Часть III. Прославление памяти св. Димитрия

Едва ли отыщется у нас в России более популярная и любимая простым народом книга, как сочинения св. Димитрия. Написанное им удивительно отвечает религиозным запросам русского человека и наиболее удовлетворяет его. Для мирских людей есть у него ясное учение о христианской морали в общедоступных проповедях; высший аскетический идеал и достижение его представлено в «Житиях Святых».

В сочинениях Димитрия представлена картина христианской жизни, полная нравственной красоты и благодатной сладости. Мастерскою кистью художника он изображает человеческое сердце, полное стремлений худых и добрых, рисует мужество и малодушие, которые служили всегда у писателей предметом вдохновенного творчества, вызывали многих из них на великие поэтические, высокие и комические произведения. Но Димитрия интересует не театральная, калейдоскопическая смены душевных падений, а указание средств духовного обновления человека, как восстановить светлое первоначальное достоинство, чтобы дойти ему до уподобления Высочайшей Красоте и Добру (II, 376).

Как искусный оратор, он достает искру нравственной потребности со дна души слушателя; слушатель сам зажигается желанием борьбы против зла, воспринимая себе сознание долга, верности и святой ревности к добру. При этом нравственная жизнь представлена в тесном неразрывном взаимоотношении с религиозностью.

При описании истории нравственного падения и картины восстания человека у святителя Димитрия предполагается высокое предназначение человека. Учение о сущности и развитии нравственного закона тесно связано с происхождением человека и природою его. Природа человека двойственная. По телу он принадлежит миру, имеет много общего с животными и прочими зверями и воздушными птицами, а, особенно, по ощущениям; по душе же своей носит в себе образ Творца; он может уподобляться Ему. Образ Божий в душе человека обнаруживается и виден в свойствах ее: как душа – невидимое существо, так и Бог невидим, оно разумна и Творец мира – есть Бог разумов; Бог в трех лицах, и душа имеет три силы: ум, слово и дух; как душа находится во всем теле, так и Бог – повсюду в мире (I, 62, II, 223); душа живая и Бог живет во веки. Душа – разумное существо, плоть оживотворяющее, есть отражение Божества (IV, 27), так что у человека образ Божий состоит в совокупности его душевных сил (IV, 39, 97) и возможности этих сил иметь соединение со своим Творцом (I, 105). У первого человека тяготение к Первообразу своему было естественное, а у воссозданного оно укрепляется посредством борьбы. В стремлении падшего человека к добру более элементов свободы и сознательности, чем у Адама или у ангелов, более и мотивов: грешника побуждает думать о Боге не одно сродство с Ним, но также тяжесть греха, сознание виновности пред Ним, неизбежной погибели из-за греха и представление об идеальном совершенстве Сына Человеческого (IV, 39). Доступная усилиям человека степень совершенства есть подобие Божие. Таким образом, образ Божий лежит в духовной природе человека, а подобие Божие приобретается свободным усилием человека.

Падение человека лежит в свободной воле разумной твари; но повод к преступлению райской заповеди дан извне, – от искусителя (IV, 292, IV, 38). Внес грех в мир падший ангел. Мотивы падения у человека и ангела одинаковы: оба они хотели утвердиться без Бога, но падение их различно. У диавола сознательное отрицание Бога, а человек – обманут. Падение диавола глубже: он до конца проникся злом, – никогда и не покается, по своему ожесточению (IV, 15; Четьи-Минеи, 17 янв.); тогда как человек никогда не отрицал власти Творца (I, 56) и склонен к восстанию. Зло нельзя считать одним только уклонением от добра. Добро и зло – два принципа взаимно борющиеся. Зло исключает добро, стремится к ниспровержению его, чтобы стать на его место. В таком виде зло чуждо человеку: у человека нет отрицания добра, а только недостаток его. Трагизм человеческого состояния состоит в том, что обессиленное грехом, оно все-таки имеет двойное тяготение к Богу (IV, 174): и природное, и нравственное. На этом пути к Нему выбор добра и зла зависит от самовластия человека. Человек сознает, что грех сам по себе есть величайшее зло в поднебесной и большее из всех зол. Всякие бедствия и злострадания, постигающие человека, представляют ничтожную беду в сравнении с грехом: «грех мучит вовеки». Если и прощен он, то согрешившего мучит одна память о нем. Как искра производит пожар, то же опустошение делает и грех в духовном доме добродетелей. Он как бы в саму природу претворяется (IV, 292–293). Все духовные силы слабеют и склоняются ко злу; мы уже не внимаем призывам к добру; падает и интерес духовный, а является плотской (IV, 319). Наказание за грехи бывает только дополнением гнева Божия. Когда человек грешит, то лишается подобия Божия, остается у него один образ Божий (IV, 25). От греха три (главные) последствия: 1) гнев Бога (IV, 20), 2) лишение блага и 3) казнь. Бог гневается, когда мы причиняем досаду Ему, утруждение и бесчестие. Затем, грех мертвит душу человека, лишает ее благодати, самый организм у него от греха ослабляется и обессиливается⁵⁶⁴.

Естественное последствие греха – смерть (IV, 40). Смерть – явление ненормальное. Это видно уже из одного того, что человек ей не радуется, а страшится ее. У смерти нет цели. Она разрушает лучшие создания природы в цветущую пору их жизни. Не могут же быть названы законом природы землетрясения, моры, бури, губящие и жизнь, и создания, и человеческие труды. Смерть разрывает природный союз души и тела: умерший уже не человек (IV, 198). Она, вторгаясь извне, является казнью всему роду человеческому (IV, 205). Адам стал грешником по своей свободной воле, а его потомки по наследству (IV, 329, 331). Природа им уже не подсказывает инстинктивно отвращаться от зла, как Еве в раю. Страсти живут и проявляются даже в детях⁵⁶⁵.

В поврежденную человеческую природу зло воспринимается скорее и легче, чем добро, а при навыках к греху труднее бороться с ним. Грешник становится рабом страсти⁵⁶⁶ и идет уже к погибели. Если бы человек тысячу лет трудился в покаянии о грехе, то и тогда не мог бы удовлетворить за него высочайшей правде. За один грех Адамов не могли заплатить святые ветхозаветные мужи ни пролитыми своими слезами, ни кровавыми страданиями (IV, 220). Один Сын Божий мог воздать долг Божественному правосудию (IV, 226, (I, 43). Нравственное восстание и оправдание человека Димитрий считает чудом, высшим того, которое свершилось над четырехдневным Лазарем, но оно возможно, потому что в человеке еще сохранился образ Божий. С образа Божия и начинается нравственное развитие и достижение совершенства. Образ Божией проявляется прежде всего в способности обособить себя от мира и даже от своего тела: «я – по внутреннему человеку есть; внешние же – не я; оно только мне принадлежит» («Розыск», 297).

Затем, образ Божий проявляется в способности самовластия, когда человек может свободно ориентироваться в своих действиях. В этом и состоит идея человеческой личности. Она всегда присуща разумному человеку, в каком бы состоянии он не находился.

Восстание есть жизнь по подобию Божию, свободное стремление к нравственному совершенству. Вся ценность человеческой личности в свободе самоопределения, в достижении нравственной цели, поставленной Творцом. Душа тем и блаженна, что может и из «адова подобия в райскую лепоту претвориться) (IV, 415), что ей самой представлен выбор добра (III, 327). – Высшая нравственность – отдать все свои силы Богу (III, 359). По мнению Димитрия, три чина восхождения к совершенству. Первый чин – если человек отстал от греха и не вступают в борьбу с ним – это младенчество (II, 501); такая работа без сердечного влечения есть рабство Богу. Второй чин – это стремление к совершенству ради корысти, по чувству наемника. Третий чин – любовь к Богу.

Основные свойства души: это жизнь, жажда ее, а также стремление к счастью. Высшее счастье – не внешние блага, а сам Бог: «лучше быть во аде с Богом, чем на земле без Бога» (III, 359, I, 171). Уклонение от Бога угнетает человека. Сознание уклонения и есть существо совести.

На помощь восстанию человека является евангельский закон. Он необходим для христианина и выше, как естественного, так и Моисеева. Как у Авраама два сына, один – от жены, другой – от рабы, такое же отношение к Богу христиан и иудеев: иудеи – рабы, христиане – свободные, исполняющие закон духовный. («Розыск», 369). Закон Христов указывает нам истинное отношение к Богу, человеку и к себе. Во Христе человеческая личность достигла высшего своего развития. Проповедь Христова – лишь часть Его дела. Самое важное – Его жертва за нас. Наше зло возложило Его на ложе крестное. Он болезнует нашими ранами (V, 32); мы посеяли грех, Он – пожинает болезни (V, 41, V,57). И учением, и искуплением Христос примирил нас с Богом, загладил, как первородные, так и произвольные наши грехи. Он, как солнце, прогнал тьму греховную (I, 187) и основал благодатное царство – Свою Церковь. Сотворивши жену Адамову из ребра, теперь из ребра Своего зиждет Церковь, кровью искупленную нашу Матерь, порождающую нас (I, 192). Христос постоянно с нами: верою зрим его повсюду. И посреди всех людей и особо с каждым по Пс. 15 8 (II, 150). Дал нам руководителя – Святого Духа (II, 128), Который изливается на нас, как сообщался Он апостолам. Церковь, как древо, напоена благодатными дарами и процвела, как листьями, праведными девственниками, мучениками, исповедниками, преподобными и пустынниками (II,177, 175).

Под именем благодати у Димитрия разумеется особенная сила Божия. Для души она – то же, что сама душа – для тела: душа без благодати мертва (II, 416); благодать оживляет душу, сообщая ей и свое действие, и свое свойство (II, 178). И грешник, и стоящий на пути спасения, одинаково нуждаются в ней: первому она помогает восстать (II, 236), второму содействует и сопутствует в деле спасения. Она – как огонь святый и как облак прохладный.

Димитрий делит моменты благодати Божией. «Предваряющая» благодать ведет на путь спасения, приводит к успеху (II, 238). Она приходит, как ветер, в пещеру земную, в сердце человеческое, потрясает его и побуждает его к покаянию (II, 230). «Сопутствующая» благодать внушает в скорбях терпеть и благодарить Бога (II, 230) и этим приводит покаявшегося грешника в умиление. «Последствующая» – укрепляет нашу волю на добро и поддерживает память, как о Творце, так и о нашем несовершенстве. «Утверждающая» благодать помогает против похоти плоти, чтобы пребывать на службе Богу (II, 235, 236).

Благодать в деле спасения – необходимый фактор. «Как на море корабль, если у него и все приготовлено к плаванию, но ветра нет, не может плыть, так и нам, текущим через море мира сего к вечности, необходимо веяние Духа» ... (II, 238). Без благодати человек бессилен спастись; приходит в ожесточение и не заботится уже о своей душе (IV, 384). Впрочем, она не насилует волю человека, коснеющего в грехах. Благодатный свет начинает сиять в сердце его только тогда, когда сам человек придет в себя и начнет раскаиваться в грехах (II, 347).

Таким образом, кроме благодати необходимо участие человека.

Характер христианской нравственности – это свобода, именно: раскаяние и решимость на добро. Не мудрость Божия, не милосердие, не всемогущество воскрешает мертвую душу грешника, а воля самого человека. Пока человек находится в полной удовлетворенности, он на пути к погибели. Как пьяница не сознает, когда его бьют и не помнит этого, так и невнимательный, ожесточенный грешник, как камень, не чувствует гибели души своей. Он уязвлен, а в совести своей не ощущает (II, 556, 557).

Первыми условиями спасения являются покаяние и вера. Покаяние обнаруживает остаток первобытного совершенства – смутное воспоминание наслаждений – быть с Богом и сознание, что есть еще в нас источник счастья. Раскаяние охватывает все существо человека. Давид в сознании своего греха посыпает пеплом свою главу (II, 25) без оправданий и извинений, кающийся, видит одну свою вину: «умерла моя душа, лежит, как в гробе, в злом обычае, камнем ожесточения привалена» (II, 96, 97). Такая скорбь и есть условие возрождения. Это возвращение распутного сына к отцу, а не рассчитанное обращение фарисея; «такой кающийся сподобится милосердия Божия, если бы и весьма был недостоин» (II, 85). Слезы покаяния угашают пламень геенны. Покаяние – это воскресение души, часто повторяемое (II, 132). Оно сопровождается исправлением всей жизни (II, 544, 548). При покаянии благодатная сила Божественного всепрощения охватывает всю душу и обновляет ее. Без стремления к такому счастию, без погружения души в Божество, нет смысла и жить.

