огонь в печке гаснет. Разбуди меня, я снова растоплю печь, чтобы ты не замерз.

– Я придумал одну хитрость, и теперь у меня нет проблемы с обогревом, – ответил он.

– Что ты делаешь? Растапливаешь печку сам?

– Нет. Когда печь гаснет, а мне еще много остается прочитать, я поступаю так: выхожу во двор и гуляю там, пока не привыкну к ночному холоду. Вернувшись в дом, чувствую, что в комнате еще достаточно тепло, и продолжаю читать. Когда же вновь замерзаю или меня начинает клонить в сон, опять выхожу на улицу, и так несколько раз за ночь.

Уже в старших классах Этеоклис читал роман Пападиамантиса³ «Женщина-убийца». Тетушка в ужасе сказала ему:

– Дитя мое, что за книги ты читаешь? Я немного прочла и ужаснулась. Ну и ну!

– Послушайте, тетушка, – ответил он. – Я буду делателем Евангелия и должен читать то, что читают другие. Чтобы беседовать с людьми и отвечать на их вопросы, мне нужно это знать.

Кроме того, что Этеоклис был отличником, он имел, по свидетельствам одноклассников, замечательный характер и ему полностью доверяли как преподаватели, так и учащиеся. Он был между ними неким связующим звеном. Каждый раз своей неотразимой аргументацией он убеждал одноклассников в правильности тех или иных шагов, а затем, объявляя об этом на собрании преподавателей, лично ручался за школьников. Характерны слова преподавателей и учащихся: «Это сказал Этеоклис!»

Однажды, отправляясь в школу, Этеоклис сказал тете Александре:

– С сегодняшнего дня с мясом покончено! Приготовьте мне, пожалуйста, на обед что-нибудь другое.

Не придав большого значения его словам и посчитав их мимолетным чудачеством, тетушка приготовила ему котлеты, которые, нужно заметить, он очень любил. Когда в обед Этеоклис вернулся домой и увидел котлеты, он спросил:

– Разве я не предупредил Вас, тетушка, что с сегодняшнего дня прекращаю есть мясо?

– Дитя мое, я подумала, не поджарить ли котлеты, поскольку есть фарш. Поешь сегодня, а с завтрашнего дня покончишь с мясом.

– Нет, тетушка! Когда мы что-то обещаем, то должны держать свое слово.

Он не прикоснулся к котлетам и с того дня навсегда отказался от мяса.

Будучи школьником и студентом, он никогда в воскресный день не делал уроки, даже в этом исполняя заповедь Божию: «...шесть дней работай и делай в них всякие дела твои, а день седьмой – суббота Господу, Богу твоему: не делай в оный никакого дела» (Исх. 20, 9,10).

Как-то, будучи студентом, Этеоклис отдал деньги, на которые собирался поужинать, какому-то нищему. Когда он по секрету рассказал об этом своему другу, то заметил:

– Да, друг мой, никогда в жизни я не спал так хорошо.

* * *

Из его письма к духовнику от 14 апреля 1956 года:

«На мне тяжким бременем лежит забота о двух очень бедных студентах, что выше моих сил. Всю трудность этого знает лишь Тот, Кто испытует сердца и утробы. Он знает, что, когда у меня с утра бывает достаточно денег, большую часть их я раздаю и возвращаюсь домой пешком, потому что нечем заплатить за проезд».

Однажды в бытность свою студентом он ехал с отцом в Каламу. Тогда Этеоклис только что вышел из больницы. Была пятница. Отец сказал ему:

– Съешь, дитя мое, немного сыра и не переживай из-за этого, ведь ты же болен.

– Нет, отец, – ответил он. – Людям, которые на меня смотрят, неизвестно, что я болен. Может быть, некоторые из них знают, что я студент богословского факультета, кандидат в клирики, и это послужит для них соблазном.

В ту поездку он так и не съел ничего скоромного.

* * *

– Геронда, я нахожу чрезмерной осторожность, проявляемую для того, «чтобы не было порицаемо служение» Ваше (2Кор. 6, 3).

– Чадо мое, от невнимательности многие пали и соблазнились, от осторожности же – никто.

Как-то раз, будучи учеником старших классов, он вместе с товарищами гулял по Каламе. Один из них достал пачку сигарет и стал всем предлагать.

– Этеокли, что делать? – спросил его один из школьников.

– Не бойся, – ответил он. – На мне он прекратит это.

Действительно, когда и Этеоклису были предложены сигареты, он сказал:

– Скажи мне, ты уже решил свои проблемы и хочешь добавить еще одну? Я думаю, было бы безумием к нашим бедам добавлять еще и новые.

Любитель покурить, получив хороший урок, прекратил раздавать сигареты.

* * *

Когда он учился на богословском факультете, зашел спор его товарищей со студентами других факультетов. Один студент-инвалид обличал христианство в бесполезности. Этеоклис привел ему массу противоположных аргументов, но, видя, что тот не отступает, напоследок заметил:

– Не будем продолжать этот разговор, так как Вы ставите меня в неловкое положение… Я должен буду сказать прямо.

Тот не умолкал, и Этеоклис сказал:

– Что касается лично Вас, то Вам христианство дало жизнь. Если бы не было христианства, то Вас, как калеку, сбросили бы, как в древности, в какой-нибудь Кеад⁴. Разговор был закончен.

Во время учебы на богословском факультете преподаватель Леонидас Филиппидис в качестве семинарской работы дал ему так называемые «расхождения» Евангелий по следующим вопросам: «когда появилась звезда волхвов?», «когда произошло бегство в Египет?» и «где волхвы поклонились Господу?»

Посмотрим, как сам Этеоклис описывает этот семинар в письме от 20 марта 1950 года своему батюшке, ныне митрополиту Мессинскому Хризостому⁵:

«Досточтимый Геронда!

Припадаю к Вашей деснице.

Я пишу Вам, будучи сильно взволнован и радостен…

В прошедший понедельник на лекции по «Толкованию Нового Завета» я по порядку изложил несколько своих вопросов... Параллельно высказались и другие студенты. В конце концов все вопросы были собраны воедино, и из них сформулированы три положения. Объясню.

Из исследования первых глав Евангелий от Матфея и Луки вытекает очевидное расхождение и даже противоречие между ними. Матфей говорит, что сразу же после того, как волхвы поклонились Господу, Иосиф взял Иисуса и Матерь Его и отправился в Египет, Лука же, ничего не сообщая о волхвах, говорит об обрезании, а затем и о Сретении Господнем. Затем он пишет:

«И когда они совершили все по закону Господню, возвратились в Галилею, в город свой Назарет» (Лк. 2, 39).

Возникает недоумение: Лука говорит, что через 40 дней они пошли и поселились в Назарете. Тогда когда же было поклонение волхвов и бегство в Египет?

После Сретения? Нет, потому что, как уже было сказано, тогда они уже находились в Назарете (а Матфей говорит, что и поклонение и бегство происходили в Вифлееме).

До Сретения? Опять нет, потому что они не вернулись из Египта через 10–20 дней, чтобы произошли события Сретения, но пробыли там достаточно долго. Если бы они ушли раньше Сретения, то оно бы не состоялось.

Как вы видите, все не так-то просто, и поначалу нам показалось, что мы оказались в тупике. Это первое.

Второе. Возникла ли звезда одновременно с рождением Господа или же до него?

Третье. Почему Матфей говорит, что волхвы поклонились, «войдя в дом», тогда как Господь был рожден в пещере? (Этот вопрос был сформулирован не мной, а другим студентом.)

На эти вопросы не только никто из студентов, но даже и сам преподаватель Филиппидис, будучи заранее не готов к ним, не смог ответить. Тогда мне было поручено докопаться до истины и пролить свет на эти недоумения. Профессор шутливо сказал: «Пусть он сам достанет из огня каштаны». На решение мне дали 15 дней.

Я был весь погружен в эту работу, и вчера она была окончена. Трудиться приходилось даже ночами.

Итак, сегодня профессор Филиппидис попросил меня доложить о результатах работы. Я спросил позволения ответить со своего места, но он велел мне спуститься на кафедру. (Лекции читались в амфитеатре юридического факультета для студентов 1-го и 2-го курсов.)

Я спустился, а преподаватель сел на скамью в нижнем ряду амфитеатра. Когда я закончил отчет, студенты по сигналу Филиппидиса разразились бурными рукоплесканиями.

Схожу с кафедры, чтобы вернуться на свое место. Тут поднимается профессор, протягивает мне руку и подводит к краю кафедры. Он мне сказал много всего, но я, будучи сильно взволнован, запомнил лишь немногое: «Ваша работа, вне всякого сомнения, совершенна во всех отношениях… Глубина мысли… Методическое исследование… Надеюсь, что все получили хороший пример того, как надо работать… Выше всякой похвалы…» В конце своей речи он произнес: «Я приветствую Феодоропулоса, в лице которого вижу будущее богословия. Поздравляю Вас, дитя мое», – и вновь протянул мне руку.

Студенты снова громко зааплодировали. Я сошел с кафедры и возвратился на свое место совершенно без сил. Рукоплескания провожали меня…

Все, что произошло, по правде говоря, было большим преувеличением. Исследование вовсе не так уж безукоризненно. Оно ничуть не выше обыкновенной работы студента первого курса. В любом случае благодарю Бога и Господа нашего Иисуса Христа, так благоволившего…

С уважением и сыновней любовью,

Этеоклис».

* * *

Пусть мне лучше говорят, что «он был достоин стать преподавателем университета», чем – «он недостоин этой должности», в том случае, если бы я стал им.

После окончания университета Этеоклис, чтобы немного отдохнуть, уехал в деревню.

Во дворе дома, где он жил, были сложены сушеные смоквы, предназначенные для продажи.

Мать хотела продать их подороже, но две-три попытки заключить сделку оказались неудачными.

Как-то раз, когда Этеоклис был во дворе один, подошел к нему торговец и спросил:

– Паренек, эти смоквы на продажу?

– Конечно, – ответил он.

– Я беру их по столько-то за ока⁶.

– Забирайте.

Мать, узнав о цене, запричитала:

– Я давно хочу продать их подороже, а ты отдал за первую цену, какую тебе предложили.

– Мама, послушай, что я тебе скажу, – ответил Этеоклис. – В моем возрасте ты уже имела свое мнение и решилась на очень важный шаг – на брак, а за мной, дипломированным специалистом, ты не признаешь права продать несколько ока смокв? Я прошу тебя, иди в дом.

Соседка, которая наблюдала эту сцену, заметила:

– Я говорила тебе, госпожа Георгия, что твой сын не только богослов. Он мог бы стать хорошим защитником, адвокатом. Ты и сама это видишь.

К пресвитерской хиротонии он не успел сшить себе облачение. Из разных старых облачений, находящихся в ризнице, ему собрали один комплект. После литургии к батюшке подошел регент и сказал:

– Отче, Вы сегодня поразили меня и преподали хороший урок.

– Почему? – спросил батюшка.

– Потому что любой священник на свою хиротонию приезжает с новым облачением. Но чтобы на хиротонии у отца Епифания (благодаря своим книгам, он уже был известен) было чужое облачение, да еще и такое, собранное с миру по нитке?!

Один молодой человек, желая поставить батюшку в неловкое положение, сказал ему:

– Отец Епифаний, вы, целибатные священники, ничего не даете человечеству. У вас нет семьи, нет детей… Вы – бесплодные смоковницы, которые, согласно Евангелию, должны быть срублены и брошены в огонь.

Батюшка ответил ему:

– Брат мой, не буду отвечать тебе на языке Евангелия, так как ты им пренебрегаешь, но возьму твое сравнение целибатного клирика с неплодной смоковницей. Как ты знаешь, кроме плодовых деревьев есть и другие, которые не дарятчеловеку плодов, но они необходимы ему или из- за своей древесины, или из-за листьев, или из-за тени, которую они дают… Для меня вполне достаточно, если взять твое сравнение целибатного священника с бесплодным деревом, быть одним из них… Скажем – великаном платаном, в тени которого укрывается утомленный путник, чтобы от дохнуть и почерпнуть силы на дальнейший путь!

Прошло время, и этому молодому человеку потребовался «великан платан». Что же случилось? Он сделал попытку покончить жизнь самоубийством, и когда, к счастью, она не удалась, пришел в себя и спросил о… «бесплодной смоковнице». И отец Епифаний в ту же ночь, когда он получил телеграмму, взял такси и отправился в провинциальный городок, где жил этот молодой человек, чтобы вдохнуть в него силы для дальнейшей жизни.

Как-то в воскресенье отец Епифаний, будучи болен, не смог пойти в церковь. Тетя Александра решила, что она тоже не может пойти в храм, оставив больного одного. Он настоятельно советовал ей пойти, но та не соглашалась и принялась готовить ему завтрак. Тогда батюшка властно сказал ей:

– Такая, не освященная воскресной литургией, еда мне не нужна.

Блаженной памяти отец батюшки Иоанн, получив при выходе на пенсию единовременное денежное пособие, захотел купить себе маленькую машину, чтобы было удобнее ездить в деревню.

Батюшка не одобрил это решение, так как в то время автомобили были только у состоятельных людей и считались роскошью. Но отец настойчиво подыскивал все новые доводы в пользу приобретения машины, которые батюшка успешно опровергал.

Наконец Иоанн нашел, по его мнению, аргумент, который безусловно должен был сломить сопротивление сына. Он обрадованно сообщил, что врач, который наблюдает его, узнав о заветном желании Иоанна, посоветовал ему купить автомобиль, так как это даст психологическую разгрузку и положительно повлияет на его больное сердце.

