Исследование путей восстановления древнего канонического управления монастырями и общежительного начала

Василий Великий, хотя и восхваляет жизнь пустынническую, однако, сравнивая ее с общежительной, заключает: «По многим причинам я предпочитаю образ жизни большего числа монахов». В подтверждение сказанного он перечисляет преимущества общежительного устроения монашеской жизни, которое он считает наиболее совершенным. «Что сравнится с этим устройством? Что блаженнее? Что благо¬датнее?» – восклицает сей Святой отец. Монахи, живущие в общежительном монастыре, «в точности подражают устройству, которое было у Христа и апостолов». «Это устройство подобно небесному и стоит ничуть не ниже ангельского».

Согласно Иоанну Лествичнику, общежитие – это «земное небо», «удобный путь как для сильных, так и для слабых».

Александрийский патриарх Сильвестр (1566–1590) писал в 1579 г., обращаясь к монахам Патмосского монастыря в честь святого Иоанна Богослова: «...и ныне сколько монастырей и лавр, которые можно видеть от Синайской горы, Иерусалима и Афона до Метеор и вокруг них... живут в общежитии и имеют в сердцах одно желание и одно устремление». Затем продолжает: «Скажите мне, возлюбленные, какой светлостью и плодами обогащает монаха особножительство для душевного спасения? Ничего, кроме многочисленных забот и житейских попечений». Он считает, что монах, живущий в особножительном монастыре, лжет против Господа; по той же причине в следующем году патриарх Иерусалимский Софроний восхваляет монахов за их согласие жить в общежитии, ибо «зло не преодолеет стены общежительных монастырей».

Благочестивейший монах афонского монастыря Дионисиата Феоклит называет особножительное устройство болезнью и подделкой монашества и пишет: «Уставам Православной Церкви особножительное устройство не знакомо».

Патриарх Эфиопский Феофил, посетивший в 1955 г. Святую Гору, был поражен, что насельники девяти монастырей живут там особножительным устройством: «У нас в Эфиопии тысячи монастырей, но особножительный устав нам неизвестен». На Западе, продолжал он, «существует более двух тысяч монастырей, и ни одного оснобножительного. Оснобножительное устройство нигде не узаконено».

Особножительный устав оправдывает слабости и культивирует страсти. Напротив, общежительное устройство работает над обожением человека путем взращивания в нем добродетелей и соблюдения трех монашеских обетов: девства, нестяжания и послушания.

Через девство мы стремимся к умерщвлению похотей, приобретению бесстрастия и непрестанному подражанию Богу, запечатлению Его образа и уподоблению Ему. Следовательно, всякие обстоятельства и заботы, мешающие этому непрестанному созерцанию, и наслаждению, и мистическому сопричастию Богу, упраздняют исповедание девства.

Вторым обетом, нестяжания, мы стремимся к освобождению от всякой заботы и попечительное. Не только приобретение вещей, собственности, но и иная деятельность, связанная с миром и осуществляемая без серьезных на то оснований – налогообложение, заботы о разных внешних делах, столкновения и недоразумения, споры и раздражительность по отношению к братии, собратиям, начальникам и власть предержащим – могут положить конец достижению добродетели нестяжания.

Наконец, послушание подразумевает умерщвление собственных хотений, целью чего является конечное освобождение желательного начала и доведение добродетели до совершенства. Послушание делает монахов согласными и единодушными с игуменом, способными с благоразумием отказаться от своего «я» и получить за это воздаяние от Бога. Разногласия, демократические устремления, система голосования, выбора по большинству голосов, заключение соглашений, собственный образ мыслей и ритм работы, а также все, что препятствует подчинению, единению, миру – все это противоречит духу закона послушания.

Монах, который делает все свои дела перед очами Божиими, выковывает в кузнице общежития свое спасение и получает свободный вход в Царствие Небесное. Неизменность начал монашества, стабильность церковных канонов, определяющих жизнь общежития, которое принимает чад Божиих под свое крыло, свобода от вторжений извне и уз, изменений и перемен обеспечивают монахам чувство надеж-ности и покой для духовной брани и восхождения к Богу.

h4Самоуправление в общежительном монастыре

Самоуправление монастырей гарантирует все, о чем мы говорили выше. Когда мы говорим о самоуправлении, то вовсе не имеем в виду самоуправство и необузданность, нарушение вековых начал и церковных канонов, но, напротив, почитание начал и хранение канонов.

