Литературная деятельность блаженного Августина против раскола донатистов¹

В 392 году² на арену борьбы с донатистами выступает человек, всю свою жизнь посвятивший созданию единства Церкви, всесторонне образованный, а главное, – человек со страстной, пламенной душой, готовый ради истины и идеала пожертвовать всем личным, который задумал в борьбе с донатистами совершить то, чего не мог добиться воинский меч³. Это был Августин пресвитер, впоследствии епископ Иниона, в течение более четверти века стоявший на страже православия и постоянно наносивший удары расколу. После него раскол никогда не мог подняться на ту высоту, с которой свергли его гений и энергия Августина, и лишенный надежной опоры в лице истории и логики, – должен был влачить жалкое существование, пока не пробил его последний час, и он бессильно пал под ударами все сокрушавшего вандализма.

Деятельность Августина против раскола вылилась в многообразные формы, в зависимости от тех или иных обстоятельств, при каких должна была происходить борьба, а также в зависимости от природных свойств Августина, отличительной чертой которого является богатство и разнообразие психических переживаний. Защитник и сторонник мира, Августин желал и стремился к мирной борьбе с донатистами, и его желанной формой борьбы с ними было – собеседование с противниками. Последнее⁴ удавалось очень редко, так как донатисты, очевидно, не уверенные в силе и логичности аргументации своей доктрины и убежденные в превосходстве Августина пред ним в отношении ума, красноречия, образованности и такта, всячески уклонялись от собеседований. Если же судьба и сталкивала их с Августином, то они старались свести все значения собеседований к нулю, срывая их в интересные моменты, или запутывая прения совершенно посторонним⁵. Не имея возможности повлиять на донатистов личным воздействием на собеседованиях и диспутах, Августин обратился к перу, и из-под его пера вылились полемические трактаты и письма. Донатисты не остались в долгу, – и таким образом возникла целая полемическая литература. Значение этого рода орудия в борьбе с расколом было понятно и оценено как православными, так и донатистами. Последние, выпуская в свет свои литературные произведения, ни о чем так не заботились, как о том, чтобы их сочинения не попадали в руки Августина⁶, который с несокрушимой силой логики и знанием истории не оставлял неразобранными и неопроверженными не только принципы, но даже самые мельчайшие детали их доктрины⁷.

Главнейшими вопросами полемики Августина являются: а) вопрос о существе Церкви, насколько это связано было с принципиальным положением донатизма о своеобразно понимаемой им святости Церкви, легшим в основу раскола и бывшим одним из мотивов его происхождения; б) с этим вопросом, как вывод из него, в тесной связи стоит вопрос о таинствах, именно о том, чем обусловливается действительность их: личностью ли совершителя или объективными дарами благодати, независимо от человеческих качеств служителей Церкви, потому что теоретическое различие взглядом на существо таинства выразилось и на практике, в учении донатистов о необходимости перекрещивать всех вступивших в их общество и в фактах перекрещивания; с) третьим вопросом полемики, стоящим совершенно самостоятельно и без связи с первыми, является вопрос об отношении Церкви к государству и связанный с ним вопрос о свободе совести и праве принуждения в деле веры. Частное содержание ее в существенных чертах таково.

Центральным вопросом полемики, около которого группировались, или – лучше – из которого вытекали другие вопросы, был вопрос о том, – где истинная Церковь, так как каждая из партий, опираясь почти на одни и те же аргументы, утверждала, что только она одна владеет истинной Церковью. И православные, и донатисты признавали, что существенными признаками Церкви являются: единство, кафоличность и святость, но, понимая различно эти признаки, они, исходя из одного общего источника, в выводах расходились весьма существенно. Единству Церкви у донатистов, с точки зрения православных, противоречило разделение его внутри себя на мелкие секты, при чем разделение по ничтожным, с принципиальной точки зрения, если не сказать больше, поводам доходило до взаимных проклятий и насилий со стороны сильнейших⁸. Кафоличности донатистской общины, понимаемой (кафоличности) ею в смысле целостности, всеобъемлемости и чистоты учения, Августин противопоставляет кафоличность, понимаемую в территориальном смысле; и его точка зрения, базируясь на таком понимании, оказывается, конечно, более сильною и верную (не с принципиальной, конечно, точки зрения, а как антитеза доктрине донатистов)⁹.

Что касается признака святости, то можно с несомненностью сказать, что различное понимание святости Церкви было главною, если не исключительною причиною разделения, и потому, конечно, на него направлено было главное внимание полемики.

Донатисты смешивали понятие Церкви видимой, эмпирической с понятием Церкви идеальной, торжествующей, перенося свойства последней на первую. Свою общину они признали Церковью в идеале, и с этой точки зрения и решали вопрос, в чем сущность Церкви. Земная Церковь для них не есть всемирное здание, здание непрерывно строящиеся на фундаменте – Христе, а здание уже законченное, общество святых, избранных, и как таковое, оно не может терпеть в своей среде людей порочных, в особенности предателей (traditores), т.е. людей, запятнавших себя выдачею свв. книг во время гонения Диоклетиана. Это требование беспорочности, понимаемой в данном случае в особенном, специфическом для раскола, смысле, представляется в особенности предстоятелям Церкви, епископам и клирикам, потому что характеристическим признаком истинной Церкви, по учению донатизма, является не объективная вселенская организация, а святость, выражающаяся в личном совершенстве святителей: истинная Церковь не может иметь и терпеть в своей среде порочных святителей; иначе она сама оскверняется их пороками и перестает быть святой, не имеет благодати, таинств, сама обращается в общество предателей. Как ап. Иуда утратил самым фактом своего предательства свое апостольское достоинство и на его место был избран другой, так же точно и священнослужитель, виновный в предательстве, тем самым утрачивает свой сан¹⁰. Отсюда все таинства, совершенные недостойными совершителями, должны быть признаваемы недействительными. Отсюда требование со стороны донатистов вторичного крещения тех, которые крещены порочными священнослужителями. Но стоя на такой точке зрения, они неминуемо должны были прийти к противоречию. Кто может испытывать совесть другого так, чтобы не оставалось ни малейшего сомнения в ее чистоте? О многих лицах, совершителях таинств, совершенно неизвестно, каковы они в нравственном отношении, каково их поведение, убеждения и. т. д. Как поступать в таких случаях? И донатизм должен был сделать уступку, признав, что под святостью Церкви разумеется только отсутствие явных пороков и преступлений¹¹. Церковь не может быть опорочена тайными преступлениями своих членов.

По учению же православных, представителем которых является Августин, конечно, без его крайних выводов, необходимо различать Церковь воинствующую, Церковь земную, представляемую нами эмпирически, от Церкви торжествующей, идеальной. Первая представляется полем, на котором растут вместе и пшеница, и плевелы¹², неводом, который извлекает вместе и хорошую и дурную рыбу, причем, по повелению хозяина поля, плевелы не выдергиваются из поля, а остаются расти до последней жатвы. Значит, Церковь в своей среде и грешников и от этого не перестает быть святою. Святость ее обуславливается не личными качествами ее членов, а характером ее, как вселенской организации, во главе которой стоит Христос, освящающий человека и сообщающий ему Свою благодать в таинствах и установлениях церковных. Спасительная сила Церкви заключается, таким образом, «в объективных дарах благодати, связанных с самым совершением таинства, независимо от личности совершающего таинство»¹³. Поэтому, если таинство совершается даже лицом, омертвевшим в грехе, даже еретиком, оно остается таинством Бога живого, Который всегда чист, непорочен, жив и никогда не умирает¹⁴, и как жив Он, так живо и таинство, и даже в мертвом грехами не умирает¹⁵. Если же таинство совершается лицом святым, непорочным, опять-таки не это лицо оправдывает, освящает человека, а Христос¹⁶. Таким образом, Августину стояло показать, в чем сущность Церкви, и вместе с тем решить вопрос, обусловливается ли спасительная сила Церкви и ее таинств субъективным состоянием ее предстоятелей, их личным совершенством, или они коренится в объективной Божественной организации, действующей и спасающей силой Божию, независимо от человеческих качеств служителей Церкви¹⁷.