Содержание веры различно и может быть противоположно. Прежде всего, когда человек познает нужду в Божественной помощи, то увидит свою беспомощность перед Божественной жизнью, готовой на него излиться. Вторичные чувствования уже не одинаковы: с одной стороны, может возникнуть страх, смирение или чувство греха, а с другой стороны – чувство милования, снисхождения благодати, готовой излиться на нас. Тут человек может удариться в сетование о своей немощи и, забыв милосердие Божие, погрузиться в одно созерцание (пиетизм): такая вера бесплодна и вредна, как мечтательная. Но когда человек озаряется откровением, ощущает в себе благодать всепрощения – это уже деятельная вера. Она переходит в устойчивое настроение деятельного благочестия. Вместе с покаянием она обусловливает наше спасение. Кается Саул, долгую произносит покаянную молитву перед Самуилом, но не удостаивается прощения, а одно уничижение. Давид же только два слова сказал, и Господь отъемлет согрешение его. «Не удивляйся, Саул: покаяние твое Богу неприятно, молитва им отвержена за то, что не показал ты труда и подвигов» (II, 343, 344). Иоанн Предтеча тоже требует, чтобы тяжесть греха была заглажена удовлетворительными трудами, как и у дерева должны быть «удовлетворения плоды». Покаяние узнается не от корня намерений, не от листьев исповедания, но от самых плодов удовлетворения. Кто умножает одно покаяние, умножает лишь корни (II, 344, 345).

Благодать приносит и образец святости – Христа. На мысли о подражании Христу Димитрий любил останавливаться. Ни другой какой путь к вечной славе и чести, как только многие страдания, так, как и Самому Начальнику жизни надо было пострадать (II, 114). Подражание Христу надо полное, а не частичное: «кто соблюдает одну Господню заповедь, а другую преступает, тот не совершен; кто постится, а гневается, тот не настоящий постник; подает милостыню, а чужое грабит, тот не совершенный милостивец; кто говорит хорошо, а мыслит злое, тот не совершен; коротко скажу: всякий христианин, у которого в исполнении заповедей чего-нибудь недостает, тот не может называться совершенным (II, 502, 503). Совершенство человеку приходит не вдруг, а постепенно (II, 502, II, 44). Подражатель Христов постепенно воплощает в себе образ Христовой жизни. Целью подражания должно быть столь тесное единение с Богом, как тесно соединился Сам Бог с плотью человеческою в воплощении Своем (II, 134). Христос никогда ее не оставит; так человек даже в помысле не должен расставаться с Богом.

Кроме веры есть еще другой путь познания Бога и спасения. Это – любовь. Любовь выше веры. «Оба способа, вера и любовь хороши», говорит Димитрий, – «но вера – способ совершенный и несовершенный, а любовь – всецело совершенный». И бесы веруют и трепещут, а, по-прежнему, остаются отверженными. Современники Христа видели чудеса Его, не могли отвергать очевидности их, но не спаслись, так как у них не было любви к Нему (II, 285), как побуждения к нравственной жизни.

Любовь дает познание о Боге, – она внушает нам и о том, «каков Он!» (II, 214). Если, например, усвоить одно то, что сделал для нас Христос, воплотивши в себе любовь, на этом возглавии вполне можно стремиться к богоуподоблению (IV, 550). Крестные страдания Спасителя – это стрелы, пущенные с Голгофского креста в сердце человеческое Ловцом душ (II, 434, 428, III, 304). Воистину, любовь – правильный способ познания, тесно соединяющий нас с Богом: так и кожа не переносит отлучения от плоти (II, 18). Если любишь Бога, то никогда не помыслишь прогневать Его (Соч. III, 72). Если знаешь благодеяния Бога, то чувство благодарности к Нему не допустят оскорбить Его. Не погрешит тот, кто назовет любовь огнем: светит во мраке, греет, сожигает беззакония; «тает сердце человеческое от теплоты любви» (II, 322). У святителя Димитрия целые гимны любви, предохраняющей от грехов (II, 329) и измен Господу (II, 321). Любовь и благодарность являются чистыми мотивами к исполнению нравственного закона. Вид креста и Господних язв – надежное средство удержаться от нравственных падений.

Средством исправления служит еще страх смерти. «Представляй гроб, пред очами твоими могилу твою… и тако победишь Фогора (бога похоти). Если бы кто по делам своим дьяволу был подобен, и тот от памяти смертной еще может исправиться (II, 184). Никто не может остановить смерть, ни силою, ни искусством; поэтому одна память о ней способна отучить нас от почестей и удовольствий (IV, 201). Она направляет человека к доброй жизни, что дорого при смерти, с чем не страшно и умереть.

Одно из важных средств обновления – это самопознание, о котором святитель говорит неоднократно своих сочинениях. В одной проповеди у него рассказывается, как он мысленно отправился из Европы в Азию и из этих нынешних лет в мимошедшие, древнейшие. Дойдя до Греции, он встречает философа Солона; «тот философ, пришедши в свою эллинскую каплицу, пишет на дверях большими буквами, а я, говорит проповедник, стоял издали сзади и читал написанное: «знай себя самого» (II, 59–60). Многолюдно то место, множество народа каждый день приходит. Всякий читает слова эти, рассуждает и соображает, какая сила в тех словах, чему эти слова учат?» По толкованию мудреца Платона, – «познать себя» значило открыть, что я за зверь? А с христианской точки зрения – значит рассудить, кто ты откуда и куда идешь? (II, 61). Познание себя приводит к заключению, что я существо тленное, подверженное болезням и смерти, «от персти земной создан, от похоти плотской зачат, от болезней матерних рожден, от нечестного места произошел, в гроб иду, в гробе – истление».

Познание себя обуздывает всякого: «откуда в людях гордыня, если не от того, что никто не хочет знать своего ничтожества? (IV, 385) Кроме того, оно приводит к познанию Бога: «познание себя и познание Бога содружны» (IV, 385).

Самопознание порождает истинное уважение к себе и смирение. Смирение – первая ступень добродетели, «всему основание», а другие добродетели – как постройки на основании (III, 133, 489). Смирение – основа и возрождения, и добродетели. Оно восставляет человека после самых глубоких падений (III, 133, II, 331), внушая ему сознание своего бессилия восстать без помощи благодати (III, 133).

Пороками, противоположными смирению, являются гордость и осуждение, «как пес лает не только на злых, но и на добрых, не причинивших ему никакого вреда, так часто и гордые осуждают» без разбора всех. Осуждающий другого «есть на самом деле – антихрист»: он похитил сан Христов⁵⁶⁷.

Говоря чистоте души, святитель особенно настаивает на необходимости чистоты и тела. Похоть блудная мешает человеку видеть Бога, людей и себя. Человек тогда небрежет о гневе Божьем, не стыдится людей, как бы, не видя их, хотя бы и знал, что они смеются над ним; не сознает, чего он лишается. Особенно вредит его силам похоть блудная: от нее память изнемогает, разум омрачается, теряется свобода (IV, 402, 409); она оскорбляет Бога, так как тела наши – уды Христовы.

Для борьбы с похотью необходимо развить и укрепить в себе целомудрие, воздержание и милосердие. Человек, телом чистый, а душой оскверненный, подобен гнилому яблоку, которое только снаружи красиво. Дух Святой, как пчела, не входит туда, где не чисто (III, 128, 129). Целомудрие одинаково доступно как безбрачным, так и находящимся в супружестве (III, 127). Велик грех любодеяния, но еще тяжелее прелюбодеяние. Если в Ветхом Завете не положено прелюбодею помилования, не очистительной жертвы (прелюбодеи побивались камнями), тем более в Новом Завете. Положено им покаяние, но сподобляются милости прощения не по своим подвигам (IV, 499 – 501).

Выше супружества безбрачие, как солнце выше Луны (III, 127); повторяя Исидора Пелусиота, Димитрий, учит что девство можно уподобить солнцу, вдовство – луне и честное супружество – звездам. По выводу святителя, в начале истории человеческого рода не добро было человеку одному, а ныне, по Евангелию, добро человеку не жениться (IV, 32: изд. 1901 г.). Девственностью называется у святителя стремление принадлежать одному Богу навсегда (I, 230)⁵⁶⁸.

При увлечении святителя аскетическою жизнью, взгляд на мир и жизнь в нем должен был принять ригористический оттенок. Хотя в одном месте у святителя и говорится, что мужчина и женщина равны по происхождению и по природе (Соч. II, 270), но он любит высказаться о большей удобоприемлемости женщины ко греху. Древнерусский взгляд в этом отношении лег в основу воззрений его женщину. В проповедях и Летописце с увлечением повторяется IV глава 2 Ездры, где чары женщины представляются сильнее всего в мире и губительными даже для царей. Святитель, как опытный психолог, дает совет иноку не вести с женщиной даже благочестивых разговоров, потому что спустя мало времени, в отсутствии ее, женский образ возникает в уме собеседника и может преследовать его. Быть может, виду этого он в грамоте иеромонахам предписывал – людей мирского чина на исповедь не принимать никого; не иначе, как из увлечения иночеством, он перефразировал односторонне текст писаний⁵⁶⁹.

По-видимому, говорит святитель Евино происхождение (из ребра Адамова) честнее, чем Адамово (из земли), но это еще более ее обязывает покоряться мужу (Летопись, 240). Не хочет признать он разум женщины равным разуму мужчины: «Не тот муж велик, который, будучи благороден, имеет женские разум и сердце, но тот, который благоразумен и добродетелен, хотя бы и из простого рода (Летопись). Нередко у святителя говорится о женской злобе (IV, 539). «Какая там в женах истина обретается, разве самая ложь?» Кто так искусен лгать, как жены? (III, 101). Упоминает о разрисовывании женщинами лица (IV, 440). «Лице разрисованное в здешней жизни на прельщение других, тогда (в будущей жизни) будет очернено смолою и горячим пеклом; где на лице были какие-нибудь черные малые пластыри, называемые мушки, на тех местах после сядут страшные жабы, нестерпимо, непрестанно грызущие»⁵⁷⁰. Отмечал святитель и склонность женского пола к хитрости: удобнее ныне найти правду между женами, чем в дворянах. Причину падения апостола Петра он склонен объяснять тем, что он завел речь во дворе у Каиафы с женщиной. «Петр святый не стал столпом огненным, когда с женою начал беседовать, а от бесед женских кто не угаснет?» (III, 84).

Поэтому речь о девстве у него совместна с учением об иноческих обетах. «Богу приятны бессупружные» (III, 322) Иноки обручили душу свою Господу и ничего уже не желают на земле. Нет ничего удивительного жить по плоти: так не только христиане, но живут и язычники, и звери, и скоты, а жить для Бога – преславное дело. Образцом плотского невоздержания святителя ставил библейского Ламеха: дает ему и прозвище «двоеженец» (IV, 116) и этим отличает от другого библейского Ламеха: «Ламех, – не тот – двоеженец, но Симова племени» (IV, 203).

На вопрос, – «хорошо ли жить в супружестве?», – святитель отвечает: «Нет, оно только порабощает, связывает по рукам и ногам. Оно хуже всяких мучений. Не родятся дети – для супругов – печаль; родятся – двойная забота. Добрые ли они будут – беспокойство». Инока же ничто не беспокоит. У мирского человека, старающегося угодить Богу, «образ Божий подобен Богу», а у инока, живущего в трудах и в плотском воздержании, «образ Божий гораздо подробнее Богу, чем у мирянина» (III, 281).

О значении иноческого звания святитель высказывает высокое мнение. Как виноград растет на сухом стволе, так и мир зиждется на иночестве. «Отыми от христианского мира иноческий чин, как от винограда сухой и неплодный ствол, что от мира останется – сам не судите!» Два рода иноческой жизни – деятельное и созерцательное. «Но самое полезное из них – богомысленное житие» (IV, 571) нежели трудолюбное.

Девство поддерживается воздержанием от пищи (пост) и «злых дел» (покаяние). Пост соблюдался в Ветхом и Новом Заветах. Он содействует и душевному спасению, и телесному здравию (II, 38).

Любовь к Богу и ближнему – две стороны одной христианской добродетели, как бы два крыла. Говоря о любви к ближним, святитель Димитрий останавливается на любви к врагам⁵⁷¹.

