Глава 3

«Я и Отец – одно» (Ин. 10: 30): явление Сына Божия в мир и отвержение его миром (по 3–11 главам Евангелия от Иоанна)

Когда речь шла о Прологе этого Евангелия, мы отметили, что в его первых восемнадцати стихах представлены основные евангельские свидетельства о Христе и эти темы Пролога присутствуют во всех последующих главах четвертого Евангелия. Это наблюдение позволяет нам не только разобрать содержание каждой главы в отдельности, но и дает основу для рассмотрения всех бесед Евангелия от Иоанна во взаимосвязи.

Первая обширная беседа, которую приводит ап. Иоанн, – это беседа с Никодимом – неким начальником иудейским, человеком книжным и влиятельным. Никодим приходит к Христу, будучи наслышан о необычных делах Христа или став свидетелем каких-то чудес. Приходит он ночью, не решившись проявить свой интерес и тягу к Христу при свидетелях.

Свт. Иоанн Златоуст, приступая к толкованию третьей главы Евангелия от Иоанна, дает такую характеристику Никодиму: «Никодим был благорасположен к Христу, но не столько, сколько следовало, и не с надлежащей мыслью о Нем: он был еще подвержен иудейским слабостям. Потому он и приходит ночью, боясь сделать это днем. Никодим еще долу вращается; еще человеческое понятие имеет о Христе и говорит о Нем как о пророке, не предполагая в Нем ничего особенного по знамениям». Никодим начинает «с мысли еще еретической, когда говорит, что Иисус совершает Свои дела при постороннем содействии»: «Равви! мы знаем, что Ты учитель, пришедший от Бога; ибо таких чудес, какие Ты творишь, никто не может творить, если не будет с ним Бог» (Ин. 3: 2)²⁶³. Господь не обличил Никодима в трусости и в лукавстве, не укорил в том, что он, таясь, пришел к Нему ночью. Вместо этого Христос помог столь робко выраженным начаткам веры укрепиться, поступив по сказанному пророком: «Он трости надломленной не переломит и льна курящегося не угасит» (Ис. 42: 3).

Далее Христос Сам задает тему беседы с Никодимом – условия вхождения в Царство Небесное (в Евангелии от Иоанна термин «Царство Небесное» упоминается всего два раза, и оба раза в беседе с Никодимом; далее в беседах Христа в изложении этого Евангелия звучит понятие «жизнь вечная», что является синонимом Царства Небесного).

Первое указанное Спасителем условие – рождение «свыше» или «рождение от воды и Духа», без чего войти в Царство невозможно (Ин. 3: 3, 5). Под рождением от воды и Духа подразумевается крещение. Это рождение от Бога, о котором говорит Пролог: «А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими, которые ни от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились» (Ин. 1: 12–13).

Никодим – ученый человек, знающий закон и обычаи, но его поведение в продолжение этой беседы кажется по меньшей мере странным – он очевидным образом шокирован этим разговором о рождении для Царства. Чтобы его понять, подумаем, а как, собственно, представляли себе иудеи вхождение в Царство Мессии.

Главная «техническая характеристика», требуемая для вхождения в Царство, – причастность избранному народу. Искажая смысл обетования, данного Аврааму о семени, «в котором благословятся все народы земли» (Быт. 22: 18), которое относится к Христу, иудеи считали себя таким благословенным семенем Авраама и с формальным признаком происхождения по плоти связывали свои упования. Вспомните, что св. Иоанн Предтеча, проповедуя покаяние, призвал иудеев не заблуждаться на этот счет: «И не думайте говорить в себе: “отец у нас Авраам”, ибо говорю вам, что Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму» (Мф. 3: 9). Кроме того, жизненная программа любого иудея – дожить до Царства Мессии, которое будет вечным. Умирая, он надеется, что его дети доживут до Царства Мессии и тем самым оправдают, приобщат к Царству, понимаемом как вечное материальное благополучие, все предыдущие поколения родственников. Поэтому так страшно остаться бездетным; закон ужичества служил тому, чтобы ничье «имя не изгладилось во Израиле» (Втор. 25: 5–6).

Слова Христа о духовном рождении как единственном пути стяжания Царства подразумевают, что нельзя спастись формальной принадлежностью к народу или наличием детей. Господь говорит о неудобном пути спасения, о чем говорили и поздние пророки: каждый несет личную ответственность за вечную жизнь и за свой вход в Царство Божие, и этот вход есть «рождение свыше» в Таинстве. Ум Никодима изнемогает перед этим учением, так что он пытается спрятаться за детской наивностью: «Никодим говорит Ему: как может человек родиться, будучи стар? неужели может он в другой раз войти в утробу матери своей и родиться?» (Ин. 3: 4) – и заслуживает укор Христа: «Ты – учитель Израилев, и этого ли не знаешь?» (Ин. 3: 10). Смущение Никодима понятно: понять слова Христа означает принять их, а принять – значит принципиально изменить свою жизнь. Но упрек Спасителя показывает, что Никодим должен был понять, о чем ему говорится.

Вторым условием вхождения в Царство в этой беседе названа вера в Сына Божия. Никодим приходит к Иисусу как к человеку, Господь говорит о Себе как о Сыне Божием. При этом прикровенно, с отсылкой к книге Чисел и образу медного змея, говорится о Сыне как о Мессии страдающем и возносимом на крест: «Как Моисей вознес змию в пустыне, так должно вознесену быть Сыну Человеческому, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин. 3: 14–15). Вера, как и необходимость нового рождения, не связана с представлениями о земном благополучии – верить нужно в Распятого.

Отметим, что Господь, говоря о медном змее как о прообразе Его спасительных страданий, связывает события ветхозаветной истории и новозаветной, показывает достоинство и значение книг Ветхого Завета. Для нас после истории грехопадения и проклятия диавола именно с ним ассоциируется образ змея. Почему здесь Господь к Себе самому относит образ змеи? «Сличи, пожалуй, образ с истиною. Там подобие змия, имеющее вид змия, но не имеющее яда: так и здесь Господь – Человек, но – свободный от яда греха, пришедший в подобии плоти греха, то есть в подобии плоти, подлежащей греху, но Сам не есть плоть греха. Тогда – взирающие избегали телесной смерти, а мы – избегаем духовной. Тогда повешенный исцелял от ужаления змей, а ныне – Христос исцеляет язвы от дракона мысленного»²⁶⁴. «Через страдания, коих змей не мог испытывать по природе своей, было указано, что на Кресте пострадает Тот, Кто по Своей природе не умирает»²⁶⁵. Таким образом, сравнение со змием построено на подобии: медный змей как подобие змеи настоящей, а Господь пришел «в подобии плоти греховной» (Рим. 8: 3).

На протяжении всего служения Христова мысль о Мессии Страдающем внушала отторжение Его ученикам, она совсем не вязалась со сложившимися представлениями иудеев о Мессии. Но, часто говоря об этом, Господь приводил учеников к мысли о добровольности Его страданий. В беседе с Никодимом также дается объяснение, почему Мессия умрет. «Распятие совершилось не по немощи Распятого и не потому, что восторжествовали над Ним иудеи, а потому, что возлюбил Бог мир»²⁶⁶. «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин. 3: 16). Эта одна фраза уже целое Евангелие и учение об Искуплении всего человеческого рода – не только иудеев, но и язычников. Господь возлюбил мир, а не один богоизбранный народ, и жизнь вечную получит всякий верующий, а не потомок Авраама по плоти.

Мессия пришел именно для спасения всех людей, а не для суда: «Ибо не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был чрез Него» (Ин. 3: 17) (ср.: «И если кто услышит Мои слова и не поверит, Я не сужу его, ибо Я пришел не судить мир, но спасти мир» – Ин. 12: 47). Но суд все равно совершается. Господь возвращается к начальной теме беседы с Никодимом – о личной ответственности человека: «Верующий в Него не судится, а неверующий уже осужден, потому что не уверовал во имя Единородного Сына Божия» (Ин. 3: 18). Суд Божий неминуем, но он будет в конце веков, как окончательное осуждение грешников, как «процедура», выявляющая правду. До этого суд над неверием совершается самим неверием. Как это? «Суд же состоит в том, что свет пришел в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы; ибо всякий, делающий злое, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличились дела его, потому что они злы, а поступающий по правде идет к свету, дабы явны были дела его, потому что они в Боге соделаны» (Ин. 3: 19–21). Приход Христа в мир, как и действия Бога до Боговоплощения, вызвали разделение среди людей на верующих и не принимающих Его; выбор людей и есть суд.

Чем завершается эта беседа, не сказано, но Никодим еще дважды упоминается в Евангелии в ситуациях, говорящих за себя: когда при других членах Синедриона он защищает Христа (Ин. 7: 50–51²⁶⁷) и когда открыто участвует в погребении позорно Распятого (Ин. 19: 39).

Не так много в Евангелиях приведено бесед Христа с женщинами, но и среди этих бесед встреча с самарянкой выделяется, так как собеседница не только женщина (а беседовать с женщинами еврейские законоучители считали делом весьма недостойным), но и иноплеменница. Самаряне – мерзость для иудеев, и если иудеи хотели кого-то грубо оскорбить, то могли назвать самарянином (см.: Ин. 8: 48). Наконец, самарянка сменила шестерых мужей и живет в блуде.

Но, сравнивая эту встречу с беседой Господа с Никодимом, мы видим очевидный контраст – первый, знаток закона и правил благочестия, боится верно понять Христа, вторая же, будучи иноверной и грешницей, открыта для благовестия. В Евангелии немного случаев, когда описывается вера неиудеев: случай с исцелением дочери хананеянки (язычницы), исцеление слуги сотника (язычника), этот разговор с самарянкой, исповедание сотника Лонгина у Креста. Первые три случая имеют общую черту – глубокое смирение этих людей, открывшее дорогу вере, противопоставляемой неверию иудеев: «Благопослушание самарян служит изобличением жестокосердия иудеев, и бесчеловечие их (иудеев) раскрывается в кротости тех (самарян)»²⁶⁸. Свт. Кирилл Александрийский отмечает еще один момент: «Опять поражаются ученики Спасителя Его кротости и изумляются Его смиренному поведению, ибо Он не страшится, подобно некоторым неумеренным ревнителям благочестия, разговора с женщиной, но на всех простирает Свое человеколюбие и самым делом показует, что один есть Творец всего, определяющий жизнь чрез веру не одним мужчинам, но привлекающий к ней и женский пол»²⁶⁹.

Господь, направляясь в Галилею, проходит через Самарию. Близ города Сихарь, утрудившись от пути, Он сел отдохнуть у колодца; было около шестого часа. Библейский шестой час – это двенадцать часов по-нашему времени, то есть полдень, самое пекло. В это время иудеи старались быть дома и не выходить на улицу. Отсутствие других женщин у колодца – места, более чем удобного для общения, – это подтверждает. Очевидно, что самарянка, стыдясь и избегая общего осуждения и презрения, нарочно пришла к колодцу в заранее исключающее присутствие там других людей время – и нашла там Христа²⁷⁰.

Это евангельское повествование обнаруживает перед нами удивительную силу слова, с которым Господь обращается к самарянке и которое оказало такое стремительное воздействие, что спустя короткое время уже не только она, но и весь город вышел ко Христу, и они просят, чтобы Он остался с ними, и исповедуют Ему свою веру, хотя – в этом опять-таки поразительное отличие от иудеев – Господь не творил там чудес. Он только заронил семя слова, и оно тотчас принесло свой плод.