Но этим содержание полемики блаж. Августина не исчерпывается. Ему предстояла еще задача, задача не менее серьезная, чем первая. Раскол донатистов жил идеями сепаратизма, как в церковном, так и в гражданско-политическом отношении. Почвы для этих идей нужно искать в характере и особенностях культурно – социальной жизни обитателей латинской Африки, так и в своеобразном учении их о существе Церкви. Святость Церкви представляется для них чем-то географически определенным. «Церковь, как общество святых, сохранилась только в Африке, совпадая с территориальными пределами донатистской общины»¹⁸. Другие Церкви, заморские, по терминологии донатистов, утратили свою чистоту – и донатисты, чтобы смешением с порочными и предателями не терять своей чистоты, отделились от них. Под этим скрывался протест против Церкви вселенской, как таковой, против принципа вселенской церковной организации, существующей объективно, независимо от совершенства и достоинства лиц, ее представляющих¹⁹.

К восточным Церквам африканцы никогда не обнаруживали особенного тяготения. Римская же Церковь, хотя и ближе стояла к Африке, осудила раскол и тем, конечно, подорвала и те незначительные симпатии, какие проявлялись к ней раньше. Итак, раскол отделился от вселенской Церкви, признавая только свою общину истинною Церковью и бросая грязью в Церковь, которой даны великие обетования, и которая простирается от моря до моря, т. е. по всей вселенной, начиная от Иерусалима. Августину предстояло показать, что одним из существенных признаков Церкви является вселенский ее характер, что вселенская Церковь не утратила своей чистоты, но потеряла наследие, данного ей Богом, и потребовать от донатистов объяснения, почему они отделились от лона вселенской Церкви.

Дух сепаратизма обнаружился не только в отделении донатистов от общения со вселенской Церковью, но еще больше в воззрении на отношения между Церковью и государством, каковое воззрение упорно проводилось ими в жизнь. Донатизм был знамением, собравшим около себя туземные элементы, противящиеся Риму и его цивилизации. «Какое дело императору до Церкви?», сказал Донат карфагенский, встречая императорских уполномоченных²⁰, и в этих словах донатизм ясно выразил идею полного отделения Церкви от государства. Помимо вечной ненависти к Риму, здесь не малую роль играло и то обстоятельство, что гражданское правительство осудило раскол и преследовало его. Что этот мотив имел не маловажное значение для выработки указанного воззрения, на это можно видеть указание в словах Петилиана, что цари века сего являются только враждебными по отношению к христианам²¹, и в той аргументации этих слов, какую он далее и представляет. Это воззрение выразилось и практически, в целом ряде противлений светской власти. Циркумцеллионы, Гильдон, Вандалы – вот три слова, которые могут многое сказать человеку, знакомому с историей донатизма. Насколько искренни были донатисты в своих воззрениях на этот предмет, сказать трудно. Августин указывает нам на некоторые факты²² (обращение донатистов к императорам Константину Великому, Юлиану Отступнику, связь с Гильдоном), которые набрасывают некоторую тень подозрения на искренность их. Быть может, если бы светская власть относилась снисходительно к ним, они держались бы иных воззрений. Как бы то ни было, но Августину пришлось встретить немало упреков со стороны апологетов донатизма в том, что православные прибегают за помощью к светской власти, подстрекают ее на преследование донатистов, представляют ей ложь вместо истины. Августину предстояло показать, что «добрые дружественные отношения Церкви к царям не составляют греха»²³, что цари имеют право защищать истинную религию от нападок на нее со стороны нечестивых, имеют право наказывать еретиков, и в дальнейшем – выдвинуть свое «coge intrare». А на обвинение в том, что православные, вместе со светскою властью, преследуя раскольников, делают многих мучениками, Августину предстояло ответить разъяснением, в чем он понимает истинное мученичество, и удовлетворяют ли идеалу мученичества мученики донатистов.

Таково в существенных чертах содержание полемических сочинений Августина против донитистов. Конечно, не во всех сочинениях он занимается подробным рассмотрением всех вопросов. В некоторых он делает это, в других обращает преимущественное или даже исключительное внимание на какой-нибудь интересующий вопрос, слегка касаясь, а иногда и совсем обходя другие вопросы. Это, конечно, объясняется целью и назначением его полемических сочинений.

Что касается приемов полемики, то они были различны, что обуславливается, конечно, обстоятельствами, целью полемики и личным характером полемиста. Для Августина представлялось, что истина, ясно и определенно выраженная, способна сама по себе увлечь сердца людей. Для этого, конечно, необходимо было бы излагать положительное учение, стараясь о том, чтобы изложение отличалось, с одной стороны, ясностью и определенностью, чем избегалось бы непонимание вообще или превратное понимание, с другой – особыми красотами, влияющими на душу читателя. Насколько могло, удастся и удалось первое, мы можем судить на основании того, что Августин был блестяще образованный человек, боевой ритор, знакомый с законами диалектики и элоквенции, человек с тонким анализом, который мог заметить диалектические хитросплетения и распутать их. Истина Августинова учения настолько была ясна для донатистов (хотя по своему фанатизму они следовали за ней), что они ничего так не боялись, как того, чтобы их сочинения, пастырские послания и. т. п. не попали в руки Августина, который бы не оставил без внимания ни одного пункта, а подвергнув все беспощадной силе своего анализа, привел бы ad absurdum положения противников и в противоположность им засветил бы яркий светоч истины, стараясь при этом о том, чтобы его слова не могли ни в ком возбудить сомнения и не послужили к соблазну. Блестящее природное дарование Августина, которого в нем никто никогда не отрицал, его образованность, знакомство с риторикой и диалектикой, его широкое христианское образование, которое особенно обнаружилось в широком пользовании им св. Писанием и св. Преданием, знание истории, – все это соединилось вместе в его полемических сочинениях. Не имея возможности бороться с ним прямо и открыто, вожди донатистов старались набросить на него тень, упрекали его в знакомстве с риторикой и диалектикой, будто бы несовместимыми с христианством. Петилиан в своих сочинениях обвиняет Августина в диалектике, выставляя ее на позор пред судом народа, как мастерицу лжи, и отождествляя Августина с ритором Тертуллом, противником ап. Павла²⁴. Еще более резко отзывается о диалектике Августина другой его литературный противник, грамматик Кресконий, полагающий сущность диалектики в умении спорить и потому упрекающий Августина в том, что он спорщик²⁵. Августину пришлось выступить защитником диалектики, причем пришлось выяснить ее сущность. Это – искусство, научающее лишь доказывать, что из чего следует, истина ли из истины, или ложь изо лжи, и оно нисколько не страшно для христианского учения²⁶. К диалектике прибегал ап. Павел (Деян. 17, 18); и даже сам Христос не уклонялся от беседы с фарисеями, не смотря на ухищрения уловить Его на слове²⁷.