Любовь к врагу – исключительно христианская добродетель, потому что она – выше человеческой природы. Природа подсказывает гнев и месть врагу, а мы, по Евангелию, делаем ему добро; иногда, кажется, лучше умереть, чем обиду от кого-нибудь терпеть (II, 457). Победа над таким чувством есть высший христианский подвиг. «Кто любит врага, тот чудотворец» (II, 456). Милосердие ко всем святитель считает обязательным для всех: «если ты и убог, но не будь скуп, подай немного» (I, 224).

Необходимою побудительною причиною добродетельной жизни Димитрий считает страх перед Богом (IV, 45, 234); страх Божий – это путеводитель к спасению, начало любви и спасения (IV, 235). У кого нет страха Божия, тот и убийство считает храбростью, хищение – барышами, прелюбодеяние – за естественную нужду, коварство идет у него за мудрость и всякий грех оправдывается обычаем. Кто Бога не боится, тот не думает о своей погибели и о будущей жизни (IV, 428 – 430). Напротив, страх Божий – бразды и узда, удерживающие на пути беззаконий (IV, 235), побуждающие к высшим самоотверженным подвигам – все приносить в жертву Богу.

Верующий боится, чтобы не прогневать Его, не лишиться Отца. Радость доставляет человеку и любить Бога, и бояться Его. Первая ступень страха, когда угождаем из рабской боязни муки, как раб Бога, вторая – боязнь не лишиться награды, ради пользы, третья – сыновний страх (IV, 453).

И обращаться к нему следует, как к Отцу, с мольбою. В молитве человек неуклонно взирает на Бога со страхом и упованием (I, 110), всем существом порывается к Нему. Молитва тесно соединяет нас с Создателем и дает радость (I, 105). Господь взошел на высоту небесную, чтобы оттуда лучами благодати растопить лед замерзших душ наших, согреть сердца и сделать их землею плодоносною (II, 96). Молитва – это ключ к сокровищницам Божиим. Уготованные нам свои дары Господь дает по молитве, чтобы имел большую сладость: так отец с намерением бросает деньги на землю пред дитятею, а не в руки дает; сын находит их и веселится удаче.

Самое важное для молитвы – это чистота сердца и совести (IV, 149). Она – удел опытных подвижников. Только долгим временем и большим трудом после подавления похотей, процветает и возрастает настоящий разум (I, 214).

В стране обрядности очень важно учение святителя о внешней молитве. Если бы и всею гортанью воспевали ему, но, когда ум не участвует в молитве, не принесет такая молитва пользы (I, 108). Молитва без внимания – кадильница без огня и фимиама, светильник без елея, тело без души (IV, 147). Но и наружные механические телесные движения при молитве он считает неизбежными, вследствие немощи и поврежденности человеческого духа, как костыли и посох нужны для больных ногами. Как исцелившиеся от болезни ног, бросают костыли, так преуспевший отвергает всю внешность. Молитва полезнее краткая, но частая, чем продолжительная и редкая (I, 151). Такой же взгляд высказывает и на церковную молитву. «Ленивого и колокол не поднимет», – говаривал он (III, 376). Многие не знают, что молиться можно и не церковными молитвами, а беседовать с Богом сердцем и тайно (I, 143). Авраам и все праотцы чем спаслись? Тогда и храмов еще не было (III, 187).

Молитва церковная, однако, необходима, как дань, приносимая от всех Царю царей (I, 104), но она требует еще большего внимания, чем домашняя. О силе молитвы святитель убежден: «нет такой вещи, о которой бы невозможно упросить Бога. Не так ли и сын все может выпросить у отца своего, если просимое ему полезно и надобно» (II, 202).

Христианская жизнь возможна в церкви: там есть благодатные средства жизни – таинства, там есть руководители – пастыри. (Розыск 120; III, 374; II, 384). Таинства христианину необходимы, как для тела необходима душа; душа, без оживляющей ее благодати – мертва (II, 418). Тогда человек бывает «не как блато, но как злато»; такой человек уже не перстный, а небесный; не бренный, но нетлением вечным одаренный⁵⁷².

Таковы условия и средства нравственному возрождению. Победа над своими безнравственными влечениями, господство над ними – лучшая из побед, одерживаемая храбрыми витязями (III, 163). Это подвиг, больший мученического, хотя и бескровный. Им побеждается грех и восстановляется образ и подобие Божие в человеке. Победа над грехом состоит в том, что помыслы о нем уже не овладевают душою, они не соединяются с волею и уже не вменяемы. Они возникают в душе, но не вредят ей, подобно тому, как не могли склонить на падение старцы целомудренную Сусанну⁵⁷³. Смерть уже не страшна, а является переходом из бедственной сей жизни в лучшее состояние. Образ и подобие восстановляется в господстве человека над грехами, которые, как паутина, раздуваемая сильным ветром, побеждаются воспринимаемою благодатью Христовою. Имея в сохранившемся образе Божием способность к «богоуподоблению» в форме слабого стремления к высшему Добру, христианин по душе встает в тесное общение с Богом, становится «невестой, вечно сопряженной Богу» («Розыск», 293).

С религиозной точки зрения нравственность представляется уже не в виде простой человеческой справедливости, а возвышается до прощения обид и любви к врагам, каковые явления у грешного человека святитель Димитрий называет чудом. Благодаря религиозной постановке, нравственный закон у него получает строгое единство.

Все добродетели он сравнивает с гуслями. Если в них не настроена одна лишь струна, она портит игру; так и в заповедях: не исполнена одна из них, тогда и все исполненные вменяются ни во что («Руно Орошенное» 50). Даже если говорить об одной добродетели, например, «о кротости, то отзовется мало и смирение с незлобием, подобно тому, как если удалить одну струн у гуслей, то и другие тихо издадут звук» (III, 396). Нравственная жизнь есть не что иное, как служение человека Богу (II, 235, 236), служение совершенно свободное, ставящее его выше ангелов и уподобляющее Ему. Святитель задается вопросом: из двух разумных созданий кого можно назвать более подобным Богу, – ангела или человека? «Знаю, что назовете ангела бесплотного и всегда Богу предстоящего! Но вникая в Божественное писание, нужно признать гораздо ближе к Богу душу человеческую. Об ангелах не написано, что Бог сотворил по образу своему и по подобию, а читаем это только об одной душе человеческой». «Имеют они память и разум и волю, но не одинаково. Если ангел и имеет волю, но не самовластную»: не другое что творит ангел, как только волю Божию. У человека же есть «вольная воля», какая присуща и Богу (III, 359). Человек, поэтому, более подобен Богу, чем ангел (II, 223; III, 327). Так святитель Димитрий высоко ставит человеческую нравственность: свободно-нравственною деятельностью человек приближается к Богу и делается совершенным. Тогда как ангелы подобны Богу по природному тяготению, как и Адам до падения, христианин может иметь более ценное подобие – свободно-нравственное.

Нравственные воззрения Димитрия напоминают взгляды святых отцов Церкви. Учение о благодати изложено так же, как и у блаженного Августина. Молитвенным сокрушением и памятью о смерти напоминает Ефрема Сирина. Сравнение заповедей Божиих с гуслями и мысль, заключающаяся в этом сравнении, напоминает приемы Григория Нисского⁵⁷⁴. Перечень христианских добродетелей (I, 8; V, 23–24) взят им из «Православного Исповедания Церкви Восточной» (III ч., 4, 5 и 10 отв.). В «Подражание Христу» он не расходится с Фомой Кемпийским.

Благодаря таким пособиям, ему не надо было надобности делать сухой анализ психической жизни в духе византийских подвижников, a предоставлялась возможность картинного изображения царства греха и красоты благодатной жизни по Христу. За беспрерывные увещания к восстанию святителя Димитрия называют проповедником покаяния⁵⁷⁵.

Четьи-Минеи Святителя Димитрия представляют ряд сказаний о христианских подвижниках, о том, как они стремились к выполнению высоких евангельских советов. Истинная жизнь, по взгляду всех подвижников, есть вечная; земная же временная жизнь – это не жизнь, а смерть. Здешняя жизнь представляется у них узами, темницею, дни ее проходящими, как тень, ее радости, не имеющими цены; она дает только возможность подготовиться к вечности; сделаться совершенными и получить вечные блага по окончании ее.

Мир опасен для подвижника, потому что попечение о нем отдаляет его от Бога. Недолго впасть в «многоплетенные мирские сети» и лишить этим себя небесных радостей⁵⁷⁶. Привязанность к миру должна быть чужда монаху, «если человек не отвергнется всего сущего в мире, не может быть монахом»⁵⁷⁷. Обычны рассказы в Четьи-Минеи о презрении к миру. Так преподобный Евмений все земные радости «вмени уметы быти, всего отвергся, все оставил, чтобы следовать за Христом, Его найти и приобрести; имения, как ризу, снял с себя, нищих приодел, а сам, оставивши всякое земное пристрастие, пошел тесным путем нищеты…, ведущим к небесному царствию»⁵⁷⁸. Другой подвижник делает то же, чтобы быть подражателем Христовой нищеты⁵⁷⁹. Все вообще боятся золота, как какого-нибудь огня⁵⁸⁰. Не принимали его даже в благодарность за исцеления. Преподобный Агапит вынес данное ему купцом золото из кельи, бросил вслед его и скрылся⁵⁸¹.

Еще больше, чем земного богатства, иноки избегали почестей. Варлаам Печерский снял боярскую одежду, отказался от службы при князе, от семейной жизни, и все это ради иноческого чина⁵⁸². Когда некоторые иноки выражали удивление блеску и роскоши в мире, опытные подвижники вразумляли их: «Что удивляешься о том? Разве гордость и слава царя делает его более других праведным? Разве он не умирает, как один из нищих? Разве не предстанет Праведному Судии?»⁵⁸³. «Мирские попечения мешают нам светлыми очами взирать на будущее, да и блаженства Евангельские обещаны не богатым, в веселии и всяком благодушии живущим, но нищим, плачущим, алчущим, жаждущим… Если в этом веке поживем пространно в сластях, то постигнет нас скорбь»⁵⁸⁴. Преподобный Макарий рассуждал так: «смотри, не спади с небес, где ангелы, архангелы, серафимы и Творец их Бог; там буди и не сходи в поднебесную». В таком высоком созерцательном настроении Макарий пробыл два дня и две ночи, забывши о сне и пище⁵⁸⁵.

Избравши иноческую стезю, человек порывал и родственные отношения. Нежнейшие человеческие связи: супружеские, сыновние, братские безжалостно нарушались иноком. В Четьи-Минеях много рассказов о том, как родственники инока не соглашались отпустить его из дома. Матери упрашивали своих детей вернуться из пустыни домой⁵⁸⁶, иногда жестоко наказывали, чтобы удержать их от увлечения иночеством⁵⁸⁷. Но этим только разжигали желание пустынничества и укрепляли убеждение: «иже любит отца или матерь паче Мене, несть Мене достоин»⁵⁸⁸. Так, преподобный Лука Елладский, укоряемый родителями за милосердие к бедным, разжигаемый пламенем Божественной любви, оставил родных, дом с многомятежным миром и удалился в монастырь⁵⁸⁹. Преподобный Варлаам оставил даже жену, родителей⁵⁹⁰. Многие юноши отказывались от невест и уходили искать страданий и подвигов⁵⁹¹. Ушедши в пустыню, подвижники прекращали всякие связи с домом. В Четьях-Минеях у Димитрия трогательно рассказана история, как преподобный Пимен с братьями убежали от пришедшей к ним матери, затворили келью и не отворяли ее, несмотря на жалобные просьбы ее. Горесть матери перешла в «добрую надежду», когда она увидела, наконец, сына, который спросил ее: где она хотела бы видеть своих сыновей, – здесь или в Царствии Небесном?⁵⁹² Не пожелал видеть матери и Симеон Столпник⁵⁹³.

Но в случае нужды иноки оказывали нежную любовь к родным. Преподобный Алипий склонил свою мать принять пострижение⁵⁹⁴. Преподобный Антоний Великий устраивает свою сестру, чтобы предохранить ее от дурного влияния. Значит, не всегда и подвижники оказывали презрении свое семейным отношениям. «Я бегаю, как от змия тех, которые мне от Божия пути велят отступить», говорит преподобный Савва Освященный⁵⁹⁵. Сохранились рассказы, как одни воспоминания о жене, о родителях смущали иноков: то они видели их плачущими, иногда пирующими. Не искали иноки утешений родственных, потому что «ни матерние слезы, ни любовь отца, ни жена не могут умолить Страшного Судию⁵⁹⁶.