Из содержания беседы видно, что самарянка знает местные предания (что колодец и город Сихарь связаны с именем патриарха Иакова); ждет прихода Мессии (Ин. 4: 25²⁷¹), ее, как и весь самарянский народ, волнует вопрос, бывший предметом противоречия между иудеями и самарянами: иудеи считали, что Иерусалим – единственное место для общественного почитания Бога, и храм здесь был построен по воле Божией²⁷², самаряне же, основываясь на указанном в Пятикнижии²⁷³ значении находившейся на их территории горы Гаризим²⁷⁴, считали эту гору местом богопочтения.

Христос в ответе на вопрос говорит самарянке, что на настоящий момент истинным – не по месту, но по духу – является почитание Бога иудеями и именно от них придет спасение миру (то есть в еврейском народе родится Искупитель). Но в то же время наступает новый порядок жизни, когда люди будут поклоняться Богу как Отцу и сыновний характер почитания Бога освободит их от всех временных, местных и национальных ограничений, это поклонение будет в «духе и истине» – соответственно существу и свойствам Божиим (Ин. 4: 21–24).

В силу того что Священное Писание самарян было ограничено Пятикнижием Моисея, основной образ беседы – живая вода²⁷⁵, которую Христос обещает дать этой женщине, не вызывает у нее никаких ассоциаций, очевидных для иудея: в Книге пророка Иеремии Господь дважды называет Себя источником живой воды (Иер. 2: 13; 17: 13²⁷⁶); подобным образом и псалмопевец говорит: «Боже… у Тебя источник жизни» (Пс. 35: 10). Выражение «живая вода» для самарянки не более чем синоним проточной или просто чистой, живительной воды. Когда Господь говорит самарянке: «Тот, кто будет пить воду, которую Я дам ему, не будет жаждать вовек; но вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную» (Ин. 4: 14), она не понимает таинственного, духовного смысла этих слов и связывает с ними только одну надежду – больше не приходить на этот колодец, чтобы более не терпеть позор, не ходить сюда каждый день по полуденной жаре, таясь и скрываясь от всех: «Женщина говорит Ему: господин! дай мне этой воды, чтобы мне не иметь жажды и не приходить сюда черпать» (Ин. 4: 15).

В продолжение разговора отношение самарянки к Христу меняется. Для нее Он поначалу только иудей, ведущий Себя довольно странно – заговорил с женщиной, и притом иноплеменницей; затем господин, Которого она сопоставляет с праотцем Иаковом, выкопавшим их колодец; затем после мягкого обличения в грехе блуда – пророк и под конец беседы – Мессия. Удивляет, как быстро происходит преображение этой души. Несмотря на долгое время пребывания в тяжком грехе, у этой женщины оставался в душе стыд. Она могла бы после обличения отринуть Христа ради дальнейшего пребывания в грехе, но она желает исправиться и, обращаясь к Христу как к пророку, переступает через свой грех и принимает помощь Божию. Сам Христос открывается этой женщине в разговоре как Бог (Ин. 4: 10²⁷⁷), Сын Божий (Ин. 4: 21, 23²⁷⁸) и, наконец, как Мессия (Ин. 4: 25–26²⁷⁹) – это единственный случай такого прямого Самосвидетельства в Евангелии.

Когда самарянка возращается в город, то говорит очень осторожно: «Пойдите, посмотрите Человека, Который сказал мне все, что я сделала: не Он ли Христос?» (Ин. 4: 29–30). В этом опасливом свидетельстве и общенародном признании своего греха видно не сомнение (ведь она уже точно знает, что Он Христос), а смиренное осознание своего недостоинства, опасение, что от нее такой, от грешницы, люди не воспримут благую весть. «Заметь, как искусно она вела речь к самарянам. Не говорит тотчас же, что нашла Христа, и не с самого начала дает им сообщение об Иисусе: по справедливости она и не была достойна этого, так как превышала меру подобающих ей слов, зная притом, что слушателям небезызвестно ее поведение. Поэтому она подготовляет их чудом и, поразив удивительным, подготовляет путь к вере»²⁸⁰.

Евангельский фрагмент Ин. 5: 1–4 всем хорошо известен как евангельское чтение на водосвятных молебнах. Он указывает на обстановку, в которой было совершено чудо: место действия – Иерусалим, одна из иерусалимских купален, в которой совершалось время от времени чудо, – некое «возмущение воды» ангелом Божиим, то есть сообщение Богом через ангела этой воде благодати и целебной силы.

В Галилее Господь исцелял всех («и приводили к Нему всех немощных, одержимых различными болезнями и припадками, и бесноватых, и лунатиков, и расслабленных, и Он исцелял их» – Мф. 4: 24), здесь же среди множества болящих и надеющихся на исцеление Христос выбирает одного. Почему? Нельзя сказать, что это чудо совершено по вере, поскольку исцеленный не знал, Кто его исцелил (см.: Ин. 5: 13), и не имел надежды получить исцеление где бы то ни было, кроме как в купели. Известно, что этот парализованный человек пролежал у купели без малого сорок лет. Тридцать восемь лет болезни можно назвать символом предельного наказания человека в земной жизни: тридцать восемь, то есть почти сорок, лет болезни вызывают яркую ассоциацию с сорока годами хождения евреев по пустыне (из них тридцать восемь лет были собственно годами наказания, именно столько лет прошло с момента, когда народ отказался завоевывать Землю обетованную, до времени, когда это завоевание смогло наконец начаться).

Христос задал больному вопрос, который в той ситуации мог показаться странным или даже насмешливо-жестоким: «Хочешь ли быть здоров?» Свт. Иоанн Златоуст замечает, что «естественная» реакция на этот вопрос могла быть резкой и обиженной, что-то вроде: «А разве не видно?!..» Но расслабленный отвечает не так: «Ей, Господи, только не имею человека…» Среди множества окружающих его людей за столько лет не нашлось ни одного сочувствующего, ни одного готового помочь. Но что удивительно, это не озлобило расслабленного, и этот его кроткий ответ объясняет, почему Господь подошел именно к нему. Господь знал о продолжительности вынесенного больным испытания и видел духовное состояние этого человека. Веры в расслабленном еще не было, но была подходящая для нее почва: «А вот на кого Я призрю: на смиренного и сокрушенного духом и на трепещущего пред словом Моим» (Ис. 66: 2). Вопрос Христа был нужен не столько расслабленному, сколько ученикам Христа, обнаружив им дивное смирение этого больного человека. После этого Господь словом исцелил этого больного.

Немаловажно, и евангелист это отмечает, что исцеление было совершено в субботу. Суббота, то есть день покоя, в Ветхом Завете была прообразом Царства Божия, прообразом будущего века, где будет совершенный покой от греха и страстей (см. у ап. Павла: «Посему для народа Божия еще остается субботство» – Евр. 4: 9). Приобщиться к покою Царства на земле можно только через Христа, по вере («А входим в покой мы уверовавшие…» – Евр. 4: 3). Совершив чудо, Христос исцелил не только тело человека, но и душу. На это указывает продолжение истории с исцелением расслабленного: через какое-то время после совершения чуда Христос нашел его в храме и указал на связь перенесенной болезни и некоего греха, а также предупредил, что возвращение на путь греха повлечет тягчайшее наказание (Ин. 5: 14). Что имеется в виду? Предупреждение о большем наказании – это напоминание о бесконечном адском мучении нераскаянных грешников²⁸¹.

Но Господь в субботу не только исцелил, Он прямо повелел расслабленному нарушить субботний покой: «Встань, возьми постель твою и ходи» (Ин. 5: 8). Этим Господь явно провоцировал как иудеев, так и конкретно этого расслабленного определиться в своем отношении к Врачу. Как мы видим, больной обнаружил послушание Тому, Кто сделал дело Божие, а вместе с этим и правильное понимание Закона: «Ходить повелевает Тот, Кто оказался и Подателем здоровья. Разве Имеющий боголепную силу может советовать то, что не угодно Богу?»²⁸² Бог ожидает послушания Своей воле. Но у иудеев ход мысли был другим. Вместо подобной благоразумной рассудительности в отношении к Христу и Закону они сперва придирчиво обвинили в нарушении Закона того, кто только что оправился от продолжительной болезни («И неразумно повелевают ему лежать, как будто в необходимости болеть заключается честь субботы»²⁸³), а затем и самого Христа. Характерно, что когда иудеи делают исцеленному замечание, что ему не должно носить одра в день субботний, он уверенно защищает свое поведение: «Кто меня исцелил, Тот мне сказал: возьми постель твою и ходи» (Ин. 5: 11). Но иудеев чудо не интересует, они ищут не Врача, но нарушителя субботы: «Кто Тот Человек, Который сказал тебе: возьми постель твою и ходи?» (Ин. 5: 12).

После того как Иисус нашел исцеленного и предупредил об опасности возвращения к греху, «человек сей пошел и объявил Иудеям, что исцеливший его есть Иисус» (Ин. 5: 15). Это наводит на мысль, что расслабленный не вынес обличения, пошел к иудеям и донес на Христа. Но эта версия не находит сочувствия ни в святоотеческих толкованиях, ни основания в самом Писании. Свт. Иоанн Златоуст оговаривает и категорически отвергает эту мысль. Действительно, все подробности этой истории, сохраненные ап. Иоанном, отрицают эту версию: и кроткое поведение больного до исцеления, терпением приготовившего душу к вере, и послушание его незнакомому Целителю, и благодарное пребывание в храме после исцеления (хотя некоторые, так долго лишенные каких-либо удовольствий, направили бы обретенные жизненные силы совсем в другом направлении), и, наконец, признательность его Христу, проявившаяся в словах, сказанных иудеям. Он указал на Христа не как на нарушителя субботы, но как на Врача: «Исцеливший меня есть Иисус», а не так: «Вот тот плохой человек, который заставил меня нарушить субботу». В его свидетельстве перед иудеями о Том, Кто его исцелил, нет и тени доноса, но естественное (и, безусловно, наивное в данном случае) желание неофита – человека только что уверовавшего, узнавшего Христа – поделиться своим знанием с другими: «Указывает иудеям на Иисуса не для того, чтобы они, по нечестию своему, дерзнули сделать Ему какое зло, но для того, чтобы и они, если пожелают получать исцеления, знали досточудного Врача»²⁸⁴. Вина ли исцеленного в жестокосердии иудеев? В любом случае с оценками стоит быть осторожнее, поскольку это конкретная личность, с которой нам предстоит в конце концов увидеться.

Когда Христос узнал, что иудеи ищут Его как нарушителя Божией заповеди о субботе, Он пояснил Свое право «нарушать» субботу, сказав: «Отец Мой доныне делает, и Я делаю»²⁸⁵ (Ин. 5: 17). После этих слов у иудеев появляется уже два повода гнать Христа и искать Его смерти: нарушение субботы и богохульство. Дальнейшая речь Христа напоминает защиту человека на суде: Христос обосновывает Свою правоту и в этом обосновании опирается на некоторые свидетельства. Усугубляет впечатление от беседы как некоторого судебного процесса наличие среди слушателей членов Синедриона, верховного судилища иудеев²⁸⁶.

Характерная черта этой беседы – уничижительность речи Христовой. Господь говорит о Своем равенстве с Отцом в самоуничижительных выражениях, и делает это по снисхождению, чтобы не раздражать нетерпимых слушателей и расположить их внимать Его словам. Как говорит свт. Иоанн Златоуст, «если бы Он все говорил о Себе сообразно с Собственным божественным достоинством, то они не принимали бы слов Его, так как и за немногие подобные выражения гнали Его и часто хотели побить камнями»²⁸⁷. Впрочем, подчеркиваемая в беседе полная зависимость Иисуса от Отца (например: «Истинно говорю вам: Сын ничего не может творить Сам от Себя, если не увидит Отца творящего: ибо что творит Он, то и Сын творит также» (Ин. 5: 19)²⁸⁸) на самом деле не унижает Сына, но только показывает равенство между Ним и Отцом. Сын не может творить ничего противного Отцу, ничего несообразного Его воле – очевидно, что это здесь «не может отнюдь не означает бессилия, а означает силу, и силу неизреченную»²⁸⁹.