Вместе с диалектикой Августин пользовался и красноречием, искусством красиво, изящно, с риторическими приемами и украшениями, или как выражается сам Августин – способностью складно (congruenter) сказать то, что мы думаем; прибегать к нему надо тогда, когда мы правильно думает, но не так, как пользовались им еретики²⁸.

Что касается тона полемических сочинений Августина, то его полемика в этом отношении резко отличатся от полемики его противников. Тон его сочинений; как он однажды выразился, – «мирный»²⁹. Правда, в некоторых местах можно усмотреть юмор и даже сарказм, объясняемый, конечно, страстностью полемики, но, несмотря на это, Августину нельзя отказать в корректности и благородстве. Даже в тех местах, где он встречался с оскорблениями, ругательствами литературного противника, он как бы извиняет его, приписывая их не злобе, а умственной слепоте, неразумию, глупости противника³⁰. Нас удивляет тон его обращения к вождям донатистов.

Таким образом, хотя Августин и не пренебрегает средствами диалектики, однако он превосходит своих противников искренностью и христианским смирением³¹.

К полемическим трактатам близко примыкают письма, писанные Августином к разным лицам по различным поводам. Все письма Августина, имеющие отношение к истории борьбы его с расколом, можно разделить на три класса. Одни из них были адресованы к православной пастве, друзьям, знакомым, сотрудникам на ниве Христовой³². В них можно найти немало историка – полемического материала, представляемого им для предупреждения и предохранения православных от заблуждений и козней раскольников и, попутно, для обличения последних. Другие – адресованы к светской власти, так как последняя всегда внимала голосу Августина и нередко сама обращалась к нему с запросами по тем или иным недоуменным вопросам политики в отношении к расколу³³. Наконец, третий класс писем – письма к донатистам по разным поводам, то обличительного характера, то призывающие донатистов на собеседование и ответы³⁴. Должно быть, и в них были те же качества, что и в посланиях, потому что донатисты почти всегда оставляли их без ответа.

Ex officio³⁵, как пастыря, вытекала новая форма – публицистическая проповедь, в которой он, касаясь запросов современной ему жизни, не мог оставить без внимания и донатистов; в его проповедях мы находим нередко увещание остерегаться раскольников и опровержение их заблуждений³⁶.

Его проповедническая деятельность должна была иметь громадный успех. В самом деле, помимо громадного запаса знаний из области богословия, философии, истории, Августин обладал специальными знаниями из области красноречия, как науки. Августин слушал курс публичных лекций в Карфагене³⁷, посещал публичные лекции в Риме³⁸ и, наконец, был назначен учителем красноречия для публичных курсов в Милане³⁹. Не удивительно, поэтому, что, когда вооруженный таким запасом знаний Августин выступил с церковной кафедры против донатистов, последние сразу уже обратили на него внимание и заметили всесокрушающую силу его дара слова. Как влияли его проповеди на донатистов, видно из того, что донатисты называли его соблазнителем, обманщиком, волком, которого надо умертвить для сбережения стада⁴⁰. Между тем, это не был проповедник – обличитель. Он нежными красками, иногда растворяемыми слезами любви, изображает нам нравы и обычаи своего времени, и это потому, что он имел нежную душу, и от этой нежности, которая делала его так снисходительным к заблуждениям человеческим, он никогда не мог освободиться.

Точно таким же характером запечатлены некоторые его гомилии на ев. Иоанна⁴¹ и псалмы⁴², в которых он, подобно Златоусту, давая посильное, в христианском духе, освещение запросов современной жизни, касался и истории донатистов, то обличая их, то освещая с исторической точки зрения причины появления раскола и доказывая его несостоятельность и непоследовательность.

Наконец, едва ли не самою важною формою борьбы Августина с донатистами является его участие на соборах, которые в Африке собирались чаще, чем где-либо. Соборы его времени не малое внимание обращали на зло африканской церкви – раскол донатистов, обсуждали меры против него, и душою этих соборов часто являлся Блаж. Августин⁴³, выдвигавшийся, вероятно, из среды других и своею образованностью, и горячностью, и талантливостью. На знаменитом соборе 411 года он был одним из видных его членов.

Таким образом, в борьбе с донатистами талант Августина мог развернуться во всей широте; его гений мог проникнуть всюду и везде разрушить то, что не могло устоять против сил добра и правды, во имя которых так ратовал блаж. Августин.

Время от 400 до 402 года было весьма плодотворным для Августина. В это время вышли в свет важнейшие его полемические сочинения. В 400 году им было написано сочинение против Пармениана⁴⁴, «О крещении»⁴⁵ и начато сочинение «Против Послания Петилиана»⁴⁶ (I–II книги). Немного спустя, написано сочинение «О единстве Церкви»⁴⁷ и III книга против Цетилиана⁴⁸. Это был, можно сказать, цвет литературной полемики Августина против донатизма, так как прежние его сочинения в этом роде, напр., Псалом, представляют лишь опыты полемики и не имеют большого значения в истории борьбы. В них еще только намечены те пункты, вокруг которых вращалась потом дальнейшая полемика, в которой мы видим полное и подробное раскрытие и разбор всех пунктов раскольнической доктрины и возможных из нее выводов.

Первым литературным противником Августина был уже умерший тогда епископ Пармениан. Он был преемником Доната на епископской кафедре города Карфагена и пользовался большой известностью, как человек образованный, известный знанием св. Писания и основательностью суждений. Его авторитет был так высок, что донатисты из уважения к нему называли себя Парменианистами⁴⁹. Занявши кафедру после одного из главнейших столпов донатизма, Пармениан естественно привлек к себе взоры всех, и чтобы оправдать возлагаемые на него надежды, выступил литературным апологетом донатизма. Он выпустил в свет сочинение в защиту раскола. В опровержение этого сочинения Оптат Милевитский написал сочинение «О схизме донатистов»⁵⁰. Внутренние дела раскола, именно раскол в нем самом, побудили Пармениана еще раз выступить на защиту донатистов, как против Тихония, раскольника в самом расколе, так и против православных. Тихоний Грамматик, против которого писал Пармениан, был знатоком богословских и светских наук и, по отзыву блаж. Августина, красноречивым и остроумнейшим писателем⁵¹. Как человек образованный, изучивший хорошо св. Писание, Тихоний в своих сочинениях по спорным между православием и донатизмом вопросам близко подходит к православным. Так он высказал православное воззрение на вселенский характер Церкви Христовой, которая должна распространиться по всей земле и между всеми народами. Точно также он близко подходит к православным в вопросе о святости Церкви. По его воззрению, Церковь есть еще строящееся здание, в котором находятся вместе сосуды к чести и сосуды не к чести⁵², и она не перестает быть святой и тогда, когда в ее лоне есть и грешники, и потому грешники должны быть терпимы в Церкви до последнего суда Господня⁵³. Такая уступчивость со стороны одного из ученейших членов партии, конечно, могла вызвать большой соблазн среди его единоверцев. Поэтому Пармениан и выступил к нему с посланием, в котором увещевал его отказаться от своих воззрений на Церковь⁵⁴.

