[Вступление] к книге божественных гимнов преподобного отца нашего Симеона прп. Никиты Стифата

Перевод вступления прп. Никиты Стифата к «Гимнам» прп. Симеона Нового Богослова выполнен по новейшему критическому изданию А. Камбилиса¹, улучшенному по сравнению с более ранним изданием И. Кодера в серии «Христианские источники»². Первую полную публикацию греческого текста вступления (вместе с несколькими гимнами прп. Симеона) осуществил в 1917 г. иером. Пантелеимон (Успенский), преподаватель патрологии МДА, по копии Патмосской рукописи XIV в.³ в качестве приложения к выполненному им русскому переводу вступления и «Гимнов»⁴. Данное приложение, оставшееся вне поля зрения западных ученых, в настоящее время стало чрезвычайной библиографической редкостью, так как оно было издано в малом числе экземпляров и в отличие от русского перевода никогда не переиздавалось. Хотя русский перевод вступления⁵ был выполнен достаточно точно, его воспроизведение, даже с рядом уточнений, думается, не доставит исчерпывающего представления о подлиннике, поскольку в нем не в полной мере отражена присущая данному тексту стилистическая возвышенность и своеобразная пафосность, так же как и его лексическое своеобразие. Кроме того к исполнению нового перевода вступления обязывает также появление критического издания А. Камбилиса, опиравшегося на рукописи⁶, которые не были приняты во внимание ни иером. Пантелеимоном, ни в должной мере И. Кодером⁷.

Вступление к «Гимнам», сделанное Никитой Стифатом, имеет, как нам представляется, не только вспомогательное значение, но вполне может рассматриваться и как самостоятельное целое. По своему жанру оно тесно примыкает к группе так называемых агиографических сочинений Стифата, посвященных апологии его старца и духовного наставника, наряду с «Житием Симеона»⁸ и словом «Против порицателей святых»⁹ (которое в § 17 вступления не только упоминается, но и цитируется, см. ниже примеч. 166, 168). В единственном сохранившемся фрагменте из последнего сочинения, до сих пор остающемся неизданным, дается ценное хронологическое указание на то, что оно было написано вскоре после «окончания священных подвигов» (τέλος τῶν ἱερῶν ἀγώνων) прп. Симеона¹⁰, т. е. после его кончины († 1022/1037). Таким образом, предполагаемая датировка вступления как написанного после слова «Против порицателей святых» в качестве предисловия к первому посмертному изданию «Гимнов» прп. Симеона получает еще одно существенное подтверждение.

Основная идея вступления состояла в том, чтобы защитить прп. Симеона от нападок и обвинений. А. Камбилис, глубоко вникнувший в содержание этого сочинения, отмечает: «Речь идет о вещах, которые всему церковно-догматическому мышлению не только того времени должны были представляться крайне непонятными и сокровенными, если не еретическими. Таких, например, как боговидение и т. д. … И тот факт, что Никита посчитал необходимым, с одной стороны, говорить о высоте и глубине богословия и мистики Симеона, а с другой – о недостатке у него светского образования, вполне может указывать на то, что его наставника критиковали именно за это»¹¹. Противники прп. Симеона, которые, конечно, ни в коей мере не могут и не должны отождествляться с церковной полнотой, отличались чрезвычайно настороженным подходом к высоким проявлениям аскетико-мистической жизни в целом, о которой они могли судить только рационалистически, не имея достаточного собственного духовного опыта. Они были уверены, как писал Стифат в слове «Против порицателей святых», в том, что «никто из настоящего рода людей впредь не сможет взойти на высоту святости согласно древним святым»¹², за что самим прп. Симеоном были названы еретиками¹³. Тем не менее возникший конфликт благодаря продуманному посредничеству Стифата, который совмещал традиционные богословские воззрения с опытом аскезы и созерцания, не был столь неразрешимым, как могло бы показаться.