Избирая такие «Четьи» для русских иноков в поучение и образец им, сам святитель Димитрий любил и почитал родителей. О своей матери он оставил воспоминания самые теплые⁵⁹⁷. Доказательством его сыновнего уважения к своему отцу служит проповедь, сказанная и в присутствии Саввы Тупталы, в которой он пред всеми говорит об обязанности сына почитать отца своего.

Порывая все внешние связи плотские, подвижник должен умерщвлять и свою плоть. Цель инока – достигнуть живого союза с Богом, а от этого отторгают нас плотские страсти и похоти. С ними необходимо бороться.

Все такие резкости в изображении подвижника стушевываются и получают иное освещение у Димитрия, когда он касается внутренней жизни и, особенно, когда углубляется в нее.

Немного таких житийных повествований, когда подвижником является человек, проведший молодость в грехе и удовольствиях, как, например, о Марии Египетской⁵⁹⁸, Петре мытаре, Моисее Мурине⁵⁹⁹. Такие рассказы – не частые исключения.

Типичным иноком представляется человек самоохотно посвятивший себя Богу с младых ногтей.

О многих святых говорится, что они желали взять на себя легкий крест Христов (29 октября), что Господь избрал их «от чрева матери» своей, как, например, Сергий Радонежский⁶⁰⁰, Даниил Столпник⁶⁰¹. Рождению подвижника предшествуют предзнаменования, которые предрасполагают читателя ко вниманию Четей. Иногда славное будущее духовного подвижника предсказывается родителям, как, например, при рождении Макария Египетского, что он будет жить по ангельски и многих приведет к Богу⁶⁰². Сами родители благочестием привлекают благодать Божию на будущего инока. Родители Симеона Столпника «украшали жизнь свою пощением, молитвами, воздержанием, стараясь угодить Богу, а мать обещала будущего сына на служение Богу»⁶⁰³.

Такое же сказание и о родителях Даниила Столпника, а также о Ксенофонте и Марии, имевшим двух сыновей иноков⁶⁰⁴. Ясно, что Господь запечатлевает подвижников своим избранием. Хотя избрание основывается на предвидении дел, слов, мыслей, – всей жизни будущего Божия угодника, но все эти дела, слова и мысли в нашей власти: мы во всякое время можем сделать так, что они станут или на пользу себе и ближним, или во вред. Господь предопределил то только, что от Него только зависит, именно, воздаяние за дела: муку злым и награду праведным. Утрата вечного спасения, как и болезни, зависят от того, как будем хранить здоровье своей души.

Воспитание многих подвижников благоприятствовало для будущего их поприща. О родителях многих святых говорится, что они «от самых пеленок добре наставляли на добро»; научали знать Бога и страху Божию. У самих иноков еще в детском возрасте обнаруживались склонности к уединению, к пощению, а иные, еще будучи младенцами, в среду и пяток отвращались от сосцов матери. В них отмечается любовь к чтению Святого писания, например, у преподобного Макария Желтоводского⁶⁰⁵, преподобного Антония⁶⁰⁶. Дом их не удовлетворял. Они искали учителей в отдаленных обителях. Словом, еще в юности у подвижников проявлялось иноческое настроение и неудержимое влечение к совершенству. Такое настроение разрешалось видениями, то голоса свыше, то церковное чтение Евангельских слов потрясало их душу и совершало переворот в ней. Они раздают имение и избирают себе род труда и наставника. Одни бежали от семейных нестроений к иноческому покою, другие – воодушевлялись слухами о дивных подвижниках и шли к ним. На удивление миру и назидание грешникам, представляя собою редкий образец жизни, они бросали греховную жизнь и шли в монахи.

Несмотря на разнообразие поводов, мотивов и причин, св. Димитрий в такой жизни усматривает, кроме сознания самого человека о гибели от греха, благодать Божию, ведущую человека ко спасению. Подвижники при благодатной помощи проявляют удивительную твердость характера. Пр. Симеон приковал себя к скале. Один архиепископ вразумил его, что у человека есть воля, – овладеть собой без посредства оков и железа. Пр. Симеон, по такому совету, соорудил столп и стоял наверху много лет, подвергая себя зною, холоду, бурям и болезням⁶⁰⁷.

Благодать Божья проявлялась в благодушном терпении инока. Преподобный Авраам⁶⁰⁸, отказавшись от женитьбы, ушел из дому, нашел храмину и поселился в ней с веселым сердцем, потому что воссиял ему свет благодати Божией, как высшее утешение. Святитель Димитрий любил говорить о благодатной теплоте в сердце, наполняющей все радостью, когда сердце у человека тает как воск, и часто касается этой радости в «Житиях Святых».

Бог и грешников, когда они раскаиваются, удостаивает своей благодати, а тем более праведников. Преподобному Онуфрию явился Христос, поднял его, когда тот поклонился, и сказал, что Ему приятны его подвиги и за это все будет исполнять, о чем бы он ни просил Отца Небесного⁶⁰⁹.

Большая часть подвижников жила в монашеском звании. Те, которых коснулась благодать избрания, стремились к иночеству с юных лет, выражая нетерпение постричься. «Не могу терпеть и года», твердил юноша, которого уговаривали обождать пострижением. Такие люди и в молодости проявляли аскетизм, отрекаясь от радостей и удовольствий.

В житиях святых отмечается важное значение монашества. По пострижении человек «отрождается и делается чистым, как бы рожденный матерью и принявший святое крещение. Он получает венец светлой славы и сияние окрест лица, зримое для сподобившихся этого». При пострижении присутствуют ангелы. Постриженику приписывается «ангельский образ». Ему дается много, но строго с него и взыщется в день Страшного Суда. Поэтому, даже князья и цари уважали аскетов, оставивших всякие попечения, чтобы в безмолвии работать для Царства Небесного⁶¹⁰; и сами принимают иночество, чтобы работать Царю царей⁶¹¹. Господь окружает их ангелами и помощью. Их ожидают дары прозорливости, исцелений и молитвенного дерзновения к Богу. Они еще при жизни предвкушают небесные блага⁶¹². Много потрудился царь Константин для святой веры, но он получил царские утехи на земле, иноки же презрели их и терпели всякие скорби и лишения, не имея отрады здешней жизни; заслуга их не менее, чем царственных поборников веры.

У иноков три главных обета: 1) нищета, 2) целомудрие и 3) послушание.

Инок – нестяжателен. У него ничего нет своего. Он отказался навсегда от приобретений, потому что стяжания гибельны для него. Чтобы не желать их, он удаляется в пустыню. В житии преподобного Феодора Печерского⁶¹³ и святого Андрея⁶¹⁴ говорится, что сребролюбие – корень зла. Чрез стяжания приражаются к человеку искушения и страдания. При мысли о приобретении земных благ инок расслабляется, у него возникает желание оставить и монастырь, возникает мысль, что можно и в мире спастись⁶¹⁵. Любостяжательный и Бога забывает, и промысл Его, и смертный час, когда ничего не понадобится, любостяжание вселяет ропот на судьбу и вражду между ближними. «Монах, если не отвергнется всего в мире, не может быть монахом»⁶¹⁶. «Владеющий имением – уже не монах»⁶¹⁷ по существу. В келии ничего не должно быть, кроме необходимого: иконы, одежды, рогожи и сосуда с водой. Преподобный Кирилл установил ничего не называть своим, но общим, серебро даже не именовалось между иноками. Преподобный Ефрем Сирин «нестяжателен был от юности, любя нищету более богатства»⁶¹⁸. На богатства в обителях должны смотреть как на «терние чужих грехов»⁶¹⁹. Богатства – это сети, это «тяжелые бремена», заграждающий путь к Царству⁶²⁰. Многие отказывались даже принимать милостыню, отказывались от наследства⁶²¹. Нестяжательность вытекала из глубокой непоколебимой веры в промысел Божий. «Если Бог не хранит меня, то зачем я стану жить на земле»,– говорит Арсений Великий⁶²². Преподобный Зосима Соловецкий в добродетели нищеты уподоблялся бесплотным. Он только и думает о Боге, «день и ночь с плачем воздыхает и желает разрешиться от тела и прейти ко Господу». Бог услышал своего раба. Ему указывается место поселения, является ангел и сбываются его слова, полные упования: «Я имею Владыку, Который может убогих обогатить и алчущих насыщать»⁶²³.

Другая необходимая добродетель у монахов – это соблюдение обета целомудрия, то есть чистоты душевной и телесной. Честно и супружество, но девство несравненно выше его. Девственник подобен солнцу, непорочно-вдовствующий – луне, а честные супруги – звездам⁶²⁴. «Один брак у нас – желание Христа», – говорит преподобномученица Евгения. Брак – это «скороминующие цветы» наслаждений, ведущие к горестям, а у девственника плачь временный, веселие же вечное. Целомудренный к Богу близок и причастник Святого Духа⁶²⁵. Если телесная чистота высоко ставит инока над миром, то тем выше и вожделеннее целомудрие сердца. Путем напряженной борьбы, иногда истязаний, как бы добровольного мученичества, иноки доходили до состояния полного бесстрастия, уподоблялись ангелам⁶²⁶. Сильное молодое тело и крепкое сложение доставляли не радость иноку, а скорби. Предстояла страшная борьба духа с «скоктанием» плоти. Иоанн Многострадальный 30 лет боролся против плотских вожделений, закопал себя в землю, тело его страдало, но он радовался боли. Такими мерами он довел себя до полного бесстрастия. Сам стал непоколебим в обете девства и другим давал практичные советы⁶²⁷. Иные жгли свое тело⁶²⁸, или отдавались на ужаление насекомых⁶²⁹.

Самый вид подвижника говорил о его скромности. При бедном одеянии они своими благородными поступками, обращением и словами возбуждали уважение и простых людей, и царей⁶³⁰.

Для сохранения целомудрия иноки не выходили из монастыря, искали уединения, чтобы не слышать и голоса человеческого⁶³¹; преподобный Пафнутий старался даже издали не увидеть женщины⁶³². Преподобный Арсений однажды печалился, что какая-то жена коснулась его одежды⁶³³. Они хранили себя от соблазнов. Иные не омывали себя, другие опасались даже взирать на свое собственное тело. Опасность искушений одинаково считалась и взора, и от языка. Поэтому, воздерживались от слова. Особенно наставляли подвижниц, чтобы они «обуздывали свой язык», не осуждали, не укоряли, даже от Церкви их отлучали за невоздержанность языка⁶³⁴. Исключение делалось только для беседы от Божественных книг и пения.

Вся цель инока поработить свое тело духу. «Я тебе, осел, так сделаю, что не будешь свирепеть», – говорил Иларион Великий, обращаясь к своему телу и называя его ослом, – «не ячменем, а трухой буду питать, голодом и жаждою уморю, стану отягощать нощами, чтобы, согбенный, не помышлял ты о нечистом!» У него от умерщвлений плоти остались только кости, покрытые кожей. Требования плоти ограничивались в самой высшей степени и в пище, и в одежде; ели столько, чтобы не умереть с голода⁶³⁵. В обителях вкушали хлеб и воду⁶³⁶, в пустыни «зелие и коренья»⁶³⁷. Были такие подвижники, что и этим питались через день, и даже через неделю, так, что удивляли опытных: «Откуда сей бесплотный человек?» Недоумевала братия при необычайном сорокадневная неядении преподобного Макария⁶³⁸. У преподобного Виссариона сорокадневное воздержание от пищи было нередко⁶³⁹. Вкушали на общей трапезе для вида, чтобы другие не заметили воздержания⁶⁴⁰. Такой пост иноки держали из убеждения, что он способствует чистоте и смирению, что «пост – мать целомудрия»⁶⁴¹. Надо взять себя за гортань, говорили пустынножители, и тогда только победишь плоть свою, как Давид убивал зверей за гортань их⁶⁴².

Воздержание, усиливаясь, продолжалось до той поры, пока инок не побеждал страстей, а потом он мог поддерживать тело, чтобы не изнемочь в труде⁶⁴³.