Не смотря на то, что ко времени Августина Пармениан уже умер, уважение к его личности и сочинениям в расколе было еще сильно, и Августин счел нужным снова писать опровержение на его сочинение, тем более, что этого просили от него православные. Другим побуждением писать против Пармениана было то, что он слишком произвольно изъяснял св. Писание⁵⁵.

Сочинение против Пармениана написано около 400 года и состоит из 3 частей или книг. В первой из них, наиболее важной для нас с исторической точки зрения. Августин возражает против обвинений и несправедливых жалоб Пармениана по адресу православных и доказывает, что христианские власти, по обязанности и долгу своему, правильно употребляют наказания для обуздания еретиков и схизматиков. Во второй и третьей разбираются и оцениваются свидетельства Писания, приводимые Парменианом в защиту своих положений, и превратным толкованием коих донатисты увлекали неопытных.

С исторической точки зрения для нас более важна первая книга, так как две последние могут быть относимы скорее в экзегетическим произведениям Августина, хотя в них постоянно прорывается тенденция, опираясь на научно – логический экзегесис, подрывать основы донатизма.

В начале первой книги, указавши повод к написанию данного сочинения в том, что Пармениан делал нападки на своего единоверца Тихония, сумевшего по своему уму и образованности стать выше своих собратий, приблизившегося в своих воззрениях к православным и пострадавшего за это от своих единоверцев, Августин шаг за шагом разбирает нападки Пармениана и обвинения православных в предательстве. Пармениан обращается к истории Церкви и говорит, что галлы, испанцы, итальянцы и их союзники, под которыми он разумеет весь мир, совершенно сходны с Африканскими предателями, в силу общности преступлений и поступков. Но бросая грязью во вселенскую Церковь, Пармениан делает это безрассудно и неосновательно, так как не имеет достоверных свидетельств и документов. Возражая Цермениану, Августин пользуется доказательствами Тихония. Приведя обетование Божие, данное Аврааму, Исааку и Иакову, что в их семени благословятся все народы земные, что ясно указывает на вселенский характер Церкви, Августин доказывает, что семя Авраамово не погибнет, так как слово Божие истинно. Если же донаты указывают на то, что у них есть много свидетелей, говорящих за них и против православных, то кому верить: людям-ли, или Богу, давшему великие обетования. Это противопоставление авторитетов божеского и человеческого с явным предпочтением первого встречается у Августина весьма часто. Донатисты, отчасти произвольно, а отчасти руководясь принципами своей доктрины, возвышали человеческий авторитет слишком высоко и подчас ставили его если не выше явной истины, то, во всяком случае, часто наравне с нею, с упорным фанатизмом закрывая глаза на показания Писания, или же грубо – тенденциозно извращая и понимая их. По этому Августин предлагает донатистам избрать каждому, кто что хочет, предупреждая их, что человеческий авторитет, как бы он не был высок, если даже в представлении донатистов дойдет до неба, там все равно обратится в ветер. Почему же донатисты предпочитают человеческий авторитет? А потому, что это для них выгодно. Если бы Пармениан не сильно желал кафедры, он предпочел бы верить Писанию, чем своим коллегам⁵⁶. А результатом этого предпочтения явилось то, что донатисты отказываются верить обетованиям Божиим о распространении Церкви по всей вселенной, забывая, что Бог – истина, а человек – ложь, и в своем фанатизме называют себя только христианами, обвиняя вселенскую Церковь в предательстве во времена преследования, забывая или, лучше сказать, не обращая никакого внимания на законы и факты истории⁵⁷, которая ясно показывает, что донатисты сами не удовлетворяют требованиям своей доктрины, терпя намеренно и ненамеренно преступников и вообще порочных людей, даже епископов, уличенных в предательстве. Если же существование в африканской православной Церкви предателей уже одним фактом единения с другими церквами оскверняет их, то тогда пред нами встает дилемма: кому верить, – Богу ли, давшему обетования наследия во всей вселенной, или донатистам с их противохристианским положением: в семени Африканских предателей погибли все народы⁵⁸. Одного внешнего общения мало для того, чтобы заморские церкви могли оскверниться. Ап. Павел радовался, видя проповедников евангелия, хотя они были люди недостойные, и не порывал общения с ними из боязни осквернения⁵⁹.

Бросая тень на всю вселенскую Церковь, Пармениан особенно виновными считает Осию, епископа Кордубского, и Цецилиана. Осия возбудил антипатию донатистов потому, что по поручению императора производил расследование дела донатистов и по расследовании представил императору дело не в благоприятном для донатистов освещении. Но то, что они говорят об Осии, не может быть доказано так, чтобы истина была ясна и очевидна: с другой стороны, если и было что-нибудь подобное в истории, то оно передано донатистами с тенденциозными извращениями и неправильно понято⁶⁰. В деле же Цециана они запятнали сами себя тем, что вместо мира, к которому они будто бы стремились, они, намереваясь победить человека, были побеждены гневом и сами разрушили то, к чему стремились⁶¹. А разрушили они единение мира и совершили грех больший из всех грехов, так как восстали против очевидной истины, и в бессильной злобе и ослеплении обвиняли в грехах совершенно невинных. Фактом обвинения заморских церквей в измене и отделения от них, они, по мысли Августина, сами опровергли свою ложь, так как, констатируя факт существования в Африке двух партий, они признают невинную ту, которая получила бы оправдание у заморских церквей. Невинною оказалась партия православных, на защиту коей стала и Церковь и правительство, а донатисты опять в бессильной злобе вынесли обвинение и ропот по адресу самих судей, и в гневе схизмы отсекли себя от тех невинных, которые гораздо разумнее и не желали верит тому, что говорилось о самих судьях⁶².

Чтобы рельефнее выставить всю преступность схизмы донатистов, Августин обращается к ним с вопросом от лица церкви филадельфийской, имя которой значит – братская любовь, и которая в устах Августина является олицетворением всей Церкви: «Из-за чего не меня свирепствуете, братья, за что обвиняете?». Она совершенно не виновна в предательстве Африки, потому что даже не знает Африки и ее обитателей. Донатисты пространством хотя и отделены от нее, но Христом, который пострадал за всех людей и всех искупил от греха, они соединены с христианами всех стран. Что касается оснований, по которым донатисты отделились от Церкви, то они свидетельствуют о злоречии и горькой ненависти донатистов по отношению к вселенной, благодаря которой они осмеливаются утверждать, что ради них, донатистов, Христос потерял Свое наследие⁶³. Нет, пусть донатисты сначала посмотрят, чиста ли их собственная совесть, и спросят ее, можно ли признать невинным того, кто сам без достаточных оснований бросает грязью в невинных, невинность коих засвидетельствована и вселенною и гражданским правительством, и даже теми, у кого донатисты сами искали справедливости.