Далее А. Камбилис объясняет назначение обильного цитирования, к которому прибегает автор вступления: «В любом случае Никита, приводя многочисленные цитаты, искусно скрывает очевидные нападки против него (Симеона)… Собственно апологетическо-защитительный характер своего введения он не делает слишком явным»¹⁴. Но кого по преимуществу цитировал прп. Никита? Помимо Священного Писания Ветхого и Нового Завета¹⁵ практически единственным источником¹⁶, представляющим у него всю святоотеческую традицию, оказывается Ареопагитский корпус, приписывавшийся Дионисию Ареопагиту, а именно – трактат «О Божественных именах», который и цитируется им в большинстве случаев¹⁷. Выбор в пользу вышеуказанного трактата заставляет задуматься над тем, насколько Стифат соотносил ареопагитское учение о Божественных именах с содержанием «Гимнов» прп. Симеона. Цитировал ли он Ареопагитики лишь ради того, чтобы опереться на бесспорный и общепризнанный авторитет, или же он руководствовался более серьезными внутренними мотивами? Западные ученые, изучавшие наследие Стифата, как мы видим из их кратких комментариев, не задавшись целью глубже проанализировать содержание вступления, сопоставив его с текстом «Гимнов», более склонялись к констатации инородности его вступления самим «Гимнам» Нового Богослова. Так, например, И. Кодер писал, что «ареопагитские воззрения древнего издателя остаются элементом значительно более внешним, привнесенным, искусственно и насильственно сочетающимся с текстом, который подготавливался к публикации»¹⁸. Насколько правомочен данный подход, можно будет судить из анализа содержания вступления и после проведения ряда текстологических параллелей между вступлением и «Гимнами».

Вступление к «Гимнам» состоит из 18 параграфов. В трех вводных параграфах основная мысль заключается в том, что постичь богословие Симеона может лишь тот, кто обладает чистотой души, а для связанного миром и материей это не только невозможно, но и опасно.

Основной текст вступления можно было бы в достаточной мере условно разделить на три части. В первой из них (§ 4–9) в возвышенных тонах говорится о таинственном характере богословия Симеона. Он, подобно Дионисию Ареопагиту, претерпевал божественное исступление и именовал Бога различными божественными именами. Учение Симеона носит богооткровенный характер: он, хоть «совершенно не вкусил от словес внешнего знания», под которым скорее всего имеется в виду утонченное высшее образование, но был удостоен Богом «таинственного собеседования» (§ 7). После многочисленных цитат из Ветхого и Нового Завета эта часть завершается цитатой из Ареопагитик о причастности всех сущих Богу, именуемому здесь Благом, через озарение (§ 9).

Во второй части (§ 10–13) речь ведется о «Гимнах» Симеона, которые есть плод таинственного богообщения, созерцания и приобщения Божественному свету (§ 10) и благодати Духа (§ 11); в них воспевается Бог, постигаемый не столько катафатически, сколько апофатически (§ 12). Как таковые они сами являются величайшей святыней, их можно было бы сравнить с Евхаристией, которую священнослужитель преподает достойным, тем, кто причастен святости и совершенству (§ 13).

Отчетливое разделение на посвященных и непосвященных выражено также в § 14–17, условно входящих в состав третьей части. Здесь снова раскрывается литургическая формула «Святая святым», исключающая возможность постижения этих гимнов недостойными (§ 16). Далее утверждается святость души Симеона, вступившей в единение с Богом, святым по природе (§ 17). И, наконец, в заключение говорится о деятельном и словесном постижении Бога, возможном и для грешников в случае их исправления (§ 18).

При внимательном прочтении вступления нельзя не отметить, что в каждой из трех частей присутствует мысль о Боге, Который, оставаясь безымянным (§ 13), именуется различными именами из перечней, содержащихся в Ареопагитском корпусе. Сначала перечисляются 47 имен¹⁹, которыми, по мысли Стифата, воспевает Бога сам прп. Симеон (§ 4). Далее приводится список из 14 антропоморфных имен, относящихся к божественной Благости, эти имена приписываются уже не Симеону, а неким богословам (§ 6). В других случаях автор, цитируя Ареопагита, имеет в виду всю совокупность Божественных имен, к постижению которых приводит пение гимнов: «всякое, так сказать, священное песнословие богословов проясняет и при помощи гимнов приуготовляет божественные имена для благотворных исхождений Божественной природы» (§ 12). По-настоящему принимающий Бога освящает в своих членах Его имя (§ 18).

