Гибель предателя
В то время как связанный Спаситель стоит со своими обвинителями у языческой претории перед Понтием Пилатом, в храме и вне города происходит другое печальное событие. Это гибель Иуды.
С того несчастного часа, когда Иуда Искариотский посредством поцелуя предал Сына Божия и Сына Человеческого в Гефсиманском саду и отдал Его в руки Его врагов, с этих пор, говорю, предатель совершенно исчезает с наших глаз. Мы не знаем, вошел ли он вместе с первосвященниками и старейшинами в дом Каиафы, и все, что пришлось там Господу выстрадать, происходило на его глазах, или же он со своей нечистой совестью находился где-нибудь вдали и получал известия о всем, происходившем там, от входивших и выходивших. Но из сообщения евангелистов мы все-таки знаем то, что каким-то образом об осуждении Спасителя он узнал, и это известие наносит страшный удар и его сердцу, и его совести. С этих пор он увидел своими легкомысленными глазами как свою измену, так и ее последствия. Может быть, он надеялся, что Иисус одним словом из уст Своих и одним мановением Своей руки разрушит связывавшие Его оковы и, отнявши мужество у своих врагов, могущественно и торжественно оснует Свое царство, о котором Он так часто говорил. Но теперь Иуда видит, что в своих легкомысленных и безумных ожиданиях он жестоко обманулся. Сердце Иуды содрогнулось пред тяжелыми последствиями его несчастного предательства, и испуг его совести объял его со страшной силой. Поэтому евангелист и замечает, что «Иуда, предавший Его, увидев, что Он осужден, раскаявшись, возвратил тридцать сребреников первосвященникам и старейшинам, говоря: «Согрешил я, предав Кровь неповинную».
«Неповинная Кровь!» Таким признанием сын погибели своеобразно окончил свое апостольское служение. Но самому себе он этим, конечно, не принес никакой пользы. Равным образом это нисколько не коснулось и первосвященников со старейшинами. Но мы радуемся каждому из этих двух слов, произнесенных устами предателя. Святость Сына Божиего и Сына Человеческого едва ли когда-нибудь возвещалась так настойчиво и так торжественно прославлялась, как посредством свидетельства, которое этот несчастный человек, побуждаемый своею совестью, к своему осуждению произнес в Иерусалимском храме. Велика должна быть эта святость, коль скоро даже темная душа предателя не могла отказаться от ее признания и противостоять ее действию. Так, Сын Божий победил Своих врагов и так восторжествовала в Израиле святость Его, в ее глубочайшем смирении. «Таков и должен быть у нас Первосвященник: святой, непричастный злу, непорочный, отделенный от грешников и превознесенный превыше небес» (Евр. 7, 26). И слава Богу: мы имеем Его в Господе нашем Иисусе Христе. Это свидетельствует нам Евангелие на каждой своей странице, это же подтверждают и апостолы. Это должен подтвердить со страхом сердца и сам Иуда Искариотский и даже против своей воли должен прославить имя Иисуса пред друзьями и врагами.
Кажется, было бы очень желательно, если бы раскаяние, подобное раскаянию Иуды, приносилось людьми возможно чаще. По-видимому, мы находим в нем все, что принадлежит истинному раскаянию. Так, предатель сознает свой грех, сознает его тяжелые последствия, которые он навлек на себя своим преступлением. Он заявляет об этом в храме перед Богом и людьми. Он нисколько не старается извинить свой грех и уменьшить его тяжесть, но называет последний его собственным именем, как он и должен называться, когда говорит: «Я совершил преступление, предавши Кровь неповинную». Он не ссылается также и на своих соблазнителей, которые толкнули его на это злодеяние, и всю вину последнего он принимает на себя. Вместе с тем он старается и исправить то зло, которое он сделал, когда своим свидетельством восстанавливает честь им преданного и исстрадавшегося Учителя. Он возвращает назад те деньги крови, которые он получил за свое преступление, и с отвращением бросает их к ногам своих соблазнителей. Что должно и что еще можно сделать больше того, что сделал этот несчастный? И однако все это ему не помогает нисколько, и вина в крови Праведника как бы некоторое страшное бремя остается на его душе и совести. Он не получил прощения своего греха и уходит из храма на ужасную смерть и вечную погибель. Чем объяснить все это, мои дорогие? Не тем ли, что его вина была больше, чем милость Бога? О, нет! Когда наш грех велик, – говорит апостол, – у Бога благодати еще больше, и где наше преступление сильно, там благодать Божия еще сильнее. Или, может быть, это можно объяснить тем, что он был преступник? Но ведь висевший на кресте был тоже разбойник, и, тем не менее, он умер оправданным. Или, наконец, все это зависело от того, что Спаситель был предан? Но нельзя согласиться и с этим, так как после Иуды совершено преступлений тысячи и, однако, многие из тягчайших грешников получили прощение своей вины. Отречение Симона Петра было не менее важно, чем предательство Иуды, и, однако, первый опять возвратил себе милость Бога и сохранил за собою свое апостольское достоинство, а последний лишился всего навеки. Может быть, Иуда не получил прощения потому, что он наложил на себя свои руки и, выйдя из храма, удавился? Нет, причина его осуждения заключается не в этом. Если бы он жил еще в продолжение даже целого года и делал одну попытку за другою к своему исправлению, он во всяком случае погиб бы навеки.