Обращаясь к обсуждению положения донатистов об отделении Церкви от государства, Августин прежде всего решает вопрос, имеют ли права власти наказывать еретиков. Ближайшим поводом к обсуждению этого вопроса послужила ссылка донатистов на факт наказания императором Константином тех, которые, будучи побеждены на суде церковном, не могли подтвердить пред ним того, на чем они раньше стояли и уклонились от общения с Церковью. Но если они и были подвергнуты наказанию, то невинно ли его понесли? Нет, они терпят его по высочайшему суду Бога для того, чтобы избежать вечных наказаний. Пусть прежде донатисты докажут, что они не еретики и не схизматики, и тогда говорят о незаслуженных наказаниях. Если же стать на их точку зрения и признавать их мучениками за то, что они подвергнуты незаслуженному наказанию, то тогда «все темницы наполнены мучениками, все узы судей влекут мучеников, во всех каменоломнях мученики испытывают страдания, на острова мученики ссылаются, на всех лобных местах мученикам рубят головы, всяким зверям мучеников бросают, или по приговору судей мученики живыми сжигаются». Нужно обращать внимание не на самый факт страдания, а на причину его. Власть, карающая и милующая и месть по ап. Павлу (Рим.13:1–4) божественную санкцию⁶⁴. Но за что страдают донатисты? Они страдают за то, что отделились от вселенской Церкви и производят бесчинства, не повинуясь ни гражданским ни церковным законам. Называя православных преследователями донатистов, сами они постоянно делают то же, убивая не только души, но и тела⁶⁵. В их истории есть факты, которые ясно доказывают это. Известны факты обращения их самих к императору, которого они просили быть судьей их дела. Доводя до крайности, хотя и логически, их взгляд на мученичество, Августин заключает, что если необходимо признать мучениками всех преследуемых за религиозные преступления, то мучениками нужно признать и демонов, потому, что по императорскому повелению разрушены посвященные им храмы и разбиты идолы – их жилища, и их почитатели подвергаются преследованию⁶⁶. Не из страданий прославляется праведность, а наоборот. Поэтому и Христос, как бы предвидя подобные рассуждения, не сказал просто: «Блаженны терпящие гонения», но прибавил признак, по которому отличается истинное благочестие от ложного.

Но возможен такой принципиальный вопрос: пусть донатисты уличены в религиозных преступлениях, но имеет ли власть право удерживать и наказывать их за это? – Вопрос решается утвердительно на следующих основаниях. С исторической точки зрения сами донатисты решили его утвердительно, допуская насилие над православными и максималистами. С принципиальной же точки зрения, – если власть имеет право удерживать и наказывать вредоносных людей, то она имеет право делать то же и по отношению к религиозным отщепенцам – схизматикам, потому что, по ап. Павлу, схизма и ересь отнесены к делам плоти на ряду с обычными преступлениями. Власть, санкционированная Богом, носит меч на зло злое творящему⁶⁷. Логичнее было бы для них, если бы они сами, требуя толерантного отношения со стороны правительства и православных, – исполняли то же самое по отношению к своим иноверцам. За то, что императоры, по справедливости, преследовали донатистов, ручается факт удивительного согласия властей по делу донатистов. Исключение составляет лишь Юлиан Отступник, который будучи врагом мира и единства, стал на сторону донатистов, даровал им свободу исповедания. И это обращение донатистов к Отступнику, исполненное самой низкой лести и унижения («у тебя одного только справедливость имеет место») лежит пятном на поведении донатистов⁶⁸. Но не смотря на строгие законы, направленные против них, которые Августин тут же и перечисляет, донатисты не могут обвинить православных в жестокости, потому что, эти строгие законы или применяются очень слабо, или совсем не применяются. Донатисты продолжают владеть базиликами, чего они по смыслу закона не имели бы права делать. Если же и было допущено по отношению к ним нечто превосходящее христианскую кротость, донатисты не должны винить в этом великую Церковь, потому что, насилие над ними причиняют плевелы из лагеря православных⁶⁹.

Эти плевела православная Церковь терпит в своем лоне, исполняя повеление Христа, Который не желал прежде времени вырывать плевелы и отделять их от пшеницы. Это повеление Он выразил в своей притче о пшеницах и плевелах, и как бы предвидя неправильное понимание ее донатистами, Сам изъясняет ее, относя исполнение ее к концу мира. Он не сказал: поле – Африка, но сказал: «поле есть весь мир». «Донат ли был великим свидетелем или в его время, когда донатисты отделялись от вселенной, настало время жатвы?».

Свою 1-ю книгу Августин заканчивает обещанием тщательно исследовать и, поскольку Господь даст, открыть здравый смысл кафолической истины в тех местах Писания, которые приводятся Парменианом в защиту своей доктрины и тенденциозно им толкуется⁷⁰. Что он делает во второй и третьей книги против Пармениана.

«Чем как не пустой и слепой душе можно объяснить поведение донатистов при пользовании Св. Писанием», когда они стараются к другим отнести то, что направляется по адресу их и, мало этого, в стремлении обмануть неопытных доходят до того, что подобно софистам объявляют злое добрым, свет тьмой и тьму светом». Давши такую характеристику экафгетических приемов донатистов и указавши их непоследовательность в поведении по отношению к Оптату и православным⁷¹, Августин переходит к разбору мест Писания, приводимых Парменианом. Ссылаясь на Писание в доказательство учения о необходимости отделения праведников от грешных, Пармениан всегда понимает Писание в буквальном смысле, и те места Писания, которые говорят о духовном отделении праведников от грешников, относит к видимому разделению членов церкви, или же приводит такие места Писания, которые, будучи взяты безотносительно к кому-нибудь, могут быть применены ко всем.

Такой именно характер и имеют приводимые в начале книги места Писания (Ис.5:20; Притч.17,15; Ис.59:1–8). Опровергая толкование донатистов, прилагающих эти места к православным, Августин берет спорные места в контексте речи, делает ссылку на собственную историю донатистов, когда они заявили себя с нехорошей стороны, терпя в своей среде таких негодяев, как Оптат, и допуская в высшей степени предосудительное поведение циркумцеллионов, которые, вооружившись железом и палками, ходят в обществе непотребных женщин, неся с собою всюду разрушение и смерть⁷².

Эти ссылки на их историю Августин делает постоянно.

Желая выдвинуть значение личного совершенства служителей алтаря для спасения их пасомых, Пармениан приводит их X главы книги Иисуса сына Сирахова. Возражая ему, Августин приводит место Писания, в котором изрекается проклятие тому, кто надеется на человека, и на основании слов Спасителя относительно фарисеев (Мф. 23:3) доказывает⁷³, что от нравственного состояния личности священника не зависит православное состояние паствы, потому что, может быть хороший народ там, где – худой епископ, подобно тому, как мог быть худой народ там, где Моисей был правителем. Не может вредить в единении христианском епископ злой, когда Сам священник по чину Мелхиседекову, пребывая на небесах, посредствует за нас⁷⁴.

Задавшись целью доказать, что благодать таинств зависит от нравственного состояния их совершителя, Пармениан приводит целый ряд текстов, которыми утверждается большею частью та мысль, что жертва, приносимая беззаконником, – мерзка пред Богом (Ис.66,3; Притч.21,27; Исх.21,27; Иер.2,13), чем ясно, по его мнению, доказывается незаконность священства православных, предательством утративших свою благодать и не имеющих возможности снова приобрести ее. Но в этих и подобных местах совершенно нет речи о таинствах. Даже те места, в которых можно еще усмотреть намеки на них, при правильном понимании, в связи речи, говорят совсем не о том, чего так настойчиво ищет в них Пармениан.