Беседу можно разделить на три тематические части: в первой Господь объясняет, в чем проявляется Его равенство Отцу, во второй – указывает свидетелей Своего равенства Отцу, в третьей – обличает иудеев в неверии.

Говоря о равенстве Отцу (Ин. 5: 19–30), Христос обозначает некоторые категории, в которых оно проявляется: суд, воскрешение, вечная жизнь – понятия, вызывающие живой интерес у слушателей всех времен. «Для чего же Он так часто касается этих предметов, то есть суда, жизни и воскресения? Потому, что это больше всего может подействовать и на самого несговорчивого слушателя. Кто убежден, что воскреснет и даст тогда отчет во грехах своих, тот, хотя бы и не видел никакого другого знамения, по одному этому убеждению скоро обратится и постарается умилостивить Судию своего»²⁹⁰. В слова Христа о равенстве Отцу вложен призыв к ответственному религиозному выбору – надо поверить в Сына, посланного Отцом, ставшего Сыном человеческим (Ин. 5: 27) и в воплощении получившего от Отца власть даровать верующим в Него жизнь вечную. Без веры в Посланного Отцом жизнь вечную (= Царство Божие) не получить. Если в беседе с Никодимом Господь говорил, что Он пришел не для суда, но для спасения мира, здесь Он говорит о Своей власти совершать суд. Противоречия тут нет, но есть различие в двух явлениях Христа. Первое явление Бога в мир вызывает разделение людей на верующих и неверующих, при этом неверие есть самоосуждение человека, а вера, то есть принятие Христа и Его слов людьми, которые до этого были духовно мертвы, есть приобщение к жизни вечной: «Истинно, истинно говорю вам: наступает время, и настало уже, когда мертвые услышат глас Сына Божия и, услышав, оживут. Ибо, как Отец имеет жизнь в Самом Себе, так и Сыну дал иметь жизнь в Самом Себе» (Ин. 5: 25–26). Второе Пришествие Христово, которое, в отличие от первого, будет Пришествием во славе, связано со всеобщим воскресением людей и Судом, который представляется Христом как разделение праведников и грешников: «Не дивитесь сему; ибо наступает время, в которое все, находящиеся в гробах, услышат глас Сына Божия; и изыдут творившие добро в воскресение жизни, а делавшие зло – в воскресение осуждения» (Ин. 5: 28–29). Разделение произойдет сразу: воскреснут все, но для одних это воскресение станет воскресением жизни, для других – воскресением осуждения.

Христос знает, что иудеи Его словам не поверят, поэтому следующую часть беседы начинает словами, будто взятыми из уст иудеев: «Если Я свидетельствую Сам о Себе, то свидетельство Мое не есть истинно» (Ин. 5: 31). Неверно было бы считать эти слова мнением Самого Христа. В связи с этим стихом полезный совет дает свт. Иоанн Златоуст: «Много внимательности нужно нам иметь или лучше – благодати Божией, чтобы не останавливаться на одних словах; потому и еретики заблуждаются, что не обращают внимания ни на цель говорящего, ни на свойства слушателей. Эти слова Он сказал не вопреки достоинству Своему, а приспособительно к мнению иудеев»²⁹¹. Иудеи обосновывали свое недоверие Христу ветхозаветным законом и требовали, чтобы кто-то подтвердил Его правоту. Необходимость в привлечении свидетелей для оправдания или, наоборот, обвинения кого-то объясняется законными нормами: «Недостаточно одного свидетеля против кого-либо в какой-нибудь вине и в каком-нибудь преступлении и в каком-нибудь грехе, которым он согрешит: при словах двух свидетелей или при словах трех свидетелей состоится дело» (Втор. 19: 15, а также: Втор. 17: 6). В одной из последующих бесед на празднике Кущей Господь скажет: «А и в законе вашем написано, что двух человек свидетельство истинно» (Ин. 8: 17). Озвучивание Христом мнения иудеев обнаруживает своего рода «двойной стандарт» их отношения к Нему, да и к закону: когда они приходили к Иоанну Крестителю, то готовы были удовлетвориться его самосвидетельством: «Кто же ты? чтобы нам дать ответ пославшим нас: что ты скажешь о себе самом?» (Ин. 1: 22), от Христа же самосвидетельства не принимают, а точнее – не хотят принимать. Это различие в подходах показывает, что причина неверия заключена в них – в их отрицании Христа, а не во Христе: «Но вы не хотите прийти ко Мне, чтобы иметь жизнь» (Ин. 5: 40).

Господь говорит, что у Него есть свидетели, удостоверяющие Его равенство Отцу: это Иоанн Креститель (Ин. 5: 33–35), это дела Христовы – чудеса (Ин. 5: 37) и, наконец, это Писание (Ин. 5: 37–39). Но за всеми этими свидетелями стоит один – Сам Отец, свидетельствующий о Сыне: Отец послал Крестителя²⁹², Отец дал Сыну творить чудеса, Отец дал иудеям Писание, предвозвестившее приход Христа. «И пославший Меня Отец Сам засвидетельствовал о Мне» (Ин. 5: 37). Именно об Отце как свидетеле Иисус говорил и немного раньше: «Есть другой, свидетельствующий о Мне; и Я знаю, что истинно то свидетельство, которым он свидетельствует о Мне» (Ин. 5: 32).

В заключение беседы Христос обличает иудеев в неверии и указывает, что мешает им принять Его как Сына Божия: отсутствие любви к Богу, несоблюдение слова Божия (заповедей), незнание Писаний, недоверие Моисею и Писанию и любовь к земной славе, то есть тщеславие (см.: Ин. 5: 37–38, 42, 44–47). Заведомое нежелание иудеев иметь что-то общее с истиной, скрываемое за формальной верностью Закону, обнаруживается вполне, когда Истина приближается к ним лично. Обличением Господь возвращает иудеев к мысли о суде: засвидетельствовав Свою власть судить, Христос дает понять, что власть еще не действие: Он может их судить, но пока не судит.

Беседа о Хлебе небесном содержит догматическое основание учения Церкви о Евхаристии. В этой беседе Господь говорит о двух условиях спасения: первое – это вера в Него как Сына Божия (Ин. 6: 25–47), об этом Господь говорил и Никодиму, второе – евхаристическое общение (Ин. 6: 48–65).

Повод к беседе дало чудо насыщения пяти тысяч человек пятью хлебами. Бывшие свидетелями чуда «сказали: это истинно Тот Пророк, Которому должно прийти в мир» (Ин. 6: 14) и решают сделать Иисуса царем. Толпа, признавшая Иисуса Христа пророком, хотела «хлеба и зрелищ» и удобного царя, который бы им эти потребности обеспечил. Но когда они находят Христа в Капернауме после Его таинственного исчезновения и слышат от Него слова о вере как истинном деле Божием, за которое нужно взяться каждому желающему спастись, они задают неожиданный вопрос: «Какое дашь нам знамение?» Только что они были свидетелями и участниками чуда, почему теперь они ведут себя так, будто чудо не принято ими за чудо, и требуют других свидетельств? Они сразу поняли, что Христос хочет от них чего-то взамен, и, когда Он сказал о вере в Него, они сразу начинают искать себе оправдания. Их вопрос отражает понижение достоинства Иисуса в их глазах: только что они готовы были признать Его Мессией-Царем, теперь, когда Он беседу перевел на духовные вопросы, просят Его подтвердить Свое право учить их и Свой статус хотя бы как пророка. Какое же знамение они просят у Христа? Им хочется увидеть что-то, что доказало бы равенство Иисуса, например, Моисею. Тот факт, что Моисей в этот момент для них ассоциировался не с чем иным, как с чудом манны небесной, обнаруживает, что плотской их ум по-прежнему вращался вокруг еды. Ветхозаветная история знает гораздо более впечатляющие чудеса, творимые всесильной десницей Божией, но они вспоминают именно манну и желают именно ее; влечет их к Христу даже не желание знамений, а чревоугодие.

Господь не дает просимое знамение, потому что знамение только что было – чудо над хлебами. Но, отвечая иудеям, показывает, что просимая ими манна была прообразом Его Самого и что Он дает верующим в Него больше, чем имели их отцы в Ветхом Завете. Чудо с манной (которое совершено Богом, а не Моисеем – Ин. 6: 32) имело локальный характер (оно не перешло в Землю обетованную, манна появлялась только в пустыне), манна не сообщала дар вечной жизни, но только поддерживала земное существование (Ин. 6: 49), и, наконец, истинный Хлеб небесный – это Сам Христос (Ин. 6: 33, 35, 38). В отличие от манны, истинный Хлеб, сошедший с небес, избавляет от духовной смерти (Ин. 6: 50) и дает вечную жизнь верующим (Ин. 6: 51), приобщение к Царству происходит уже на земле (Ин. 6: 54). Вкушение Хлеба небесного есть соединение со Христом (Ин. 6: 52), приобщение человека к спасительным плодам страданий Христовых: «Хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира» (Ин. 6: 51), залог воскрешения в последний день (Ин. 6: 54, ср.: Ин. 5: 24, 29). Как и в беседе о равенстве Отца и Сына, Господь говорит, что воскресение мертвых будет всеобщим, но для верующих это будет воскресение в жизнь, а для грешников – воскресение для осуждения на вечные муки.

Веру Господь называет даром Отца (Ин. 6: 37–39, 44–45; ср.: Мф. 16: 17). Но слова: «Никто не может прийти ко Мне, если не привлечет его Отец, пославший Меня» (Ин. 6: 44, а также параллели в Ин. 6: 37, 65) – не оправдывают неверие иудеев и не означают, что дело спасения человека зависит исключительно от привлечения Отцом, а ответственность за отвержение Сына Божия лежит не на человеке, а на Боге, Который, видимо, кого-то просто не привлек. Бог «просвещает всякого человека, приходящего в мир» (Ин. 1: 9), Отец всех призывает, Бог всех учит, но не все отзываются на этот призыв и не все учатся. Свт. Иоанн Златоуст пишет: «Веровать в Меня – дело немаловажное, и для того нужны не умствования человеческие, но откровение свыше и душа, с благодарностью принимающая откровение»²⁹³. Если человек хочет, он все от Бога получает.

Как и в беседе с Никодимом, Господь, беседуя о Хлебе небесном, сталкивается с недоумением иудеев (см.: Ин. 6: 34, 52). В отличие от самарянки, которая, беседуя со Спасителем, все более Его узнавала, пока, наконец, не признала Мессией, иудеи под конец беседы о Хлебе небесном уже не видят во Христе ни царя, ни пророка, а только провинциала Иисуса, сына плотника Иосифа из глухого галилейского угла, говорящего сперва странные вещи (Ин. 6: 41–42²⁹⁴), а потом и опасные – когда Он призывает вкушать Его плоть. Иудеям режут слух слова, что другого пути для спасения нет, кроме как приобщаться Плоти Христовой, а при этом Господь запрещает понимать эти слова небуквально, акцентируя как истинность этой Пищи, так и реальность Ее вкушения (Ин. 6: 55). Иудеи понимают, что эти слова категорически противоречат ветхозаветному запрету на вкушение крови, поэтому даже многие из учеников Христа отошли от Него после этой беседы. Смущение было вызвано как идеей вкушения плоти, так и претензией Христа на равенство Богу, потому что запрет относительно крови был дан Ною Самим Богом.