Причина последнего обстоятельства заключается в том, что в покаянии Иуды не было веры, и это делало его покаяние ложным и бесполезным. Эта-то безнадежность и повергла его еще на другое тяжкое преступление – самоубийство. Первосвященники же и старейшины сжалиться над его несчастьем не желали. Между тем, сжалиться над ним они имели достаточно оснований. Они были люди, и он был человек, а люди должны обладать состраданием и помогать друг другу во всех случаях жизни. Как они, так и Иуда были израильтянами, следовательно, они были братьями по плоти и из милосердия и сострадания должны были иметь к нему любовь. Они были учителями и вождями народа Божия и в силу своего звания должны были взыскать и спасти заблудшую душу своего пасомого. Кроме того, они были его соблазнителями и потому должны были загладить свою вину пред ним и исправить тот вред, который они ему нанесли. Но эти люди не имели сердца по отношению к этому несчастному, когда ответили ему так жестоко и оскорбительно: «Что нам до этого? Смотри сам!» Для Иуды было большим несчастьем то, что он в своем отчаянном положении встретил такие бесчувственные сердца. Для него было несчастьем и большой ошибкой то, что он не показался на сострадательные глаза своего Учителя, которые с такою жалостью посмотрели на отрекшегося Петра, что он не бросил верующего взора на святой лик Того, Который из-за него теперь был увенчан терновым венцом, что он, наконец, не пошел с верою на Голгофу к кресту, чтобы там услышать прощение своей вины и найти мир, оправдание и вечную жизнь. Нет никакого сомнения в том, что Сын Человеческий, пришедший взыскать и спасти всех погибших, не ответил бы Своему предателю: «Что Мне до тебя? Смотри сам». Бесспорно, что Спаситель всех несчастных грешников, Который всех призывал к Себе, сжалился бы и над Своим несчастным, бывшим апостолом. Кровавый грех предателя милостью сострадательного Первосвященника стал бы белее снега. Да, несчастьем и ошибкой было то, что этот несчастный человек в труднейшие минуты своей жизни не мог более веровать и надеяться. Один древний отец церкви вполне правильно сказал по этому поводу, что «Иуда еще более заставил страдать Иисуса Христа, когда погиб сам, отчаявшись в (значении) Его крови». Поэтому-то все его раскаяния и исповедания ничего ему и не помогли. Поэтому-то его конец здесь, на земле, полный ужаса и отчаяния, доставил ему вечную погибель.
Но почему Иуда не уверовал? Вера начинается и зарождается от смирения, от сознания своей внутренней немощи и бедности. А у Иуды подобного сознания не было. Он, как истинный еврей, более надеялся на свою преданность, а не на милость Спасителя. Господь стучался в сердце Иуды много раз, чтобы зажечь в нем искру смирения. Но гордое сердце Иуды было глухо к этому призыву. Милостивую руку Спасителя, которая к нему так часто простиралась, он везде и всегда отталкивал. Он не желал уверовать и исправиться, хотя время для этого еще было, и предпочел в своем гордом ослеплении самоубийство истинному раскаянию пред Христом.
Сатана вошел в сердце Иуды, и Иуда, раб греха, ужасаемый бездной погибели, которая развернулась пред ним, Иуда, мучимый укорами совести, ищет спасения в смерти. Конец Иуды известен: он повесился.
Полнебосклона Заря пожаром обняла,
И горы дальнего Кедрона
Волнами блеска залила.
Проснулось солнце за холмами,
В конце сверкающих лучей.
Все ожило… шумит ветвями
Лес, гордый великан полей,
И в глубине его струями
Гремит серебряный ручей…
В лесу, где вечно мгла царит,
Куда заря не проникает,
Качаясь, мрачный труп висит;
Над ним безмолвно расстилает
Осина свой покров живой,
И изумрудною листвой
Его, как друга, обнимает.
Погиб Иуда… Он не снес
Огня глухих своих страданий,
Погиб без примиренных слез,
Без сожалений и желаний.