Теперь можно задаться вопросом, богословствует ли прп. Симеон в своих «Гимнах» о Божественных именах²⁰, и если да, то в какой степени он зависит от Ареопагита. Определенная зависимость прп. Симеона от Ареопагита в учении о Божественных именах была отмечена И. Перцелем²¹, который, однако, не занимался нахождением конкретных параллелей. В результате проведенного исследования выяснилось, что из 47 ареопагитских имен, приписываемых Симеону во вступлении, 18 имеют достаточно точные соответствия в «Гимнах» Симеона²², а для остальных можно найти более или менее близкие аналогии (см. ниже примечания к каждому имени). Иногда даже порядок имен совпадает, хотя прп. Симеон, как правило, избегает пространных перечней имен. Приведем один из немногочисленных примеров: во вступлении Симеон словами Дионисия воспевает Бога как «Вечного» и «Сущего»²³, а в «Гимнах» Бог именуется «вечно сущностно сущим» (ἀεὶ ὄντως ὄντα)²⁴.

При этом в «Гимнах» наличествует ряд имен, отсутствующих в Ареопагитиках, как, например, Смирение²⁵ и Кротость²⁶. Они выражают глубоко аскетический характер богословия Симеона, унаследованный в полной мере Стифатом, у которого в Сотнице 3, 11 перечень божественных имен завершается этими христианскими добродетелями: Премудрость, Слово, Святость, Совершенство, Смирение, Кротость²⁷.

Итак, прп. Никита цитировал Ареопагита не только в апологетических целях, но прежде всего исходя из внутреннего сходства и сродства между Ареопагитиками и «Гимнами» учителя (а он прекрасно знал текст «Гимнов», который ему пришлось подготавливать к первому рукописному изданию), которое было для него особенно очевидно в учении о Божественных именах. Или, иными словами, поэтическое наследие прп. Симеона воспринималось Стифатом как последовательное органичное продолжение и развитие богословских построений Ареопагитского корпуса, как своеобразная аскетико-мистическая «сумма богословия», в которой заново были воспеты неизменные и вечные таинственные Божественные имена.

* * *

1. Не всем, я полагаю, понятно и легко доступно чрезвычайно возвышенное и горнее, все то, что превыше воспринимаемого чувствами [смысла] написанных здесь слов: и высота богословия, и глубина их непосредственного ведения. Озаряемое божественными отблесками неприступного света, превысшее всякого человеческого разумения, оно [содержание «Гимнов«], чтобы быть постигнутым, нуждается в тех, у кого чувства души укрепились от здравости разума²⁸, у кого окрыленный ум возлетел высоко на веяньи Духа и кто полностью все свое помышление всецело и явственно устремил в небеса и погрузил в глубины Божии²⁹. Поэтому мне, справедливо испытывающему благоговение к учителю, показалось весьма своевременным, полезным и подходящим заранее предупредить желающих приникнуть к ним [его «Гимнам»] своим разумом, дабы некоторые из таковых через неопытное проникновение в глубины Духа³⁰ и из-за необученного божественным вещам расположения и помысла не нанесли себе вреда вместо пользы, а именно воспринимая дурно и неумело божественное и сверхчувственное.

2. Итак, надлежит иметь в виду, что решивший приникнуть к писаниям мужей богословов и влекомый на это любовью (ἔρωτι) к чтению, – прежде всего, соблюдая верность, должен убежать от мира и того, что в мире, всецело³¹, телом и духом, и от души возненавидеть грех, стремящийся к вещественному, и отрясти с себя сиюминутное наслаждение удовольствиями, и, следовательно, положить доброе основание на крепком камне веры³², благодаря деланию и исполнению заповедей Христовых, и благоискусно воздвигнуть на нем дом добродетелей, и совлечься ветхого, истлевающего в своих похотениях человека, и облечься в обновляемого во Христа³³, конечно, достигшего безупречности и через достойно воспринятое совершенство восшедшего в мужа совершенного, в меру возраста полноты Христовой³⁴. Еще же ему подобает наперед очиститься, просветиться и озариться Духом, и прежде воззреть на всю тварь чистым оком ума, заранее понять и распознать ее смыслы (λόγους) и движения, и оказаться вне ничтожества [всего] зримого, а именно превыше всякой плоти и чувства. И тогда-то, ясно отверзши уста³⁵, привлечь изо всех сил благодать Духа, а от нее – исполниться благим светом и с ясностью богословствовать соответственно священным отблескам, свыше возникшим в нем благодаря очищению, и, таким образом, приобретя столь ясный ум, приникнуть к тому, что здесь написано, а именно, к плоду трудов высочайшего и богословнейшего ума блаженнейшего и треблаженного отца Симеона.