У святителя Димитрия описана и одежда инока, «худая разодранная, многоношеная»⁶⁴⁴, это «рубище власяное, зело острое, свитка худая»⁶⁴⁵. Средством для умерщвления плотских поползновений считалось и бдение. Сон бежал от инока. Преподобный Симеон довел себя до такого бесстрастия тела, что повелевал им, как рабом; 9 часов молился, потом 9 часов читал книги и списывал их и, наконец, всю ночь молился до утренней зари. Только на рассвете дня забывался легким дреманием; просил Бога даже совсем отнять сон⁶⁴⁶. Подвижники, как бы, стояли на страже день и ночь, ожидая нападения коварного врага. Тогда как одни обливали себя холодной водой, чтобы отогнать сон⁶⁴⁷, другие бичевали себя: «Я тебя накормил, напоил», – говорил преподобный Нифонт, обращаясь к своей плоти, – «а ты еще и спать хочешь: вот я тебя упокою жезлом!». «Иноку довольно один час спать», говорила Арсений Великий⁶⁴⁸.

Против расслабления и праздности у иноков был труд. Иноки возделывали землю, писали книги, плели корзины, а, чтобы не развить любостяжания, они, добытое трудом, раздавали бедным⁶⁴⁹. Леность, по словам преподобного Харитона, начало грехопадения⁶⁵⁰. Требовалось чтобы инок кипел в труде, чтобы к нему не приступили искушения, как мухи к кипящему сосуду⁶⁵¹.

У инока не было пристанища, иные считали послаблением для себя жить в обителях, и святитель Димитрий с увлечением описывает, что ради богомыслия и безмолвия они уходили в горы и пустыни, ютились в пещерах, где змеи и дикие звери уступали им жилье свое. Их окружали «стремнины и дебри»⁶⁵², где на сухой каменистой почве ничего не росло⁶⁵³. Если монах жил в келье, то не прилагал никакой заботы о ней: не было ни постели, ни пола, иногда она стояла без крыши и, когда инока не было, стояла открытою настежь⁶⁵⁴.

Исполняя обеты нестяжательности и целомудрия, инок должен был выполнять и третий обет, не столь трудный, но более важный, обет, направленный против первичного греха – гордости, – это обет послушания. Послушание регламентируется не только предписаниями монастырского устава, но и волею игумена, которому нужно подчиняться без прекословия и ропота. Послушание ценилось постольку, поскольку было добровольно, когда носило нравственное начало и оттенок⁶⁵⁵. Даже мученичества нельзя искать без согласия игумена. Пахомий Великий увещевал одного брата, хотевшего примкнуть к мученикам и идти с ними на страдания, чтобы тот не искал самовольно мученического венца, а когда брат не послушал старца, то был наказан: душевные силы оставили его во время пыток, и он отрекся от Христа⁶⁵⁶. Послу Бога, игумен заменял иноку и отца, и мать. Ценно было послушание и строптивому игумену. Преподобного Акакия старец мучил укорами, бесчестьем и даже ранами, обращаясь с ним как с купленным рабом. Акакий все переносил. Когда его спрашивали, как он провел день, то он указывал на синяки под глазами, на следы побоев на голове и своей шее, говорил, что хорошо провел. Ему советовали только терпеть, чтобы получить спасение.

В наставлениях инокам от преподобных прежде всего вменялось не иметь своей воли, соблюдать послушание и смиренномудрие⁶⁵⁷.

Такова жизнь инока, по описанию св. Димитрия, вне мира.

Но, убегая от соблазнов мирских, не может человек убежать от себя. Ему предстоит борьба, – борьба с самим собою не менее страшная, чем битва с обольщениями мира. Победивший себя и свои страсти становится духовным титаном, недоступным никаким превратностям мира⁶⁵⁸.

В основе этой деятельности лежит хранение сердца и совести. У подвижника – ясное самосознание, убеждение в своей немощи. Его внимание устремлено на сердце, – что там творится: если то, что «делается внутри вас угодно Богу, то этим победите и внешние грехи. Отгоняй помыслы скверные и ты отсечешь страсти»⁶⁵⁹.

Преподобный Антоний Великий против каждой страсти употреблял особенные средства: против чувственности – пост и бдение, против плотских похотей – воспоминание о пламени геенском⁶⁶⁰, а он применял эти средства, подражая опытным отшельникам востока. Указателем при оценке своих подвигов и падений должна быть совесть. Ее предписывалось беречь, она мучит неисправного монаха, она же награждает за его подвиги, она проверяет его действия.

У святителя Димитрия через все его писания проведена, как его особенность, светлая мысль о необходимости развития ума посредством науки. Все инок должен презреть, но есть достояние мира, которого ему необходимо держаться: это – наука. Она открывает всякому человеку мир с его достоинствами и недостатками. Для аскета необходимо чтение или слушание слова Божия и святоотеческих творений, а также житий святых. Это – пища, разогревающая его дух⁶⁶¹. Отмечается у Дмитрия, что преподобный Стефан день и ночь занимается святым писанием, в особенности, он любил читать творения Иоанна Златоустого⁶⁶². Феодор Студит любил заниматься чтением слов Василия Великого, хранил тщательно его правила и уставы, чтобы не нарушить и малейшую черту из его предписаний⁶⁶³. И другие преподобные занимались чтением житий святых, чтобы поревновать их подвигам⁶⁶⁴. Преподобный Косьма прошел всякую человеческую мудрость, изучив законы вращения светил небесных, и все это для того, чтобы свое внимание перенести от твари на Творца⁶⁶⁵. При полной нестяжательности иные не имели силы расстаться с Евангелием и по смерти оставляли его, как единственное имущество. Пользовались отшельники и светской «внешней ученостию», чтобы просветить ум, но не хвалились ею, что через нее, будто бы, все постигли. То, что дает книжность, иногда давалось Богом высоким подвижникам духа свыше, так, что они посрамляли и философов⁶⁶⁶.

Когда святитель Димитрий при описании иноческой жизни касается сердца иноков, то строки его звучат неподдельною искренностью. Будучи более или менее объективным в писании житий, здесь он влагает и свою душу в повествование. Он разделяет умиление подвижников красотою сотворенных вещей и благостью Творца, он увлекается любовью их к Создателю и Искупителю. «Господь мой распялся, был обесчестен, заушение терпел, а я стану вкушать елей!», – восклицал преподобный Пахомий Великий⁶⁶⁷. Сердце подвижника ничем иным не услаждается, как только одним Богом.

Обязанность инока бороться против своих страстей, укрощать страстные прилоги: «Лучше умереть, чем страстью прельститься», – говорил преподобный Мартиниан. Монах, овладеваемый страстями, живет по воле диавола и идет в муку вечную⁶⁶⁸. Инок обязан бороться со страстями уже по тому одному, что начало греха полагает не Бог, не диавол, а выдумывает он сам. Бог только попускает диавольские искушения, а человек склоняется на них «самовластно». Опытные подвижники, избавившие себя от власти страстей, говорили, что о страстях можно узнать по внешнему виду человека; страсти потемняют облик человека⁶⁶⁹; каждая страсть, по словам преподобного Илариона, издает греховной смрад: от обоняния тела и осязания одежды узнавал он, кто какою страстью одержим⁶⁷⁰. В особенности, пагубны страсти гордости и гнева. В житиях святых прославляются смирение и кротость. Если хочешь спастись, будь как мертвый, – говорит Макарий Великий: бесчествуемый – не гневайся, почитаемый – не возносися⁶⁷¹. Подвижников мучит сознание, что они произносят гневное слово, под влиянием раздражительности; преподобный Дорофей горько плачет каждый раз, когда ему приходилось говорить что-нибудь неприятное тем больным, за которыми он безвозмездно ходил⁶⁷².

Подвижник стоит на страже не подпасть искушению от бесов. Он твердо борется с ними. В житии преподобного Авраамия затворника бесу влагаются такие слова: «всячески ты низложил меня, но я не оставлю тебя, пока не одолею и не смирю тебя»⁶⁷³. «Куда ты пойдешь, туда и я пойду на тебя, и, как отсюда тебя изгнал, так выгоню отовсюду, где захочешь жить, и не оставлю, пока не побежду тебя»⁶⁷⁴, – говорил бес преподобному Мартиниану. Бесы смущают человека внушением страха, уныния, нечистых помыслов и всего того, что может отвлечь мысли и чувства его от Бога. Орудием против бесов служат пост, молитва, крестное знамение. Многие подвижники выдержали борьбу с лукавыми обольстителями. Преподобный Макарий Александрийский в изнеможении от борьбы с тщеславными помыслами, влекущими его из кельи в Рим исцелять больных, в страшном напряжении сил упал на пороге кельи и говорил: «тяните меня, если можете, а я ногами своими не пойду»⁶⁷⁵. Душа должна быть очищена от приражений, чтобы ей стать чистою для Бога, в нее входит озарение, когда человек полон сознания о Боге, Его всеведении, вездеприсутствии и правосудии.

При отречении мира, при самоуглублении в свою душу подвижник не освобождается от всяких связей с людьми. Его связывает любовь к ближним. Игумены предписывали не только исполнять все заповеди, но иметь и любовь, которая есть мать всем добродетелям⁶⁷⁶. Пред своим вступлением в монастырь инок раздает свое имение нищим, да и потом он для всех доступен, всем помогает: преподобный Савва, встретив в пустыне четырех сарацин, которые были голодны, отдает им запас кореньев, которыми сам питался⁶⁷⁷. Встретивши языческого жреца, преподобный Макарий своим добродушным обращением так поразил его, что тот принял святое крещение⁶⁷⁸. Монах Виталий из желания спасти блудниц посещал их, чтобы уговорить их не грешить, молился с ними и отклонял от грехов⁶⁷⁹. Другой инок из желания спасти еретика продает себя в рабство ему и обращает его к истинной вере Христовой⁶⁸⁰. У пр. Макария из кельи вор забрал все вещи, какие там были; преподобный застал его еще у себя в келье, однако, ни слова не сказав, стал помогать ему уложить их и отпустил с миром⁶⁸¹. Многие святые благотворители тайно, как, например, святитель Николай Чудотворец. Все отношения к ближним проникнуты у иноков деликатностью, всепрощением и пламенным желанием им вечного спасения. Если, по-видимому, подвижник гневно обращается с другими, то лишь с намерением напомнить им несправедливость их⁶⁸².

В этом отношении сиял, как звезда среди отцов, преподобный Феофан: он всем служил⁶⁸³ и относился ко всем, как «отец сердобольный, друг любезный, раб и служитель усердный, являя всем приходящим любовь великую, для всех пристанище, врачебница, дом, пир…, и все наслаждались его щедростию, любовью и милостынею»⁶⁸⁴. В особенности проявилась любовь старцев к своим инокам. Пр. Феодосий, будучи игуменом, во всем подавал пример труда своей братии.

Еще большие связи чувствовал инок с св. Церковью. Он состоял членом ее, одним из спасающихся в церкви и, поэтому, всегда извещал ее и прибегал к ней. Иные, слыша о гонениях на церковь, писали послания инокам, нередко выходили из пустынь на помощь бедствующим. Горе Антония Великого, исторгшее у него слезы, это будущие бедствия церкви, которые он предвидит. Он пишет письмо Египетскому воеводе, чтобы не гнал церковь, и грозит ему гневом Божиим⁶⁸⁵. Изгнанные из городов язычниками и еретиками борцы за церковь принимаются с любовию пустынниками. Они поддерживают авторитет вселенских и поместных соборов⁶⁸⁶.

Предстоятелям церкви в обителях оказывают послушание. Некоторые озлобленные братья изгнали пр. Савву из основанного им монастыря. Патриарх велит ему возвратиться. Савва «не мог преслушати патриарха», опять водворился в своей обители⁶⁸⁷. В Четьях-Минеях св. Димитрия тщательно отмечено смиренное послушание иноков священному чину. Пр. Нифонт просит архиепископа Афанасия помолиться о нем пред престолом Божиим⁶⁸⁸. Много людей стекалось к пр. Луке Елладскому, чтобы поведать ему о своих тяжких грехах, а он «отметается, посылая ко иереям, сам монах, не освящен сый»⁶⁸⁹. Мария Египетская, великая подвижница, пред кончиною пожелала принять Св. Тайн и быть погребенною. Она просит Зосиму: «тебе подобает благословити и молитву сотворити: ты саном пресвитерства почтен и святому алтарю предстоя, Божественных Тайн дары приносишь»⁶⁹⁰.