Когда батюшка услышал этот последний аргумент, то остроумно заметил:

– Ты хочешь сказать, папа, что врач в рецепте прописал тебе вместо таблеток автомобиль?

– Геронда, Вы видели когда-нибудь какое-либо видение?

– Нет, дитя мое. Не видел и не желаю видеть. Я хочу видеть только свои грехи.

* * *

Один человек как-то раз спросил отца Епифания:

– Батюшка, видели ли Вы в своей жизни чудеса?

– Да я ничего, кроме них, и не видел.

Тогда любопытствующий с нескрываемым интересом сказал:

– Хотелось бы услышать о самом большом чуде, какое Вы видели.

– Самое большое чудо, которое я видел, состоит в том, что Бог пришел на землю, чтобы спасти меня, самого великого грешника.

Тот с недоумением воскликнул:

– Это все, что Вы хотели рассказать?

– Но есть ли, дитя мое, большее чудо?

Один монах приехал из исихастирия к зубному врачу в Порос⁷. Вслед за монахом подошли и другие пациенты. Один из них был из дальней деревни и боялся, что не успеет на последний автобус. Тогда монах пропустил его к врачу, но сам опоздал к последнему транспорту и пошел в исихастирий пешком. В это время отец Епифаний вместе с духовными чадами ехал на автомобиле в Афины. Как только они увидели этого монаха, батюшка вначале выговорил ему за то, что он так задержался в городе, и, прежде чем опоздавший брат успел что-либо сказать в свое оправдание, велел водителю ехать дальше.

Священник, находившийся в машине вместе с батюшкой и знавший из телефонного звонка монаха, как развивались события, рассказал об этом отцу Епифанию.

– Ах, вот как? – сказал он. – А я его отчитал. Как только, чадо мое, приедем в Афины, напомни мне, чтобы я позвонил ему и попросил прощения. Пожалуйста, не забудь.

– Какое прощение, Геронда? – заметил один из пассажиров. – Отец Х. уже и позабыл об этом.

– Нет, дитя мое. Мне не доставляет никакого труда попросить прощения, когда я действительно в чем-то виноват.

И действительно, как только они прибыли в Афины, батюшка, приложившись к Распятию, прежде чем успели ему напомнить, позвонил в монастырь и попросил прощения у этого монаха.

* * *

Однажды мы попросили отца Епифания объяснить нам слова: «...первее примирися тя опечалившим» из последования ко Святому Причащению, так как, как нам казалось, естественно и логично было бы, чтобы прежде всего мы примирились с теми, кого мы опечалили, а не с теми, кто опечалил нас. Батюшка, желая показать нам пользу, которую приносит исполнение этой заповеди, рассказал следующий случай:

– Однажды я служил литургию в храме Трех Святителей и среди прихожан был и господин N – богослов, мое духовное чадо и замечательный певец. Естественно, он поднялся на клирос, но постоянные храмовые певцы, благочестивые старички-бессребреники, но достаточно посредственные певчие, почти ничего не дали ему спеть. В алтаре я был очень возмущен их поведением. Как же я подойду к Чаше в таком смущении? Тогда, чтобы исполнить слова «первее примирися тя опечалившим» и вместе с этим как бы незаметно пожурить клиросных певчих, я перед причастием пригласил в алтарь регента и попросил у него прощение за испытанное мною раздражение по поводу его «негостеприимства».

Таким образом, и я сам причастился без смущения, и регент в свою очередь, осознав ошибку, попросил прощение.

– Мы почти никогда не видели, чтобы батюшка пил вино, – вспоминает один монах. – Я думал, что он избегает вина либо по причине своих желудочных недомоганий, либо потому, что оно ему не нравится. Но, когда мы заговорили с ним на эту тему, он сказал мне:

– Нет, чадо мое, я очень люблю его, и оно не доставляет никаких беспокойств моему желудку.

– Тогда почему же Вы его не пьете?

– Я стараюсь исполнить то, что сказал Ангел о Самсоне его родителям: «…бритва не коснется головы его… пусть не пьет вина и сикера» (Суд. 13, 5;14).

5 августа 1988 года. Вечерня праздника Преображения Господня. После службы отец Епифаний, из алтаря обращаясь к певцу, подсказывает, что петь:

– «Прежде Честнаго Креста Твоего и страдания…»

Но тот не понял и начал петь «Прежде Креста Твоего Господи…»

Батюшка промолчал.

На следующий день он снова служил литургию и после отпуста, вновь обращаясь из алтаря к тому же самому певцу, говорит:

– «Прежде Честнаго Креста Твоего и страдания…»

Но тот снова начинает петь «Прежде Креста Твоего Господи…»

Тогда отец Епифаний открывает северные диаконские двери и уже повышенным тоном говорит:

– Ты все время ошибаешься. Я говорю: «Прежде Честнаго Креста Твоего и страдания…», а ты каждый раз начинаешь петь «Прежде Креста Твоего Господи…» Будь внимательнее, чадо мое, к тому, что тебе говорят.

– Простите, Геронда, – ответил он и запел то, что его просили.

Вскоре они встретились в архондарике, и отец Епифаний первый говорит:

– Прости меня, чадо мое, но ты заставил меня понервничать.

– Меня простите, Геронда, что я заставил Вас разгневаться.

– Нет, чадо мое. Когда я говорю: «Ты заставил меня понервничать», то не имею в виду, что разгневался. Гнев не дошел до сердца, поэтому я очень скоро успокоился.

Один из братьев сказал:

– Геронда, боюсь, что этот инцидент вызвал соблазн у прихожан.

– Ты так думаешь? – лицо батюшки погрустнело.

На следующий день, в воскресенье утром, батюшка сидел в своем любимом кресле, и было видно, что служить он не будет. Один священник спросил:

– Вы не будете служить?

– Нет.

– Наверное, плохо спали?

– Нет, спал я достаточно хорошо.

– Болит желудок?

– Нет, и он, можно сказать, не беспокоит.

– Простите, но вчера у меня сложилось впечатление, что сегодня мы с Вами будем служить вместе…

– Послушай, чадо мое. После вчерашней истории с певцом я наложил на себя епитимью – не причащаться сегодня и поэтому не могу служить.

Однажды некий священник беседовал с батюшкой, а в конце беседы спросил его:

– Отец Епифаний, позвольте мне несколько переработать и издать то, о чем мы только что говорили.

– Конечно, отец мой.

Через какое-то время батюшка, забыв и об этой встрече, и о просьбе, получает книгу священника и звонит автору:

– Батюшка, поздравляю Вас с изданием Вашей книги. Я из нее много почерпнул.

– Но, отец Епифаний, неужели Вы не помните?

– Нет. А что я должен помнить?

– Все это Ваше!

И он напомнил ему о разговоре.

* * *

– Геронда, – спросил один из братьев, – почему Вы ничего не напишете по такому-то церковному вопросу? Об этом писали уже все!

– Зачем мне писать, чадо мое? – улыбаясь, сказал он. – За меня уже написали другие. Не успею я что-нибудь сказать, как на следующий день встречаю свои слова в чьей-то журнальной статье. Но меня это мало заботит. Достаточно того, что мои идеи и аргументы становятся известны, пусть даже и без моего имени.

– Геронда, – сказал ему однажды духовный сын, – я слышал, что Вас обвиняют в том, что Вы ничем не пожертвовали ради Христа.

– Чадо мое, чем мне еще жертвовать? Я уже безвозвратно пожертвовал всем. Пожертвовал местом преподавателя в университете, пожертвовал местом первого секретаря Священного Синода, пожертвовал местом руководителя миссионерского братства, пожертвовал местом настоятеля соборного храма, пожертвовал епископскими кафедрами… У меня осталась одна лишь епитрахилька для исповеди и ничего больше.

Некий старостильник⁸ с самоуверенностью и раздражением заявил однажды батюшке:

– Вы, новостильники, не войдете в Рай!

– Войдем! – с улыбкой ответил ему отец Епифаний.

– Нет, не войдете! – настаивал тот.

– Войдем! – повторил батюшка.

– Ну, если вы войдете, то мне такой Рай не нужен!

– Несчастный ты человек, – сказал батюшка. – Какое тебе дело до того, кого Бог возьмет в Рай. Даже если Он поместит меня в Раю вместе с Нероном⁹, Калигулой¹⁰ или Гитлером и даст мне послушание чистить им обувь, меня это нисколько не будет волновать. Лишь бы Он взял меня туда, пусть даже самым последним. Единственное, чего я боюсь, так это того, что вы, старостильники, со своей ограниченностью, Рай потеряете.

Как-то раз отец Епифаний оказался в одном из афинских храмов на чтении акафиста. К несчастью, как только настоятель заметил батюшку, он затеял с ним беседу. «Рот этого священника, – рассказывал отец Епифаний нам позднее, – не закрывался, и я совсем не мог следить за службой. Но, чтобы он не обиделся, я ничего ему не сказал. Поэтому, вернувшись домой, надел епитрахиль и сам прочитал акафист.

* * *

Когда батюшке случалось посещать дома тех, кто не был его близкими духовными чадами, он никогда не начинал вдохновенно миссионерствовать или учить, а обсуждал с ними простые житейские проблемы и, только когда его спрашивали, давал советы или же затрагивал духовные вопросы.

* * *

Во время болезни батюшки многие давали ему различные мази от болей. Он брал все, чтобы не огорчать людей. Лечащему врачу, который советовал ему отказываться от бесполезных лекарств, он сказал:

– Люди, чадо мое, приносят их из любви. Отказаться и этим огорчить их? Это нехорошо.

Однажды отец Епифаний взял такси и поехал в больницу навестить больного. Он знал, что такси до клиники стоило 30 драхм. Батюшка заметил, что счётчик считает на удивление быстро, и понял, что водитель хитрит. Когда они прибыли на место, счетчик показывал 50 драхм. Батюшка отдает водителю пятидесятидрахмовую монету и, выходя из машины, говорит:

– Обратите, пожалуйста, внимание на свой счетчик, возможно, он сломался.

– Батюшка, батюшка, сколько Вы дали в прошлый раз? Идите сюда, возьмите сдачу!

– Ничего страшного, не переживайте!.. Но все-таки обратите внимание на счетчик.

На венчании одного из своих духовных чад отец Епифаний подошел к митрополиту, который должен был венчать, за благословением.

– Благословение Господне да будет с Вами, батюшка, – сказал тот.

После венчания батюшка уехал. Через два часа звонит митрополит:

– Отец Епифаний, простите, что не поприветствовал Вас. Я Вас не узнал, только позднее мне сказали, что это были Вы.

– Что Вы такое говорите, Ваше Высокопреосвященство? Вы же преподали мне свое благословение.

– Да что Вы, отче? Разве так я приветствовал бы отца Епифания?!

– Видишь, чадо мое, – сказал после звонка батюшка находившемуся рядом духовному сыну, – какое обо мне мнение у людей? Бог да помилует меня.

Как-то раз батюшка поведал в монастыре одному брату, взяв с него обещание никому об этом не рассказывать, следующее:

– Однажды ночью из-за страшной бессонницы на меня нашла сильная печаль. Со скорбью стал я молиться ко Господу со словами: «Господи, я у Тебя ничего не прошу, дай мне лишь немного сна. Я прошу у тебя лишь эту малость – то, что Ты дал бы даже муравью». Затем открыл Новый Завет, и мой взор упал на стихи: «...дано мне жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня, чтобы я не превозносился». Я закрыл книгу и сказал: «Благодарю Тебя, Господи!»

Прошло два-три года, и от частой бессонницы я вновь впал в такое же состояние. Снова беру Новый Завет, и снова открываю его на том же стихе. Еще раз я выразил свою благодарность Богу и прекратил настаивать на своей просьбе.

Когда спустя долгое время мои страдания от бессонницы все еще продолжались, я дерзнул в третий раз открыть Новый Завет. И вновь тот же самый стих: «...дано мне жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня, чтобы я не превозносился. Трижды молил я Господа... Но Господь сказал мне: «довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи» (2Кор. 12, 7–9). Тогда я, будучи глубоко взволнован, сказал: «Господь мой, благодарю Тебя. Прости меня!» С того времени, чадо мое, я ни на что не дерзал жаловаться Господу. Да будет Он препрославлен!

* * *

Просто и добродушно, весело и живо батюшка рассказывал нам о знакомом журналисте, который никак не мог достроить свой дом и часто говорил своим друзьям: «Когда я умру, напишите на моей могиле: «Наконец-то он обрел крышу!» А на моей, – шутил батюшка, – неплохо было бы написать: «Наконец-то он уснул!»

Когда кто-нибудь напоминал батюшке о чужих ошибках, особенно об ошибках духовных братьев, он отвечал:

– Чадо мое, мне больше нравится замечать в других хорошее… Не забывайте госпожу Хорошую и госпожу Плохую, которые встретили на дороге двенадцать месяцев. Когда те спросили их, какого они о них мнения, то госпожа Хорошая могла сказать о них только доброе, а госпожа Плохая – наоборот. Поэтому и награда каждой из них была соответственной: госпожа Хорошая получила мешочек монет, а госпожа Плохая – мешочек камней. Я очень люблю эту сказку и стараюсь следовать примеру госпожи Хорошей.

Конечно, это вовсе не означает, что батюшка был склонен приукрашать действительность. Просто в своих оценках человека он в первую очередь обращал внимание на положительные стороны, а не на недостатки.

