Эпитет свт. Николая θαυματουργός в византийской литературной традиции

В статье рассматривается история эпитета «Чудотворец» применительно к личности свт. Николая Мирликийского. Исследование всех упоминаний в греческой христианской литературе приводит к выводам об особом распространении этого эпитета во втором тысячелетии. История эпитета в первом тысячелетии характеризуется тем, что чудотворцем с IV в. христианские авторы именовали Христа Спасителя, а затем, и по аналогии с Ним, – избранных святых. Античный термин «чудосовершение» (θαυματοποήα) уступил более сильному по выразительности термину «чудотворение» (θαυ­ματουργία) в период христианской традиции. В конце статьи приводится вывод о том, что христоподражательные черты в литературном образе свт. Николая, раскрытом в поздневизантийской литературе, не случайны.

Ключевые слова: богословие, христология, византийская литература, свт. Николай Мирликийский, чудо, чудотворец, святые отцы, многоименность, исцеление.

Operator miraculorum unus solus est Deus,

a Quo descendit omnis operacio mirabilis.

Rogerus Baco¹

Свт. Николай – великий святой христианского Востока. В результате промыслительного действия Божия его мощи были перенесены в Бари (9 мая 1087 г.)², один из важнейших центров эллинизма на христианском Западе. Это произошло вскоре после печального разрыва Рима с Константинополем, определившего дальнейшие траектории развития христианской цивилизации.

В статье мы сосредоточимся на истории эпитета «Чудотворец», с которым свт. Николай стал широко известным в византийской литературе второго тысячелетия. В плюралистическом и многомерном современном мире, часто пытающемся в своём «рациональном» псевдоправдоискательстве отказаться от чуда и «принципа существования чуда» (как видно из известной сентенции Д. Юма³), но снова возвращающемся к нему, хотя бы через так называемую научную проблему «асимметрии времени»⁴, раскрытие образа свт. Николая как великого Чудотворца представляется важной и благотворной задачей.

Чудо – слово, получившее огромное распространение в античную эпоху. В различных лексиконах представлена палитра его основных значений: от явления, то есть того, что видится, в античности⁵, до реального сверхъестественного события в христианстве. Так, в лексиконе Анфима Газского мы встречаем: «Чудо – все, на что смотрим с удивлением и восхищением»⁶. Это слово происходит от глагола θεάομαι «созерцать»⁷, – того же самого, от которого некоторые христианские авторы производили слово «Бог» (Θεός)⁸. В эпоху так называемой поздней античности чудо стало приобретать все более священный, сакральный смысл и ассоциироваться с благодатными последствиями евангельской вести миру. В христианскую эпоху это слово «указывает на то, что оно [чудо] не подчиняется естественным законам, особенно в соотношении с чудесами/явлениями, совершенными Иисусом Христом»⁹.

С точки зрения современного религиоведения «чудо» является одним из обозначений более универсального явления prodigium (σημεΐον¹⁰, τέρας¹¹, πέλωρ¹²)¹³, особой способности видеть и понимать будущее. Латинский аналог греческого θαύμα monstrum или miraculum указывает на то, что чудо «необъяснимо для живущей природы, конечно человеческой»¹⁴.

В античности основным понятием, передававшим процесс «чудотворения», было слово θαυματοποιία, происходившее от особо распространённого выражения ποιέω θαύματα. Соответствующее ему прилагательное θαυματοποιός часто становилось характерным эпитетом того или иного выдающегося персонажа, например, целителя Аристея Проконнисского (VI в. до Р. Х.)¹⁵ или Аполлония Тианского (I в. по Р. Х.)¹⁶. Аналогичные по значению θαυματουργία и θαυματουργός были значительно более редкими словами¹⁷. В христианскую эпоху эти слова поменялись местами по частотности использования. «Чудосовершение» (θαυματοποιία) стало значительно более редким в использовании, тогда как «чудотворение» (θαυματουργία), наоборот, более частым. Такой взаимообмен достаточно легко объясним. С точки зрения носителя античной культуры и языческой традиции, «чудо» – это не столько реальное событие, сколько искусственный факт, не столько реальность, сколько механистическое изображение реальности¹⁸. По сути, чудо – это скорее театральное действо, хотя и сакральная его сторона присутствует в полной мере и была ещё у Гомера.