Возражая Пармениану Августин старается утвердить 1) то, что благодать таинства зависит от дающего ее Бога, который как Сам праведен, так не может и благодать Свою давать не такою же чистою святою, каков Сам Он; 2) как вывод из первой мысли, – то, что если и есть недостойные священники, однако их не достоинство вредит только им самим, не оказывая пагубного действия на состояние воспринимающих подаваемую ими благодать. «Кто ест и пьет недостойно, суд себе ест и пьет» (1Кор.18:29) – себе, а не другим. В ветхом завете среди священников были и добрые, и злые, но каждый из них нес свое бремя⁷⁵. Далее если проводить до конца это требование совершенной святости служителей алтаря, то нужно прийти к отрицанию возможности самого священства, потому что совершенно святых людей нет; самый святой человек имеет грехи, и потому не может быть признан, с точки зрения донатистов, достойным священником⁷⁶. И православные и донатисты сходятся в одном: они требуют безгрешного раздатели благодати, но в вопросе, кто является этим раздателем, они расходятся. Православные признают таковым единства Христа, а пастырей, – епископов и священников только служителями при совершении таинств и раздаянии благодати; донатисты все внимание обращают на нравственное состояние последних, как будто действие благодати обуславливается характером личности совершителя таинств. Здесь опять смешение божеского и человеческого. Раскрытию этой мысли посвящены следующие главы, при чем в существенных чертах ход доказательств Августина остается прежний, так что нет нужды повторять лишний раз то, что ясно для нас, тем более, что раскрытию и разрешению данного спорного вопроса посвящены и дальнейшие его полемические сочинения, в особенности «Contra Epist. Petiliani». Нужно только сказать, что, возражая Пармениану, Августин стоял на более твердой позиции. Тогда как донатисты брали известное место в отрывках и объясняли его тенденциозно, вне связи речи, при допущении чего естественно открыть широкий произвол для толкования, Августин старается установить связь данного места с предыдущим и последующим и на основании контекста и параллельных мест установить истинный смысл текста. Без этого можно было бы часто попадать в ловушку⁷⁷. Даже более без особенных доказательств Августину удавалось парализовать значение делаемых ими выводов из текстов, так как если принять донатистское толкование их, то они (тексты) делаются обоюдоострым орудием, т. е. с одинаковым правом и православные и донатисты могут бросать при помощи их упреки друг другу. Когда же для пояснения их, он прибегает к указанным приемам, в особенности же когда становится на историческую точку зрения, тогда донатистам приходится очень плохо.

Оптат Гильдонский, Максимианисты и отношение к ним господствующей партии донатистов, циркумцеллионы с их безнравственным поведением – вот что тогда является аргументами Августина, против которых донатисты не имеют ничего сказать, и потому молчат⁷⁸. Сославшись на такие аргументы, Августин, как выводы из них, ставит ряд вопросов, ответы на которые, заключающиеся большею частью в них самих, наносят беспощадные удары донатистам⁷⁹. Сущность его возражений на настойчивое утверждение Пармениана о том, что таинства совершенные недостойными священнослужителями, недействительны, сводятся к следующему. Действенность таинств не уничтожается в том случае, если совершителями их являются люди не достойные, подобно тому как не уничтожается сила и достоинство и не умоляется высота нравственного учения если провозвестниками его являются люди порочные, не следующие в своей жизни тем идеалам, возвещать которые они поставлены. Ап. Павел радовался, видя дело проповеди Евангелия, и его радости не уничтожило сознание того, что проповедники этого учения «не чисто проповедуют». Для них самих, это учение служило к осуждению, но для тех, которые слушали возвышенное учение и принимали его, оно служило ко спасению⁸⁰. Поэтому то, как некогда Христос отзывался о фарисеях, так отзывается Августин о недостойных священниках и проповедниках. Какое же все-таки значение имеет нравственное состояние совершителя таинств? Вопреки донатистам, ставившим действенность таинств в зависимость от нравственного состояния его совершителей, Августин признает, что нравственная чистота или нечистота совершителя таинства имеет значение только для него одного. Если он чист, то Дух Св. действует чрез него и как его награда к вечному спасению и как способность к возрождению и назиданию тех, коим чрез этого служителя алтаря возвещено было слово истины. Если же он лицемер, то Дух Св. не содействует его собственному спасению, так как Дух Св. избегает лицемеров (Прем.1:5), но из-за этого не оставляет его служение; оно благотворно для принимающих его, если только они не подражают его лицемерию. Только в том случае нужно уклоняться от недостойных священников, если они не только ведут недостойную жизнь, но и начинают извращать учение истины⁸¹.

Отсюда, от этого учения о таинствах и условиях действия благодати, естественный переход к учению о не повторяемости таинств крещения и священства. Поводом к рассуждению были приведенные Парменианом слова: «Что же имаши, его же неси приял» (1Кор.4:7). Смысл этих слов, с точки зрения донатистов, таков. Православные не имеют крещения, потому что не получают его от своих священников, которые вследствие предательства и порочной жизни утратили благодать крещения. На эти слова Августин отвечает рассуждением о невозможности потерять крещение, хотя без достаточно сильных аргументов. Далее некоторые из донатистов сделали уступку: «крещение не теряют те, которые уходят из Церкви, но теряют право дать крещение»⁸². Замечательно в данном случае суждение Августина о таинствах крещения и священства. Августин рукоположение поставляет на ряду с крещением, и признает его таким же таинством, как и крещение, в следствие чего оно не может и не должно повторяться, как не повторяется и крещение: «Не представляется никакой нужды, говорит он, почему тот, кто не может терять самого крещения, может терять право преподавать его. Ибо то и другое есть таинство, то и другое преподается человеку чрез некоторые освящение, первое – когда он крещается, второе – когда он рукополагается⁸³. Ясно, что бл. Августин с священническим рукоположением внутренне и нераздельно соединял таинственное дарование рукополагаемым лицам особенной благодати Божией, благодати по существу своему похожей на ту, какая в крещении преподается крещаемому. Отсюда, как неповторяемо крещение, так и не повторяемо посвящение – хиротония. Поэтому, оно не повторяется над теми, которые удаляются в схизму, или в схизме получает священство и потом возвращаются в православие. Благодать остается на таком лице, хотя и в осуждение ему, так как он не сохранил уз мира. Не одно и то же: не иметь – и гибельно иметь. В последнем случае необходимо покаяние и возвращение в Церковь, а в первом дарование того, чего не имеют. Для пояснения этого Августин прибегает к примерам и сравнениям. Проводя свою идею до крайних пределов, Августин признает, что, если бы даже мирянин дал погибающему, гонимому, необходимое крещение, то и в таком случае оно должно считаться за совершенное, и никоим образом не может быть отнято у получившего его, хотя бы оно и незаконно дано. Даже если бы кто-нибудь незаконно присвоил себе право крестить, то хотя он совершил грех, однако крещение, совершенное им, не может считаться недействительным. Крещение подобно воинскому знаку, который выжигался на руке римского воина для напоминания ему об его обязанностях, который делал известным беглеца и подвергал его наказанию, и который, будучи раз отпечатан законным ли полководцем или бунтовщиком, не возобновлялся и не изменялся у пойманного беглеца⁸⁴. Неужели таинство менее твердо, чем эти телесные знаки? Обращаясь к истории, Августин спрашивает, почему осужденные Богом внутри не теряют святости таинства, а осужденные людьми не могут дать таинства, хотя и не теряют его. Фелициам, осужденный 310 епископами на соборе в Багае, был принят в сущем сане, и те, которые были им крещены, были приняты без перекрещения. Как согласить этот факт с принципом донатизма? Эти и подобные факты говорят только о полной неустойчивости донатистских принципов, когда они во главу угла ставят не Божественное Откровение и законы истории, а собственную волю, – или точнее сказать, своеволие, как о них и выразился Тихоний: guod volumus, sanctum est⁸⁵.