Часто он говорил:

– Для меня самое большое утешение состоит в том, чтобы часами находиться в исповедальне и примирять людей с Богом.

* * *

У батюшки был удивительный дар раскрывать людское сердце на исповеди. Конечно же, это был дар Божий! Однажды летом его, тогда еще лишь недавно рукоположенного священника, пригласили в детский православный лагерь поисповедовать детей. Как известно, детям трудно дается первая исповедь. Какой же способ нашел батюшка, чтобы дети пошли в исповедальню? Он сказал им:

– Ребята, если вы не хотите исповедоваться, не надо. Но, в любом случае, я бы хотел с каждым из вас познакомиться. Поэтому заходите в исповедальню, мы просто поговорим.

В конце концов все были исповеданы.

Часто он говорил:

– У меня с Богом заключено соглашение: я, раздавая милостыню, освобождаю свои карманы, а Он вновь наполняет их. Никогда Он не нарушал нашего договора, так неужели я подведу Его? Да не будет этого!

* * *

Тетушка Александра говорила:

-У тех, кто не считает деньги, рука всегда открыта. Но у отца Епифания есть еще и дырка на ладони, поэтому он ничего не держит, дает, дает, дает…

* * *

Сам батюшка в употреблении денег, которые ему вручали для раздачи милостыни, был необычайно скрупулезен. Он строго соблюдал отчетность, дабы оградить себя от каких-либо обвинений.

* * *

Некий юноша вступил с отцом Епифанием в спор о вере. Несмотря на убедительные доказательства батюшки, его настойчиво продолжали обуревать сомнения. Наконец отец Епифаний сказал:

– Из того, что ты рассказал мне, дитя мое, я заключаю, что у тебя есть экономические трудности. Позволишь ли ты помочь тебе?

Изумленный молодой человек произнес:

– Вы предлагаете мне помощь, несмотря на то что я заявляю о своем неверии?

– Долг любви никак не связан с твоей верой! – ответил батюшка.

* * *

Студент медицинского факультета, не имея возможности закончить свое образование, так как из-за бедности ему приходилось работать и у него не оставалось времени на учебу, дошел до отчаяния. Товарищ предложил ему посетить батюшку. Узнав о проблеме, отец Епифаний спросил, сколько тот получает. Услышав ответ, он сказал:

– С сегодняшнего дня ты закончишь работу и каждый месяц будешь приходить сюда за этими деньгами.

И тут же он дал пораженному студенту первую «зарплату». Юноша завершил свою учебу, сейчас он благочестивый христианин и хороший врач.

* * *

Я сдавал выпускные экзамены в университете, – вспоминает один из духовных детей отца Епифания. – Остался экзамен по английскому языку, который нужно было сдавать за три года, так как я плохо посещал занятия. Для того чтобы сдать экзамен, надо было поступить на курсы, а денег на учебу у меня не было. Тогда я рассказал батюшке о своем помысле прервать учебу, пойти в армию, а затем устроиться на работу, чтобы заработать необходимые деньги. Батюшка, с отеческой заботой посмотрев на меня, сказал:

– Нет, дитя мое. Ты сначала получишь диплом, а потом пойдешь в армию. Найди преподавателя, бери у него частные уроки, а что касается денег, то они у тебя будут.

Благодаря помощи Старца, я скоро получил свой диплом.

* * *

Как-то раз к батюшке пришел бедный школьник из многодетной семьи. После исповеди отец Епифаний спросил его:

– Сколько у тебя денег?

Тот, будучи застигнут врасплох, смутился и ничего не ответил.

– Я тебя спросил, сколько у тебя денег? – повторил батюшка.

– Я обязательно должен Вам ответить?

– Я не просто прошу, но настаиваю, чтобы ты сказал мне об этом.

С того времени щедрая рука Старца неоднократно помогала школьнику.

* * *

Однажды батюшка узнал, что один священник, с которым у него было много расхождений, оказался в большой нужде. Отец Епифаний понимал, что если он прямо даст ему деньги, то тот их, возможно, не примет. Тогда он попросил одного из своих доверенных духовных чад:

– Дитя мое, поздно вечером подойди к такому-то дому, просунь под дверь этот конверт и постарайся, чтобы никто тебя не заметил.

Тот так и сделал. И конечно же, священник так никогда и не узнал своего благодетеля.

* * *

Когда у батюшки возникла мысль о создании монастыря, он на минуту подумал сократить дела милосердия, но тут же покаялся: «Я согрешил, согрешил! Я подумал, что Бог беден!»

* * *

Квартира отца Епифания находилась в доме номер 24 на улице Македонии. Первое важное собрание, на котором было принято окончательное решение об основании исихастирия, затянулось до трех часов ночи. Были священники и будущие монахи, духовные чада батюшки. Обсуждался и вопрос изыскания средств для постройки монастыря. Отец Епифаний придумывает тысячу способов раздобыть деньги и наконец заканчивает обсуждение словами:

– Мы должны иметь в виду, что дела милосердия, то есть существование специальной кассы для бедных, не будут прекращены. Если мы из-за строительства монастыря прекратим помогать нуждающимся, тогда и Бог ничего не будет посылать нам. Сколько мы даем, столько же и Он даст нам.

Так и получилось.

Однажды монастырь посетил коптский¹¹ богослов. Батюшка высказал ему пожелание скорее прийти к Православию. Однако, поскольку Священные Каноны запрещают молиться вместе с еретиками, он во время службы позволил ему находиться не в храме, а рядом, в архондарике.

– В своей жизни я не сделал ничего доброго, но верю, что Священные Каноны будут предстательствовать за меня пред Богом, – говорил батюшка.

Когда этот инославный паломник собирался уезжать из монастыря, отец Епифаний смиренно простился с ним, поклонился ему со словами:

– Чадо мое, если ты думаешь, что я против тебя что-то имею, прости меня. В моем поведении нет никакой антипатии, но так поступать предписывают Священные Каноны.

* * *

В афинской архиепископии батюшка совершал Таинства по письменному разрешению архиепископа, которое всегда было при нем. Однажды секретарь епархии для проверки послал в храм в честь Трех Святителей одного викарного епископа, чтобы узнать, есть ли у отца Епифания разрешение служить. Батюшка по первому же требованию предъявил нужный документ...

* * *

– Батюшка, Вы всегда точно соблюдаете Священные Каноны?

– Могу ли я их не соблюдать, ведь они же являются плодом Духа Святого! В первом правиле Седьмого Вселенского собора ясно говорится, что Святые Отцы, равно как и Святые Апостолы, установили Священные Каноны. Кто я такой в сравнении с ними?

* * *

– Батюшка, в своем пристрастии к Священным Канонам вы становитесь законником.

– Нет, чадо мое. Но во времена, когда многие выискивают предлоги, чтобы выкинуть на свалку этот плод Святого Духа, я продолжаю испытывать глубокое благоговение и к Канонам, и к тем духоносным отцам, которые исполнили Божии веления. В этом смысле, если тебе нравится, я законник.

* * *

– Батюшка, известно Ваше постоянное стремление к точному соблюдению Священных Канонов в решении всех церковных вопросов, в этом духе написаны и Ваши книги. Может быть, Вы, видя дальнейшее развитие событий, раскаивались когда-нибудь в такой позиции?

– Нет, чадо мое, никогда… даже в помыслах. И сейчас, если бы мне пришлось писать об этом, я утверждал бы то же самое. Никогда я не раскаивался, что не отступал от Священных Канонов.

Один из редакторов газеты для верующих «Ортодоксос Типос»¹² рассказывает:

– Отец Епифаний, можно сказать, панически избегал каких-либо почестей и всякой похвалы. В 1985 году в исихастирии Благодатной Божией Матери в монахи были пострижены три послушника: член апелляционного суда¹³, инженер-электрик Национальной политехнической школы «Мецовион»¹⁴ и выпускник высшей церковной школы Ризариу¹⁵. Мы захотели написать в газете об этом. Естественно, там упоминалось и имя отца Епифания. «Ортодоксос Типос» выходит по пятницам, но начинает печататься уже со среды. В ту среду работник типографии нашей газеты И. А. пошел к батюшке на исповедь и дал ему один лист только что напечатанной газеты. Как только тот прочитал его, он немедленно позвонил мне:

– Я очень прошу Вас заменить эту страницу.

– Но это невозможно…

– Все возможно… стоит только захотеть. Вы уже начали рассылать газету?

– Еще нет.

– Итак, замените страницу, а расходы я возмещу.

– Но, отец Епифаний, там ничего сколь-нибудь важного не написано.

– Я очень прошу Вас заменить ее, чтобы я успокоился.

– Хорошо, – с большой неохотой ответил я.

– Вы сделаете это?

– Поскольку Вы так сильно хотите, мы это сделаем.

– Большое спасибо, теперь я спокоен.

– Отец Епифаний, – закончил эту историю рассказчик, – сам свидетельствует о своей добродетели. Некоторые приходят и просят написать о них, а он заставил нас изменить лист, где мы просто упомянули его имя. Помню, эта замена обошлась ему тогда в 25000 драхм.

* * *

Когда скончался блаженный митрополит Елевферопольский Амвросий¹⁶, который не просто ценил, но очень любил отца Епифания, то газета «Ортодоксос Типос» должна была опубликовать завещание усопшего владыки. Батюшка, подозревая, что там будет много похвал в его адрес, постарался ознакомиться с содержанием документа заранее и через ответственных лиц газеты позаботился о том, чтобы «доработать» текст. Поэтому, когда завещание было опубликовано, оно имело много пропусков…

* * *

Отец Епифаний, – вспоминает один из братии монастыря, – подражал Господу, Который «смирению нас наказуя изрядному… учеников-послушников – ноги умы» (седален утрени Великого Четверга). Расскажу лишь два случая.

Однажды батюшка, прежде чем благословить одному послушнику ношение рясы, умыл его ноги. Думаю, что этим он проверил послушание юноши, уподобился Господу в смирении и самим делом научил этому послушника.

В другом случае монах допустил какую-то ошибку, и когда он рассказал об этом Старцу, тот сказал ему:

– В качестве епитимьи я зайду к тебе в келью и умою твои ноги.

Так он и сделал.

– Излишне говорить, – продолжил рассказ чик, – что все это происходило без всякого шума и никто до сегодняшнего дня ничего об этом не знал.

* * *

Один из духовных сыновей батюшки, занимавший высокий административный пост, довольно часто на исповеди говорил ему об одной своей ошибке, которую он допускал по отношению к подчиненным. Батюшка пригрозил ему, что если тот снова допустит эту слабость, то он наложит на него «епитимью»: заставит сесть и умоет ему ноги. Этот человек, к несчастью, вновь совершил тот же грех, и отец Епифаний осуществил свою угрозу. После умовения батюшка сказал:

– Я знаю, что ты очень смущен. Поэтому каждый раз, когда ты будешь совершать этот грех, я буду умывать тебе ноги.

Этот духовный сын уже не дерзал допускать подобных промахов. Но каждый раз, когда подчиненные выводили его из себя и он был уже на грани падения, он восклицал:

– Будьте благодарны тому, кто умыл мне ноги!

Но, конечно, никто не понимал, что он имеет в виду.

* * *

Характерна простота Старца, проявившаяся в следующем случае. Многие из мастеров, которые время от времени работали в исихастирионе, говорили ему «ты» – естественно, не из презрения, а просто по привычке. Я думал, – вспоминает один монах, – что батюшка, наверное, огорчается, когда к нему обращаются на «ты» и спросил его:

– Геронда, Вас не огорчает, что мастер говорит с Вами на «ты»?

– Чадо мое, я и не заметил, что он со мной на «ты». Впрочем, у меня нет к нему претензий.

* * *

Когда отец Епифаний занялся изданием «Толкования Страстной Седмицы»¹⁷, он попросил своего духовного сына, студента, теперь уже священника, посмотреть рукопись и предложить свои варианты ее редакции. Студент, очень смущенный этим, сказал:

– Геронда, возможно ли, чтобы я редактировал Ваш текст? Я смотрю на Вас как на великого мыслителя, тогда как сам себе кажусь маленьким мышонком.

Батюшка ответил:

– Чадо мое, предположим, что все это так. Пусть гигант мысли весит, скажем, 900 килограммов, а мышка – всего лишь несколько граммов, но вместе они будут весить все-таки больше.

Будучи духовником, батюшка в первые годы жил при храме Трех Святителей. Очень часто после утомительного дня он, держась за перила, с трудом поднимался по лестнице к себе в комнату. Он рассказывал нам:

– Диавол нашептывал мне на ухо: «Сейчас ты устал, зачем тебе читать повечерие? Все равно ты будешь читать его, ничего не понимая, чисто механически». А я отвечал ему: «Если я не совершу повечерие, победа будет на твоей стороне. Если же я его прочитаю, пусть даже механически, половина победы достанется мне». И совершал повечерие.

* * *

Однажды он сказал:

Я настойчиво просил Бога продлить жизнь тетушки Александры, «чтобы не прибавилась мне печаль к печали» (Фил. 2, 27), но понял, что Господь меня не услышал.

– Как Вы это поняли, Геронда?

– Когда Бог слышит мою молитву, тогда мой язык журчит, как ручеек. Когда же этого нет, я путаю слова молитвы.

* * *

Возвращаясь вечером домой после многочасовой трудной исповеди, Старец, прежде чем присесть, смотрел на Распятие и говорил: «Виждь смирение мое, и труд мой, и остави вся грехи моя» (Пс. 24, 18).