Монастырь находится под канонической властью епископа, который наблюдает за управлением, выносит решения по всем нарушениям и контролирует чистоту веры. Его правомочия проистекают из высоты его сана, согласно которому епископ является образом главы Церкви, стражем веры и церковного единства. Все эти положения ясно изложены и перечислены Святыми отцами Церкви в святых ее канонах.

Православное монашество всегда было маловосприимчивым к преобразованиям. Ибо оно – откровение евангельской тайны, переживание проповеди Господней, сама открывшаяся истина, а истина неизменна. Поэтому и монашество не подлежит изменениям и им никогда исторически существенно не подвергалось (мы имеем в виду православное монашество), но, наоборот, на протяжении веков оставалось всегда самим собою. Следовательно, не существует никаких причин для изменения отношений между монашеством и властью. Каноны неотменны, и в них вся полнота в отношении монашества. В мире, где все течет и изменяется, собирается и расточается, монашество пребывает неизменным.

Несмотря на это, уже сама тема нашего разговора так, как она была заявлена, показывает, что наступило некое колебание в отношениях монашества и епископской власти, произошло нарушение внешних начал управления святыми обителями и возникает необходимость обращения к древней канонической форме управления.

Итак, во-первых, напомню, что, вопреки четвертому правилу Четвертого Вселенского Собора и первому Перво-второго Собора, установившим подчинение монахов своему епископу, Церковь всегда поддерживала систему ставропигиальных монастырей , которая, как кажется, входит в противоречие с этими правилами. Но, что важно, повсюду стало много ставропигиальных монастырей как раз по той причине, что, вероятно, именно эта система сохраняла дух древних канонов.

Цари и патриархи, а также и сами епископы основывали именно ставропигии, дабы «не был короток их век» и с тем, чтобы «устранить всякие заботы от монашествующих». Они организовывали их как «самоуправляющиеся и независимые и не подчиненные ни царям, ни патриархам, ни... митрополитам и архиепископам, ни... архимандритам и игуменам, и вообще никаким людям». При этом назывались обители «ставропигиальные», они были украшены патриаршим именем и им укрепляемы. Так монастырям предоставлялась возможность избегнуть всякой зависимости от властей.

Действительно, согласно древней традиции монастырь управлялся, «будучи во всех отношениях свободным, и во внутренних, и во внешних делах».

Известно, что Афанасий Великий, в епархии которого было много монахов, несмотря на свои постоянные контакты с ними, никогда не вмешивался в их жизнь. Так же, как и все другие Святые отцы, поступали и Иоанн Златоуст, и Василий Великий, наполнившие пустыню монахами. Только патриарх Фотий однажды попал в затруднительное положение, когда поколебался порядок церковный и монахи повсюду вышли на дороги.

Также хорошо известно, что в установлении святогорских канонов церковные власти участия не принимали. Церковный историк Петракакос риторически вопрошает: «Если бы Святая Гора не пользовалась на протяжении всех веков самоуправлением, то что бы там осталось, кроме, может быть, земельного владения?» Конечно же, те уклонения, которые случаются на Святой Горе и действительно ей вредят, все же не отменяют ее законоположений. Церковная история показывает, что монашество процветало только тогда, когда было свободным.

Блаженнейший архиепископ Афинский Иероним в плане, составленном в начале своего архипастырского служения, отмечал: «Следует признать, что вмешательство местной церковной власти в монашескую жизнь, которое происходит сегодня, является препятствием к её развитию».

Для Греции эта проблема возникла с освобождением от турецкого ига. В течение целых десятилетий Греческая Церковь переживала драматический период своей истории при ужасающей безграмотности народа и внутренних беспорядках. Она вела отчаянную борьбу за свою организацию.

В этот период по соглашению с баварским правительством и под его давлением или принуждаемая правительственными распоряжениями Церковь лишила монастыри их самостоятельности. И это при том, что многие монахи проливали свою кровь и отдавали жизнь за освобождение Церкви и греческого народа.

Если проделать экскурс по провинции в нашей епархии, то мы обнаружим целый ряд монастырей, которые до сих пор стоят в развалинах как раз потому, что участвовали в этой борьбе за освобождение. Церковь и не вспомнила о них, разве только когда нужно было составлять списки нуждающихся в охране и реставрации памятников культуры.