3. Итак, все еще влекомый долу грудью своей и чревом³⁶, то есть своими земными мудрованиями и вещественными похотениями, опутанный оковами обманчивого мирского чувства³⁷, нечистый, со страшно поврежденными чувствами своего ума, да не дерзнет (заранее о том предупреждаем!) приступать к чтению здесь написанного, дабы, взирая гноящимися глазами на лучи солнца, он не был поражен слепотой и не погубил самого того слабого зрения очей. Ведь прежде надлежит очиститься от всякого недуга и гноя помыслов, и так вступить в беседу с солнцем и приблизиться к нему, чисто и пребеспредельно сияющему в беспредельности, – к тому ли, что чувственно для нас сияет, или к [Солнцу] правды³⁸ и к исходящим от него блистаниям смыслов и разумений. Ибо созерцать глубины Духа³⁹ – свойство лишь тех, кто, благодаря крайнему очищению, озаряется беспредельным светом Божиим и обретает всесияющий ум, а с ним вместе и всесияющую душу. Для прочих же полезно и более подобающе ударять себя в грудь и призывать милость свыше⁴⁰.

Так вот, всякий, кто может верно понять слова этого божественного отца и исследовать их глубину, должен разумно созерцать его исступление и обожение, – как он, словно будучи вне плоти и тела и всякого чувства⁴¹, Духом был восхищаем от земли на небеса и к Богу, и дивно удостаивался божественных откровений, и видел в себе действия Божественного Света, действующие боголепно⁴², и, охваченный пламенным влечением к Богу⁴³, как уязвленный Его любовию, Сего призывал и именовал разными божественными именованиями, подражая в этом великому Дионисию⁴⁴, и подобно ему и вместе с ним восхищаемый от земли. И точно так же, как и тот (Дионисий), испытывая воздействие Божественного Духа, сей обладающий возвышенным разумом муж (Симеон), подобно Дионисию блистательно воспел Бога «как Виновника всего во многих именах из всего обусловленного [Им]… как Благого⁴⁵, Доброго⁴⁶, Мудрого⁴⁷, Возлюбленного⁴⁸, Бога богов⁴⁹, Господа господей⁵⁰, «Святого святых»⁵¹, Вечного⁵², Сущего⁵³, Виновника веков⁵⁴, Подателя жизни⁵⁵, «Мудрость»⁵⁶, «Ум»⁵⁷, Слово⁵⁸, Знающего⁵⁹, Обладающего изначально всеми сокровищами всяческого знания⁶⁰, «Силу»⁶¹, Властителя⁶², Царя царствующих⁶³, Ветхого деньми⁶⁴, Нестареющего⁶⁵, Неизменного⁶⁶, «Спасение»⁶⁷, «Праведность»⁶⁸, Освящение⁶⁹, Искупление⁷⁰, Превосходящего всех величием⁷¹ и Находящегося в дуновении тонком⁷², Сущего в душах, и в телах, и в умах⁷³, и на небе, и на земле и одновременно и там и там Одного и Того же, Пребывающего в мире⁷⁴, рядом с миром, превыше мира⁷⁵, Пренебесного⁷⁶, Пресущественного⁷⁷, Солнце⁷⁸, Звезду⁷⁹, Огонь⁸⁰, Воду⁸¹, Дух⁸², Росу⁸³, Облако⁸⁴, Самоцвет (αὐτόλιθον)⁸⁵ и Камень⁸⁶, Все сущее – Ничто из сущего⁸⁷"⁸⁸.

5. Посему и сам великий в божественном Дионисий в сочинении «О Божественных именах», словно свидетельствуя об образе [мысли] и исступлении к Богу сего божественного отца, говорит следующее: «Таким образом, к Причине всяческих, пребывающей превыше всего, будут подходить и безымянность, и все имена сущих⁸⁹, дабы Она наверняка оказалась Царством⁹⁰ всяческих, и близ Нее пребывало все, находясь от Нее в зависимости, – как от причины, начала, предела, – и Оная, согласно речению, пребывала бы всем во всем⁹¹ и поистине воспевалась бы как основание всяческих»⁹². И немного далее [Дионисий прибавляет]: «И все сущее просто и неопределимым образом Она вобрала в Себя благодаря всесовершенным благам Ее единого и сущего причиною всех промысла, и от всего сущего Оная стройно воспевается и именуется»⁹³.