* * *

Батюшка очень любил тропарь «Что воздадим Господеви…» из благодарственного молебна. В монастыре он установил петь его после отпуста повечерия.

Сердце его также преисполнялось благодарности, когда он читал слова Акафиста Божией Матери: «Пение всякое побеждается…»¹⁸. Состарившись, батюшка уже не мог сам совершать богослужения и всегда просил своих духовных чад, которые прочитывали ему службы, повторить этот кондак.

* * *

Как-то раз клирики, духовные чада отца Епифания, долго обсуждали, рукополагать одного диакона во священники сейчас или же сделать это позднее. К окончательному выводу они так и не пришли. Тогда батюшка пригласил всех в алтарь и положил на престол жребий, что он делал всегда после усердной молитвы, чтобы Бог открыл Свою волю. Тут вмешался один из присутствующих:

– Но, Геронда, по правилам нам следовало бы весь вечер провести в молитве, а утром вытянуть жребий.

– Чадо мое, Бог взирает не на продолжительность, а на силу молитвы.

Батюшка падает на колени и воздевает руки к престолу. Все делают то же самое и горячо молятся. Затем он просит кандидата в священники вытянуть жребий. Когда Бог показал Свою волю, отец Епифаний сказал:

– Мне было внутреннее извещение, что все так и будет.

* * *

Часто поздними вечерами мы находили батюшку стоящим на коленях перед Распятием. Он видел, что мы пришли, и делал нам знак подождать. Наше присутствие его не беспокоило. Он, будто рядом никого не было, продолжал либо открывать Господу свои трудности, возлагая на Него всю надежду, либо благодарить Его. Затем с удовольствием отвечал на наши вопросы.

Но порой отец Епифаний не торопился с ответом. Еще раз повторяешь вопрос – и снова молчание… Потом начинаешь понимать, что он тянет четки. И пока не закончит, ответа не услышишь.

* * *

Батюшка сказал одному своему духовному чаду, у которого были проблемы с близкими:

– Объясню тебе, почему так происходило: я не молился за тебя особо. Но уже с сегодняшнего вечера я начну молиться и все пойдет хорошо.

* * *

Много лет назад пришла к отцу Епифанию одна сестра и спросила его об Иисусовой молитве. Тот со смирением, которое всегда отличало его, ответил:

– Я живу в миру. Да, у меня нет семьи, но всетаки я живу в миру. Поэтому скажу тебе лишь о самой простой, технической стороне этого делания. Было бы лучше, если бы ты посоветовалась с монахом-святогорцем.

Затем батюшка назвал ей имя одного монаха, который вместе со своим братством упражнялся в Иисусовой молитве. Сестра воскликнула:

– Геронда, но именно он и послал меня к Вам!

* * *

Один из духовных сыновей отца Епифания серьезно заболел и был уже близок к смерти. Старец посетил его и прочитал над ним особую молитву о болящих. Когда он ушел, больной чудесным образом стал выздоравливать и вскоре совершенно поправился. Близкие больного объясняли чудо исцеления молитвой отца Епифания. Рассказывая об этом одному священнику, своему духовному сыну, батюшка сказал:

– И супруга, и остальные родственники говорят, что это я исцелил его. Во время чтения молитвы я чувствовал, как из меня исходит какая-то сила. Но будет ошибкой говорить, что его исцелил я. Бог даровал ему здравие. Да прославлено будет имя Его!

* * *

– Геронда, я ни разу не видел, чтобы Вы на проскомидии читали какие-либо записки. Неужели Вы помните всех своих родственников и духовных чад? Меня, к примеру, Вы помните?

– Не только тебя, дитя мое, но и десятки других. Более того, часто я помню и трудности, которые переживает кто-либо из вас. Хочешь, я поименно перечислю тебе тех, кого поминаю?

– Нет, нет!.. И сколько же примерно имен Вы поминаете?

– Более трехсот. Представь себе, что однажды преосвященный Мелетий, митрополит Никопольский¹⁹, в шутку сказал мне: «Ты превзошел даже святого Поликарпа».

И пояснил:

– Святой Поликарп, прежде чем отправиться на страдания, попросил у солдат, которые его схватили, позволения помолиться и стал творить молитву, «поминая всех, кого знал, малых и великих, славных и простецов, и всю вселенскую кафолическую Церковь».

Однажды некий епископ прислал за отцом Епифанием свою машину, чтобы привезти его на совещание. Автомобиль остановился рядом с его домом. Батюшка, увидев за рулем священника, сказал ему:

– Поезжайте назад, я скоро буду.

– Но владыка специально послал меня за Вами, – растерянно произнес священник.

Однако отец Епифаний не уступал, и священник уехал. Тогда батюшка взял такси и отправился на собрание. Епископ понял, что произошло, и ничего не сказал.

* * *

Как-то один батюшка предложил:

– Отец Епифаний, садитесь, пожалуйста, в мою машину, я подвезу Вас домой.

Отец Епифаний спросил:

– Батюшка, а за рулем будете Вы?

– Да, отец Епифаний.

– Простите, но у меня есть правило: никогда не садиться в машину, которую ведет священник.

– Никогда? Даже в случае крайней необходимости?

Только в двух случаях: если бы я оказался в джунглях и возникла опасность, что меня съедят дикие звери, и если бы я был без сознания и не знал, что меня везет в машине священник.

* * *

Однажды батюшка находился в монастыре близ Афин. Игумен монастыря предложил отцу Епифанию подвезти его, но тот отказался:

– Благодарю Вас, отец N, но я придерживаюсь одного правила – не сажусь в машину, которую ведет священник.

– Хорошо, но как же Вы доберетесь до Афин?

– Здесь есть одно мое духовное чадо со своей машиной, он подвезет меня.

– Да, конечно, у Вас есть духовные чада, поэтому Вы и без собственной машины можете поехать куда захотите.

– Отец N, простите меня, но я кое-что скажу Вам. Если и Вы, отказавшись от всего, вверите себя милосердию Божию, то обязательно появятся духовные чада, всегда готовые помочь Вам.

Дверь в исповедальне батюшки никогда не запиралась, даже во время исповеди он лишь прикрывал ее. Поскольку язычок врезного замка был выдвинут на два оборота, она всегда оставалась слегка приоткрытой, чтобы ни у кого не возник недобрый помысл.

* * *

В своей квартире батюшка, во избежание соблазна, никогда не принимал для исповеди или духовной беседы женщин без сопровождения. Если же к батюшке неожиданно являлась какая-нибудь женщина одна и она не могла быть у него на исповеди вечером в храме Трех Святителей, так как была из пригорода, то он принимал ее, предварительно пригласив кого-либо из своих духовных чад, живущих с ним в одном доме. Отец Епифаний просил их посидеть на кухне, пока он не закончит исповедь или духовную беседу. Каждые пять минут он звал их: принеси, пожалуйста, какое-нибудь угощенье, или дай такую-то книгу, или позвони туда-то…

* * *

– Однажды жарким летним днем, – вспоминает духовное чадо отца Епифания, – батюшка послал меня из храма Трех Святителей купить ему мороженое. Не подумав, я прямо на глазах у людей, ожидающих исповеди, прошел в исповедальню с мороженым в руках. Батюшка спросил меня:

– Ты спрятал мороженое?

– Геронда, мы обычно прячем свои грехи, – ответил я.

– Ты должен был его спрятать, потому что жару терплю не я один, но все, кто ожидает очереди на исповедь. Зачем наводить их на мысль: «Хорошо бы и нам сейчас съесть по мороженому». Они и так очень скоро смогут это сделать, а я еще долго буду находиться здесь.

* * *

– Однажды в обед, – рассказывает духовное чадо батюшки, – я оказался в доме отца Епифания. Войдя, я почувствовал, что пахнет жареным мясом. А был пост.

Как обычно, батюшка сердечно приветствовал меня и, прежде чем я успел что-либо спросить, шепнул:

– Не смущайся, дитя мое, у нас здесь больной.

* * *

Никто из нас, кроме врачей, да и то лишь в конце жизни, когда Старец был тяжело болен, не видел его без подрясника. Даже после двух операций поверх пижамы он всегда носил подрясник.

Батюшка всегда, когда к нему приходили посетители, просил врачей надеть на него, поверх пижамы, подрясник и только после этого принимал гостей.

* * *

Кто-то из духовных чад в последний год жизни Старца подарил ему для борьбы с невыносимой летней жарой кондиционер, который и был установлен в его комнате. Из вежливости батюшка принял этот дар любви. Однако, имея такую дорогую вещь, сильно смущался. Поэтому, несмотря на слабость, с капельницей в руке, он постоянно поднимался с кровати и шел в соседнюю комнату, где был его кабинет и где он встречал нескончаемый поток посетителей. Только после того как батюшка окончательно слег, он уже не выходил из своей комнаты и принимал посетителей лежа. Но до этого кондиционером он пользовался не больше пяти – шести раз.

Решая серьезные вопросы, отец Епифаний всегда спрашивал мнение своего духовника. При второстепенных же проблемах сначала узнавал мнение духовных чад, а затем поступал, как советовало большинство.

* * *

Старец говорил:

– Через мою исповедальню проходят сотни людей всех возрастов и духовных уровней, от малых детей и студентов до университетских преподавателей и архиереев. При содействии Благодати Божией, просвещении Святаго Духа я стараюсь помочь им. Но когда у меня самого возникает вопрос, то я, не доверяя своему мнению, всегда советуюсь со своим духовником, хотя, можно сказать, в богословских вопросах он разбирается не так хорошо, как я. Никогда я не начинал писать книгу или печатать пробные экземпляры, не получив прежде благословения либо отца Афанасия Хамокиотиса²⁰, либо отца Филофея Зервакоса²¹.

* * *

Батюшка говорил, что Бог хочет, чтобы мы, из послушания Ему, жертвовали даже своими благими устремлениями. Такая жертва более приятна Богу, чем все наши хорошие намерения.

Для подтверждения он приводил пример с Авраамом, приносящим в жертву Исаака, цитировал из книги «Бытие» повеление Божие: «...возьми сына единственного твоего (делая ударение на этом слове), кого ты любишь (снова ударение)… и принеси его во всесожжение» (Быт. 22, 2).

* * *

Из следующего примера хорошо видно, как отец Епифаний отсекал свою волю.

Однажды летом, когда строительство в монастыре было в самом разгаре, шла закладка фундамента и возводилось новое крыло здания, два брата открыли батюшке свои помыслы, пожаловавшись на утомительность работ. Он с пониманием отнесся к помыслам, хотя они были явно не без примеси самооправдания. Братья получили хороший урок. Вот примерно то, что сказал Старец:

– Ах, отцы, отцы, если бы вы знали, как мне приходится подавлять свои желания. В жизни я люблю лишь две вещи – читать и писать, но сейчас и этого утешения у меня нет. Это лишение я переживаю так же остро, как человек, потерявший то, что приносило ему в этом мире великую радость. Изучая Священное Писание или святоотеческие творения, я, оставив землю, восхожу на Небеса. В отношении же письма я заранее прошу у вас прощения за то, что сейчас скажу, но, поверьте, это правда… Я замечаю, что когда другие пишут что-нибудь, то зачеркивают, пишут, снова зачеркивают, снова пишут… Когда же мне приходится писать, то «в безумии говорю» (2Кор. 11, 23) – я пьянею, не успеваю записывать свои мысли, которые переполняют меня, чувствую, что мое перо как бы окрыляется. Я вновь прошу у вас прощения, что вынужден говорить, но, поверьте, если бы я захотел, то мог бы написать больше. Один митрополит говорил, что Священный Синод должен был бы заключить меня в каком-нибудь монастыре, предоставив озможность заниматься только лишь писательской деятельностью. Еще раз простите меня. «Я дошел до неразумия, хвалясь; вы меня к сему принудили» (2Кор. 12, 11).

И закончил:

– Но, несмотря на свою тягу к писательству и любовь к науке, я подавляю их и сижу за телефоном, который постоянно звонит, решаю те или иные проблемы либо часами исповедую, причем не только образованных, но часто и простых, безграмотных людей. Я вовсе не умаляю Таинство Исповеди перед трудом писателя, но ведь исповедовать может любой священник. А что делать? Разве я просил, чтобы мне звонили и спрашивали совета, или, может быть, я зазываю на исповедь? Просто именно в этом, а не в науке и писательстве, которые так меня притягивают, я прозреваю для себя волю Божию.

Иногда Старца упрекали в том, что своим нежеланием стать епископом он вредит Церкви. Тогда, в виде апологии своей деятельности, отец Епифаний говорил, что один из самых существенных его вкладов в жизнь Церкви заключается в том, что он убедил многих супругов, не решавшихся иметь более одного или двух детей, изменить свое мнение.

* * *

Батюшка никогда не ругал родителей за тот шум, который иногда поднимали их дети во время богослужения. Наоборот, подчеркивал:

– Неразумно, с одной стороны, поощрять благочестивых родителей за чадородие, а с другой – запрещать им водить детей в храм.

Как-то раз один малыш, выразив бурную радость при виде отца Епифания, сказал своим родителям:

– Этот батюшка все позволяет делать, да еще и угощает.

Вероятно, он имел в виду то, что батюшка давал ему возможность поиграть, не ругал его и всегда угощал шоколадными конфетами. В шкафу в исповедальне Старца всегда были шоколадки – обязательное угощение для малышей, которые приходили к нему и рассказывали о своих грехах: поссорился с братишкой, стащил у него три конфеты… Затем они становились на колени под епитрахиль и отец Епифаний, как положено, читал им разрешительную молитву.

