Путь до двора первосвященнического
Когда пророк Гад, обличив царя Давида в преступлении, предложил ему затем избрать в наказание себе или семь лет голода в его царстве, или три месяца преследования от врагов, или три дня моровой язвы в его стране, то Давид ответил: «Тяжело мне очень; но пусть впаду я в руки Господа, ибо велико милосердие Его; только бы в руки человеческие не впасть мне» (2Цар. 24, 14). Каждый из нас от всей души согласится и повторит за Давидом эти слова. Мне было бы ужасно, если бы и теперь, и в будущем веке меня с моими делами должны были испытывать и оценять близорукие сыны человеческие: для меня высочайшее и полнейшее утешение, что некогда меня с самой зари моей жизни судить будет милосердый и многомилостивый Первосвященник, испытующий и знающий глубины моего сердца. Мне было бы весьма страшно – и здесь, и там – подвергнуться суду человеческих уст, которые безжалостно, без всякого снисхождения осмеют и осудят всякую мою даже малую слабость, всякое незначительное преступление; но со всей радостью и полной надеждой я подклонюсь под слово моего Бога, которое «острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов» (Евр. 4, 12) и которое же вместе с тем своим небесным бальзамом утоляет и исцеляет им же нанесенные раны. Я никогда не согласился бы довериться человеческому сердцу, как бы оно ни казалось милостивым и ласковым, но это – мое упование и радость, что я всегда могу прибегнуть к отеческому сердцу моего Бога, к спасающему сердцу моего Христа, и укрыться под сенью крыл Его благодати. Я никогда не пожелал бы впасть в руки человеческие с их произволом; но это мое утешение и надежда, что надо мною владычествуют сильные и верные руки Господа и что спасительные руки Искупителя ведут меня и будут наставлять до самого моего конца.
«Пусть впаду я в руки Господа, ибо велико милосердие Его, только бы в руки человеческие не впасть мне». Кто чувствует и понимает это всем сердцем, тот тем с большей серьезностью и с более глубокой грустью будет внимать рас смотрению историй страданий Христа. В прошедший раз мы видели нашего Спасителя в Гефсиманском саду. Там Он предстоял пред судом Бога, возложившего на Него грехи всех грешников, – то тяжкое бремя, которое вызвало в Его душе глубокую тоску, повергло Его сердце в скорбь. Да, это были тяжелые и страшные минуты, пережитые Христом в темном саду. Но зато ведь там был и Ангел Господень, укреплявший и успокаивавший небесным утешением Его душу. Теперь же наш Искупитель идет на суд человеческий, поэтому и Его путь должен становиться все более и более тяжким и скорбным.
«Воины и тысяченачальник, и служители иудейские взяли Иисуса и связали Его». Такими словами изображает евангелист начало тяжкого и мрачного пути, какой теперь надлежало совершить Христу. Ему связали Его руки, Его святые руки, которые никогда не простирались на что-либо злое, но всегда расточали лишь одни исцеления и помощь, несли только одни благословения и благодеяния, связали руки, которые только что с обычным милосердием исцелили усекнутое ухо первосвященнического слуги. Подобно тому как некогда Исаак был связан и вознесен своим Отцом на костер для жертвоприношения, так точно должен быть связан и предан беззащитным во власть своих врагов Агнец Божий, которому предстояло теперь идти на заколение! В эти мрачные минуты Он должен был на Самом Себе выстрадать и испытать сказанное Им впоследствии ап. Петру: «Истинно, истинно говорю тебе: когда ты был молод, то препоясывался сам и ходил, куда хотел; а когда состаришься, то прострешь руки твои, и другой препояшет тебя, и поведет, куда не хочешь» (Ин. 21, 18). Так, со связанными руками Он проходит тяжелый и темный путь от Гефсимании до двора первосвященника. Стража ведет Христа из сада в долину Иосафата и затем чрез мрачный поток Кедрон. Потом по крутой и неудобной тропинке они поднялись к городу, прошли по улицам Иерусалима и стали восходить на храмовую гору в 800 ф. высоты. И сам по себе этот путь был уже в высшей степени тяжелым и трудным. Но для Христа он должен быть тем более тяжелым, что Ему приходилось совершать его во тьме ночи. Еще более тяжким и скорбным он должен быть для Господа, так как Он шел со связанными руками. Тяжесть пути должна была, наконец, возрасти от печальных воспоминаний, которые теснились в Его душе при виде окружающих предметов. В высшей степени вероятно, как думают многие толковники, что Христа вели чрез те же самые ворота, в которые Он лишь за несколько дней пред этим совершил Свой царский вход в Иерусалим. Тогда путь Его был устлан пальмовыми ветвями. Тогда встречавший и сопровождавший Его народ восклицал в радостном воодушевлении: «Осанна Сыну Давидову! Благословен грядущий во имя Господне! Осанна в вышних!» А теперь чрез те же самые ворота ослепленные сыны того же самого народа ведут Его плененным и связанным на убиение. Все это должно было увеличивать и тяжесть, и скорбь его шествия. Сюда же следует присоединить и то общество, с каким Он вынужден был идти. Все Его ученики, пораженные и испуганные, рассеялись: даже самый Петр, недавно еще похвалившийся своей готовностью идти с Господом в темницу и на смерть, теперь совсем забыл свои смелые обещания и оставил своего возлюбленного Господа и Учителя. Никто из Его учеников и друзей не сопровождал Его: лишь одна грубая и готовая на всякое насилие толпа врагов вела Святого Израилева по Его пути. Надо полагать, что при этом не было недостатка ни в насмешках, ни в язвительных поношениях, ни в грубой брани и ругательствах. И тогда уже Христос слышал некоторые угрозы и претерпел известную долю побоев. Мрак ночи, связанные руки, печальные воспоминания и свита из одних нахальных врагов – все сложилось для того, чтобы путь Господа от Гефсиманского сада до двора первосвященнического сделать для Него страшно тяжким и скорбным.