6. «И в самом деле, богословы не только эти божественные именования почитают, заимствованные из промыслительных действий, – полных, частичных или предполагаемых, – но и из некоторых божественных видений, просветивших таинников или пророков в священном храме или где-нибудь в другом месте. В соответствии с именами тех или иных причин или сил они именуют пресветлую и вышеименную Благость и относят к Оной образы и подобия человеческие⁹⁴, или огненные, или янтарные, воспевая Ее очи⁹⁵, уши⁹⁶, кудри⁹⁷, лица⁹⁸, руки⁹⁹, спину, крылья¹⁰⁰, плечи¹⁰¹, задняя¹⁰² и ноги¹⁰³, усваивая Ей венцы¹⁰⁴, престолы (θώκους)¹⁰⁵, кубки и чаши¹⁰⁶ и некоторые другие таинственные предметы»¹⁰⁷.

7. Ибо этот божественный [Симеон], достигнув крайнего очищения души, о чем уже написанное им вопиет громогласнее звучной трубы¹⁰⁸, удостоился и великих откровений и неизреченных созерцаний, и таинственного собеседования, и божественных глаголов, чудесным образом провозглашенных ему свыше, – короче говоря, апостольской благодати, и весь воспламенился¹⁰⁹ божественным огнем¹¹⁰. Посему, хотя он совершенно не вкусил от словес внешнего знания и не научился оным¹¹¹, но по свободному течению слов и по избытку и насыщенности мыслей – поднялся на высоту мудрости, превзойдя всякого ритора и мудреца, как истинный мудрец и искуснейший в вещах божественных богослов.

8. И неудивительно! Мудрость Божия проходит, согласно рекшему, и проникает сквозь все посредством чистоты, так как является дыханием силы Божией и чистым излиянием славы Вседержителя. Она одна, – говорит [Соломон], – но может все и, пребывая в себе самой, все обновляет, и переходя из рода в род в святые души, она приготовляет друзей Божиих и пророков; ибо Бог никого не любит, кроме живущего с мудростью¹¹². Посему и возжелавший словес мудрости неудержимо возлюбил ее красоту. И возлюбив, – по Соломону, – взыскал трудами любомудрия и подвижничества, и обрел ее¹¹³. И, обретя, молился со слезами неустанно и было дано ему разумение. Воззвал он с верою твердою и сошел на него дух мудрости¹¹⁴. По той причине в течение всей своей жизни он сохранял негасимым просто исходящее от нее сияние, через которое и сошли на него вместе все блага вечной жизни и неисчислимое богатство мудрости и ведения¹¹⁵. Беспопечительно и бесхитростно научившись от Бога неизреченному, он независтно сообщает об этом всем в своих писаниях и для духовной радости, и в то же время для пользы. [Симеон] не скрывает данный ему от Бога талант, как неблагодарный раб¹¹⁶, но, как верный управитель, из благодарности – по написанному – не зарывает богатство неоскудеваемой мудрости, которое он принял от Него. «Без хитрости я научился, – говорит [Соломон], – и без зависти преподаю, богатство ее не скрою«¹¹⁷.

9. И потому – сребро разжженное язык его¹¹⁸, и правды полна душа его¹¹⁹. Уста его, такие, какие только у истинного праведника, ведали высокая (ὑψηλά) гортань его источала благодати (χάριτας) и неизреченную мудрость Божию¹²⁰. А было это по причине поистине многого смиренномудрия и чистоты: »уста, – глаголет [Соломон], – смиренных будут поучаться в мудрости, и в сердце благом мужа мудрость, а в сердце неразумных не постигается»¹²¹. Ибо он, исполненный смиренномудрия, постоянно носил, по реченному, в поучении сердца Божию мудрость¹²², которая постигается теми, кто смирен сердцем, а совсем не безрассудными мудрецами мира [сего], – и воистину дыхание его¹²³ было всегда светом Божиим, который стал светильником¹²⁴ для разума его. И то, что мысленно созерцали его очи, подобно прорицанию, он изрекал и со знанием о том яснейшим образом писал, ведь сказано: «что увидели глаза твои, скажи"¹²⁵. И, изрекая это, он совершенно открыто воспевает в гимнах Божество, из сущих (постигаемое), как общее для всех сущих. Ибо «каждому из сущих Благо вовсе не непричастно, – как глаголет великий в божественном Дионисий, – но от Себя Самого, в уединенности, созидая пресущественный луч, благолепно является в соответствующих всему сущему озарениях, и возвышает разумные¹²⁶ умы, насколько возможно, священнолепно восходящих к Нему, до доступного созерцания Себя, приобщению и уподоблению Себе»¹²⁷.