Донатисты устами Пармениана требовали ответа на вопрос: как может мертвый оживлять других, подобно тому, как раненный сам – лечить других, слепец показывать дорогу, нагой одевать, очищать загрязненный разумея при этом, конечно, под мертвыми православных, потерявших будто бы в факте предательства жизнь и благодать. Августин же стоит на иной точки зрения. Таинство дается от Христа, а не от человека: «de coelo, non de: I ine, sed tamen per hominem»⁸⁶. Если же так, то чрез какого человека? Если только чрез праведника, то не имеют крещения те, которые у самих донатистов принимают крещение чрез скрытых грешников, если же чрез нечестивых, – нет нужды перекрещивать. Если чрез грешника, но только скрытого, – не имеют крещения те, кого крестил Оптат; если же – иного не праведника, который, однако еще не осужден, – не имеют те, кого крестил Фелициан. Донатисты сами еще твердо не установили понятия праведности и критерия того, кто является достойным священнослужителем, и потому колеблются, попадая в различного рода дилеммы, и изменяют или смягчают не только выводы из принципов, но даже и самые принципы, как это делал в последствии Петилиан в своем ответе на книги Августина⁸⁷. Пармениан, защищая свое положение, ссылается на то, что даже Христос, для совершения над Собою крещение будто бы искал человека святого, каким был Иоанн. Но так ли на самом деле? Разве святым признавал себя Иоанн? Христос принял крещение от Иоанна не потому, что он был святой, – об этом не может быть и речи. Он принял крещение, чтобы научить нас смирению, а также показать, что не нужно обращать внимания на совершителя таинства, лишь бы только таинство совершено было по правилам и надлежащим образом. Неужели Христос, когда должен был быть обрезан, искал Иоанна, или когда его нужно было принести в храм для очищения, неужели приносившие его избегали того храма, который Он назвал вертепом разбойников⁸⁸. Чтобы еще более оттенить объективную действительность таинства, независимо от достоинства лица, не только совершающего крещение, но и принимающего его, Августин разбирает слова Пармениана, что тот, кто был крещен не имеющим веры или лицемером, не имеет крещения, – и доказывает, что крещение остается в силе даже тогда, когда оно было совершено над не уверовавшим, и тогда, когда человек отступит от веры. Конечно, в таких случаях оно не приносит человеку пользы, но не в этом дело, – объективная сторона таинства остается неизменной. Снова возвращаясь к принципу отделения праведников от грешников, Августин разбирает приводимый Парменианом пример из Ветхого Завета, когда Иосафату был возвещен гнев Божий за помощь нечестивому Ахаву; показывает, что гнев возвещен не за то, что он помог Ахаву, а за его собственный грех, и настойчиво утверждает, что одно внешнее сожительство с нечестивым не делает человека нечестивым. Таковым он делается тогда, когда сам сочувствует нечестивому и подражает ему в его поведении; кто же не делает зла и не сочувствует делающему, а осуждает и порицает делающего, тот чист, хотя бы и жил в общении с нечестивыми⁸⁹.

В третьей книге Августин продолжает начатый разбор приводимых Парменианом цитат из Св. Писания. Охарактеризовавши схизматиков, как нарушителей мира, людей гордых, сумасбродных, коварных, буйных, старающихся при помощи неправильного толкования Писания увлечь неопытных, Августин подвергает разбору учение Пармениана о Церкви, по которому Церковь донатистов есть не только единая Церковь, но и совершенная, достигшая кульминационного пункта своего земного роста, и как таковая, она не должна терпеть в своей среде недостойных членов. Последнее положение свое донатисты обосновывали, между прочим, на известных словах Ап. Павла: «Измите злого от вас самех», беря их вне связи речи и понимая их в грубо буквальном смысле. Но это выражение, взятое даже вне связи речи, не говорит в пользу донатистов, ибо здесь, разумеется, не физическое отделение от общества, но отделение от самих христиан, т. е. предлагается наставление душою своею не сочувствовать грешнику, и таким образом отделяться от него душою. Тако-же точно смысл имеет наставление Ап. Павла Тимофею (1Тим.5:22). Если же взять слова в целом, то окажется, что в этих словах, по-видимому строгих, заключается только любовь и терпение, выраженные в известной форме, весьма важной в целях педагогических. Апостол хочет прийти с жезлом, но его жезл обвит любовью. Он желает исключить грешника от общения, но с любовью, и наказание отлучения, чрез отделение от общения, должно было способствовать раскаянию грешника. Когда же он раскается и из его глаз потекут слезы, низкое положение плачущего должно возбуждать милосердие⁹⁰. Апостол убеждает с любовью относиться к слабым и немощным, и общими силами исполнять закон Христов. Каждый постоянно склонен к падению, и потому каждый, остерегаясь сам, должен предостерегать и других, исполняя этим заповедь Христа о любви⁹¹. Нужно нам в мире быть, чтобы оплакивать грешников и побуждать их ко спасению. Этого не может быть, если мы будем избегать сожительства с ними. Впрочем, Апостол показывает пример различного отношения к грешникам. Дозволяя есть идоложертвенное с язычниками, он в другом случае требует отлучения грешника от общения церковного, но это отлучение должно быть запечатлено братскою любовью, способную тронуть, исправить человека, а не так, как делают донатисты, разрывающие основы мира и призирающие своих братьев⁹².