Тогда, 16 июня 1836 г., Церковь:

– ликвидировала старые печати монастырей и заменила их новыми, похожими по форме, образцы которых сохранились до сих пор;

– ограничила земельные сделки монастырей (1833 г.);

– ввела финансовые отчеты и составление предварительных смет (1846 г.);

– ввела утверждение разрешений на выход монахов из монастырей и их передвижение (1853 г.);

– издала распоряжение, запрещающее монахам учиться в университете и гимназиях столицы (1855 г.);

– ввела налог в пользу церковных школ и преосвященных иерархов (1856 г.);

– ввела пятилетнее ограничение игуменского служения (1858 г.);

– ввела ограничения возраста для пострига – с двадцати пяти лет (1848 г.).

Что же побудило к подобным реформам? Зачитаю выдержку, оправдывающую посягательства на контроль финансовых отчетов доходов и расходов Священным Синодом (1897 г.): «Существующие у нас монастыри прежде исполняли свое предназначение, так как монахи, с одной стороны, заботились о спасении своих душ... а с другой, были очень полезны и обществу... через гостеприимство и разнообразную благотворительность... Но в наше время полезные государству монастыри в большинстве случаев не соответствуют своему изначальному назначению».

Теперь процитирую, что писал Священный Синод в оправдание введения двадцатипятилетнего возрастного ограничения пострига (ибо каноны имеют весьма отличное от этого мнение по вопросу): «Некоторые из призывников, чтобы избежать исполнения воинской обязанности перед законом... без прохождения монашеского искуса... заявляют, что они освобождены от исполнения воинской повинности как уже постриженные в монахи ... Итак, мы запрещаем постриг ранее этого возраста, потому что многие люди хотят стать монахами по единственной причине – во избежание исполнения воинской повинности». Вот вам примеры пренебрежения церковным уставом, правилами Церкви, Святых отцов и Вселенских Соборов.

Чтобы показать, каким духом управлялась в это время наша Церковь, я расскажу вам только один случай. Сохранился приказ царя Оттона к Священному Синоду (1834 г.), который должен был быть приведен в действие. Что же сказано в этом приказе?

1) Упразднить все женские монастыри, за исключением трех, самое большее четырех. Остальные излишни, так как они никакой пользы не приносят.

2) Упразднить все монастыри, в которых менее тридцати монахинь.

3) Монахини, не достигшие сорокалетнего возраста, должны быть призваны местным епископом отказаться от монашеской жизни и вернуться в мир. Синод обязан предписать епископу от своего имени, что это следует выполнить беспрекословно.

4) Монахини старше сорока лет, поскольку не могут выйти замуж, свободны либо выйти из монашеского сословия, либо переселиться в один из оставшихся монастырей. Вы чувствуете, что за дух господствовал тогда и что было причиной происходивших изменений. Интересно, что это законодательство действует и поныне, и ему следуют ежедневно монахи в Греции, будто живя в девятнадцатом веке, будто монастыри все еще не выполняют своего предназначения, будто не бежали управлявшие тогда нашей страной баварцы.

С тех пор преосвященные митрополиты со всей доброй верой и совестью перед Богом видят себя непосредственно ответственными за благосостояние монастырей и по сути их управляющими. Но монахи весьма чувствительны к этому положению, потому что они, видя результаты, знают, что без свободы монастырь не может ни родиться, ни возродиться, ни выжить.

Монастырь – это семья со своей обособленной жизнью, со своим собственным порядком. Он не может без ущерба принять нововведения и новые порядки или перейти к более широкому устройству. Это не означает, что монастырь – это некая «разбойничья шайка», которая делает все, что ей заблагорассудится, и не признает церковных властей и апостольских прав епископа. Епископ во всякое время может на основе канонов покарать беззаконный и неканоничный монастырь, а также остановить все, что в нем происходит неблаговидного и против правил, ибо Бог не есть Бог беспо¬рядков.

Церковь управляется епископами. Епископ имеет благодать и ее он передает игумену. Если бы епископы не были такими, какими их желает видеть Церковь – всегда на высоте, наделенными властью видимой, образом невидимого Христа, главой Тела Церкви, тогда наша Церковь не смогла бы жить церковной жизнью.

В это мы искренне верим. Но часто мы, все монахи всех монастырей, чувствуя потребность обратиться к епископу, просить его любви, совета, наставления, молчим, потому что боимся, что в следующий раз он сам нам скажет свое мнение, требуя от нас его исполнения. Конечно, мы чувствуем, что сами по себе не самодостаточны, но наша нерешительность заставляет нас самих идти вперед даже тогда, когда мы не уверены в том, что мы думаем и действуем совершенно правильно.