10. Так-то, следуя во всем бывшим до него богословам, «он воспевает превосходящее ум и природу сокровенное Божества неисследимыми и священными благоговениями ума¹²⁸», – как говорит о мужах-богословах Дионисий, – а «неизреченное всецело почитая благоразумным молчанием», стал восходить к «озарившим его в священных» размышлениях «блистаниям». И, оттуда обильно озаряемый и просвещаемый, он благодаря им премирно запечатлел в себе их изображения для составления богоначальных и боголепных гимнов и священных славословий, дабы созерцать в надлежащей мере даруемые ему через них богоначальные светы и с любовью воспевать Подателя благ Господа как виновника всякого священного начала и светоявления¹²⁹.

11. Стало быть, это древний вид и плод первоисточной Мудрости. Ибо божественная благодать Духа, свыше через преизбыток очищения столь помогавшая древним и верным мужам, которые «издревле любомудрствовали в отеческом любомудрии»¹³⁰, побуждала их мысль к составлению исполненных любви и божественных гимнов¹³¹ и всяческих поэтических творений. Именно благодаря этому они чудесным образом оказывались для своих современников сочинителями песней, гимнов и божественных напевов. Однако не из-за обучения наукам и отличной выучки в произнесении речей они делали это мудро и привычно, но по причине любомудрия душевного нрава¹³², крайнего подвижничества и соблюдения основных добродетелей¹³³. Если кому-либо захочется (φίλον) удостовериться в сказанном мною по письменному документу, пусть он обратится к Филону (Φίλωνι) Иудею, а именно к его сочинению, надписанному приблизительно так: «О созерцательной жизни, или Об умоляющих», и тогда убедится отсюда в правоте нашего слова. Позаимствуем оттуда и мы некое краткое изречение для подтверждения сказанного, а именно следующее: «Так что стремлениями чистого ума, – он говорит, – они не только озирают высоты, но и слагают песни и гимны, посвященные Богу всевозможными размерами и напевами, по необходимости начертывая оные наиболее возвышенными [поэтическими] метрами»¹³⁴.

12. Итак, все то, что было богоглаголиво воспето этим отцом в божественных именах, «в это, – утверждает великий Дионисий, – посвящают божественные речения. И кто-то обнаружит, разумеется, трудолюбивой душой и чистою мыслью¹³⁵ исследуя божественные писания¹³⁶, что всякое, так сказать, священное песнословие богословов проясняет и при помощи гимнов приуготовляет божественные имена для благотворных исхождений Божественной природы»¹³⁷. Затем еще очевиднее подтверждая нашу речь, он [Дионисий] так ясно сам тотчас пишет дальше и утверждает: «Боговидные умы, насколько возможно, ангелоподражательно соединяются с таковыми (разумеется, с божественными ангельскими силами), ибо при прекращении всякого разумного действия, происходит именно такое соединение обоживаемых умов с пребожественным Светом. Они [боговидные умы] воспевают Его [пребожественный Свет] преимущественно через отъятие всего сущего, просвещенные Оным истинно и сверхъестественно, благодаря блаженнейшему единению с Ним, ибо Он есть Причина всех сущих, а Сам – ничто, будучи сверхсущностно изъят из всего»¹³⁸.