Но как показательно, что слова Христа производят разное впечатление: одни смущаются и уходят, а другие еще более прилепляются к Нему. Двенадцать апостолов на вопрос Христа, не хотят ли и они уйти, отвечают в лице Петра: «Симон Петр отвечал Ему: Господи! к кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни: и мы уверовали и познали, что Ты Христос, Сын Бога живаго» (Ин. 6: 68–69). Безусловно, апостолы тоже знали ветхозаветный запрет на вкушение крови²⁹⁵, но удивление не оттолкнуло их от Спасителя, даже наоборот: для них Его слова – «глаголы вечной жизни». Это означает, что причиной соблазна были не слова Христа о вкушении Плоти, а духовное устроение самих слушателей, Кто для них Христос. Апостолы уже приняли Христа как Сына Божия, поэтому не смущаются, а для тех, кто видит в Иисусе сына Иосифа из Назарета, соблазн неизбежен.

Видя смущение даже и некоторых из учеников, Господь продолжал настаивать на буквальном понимании вкушения Плоти, как бы усугубляя недоумение еще более высоким учением: «Иисус, зная Сам в Себе, что ученики Его ропщут на то, сказал им: это ли соблазняет вас? Что ж, если увидите Сына Человеческого восходящего [туда], где был прежде?» (Ин. 6: 61–62), то есть говорит о Своем Вознесении. Приведенные слова Христа направлены не на усугубление соблазна, а на снятие его: когда слушающий перестает видеть во Христе только человека, он не может смутиться даже таким таинственным учением, какое было предложено в беседе о Хлебе небесном. Иудеи не могли понять Христа, пока видели в Нем сына Иосифа, поэтому Господь нарочно еще раз говорит о Своем небесном происхождении и о будущем Вознесении как возвращении к Отцу.

Свт. Иоанн Златоуст, объясняя известное выражение, заключающее беседу: «Дух животворит, плоть не пользует нимало» (Ин. 6: 63), говорит: «Это значит: что говорится обо Мне, тому должно внимать духовно; а кто внимает чувственно, тот ничего не приобретает и не получает никакой пользы. Сомневаться же в том, что Он сошел с неба, и думать, что Он – сын Иосифа, и спрашивать: како может нам дати плоть свою ясти? – было делом плотского слушания, между тем как все следовало понимать таинственно и духовно. Сказав “плоть”, разумел не плотские предметы, но плотское слушание. “Плоть не пользует ничтоже” – это Он сказал не о своей плоти, – отнюдь нет, – но о тех, которые Его слова понимают чувственно. Ведь кто не ест Его плоти и пьет Его крови, не имеет жизни в себе: как же плоть ничего не пользует, когда без нее невозможно жить?..»²⁹⁶

В конце, обращаясь к слушателям, Иисус Христос говорит: «Но есть из вас некоторые неверующие» (Ин. 6: 64) и далее евангелист поясняет: «Ибо Иисус от начала знал, кто суть неверующие и кто предаст Его» (Ин. 6: 64). Словами от начала евангелист указал на добровольность жертвы Христа и Его незлобие.

Праздник Кущей был одним из великих иудейских праздников, когда каждый благочестивый иудей обязан был прийти в Иерусалим для поклонения. Иудейский историк Иосиф Флавий характеризует праздник Кущей как «выдающийся и свято чтимый у евреев»²⁹⁷. Такое почтение праздника Кущей, также как и праздников Пасхи и Пятидесятницы, связано с событиями Исхода, который стал актом усыновления Израиля Богу.

Праздник отмечался торжественно, радостно и необычно: в это время иудеи вспоминали, как их отцы жили в пустыне, убежав из земли рабства. Для того чтобы вполне войти в атмосферу праздника, иудеи все это время жили в палатках (кущах) – на улицах, на крышах домов устанавливались кущи, вокруг Иерусалима разбивался огромный палаточный городок. Жить на протяжении праздника Кущей в палатках иудеям повелел Сам Господь, заповедовав через Моисея: «И сказал Господь Моисею, говоря: скажи сынам Израилевым: с пятнадцатого дня того же седьмого месяца праздник кущей, семь дней Господу; в первый день священное собрание, никакой работы не работайте; в течение семи дней приносите жертву Господу; в восьмой день священное собрание да будет у вас <…> В кущах живите семь дней; всякий туземец Израильтянин должен жить в кущах, чтобы знали роды ваши, что в кущах Я поселил сынов Израилевых, когда вывел их из земли Египетской» (Лев. 23: 34–36, 42–43). Поскольку этот праздник совпадает с периодом сбора плодов, то наряду с различными жертвами Богу преподносились и благодарения в виде приношения начатков от собранного урожая, поэтому он назывался еще «праздником жатвы первых плодов» (Исх. 23: 16).

Особенности празднования включали два символических действия, также напоминавшие о днях пустынного попечения Бога о народе, бежавшем от египетского рабства.

1. Утром каждого дня один из священников приносил воду из Силоамского колодца, которую, смешав с вином, «возливали» на жертвенник. Это возлияние служило выражением благодарности потомков тех иудеев, жажду которых Бог утолил в пустыне: Моисей, по Божьему повелению, ударил своим жезлом в скалу горы Хорив, и из камня изошла вода (Исх. 17: 1–7). Кроме того, это действие напоминало пророчество Исаии: «И в радости будете почерпать воду из источников спасения» (Ис. 12: 3).

2. В первый день празднования в Храме, во дворе жен, во время вечерней жертвы возжигались четыре светильника. Высота светильников составляла пятьдесят локтей (около двадцати пяти метров), и их огни были видны на весь город. Это было воспоминанием о том столпе облачном, которым Господь указывал путь народу израильскому, уходящему из Египта (Исх. 13: 21–22).

Сразу надо сказать, что оба символических действия непосредственным образом относятся к Лицу Иисуса Христа, на что указывает Он Сам, говоря: «Аще кто жаждет, иди ко Мне и пей» (Ин. 7: 37)²⁹⁸ и «Я свет миру; кто последует за мной, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни» (Ин. 8: 12)²⁹⁹. Христос дал иудеям воду в пустыне, Он был и светлым столпом (облаком), которое покрывало бегущих из Египта иудеев днем и освещало ночью, по слову того же апостола Павла: «Отцы наши все были под облаком, и все прошли сквозь море; и все крестились в Моисея в облаке и в море… Ибо пили из духовного последующего камня; камень же был Христос» (1Кор. 10: 1–2, 4).

Очевидно, что служение Спасителя к тому времени уже сильно взбудоражило умы. Евангелист Иоанн отмечает, что простой народ ждал появления Христа, о Нем ходили различные толки³⁰⁰, иудеи³⁰¹ искали Его, чтобы обвинить в несоблюдении Закона Моисеева (Ин. 7: 10–13), а жители Иерусалима точно знали, что Христа хотят убить (Ин. 7: 25).

На праздник Кущей Господь приходит тайно – вопреки уговорам своих братьев, движимых мотивами мирского поведения: «Иди, яви Себя миру» (Ин. 7: 3–4). Христос отказывается, говоря, что «Мое время еще не настало» (Ин. 7: 6), под «временем» подразумевая час Своих Страстей, так как торжественное явление Христа миру неразрывно связано с Его Крестной Смертью, что видно в открывшем Страстную седмицу царском Входе Господа в Иерусалим.

Отказавшись от «славного» посещения Иерусалима, Господь тем не менее выполняет Закон и приходит обычным порядком, не пренебрегая возможностью преподать людям учение³⁰². Он вошел в храм и начал учить в половине праздника, когда вся суматоха первых дней, связанная с установкой палаток, завершилась и люди могли спокойно слушать.

Беседа Спасителя на празднике (Ин. 7–8) строится вокруг трех тем: Самосвидетельство Христа о Себе как о Сыне Божием и о равенстве Его с Отцом, отношение к Закону (Христос и Закон) и необходимость веры во Христа. Первая тема является сквозной и определяющей две другие.

Тема «Христос и Закон» проявляется уже в первой реакции на слова Христа: как Он знает Писания, не учившись? Господь отвечает словом об Отце – Мое учение не Мое, но Пославшего Меня – и обвиняет их в нарушении Закона: «Не дал ли вам Моисей закона? и никто из вас не поступает по закону. За что ищете убить Меня?» (Ин. 7: 21) Это обвинение прозвучало неожиданно хотя бы потому, что сами иудеи хотели убить Христа именно за нарушение Закона – бывший еще на памяти недавний случай субботнего исцеления расслабленного у Овчей купели («Одно дело сделал Я, и все Вы дивитесь» – Ин. 7: 21). Свт. Кирилл говорит, что эта речь с великой силой обличает безумие иудеев: «Как бы так вопиет им: Я исцелил в день субботний расслаб ленного, подвергшегося тяжкой и неисцелимой болезни, сне давшегося несносным недугом. Но, совершив это благодеяние, я подвергаюсь осуждению как уличенный в чем-либо наигнуснейшем, и убийство за это вы присуждаете на Мою голову. Какой же, говорит, поэтому может оказаться род наказания, достойный ваших дерзостей?»³⁰³

Господь говорит о необходимости духовного (а не формального) подхода к слову Божию и Закону Моисееву: «Не судите по наружности, но судите судом праведным» (Ин. 7: 28). Он сравнивает ветхозаветный закон о субботе и постановление об обрезании с чудом, совершенным Им в субботу:

обрезание было дано до Закона, хотя иудеи по инерции приписывали и этот Закон Моисею: «Моисей дал вам обрезание – хотя оно не от Моисея, но от отцов» (Ин. 7: 19);

иудеи, если восьмой день приходится на субботу, совершают обрезание и в субботу – это указание на то, что они чувствуют разницу: в обрезании весь человек посвящается Богу, а суббота – лишь частный момент этого посвящения;

Господь не сделал в определенном смысле ничего нового, исцелив и тело, и душу человека в субботу, то есть вернув человека Богу в посвященный Богу день – подобно тому, что регулярно делают сами иудеи: «Если в субботу принимает человек обрезание, чтобы не был нарушен закон Моисеев, – на Меня ли негодуете за то, что Я всего человека исцелил в субботу?» (Ин. 7: 23)³⁰⁴.

Наблюдая реакцию слушающих эти слова Христа, замечаем уже знакомые из предыдущих встреч Господа с иудеями черты:

1) Иудеи пытаются осудить Христа за то, в чем виноваты сами, – нарушение Закона;

2) Они обвиняют Христа в тщеславии (Ин. 8: 53–54), на что Господь отвечает словом о Пославшем и прославляющем Его Отце: «Говорящий сам от себя ищет славы себе; а Кто ищет славы Пославшему Его, Тот истинен, и нет неправды в Нем» (Ин. 7: 8), «Иисус отвечал: если Я Сам Себя славлю, то слава Моя ничто. Меня прославляет Отец Мой, о Котором вы говорите, что Он Бог ваш» (Ин. 8: 54). «Косвенно еще и прикровенно обличает иудеев в подверженности тому самому, в чем невежественно обвиняют Его, то есть в обычном похищении себе самим славы, принадлежащей не им, а Владыке всего Богу. Как это, разъясню. Уклонившись от постановлений закона, каждый из них устремился к собственному произволу, “уча, – как написано, – учениям заповедям человеческим” (Мф. 15: 9). Здесь также благородно Христос изобличает их (учителей) в нарушении закона и в преступлении против самого Законодателя, так как они убеждали народ не тому, чтобы он жил согласно Его установлениям, но чтобы он более следовал их учениям. Итак, хотя еще и неопределенно и вообще говорит Христос: От Себя говорящий славы собственной ищет, обличает, однако ж недуг безумия фарисеев в том, что они, предпочитая говорить свое, воруют славу Законодателя, и переносят на себя подобающее Богу, и даже, наконец, ради этого решаются уже и убить Его. Вот поэтому-то особенно Он и обличает их в преступлении Закона, благопромыслительно взяв поводом для речи то, что Он тщательно соблюдает закон и чрез это чтит Бога и Отца»³⁰⁵.