И если игумен тратит свои душевные силы и время, если у него болит сердце о том, чтобы заручиться во всем согласием епископа и достигнуть единодушия с ним, тогда он будет постоянно испытывать тревогу и неуверенность. Каждое вмешательство, если ему не предшествовало каноническое нарушение, будет одной глубокой раной. Ведь давайте задумаемся над тем, что епископ по необходимости загружен тысячью обязанностей духовных, организационных, общественных, благотворительных, политических, внутренних и т. д., которые по своему внутреннему содержанию обычно отличны от нужд монастырей. Монах живет за пределами всего этого и потому, без сомнения, его сердце находится в ином состоянии.

Сотрудничество монастыря с епископом должно проистекать от желания братии. Тогда братия не может не почувствовать нужду в епископе и считать его присутствие честью для себя.

Через благословение епископ может передать игумену радость и покой на беспрепятственное управление вверенными ему Богом душами, и монастырь станет местом чудес десницы Всевышнего, средоточием богоделания и богосозерцания.

Самый важный момент для монашества – это личность игумена, который должен быть «началом всякого блага» , нестяжательным, безмолвным, знатоком Священного Писания, ничего не ставящим выше любви Божией, научающим души возлюбить Бога, «не игуменским достоинством украшенный, но сам его украшающий».

Игумен вдохновляет братию и будет ее вдохновлять до конца своей жизни. Поэтому Василий Великий запрещает создавать две обители в одной деревне, ибо человек не может иметь более, чем одного достойного предстоятеля, вокруг которого вращается целый мир. Такое устроение дел в епархии – дар Божий и хвала епископу.

В постриге совершается соглашение монаха и игумена -это договор с Богом, а также неразрывная и постоянная связь между ними.

Игумен становится, по словам Григория Нисского, целью нашей жизни, целью монаха. «Пусть ему подражают и седые старцы, и юноши, подражает и старость в юности, и юность в старости». Святой Феодор Эдесский также говорит: «никто да не удаляет тебя от его любви и общения с ним». Пусть никто не удаляет тебя от любви игумена, помня о том, что он является путем спасения монаха.

Согласно Симеону Новому Богослову, верующий, «глядя на него, думает, что видит Христа; находясь вместе с ним и следуя за ним, он верит, что на самом деле находится с Христом и следует за Ним. Такой монах не имеет желания с кем-либо другим говорить, о ком-либо другом памятовать и кого-либо другого любить». «Словно он видит Самого Христа и с Ним беседует, такое подобает ему иметь к игумену почтение и учиться у него всякой пользе», – продолжает святой Симеон.

Понятно, что в наши дни его слова могут быть восприняты как своего рода выдвижение культа личности. Но Святые отцы придерживались именно такого мнения. Руководством и молитвами игумена спасается послушный монах, говорит святой Феодор Студит. «Умрем же ныне, чтобы жить с этим человеком, который право нас в жизни ведет», – так отзывались монахи о святом Пахомии.

Расцвет духовной жизни начинается всегда вокруг яркой духовной личности. Возрождение монастыря немыслимо без личности игумена, который умеет любить, жить во Христе и управлять.

Переходим к последнему разделу. Игумен управляет братией по Божественному праву. Монахи выказывают ему свое полное послушание, которое относится непосредственно к Самому Богу. «Они стараются исполнять его распоряжения так, словно получают их от Самого Бога». Игумен наделен «всякой властью и правом», – говорит святой Афанасий Афонский в своем «Завещании».

Благословение игумена распространяется на всю братию. Но он ни в коем случае не управляет нерассудительно и самочинно. Он – отец истинных чад, руководитель во Христе, он ответственен за будущее братии. Для братии он носитель воли Божией и духа православного Предания.

Монахи «подчиняются его мановению руки». При этом игумен, как мы уже сказали, не действует, невзирая на лица и самочинно. Он не может «делать ничего без совета с ними и без их одобрения, но с одобрения, совета и рассуждения избранных братий».

Следовательно, управление монастырем – это не демократия, но единовластие игумена. Но, повторяем, игумен не управляет, исключительно опираясь на свое собственное мнение. Его воля неотделима от воли братии.