* * *

Духовная забота батюшки простиралась как на взрослых, так и на детей.

– Однажды утром, – вспоминает духовное чадо батюшки, – я позвонил отцу Епифанию и спросил, можно ли ненадолго зайти к нему. Он ответил:

– Если ты придешь до 11 часов, то у меня будет время принять тебя. Но к 11-ти я ожидаю митрополита… мы должны будем рассмотреть один вопрос… владыка пробудет достаточно долго.

Когда в 10.30 я подошел к кабинету, мне сказали:

– Сейчас у батюшки посетители, подождите немного.

Минут через двадцать открывается дверь и выходит батюшка в сопровождении мальчика и девочки. Они, взяв у батюшки благословение, ушли. Я тогда был сильно взволнован своими проблемами, меня терзали различные помыслы, но батюшка отвлек меня от них:

– Несчастные дети: их родители разводятся!

По словам рассказчика, эта мимолетная встреча с отцом Епифанием врезалась в его память намного сильнее других, которые иной раз длились часами.

В одном многоэтажном доме с батюшкой жили два мальчика, его духовные дети. Один из них – бедный, лишенный родительской ласки сирота. Однажды батюшка сказал ему:

– Поскольку на твою долю выпало много скорбей, попрошу тебя о двух вещах: во-первых, называй меня «папа», а во-вторых, обращайся ко мне на «ты», как если бы ты обращался к своему отцу.

Тут подошел другой мальчик:

– Геронда, можно и я буду говорить с Вами на «ты»?

– Нет, ты не говори со мной на «ты». Потому что, если тебе это позволить, ты потом сядешь на голову.

* * *

В другой раз духовный сын спросил отца Епифания:

– Геронда, можно говорить с Вами на «ты»?

Батюшка ответил:

– Если это поможет тебе крепче любить и больше слушаться своего духовника, тогда – пожалуйста! Если же нет, тогда нельзя.

Батюшка, как известно, мог одновременно заниматься несколькими делами. Часто во время разговора он читал или писал. Один из посетителей возмутился:

– Геронда, Вы ко мне невнимательны. Я Вам говорю, а Вы читаете.

Батюшка оторвался от книги, снял очки и с улыбкой спросил:

– Повторить Вам Ваши слова?

И слово в слово повторил все, что тот ему сказал.

– Продолжайте дальше, – предложил он.

* * *

Духовная дочь батюшки вспоминает:

– Как-то раз в машине мой супруг рассказал батюшке об одной проблеме. Ответа не было. Нам показалось, что отец Епифаний либо прослушал, либо не придал большого значения тому, о чем его спрашивали. Однако на следующий день батюшка сам позвонил нам и предложил свое решение проблемы.

Мои собственные планы всегда рушились. Поэтому я вручаю свою жизнь Промыслу Божию.

* * *

Самое тяжкое страдание для меня – знать, что я огорчил любимого человека.

* * *

Даже если бы Священным Писанием и Священным Преданием не было учреждено целомудрие ради Христа, я изобрел бы его для себя.

* * *

Я оставил себе лишь одно право: не иметь никаких прав.

* * *

Я могу предоставить Богу не благочестивую жизнь, но только лишь мой скромный труд.

* * *

Дети мои, терпите друг друга. Я не могу показать Господу ни больших подвигов, ни великих добродетелей, но с дерзновением прошу Его: «Господи, как я терплю и переношу столько прихотей и немощей ближних, так и Ты потерпи меня». И верю, что Он терпит.

* * *

Самая счастливая минута за весь день для меня та, когда я после повечерия, делая земной поклон, говорю: «Отцы и братия, простите мя грешнаго, и Пресвятой Бог простит вас».

* * *

Многим не нравится, когда им указывают на их ошибки, мне же, напротив, это доставляет удовольствие.

* * *

Мне хочется, чтобы те, кто находится рядом со мной, не были грустны, но благодушествовали. Я никого не зову к себе, никого не держу, но никого и не гоню. Кто хочет – приходит, кто хочет – остается, кто хочет – уходит. Никого я не воспринимаю как своего последователя или поклонника.

* * *

Я терпимо отношусь к людям лишь до тех пор, пока их спасению не угрожает никакая опасность.

* * *

Не знаю, вознаградит ли меня Бог за что-нибудь, но уверен, что за две вещи я не лишусь награды.

Первое – за несребролюбие. Если ты положишь передо мной две бумажки: пятьсот драхм и простую салфетку, то я смогу различить их только по цвету и размеру. К обеим я отношусь равно. Но когда идешь к бакалейщику, тогда понимаешь, что на одну можно что-то купить, другая же не имеет ценности.

Второе – за любовь. Не делая над собой какого-либо усилия, я люблю людей. Я чувствую, что две эти добродетели свойственны мне еще с детских лет и преуспеть в них мне не составило никакого труда. Как дар они в избытке были даны мне самим Богом.

Возможно, поэтому я имею дерзновение в час, когда предстану пред Господом, сказать Ему: «Господи, пусть и немного, но я трудился во имя Твое, пребывал во бдениях, пощениях, молитве, различных лишениях, болезнях». Однако я не осмелюсь сказать Ему о том, что никогда у меня не было ни привязанности к деньгам, ни ненависти к людям.

* * *

– Неужели Вы ничего не испытываете к тому, кто Вас огорчает? – спросил батюшку один брат.

– Нет, дитя мое. Я лишь скорблю о таком человеке, но не испытываю к нему ненависти.

В другой раз этот же монах спросил батюшку:

– Геронда, почему Вы ничего не ответили на оскорбление в Ваш адрес?

– Оставь это, дитя мое, пусть у меня что-то будет и для будущей жизни!

* * *

На мне лежит груз всех, как духовных, так и житейских, проблем моих духовных детей, а не просто тяжесть одного прихода. Мои долги уже давно перевалили за миллион…

* * *

У меня никогда не было необходимости каяться в зависти или недоброжелательстве к кому-либо.

* * *

С раннего возраста я привык, выходя из дома, осенять себя крестным знамением. Но после землетрясения 1981 года²² я стал креститься и входя в дом.

* * *

Когда батюшка участвовал в совместном служении литургии, он всегда уступал место предстоятеля младшим священникам, своим духовным чадам. Когда его спросили, почему он так делает, отец Епифаний ответил:

– Мне доставляет большую радость чем-то послужить своим духовным чадам.

Некто спросил отца Епифания:

– Батюшка, может быть, Вы поступаете эгоистично, постоянно избегая епископской хиротонии?

Отец Епифаний ответил:

– Чадо мое, мне сейчас тридцать семь лет. Итак, я еще весьма молод… Если бы мне пришлось стать епископом и Бог дал бы мне возможность семьдесят или восемьдесят лет восседать на кафедре облаченным в порфиру и виссон, приемлющим каждения от диаконов, властно повелевающим священниками (у которых часто бывают большие семьи), читающим в церкви Святое Евангелие, поддерживаемым диаконами, слушающим «многолетия» певчих, предстоящему пред Святым Престолом в окружении десятков иереев… как ты считаешь: разве не подвергался бы я тогда несомненно большей, чем сейчас, опасности самолюбия?

Собеседник умолк…

* * *

В другой раз на исповеди один человек сказал батюшке:

– Геронда, я думаю, что из Вас не выйдет владыка.

Его лицо просияло, и он ответил:

– Господь да благословит тебя, дитя мое, за эти слова.

* * *

– Геронда, если бы Вы были епископом, то могли бы еще больше помогать людям. Почему Вы не соглашаетесь на хиротонию?

– Послушайте, что я вам скажу: народ обычно требует от своих начальников хлеба и зрелищ. Не знаю, смогу ли я предложить людям хлеб (очевидно, отец Епифаний имел в виду хлеб духовный), что же касается зрелищ, то их уж я точно не смогу дать никому.

* * *

– Геронда, неужели Вы совсем не испытываете никакого чувства ущемленности, когда епископами становятся более молодые и менее одаренные священники, чем Вы?

– Ничуть, дитя мое. Почему я должен испытывать нечто подобное? Чего мне не хватает? Митры на голове? Я для этого не подхожу и никогда этому не завидовал. У меня есть все. Будучи священником, я совершаю Таинства: благословляю хлеб и вино, и они становятся Телом и Кровью Христовыми; читаю над верующими разрешительную молитву, и их грехи прощаются; соединяю супругов для совместной жизни. У меня нет лишь права рукополагать. Но это скорее преимущество, чем недостаток. Вы знаете, какую ответственность несут епископы и какой ответ они должны будут дать за совершенные хиротонии? Для меня слишком много значит уже то, что я – священник.

После своей пресвитерской хиротонии отец Епифаний заметил, что он хотел бы, избегая известности, безвозмездно проповедовать Евангелие. Поэтому он решил, что не будет официально числиться в штате прихода.

– Я сказал батюшке, – вспоминает его духовный сын, который и пересказал нам эту беседу, – что ему все-таки лучше где-нибудь числиться официально, если не ради зарплаты, то ради того, чтобы обеспечить себе получение пенсии. Но батюшка, многозначительно покачав головой, спросил:

– Известен ли тебе случай, чтобы какой-нибудь хороший хозяин не платил своему толковому работнику?

– Нет, Геронда, – ответил я. – Хороший хозяин всегда хорошо платит своим работникам.

– А кто у нас хозяин?

– Господь.

– На этом пока и остановимся. Ты еще увидишь, сколько раз вы, получающие зарплату, будете просить деньги у заштатного Епифания.

Эти пророческие слова исполнились в точности.

* * *

Батюшка по-настоящему радовался тому, что он, пользуясь своим священным саном, не получил ни одной драхмы, как и мечтал с детства. Однажды поздно вечером, возвращаясь из церкви Трех Святителей после ночной Божественной литургии, батюшка взял себе две невынутые просфоры, так как дома у него не было хлеба. Немного отъехав от храма, отец Епифаний попросил остановиться и послал одного юношу положить в церковную кружку пятьсот драхм за две просфоры.

– Геронда, что это значит? – спросил юноша.

– Чадо мое, прости меня, но я не хочу, «чтобы кто уничтожил похвалу мою» (1Кор. 9, 15).

* * *

Однажды архимандрит Агафангел Михаилидис, тогда еще игумен монастыря Пендели²³, пригласил к себе отца Епифания, чтобы посоветоваться с ним по одному вопросу. Когда они закончили разговор, было уже поздно и отец Агафангел настоял, чтобы батюшку отвезли домой на монастырской машине. Батюшка долго отказывался, но, наконец, согласился. Однако, когда они подъехали к дому, он велел водителю заехать на бензоколонку и за свой счет заправил машину, залив бензина больше, чем было израсходовано. Водитель был поражен. Батюшка не хотел, чтобы монастырь понес из-за него расходы.

* * *

Замечательно, что, когда батюшке потребовалось взять из основанного им исихастирия для своего дома в Афинах пять тарелок из нержавейки, он заплатил за них в монастырскую кассу. Он платил даже за просфоры, которые брал из монастыря на литургию, когда служил в Афинах. Когда батюшке приходилось ездить в столицу, он всегда возмещал монастырю расходы на бензин.

* * *

Как-то раз духовник отца Епифания дал ему сберкнижку, в которой на имя Старца была записана некая сумма, чтобы, «если он заболеет, у него были какие-то деньги на врачей и лекарства». Отец Епифаний взял книжку, вежливо поблагодарил духовника, но не скрыл от него своего смущения. После этой встречи, с полудня и до позднего вечера, батюшка, никогда раньше лично не участвовавший в банковских операциях, звонил по телефону своим духовным чадам, работающим в банках. Он узнавал, как можно изъять свое имя из банковских бумаг, и успокоился только тогда, когда на следующий день утром все деньги со сберкнижки были переведены на счет исихастирия Благодатной.

Позже, когда все эти хлопоты остались позади, батюшка сказал:

– Увидев сберкнижку и осознав, что в банке на мое имя открыт счет, я сразу почувствовал, что виноват в самом большом грехе, какой только может совершить священник. По дороге мне стыдно было встречаться с людьми.

* * *

Духовное чадо батюшки, врач, вспоминает:

– После первой батюшкиной операции, незадолго до того как его выписали из больницы, я зашел к нему в палату. Он попросил:

– Чадо мое, сходи в бухгалтерию, скажи, чтобы они подготовили мой счет.

Когда я спросил у него о страховом полисе, он ответил:

– Как ты знаешь, я не получаю зарплату, а следовательно, у меня нет полиса.

Тогда я с удивлением спросил:

– Ну тогда почему бы Вам, как монаху, не получить полис Сельскохозяйственной страховой компании²⁴?

Он ответил:

– Послушай, чадо мое, это будет несправедливо. Чтобы иметь право пользоваться страховкой, монах должен постоянно находиться в своем монастыре, а я этого не делаю.

– Я могу, чадо мое, – говорил батюшка одному из своих духовных детей, – впасть в любой грех, но совершенно не способен кому-нибудь солгать.

– Но неужели, Геронда, Вы никогда в своей жизни не говорили неправды? – спросил отца Епифания его собеседник. – Даже когда, например, у больного рак последней степени, а он не может вынести известия, что скоро должен умереть?

– Нет. Даже в таких случаях я никогда не лгал. Когда мне приходится посещать тяжелобольных, я никогда не спрашиваю у врачей о прогнозах болезни, чтобы не оказаться в ситуации, когда надо будет либо солгать, либо повергнуть больного в отчаяние.