В силу своих обетов отречения монахи не принимали участие в общественных и политических делах, но проявляли горячую любовь к земной Родине, преподобный Симеон, провидя бедствия от имеющий быть засухи, голод и смерть людей в государстве, начинает умолять Бога отвратить свой праведный гнев, а царя уведомляет о предстоящей беде своим письмом, грозя ему за грехи гневом Божиим⁶⁹¹. Св. Иоанн Милостивый берет церковные сокровища, чтобы выкупить пленных⁶⁹². Русские подвижники неоднократно мирили ссорящихся князей, ходатайствовали за народ в Орде пред ханами⁶⁹³. Преподобный Исаакий является пред правителями, умоляет их прекратить гонения на неповинную Церковь, отворить храмы; при этом не обращает внимание на побои себе и оскорбления; нового царя увещевает хранить благочестие и народный мир; затем селится близ города в обитель и учит мирских людей⁶⁹⁴. Прокопий Блаженный обличает жителей города Устюга в грехах. Ходя с тремя клюками, он грозит трехлетним неурожаем и, наконец, каменной тучей. А, когда туча эта нависла над городом, он пламенно молится перед иконой об избавлении жителей от погибели, проливая слезы: «остави, Господи, людям сим грехи их, если же не оставишь, и меня изгладь из книги жизни»⁶⁹⁵. Стоя за восстановление правды в людском обществе, святые не боялись обличать и царей. Феодор Студит укоряет царя за его несправедливое отношение к вере, смело говорит: «не дело царя рассматривать повеления церкви; твоей царской власти ведомы мирские вещи, о церковных же делах нужно рассуждать святым отцам и церковным учителям… Желающий пребывать в церкви – пусть слушает патриарха и его собор»⁶⁹⁶. Все небесные силы не заставят меня исполнить требования царя – отречься правой веры, – восклицает Максим Исповедник⁶⁹⁷.

Ярче всех добродетелей, проявившихся у подвижников, это – их благочестие, как внутреннее, так и внешнее.

Так как основа того и другого лежит в богопознании, то подвижники стремились познать высшую цель своей жизни. Много из них насчитывалось ученых, философов, но и те стремились еще более к высшей философии – богопознанию. Григорий Богослов день и ночь пребывал в чтении и богомышлении. К богопознанию ведет чистота и послушание. Он же рассказывает видение, будто явились к нему две девы, одна называлась «чистота», а другая – «воздержание»; девы обещали вознести его на небо и поставь вблизи без бессмертного Троичного Света. Поэтому он строго хранил целомудрие, соблюдая воздержание⁶⁹⁸. Многие монахи обходили монастыри и от опытных подвижников собирали сведения, как жить. Встретив искусного в духовном любомудрии человека, «прилеплялись» к нему⁶⁹⁹. Приобретшие научные познания, не могли гордится этим. Пр. Иоанн Колов советовал: хранить ум от тщетного надмения, что все «до конца» познал; и допытывался сокровенных тайн, признавая свои познания погрешительными, а разум – немощным и стараясь получить просвещение от Бога⁷⁰⁰.

В основе познаний лежит вера, изложенная в Символе веры. Иноку вменяется твердо хранить ее «до последнего издыхания»⁷⁰¹. Вера, как внутреннее настроение, и в качестве определенных догматов, – существенный признак аскетизма. Она воодушевляет инока и на подвиги, и на готовность пострадать за нее. Так преподобные пустынники, ожидавшие избиения от варваров, выражают твердую и радостную надежду: «мы не имеем крепких стен, но вместо стен наш Христос, Которому мы научились петь»; «будь нам в Бога защитителя, не имеем шлемов и щитов, но имеем оружие духовное, – любовь и надежду, – щит веры и шлем спасения». Они ободряли себя в виду опасности, «пребывая не как трость ветром колеблема, но яко столпы каменные»⁷⁰². В надежде на промысл Божий иноки не думали о земном⁷⁰³, в страданиях надеялись, что «им отвезется дверь небесная»⁷⁰⁴. Однако, крепкая надежда не переходила в чрезмерную, когда человек, как бы испытывая Бога, вынуждает его творить чудеса. Так, один старец уговаривает инока, желавшего путешествовать по святым местам, чтобы он не ввергал себя безвременно в напасть.

Укрепляемый верою, воодушевляемый надеждою, подвижник имел такую любовь к Богу, что он горел ей даже в телесном изнеможении, «истнивая телом, иссушаясь от болезней»⁷⁰⁵. Сердце преподобного Кирилла Белозерского «распалялось Божественною любовию, как огнем» и среди занятий по управлению обителью⁷⁰⁶. Из любви к Богу они терпели лишения, муки, страдания и смерть⁷⁰⁷. Феодор Студит говорил: «Я иду туда, где Бог и Господь мой, Которого возлюбила душа моя, Которого от всего сердца я возжелал, Которого рабом я нарекся»⁷⁰⁸.

При составлении житий святых святителя Димитрием тщательно выбраны и помещены в Четьи такие проявления любви инока к Богу. Для выражения сердечных порывов человека к Богу он не находит выражений в обыденном языке человеческом, а прибегает к помощи Слова Божия, заимствует их из псалмов, в особенности, из «Песни песней». Если страх приводил человека на подвижнический путь исправления, то двигателем его жизни являлась беззаветная любовь к Богу. Она побуждала его теснее приблизиться к Богу и ревновать Его славе. Иноки разжигались Божественною ревностию по Богу⁷⁰⁹, страдания за него считали, «как золотое монисто и как украшение себе вменяли»⁷¹⁰. Преподобный Пафнутий из ревности изгонял из своей обители всех, кто говорил не согласное Божественному писанию⁷¹¹. Исаия Ростовский содрогался сердцем, что даст ответ за своих духовных овец, не утвержденных в вере, и взялся за пастырские труды, обходя грады и веси⁷¹².

Итак, внутренние благочестие объемлет все силы человека: и разум, и волю, и сердце; все должно быть на душе, как на жертвеннике; приносятся Богу и научные познания, и таланты к искусству, и природное расположение к добру.

Внутреннее благочестие не таится в глубине сердца, не ограничивается «умным деланием», а сопровождается «внешним благочестием: псалмопением, обрядами» и проч.

Преподобный Антоний просил у Бога, как ему спастись, и ему было видение ангела в образе инока, «плетущего корзину и восстающего на молитву, и опять трудящимся, и опять молящимся»⁷¹³. Св. Григорий видел иноков, «живущих подобно ангелам, непрестанно славословящих, проливающих реками слезы и стоящих день и ночь в молитвах⁷¹⁴. Преподобный Феодосий, все ночи «бодрствует в молитвах», забывая сон – ночью, а днем «прял шерсть, читая устами псалтирь»⁷¹⁵. Преподобный Лука Елладский трудился до изнеможения тела, но духом не изнемогал⁷¹⁶. Молитвою должен пользоваться инок, как оружием, всегда: при начале дела, по окончании, в скорбях и искушениях; без нее, как без оружия, беспомощен⁷¹⁷. В чистой молитве, без примесей житейских попечений, сосредотачиваются все силы души, вера, надежда, искренность, настойчивость и т. д. – Преподобный Нифонт видел инока, «идущего и шепчущего молитву: от уст его исходил пламень и несся до небес; ангел его сопутствовал ему с копьем и отгонял бесов»⁷¹⁸. Целью написания «Житий Святых» у святителя Димитрия было изложить аскетическое учение, общее всему христианству; и в руках у него был аскетическая литература как востока, так и запада⁷¹⁹. Направление его взглядов идет не всегда в пользу одного восточного аскетизма. Например, хронологией восточных писателей он не был доволен. Во время сокращения и пополнения житий он как будто с меньшей внимательностью отнесся к восточным писателям и в основных положениях, чем к западным, изученным у него еще во время борьбы его с униатами. В Четьях-Минеях его не отчетливы особенности восточного аскетизма, заключающиеся в психологическом анализе того, как у человека возникают и растут навыки. И средства борьбы с навыками указаны им пассивные: терпение, неподвижность на грех и т. п., которые вовсе не исчерпывают того «умного делания», которым характеризуется восточный аскетизм. Вместо сосредоточенного напряжения ума на помыслах у святителя Димитрия выдвигается практическая деятельность и чувство. Как художник по природе, он отметил своей книге красоту добра и духовного мужества. Идеи Нила Сорского (†1508 г.) не овладели им; он примыкает к тому практическому воззрению на монашество, которое установилось у нас после борьбы с нестяжателями.

18 сентября 1752 года Ростовскому митрополиту Арсению донесли из экономической канцелярии Ростовского архиерейского дома, что в приписном Яковлевском монастыре в церкви Зачатие Пресвятой Богородицы от неизвестной причины образовались на полу такие неровности, которые могут быть опасными при народном стечении. Пол, составленный из чугунных плит, трясется при хождении людей и опускается по направлению к юго-западному углу церкви.

Владыка приказал тогда эконому своему, игумену Геннадию, освидетельствовать повреждения.

Приступили к работе. Сдвинули с пола деревянную гробницу, стоявшую над местом погребения бывшего митрополита Ростовского Димитрия, разобрали половые плиты и удалили толстый слой песку, земли, щебня. Под ним оказался деревянный сруб, покрытый сверху вместо потолка деревянными толстыми брусьями. Деревянные брусья от времени уже подгнили и, переломившись под тяжестью чугунных половых плит и массы строевого мусора, переломилась, упали в сруб, где, по свидетельству монахов, стоял гроб почившего митрополита.

Немедленно донесли Арсению, что повреждение произошло от отсутствия над могилою каменного свода.

Владыка приказал удалить сгнивший сруб.

Вместе с удалением сруба и мусора освобождали из под груды обломков и гроб Святителя. Он стоял у самой стены. Несколько обрушившихся сверху бревен лежало на нем. Крышка гроба частию сгнила, частию была разрушена ими, так что видны были в нем покров, шапка и одеяние почившего.

Стена храма тоже начала повреждаться от рыхлой земли и сруба; на ней появились расселины и для предотвращения опасности необходимо было приложить к ней каменный «прибуток». Когда 21 сентября сообщили владыке о состоянии гроба и повреждения церковной стены, у него, прежде всего, возникло предположение о нетленности тела м. Димитрия, который известен святою жизнию и благодатной помазанностию своих писаний. Он сам, вместе с экономом, духовником и другими духовными лицами, приехал в Яковлевский монастырь и сделал освидетельствование гроба. Сгнившую совсем крышку гроба собрали, удалили землю, свалившуюся сверху. Возглавие гроба совсем отвалилось, так что видна была желтая шелковая затвердевшая обивка его. Под желтым покровом оказалась такая же шапка на главе почившего, с наклеенными образами; одеяние было полное архиерейское: саккос, омофор и пр.; на груди – медный крест с шелковою тесемкою, бархатное красное одеяние и четки.

Сотлели лишь листы в Евангелии и рукописные книги под возглавием, да гвозди совершенно изоржавели.

Волоса русые с проседью на голове и браде все целы, лицо почернело и повреждено: глаза впалые, хряща носового нет, недоставало и верхней губы, все другие части лица невредимы.

Чтобы удалить рыхлую землю от поврежденной стены и обстоятельнее исследовать тело почившего, по приказанию владыки, гроб подняли с возможными предосторожностями наверх и здесь, в церкви, архимандрит Спасо-Ярославского монастыря, Варфоломей, с духовенством вновь осматривали его.

Когда выбрали из гроба всю землю и тщательно осмотрели, то показалось гораздо большее. Очевидно стало, что обрушившимися бревнами повреждена незначительная часть тела. Остальное все цело и нетленно. Левая рука отделилась в локтевом суставе, у правой руки отделены 4 перста.

Не могло быть никакого сомнения, что тело почившего среди общего могильного тления и разрушения предметов сохранилось нетленным только чудом. Его положили в новый дубовый гроб в том же виде и положении, как нашли, и поставили за правым клиросом. При осмотре тела составили подробную опись всего и представили владыке. На все это было употреблено более недели времени (с 21 по 29 сентября).

Между тем, повреждение каменной стены быстро исправляли. Все помещение сруба сплошь снизу до верха заложили кирпичом и на таком прочном фундаменте, уже сверх церковного пола, сделали особую каменную гробницу для мощей. К 8 октября работу окончили, а на другой день, сам митрополит с тем же архимандритом и с духовенством прибыл и приступил к проверке описи. После этого совершена была панихида над обретенным телом святителя. По окончании ее гроб взяли от правого клироса и поместили в устроенную каменную гробницу в том же юго-западном углу храма.

Как дубовый гроб, так и каменная гробница сверху накрыты были крышками, а верхнюю сам митрополит запер, запечатал своею архиерейскою печатью, ключи же отдал для хранения эконому, архимандриту Геннадию.