После воплощения Христа Спасителя мир огласила проповедь благовестия. «Чудеса» в результате спасительного воздействия Бога Слова на судьбы всего мира и отдельных людей становятся признаком Его Божественной природы, творящей то, что ей свойственно. Свт. Василий Великий оставил крылатое речение: «чудо богословия» ((τῆς θεολογίας τὸ θαῦμα)¹⁹, неоднократно цитировавшееся впоследствии²⁰.

Прежде всего под «чудом богословия» подразумеваются те чудеса, которые творил Христос Спаситель как Богочеловек, воспринявший страдательное человечество и соединивший его с непадательным и непогрешимым Божеством. По слову свт. Иоанна Златоустого, Христос «не прекращал чудотворить постоянно»²¹. «Божественная природа сияет чудесами, а человеческая подчиняется страданиям»²². Данная формула свт. Льва, папы Римского, на века определила то внутреннее отношение к самому высокому понятию о чуде, которое только и могло прийти в голову православным верующим. Образ Христа как чудотворца нашёл отражение и в христианском искусстве. Так, например, на 119 саркофаге Музея Pio Cristiano Иисус Христос, «молодой и безбородый, изображённый по типу Аполлона в традиции эллинизма, представлен творящим чудеса»²³.

В латинской христианской литературе термин θαυματουργός передавался как Thaumaturgus²⁴, mirabilium effector²⁵ или mirabilium operum effector²⁶, maximorum operator miraculorum²⁷ и effector miraculorum²⁸. Очевидно, что в латинском языке не нашлось единого термина для сложного греческого слова, перевод которого в составе словосочетания казался несколько искусственной калькой понятия.

В V-VI вв. произошло глубокое осмысление и утверждение почитания святых, идущих по пути подражания Христу: их жизнь начинает рассматриваться как проявление вечного чудотворения Спасителя²⁹. Чудеса святых – одно из древних харизматических дарований³⁰ – всё более описываются как естественное следствие их христоподражательной жизни. Святой Чудотворец Николай находится в ряду других святых угодников, которые в христианской традиции были названы чудотворцами. К ним относятся такие широко известные святые, как свт. Епифаний Кипрский³¹, cв. великомученик Димитрий³², свв. Косма и Дамиан³³, и менее известные, например, Айдан Линдисфарнский³⁴.

У свт. Николая есть ряд других важных эпитетов, которыми он был наделён, повторяя и в этом случае принцип многоимённости Христа Спасителя. Он именуется: «из Мир» или просто «Мирейским», «мироточивым», «чудотворцем» или «великим чудотворцем»³⁵, «святым», «божественным»³⁶, «известным»³⁷, «избавителем мира» (κοσμορύστης)³⁸, «святым служителем Христа»³⁹, «архииерархом» (άρχιεράρχης)⁴⁰, «горячим заступником» (θερμός άντιλήπτωρ)⁴¹, «вселенским предстателем» (οικου­μενικός προστάτης)⁴², «известным» (περιώνυμος)⁴³.

Эпитет «мироточивый» появился во втором тысячелетии в небольшом числе текстов в связи с упоминанием мощей, которые продолжали мироточить в базилике г. Бари. Наиболее распространённым оказывается эпитет «Чудотворец» – самый устойчивый и узнаваемый при характеристике святого. В византийской традиции, особенно II тысячелетия, он твёрдо закрепился за свт. Николаем. Только у прп. Феодора

Студита свт. Николай дважды назван «Чудосовершителем»⁴⁴ – это как дань античной языческой культуре, которая угасала и во времена прп. Феодора Студита уже не представляла никакой опасности.

Также в византийской традиции используется именно термин «чудотворение». Он неоднократно применяется при описании жития и чудес свт. Николая.

Самое главное чудо, через которое особенно прославился свт. Николай, – освобождение им трёх византийских военачальников, оклеветанных перед святым царём Константином и обречённых на казнь. Другие чудеса святого были по преимуществу проявлением человеколюбия – особой добродетели, которая в античной, а затем в византийской традиции считалась царской или императорской⁴⁵. Но именно во II тысячелетии слово «чудотворец» становится постоянным эпитетом свт. Николая.