Он всегда управляет на основании устава монастыря, в сотрудничестве с «предстоящими из братии», по слову Василия Великого, и стоит во главе Совета старейших монахов, который является хранителем традиции и совести братства. Из числа тех же «предстоящих» выбираются советники игумена; они являются его непосредственными сотрудниками, а также выполняют функцию исполнительного органа «предстоящих» и самого игумена.

В серьезных случаях всегда бывает собрание всей братии.

Управляя монастырем, игумен всегда думает о своем преемнике, учитывая и мнение братии (ведь она избирает его!), ибо «нужно выбрать самого достойного, подходящего для управления словесным стадом, любимого и почитаемого всеми или, по крайней мере, большинством».

Специально нужно сказать о женских монастырях. Им полезно иметь некую свободную опеку мужского монастыря, чтобы не лишиться старца и служащего священника. Эта традиция была распространена раньше повсеместно. Нужно восстановить тот порядок, который поддерживался в древних монастырях святого Пахомия и соблюдался почти повсюду в дальнейшем. Примером тому – женский монастырь в Дивеево, где духовно опекал сестер святой Серафим Саровский, или, уже в наше время, Благовещенский монастырь на Патмосе, пастырское попечение о котором нес блаженнейший старец Амфилохий Макрис († 1970).

Мы не имеем в виду устройства подворий женских монастырей, но просто покровительство женскому монастырю со стороны мужского. Когда обитель опирается на одного своего старца, то часто остается в целом незащищенной.

При решении общих вопросов и серьезных проблем хорошо, чтобы собирались вместе игумены или представители всех монастырей округа. По словам Василия Великого, пусть имеет место «собрание в определенные сроки и в определенных местах». Оно выявит ошибки и примет правильные решения. Это будет подобно тому, как, согласно канонам, проходят с определенной регулярностью архиерейские соборы. Так же нужно устроить и в монастырях. Монастыри Фессалии, Метеорские монастыри и расположенные на острове Парос связаны между собой естественными узами, пусть они собираются вместе и имеют централизованное управление. Его можно развить, взяв за образец святогорскую систему, в своего рода Священный Кинот.

Расширенные заседания игуменов и монахов, проводимые по инициативе монастырей, приведут к большему их знакомству, принесут добрые результаты.

В заключение позвольте поблагодарить вас за предостав¬ленную мне честь произнести эту речь, а также признаться, что очень волновался утром, во время первого моего выступ¬ления и после него. Я не хотел говорить сегодня на эту тему и три раза по телефону просил освободить меня от столь тяжкой обязанности. В конце концов вчера я принял решение. Зачем же я хотел отказаться, спросите вы.

Может быть, потому, что я вовсе не хотел говорить о том, что, к сожалению, было, есть и будет всегда в Церкви. А может, потому, что у меня нет реальной надежды на возрождение мужского монашества в Греции и восстановление ка¬нонического управления. Или от того, что в нашу эпоху житейские бури оказываются более жестокими, чем морские и оставляют за собой руины равноангельского жития.

В то время, как мы ждем любви и заботы от нашей Церкви к тому, что составляет ее нервы, ее хребет, как об этом писал блаженной памяти наш старец Дионисий Триккский († 1970), мне кажется, что сейчас Церковь похожа на некую птицу, которая не признает своих птенцов, не доверяет им, не переживает за них.

Безусловно, я прекрасно осознаю, что не имею ни малейшего права так говорить. И только сегодняшняя наша встреча, произошедшая впервые за историю последних веков в нашей Церкви, быть может, рассеет заблуждения и сплетения моей фантазии.

Вероятно, прошли те времена, когда в домах благочестивые люди совершали всенощные бдения и службы, когда семьи читали месяцесловы, когда дети учили жития святых и почиталось за благо оказать гостеприимство смиренному и оборванному монаху; когда многие «молодые и ещё несовершенные разумом», по слову святого Григория Нисского, вступали на путь подвига девства и монашеского жития. Наверное, я устал, но когда я вижу, что сегодня на нашей родине мужские обители можно пересчитать по пальцам не двух рук, но одной, я не могу скрыть своего горя.

Что же, нам сложить руки? Нет. Бог нам вверил это дело, наш крестный путь. Он нас почтил, и мы должны ответить на Его ожидания. На стенах Иерусалимских, по слову пророка (см. Ис. 56:4–5), уготовано особое место для евнухов, последовавших путем девства. Итак, это место на стенах Иерусалимских ждет нас. Дело это немалое, но нам вверил его Господь. От нас же требуется только одно – сохранить верность.