Наконец, в дополнение к этому следует припомнить еще и цель настоящего шествия Христа. «Отвели Его сперва к Анне», – так сообщает евангелист. Анна раньше был первосвященником, а затем был лишен своей должности римлянами. Но, по всей вероятности, он состоял председателем синедриона и так как вместе с этим он приходился тестем действительному первосвященнику Каиафе, то он имел громаднейшее влияние не только в Иерусалиме, но и во всем иудейском народе. Вследствие этого ему хотели оказать честь и доставить удовольствие, когда представили пред ним Агнца Божия прежде других, чтобы дать его глазам радость – насладиться уже давно столь страстно желаемым зрелищем. Анна был необыкновенно хитрым и способным на всякую жестокость человеком, который состарился и поседел в грехе и всякой мерзости. Можно поэтому думать, с каким скрытым ликованием он торжествовал в тот вечер по поводу предстоящего захвата Христа, с каким страстным напряжением он дожидался этого зрелища до поздней ночи! С другой же стороны, можно представить себе и глубокую скорбь Спасителя, когда Он должен был, Святой и Безгрешный, предстать пред седым грешником и со Своими узами служить предметом наслаждения для его глаз. От Анны пошли затем к Каиафе, который, вероятно, со своим тестем жил под одной и той же кровлей, в одном и том же дворце. Каиафа был холодный и умный саддукей, который своими убеждениями и поведением позорил священный сан, каким он был облечен. Можно поэтому подумать о глубокой скорби и святом отвращении Христа, когда Он предстал пред судейским седалищем этого лицемерного нечестивца, от которого ему следовало затем услышать и Свой приговор.
Конечно, иным сынам человеческим приходится совершать на земле тяжелый и скорбный путь. Аврааму, понятно, было в высшей степени горько идти из Вирсавии в землю и к горе Мориа, чтобы там по повелению Божию принести в жертву своего единственного сына Исаака, которого он всей душой любил. Весьма тяжко было и Иакову оставить отца, мать, дом и родину и бежать в далекую чужую сторону от преследования своего огорченного брата. Весьма скорбным был и путь Давида, когда он босой и с непокрытой головой, с плачем, при слезах своего народа поднимался на Масличную гору и бежал от своего восставшего сына, искавшего его царства и венца. Тяжел был и путь пророка Илии, когда за его ревность о славе Господа Бога язычница царица искала его смерти и когда, удалившись в пустыню, усталый, изнемогший, он просил Бога: «Довольно уже, Господи; возьми душу мою, ибо я не лучше отцов моих» (3Цар. 19, 4). И сами мы в этой «юдоли печали» прошли немало тяжких и скорбных путей. И наша тропинка тогда окутывалась ночным мраком, наши руки были в узах, мы должны были уступать тому, чтобы нас препоясывали и веди, куда нам не хотелось. Наши очи были полны горячих и горьких слез, наши уста испускали воздыхания и жалобы и наше сердце было исполнено страха и уныния. Братья и сестры! Может быть, некоторые из нас лишь несколько дней тому назад закончили этот путь, а может быть, – некоторые в сию минуту – на этом пути, не зная, куда он их приведет и как он окончится. Но что все эти наши, даже тягчайшие и скорбнейшие, пути в сравнении с тем путем, какой пришлось в ту ночь совершить Христу от Гефсимании до двора первосвященнического!