* * *

Некто из духовных детей отца Епифания рассказал следующее:

– Однажды мы ехали в монастырь на машине одного духовного чада батюшки. Дорога была скользкая, нас занесло, и мы невольно сбили человека. Для дачи свидетельских показаний нам нужно было ехать в Навплион²⁵. Батюшка посоветовал нам говорить только правду, не принимая во внимание факт, что водитель – духовный брат.

Пока пострадавший находился в больнице, батюшка почти каждый день посещал его. Он благословил, чтобы мы каждый год приходили к этому человеку. Впоследствии он стал ближе к Церкви и всегда с радостью принимал нас.

– Я скорбел об этом ребенке. У него никого нет… и еще эта психическая болезнь (ребенок страдал паранойей).

* * *

– Геронда, мне кажется, что сегодня Вы печальны…

– Когда же веселиться? Ведь на мне все время лежит бремя и церковных дел, и личных проблем моих духовных чад.

* * *

Как-то раз батюшка и один епископ, его друг, заехали в женский монастырь. Игуменья сказала отцу Епифанию:

– Я не знаю и не слышала ни об одном духовнике, который бы проявлял такую любовь и заботу о своих духовных чадах, какую проявляете Вы.

На это батюшка со смирением ответил:

– Если это и так, то я лишь отвечаю на ту великую любовь, которую проявляют ко мне мои духовные дети.

* * *

Студент богословского факультета, духовное чадо отца Епифания, как-то зашел к нему домой. Он стал свидетелем телефонного разговора батюшки с преподавателем университета. Когда батюшка повесил трубку, студент, покоренный умом и познаниями Старца, сказал ему:

– Геронда, у меня появилась мысль, что я, простой смертный, недостоин иметь духовником такого человека, как Вы. Может быть, мне надо поменять духовника?

Отец Епифаний, до слез тронутый этими словами, отечески похлопав юношу по плечу, произнес:

– Дитя мое, никогда больше так не говори! Напротив, это я должен спросить: достоин ли я иметь таких духовных детей, как вы? Скажу тебе здесь, перед Распятием, что каждый из вас мне ближе, чем десять профессоров университета.

* * *

Один очевидец рассказал следующее:

– Когда в Каламе скончался отец Димитрий Хрисулис²⁶, батюшка с одним своим духовным чадом, у которого была машина, отправился на погребение. Вместе с отцом Епифанием поехала тетя Александра и двое его духовных детей. Нужно было спешить.

После двух с половиной часов поездки по жаре мы увидели стоящий на обочине автомобиль. Его пассажиры выглядели встревоженными. Батюшка сразу это заметил.

– Остановись, пожалуйста, – попросил он водителя. И спросил людей на обочине:

– Что случилось?

– К несчастью, у нас закончилась вода в радиаторе.

– Дай скорее людям воды и поехали, – сказал отец Епифаний водителю.

– У меня нет воды, Геронда, – ответил тот.

Строго выговорив водителю за его непредусмотрительность, отец Епифаний сказал:

– И у нас нет воды. Мы с удовольствием помогли бы вам, но… простите, мы торопимся на похороны в Каламу.

Прозвучавший ответ вызвал у нас еще большее сочувствие:

– Мы тоже едем на погребение…

Батюшка опечалился, но мы ничем не могли им помочь. Едем дальше. Отец Епифаний молчит. Молится? Думает? Наверное, и то и другое. Примерно через полчаса мы заметили возле дороги колонку. Батюшка попросил водителя:

– Возьми, дитя мое, канистру и набери воды.

– Геронда, у меня нет канистры, – прозвучало в ответ.

Второй выговор был еще строже первого. Но не так-то легко было заставить батюшку отступить:

– Выложите еду из полиэтиленовых пакетов и пойдем к колонке, – сказал он.

Один из пакетов оказался дырявым, а второй был очень тонок и непрочен, но Старец велел набрать в них воды.

– Геронда, мыслимое ли дело после такой долгой поездки, да еще по такой жаре, возвращаться назад? – возразил кто-то.

– Я сказал: набирайте воду, – ответил батюшка. – Представь себе, чадо мое, что с нами случилось нечто подобное. Ты бы хотел, чтобы нам кто-нибудь помог?

– Да, конечно… – ответили ему с глубоким вздохом.

– Ну, стало быть, «как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними» (Лк. 6, 31).

Велев водителю ехать быстрее, отец Епифаний дал одному из пассажиров один пакет, а другой, который пропускал воду, держал сам, высунув руку из окна автомобиля. Пока мы ехали, довольный батюшка говорил нам о долге любви.

Увидев нас, люди на обочине буквально потеряли дар речи. Деятельная любовь батюшки их потрясла.

* * *

27 июля 1977 года. Горит район Агиос Пантелеимон²⁷, расположенный в трехстах метрах от монастыря. Накануне прибыли солдаты из Навплиона. Отец Епифаний не упускает возможности выразить всю полноту своей любви. Еда, кофе, лимонад, холодная вода…

Вечером подошли несколько усталых солдат.

– Геронда, может быть, у вас найдется какое-нибудь одеяло? Мы бы постелили его и легли спать.

– Конечно. Отец А., принеси одеяла и дай ребятам.

Подходили все новые и новые солдаты… и все просили одеяла. Отец Епифаний, не жалея себя, старался всем услужить. Один из послушников сказал ему с раздражением:

– Некоторые спят прямо на земле, а эти что, не могут? Они что, голубых кровей?

Батюшка огорчился.

– Что ты, что ты, дитя мое? Ведь ты с комфортом будешь спать на кровати в своей келье. Неужели мы тем, кто весь день провел на солнце, среди огня, не дадим то малое, что у нас просят?

– А что бы мы стали делать, если бы все стали просить у нас одеяла? Где бы мы столько набрали?

– Тогда мы просто-напросто отдали весь свой запас одеял, а затем сказали бы: простите, но мы отдали вам все. У нас больше нет одеял. Этого требует долг любви.

* * *

Когда тетушка отца Епифания находилась уже на смертном одре, он, несмотря на то что было кому за ней ухаживать, сам прислуживал ей.

– Эту работу должен делать я сам, – решительно заявил батюшка. – С какой любовью, с каким самопожертвованием тетушка заботилась обо мне с самого моего рождения! Так неужели я не могу хотя бы таким образом выразить ей свою благодарность? Однажды, когда я был еще маленьким, она спросила меня: «Кто будет ухаживать за мной, когда я слягу и не смогу подняться с кровати?» Я ответил: «Не бойся, я буду ухаживать за тобой». Итак, я лишь исполняю свое давнее обещание.

* * *

Один из духовных сыновей батюшки сказал ему:

– Геронда, можно открыть Вам один помысл?

– Говори.

– Я был знаком с известными проповедниками, достойными писателями-клириками – людьми более святыми, чем Вы. Но у меня никогда, ни на один миг не возникал помысл: «Хорошо бы, чтобы тот или иной из них стал моим духовным отцом». Только с Вами я чувствую себя полностью удовлетворенным. В самой глубине сердца я чувствую, что Вы – мой духовный отец! Как это можно объяснить? Может быть, это лишь плод моего воображения?

– Дитя мое, как существует плотское, физическое родство, точно так же существует и духовное.

* * *

– За несколько дней до своей смерти, – вспоминает духовное чадо батюшки, – он шепотом сказал мне:

– Дитя мое, Димитриадский²⁸ владыка тяжело болен и, возможно, скончается. Так как я не могу разговаривать по телефону, позвони туда и скажи: «Я звоню от отца Епифания. Батюшка переживает и спрашивает, как состояние Высокопреосвященнейшего. Он просит благословение и молится, да свершится воля Божия».

В последние дни батюшка позаботился, чтобы была оказана материальная помощь одной многодетной семье и одному душевнобольному, его духовному сыну.

Уже в беспамятстве, перед своей кончиной он шептал:

– Не обижайте этого несчастного, он очень беден.

Вероятно, в своем мысленном диалоге он защищал какого-то бедняка, своего ближнего.

Даже на пороге вечности он исполнял заповедь о любви ко всем!

* * *

– У моего сердца нет выходов, одни лишь входы. Кто вошел в него, тот остается там навсегда. Что бы он ни делал, я продолжаю любить его так же, как полюбил тогда, когда он впервые вошел в мое сердце. Я молюсь о нем и о его спасении.

* * *

Некто из бывших духовных чад батюшки, давно отошедший и от своего Старца, и от Церкви, после серьезной автомобильной аварии оказался в больнице. Батюшка, узнав о травме, зашел к нему в больницу, а затем, вплоть до выписки, каждый день продолжал навещать пострадавшего. Имея глубокое рассуждение, отец Епифаний ни слова не сказал ему о том, что надо вернуться в Церковь. Через несколько дней молодой человек сам попросил батюшку поисповедовать его.

После выписки из больницы Старец продолжал каждый день посещать его на дому. Однажды он нашел семью в большой растерянности. Больной лежал, закованный в гипс, тут же в люльке плакал ребенок, а жене надо было срочно отнести в больницу анализы. Отец Епифаний твердо сказал женщине:

– Чадо мое, дай мне анализы, я отнесу их.

– Мы не можем на это согласиться, Геронда.

Но батюшка, даже не слушая их возражений, взял анализы, а позже занес им результаты.

Духовный сын отца Епифания вспоминал:

– Батюшка все делал совершенно бескорыстно. Как в материальном, так и в нравственном, и в духовном плане. Помочь ближнему – вот что было его единственной целью. Он не хотел ни владеть тобой, ни делать из тебя раба. Всегда, когда в нем была нужда, он находился рядом. Когда же ты потихоньку вновь набирался сил, он как бы очень осторожно «исчезал» из поля зрения и уже не вмешивался ни в твою жизнь, ни в жизнь твоей семьи, предоставляя полную свободу. Только когда ты сам обращался к нему, он вновь входил в твою жизнь, но при этом действовал опять-таки лишь в тех рамках, которые ты сам определял ему.

Один высокопоставленный клирик, недовольный батюшкиными выступлениями против перевода епископов с одной кафедры на другую, обличал отца Епифания и требовал снятия с него сана. Вскоре сам этот человек оказался в трудном положении, на него было подано много жалоб. Разбор его дела был поручен епископу, который любил и уважал Старца. И тут несчастный обвиняемый решил, что отец Епифаний воспользуется случаем отомстить. Что делать? Пришлось связаться с батюшкой и попросить его ходатайства. Все советовали батюшке не просить за него, пока не будет вынесен приговор, но отец Епифаний, высоко ценивший любовь к врагам, заявил, что будет действовать по заповеди любви. И действительно, выступив посредником в этом деле, он спас того, кто его бесчестил. Велика была радость и ликование батюшки, когда он объявил своим духовным чадам о результатах своего ходатайства:

– Сегодня я «отомстил»! – сказал он.

* * *

Настоятель одного храма без всяких объяснений запретил своим штатным клирикам и певцам участвовать в венчании брата отца Епифания.

– После венчания, – вспоминает духовное чадо отца Епифания, – когда мы уже отъехали от храма, батюшка внезапно, ничего не объясняя, вдруг попросил водителя вернуться. Из церкви он вышел, сияя от радости, и сообщил нам:

– Я попросил прощения у настоятеля, так как наше присутствие явилось для него причиной скорби.

Затем он добавил, что этот священник осознал свою ошибку и попросил у него прощения, пояснив, что какая-то ничем не объяснимая злость стала причиной его безрассудного поступка.

* * *

Один молодой человек, который ранее был духовным чадом батюшки, сделал необдуманный шаг – против его воли был рукоположен. Отец Епифаний очень скорбел. Узнав об этом, молодой человек совершенно неправильно истолковал скорбь Старца. Он пришел в дом к батюшке и в гневе начал оскорблять отца Епифания, называя его угрюмым злодеем, завистником, эгоистом. Батюшка, опустив голову, молча слушал. Мы ожидали, что он с минуты на минуту остановит это безобразие и поставит своего обидчика на место, но батюшка лишь поднял полные слез глаза и сказал:

– Я благодарен тебе за твои слова, дитя мое. Если бы ты заглянул в мое сердце, то увидел бы, что я достоин слов похуже тех, которыми ты меня называешь.

* * *

Некий человек считал, что батюшка его несправедливо обидел. Однажды он пришел к отцу Епифанию и в гневе обрушил на него целый шквал обвинений и ругательств. Батюшка молча слушал его и чистил яблоко. Когда тот закончил браниться, отец Епифаний предложил ему кусочек яблока со словами:

– Может быть, чадо мое, ты хочешь яблоко?

– Только не от тебя, лицемер! – с этими словами пришедший вскочил, собираясь уйти. Тогда отец Епифаний остановил его и сказал:

– Запомни только одно: в жизни бывают разные повороты. Если ты окажешься в такой ситуации, когда потребуется моя помощь, не смущайся тем, что ты сегодня наговорил мне. Я уже все забыл, поэтому можешь смело приходить сюда. А теперь, чадо мое, иди с Божиим благословением.

Действительно, через несколько лет этого человека постигла большая беда и батюшка поддержал несчастного, оказав ему посильную помощь. С тех пор он, покоренный великодушием отца Епифания, стал регулярным посетителем его исповедальни.