3) Слушающие Христа сопротивляются Его словам на основании Писания, которым Он в Свою очередь обосновывает необходимость веры. Как и в беседе о Хлебе небесном, смущение вызывает известность происхождения Христа, но если в шестой главе речь шла о Его земном родстве, то здесь – о месте явления Мессии: «Но мы знаем Его, откуда Он; Христос же когда придет, никто не будет знать, откуда Он» (Ин. 7: 27); «А иные говорили: разве из Галилеи Христос придет? Не сказано ли в Писании, что Христос придет от семени Давидова и из Вифлеема, из того места, откуда был Давид?» (Ин. 7: 41–42). «Вот приговор людей неистовствующих! Знаем, и не знаем. Христос приходит от Вифлеема, и когда Христос придет, никто не будет знать, откуда Он. Что яснее этого противоречия? Но они заботились только о том, чтобы не веровать»³⁰⁶.

Другое основание не верить во Христа тоже взято из Писания: иудеи не доверяют Свидетельствующему о Себе Самом. По Закону Моисееву – «свидетельство двух истинно» (Втор. 17: 6; 19: 15). Иудеи говорят Христу: «Ты Сам о Себе свидетельствуешь, свидетельство Твое не истинно» (Ин. 8: 13), на что Господь отвечает словом о свидетельстве о Нем Отца: «Я Сам свидетельствую о Себе, и свидетельствует о Мне Отец, пославший Меня» (Ин. 8: 18; полностью ответ Спасителя в Ин. 8: 14–18).

Однако была и честная реакция людей, вспоминавших великие чудеса Христовы: «Многие же из народа уверовали в Него и говорили: когда придет Христос, неужели сотворит больше знамений, нежели сколько Сей сотворил?» (Ин. 7: 31); «Многие из народа, услышав сии слова, говорили: Он точно пророк. Другие говорили: это Христос» (Ин. 7: 40–41). Иудеи, увидев возникшее в массах расположение к Христу, отправляют служителей схватить Его, но те возвращаются, не выполнив приказ, как говорится, «с пустыми руками»: «Отправившись связать Его, возвратились, сами связанные удивлением»³⁰⁷. Основание для неповиновения начальству они находят в силе слов Спасителя; по возвращении они объясняют: «Никогда человек не говорил так, как Этот Человек» (Ин. 7: 46). Как говорит Златоуст в продолжение своего толкования, «своим мнением они показали, что не только не удивляются Ему, но и осуждают фарисеев за то, что они послали их связать Того, Кого надлежало слушать. Между тем они и слышали не продолжительную беседу, а краткую. Да, когда ум беспристрастен, тогда и нет нужды в пространных речах: такова истина!»³⁰⁸

Ответ иудеев на свидетельство этих служителей и страшен, и прост в своей трагичности. Они изобличают и собственную духовную болезнь, и добровольно творимый ими грех перед Богом и народом Божиим: «Фарисеи сказали им: неужели и вы прельстились? Уверовал ли в Него кто из начальников или из фарисеев? Но этот народ невежда в законе, проклят он» (Ин. 7: 47–49). В их словах в качестве ориентира для веры выступает не авторитет Писания, не слово Закона и не воля Божия; критерием, по которому народ иудейский должен верить или не верить, принимать пророков или не принимать, пойти за Христом или подождать другого мессию, является пример и авторитет самих начальников иудейских, вставших на место Бога. Этот фрагмент – одно из ярких евангельских свидетельств о совершившейся волей и руками иудейской элиты профанации идеи Завета и начале формирования уже не ветхозаветной религии, а новой религии иудаизма.

Эпизод с женщиной, взятой в прелюбодеянии, открывающий восьмую главу, органичен в рассматриваемой теме: иудеи хотят искусить Христа, представив Его решению законную дилемму – они заведомо противопоставляют Христа и Писание, ставя вопрос так: Закон требует побить камнями блудницу, а Ты что скажешь? Господь, и это не единственный раз в Евангелии, встает над предложенной ими ситуацией и переносит решение вопроса в их собственные души: Закон справедлив – ее нужно побить (в соответствии с Законом), да, можете начинать это делать (согласен с Законом), кто из вас без греха, начни делать это первый… Ни один из них не был прав перед Законом, и Христос как Законодатель и Бог это знал: «…и никто из вас не поступает по закону» (Ин. 7: 19). Они уходят, обличаемые и совестью, и Законом, а Христос грешной женщине открывается как милосердный Податель жизни, Единственный имевший право осудить, но простивший для жизни – не для греха: «Иисус, восклонившись и не видя никого, кроме женщины, сказал ей: женщина! где твои обвинители? никто не осудил тебя? Она отвечала: никто, Господи. Иисус сказал ей: и Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши» (Ин. 8: 10–11).

Еще одна тема бесед на празднике Кущей – вера во Христа как условие спасения. Как и в предыдущих беседах, Господь говорит о необходимости веры в Него. В данном случае Он указывает на необходимость иудеям привести в движение все струны их воспитанной на Ветхом Завете души и увидеть в Нем Того, на Кого прообразовательно указывала вся история Израиля. И столп облачный в пустыне указывал на Христа, так как Он есть истинный свет миру (Ин. 8: 12). И камень, источивший воду, говорил о Христе, так как Он истинно есть Источник воды живой (Ин. 7: 38). Он – Тот, от Кого зависит их вечная жизнь, но такое видение Христа дается только вере.

Вера во Христа не только приобщает человека к источнику животворной благодати, но делает и самого верующего преизобильным источником благодати для других: «Из чрева его потекут реки воды живой». Евангелист Иоанн сразу поясняет, что это было сказано «о Духе, Которого имели принять верующие в Него: ибо еще не было на них Духа Святаго, потому что Иисус еще не был прославлен» (Ин. 7: 39).

В восьмой главе, где беседа начинается с учения о Христе как Свете (Ин. 8: 12), слова Спасителя производят должное впечатление – в какой-то момент Христос обращается уже к «уверовавшим в Него иудеям» (Ин. 8: 30), то есть среди слушающих появились желающие стать Его учениками. Но, как ни странно, через короткое время Господь этих людей называет детьми диавола (Ин. 8: 44).

Аскетический опыт Церкви свидетельствует, что Бога может увидеть как свет только тот, кто сам просвещен; для грешника Бог «есть огонь поядающий» (Втор. 4: 24). Человеку, любящему тьму, свет режет глаза, и человек ничего не может делать, пока не удалит источник света. Вера тех, кто проникся расположением к Христу во время этой беседы, оказалась поверхностной, и Господь обнаружил ее недоброкачественность очень просто – Он показал им дальнейший необходимый путь веры:

• пребывание в Его слове (Ин. 8: 31);

• освобождение от рабства греху (Ин. 8: 32, 34);

• познание истины и обретение духовной свободы (Ин. 8: 32, 36);

• усыновление Отцу во Христе (Ин. 8: 35, 36).

Все это оказалось «уверовавшим» иудеям не нужно. По их мнению, они все это уже имели в своем происхождении от Авраама (Ин. 8: 33, 39, 41). С этого момента их вера идет на попятную, а тщеславное нежелание верить и идти по пути, предложенному Христом, проявляет себя агрессивно – евангелист фиксирует неоднократное намерение убить Христа. Что им мешает верить? Не слова Христа – это формальная причина, а те страсти и грехи, которые эти слова задели: гордость, ложь и противление истине, незнание Бога, желание человекоубийства. Именно за эти черты Христос называет их детьми диавола (Ин. 8: 40–55).

Неоднократно в продолжение беседы иудеи слышат предостережения от Христа, чем грозит им неверие. Эти предостережения звучат, например, в словах Господа о скором отшествии (Ин. 7: 33–36; 8: 21–22): после того как Господь отойдет от них, иудеи уже не найдут Христа, они окончательно Его потеряют – потеряют Жизнь. «Потому Я и сказал вам, что вы умрете во грехах ваших; ибо если не уверуете, что это Я, то умрете во грехах ваших» (Ин. 8: 24). Но оба раза эти слова вызывают недоумение и насмешку. Попытка образумить иудеев звучит и в предсказании о вознесении на крест: «Иисус сказал им: когда вознесете Сына Человеческого, тогда узнаете, что это Я» (Ин. 8: 28)³⁰⁹. (Ср.: «И когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе. Сие говорил Он, давая разуметь, какою смертью Он умрет» – Ин. 12: 32–33).

Встреча с иудеями на празднике Кущей заканчивается следующим разговором: «Истинно, истинно говорю вам: кто соблюдет слово Мое, тот не увидит смерти вовек. Иудеи сказали Ему: теперь узнали мы, что бес в Тебе. Авраам умер и пророки, а Ты говоришь: кто соблюдет слово Мое, тот не вкусит смерти вовек. Неужели Ты больше отца нашего Авраама, который умер? и пророки умерли: чем Ты Себя делаешь? Иисус отвечал: если Я Сам Себя славлю, то слава Моя ничто. Меня прославляет Отец Мой, о Котором вы говорите, что Он Бог ваш. И вы не познали Его, а Я знаю Его; и если скажу, что не знаю Его, то буду подобный вам лжец. Но Я знаю Его и соблюдаю слово Его. Авраам, отец ваш, рад был увидеть день Мой; и увидел и возрадовался. На это сказали Ему Иудеи: Тебе нет еще пятидесяти лет, – и Ты видел Авраама? Иисус сказал им: истинно, истинно говорю вам: прежде нежели был Авраам, Я есмь» (8: 51–58). Это сопоставление Христа и Авраама раздражает иудеев: Господь не только говорит, что от Него и верности Ему зависит их вечная жизнь, но и что Он больше всех ветхозаветных праведников, потому что они все умерли, а Он имеет в Себе вневременное бытие: «Прежде, нежели был Авраам, Я есмь» – чем означает присносущность Своего бытия, независимого от времени. Загадочные слова 56-го стиха о уже увиденном Авраамом дне Христа свт. Иоанн Златоуст объясняет как явление Аврааму тайны Страданий Христовых: «И под днем разумеет здесь день креста, который Авраам прообразовал принесением овна и Исаака. Этим показывает, что не по неволе идет на страдание, потому что хвалит того, кто радовался о кресте, так как крест был спасением вселенной»³¹⁰.

Не вынося более слов Христовых, считая Его святотатцем за то, что Он называет Себя равным по чести с Богом, иудеи хватают в руки камни, дабы побить Его: «Взяли каменья, чтобы бросить на Него». Однако Христос «скрылся и вышел из храма, пройдя среди них, и пошел далее» (Ин. 8: 59), то есть Иисус сделался невидимым и прошел сквозь жаждавшую Его смерти толпу.

Последняя часть беседы и тяжкое обвинение иудеев – в Исходе усыновленных Богу, в усыновлении диаволу – показывает, что их противостояние Христу – это не частная проблема еврейского народа. Нет причин думать: вот иудеи такие плохие, а мы хорошие. За отвержением Христа иудеями стоит общечеловеческое отношение к Богу: в основе неверия лежит любовь ко греху.