Одним из авторов, особо прославившим свт. Николая, оказался кипрский «златоуст» конца XII – начала XIII в. прп. Неофит Затворник, который пять раз называет его «чудотворцем» в специальном похвальном слове⁴⁶ и один раз – в своих гомилиях⁴⁷. Ранее прп. Неофит, прп. Симеон Новый Богослов прилагают к свт. Николаю тот же эпитет⁴⁸. Позже – Нил Кавасила, который посвятил свт. Николаю, «мироточивому» и «чудотворцу», специальное слово⁴⁹.

Таблица частотности использования выражения «Николай Чудотворец» в греческой христианской литературе Византии

Из таблицы видно, что эпитет «чудотворец» по преимуществу используется в текстах II тысячелетия. В конце I тысячелетия эпитет используется только один раз в «Хронографии» Феофана Исповедника. Чаще всего этот эпитет встречается в богатой житийной традиции святителя, а также у прп. Неофита Затворника (шесть раз).

Но какова более древняя история данного термина? В античной литературе он используется дважды в качестве характеристики женщин, занимавшихся постановкой театральных или цирковых представлений⁵⁰. «Древние называли делающих такие (театральные эффекты) чудотворцами за отличное [театральное] зрелище»⁵¹. Данный смысл сохраняется и в эпоху средней Византии – в корпусе поэта Георгия Писидийского⁵².

В IV в. свт. Григорий Нисский написал «Житие святого Григория Чудотворца»⁵³, известного святого III в.⁵⁴, составившего, в свою очередь, благодарственную речь великому христианскому мыслителю Оригену. Появление в IV в., уже на христианской почве, эпитета «Чудотворец» как свойственного святым не случайно – он возникает в период максимального синтеза античной и библейской традиции в каппадокийской среде, под влиянием аллегорезы Оригена.

В том же IV в., несколькими десятилетиями ранее, Евсевий Кесарийский неоднократно использовал термин «чудотворный», описывая им по икономии силу действия в мире Христа Спасителя⁵⁵ и прилагая его к Единому Троичному Богу⁵⁶. Свт. Афанасий Александрийский пишет о чудесах Христа как об «удивительных и чудотворных силах»⁵⁷. Свт. Григорий Богослов также называет Христа «чудотворцем»⁵⁸.

Эпитет «Чудотворец» по отношению к святым появляется в подложных сочинениях святых IV-V вв., как, например, в сочинении, приписываемом свт. Иоанну Златоусту⁵⁹. В подлинных сочинениях того же святителя в основном подчёркивалась мысль о непрестанном чудотворении Христа Спасителя как Творца и Промыслителя мира⁶⁰. Христос – чудотворец не только по Божеству, но и по человечеству, как изъясняли более поздние эгзегеты⁶¹.

Процесс введения в жизнеописания святых термина «чудотворец» был постепенным и продолжался во второй половине I тысячелетия⁶². Прп. Феодор Студит сравнивал свт. Григория Чудотворца с солнцем, испускающим вечный свет:

«Воссияв житием как некое великое солнце,

Рассеиваешь ночь озлобления

И, чудотворя светом молитв,

Изгоняешь сонмы демонов, отче»⁶³.

Данное сравнение, сформулированное в коротком эпиграфическом тексте, подчёркивает особую роль примера Христа Спасителя, Незаходимого Солнца правды, в формировании образов, подражающих Ему святых. Для прп. Феодора Студита чудотворцы – это также один из церковных чинов, наряду с иерархами и пророками, пребывание в котором не спасает от наказания⁶⁴. Тот, кто сражается лично со своими страстями, может быть назван чудотворцем: «Каждый из нас чудотворит и изгоняет (помысел) блуда, уныния, гнева, злопамятства, клеветы, ропота и прочих страстей. Так вот, будьте чудотворцами, если желаете»⁶⁵.

Михаил Пселл традиционно прилагает указанный эпитет к свт. Григорию Чудотворцу⁶⁶, а о Христе Спасителе пишет как о «чудотворящем»⁶⁷. C VII в.⁶⁸ и далее святые Косма и Дамиан именовались не только бессребрениками, но и чудотворцами⁶⁹.

Другим великим чудотворцем, помимо свт. Григория Чудотворца, стал свт. Николай. Он, как чудотворец, отгоняет врагов⁷⁰ и, как «отец спасения», благодетельствует целым народам:

«О богоносная слава, отличный пастырь народов,

Николай, архиерей Мир Ликийских

И Бари, человеколюбче, чудотворче славный,

Даровавший тьму твоего благодеяния тьмам

Учеников и дев, моряков и купцов,

На земле и море, отец спасения»⁷¹.