10 октября послано было в Св. Синод доношение об обретении нетленного тела святителя; здесь оно уже названо мощами.

Доношение отправили с домовым конюхом архиерейским Иваном Феодоровым, который в Москве передал его стряпчему, Петру Хухореву, для отправления почтою в Петербург.

Ответа из Синода в Ростов никакого не последовало. По традициям православия, хранителем которых состоял со времени Петра Великого Св. Синод, нетленное тело само по себе не могло быть доказательством прославления почившего. При том, во весь синодальный период это был первый случай обретения мощей.

О скромным при жизни покойном митрополите Димитрии не сохранилось таких рассказов, где проявилось величие его души, – веры и смирения. Творения же его, так любимые теперь в народе, почти все лежали тогда в рукописях.

Прославлению памяти угодника Божия Церковью способствовала сила народного религиозного чувства и участие императрицы Елизаветы Петровны.

Почти тотчас по открытии мощей прошел слух об исцелениях от них. Слух этот рос и распространялся. Митрополит Арсений, еще будучи в Чернигове, более 20 лет тому назад, слышал о них. Знал он, что народ не перестает усердно посещать место погребения почившего митрополита. Слухи дошли и до Петербурга. В 1753 году (июне) приехал в Ростов Московский архиепископ Платон (Малиновский), член Св. Синода. Посетивши гробницу святителя Димитрия, он стал говорить о слухах, будто бы здесь многие получают исцеления от лихорадки и спрашивал, – записываются ли такие чудеса? Арсений подтвердил, что исцеления бывают, но сознался, что записи их нет. Но с этого времени им дано было приказание эконому Иоакиму завести особую тетрадь и предлагать исцеленным, чтобы они сами записывали свое исцеление от мощей.

Открытие нетленных останков всего раньше и благотворнее отразилось в духовной жизни народных масс. Слухи о новых мощах шли неразрывно с уверенностью о чудотворной целебности их. Думы и мечты несчастных почили на них. Зарождались видения. Многие больные видели святителя во сне, будто он благословлял их, обнимал, или приказывал им идти к своему гробу. С усилением таких рассказов возрастал и наплыв богомольцев в Ростов. У гроба шли панихиды о почившем святителе. Многие тут же исцелялись, а некоторые получали облегчение болезни еще дома по одной вере в святителя. Исцелялись от 20-летних застарелых болезней. Особенно поразительны были исцеления от ломоты и расслабления, немых и глухих, сумасшествия и эпилепсии. «Не смею сказать, не могу умолчать, – сознается один из таких из исцеленных, – какое великое чудо показал надо мною святитель». Больной 22 года страдал от каменной болезни, словно от казни какой. В декабре 1752 года он получил из Москвы копию сказания об обретении мощей. Тогда «взмолился» он святителю и получил совершенное облегчение.

Целебная помощь от мощей подавалась больным не только христианам, но и иноверным. Персиане и татары одинаково испрашивали ее. Так получил исцеление от своей болезни один магометанин, который был к тому же ему муллою у татар. Поэтому у гроба можно было видеть людей из самых дальних местностей, окраин России, далекой Сибири, Верхотурья, Тобольска и проч. Записывали свои чудеса далеко не все исцеленные: таких записей сохранилось с 1753 по 1862 год по 20–38 в год. Среди них были крепостные, знатные господа, которые жили в Петербурге (например, гр. Татищева, Адама Олсуфьева и др.), так что слухи о чудесах в Ростове дошли и до императрицы Елизаветы Петровны. Духовник ее, протоиерей Ф.Я. Дубянский, 1756 года 25 сентября письменно передал митрополиту Ростовскому, что государыня желает знать от него, – подтверждаются ли слухи о чудесах и исцелениях? Митрополит послал Дубянскому записку о некоторых явных чудесных исцелениях от мощей св. Димитрия.

Записку эту читала сама императрица и осталась «весьма довольна» присылкою ее. Здесь описано было два случая исцелений: княгини Вяземской в 1754 году и вдовы Марковой в 1753 году, получивших у мощей полное исцеление от лихорадки.

Вслед за тем из Кабинета государыни поступил 20 ноября того года запрос Синоду о мощах в Ростове, чтобы ответить «по присяжной своей должности», почему нет от него до сего времени извещения к государыне о совершающихся там чудесах, знает ли он, наконец, о слухах, распространенных повсюду? Синоду предписывалось послать указ митрополиту Ростовскому, чтобы он немедленно рапортовал, когда погребен почивший Святитель и кем совершено погребение?

К Арсению послали из Св. Синода запрос: почему он не сообщает в Синод о чудесах, если есть они в его епархии, так как теперь и доносить государыне из Синода было поэтому не о чем? Где теперь находятся мощи? Были ли от них чудесные исцеления? Подвергнуты ли таковые освидетельствованию и что оказалось по проверке? Есть ли запись исцелений и почему ранее, своевременно не донесено о всем этом в Синод?

Арсений на такой указ сообщает Синоду 29-го ноября, что тело преосвященного погребено было 1709 года октября в земле, а в 1752 году, по обнаружению нетленности его, оно поднято из земли и находится в церкви. После открытия были чудесные исцеления при гробе; некоторые из них записываются экономом архиерейского дома, игуменом Иоакимом. Так как действительность чудес должна быть ясно обоснована, чего сделать он, митрополит, не имел ни здоровья, ни времени, то и не доносил о них в Синод, a сообщил только государыне через ее духовника. Однако, уже и то одно надо признавать за чудо, что тело святителя «в продолжение 43 лет лежащее, не истлело и облачение в прах и пепел не обратилось и такового чуда, за чудо не признавать опасность есть моей совести, дабы не богоборствовать и крайнее мне ума изнеможение, каковым образом противо раскольников и атеистов ответствовать».

К своему доношению в Синод митрополит приложил тетрадку, в которой значилось 22 чудесных исцеления. Сведения о них и легли в основание дела прославления памяти Чудотворца.

Пока Синод вчинал формально дело о ростовских событиях, взволновавших народ, сама императрица желала слышать об этом от митрополита Арсения, к которому она привыкла питать доверие.

Когда из Петербурга отправлялась в Ростов на поклонение недавно открытым мощам княгиня Наталья Григорьевна Белосельская, то императрица поручила ей передать Арсению приказание свое, чтобы он сообщил ей по совести обо всем, касающемся мощей. И он подтверждает ей, что чудеса, совершающиеся при гробе святителя, явны и поразительны; надлежит, – пишет он 14 декабря, – благодарить Бога за то, что он проявил в нынешнее царствование такое Свое призрение на Свою Церковь на посрамление всех врагов и хулителей. После известия его о мощах в Синод через курьера ничего нового пока не было, а что будет, он не оставит государыню без известий; теперь же ссылается на свои доношения в Синод 1752–1756 г., в которых, по должности своей, уже и Синод уведомил он, как об обретении мощей, так и о чудесах от них происходящих.

Так, императрица возбудила внимание Св. Синода к ростовским событиям; она же ободрила своим доверием и митрополита Ростовского. Дело прославления памяти святителя Димитрия быстро подвигалось.

Руководствуясь примером открытия Ахтырской чудотворные иконы Божией Матери в 1744 году, когда для исследования чудес назначили особую комиссию, и ныне, 13 декабря, в Синоде составили такую же комиссию из духовных лиц, чтобы осмотреть тело преосвященного Димитрия, исследовать как нетленность его, так и действительность чудесных исцелений от него. Свое мнение обо всем этом комиссия должна была представить в Синод. В составе комиссии были сам Ростовский митрополит, Сильвестр, митрополит Суздальский, и Гавриил (Краснопольский), архимандрит Симонова монастыря, заседавший в Московской синодальной конторе.

15 января было преступлено к осмотру гроба и тела святителя Димитрия. Гроб нашли дряблым, и, как доносил Арсений в Синод, без верхней доски, одежды на святителе – отцветшие, глава почти отделена от выи, «лицо землею взято», имеются не одни кости почившего, но и отчасти тело на них. При заметной осторожности комиссии, она почти повторила доношение Арсения 1752 года в Синод.

Затем комиссия начала следствие чудесных явлениях при гробе.

Исцеленные скоро отыскались; некоторые из них сами являлись в комиссию. Из всех указанных в тетради Арсением исцеленных комиссия допрашивала только местных и близко живущих, а из отдаленных городов положено было не вызывать. При допросе внушали свидетелям показывать по совести, под страхом за неправильность показаний подвергнуться штрафованию и наказанию по святым правилам и законам гражданским. Все исцеленные, подтверждая целебную помощь себе от мощей св. Димитрия, подробно рассказывали об этом. Нашлись и свидетели их прежних болезней, часто застарелых и неизлечимых. У членов испытательной комиссии не могло оставаться и сомнения в целебности останков святителя, когда на глазах их самих произошли случаи внезапных исцелений при гробе его.

В виду такой очевидности, они высказали пред Синодом такое свое мнение, что хотя у тела святителя и не все кости покрыты плотию, но ради проявления неложных чудес от них надо его считать достойным почитания за святые мощи, а святителя Димитрия за Угодника Божия, Богом прославляемого.

28 января следователя уехали из Ростова, поручивши Арсению окончить допросы тех свидетелей и исцеленных, которые не были разысканы ими, как, например, княгиня Вяземская, отлучившаяся в Москву. Вскоре и те были допрошены и подтвердили исцеления.

10 марта Синод сделал такое определение: в виду доказанной нетленности тела святителя Димитрия и происходящих от него многих чудесных исцелений, просить государыню, чтобы огласить таковое за совершенные святые мощи и переложить в новую раку, а преосвященному Димитрию – совершать память, как Угоднику Божию, 21 сентября, в день открытия его мощей, служить пред мощами его всенощное бдение и молебны, а также составить и службу.

Государыне представили экстракт из записи чудесных исцелений, упомянуто было о нескольких случаях исцеления слепых, бесноватых и горячечных.

В день Святой Пасхи 1 апреля после обедни Синод в полном своем составе приносил поздравление свое государыне во дворце и поднес ей свой доклад о прославлении памяти Угодника.

Доклад был ею утвержден, но относительно переложения мощей в новую грибницу она приказала ждать особого указа. У государыни, всегда благоговейно настроенной, теперь возникло особенное желание быть самой в Ростове при торжестве перенесения мощей. 9 апреля послан был указ об этом во все епархии. 15 апреля он получен в Ростове. Его читали в Ростовском соборе при народном стечении и отправили тут же молебен. Указ читан при народном стечении и в Яковлевском монастыре.

В виду важности предстоящего торжества в Синоде предприняты меры к составлению службы, жития святителя Димитрия и объявления в народе о прославлении его памяти.

О скромном при жизни святителе Димитрии Ростовском сведений сохранилось мало. Амвросию Зертис-Каменскому, члену Св. Синода и епископу Переяславскому, удалось отыскать речь св. Димитрия при вступлении его на паству Ростовскую, духовное завещание и несколько строк его жизнеописания. При такой недостаточности письменного материала для составления его жития, сделали из Синода запрос в Ростовскую духовную консисторию, не находится ли там каких-нибудь известий о бывшем местном митрополите. Но и в Ростове ничего не отыскалось.

Однако из наличного материала наскоро составили житие святителя Димитрия в следующем виде: о прошлом его сказано только, что он сын простого казака Саввы Тупталенка, проходил разные монашеские послушания; будучи назначен митрополитом в Сибири, он не видел ее. Перечислены, затем, его труды в Ростове и целиком выписано его духовное завещание. Зато подробно описано обретение его мощей, так, как его описал митрополит Арсений в доношение своем Синоду 1752 года. Из жизни святителя Димитрия нет ни одного рассказа о событиях, в которых выразилось величие духа святителя: о смирении и любви к бедным («Д. об открытие мощей» в Госуд. Архиве).

В виду такой недостаточности сведений о святителе и необходимости в церковной службе ему, Синод поручил еще в указе 9 апреля 1757 года митрополиту Арсению составить службу «купно с житием», а на себя взял принять меры по извещению народа о прославлении памяти новоявленного Чудотворца. В былые времена патриаршества и ранее той поры, как только от мощей являлись чудесные знамения, владыка или настоятель обители сам давал распоряжение немедленно «звонити по всему граду» «во вся колоколы». В той же Ростовской епархии, как только начали совершаться чудеса от мощей князя Феодора и чад его, Давида и Константина в 1463 году, тогда игумен Спасского Ярославского монастыря, где лежали мощи, и священники, и Ярославский князь «начали звонити и проповедати всюду дивные их чудеса». Теперь времена настали иные. Синод, приспособляясь к петровским порядкам, просил Сенат объявить во всенародное известие распоряжение императрицы о прославлении памяти новоявленного Угодника Божия⁷²⁰.