В одну из суббот³¹¹ выйдя из храма, ученики увидели нищего, который от рождения был слепым. Обращаясь к Христу, они спросили Его: «Равви! Кто согрешил, он или родители его, что родился слепым?» (Ин. 9: 2). Иисус Христос ответил: «Не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нем явились дела Божии» (Ин. 9: 3). Вспомним беседу о Хлебе небесном, когда иудеи спрашивали, что надо делать, чтобы творить дела Божии, и Господь им сказал: «Дело Божие, чтобы веровали в Того, Кого Он послал» (Ин. 6: 29). В контексте этих глав Евангелия от Иоанна дело Божие – это вера, и история слепорожденного есть прежде всего история веры.

Христос подошел к нищему, плюнул на землю, сделал брение (грязь) из плюновения и помазал брением его слепые глаза (некоторые толкователи объясняют действие Христа как творческий акт: «Устрояет глаза из брения, употребляя тот же способ творчества, каким сотворил и Адама»³¹²). После этого Спаситель велел слепорожденному пойти и умыться в купальне Силоам. Господь мог исцелить слепого одним словом, но Он усложняет ситуацию (передвижения для слепого – это целая проблема, тем более если он просил милостыню у ворот храма, а отправлен был к Силоаму – это другая часть Иерусалима, нижний город), дав возможность появиться в душе этого человека вере в чудо и надежде на исцеление.

Можно указать еще одну причину, для чего Христос испачкал слепорожденному лицо и в таком неприглядном виде отправил по городу. Пока слепой шел, его вид привлек много свидетелей, и чудо уже нельзя было отрицать. Из дальнейшей истории видно, что у иудеев это и не получается.

Слепорожденный послушно пошел к источнику Силоам, промыл глаза и прозрел. Силоам, как сам евангелист переводит (и, очевидно, не просто для справки), означает «посланный». Господь много раз называл Себя Посланником Отца; например, перед совершением этого чуда Он говорит: «Мне должно делать дела Пославшего Меня» (Ин. 9: 4). Во свидетельство Своего посланничества Христос творит великие чудеса, так что сами дела Его могут быть названы свидетелями. Название источника имеет символическое значение: исцеление совершено не водой источника, а Христом, Который послал туда слепого и Сам послан Отцом.

Это чудо потрясло всех свидетелей, так что многие вместе со слепорожденным радовались и благодарили Бога. Но некоторые ревностные иудеи увидели в этом исцелении нарушение субботнего покоя. Они повели исцеленного на допрос к фарисеям. Представ перед законниками, бывший слепорожденный подробно рассказал им о том, как он был исцелен неким человеком по имени Иисус (больше он о Христе ничего не знал). Между фарисеями разгорелся спор. Одни из них утверждали, что Чудотворец – грешник, так как не хранит субботы; другие возражали, сомневаясь, чтобы грешник мог совершать такие чудеса, хотя бы и в субботу. Наконец фарисеи заподозрили обман в самом факте чуда и вызвали на допрос родителей слепорожденного: «Это ли сын ваш, о котором вы говорите, что родился слепым? как же он теперь видит?» (Ин. 9: 19). Родители слепого, боясь, что их отлучат от синагоги, если они признают Христа чудотворцем, ответили уклончиво: «Мы знаем, что это сын наш и что он родился слепым, а как теперь видит, не знаем, или кто отверз ему очи, мы не знаем. Сам в совершенных летах; самого спросите; пусть сам о себе скажет» (Ин. 9: 20–21).

Тогда законники вторично призвали исцеленного и сказали, чтобы он за свое исцеление благодарил Бога, а не Иисуса Галилеянина, так как Он грешник. Иудеи хитрят: да, чудо нельзя отрицать, оно действительно совершилось, но за чудо благодари Бога, а Христос для тебя ничего не сделал, Он оказался там случайно. Христос – грешник, и Ему ничего доброго приписать нельзя³¹³. Но исцеленный упорно держится двумя руками за сам факт чуда: грешник Христос или не грешник – судить не могу, но Он отверз мне очи: «Грешник ли Он, не знаю; одно знаю, что я был слеп, а теперь вижу» (Ин. 9: 25).

Фарисеи настырно продолжали допытываться у слепорожденного, как произошло чудо и что делал Христос, так что бывший слепой спросил: «Я уже сказал вам, и вы не слушали; что еще хотите слышать? или вы хотите сделаться Его учениками?» На это раздосадованные блюстители Закона закричали: «Ты ученик Его, а мы Моисеевы ученики. Мы знаем, что с Моисеем говорил Бог; Сего же не знаем, откуда Он». Услышав это от религиозных руководителей Израиля, слепой удивился: «Это и удивительно, что вы не знаете, откуда Он, а Он отверз мне очи. Но мы знаем, что грешников Бог не слушает; но кто чтит Бога и творит волю Его, того слушает… Если бы Он не был от Бога, не мог бы творить ничего» (Ин. 9: 30–33). Защищая чудо и совершившего его Христа, исцеленный достигает такой меры богопознания, что почти цитирует Самого Иисуса: «На это Иисус сказал: истинно, истинно говорю вам: Сын ничего не может творить Сам от Себя, если не увидит Отца творящего» (Ин. 5: 19).

Разгневанные укором фарисеи выгнали слепорожденного со словами: «Во грехах ты весь родился, и ты ли нас учишь?» Это означало отлучение от синагоги. Но во Христе слепой обрел больше, чем потерял. Узнав о случившемся, Господь нашел бывшего слепого и спросил его: «Ты веруешь ли в Сына Божия?» Слепорожденный впервые увидел Христа, поэтому спросил: «А кто Он, Господи, чтобы мне веровать в Него?» Христос ответил со ссылкой на исцеление: «И видел ты Его, и Он говорит с тобою». «Верую, Господи!» – воскликнул слепорожденный, который и физически прозрел, и духовно, и поклонился Спасителю. Златоуст говорит: «Изгнали его иудеи из храма, но обрел его Владыка храма»³¹⁴.

Под образом физической слепоты в этой истории явлено земное уничижение человека, не являющееся настоящим злом, – не случайно в начале истории указано, что врожденная болезнь слепого не была наказанием за грех (Ин. 9: 2–3). Телесный недуг послужил духовному прозрению. Фарисеи же и книжники, имевшие физическое зрение и думавшие, что они лучше других иудеев исполняют Закон и понимают, что полезно Израилю, предпочли быть духовно слепыми, не видеть в Иисусе Мессию, поэтому их намеренная слепота квалифицирована как грех: «Если бы вы были слепы, то не имели бы на себе греха; но как вы говорите, что видите, то грех остается на вас» (Ин. 9: 41). Здесь различается слепота от природы и слепота от выбора: неверие иудеев в Иисуса неизвинительно, потому что они отвергают Его не от того, что не видели чудес или не имели физической возможности узнать Его, а, как мы уже неоднократно отмечали, от упорства и нежелания: «Но как вы говорите, что видите…»

После истории слепорожденного Евангелие от Иоанна приводит притчу о Пастыре добром. На первый взгляд может показаться странным переход от разговора о слепоте и прозрении к теме пастырства. Но связь есть. Девятая глава заканчивается вопросом иудеев: «…неужели и мы слепы?» – заданным не без лукавства, так как утвердительный ответ Христа можно было использовать как повод осудить Его за оскорбление вождей и поношение начальства. Но, обвинив их прямо в духовной слепоте, Господь далее в притче показывает, что достоинство руководителей народа не может принадлежать тем, кто вследствие корыстолюбия или самочинного восхищения начальственного места недостоин власти.

В первой части притча о Пастыре добром имеет параллели с обличительными речами Христа в синоптических Евангелиях, где о фарисеях и книжниках говорится, что они «взяли ключ разумения» Закона, так что и сами не входят (не понимают его правильно), и других не пускают. Эта черта делает начальственное положение фарисеев и книжников опасным: имея духовную власть над народом, своим учением они губят не только себя, но и других людей. В притче о Пастыре начальники иудейские, прежде всего фарисеи, подразумеваются под отрицательными образами воров и разбойников, самочинно восприявших не делегированную им Богом власть и стремящихся расхитить овец. Образ их действий описан пророками: они «царствовали, но не чрез Меня, властвовали, но не чрез Духа Моего» (Ос. 8: 4; Ис. 30: 1). Господь Иисус говорит, что фарисеи и иные руководители народа израильского по собственной вине стали чужими для народа Божия: овцы будут убегать от них и следовать за пастырями, поставляемыми Богом. Коротко говоря, к благой судьбе богоизбранного народа фарисеи, как лжепастыри, больше не имеют никакого отношения. Незаконное поведение иуде ев обнаруживается в их попытке проигнорировать Христа: воры и разбойники пытаются пролезть через ограду, а не войти, как порядочные люди, в дверь. А дверь – это Христос: «Я есмь дверь: кто войдет Мною, тот спасется, и войдет, и выйдет, и пажить найдет» (Ин. 10: 9). Это не первый и не последний раз, когда Господь говорил о Себе как о единственном пути спасения (например, в Ин. 14: 6: ««Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только чрез Меня») и стяжания подлинных духовных благ. Под пажитью толкователи понимают изобилие благодатных даров Духа Святого.

Второй, и главный, образ, относящийся в притче к Самому Христу – Пастырь добрый: «Аз есмь пастырь добрый» (Ин. 10: 11). Смысл этого образа для иудеев был прозрачен. Ветхий Завет знает много примеров, когда отношения Бога и Израиля уподоблялись отношениям Пастыря и паствы. Иисус к Себе относит хорошо известный иудеям из Писания образ Бога как Пастыря доброго, и прежде всего мессианское обетование о Пастыре у пророка Иезекииля: «Это говорит Господь Бог: О пастыри Израилевы! Не пасут ли пастыри самих себя? Не овец ли пасут пастыри? Вот, молоко едите, и шерстью одеваетесь, и откормленных закалаете, а овец Моих не пасете! Ослабевших не укрепляли, больных не врачевали и пораненных не перевя зывали, заблудившихся не отыскивали, а крепких изнуряли трудом! И рассеялись овцы Мои, ибо нет пастырей, и стали пищею для всех зверей диких, и рассеялись овцы Мои по вся кой горе, и по всякому холму высокому, и по лицу всей земли, и не было отыскивающего, ни возвращающего. …Так говорит Господь Бог: вот Я – на пастырей, и взыщу овец Моих от рук их, и отставлю их от пасения овец Моих, и не будут уже их пасти пастыри, и отниму овец Моих из уст их, и уже не будут им в пищу. …И восставлю над ними пас тыря единого, и будет пасти их, и раба Моего Давида, и будет их пастырем, и Я Господь буду им Богом, и Давид начальник посреди их. Я Господь изрек. И завещаю Давиду завет мира, и уничтожу зверей злых с земли, и будут обитать в пустыне, и будут спать в дубравах. И дам им вокруг горы Моея, и дам дождь вам, дождь благословения. И деревья полевые дадут плод свой и земля даст плод свой» (Иез. 34: 2–6, 10, 23–27). Здесь пророком возвещено и оставление от начальства фарисеев над народом и что после них подлинным пастырем над словесными овцами станет Мессия – происшедший по плоти от Давида Христос.

Кроме приточного, но ясного откровения Иисуса о Себе как о Боге и Мессии тут важна и другая, сопутствующая первой мысль: отношения Бога и Израиля вступают в новую фазу отношений, отныне союз, завет заключается кровью Пастыря. Время жертв-прообразов прошло, добровольной и настоящей жертвой за овец становится Сам Пастырь: «Пастырь Добрый душу свою полагает за овцы» (Ин. 10: 11). Господь акцентирует добровольность этой жертвы: «Никто не отнимает ее у Меня, но Я Сам отдаю ее. Имею власть отдать ее и власть имею опять принять ее. Сию заповедь получил Я от Отца Моего» (Ин. 10: 18). Таким образом Иисус показывает, что Он – Начальник Жизни (ср.: Ин. 1: 4): в отличие от других людей, Христос не мог бы пострадать без Своего на то желания, соизволения, но добровольно приняв смерть, Он воскреснет. В Воскресении Христос явит Себя как источник жизни, которую Он может дать и верующим в Него – тем, кто дверью входит во двор: «Я пришел для того, чтобы имели жизнь и имели с избытком» (Ин. 10: 10).