Он больше всех других святых знаменит чудесами, за совершение которых ему воздаётся особая честь⁷². По описанию Никифора Каллиста Ксанфопула, в стихотворном изложении чудес свт. Николая, у него столько чудес, что их не вместит «мир с описаниями из книг»⁷³. Утверждение Никифора Ксанфопула является, по сути дела, скрытой, но достаточно узнаваемой аллюзией на окончание Евангелия от Иоанна, где говорится о деле Спасителя как невместимом для мира. Тем самым автор проводит почти прямую параллель между великим святым Чудотворцем Николаем и Спасителем Христом. Пример Чудотворца Николая доказывает существование чудес для тех, кто в них сомневается⁷⁴.

Прп. Неофит Затворник в «Праздничной книге» завершает своё слово, посвящённое свт. Николаю, строкой, похожей на акафистное пение: «Радуйся, отце святый Чудотворче Николае, источник чудес, сирых отец и вдов предстатель»⁷⁵.

В статье были приведены только избранные места с эпитетом «чудотворец» применительно к личности свт. Николая. Естественно, что при более детальном обращении к многочисленным текстам в честь Мирликийского святителя появится ряд новых коннотаций.

Однако и приведённых примеров достаточно, чтобы представить себе историю почитания свт. Николая, врача и чудотворца, которое стало нормативным во втором тысячелетии, когда свт. Николай промыслительно оказался хранителем и представителем не только Востока, но и Запада.

Античные источники

Athenaeus. Deipnosophistae // Athenaei Naucratitae Deipnosophistarum libri XV / hrsg. G. Kaibel. Leipzig: Teubner, 1–2:1887; 3:1890 (repr. 1–2:1965; 3:1966).

Heron. De automatis // Heronis Alexandrini Opera quae supersunt omnia / hrsg. W. Schmidt.

Leipzig: Teubner, 1899. Bd. 1. S. 338–452.

Homerus. Ilias // Homeri Ilias / ed. T.W. Allen. Oxford: Clarendon Press, 1931. Vol. 2.3.

Homerus. Odyssea // Homeri Odyssea / ed. P. von der Mühll. Basel: Helbing & Lichtenhahn, 1962.

Греческие христианские источники

Anthemius Gazaeus. Lexicon // Ἀνθίμου Γαζή Λεξικὸν ἑλληνικὸν πρὸς χρῆσιν τῶν περὶ τοὺς παλαιοὺς συγγραφεὶς ἐνασχολουμένων / ἐπιστασίᾳ… Σπυρίδωνος Βλαντή. Ἔκδοσις πρώτη. Ἐν Βενετίᾳ: Τύποις Μιχαὴλ Γλυκὺ τοῦ ἐξ Ἰωαννίνων, 1809–1816.

Athanasius Alexandrinus. Expositiones in Psalmos // PG. T. 27. Col. 60–545, 548–589.

Basilius Caesariensis. De fide // PG. T. 31. Col. 464–472.

Cyriacus Anconitanus. Epigramma // Zakythinos D. A. Poèmes inédits de Ciriaco d’Ancona // BZ. 1928. Bd. 28. S. 271–272.

Eusebius Caesariensis. Historia ecclesiastica // Eusèbe de Césarée. Histoire ecclésiastique / éd. G. Bardy. 3 vols. Paris: Cerf, 1:1952; 2:1955; 3:1958 (repr. 3:1967). (SC; Vol. 31, 41:55).

Eusebius Caesariensis. Demonstratio evangelica // Eusebius Werke: Die Demonstratio evangelica / hrsg. I. A. Heikel. Leipzig: Hinrichs, 1913. Bd. 6. (GCS; Bd. 23).

Georgius Pisides. De expeditione Persica // Giorgio di Pisidia. Poemi. I. Panegirici epici / ed. A. Pertusi. Ettal: Buch-Kunstverlag, 1959. P. 84–136. (Studia patristica et Byzantina; vol. 7).

Georgius Syceota. Vita sancti Theodori Syceotae // Vie de Théodore de Sykeôn. Vol. 1 / éd. A.-J. Festugière. Bruxelles: Société des Bollandistes, 1970. (Subsidia hagiographica; Vol. 48). P. 1–161.