13. Итак, познав сей (Свет), божественный отец Симеон, как, несомненно, мудрый богослов, воспевал божественную сверхприродную природу и как безымянную, и как виновницу всякого именуемого имени¹³⁹, и богословствовал о ней как о находящейся надо всем безыменно¹⁴⁰. «Ныне же собрав из богословских учений¹⁴¹ то, что относится к настоящему сочинению, и пользуясь сказанным, словно неким правилом, вникая в него, оный (Симеон) достиг раскрытия умопостигаемых божественных имен». И ныне же¹⁴², «постигая богозрящим помыслом являющие Бога» отблески и «созерцания¹⁴³», он начал их пересказывать, «согласно божественному преданию» Апостола¹⁴⁴, «предлагая святая (ἅγια) святым», и щедро указал следующим за ним соразмерно с их способностями священно постигнутые им божественные видения, обязавшись им в этом, как первый – вторым и низшим¹⁴⁵, и по достоинству преподал священное тем, кто разумно и всеобъемлюще причастен священному совершенству. «Он избегал насмешек и глумления непосвященных, скорее же их самих, и если кто-то из людей таков, он освобождал от направленного против этого [Света] богоборчества»¹⁴⁶, так что, пока он находился и видимо присутствовал среди живых, не излагал этого многим. И в этом он повиновался великому Дионисию, писавшему к Тимофею следующее: «Смотри же, как бы не осмеять тебе Святое (ἅγια) Святых, но [напротив] окружить благоговением, и то, что относится к сокровенному Богу, почитать умными невидимыми знаниями, соблюдая его (Святое Святых) непричастным и неприкосновенным для непосвященных, и приобщая к нему приличествующим священному образом только священных из [числа] священных в соответствии со священным просвещением.

14. Так и есть, ибо как и нам, своим приверженцам¹⁴⁷, преподало богословие»¹⁴⁸, точно так и мы всё сие, как наученные им (Симеоном) и познавшие высоту, глубину и широту его мудрости¹⁴⁹, согласно сказанному и в настоящей речи, удаляем от совершенно грубых и непосвященных и хотим, чтобы оно было для них недоступным. То есть ясно раскрываем это лишь тем, кто имеет ушеса священно простертыми из тщания о поcтупках (τρόποι) и божественном разумении¹⁵⁰, и находится в [непосредственной] близости от святых как по своей жизни, так и по высшему ведению. Того же и божественный Павел желает, когда пишет Тимофею следующее: «сие передай верным людям, которые были бы способны и других научить"¹⁵¹.

15. Так вот, благодаря любомудренному деянию возбежав к созерцанию и верою взойдя в глубины богословских понятий, пусть обратят к ним поиски своей души, и оттуда, я это хорошо знаю, они пожнут пользу. А прочие, чей ум рассеян на многоразличные предметы¹⁵² и омрачен тьмою неведения, никогда не ведавшие, чем вообще являются деяние, созерцание и откровение божественных тайн, пусть удалятся от чтения того, что здесь написано. Ибо их мысль не в состоянии вместить возвышенные слова и откровения, а сами они, не способные воззреть на то, что превыше нас, привыкли попирать¹⁵³ и осквернять божественное¹⁵⁴.

16. Напротив, всякая душа, когда успешно достигает крайней чистоты, будучи бессмертной и разумной, божественною силою возвышается к ангельскому житию¹⁵⁵, согласно иерофанту¹⁵⁶ Дионисию, говорящему следующее: «Когда она (душа) вернется в себя, согласно круговому движению и единообразному собиранию (συνέλιξιν) своих умных сил от всего внешнего, Божественное Благоначалие дарует оной неподвижность (ἀπλανὲς)¹⁵⁷, как в некотором круге¹⁵⁸, и от многих внешних вещей возвращает ее и сначала в себе самой сосредотачивает, а уже после, когда та станет единообразной, соединяет оную [душу] с соединенными воедино ангельскими силами¹⁵⁹. Ибо ими, как добрыми проводниками (ведь души со всеми своими добротами следуют за священными и святыми умами) она возводится к Самому Благому Началу всех благ, и становится причастницей источающихся из Него озарений соответственно обретающемуся в ней очищению и, по мере сил, обильно приобщается дару Благовидного (Божества)»¹⁶⁰. Посему я полагаю несправедливым, чтобы возвышенные созерцания души оказались в опасности и исполненные любви богословские учения стали подвергаться сомнению, попав в ушеса, заткнутые завистью и неверием, или, лучше сказать, в души, плотно окутанные мраком неведения и попираемые мулами и ослами, или же драконами и змеями, – я имею в виду, нечистыми и губительными страстями. Ибо Святое недоступно всем тем, кто ведет собачий и свинский образ жизни¹⁶¹, им оно не дается, также как и прорицание, и (перед ними) не мечется словесный бисер¹⁶². А тем, которые благодаря крайней чистоте возводятся к равенству (πρὸς τὸ ἶσον)¹⁶³ святости, [святые предметы] становятся доступными, сопровождаясь неизреченным и божественным наслаждением, и как «светозарные светы»¹⁶⁴ и порождения божественного пламени подают (приводящие) к ним мудрость и возвышение¹⁶⁵.