Жертвенность доброго Пастыря – Христа – противопоставляется образу начальствования над народом у фарисеев. Неспособность к жертве выявляет ложного, самозваного пастыря – наемника, работающего за воздание и не умеющего любить овец и поэтому легко становящегося предателем: «А наемник, не пастырь, которому овцы не свои, видит приходящего волка, и оставляет овец, и бежит; и волк расхищает овец, и разгоняет их. А наемник бежит, потому что наемник и нерадит об овцах» (Ин. 10: 12–13), или же вора, который приходит «только для того, чтобы украсть, убить и погубить» (Ин. 10: 10). Воры действуют так же, как волк, который похищает и убивает овец. В беседе на празднике Кущей Господь обличил иудеев в том, что они дети диавола, поэтому их души так же «ненасытны в человекоубийстве»³¹⁵. Здесь Он в приточной форме повторяет это обличение, так как образ волка подразумевает диавола.

Свт. Кирилл Александрийский понимает образ смерти Пастыря от волков не только в отношении еврейского народа, но применительно к истории спасения всех людей: «Человек отступил от любви к Богу, уклонился в грех, удален был за это из священного и божественного двора, то есть из ограды райской, и, подвергшись такой беде, сделался добычею диавола, соблазнявшего к греху и смерти, произросшей из греха, этим свирепым и неукротимым волкам. Когда же явился Пастырь добрый над всеми Христос, Он положил за нас душу Свою, сражаясь с этою сворою свирепых зверей, претерпел крест за нас, чтобы смертию умертвить смерть, подвергся осуждению ради нас, дабы освободить всех от осуждения за прегрешение, верою упразднив владычествовавший грех и «пригвоздив бывшее против нас рукописание Своим крестом», как написано (Кол. 2: 14). Итак, отец греха, как «овец в аду» (Пс. 48: 15), положил пасти нас, предав смерти, согласно сказанному в псалмах. Но умер за нас истинно добрый Пастырь, дабы, изъяв из темных пропастей смерти, предоставить нам возможность сопричисляться к небесным хорам и вместо хлевов в пропастях бездны и глубинах моря даровать нам вышние обители у Отца. Поэтому и говорит к нам в одном месте: «Не бойся, малое стадо! Ибо благоволил Отец дать вам Царство» (Лк. 12: 32)»³¹⁶.

Одно из последних обетований притчи о Пастыре – расширение состава народа Божия за счет язычников, о которых Бог также имеет попечение, это тоже Его овцы, хотя и «не от двора сего». Жизнь Пастыря будет принесена в жертву не только за Израиль: «Есть у Меня и другие овцы, которые не сего двора, и тех надлежит Мне привести: и они услышат голос Мой, и будет одно стадо и один Пастырь» (Ин. 10: 16). Тайна вхождения язычников в Церковь отсылает слушателей к писаниям пророков, которые предуказывали неоднократно, что Мессия сделает возможным Богопознание и для языческих народов³¹⁷. Господь связывает эти обетования и Свое служение и говорит о Страстях как об исполнении мессианских пророчеств. Евангелист отмечает разделение среди иудеев: одни считают эти речи словами бесноватого, другие, имея в памяти историю слепорожденного, не смеют хулить Христа: «Это слова не бесноватого; может ли бес отверзать очи слепым?» (Ин. 10: 21; ср. в Ин. 9: 16: «Не может человек грешный творить такие чудеса»).

«Настал же тогда в Иерусалиме праздник обновления, и была зима. И ходил Иисус в храме, в притворе Соломоновом» (Ин. 10: 22–23). Беседа с иудеями на празднике Обновления храма отчасти продолжает тему притчи о Пастыре добром. Напомним, что праздник был установлен после восстания Маккавеев, когда Иерусалимский храм очистили от идолов, установленных там гонителем иудеев, сирийским царем Антиохом Епифаном IV. Это праздник национально-религиозной независимости Израиля. Именно в свете истории и характерных переживаний праздника необходимо смотреть на вопрос, который иудеи задают Христу: «Долго ли Тебе держать нас в недоумении? если Ты Христос, скажи нам прямо» (Ин. 10: 24). Смысл простой: если Ты готов стать вождем, вторым Маккавеем, мы готовы Тебя признать и пойти за Тобой; нам нужен Мессия-освободитель. Но что такое их недоумение? – несмотря на мессианские «задатки» в Иисусе, они не видят в Нем соответствия своему мессианскому идеалу – решимости порубить всех врагов, выгнать язычников, вернуть независимость иудеям, возвысить Израиль над всеми народами. За посягательство Христа на их представления о Царстве иудеи готовы Его убить.

Неслучайно толкователи называют вопрос иудеев праздным и злонамеренным, это вопрос-провокация. Господь в беседах с иудеями уже не раз свидетельствовал, что Он Мессия и Сын Божий, дающий обещанные людям в Ветхом Завете духовные блага. Иудеи, ранее отвергавшие Самосвидетельство Христа, выражают неожиданную готовность на этот раз удовлетвориться Его устным заявлением о Самом Себе. Господь разоблачает попытку иудеев представить Его самого виновным в том, что они до сих пор за Ним не пошли (якобы это Он не говорил прямо, Он держал их в недоумении). Иисус говорит, что Он Мессия, потому что Его дела это доказывают: «Я сказал вам, и не верите; дела, которые творю Я во имя Отца Моего, они свидетельствуют о Мне» (Ин. 10: 25), а их неверие доказывает только одно – они не Его овцы, потому что не хотят ими быть. Они стоят лицом к лицу с Богом и отказываются Ему верить и поэтому теряют то, что получат верующие: «Я даю им жизнь вечную, и не погибнут вовек; и никто не похитит их из руки Моей. Отец Мой, Который дал Мне их, больше всех; и никто не может похитить их из руки Отца Моего. Я и Отец – одно» (Ин. 10: 28–29). Иудеи поняли, что Иисус объявил Себя единосущным Богу, равным Ему по естеству и власти, поэтому схватились за камни, чтобы казнить Его за богохульство.

Отвлечемся ненадолго от неистовствующих иудеев и подумаем над последними словами Христа. История Церкви (и даже круг апостолов Христовых) знает историю отпадений и гибели верующих для вечности. Почему же Господь говорит, что нет силы, которая могла бы похитить человека из руки Божией? В другое время Иисус ученикам обещал сделать Церковь неприступной для сил ада, и мы веруем, что это так, потому что «верен Обещавший» (Евр. 10: 23). Ап. Павел перед лицом всей вселенной свидетельствовал, что «…ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем» (Рим. 8: 38–39). Это наводит на мысль, что единственной силой, отлучающей человека от Бога и как бы похищающей его из крепкой руки Божией, является свободное произволение людей, которое «удобно преклоняется к общению с противниками нашими, в особенности произволение неопытных, новых в подвиге, как еще обладаемых демонами. Бесы находятся вблизи и окружают новоначальных и самочинных, распростирая сети помыслов и пагубных мечтаний, устраивая пропасти падений»³¹⁸. Только своевольный выбор греха может лишить человека охраняющей благодати Божией и привести к вечной погибели.

Такой неправильно ориентированный выбор мы наблюдаем в иудеях, поднявших камни на Христа. Господь приостанавливает их ярость, обращая ум к Писанию и вновь к свидетельству Своих дел. Сам Бог называет богами неправедных судей Израилевых («Я сказал: вы – боги, и сыны Всевышнего – все вы» – Пс. 81: 6). «Если те, которые получили это название по благодати, не подвергаются обвинению, когда называют себя богами, то как может по справедливости подлежать укоризне Тот, Кто имеет это по естеству?»³¹⁹ Иисус подтвердил Свое Богосыновство такими делами, которых никто более не творил. И если, несмотря на свои заявления (Ин. 10: 24), вы не верите Моему слову, говорит Он, верьте Моим делам, «чтобы узнать и поверить, что Отец во Мне и Я в Нем» (Ин. 10: 38).

Отвергая и свидетельство Писания, и свидетельство дел, иудеи, уже остывшие в намерении убить, желали хотя бы схватить Христа – видимо, чтобы представить перед Синедрионом, – но Господь уклонился от них и ушел за Иордан, на место, где ранее крестил Иоанн Предтеча. Неоднократность таких чудесных уходов показывает, что жертва Христа могла быть принесена только при условии добровольного предания Им Себя в руки иудеев.

В то время когда Иисус пребывал за Иорданом, к Нему пришло известие, что тяжело заболел Его друг Лазарь из Вифании. Услышав это, Христос сказал: «Эта болезнь не к смерти, но к славе Божией, да прославится через нее Сын Божий» (Ин. 11: 4). Почти такими же словами Господь предварил исцеление слепорожденного: «Не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нем явились дела Божии» (Ин. 9: 3). Смысл не в том, что слава Божия требует декораций и бедствие нарочно устраивается для явления этой славы; акцент на другом: горесть допускается Богом для пользы людей, и достижение людьми этой пользы есть в то же время явление славы Божией.

После известия о болезни Лазаря Спаситель еще два дня пробыл в Заиорданье, а затем объявил апостолам, что Он идет в Иудею. Апостолы, которых пугало возвращение в Иудею, напоминают Христу, что это опасно – для Него и, следовательно, для них: «Равви! давно ли Иудеи искали побить Тебя камнями, и Ты опять идешь туда?» (Ин. 10: 8). Иисус объясняет, что это путешествие будет безопасно для жизни и ни с Ним, ни с учениками не случится беды, так как ночь, то есть время Его страданий, ставших предметом претыкания (соблазном) для многих³²⁰, еще не настала: «Не двенадцать ли часов во дне? кто ходит днем, тот не спотыкается, потому что видит свет мира сего; а кто ходит ночью, спотыкается, потому что нет света с ним. Сказав это, говорит им потом: Лазарь, друг наш, уснул; но Я иду разбудить его» (Ин. 10: 9–11). Ученики по-прежнему предпочитают воздержаться от нового путешествия, думая, что болезнь Лазаря легка («не к смерти») и близка к окончанию, так как Лазарь, по словам Самого Христа, заснул. Но Господь, когда говорил, что идет разбудить Лазаря, сном назвал смерть, а пробуждением – воскрешение. Когда апостолы поняли, что Лазарь мертв, то Фома воскликнул: «Пойдем и мы умрем с ним» (Ин. 11: 16). Слова выдают малодушие, все сильнее овладевавшее учениками, по мере того как страдания Христа становились все более вероятными. Будто забыв о чудесах Христа и видя только, что Он не исцелил больного Лазаря, Фома думает, что в Иудее, если они пойдут туда за Христом, их ожидает смерть, как и Его³²¹.

Через четыре дня после смерти Лазаря Христос пришел в Вифанию³²². На краю селения Его встретила Марфа. Ее первые слова с оттенком укора за промедление: «Господи! если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой. Но и теперь знаю, что чего Ты попросишь у Бога, даст Тебе Бог» (Ин. 11: 21–22) выдают одновременно и силу веры во Христа, и несовершенство этой веры: она видит в Нем победителя смерти, но почитает Иисуса не как Сына Божия, но как святого человека, имеющего дерзновение молитвы перед Богом, – поэтому думает, что Иисус мог помочь им, только находясь рядом, и теперь она не просит Христа вернуть брата к жизни, но лишь помолиться, чтобы Бог воскресил Лазаря.