Между тем Ростов оживлялся. Дивные останки святителя источали благодатную силу исцелений, которая струилась на болящих и привлекала новые и новые толпы богомольцев со всех сторон. Из Петербурга ехали целыми поездами в несколько десятков подвод. По отсутствию почтовых станов пользовались водными путями и направлялись с гребцами через Углич. Так, летом 1758 года, приезжали придворные фрейлины Будакова, Чулкова, Неронова и другие придворные: мужчины, женщины, дети и даже бандурист слепой, в сопровождении военного конвоя и служащих в таком количестве, что одной посуды для походного стола везли на 9 лошадях. При проезде большой знати население терпело обиды, так, что из Сената испрошено было запрещение проезжающим в Ростов господам, чтобы они не требовали с крестьян подвод, съестных припасов и прочего⁷²¹. На уровне такого народного движения необходимо было стоять человеку энергичному, могущему зорко следить и справляться со всеми делами хозяйственного, церковного и административного порядка. Таким распорядителем стоял митрополит Арсений. Заслуга его в это время состояла в том, что он имел смелость отстранять применение формальных правил к живому церковному делу.

Вскоре по объявлению празднования памяти святителя Димитрия (28 апреля 1757 г.) в Синоде получено было извещение о новом поразительном чуде исцеления майора Прончищева от каменной болезни, а равно и о других чудесах.

Синод приказал Арсению, чтобы он проверял чудеса, внесенные в тетради, и доносил не о всех, а только об удостоверенных особым следствием.

Поглощенный заботами о приготовлениях ко дню прославления мощей, владыка Ростовский не согласился на новое послушание, указывая на неприменимость правил духовного регламента к развивающимся ростовским событиям. Он отвечает Синоду, что не достанет и сил расследовать не прерывающийся ряд чудес, тем более, что у него нет ни времени свободного, ни здоровья. Игумену Яковлевского монастыря поручено следить за чудесными исцелениями, и он вполне полагается на него. Далее Арсений высказывает, что производство новых следствий и для народа тягостно. Если всех исцеленных станем забирать в консисторию, то тем самым дадим повод к сомнениям в подлинности чудес, а взятым в консисторию исцеленным и свидетелям исцелений, будет тягость, непосильные убытки проживания нескольких лишних дней, так как теперь в Ростове, по случаю небывалого народного стечения, все вздорожало: харч, сено, овес и проч. Иные же исцеленные, видя такое изнурение попавшимся в консисторию, спеша домой и объявлять о своих исцелениях не станут, чтобы им не попасть под следствие. Поэтому, недовольно-ли тех чудес, о которых засвидетельствовано уже в 1757 году и за которые Синод признал святителя за дивного Чудотворца? Нет никакой и нужды производить дознание для богомольцев: «могий вместить, да вместит, то есть желающий веровать, пусть верует».

Синод 8 августа 1757 года согласился, чтобы новых следствий о происходящих чудесах не назначать, а Арсению облегчить дело тем, что он имеет сообщать о них не за треть года, а за целый год.

С этого времени в Синод поступают ежегодные тетради о чудесах, которых было от 30 до 38 ежегодно. Самое большое число чудесных исцелений (38) значится за 1761 год, когда игуменом Яковлевского монастыря сделан был иеромонах Лука. Запись прекращена 1762 года, когда на престол вступила императрица Екатерина II. Арсений составление «службы» возложил на архимандрита Толгского монастыря Вонифатия Борецкого, отличавшегося проповедничеством в бытность его при Московской академии. Вонифатий летом 1757 года написал две службы; но ни одна из них не удовлетворила владыку. Епископ Амвросий Зертис-Каменский тоже писал «службу» святителю. Но Синод ни которою из них не был доволен. Песнопения в этих службах полны мысли о гробе, о суете нашей жизни и тленности всего в мире. Хотя таковые думы свойственны всему в XVIII веку, но в Синоде отметили узость подобного взгляда песнопевцев на радостное христианское событие, показавшее славную победу над тлением; кроме того, в песнопениях не нашло себе выражение могучее народное религиозное чувство, которое, собственно, и было двигателем настоящих событий и которые одно могло дать оживление самим песнопениям.

21 сентября 1757 года провели торжественную службу в Ростове по общей Минее; также праздновалось прославление нового Угодника и по всей России.

Скудость сведений о жизни святителя Димитрия отразилась их службах ему. Не зная событий земной жизни его, конечно, нельзя было сделать из них назидательного применения для молящегося. Составителям приходилось искусственно восполнять это. Народу он казался «не от мира сего».

Вот почему особенно горячо чувствовалась необходимость в подробном житии святителя.

Между тем, в народе при открытии мощей святителя Димитрия не знали еще таких сведений из жизни Угодника, несмотря на понятное желание иметь что-нибудь подобное⁷²². В ответ на эту потребность народную с 1757 года стали появляться списки чудесных исцелений при мощах его. Они жадно раскупались и распространялись. Равным образом откуда-то появились и образки Чудотворца с изображением как самого Угодника, так и его чудес. Несмотря на то, что они были не искусного письма, их успешно продавали в Москве на Спасском мосту, в Петербурге и других местах. Когда узнали о таких списках и изображениях, – могущих произвести соблазн в народе и среди иностранцев, – в Синоде, то велено было их отбирать от продавцов и покупателей. Распространились слухи, что все это раздавали в Ростове какие-то монахи. В Синоде возникло опасение, чтобы в тетрадках не вкрались «раскольнические выдумки». Сделали запрос митрополиту Ростовскому расследовать, «с чьего позволения, кем и давно ли раздаются» богомольцам такие тетради. Ему приказали запретить раздачу всяких записей о чудесах без апробации Св. Синода. Арсений отвечал, что у гроба святителя Димитрия ничего не раздается богомольцам. Такие тетради, по его мнению, писаны самими очевидцами чудес, но могли быть списаны с его тетрадей, представляемых в Синод и, потому, дознание о них надо производить не в Ростове, а в Св. Синоде. Впрочем, и запрещать такие списки нет надобности, чтобы не подать раскольникам повода «измышлять хулы на Чудотворца», – писал Арсений обер-прокурору Св. Синода.

Ясно, однако, было, что для народа надо что-нибудь сделать в этом отношении. Меры содействия такому пламенному народному усердию приняла сама императрица; она озаботилась приобресть верное изображение святителя Димитрия. От мощей не было возможности заимствовать лик святителя, потому что характерные черты лица Угодника исчезли: не доставало носового хряща, губы верхней, – «их взяла земля», как значилось в докладе комиссии, свидетельствовавшей его мощи. Но государыни узнала, что у архиепископа Арсения бывшего Переяславского, хранится портрет святителя Димитрия от того возраста, когда последний был еще архимандритом. По справке в Синоде оказалось, что владелец портрета проживает на покое в Новгород-Северском Спасо-Преображенском монастыре. Государыня послала архиерею письмо 5 августа 1757 года, чтобы он немедленно препроводил портрет к ней. Посланный туда курьер Языков причинил царице немало томительного беспокойства. На обратном пути он заболел в Москве.

Беспокойство улеглось только тогда, когда получено в Петербурге письмо архиерея о том, что портрет еще до прибытия курьера, 15 июля, послан в Санкт-Петербург на имя духовника государыни. В сентябре изображение святителя была уже в руках ее. Написание иконы с него поручили лучшему художнику Ратори.

Переложение мощей в новую гробницу привелось отложить на несколько времени, потому что императрица пожелала сделать ко дню такого торжества богатую серебряную раку. Высочайшим рескриптом 7 декабря 1757 г. сооружение ее возложено на генерал-фельдцейхмейстера, сенатора, графа Петра Ивановича Шувалова, которому вменялось в обязанность употребить на столь важное дело все «искусство и отличное трудолюбие» свое, чтобы богатое изящество раки выражало чувства царицы.

К 19 августа 1758 года рака была сооружена. В нее пошло серебра 10 пудов 24 фунта 31 золотник; кроме того, в серебряном иконостасе вокруг образа было 8 пудов 19 фунтов 8 зол. Всего израсходовано на нее: на материал, угар серебра с задельными деньгами –16 384 р. 82 ½ коп. (тогдашних).

Государыня думала ехать в Ростов в скором времени и отправить раку прямо туда. Но случилась опять задержка. К приезду государыни необходимо было привести в надлежащий вид и самый храм, где почивали мощи, покрыть его железной крышей и обнести оградою.

По представлению м. Арсения, местных средств на ремонт не было. Государыня приказала отпустить из казны для исправления крыши 3000 пудов железа.

Из Ростова уведомляли, что чудесные исцеления от мощей происходят непрерывно. Возрастало и желание императрицы быть в Ростове. Но в 1761 году она скончалась, не успевши исполнить заветного своего желания быть на торжестве переложения мощей.

Новый император утвердил распоряжение покойной об отпуске железа в Зачатьевский монастырь.

Только с восшествием на престол императрицы Екатерины II ремонт церкви был окончен, и Шлятер получил из Москвы от Адама Вас. Олсуфьева приказание ее от 14-го октября 1762 г. по первому зимнему пути привезти в Москву раку, под охраною конвоя в 12 человек солдат.

В Ростове все с нетерпением ожидали императрицу. Все было готово к великому торжеству.

Перенесение мощей состоялось в мае месяце 1763 года. Митрополита Арсения уже не было в Ростове. Его за смелый протест против секуляризации церковных имений подвергли суду, приговорили к расстрижению и, как простого монаха, сослали в Николаевский Корельский монастырь на берегу Белого моря.

Императрица все время ростовских празднеств была в отменно веселом настроении духа. Церемонией руководил митрополит Димитрий Сеченов, по ее указаниям. Из Ростова она пишет Панину: «завтра будет перенесение мощей св. Димитрия, а послезавтра поеду далее в путь; вчерашний день еще чудеса были, женщина исцелилась, а преосвященный Сеченов хочет запечатывать раку, дабы мощей не украли. Однако, я просила, дабы подлый народ не подумал, что мощи от меня скрылись, оставить их еще несколько время снаружи»⁷²³.

В воскресенье 25 мая 1653 года шли с крестным ходом из всех ростовских церквей в Яковлевский монастырь. В нем участвовали прибывшие архиереи: митрополит Новгородский Дмитрий Сеченов, Петербургский архиепископ Гавриил Кременицкий и архиепископ Крутицкий Амвросий Зертис–Каменский и множество духовенства. Шла с крестным ходом и государыня с знатнейшими персонами, только что выдвинувшимися на государственное поприще.

Лица высшего духовенства, вошедши в Зачатьевский храм, подняли мощи святителя Димитрия и вынесли их для обхождения с ними вокруг церкви.

Когда появились мощи из храма, царица поклонилась им до земли и присоединилась к архиереям, неся вместе с ними мощи вокруг всего храма. Внесли их в храм и положили в новую серебряную раку, поставленную на месте погребения Димитрия. После того совершена была Литургия с молебном новоявленному Чудотворцу. Торжество закончилось пушечной пальбою.

Так совершилось причтение церковью к лику святых митрополита Димитрия Ростовского.

Прославление его имело огромное значение для русского народа. Прославленный святитель Ростовский стал любимым наставником русского человека. Творения Димитрия читались с особенной любовью, представляя и до ныне неподражаемую по доступности духовную пищу. Сам он является, как образец в жизни и молитвенник за всех. Для церкви во время борьбы ее с расколом – это событие было необычайно важно. Оно было прямым поражением противников Церкви. Всю свою жизнь Угодник вразумлял ожесточенных раскольников, а теперь чудодейственная сила его мощей и нетленность его тела ясно указывали на правоту борца за православие и неразумное стояние старообрядцев за букву. Противники Церкви это чувствовали и, не имея средства против очевидной победы над ними, производили попытку уничтожить мощи святого Угодника.

Прославление Угодника, пользовавшегося расположением великого преобразователя России императора Петра Великого, указывало, напротив, новые пути для России, – что жизнь нашего отечества не в слепой привязанности к старине, но в разумной ревности к просвещению, которое одно только может осветить жизненные начала русского народа.

По всей России разносили богомольцы духовное утешение из древнего города Ростова, возбуждая сердца к прославлению имени нового Чудотворца святителя Димитрия.