17. Да будет так! Раз на толикую высоту была возведена поистине божественная и чистейшая душа нашего наставника (καθηγεμόνος), и удостоилась таких облистаний и таковой благодати рыбарей и апостолов, и достигла сверканием своего пламенного духа до самого Благого Начала всех, куда возводятся все души праведных, и стала причастницей Его щедрых озарений, о чем, несомненно, вопиют его творения и гимны божественной любви (οἱ ἔρωτες τῶν θείων ὕμνων), как может быть не свята та, которая срастворилась со Святым по природе¹⁶⁶ и с древними святыми, как со светом – свет, с огнем – огонь, с солнцем – луч, как вторые [светы] – с первыми и сущее в образах и знаках – с первообразами и истинами? Как не воспеть ту душу, которая, достойная гимнов и всякого рода похвал, [находится] уже выше таковых и превыше всякой земной и человеческой славы? Да падет зависть¹⁶⁷, всегда негодующая на добрых, и да будет воспет и прославлен достойный гимнов и всяческих похвал Симеон, как более пространно, используя священные изречения, изложили мы в слове «Против порицателей святых»¹⁶⁸! Ведь если сии откровения и гласы – не гласы Божии и не принадлежат обоженной душе [святого], ставшей вне всякого мирского чувства и всецело и совершенно святой, едва ли что другое из человеческих дел, совершаемых нами¹⁶⁹ со всяческим усердием, смогло бы оказаться приятным Богу и удостоиться людской похвалы, не имея славы и знаменитости, приобретаемых через высочайшую мудрость и познание¹⁷⁰ Бога.

18. Конечно, это¹⁷¹ (вступление) к проникнутым любовью бо

жественным гимнам учителя было предложено нами ради тех, кем владеют зависть к добру, неверие и незнание, дабы по первому порыву столкнувшись с ними¹⁷², те или стали когда-нибудь лучше, возвысившись над завистью и клеветой, и прославили бы, насколько возможно, того, кто делом, словом и созерцанием прославил Бога и освятил в своих членах Имя¹⁷³, Которое выше всякого имени¹⁷⁴, – или, как не вкусившие [божественных] благ и, по причине свойственной таким людям дебелости, совершенно не вмещая возвышенные созерцания, пусть они даже не прикасаются к написанным здесь [гимнам] и праздно не их исследуют.

Цитированная литература

Успенский 1917 – Божественные гимны преподобного Симеона Нового Богослова / Перевод с греческого с изображением св. отца, вступительной статьей, предисловием к гимнам ученика преп. Симеона Никиты Стифата и другими приложениями иеромонаха Пантелеимона (Успенского). СП: Типография И. И. Иванова, 1917 ([Нижний Новгород], Братство св. Александра Невского, 1989). 280 сс. + 68 + IX.

Darrouzès 1961 – Nicétas Stéthatos. Opuscules et lettres / Éd. J. Darrouzès. P., 1961 (SC 81).

Kambylis 1976 – Symeon Neos Theologos. Hymnen / Prolegomena, kritischer Text, Indices besorgt von A. Kambylis. Berlin-New York, 1976 (Supplementa Byzantina. Texte und Untersuchungen).

Koder 1969 – Syméon le Nouveau Théologien. Hymnes 1–15 / Introduction, text critique et notes par J. Koder, traduction par J. Paramelle. T. 1. P., 1969 (SC 156).

Φιλοκαλία. Т. 3. – Νικόδημος ὁ Ἁγιορείτης, Μακάριος Κορίνθεος. Φιλοκαλία τῶν ἱερῶν νηπτικῶν συνερανισθεῖσα παρὰ τῶν ἁγίων καὶ θεοφόρων πατέρων ἡμῶν· ἐν ᾗ διὰ τῆς κατὰ τὴν πρᾶξιν καὶ θεωρίαν ἠθικῆς φιλοσοφίας ὁ νοῦς καθαίρεται, φωτίζεται, καὶ τελειοῦται, καὶ εἰς ἣν προσετέθησαν τὰ τῆς ἐν Βενετίᾳ ἐκδόσεως ἐλλείποντα κεφάλαια τοῦ μακαρίου Πατριάρχου Καλλίστου. Ἐν Ἀθήναις, Ἐκδ. οἶκος Ἀστήρ, 1981.

Перевод, вступительная статья и примечания иеромонаха Дионисия (Шленова)