Господь, предуказывая, что собирается сделать, сказал ей: «Воскреснет брат твой» (Ин. 11: 23), но Марфа решила, что Иисус говорит о всеобщем воскресении мертвых. Тогда Христос определенно сказал, что Он Сам источник жизни и в Его власти умершего телесной смертью вернуть к жизни, а любого верующего сохранить от смерти духовной: «Я есть воскресение и жизнь, верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек» (Ин. 11: 25–26). Об этом уже говорилось ранее (см., например, беседу о равенстве: Ин. 5: 24–25, 28). Христос победит смерть, но и после этой победы телесная смерть сохранит временную власть над людьми – до Второго Пришествия и всеобщего воскресения мертвых, когда верующий во Христа, то есть изъятый из власти духовной смерти, воскреснет в жизнь вечную и уже «не умрет вовек». Когда Господь спросил Марфу, верует ли она в благодать воскресения, сообщаемую Христом, Марфа, хотя и не ответила непосредственно на поставленный вопрос, тем не менее исповедала, что Иисус есть единый и истинный «Сын Божий, грядущий в мир» (Ин. 11: 27). (Свт. Кирилл Александрийский видит в этом исповедании веры, предваряющем чудо, образец, принятый позднее во всех церквях: «между тем как Лазарь лежал во гробе и был мертв, за него некоторым образом женщина вопрошается о (деятельном) признании веры… Так, когда новорожденный младенец приносится или для получения помазания оглашения, или же совершенной степени благодати во святом крещении, то приносящий возглашает за него: аминь. Также за находящихся при смерти больных, и ради долженствующих креститься, другие отрекаются и ручаются, из любви как бы предоставляя свой голос удрученным болезнью. ‹…› Премудро и предусмотрительно Марфа наперед посевает свое исповедание веры, чтобы пожать плод от него»³²³.)

После этого Марфа поспешила домой и, подойдя к сестре, сказала: «Учитель здесь и зовет тебя» (Ин. 11: 28). Господь оставался вне селения, на месте, где встретился с Марфой. Когда Мария увидела Христа, то, плача, припала к Его ногам и повторила слова сестры: «Господи, если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой» (Ин. 11: 32), показав, что, как и у Марфы, неумеренная печаль о смерти брата несколько исказила ее веру в Сына Божия. Но Господь, видя ее плачущей, не обличает за мысль, будто требовалось Его физическое присутствие для помощи Лазарю, но снисходит к горю сестер и плачет с ними. Святые отцы поясняют, что Господь, «открывая Свою человеческую природу»³²⁴, плакал и об умершем друге и обо всем человечестве, пораженном болезнями и смертью. «Рыдаеши, Иисусе, сие смертнаго существа; оживляеши друга Твоего, сие божественныя крепости»³²⁵, то есть плач над Лазарем был проявлением человеческой природы Христа, а воскрешение мертвого – явлением Божественной силы.

Евангелист отмечает как изумление некоторых иудеев слезами Христа: «Смотри, как Он любил его» (Ин. 10: 36), так и злорадство других: «А некоторые из них сказали: не мог ли Сей, отверзший очи слепому, сделать, чтобы и этот не умер?» (Ин. 10: 37), то есть если бы исцеление слепца было сделано властью Христа, то в Его силах было бы и сохранение жизни друга; смерть же Лазаря и слезы Христа доказывают Его бессилие.

Спросив, где гроб Лазаря, Господь в сопровождении толпы направился туда. Гроб по восточному обычаю представлял собой пещеру, вход в которую был завален камнем. Думая, что Иисус пришел сюда оплакать умершего, иудеи были удивлены Его повелением отвалить камень от гроба. Марфа пытается протестовать против вскрытия гроба: «Господи, уже смердит; ибо четыре дня, как он во гробе» (Ин. 11: 39). Причины протеста неочевидны; возможно, она говорит это от стыда, что умершим братом невольно кто-то станет гнушаться по причине зловония и этим оскорбит его память, но, судя по призыву веровать, с которым к ней обращается Спаситель: «Не сказал ли Я тебе, что, если будешь веровать, увидишь славу Божию?» (Ин. 11: 40), Марфа опять лишилась твердой уверенности в возможности совершения Христом столь великого чуда.

Когда отвалили камень, Иисус, подняв глаза к небу, обратился к Отцу: «Отче! благодарю Тебя, что Ты услышал Меня. Я и знал, что Ты всегда услышишь Меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что Ты послал Меня» (Ин. 11: 41–42), после чего громко сказал: «Лазарь, иди вон!» Это вообще единственный случай, когда Господь говорит громко; в Евангелии от Матфея даже отмечается, что Христос есть описанный пророком Исаией кроткий Отрок Божий, Который «не воспрекословит, не возопиет, и никто не услышит на улицах голоса Его» (Мф. 12: 18–19). Здесь же Господь, возвращая к жизни Лазаря, возглашает громко во образ всеобщего воскресения мертвых, когда придет «Сам Господь при возвещении, при гласе Архангела и трубе Божией» (1Фес. 4: 16).

Надо отметить, что имело место двойное чудо: четверодневный мертвец воскрес и, влекомый силой Божией, как бы вышел из узкого входа пещеры, запеленутый по рукам и ногам в погребальные ткани.

Чудо воскрешения четверодневного Лазаря потрясло иудеев более чем остальные чудеса Спасителя, и многие уверовали в Иисуса как Мессию. Евангельская история, кроме воскрешения Лазаря, знает и другие случаи воскрешений (сына наинской вдовы, дочери Иаира). Почему именно это чудо вызвало такой резонанс в Израиле? Во-первых, простой географический фактор: чудо совершено близко к Иерусалиму, религиозному центру страны. Чудеса воскрешения в далекой Галилее такого впечатления на иерусалимских иудеев произвести не могли, их не сильно беспокоило, что там происходит в «Галилее языческой». Во-вторых, в отличие от галилейских усопших, тело умершего Лазаря уже разлагалось – Христос фактически воссоздает ему тело. Сама четверодневность смерти делает чудо возвращения жизни совершенно убедительным. Если в случае дочери Иаира или сына наинской вдовы можно было отрицать чудо, утверждая, что девочка, которую воскресили почти сразу после смерти, вовсе не умирала, а просто в такой форме выражалась болезнь, что юноша, чьи похороны проводились в день смерти, просто был в неком оцепенении, то от мертвого Лазаря уже был запах тления, который все ощущали, да и свидетелей воскрешения Лазаря было много, чудо было неопровержимым.

Прп. Ефрем Сирин видит в этих трех чудесах, совершенных в разных обстоятельствах, три этапа явления Христа как Победителя смерти; чем ближе к Смерти, сошествию во ад и Воскресению Самого Христа, тем все с большей силой проявляется воскрешающая власть Спасителя: «Отроковицу в доме возвратил Он к жизни и отдал отцу ее; юношу воскресил, когда несли его ко гробу; а Лазаря оставил в темнице гроба, пока не стал предаваться тлению, чтобы в жилище крепкого проник глас Его и воскресил умершего. В доме, на пути и из гроба возвращал Он умерших к жизни, чтобы на всей дороге смерти поставить путемерия, по всей стезе умерших посеять надежду жизни: и в начале, и в середине, и в конце ее явить воскресение. Для того медлил, когда умер Лазарь, друг Его, чтобы, когда тот до конца пройдет путь смерти, уже оттуда воззвать его к жизни. Жизнеподатель по следам смерти шествовал за ней путем ее владычества и весь путь ее от начала до конца оросил воскресением»³²⁶.

Почему о таком великом чуде рассказывает только одно Евангелие от Иоанна? Безусловно, первые три евангелиста и на основе других чудес доносят до нас образ Христа как Бога, имеющего власть дать жизнь, но согласное молчание Матфея, Марка и Луки об этом чуде все-таки удивляет. Известно немало попыток объяснить этот факт; приведем только две, которые кажутся наиболее уместными и обоснованными.

Синаксарь Лазаревой субботы дает такое объяснение: в других Евангелиях не описано воскрешение Лазаря, потому что он был еще жив и все его видели (Лазарь после воскрешения прожил еще тридцать лет и был поставлен апостолами епископом на о. Кипр). Во все времена хватает любопытных людей, которые беспокоили Лазаря расспросами на тему жизни после смерти, как там ему было в аду и т. п. Но «что было в аду, Лазарь ничего не поведал – то ли оттого, что не дано было ему вовсе видеть тамошнее, то ли оттого, что, увидев нечто, повеление получил про то умолчать»³²⁷. Прижизненный рассказ как минимум спровоцировал бы поток паломников, несмотря на молчание Лазаря. Евангелие от Иоанна, а соответственно и письменное свидетельство о чуде, появилось уже после смерти Лазаря.

Синоптические повествования ни в коей мере не ущербны без описания этого чуда; чудеса воскрешения в Галилее являют во Христе Сына Божия, не только исцеляющего, но и возвращающего жизнь умершим. В Евангелии от Иоанна описание чуда воскрешения Лазаря несет особую смысловую нагрузку, завершая прослеженную апостолом историю отвержения Христа иудеями, историю неверия: «Пришел к своим, и свои Его не приняли» (Ин. 1: 11). Ап. Иоанн показывает, что официальное решение Синедриона убить Иисуса принимается именно после воскрешения Лазаря.

Слух о воскрешении Лазаря быстро распространился по Иерусалиму и его окрестностям. Многие ходили в Вифанию, чтобы посмотреть на Лазаря, и обретали веру во Христа. Иудеи видели, что авторитет Иисуса Назарянина в народе растет, невзирая на то, что вера в Него грозила отлучением от синагоги (Ин. 9: 22). Для обсуждения возможных последствий воскрешения Лазаря был собран так называемый совет Каиафы: «Тогда первосвященники и фарисеи собрали совет и говорили: что нам делать? Этот Человек много чудес творит» (Ин. 11: 47). А дальше неожиданная логика: этот человек много чудес творит, давайте Его убьем. «Что нам делать? Этот Человек много чудес творит. Если оставим Его так, то все уверуют в Него, и придут Римляне и овладеют и местом нашим и народом» (Ин. 11: 47–48). Старейшины боятся, что народ объединится вокруг Христа, провозгласит Его царем, это вызовет гонения со стороны римлян, которые уничтожат последние остатки национальной свободы и, что самое опасное, они, начальники иудейские, потеряют свое место, то есть власть и положение. Даже язычник Пилат понял, что иудеи предали ему Христа из зависти (Мф. 27: 18). Логика их рассуждений исключает участие Бога в жизни Израиля, «благородный» пафос убийства Христа в мысли, что Израиль без нас во главе погибнет.

Первосвященник Каиафа предложил действовать решительно и убить Иисуса Назарянина: «Лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб» (Ин. 11: 50). Каиафа был недостойным человеком, но в силу первосвященнического достоинства имел особые дары Божии и поэтому невольно изрек истину: Христу действительно надлежало умереть за людей, чтобы они не погибли, но имели жизнь вечную. Приняв совет Каиафы, Синедрион постановил убить Иисуса, а вместе с Ним предать смерти и Лазаря, из-за которого многие уверовали во Христа. В восстании на Лазаря проявился богоборческий пафос решения иудеев: даже отказываясь признавать Богосыновнее достоинство Христа и считая Его простым человеком, они понимают, что четверодневного Лазаря воскресил Бог, но тем не менее покушаются на жизнь воскрешенного.