Gregorius Acindynus. Epistulae // Letters of Gregory Akindynos / ed. A. Constantinides-Hero. Washington (D.C.): Dumbarton Oaks, 1983. (CFHB. Series Washingtonensis; Vol. 21).

Gregorius Nazianzenus. Carmina moralia // PG. T. 37. Col. 521–968.

Gregorius Nyssenus. Contra Eunomium // GregoriiNysseni Opera. Vol. 1.1, 2.2 / ed. W. Jaeger. Leiden: Brill, 1960.

Gregoius Nyssenus. De vita Gregorii Thaumaturgi // PG. T. 46. Col. 893–957.

Gregorius Thaumaturgus. In Origenem oratio panegyrica // Grégoire le Thaumaturge. Remerciement à Origène suivi de la lettre d’Origène à Grégoire / éd. H. Crouzel. Paris: Cerf, 1969. P. 94–182. (SС; Vol. 148).

Gregorius Thaumaturgus. Ad Tatianum de anima per capita disputatio [Sp.] // PG. T. 10. Col. 1137–1145.

Hesychius. Commentarius brevis // Supplementum Psalterii Bononiensis. Incerti auctoris explanatio Graeca / ed. V. Jagic. Vindobonae: Holzhausen, 1917.

Joannes Chrysostomus. Expositiones in Psalmos // PG. T. 55. Col. 39–498.

Joannes Chrysostomus. In epistulam i ad Corinthios (homiliae 1–44) // PG. T. 61. Col. 9–382.

Joannes Chrysostomus. In laudem conceptionis sancti Joannis Baptistae [Sp.] (fort. sub auctore Proclo) // PG. T. 50. Col. 787–792.

Joannes Damascenus. Sacra parallela (recensiones secundum alphabeti litteras dispositae, quae tres libros conflant) (fragmenta e cod. Vat. gr. 1236) // PG. T. 95. Col. 1040–1588; PG. T. 96. Col. 9–441.

Joannes Mauropus. Epigrammata // JoannisEuchaitorum Metropolitae quae in codice Vaticano Graeco 676 supersunt / hrsg. P. de Lagarde. Göttingen, 1882 (repr. 1979). (Abhandlungen der Historisch-Philologische Classe der Königlichen Gesellschaft der Wissenschaften zu Göttingen; Bd. 28). S. 1–51.

Michael Psellus. Orationes panegyricae // Michaelis Pselli orationes panegyricae / hrsg. G. T. Dennis. Stuttgart: Teubner, 1994.

Michael Psellus. Poemata // Michaelis Pselli poemata / hrsg. L. G. Westerink. Stuttgart: Teubner, 1992.

Neophytus Inclusus. Decem homiliae // Δέκα λόγοι περί τού Χριστού εντολών / εκδ. Ιωάννη Ε. Στεφανή //Αγίου Νεοφύτου τού Εγκλείστου Συγγράμματα / εκδ. N. Ζαχαρόπουλος, Δ. Γ Τσάμης, Κ. Οικονόμου, Ί Καραβιδόπουλος. Πάφος: Ιερά Βασιλική καί Σταυροπηγιακή Μονή Αγίου Νεοφύτου, 1996. Τ. 1. Σ. 35–212.

Neophytus Inclusus. Decem homiliae // Δέκα λόγοι περὶ τοῦ Χριστοῦ ἐντολῶν / ἔκδ. Ἰωάννη Ε. Στεφανή // Ἁγίου Νεοφύτου τοῦ Ἐγκλείστου Συγγράμματα / ἔκδ. Ν. Ζαχαρόπουλος, Δ. Γ. Τσάμης, Κ. Οἰκονόμου, Ἰ Καραβιδόπουλος. Πάφος: Ἱερὰ Βασιλικὴ καὶ Σταυροπηγιακὴ Μονὴ Ἁγίου Νεοφύτου, 1996. Τ. 1. Σ. 35–212.

Neophytus Inclusus. Orationes (e cod. Andrensi Ἁγίας 13) // Λόγοι ἐκ τοῦ κώδικος 13 τῆς Μονῆς Ἁγίας Ἄνδρου / ἔκδ. Κ. Ν. Κονσταντινίδης