* * *

Один человек, некогда причинивший батюшке очень большое огорчение, много лет спустя обратился к нему. Вспоминая этот случай, отец Епифаний говорил:

– Как бы ни были сильны скорби, причиненные нашими ближними, не будем платить им тем же. Оставим им возможность в случае необходимости вновь обратиться к нам.

* * *

Некий священник, несмотря на свое знакомство с отцом Епифанием, встречаясь с ним, никогда не здоровался. Батюшка всегда приветствовал его, а он либо сворачивал на другую дорогу, либо отворачивался. Однажды они встретились на узком мосту. Отец Епифаний, как обычно, поздоровался. Священник начал кричать:

– Лицемер! Фарисей! И ты еще смеешь приветствовать меня?

Батюшка примирительно произнес:

– Простите, благословите – и пошел дальше.

Через несколько дней батюшка попросил общего знакомого:

– Передай отцу А., что я не перестану любить его и всегда буду с ним здороваться. Но если он будет продолжать так поступать, то пойдет в ад. Пусть он над этим задумается.

Через какое-то время священник, видя такое «упрямство» отца Епифания, «сдался» и начал здороваться с батюшкой.

* * *

Для Старца было совершенно естественным, несмотря на необычайную память, забывать причиненные ему оскорбления и унижения. Он забывал и те случаи, когда послушники лично ему оказывали непослушание.

Как-то раз один послушник, отстаивая свое мнение, поспорил со Старцем. Батюшка сделал вид, что сильно этим расстроен. Вечером, как и следовало ожидать, послушник пришел к нему просить прощения. Отец Епифаний находился в келье одного больного брата, вместе с ним там было еще четверо отцов. Послушник поклонился Старцу, но тот не мог припомнить, за что у него просят прощение.

– Что случилось, чадо мое? Ну-ка, напомни мне!

– Геронда, разве Вы не помните, как я после обеда спорил и не послушался Вас?

Батюшка слегка улыбнулся и произнес:

– Искренне говорю тебе, я ничего не помню.

* * *

Однажды мы ехали в больницу на машине одного из духовных чад отца Епифания. Когда, проезжая через площадь Омонии²⁹, машина остановилась на светофоре, какой-то прохожий, увидев батюшку, нагло насмехаясь над иереем Божиим, сделал вид, будто хочет плюнуть. Нас охватило негодование, и мы хотели уже привлечь этого человека к ответу, но батюшка опередил нас:

– Господь с тобой, иди с Богом, – сказал он, благословляя обидчика.

* * *

Когда батюшка находился уже на смертном одре, навестить его зашла женщина, часто огорчавшая его. Батюшка, естественно, ничего не знал о ее визите. Ухаживающие за отцом Епифанием решили, что будет лучше, если она с ним не встретится. Ей сказали, что Старец болен и не может ее принять. Узнав об этом, отец Епифаний очень огорчился, отчитал виновных и велел впредь быть более осмотрительными, а когда женщина придет снова, обязательно пропустить ее к нему. Действительно, когда в другой раз она пришла к батюшке, то была встречена им с кротостью и любовью.

Батюшка всегда оставался поразительно спокойным.

Однажды некто из духовных чад отца Епифания, пытаясь отремонтировать морозильник, перерезал ножом какую-то трубку и полностью вывел его из строя. Ответом на терзания виновного были спокойные батюшкины слова:

– Завтра мы его починим.

* * *

Как-то раз во время Божественной литургии в храме Трех Святителей, неосторожно подойдя к печке, батюшка прожег нижнюю часть полы нового зимнего подрясника. Его это нисколько не расстроило. Мальчик, прислуживающий в алтаре, спросил с недоумением:

– Неужели Вас это нисколько не огорчило?

– Ничуть! – ответил отец Епифаний с обезоруживающей искренностью. – О чем мне печалиться? Просто я отдам этот подрясник кому-нибудь из отцов монастыря, кто пониже меня ростом. Немного подвернув полы, брат будет носить его как новый.

* * *

Однажды во время ужина батюшка попросил одного юношу, духовного сына, просмотреть его статью, которую на следующий день надо было сдавать в печать. Недовольный юноша не смог скрыть, что не хочет этим заниматься. Тогда батюшка, не выказав и тени недовольства, примирительно сказал:

– Хорошо, дитя мое. Не волнуйся. Я все сделаю сам.

Такой ответ отца Епифания был хорошим уроком для молодого человека и для всех, кто в тот вечер находился у батюшки.

* * *

Батюшка внимательно следил за новостями внешней и внутренней политики государства, непорядками, угрозами войны и обо всем имел очень ясное суждение. При этом никакие происшествия не вызывали у него беспокойства. Он говорил:

– Все события, как настоящие, так и будущие, Бог только Ему известными путями всегда направляет к Своей цели. Итак, нам не о чем беспокоиться: «...сами себе, и друг друга, и весь живот наш Христу Богу предадим».

Он называл это «высшей философией жизни». Те, кто приходили к нему в исповедальню или посещали его скромную квартиру, всегда видели на видном месте красивую табличку с этими словами.

Больница для клириков. 7 декабря 1982 года. Старец находится на лечении, предстоит операция. В палату входит хирург:

– Итак, отец Епифаний, завтра рано утром мы подготовим Вас к операции, постараемся сделать все, что в наших силах, а затем – снова в палату. Не беспокойтесь, все пройдет хорошо.

До этого момента отец Епифаний скептически слушал слова врача. Но как только тот закончил, он, взглянув ему прямо в глаза, добавил:

– Если будет на то воля Божия!

– Да, да, верно. Всегда воля Божия да будет.

* * *

8 декабря 1982 года. В этот день отцу Епифанию была сделана первая операция. Мы с беспокойством ждали возле операционной. Накануне он сказал нам:

– Молитесь дома. Это будет самая лучшая ваша помощь.

Но ничто не могло заставить нас быть вдали от нашего батюшки. Во главе с Высокопреосвященнейшим Иерофеем, митрополитом острова Гидра³⁰, мы помолились в больничном храме.

Операция длилась почти пять часов, потом прошло еще некоторое время, пока закончилось действие наркоза. Наконец открыли двери операционной.

Мы ждем, затаив дыхание. Единственное наше желание – увидеть его.

Закрытый до подбородка простыней, с капельницами с обеих сторон, батюшка лишь обводит нас взглядом. Что это был за взгляд! Батюшка зовет врача. Вскоре врач возвращается и передает нам сообщение-приказ: «Пусть все идут по домам!»

И добавляет:

– Даже сейчас он остается пастырем и вождем!

* * *

Рассказывает некто из духовных чад Старца:

– В конце августа 1989 года навестить уже тяжелобольного отца Епифания приехал из Фессалоник отец В. Его встреча с батюшкой была не долгой. По дороге я сказал отцу В.:

– Отче, врачи говорят, что отец Епифаний, скорее всего, уже не поправится. Но я хочу сказать, что он, безусловно, оставил свой след в жизни всех, кто принадлежит к его духовной семье. Те двадцать шесть лет, в течение которых я и мои близкие были тесно связаны с ним, я считаю для себя особым благословением Божиим.

На что отец В. ответил:

– Ты думаешь, что он оставил след только в твоей жизни? Нет. В жизни всей современной Православной Церкви как в Греции, так и за ее пределами в течение всех последних лет своими ясными мыслями в непревзойденных письменных работах, своими суждениями и ответами на самые сложные вопросы современности…

* * *

Несколько недель до кончины. Батюшка сидит c двумя капельницами. Входит посетитель, целует его руку и спрашивает:

– Как Ваши дела, Геронда?

– Я становлюсь, дитя мое.

И, видя недоумение человека, добавляет:

– Я дозреваю.

За несколько дней до смерти, обращаясь к одному своему духовному сыну, он сказал:

– Если бы ты, чадо, знал, как отшлифовывают необработанного Епифания все эти страдания!

* * *

В конце жизни отец Епифаний переживал ужасные боли. Он говорил: «Если бы вы испытали лишь двадцатую часть моих страданий, то просили бы Бога, чтобы Он поскорее забрал вас». И, обращаясь к Господу, молился: «Нищ и боляй есмь аз: спасение Твое Боже, да приимет мя» (Пс. 68, 30).

* * *

В последние недели из-за сильных болей батюшка мог лежать в своей постели только на спине. Любое другое положение лишь усиливало и без того невыносимые страдания.

– Я просил Бога о том, чтобы лежать хотя бы на боку, – сказал он нам. – Но… ответа нет. Да будет прославлено имя Его.

* * *

Духовный сын отца Епифания, врач, пытаясь найти у него вену, сказал:

– Простите, Геронда, что я причиняю Вам боль. Но я стараюсь для Вашей же пользы.

– Я это понимаю, дитя мое. Ты меня прости, что я доставляю тебе столько хлопот. Я переживаю не из-за своих вен, а из-за того, что ты расстраиваешься, когда долго не можешь найти мою вену.

* * *

Незадолго до смерти батюшка спросил своего духовного сына:

– Дитя мое, ты свыкся с мыслью, что я, вероятнее всего, скоро умру?

– Сам не знаю, Геронда, свыкся я с этой мыслью или нет, – ответил тот. – Знаю только, что Ваша любовь всегда будет сопутствовать нам. Если же Бог призовет Вас к Себе, то мы в своей молитве будем обращаться к Вам.

– Так поступают, дитя мое, лишь по отношению к святым.

– Геронда, однажды я спросил Вас, можно ли нам в молитве испрашивать заступничества у того, о ком мы имеем сердечное извещение, что он обрел дерзновение пред Богом. Тогда Вы мне ответили, что это возможно, но при условии, что нашему прошению будут предшествовать слова: «Если ты обрел дерзновение пред Богом».

– Да, но я не принадлежу к таким людям.

– Геронда, а вдруг…

– Я тебе сказал, что я не из их числа.

– Но, Геронда, неужели не может быть, что вдруг…

– Хорошо… Пусть будет «а вдруг…»

* * *

– Геронда, неужели Вы не боитесь смерти? – с удивлением спросил батюшку некто из его духовных чад, когда отец Епифаний за несколько дней до своей кончины отдавал ему распоряжения о своем будущем погребении (приглашениях на похороны, отпевании и т.д.), причем так спокойно, будто речь шла о ком-то другом.

– Нет, я нисколько не боюсь умереть... Конечно, не потому, что у меня есть какие-то добрые дела, но потому, что я верю в милосердие Божие.

* * *

– Геронда, не говорите, пожалуйста, сейчас о таких вещах! – воскликнул кто-то из духовных чад отца Епифания, когда тот давал указания о своем погребении.

– Почему же, дитя мое? Разве мы неверующие?

* * *

Батюшка просил отпеть его в храме Божией Матери «Хрисоспилиотиссы»³¹. Кто-то спросил его:

– Где нам совершать Всенощное бдение?

– До отпевания мы (он так и сказал во множественном числе) будем находиться в храме Трех Святителей. На отпевание отправимся в храм Пресвятой Богородицы «Хрисоспилиотисы», а затем в монастырь.

* * *

За два-три дня до смерти в забытьи батюшка шептал: «...сеяй скудостию, скудостию и пожнет; а сеяй о благословении, о благословении и пожнет» (2Кор. 9, 6) – слова из воскресного апостольского зачала, которое, по Божественному промыслу, читали на третий день после его кончины.

Старец также шептал слова Акафиста празднику Благовещения: «...снисхождение бо Божественное, не прехождение же местное бысть…», «Радуйся, Невесто Неневестная» или из последования отпевания: «Образ есмь неизреченныя Твоея славы…» и, наконец, свой любимый тропарь «Что воздадим Господеви…».

Характерные черты Православия – аскетическая жизнь и общение в любви.

Приходите в церковь пораньше. Утреню мы служим для верующих, а не для скамеек.

Одна женщина сказала отцу Епифанию:

– Геронда, когда мой муж идет в храм, я не иду.

– Ну, тогда не ешь, когда он ест, и не спи, когда он спит. По-твоему, ведь так получается? Каждый ходит в церковь за себя, а не за другого.

Божественное Причащение – преимущественно Таинство веры. В Крещении есть вода, пусть освященная, но вода. В Елеоосвящении есть елей, хоть и освященный, но елей. В Божественном Причащении мы видим хлеб, чувствуем вкус хлеба, но это не хлеб. Это Тело. Видим вино, чувствуем его вкус, но это не вино. Это Кровь. Это Таинство, прежде всего, Таинство веры, так как наши чувства не могут его постичь.

* * *

Божественное Причащение – это не награда, а лекарство.

– Почему в Церкви существуют беспорядки и нестроения и мы не находим совершенства даже у тех, кто всецело посвятил себя Богу?

– Чтобы мы не опирались на людей или на что-либо преходящее, но постоянно обращали наши помыслы к Богу, к Небу – нашей вечной родине.

На замечание одного своего духовного сына, что было бы очень хорошо, если бы в Церкви были мудрые люди, так как она в них нуждается, Старец ответил:

– Конечно, было бы хорошо, чтобы в Церкви были мудрые и талантливые люди, но не потому, что она в них нуждается. Церковь ни в ком не нуждается. Мы в ней нуждаемся, так как без Нее не спасаемся. Понятно, что, если у нас есть некие способности, мы должны их употреблять во славу Божию. Не следует, однако, переоценивать нашу лепту. «Мы рабы ничего не стоящие» (Лк. 17, 10).

* * *

Церковь спасает, а не спасается.

Некто спросил отца Епифания:

– Геронда, известно, что покой царит только в душах людей Божиих. Но протестанты утверждают, что они постоянно испытывают мир в своем сердце. Как это возможно, ведь они находятся в ереси?

– Дитя мое, – ответил он, – когда селяне хотят стреножить осла, они не связывают ему все четыре ноги, достаточно и двух. Так же в точности поступает диавол с протестантами. Опутав им ноги ересью, он уже не беспокоит их другими искушениями. Вот как можно объяснить то умиротворение, которое они, как утверждают, испытывают. Однако покой этот ложный и временный.

Протестанты утверждают, что в Таинстве Божественной Евхаристии нет Плоти и Крови нашего Господа, но тут имеет место лишь простое воспоминание Крестной Жертвы.

– Как мы знаем, Плоть Господня на Кресте не только не была рассечена на мелкие куски, но даже и кости Его не были сокрушены, – ответил отец Епифаний. – Как же Господь, по Писанию, на Тайной Вечере говорит: «...приимите, ядите, сие есть Тело Мое, еже за вы ломимое» (1Кор. 11, 24)? Если речь идет о простом воспоминании, Господь не сказал бы «за вы ломимое», то есть рассеченное на маленькие куски, потому что ничего подобного при Распятии не происходило.

Духовные дети батюшки были обеспокоены известиями из Великобритании, где англикане стали «рукополагать» в клирики женщин. Они спросили его, какой будет реакция Православной Церкви, если вдруг и в Греции появятся подобные идеи?

Батюшка ответил с присущим ему чувством юмора:

– Что вы переживаете, чада? Благочестивые женщины, которые хотели бы стать монахинями, верно хранят традиции Православия. А гречанки-феминистки, как только услышат слово «Церковь», в панике убегают. Итак, не переживайте. Православию не грозит «хиротония» какой-либо женщины, ни маловерующей, ни тем более благочестивой…

Монашество – кратчайший путь к обожению.

Великая схима – не награда, а время борьбы.

* * *

Великая схима принимается или из любви к Богу, или для непрестанного покаяния.

* * *

Готовя одного брата к постригу, батюшка настаивал:

– Все то, что ты сейчас исполняешь добровольно (молитву, пост, послушание), после принятия великой схимы будешь исполнять как свой долг. Обрати внимание на делание послушания, старайся избавиться от привычки спорить и противоречить. Смирение важнее поста и молитвы. Старец может изменить твое монашеское правило, но он никогда не скажет тебе: будь гордым, или спорщиком, или непослушным. Ты будешь высказывать и свое мнение, но, когда тебе скажут: «Делай это», ты ответишь: «Благословите». И сделаешь так, как сказали, пусть даже придется все делать неправильно и заведомо безуспешно.

Лично мы великодушны ко всем – но не в монастырских делах.

* * *

Наставление монахам: «Мы пришли сюда, главным образом, не для рукоделья, не для огородов и строек, потому что и без всего этого можем спастись. Мы пришли сюда, в первую очередь, ради души. Чтобы ее спасти, надо проводить день безгрешно, в кротости, в молитве, исполняя свое правило».

* * *

Если вы будете ссориться при посторонних, знайте, что вы покинете монастырь. Я построил обитель не для того, чтобы смущать чьи-то души.

Отец Епифаний никогда не был монахом в полном смысле этого слова, однако имел ясное монашеское сознание, какое редко можно встретить у клириков, проходящих свое служение среди народа. Такое же сознание он старался развить и у своих духовных детей – безбрачных клириков. Вот один из примеров, связанных с монашеской добродетелью нестяжания.

Духовное чадо Старца, безбрачный священник, имевший послушание епархиального проповедника, считал вполне естественным «на всякий случай» откладывать из своей зарплаты немного денег на счет в сберегательной кассе.

Как-то раз в телефонном разговоре с батюшкой он упомянул о существовании счета, не осознавая ненормальности такого положения дела.

Батюшка, услышав о сберегательной книжке, сильно разволновался и обязал священника на следующий же день (был уже вечер) пойти и закрыть свой счет, сняв с него все вложения. Так чужда было сознанию батюшки забота о земном.

Кто-то может иметь привязанность даже к своим очкам.

Один юноша боялся, что даже после достаточного срока испытания в монастыре он впоследствии может почувствовать, что монашеская жизнь не для него.

– Не бойся, – сказал ему отец Епифаний. – Человек, который после необходимого испытания в монастыре принимает решение стать монахом, имеет все сто процентов для успеха в монашеской жизни. Но, даже если вдруг случится нечто из того, что тебя пугает, ты будешь считаться мучеником за Христа и получишь за это награду.

* * *

Один молодой человек, который постоянно ездил по монастырям, но при этом был сильно устремлен к миру (любил музыку, различные зрелища, путешествия, развлечения), спросил отца Епифания, позволительно ли ему думать о возможности стать монахом.

– Чадо мое, в монахи ты не годишься, – ответил батюшка. – Ты слишком сильно обращен к миру. Монаху полезно иметь противоположное устремление: внутрь себя, а не наоборот.

* * *

Отец Епифаний добивался того, чтобы решение стать монахом принималось обязательно после усердных молитв, без спешки, чтобы оно было, насколько это возможно, более зрелым, а не вытекало из юношеского энтузиазма. Некоторые монахи его за это критиковали.

Как-то один студент, духовное чадо батюшки, посетил Святую Гору и в беседе с одним монахом сказал, кто у него духовник. Монах признал дарования отца Епифания, однако высказал свое замечание:

– Плохо только то, что он не дает благословения молодым идти в монашество.

Студент рассказал об этой беседе батюшке. Тогда отец Епифаний сказал:

– Если кто-нибудь еще будет говорить тебе тоже самое, скажи ему, что твой духовник, к которому приходит на исповедь очень много народа, его спрашивает: «Если к Вам на исповедь придет семейный человек и откроет, что он в молодости, из энтузиазма, принял монашеский постриг, но не смог его понести, оставил монашество, вернулся в мир и женился, что вы ему посоветуете? Бросить свою семью и уйти, чтобы вдали от родных, в своем монастыре, оплакивать нарушение обетов, которые он дал Богу? Ведь именно так он должен поступить. Но что будет с его семьей? Она в чем виновата?» Таких случаев, чадо мое, я встретил немало. Поэтому я не спешу благословлять молодых идти в монастырь, даю им время, чтобы их тяга к монашеству окончательно созрела, чтобы они изучили себя. Если уверены, что выдержат, и эта решимость в них остается, тогда я с радостью, обеими руками, даю им свое благословение.

Однако это вовсе не означает, что Старец благоволил старым холостякам. Наоборот, если его духовные чада выбирали для себя семейную жизнь, но ничего не предпринимали в этом направлении, или же если они вовсе не делали выбора на протяжении многих лет, тогда батюшка полушутя-полусерьезно начинал свое «давление»:

– О чем ты думаешь? Дотянешь до пятидесяти, а потом будешь жениться? Некоторые из вас, когда молоды, выпрашивают у меня монастырь, а когда состарятся, просят невесту да семью.

* * *

Однажды некая игуменья позвонила батюшке и рассказала ему об одной благочестивой девушке, которая хотела стать монахиней в ее монастыре, но ее духовник, не будучи склонным к монашеству, не давал ей благословения.

– Геронда, что же делать? Рекомендовать ей послушаться духовника и подавить в себе желание стать монахиней? Или же посоветовать не обращать внимание на его мнение и поступить в монастырь без благословения?

– Послушайте, матушка. Это ее намерение всегда свято и достойно уважения. Но если она придет в монастырь без благословения и по той или иной причине встретит здесь трудности, то будет винить в этом свое непослушание. С другой стороны, если она преуспеет в монашеской жизни, то будет иметь внутреннее укорение, что все делает без благословения. Поэтому я советую тебе: предложи ей оказывать послушание духовнику и молиться, чтобы Бог, если Ему угодно исполнить ее желание, изменил отношение духовника к монашеству.

Так и получилось. Через полгода радостная игуменья объявила батюшке, что девушка получила долгожданное благословение от своего духовника. При этом он сказал ей: «Дитя мое, поскольку, несмотря на мое длительное несогласие, ты все еще стремишься стать монахиней, значит, желание твое от Бога. Итак, иди в монастырь с моим благословением».

– Матушка игуменья, Бог вознаградил ее за послушание!

– Геронда, святой Иоанн Лествичник говорит, что свет для мирян – монахи. Означает ли это, что даже самый добродетельный мирянин ниже самого последнего монаха?

– Нет. Здесь Преподобный говорит не о любом монахе, а о монашеском жительстве, то есть о монашестве. Он имеет в виду, что монашество как образ жизни выше мирской жизни. Но это вовсе не значит, что нет мирян, праведность которых выше монашеской.

Одно духовное чадо батюшки вспоминает, как на последнем совете, когда было решено основать исихастирий Благодатной, он сказал отцу Епифанию:

– Геронда, Вам не кажется, что мы похожи на Дон Кихота? Как мы построим монастырь, не имея средств? Ведь ни у Вас, ни у нас нет ни копейки.

Батюшка ответил:

– Именно так мы сможем окончательно узнать волю Божию. Если Он хочет, чтобы мы построили монастырь, то пошлет нам деньги. Если же не пошлет, мы поймем, что нет благословения, и тогда мы не ввяжемся в строительство.

Исихастирий начал строиться, потому что Бог чудным образом, вознаграждая веру Старца, щедро благословил его решение построить монастырь.

Рассказывает одно духовное чадо батюшки:

– Знайте, – сказал как-то отец Епифаний, – что касса монастыря никогда не бывает пуста. Сколько мы даем милостыни, столько же и Бог посылает в нашу кассу.

Когда еще строился исихастирий, батюшка послал меня купить строительные материалы, но так как денег не было, он попросил взаймы у своего духовного сына. Когда я вернулся, получив в долг деньги, он спросил:

– Помнишь, я говорил, что касса монастыря Благодатной никогда не пустует?

– Да, – ответил я, – но вот она пуста.

– Нет, – сказал батюшка, – не пуста. Как только ты уехал, мне позвонил такой-то брат и сказал, что у него в кабинете лежат 50 000 драхм для исихастирия. Поезжай к нему и забери деньги. Божия Матерь снова наполнила нашу кассу.

15 апреля 1977 года небольшое братство разместилось в исихастирии. Состоялось первое заседание монастырского собора.

– Запомните мои слова хорошенько, – сказал батюшка. – Не рекламируйте монастырь, не говорите, что у нас хороший Старец, или игумен, или хорошее братство. Вы никому не должны говорить: не иди в тот или иной монастырь, а поступай в наш. Не должны критиковать другие монастыри, чтобы похвалить свой собственный. Если Бог захочет послать людей, то пошлет их и без «рекламы». Если же вы нарушите данный вам завет, то откроете мне это на исповеди как грех.

Случилось, что рабочие в монастыре запросили денег больше, чем договаривались. Монах, ответственный за выдачу денег, не захотел выполнять их просьбу. Дело дошло до отца Епифания, который велел заплатить рабочим, сколько они требовали.

– Но, Геронда, – возразил монах, – они же поступают с нами несправедливо!

– Чадо мое, – ответил батюшка, – ты еще не понял, что нам, христианам, полезно терпеть несправедливое к себе отношение?

Одно время монастырь хотел обеспечить себя водой из неиспользуемых сельских источников. Были подготовлены документы, сделаны необходимые телефонные звонки, проведены встречи с различными людьми. Представлять интересы монастыря на совете общины, где должен был обсуждаться вопрос о предоставлении обители воды из сельских источников, были приглашены два клирика.

– Когда мы уже приехали, – вспоминает один из них, – то были уверены, что нам дадут воду. Но воды нам не дали. Мы переживали, с тяжелым сердцем вернулись в монастырь. Батюшка ожидал нас на лестнице:

– Ну, что?

– К сожалению, Геронда, ничего хорошего, – нехотя ответили мы.

– Слава Богу! Теперь я спокоен…

Мы подумали, что он нас не так понял.

– Геронда, о чем Вы говорите? Нам не дают воду!

– Да, дитя мое, я так и понял. Сколько мы документов подготовили, сколько встреч провели, скольких людей просили ходатайствовать за нас – и все напрасно. Значит, не было воли Божией на то, чтобы мы получили воду. Бог показал, что готовит нам нечто лучшее. Итак, уже завтра надо будет найти рабочих, чтобы начать строительство цистерны для воды.

Некоторые из духовных чад батюшки, клирики, настаивали, чтобы в монастыре были более красивые облачения. Однако отец Епифаний утверждал, что этого не допустит и что лучшие материи из Каламы.

– Но, Геронда, те облачения, которые мы называем роскошными, дешевле каламских, – возражали ему.

– Да, чада мои, но роскошная риза смотрится вызывающе, а более дорогая – нет. Меня интересует не только цена, но и то, как прихожане будут смотреть на наше облачение. Во время богослужения не следует восхищаться облачением священника, но поклоняться Богу «в духе и истине», забывать землю и умом восходить на небо.

– Однако многие утверждают, что богатые облачения больше отвечают традиции.

– Я уверен: единственное, что никак не соответствует традиции – это яркие облачения! – воскликнул отец Епифаний. – Очень бы хотел, чтобы клирики, думающие так, наконец-то поняли: надо упростить свои облачения, надо стать такими, какими мы были в древние, лучшие времена, в первые годы христианства. Тогда христиане восхищались не облачениями священников, а совсем другим. Замечательны слова, сказанные одним известным святогорцем, когда тот увидел простые ризы в нашем храме Пресвятой Богородицы: «Я подумал, что попал во времена апостолов!»