С принципиальной точки зрения Августин переходит на историческую. Так как донатисты, и, в частности, Пармениан ссылались на авторитет Киприана и на его учение об отношении к грешникам, и старались утвердить и обосновать на нем и свои принципы и практику, то Августин и занимается разбором, как принципов Киприана, так и его поведения. Вне всякого сомнения, с точки зрения и православных и донатистов, что Церковь времен Киприана была гораздо чище и более святой в своих членах, чем в последнее время. Но и в то время находились плевелы, и не только среди мирян, но даже и среди епископов, которые по свидетельству Киприана, «оставивши кафедры, покинувши народ, скитаются по чужим областям, стараясь не пропустить торговых дней для корыстной прибыли, и когда братья в Церкви плачут, они, увлекаемые любостяжанием, коварно овладевают братскими доходами, и, давая чаще в займы, увеличивают свои барыши»⁹³. Как же относится к ним Киприан? Он терпел для единства мира всех этих негодных людей и был в единении с ними, не смотря на то, что преступления их были чрезвычайно велики, так как те грехи, в которых они по свидетельству Киприана, повинны, могут быть, по ап. Павлу (1Кол.3:5), приравнены к идолопоклонству. Почему же не отделился от них Киприан, если даже сам Апостол требовал этого? Очевидно, он глубже, чем донатисты, смотрел на это требование, и не имея общения – в душе и сердце, жил вместе с ними телесно. Принимая во внимание этот факт, Августин ставит вопрос, в котором заключается ловушка для них: «Была ли Церковь чистою и без порока во времена Киприана?» и была ли тогда вообще Церковь, так как указанные признаки ее входят необходимо в понятие Церкви. Если – была, значит можно для мира Церкви терпеть в своей среде самых тяжких грешников. Если же, по их мнению, тогда не было Церкви, то почему они говорят, что имеют Церковь, которой не было, по их же признанию, уже во времена Киприана⁹⁴. Церковь остается истинною, если терпит для мира грешников, потому что, по повелению приточного хозяина поля, плевелы остаются расти до последней жатвы из опасения, чтобы, при преждевременном истреблении их, не вырвать вместе с ними и пшеницы. Но если рассуждать так, то как можно исполнить требование Апостола, который запрещал даже вкушать пищу вместе с подобными коринфскому блуднику грешниками. Не говорит ли это наставление в пользу донатистов, которые и настаивают именно на отделении праведников от грешников. – Христианам нужно, чтобы среди них самих не было того, что не нравится им у других; поэтому они должны стараться отделяться от грешников духовно, сердцем. Апостол слышал, что блудник раскаялся; и потому во втором послании уже не повторяет прежнего распоряжения об отлучении грешника, но назначает только наказание, потому что отлучение не было бы полезно, так как служило бы соблазном для слабых в вере. Вывод тот, что в необходимых случаях, когда есть опасность для всей общины или семьи, необходимо соблюдать строгую дисциплину; необходимо только при этом наблюдать, чтобы суровостью не вселить отчаяния и соблазна, и стараться, чтобы дисциплинарные меры вызывались любовью к падшему и запечатлевались духом любви⁹⁵. Когда же порок распространится, тогда Господь Сам пошлет Свой суд, и люди не должны закрывать тогда ушей от наставлений Божиих, а должны пользоваться испытаниями и вразумлять строгой проповедью нечестивых. Это должна делать Церковь, которой Божественная санкция дала право отрешать непокорных чад.

Окончив разбор приводимых Парменианом мест Св. Писания, Августин делает как бы резюме всему ранее сказанному, лишь подробно развивая ранее сжато выраженные положения, или ставит и новые вопросы, решая их конспективно. Августина несколько возмущает горделивое признание Пармениана, что церковь донатистов есть не только истинная, но и идеальная – в том смысле, что она находится в том состоянии, в каком должна быть после последней жатвы. Пораженный столь смелым заявлением, Августин удивляется, что Пармениан, приводя столь много мест Писания, не что иное доказал, как только собственную пустоту. – Благодаря ей, он допускает предосудительное толкование Писания для увлечения слабых. Обращая приводимое Парменианом место из прор. Иеремии (23,28) против самих же донатистов, Августин характеризует нравственное состояние донатистов. Неужели в обществе донатистов нет грешников? Ужели необходимо признать очистителем Пармениана, и всему роду человеческому поставить в вину то, что он не признавал Пармениана. Полными иронии вопросами он спрашивает донатистов, как смотреть на Доната, Оптата и циркумцеллионов. Неужели они пшеница? Если донатисты не могут защитить и оправдать их, – значит, они не могут приводить в свою пользу и слов Иеремии. Данные слова исполняются при кончине мира на страшном суде, когда произойдет отделение пшеницы от плевел. Тако-же точно смысл имеют и слова Исаии (52:11), требующие отделения праведников от грешников и приводимые донатистами в пользу своей доктрины⁹⁶. Кто хочет отделиться от явных грешников, тот может в то же время отделиться от тайных праведников. Обращаясь далее к истории донатистов, Августин указывает, как и всегда, на историю максимианистов как на разительный пример шаткости их основных положений⁹⁷. Но более всего слепота донатистов обнаруживается в том, что они, приводя слова Писания, не обращают внимания на то, что делал, как поступал автор Писаний, слова которых они приводят. Если обращать внимания только на слова, то можно заподозрить нравы пророков. По своей слепоте, отделившись от вселенской Церкви, и сами они чисто ли живут? Ряд приводимых Августином фактов утверждает противное. Наконец, на примерах Ап. Павла и Давида Августин еще раз строго осуждает донатистов за их стремление к отделению от православных во имя святости Церкви. Не надо искать отделения праведников от грешников. Праведник везде есть, потому что не может град укрыться верху горы, т. е. Христа, стоящий⁹⁸.

В заключение, указавши назначение властей – в обязанности их убеждать людей ко спасению, и указавши признаки истинного мученичества в отличие от ложного, к которому относится и изуверское мученичество донатистов, Августин делает увещание православным жить в мире и согласии и терпеливо относиться к грешникам, находящимся в их обществе⁹⁹.

Таким образом, данное сочинение Августина представляет подробный разбор письма, при чем, как разбор, оно не имеет систематического характера и единства содержания. Первое объясняется характером самого послания Пармениана, который не имел определенной системы, а переходил от одного вопроса к другому, часто ограничиваясь лишь одними намеками. Центральными вопросами сочинения являются вопросы о святости Церкви и о крещении. Первый вопрос разрешен в удовлетворительной степени, так что в дальнейших своих сочинениях Августин иногда почти буквально повторял свои аргументы. Вопрос же о крещении при своей важности и вследствие того, что по данному вопросу приходилось затрагивать вопрос об авторитете соборов и церковных писателей, лишь отчасти разрешен в данном сочинении. Во второй книге против Пармениана Августин обещает написать специальное сочинение о крещении, что он и исполнил около того же 400 года¹⁰⁰.

Сочинение «De Baptismo», помимо важности содержания с точки зрения нашей задачи, является весьма ценным с общей церковно – исторической точки зрения, поскольку передает нам многие исторические факты. Оно состоит из 7 книг, и по содержанию своему может быть разделено на три части. В первой из них, обнимающей первую книгу, Августин решает вопрос о том, как должно относиться к крещению схизматиков и еретиков, и утверждает, что и вне кафолического общения еретиками и схизматиками может быть дано крещение, но что оно не приносит пользы принимающим его, пока они пребывают в ереси и схизме. Во второй части, обнимающей кн. 2–5, Августин ставит вопрос, могут ли донатисты в защиту своей доктрины ссылаться на авторитет Киприана, и решает этот вопрос в отрицательном смысле, представляя свои пояснения и оправдания и учения Киприана и его поведения. В третьей, обнимающей 6–7 кн., разбираются постановления карфагенского собора 256 года относительно крещения еретиков, при чем приводится мнение каждого из присутствующих епископов в отдельности.

Останавливаясь на вопросе, как нужно относиться к крещению раскольников, Августин утверждает, что крещение раскольников есть истинное крещение Иисуса Христа, а потому и действительное. Не теряют крещение даже отступники от веры, так что по возвращении их в Церковь крещение их не должно повторяться. Другой вопрос – законно ли оно имеется с канонической точки зрения; но раз оно есть, оно должно быть признано действительным, и, как таковое, оно не может повторяться. Аналогичная точка зрения должна быть применена и к таинству священства. Если крещенный в Церкви, а потом отделившийся от нее, чрез то не теряет таинства крещения, то равно и поставленный в Церкви давать крещение чрез отделение от Церкви также не теряет право давать крещение. Отрицая в теории, донатисты сами признали это на практике, принявши без перекрещивания и вторичного поставления Фелициана, сподвижника Максимиана¹⁰¹.

Несомненно веруя, что крещение, совершаемое у еретиков и раскольников, есть то же самое, какое совершается и в Церкви, Августин, в случае необходимости, дозволяет принимать крещение и от еретика, лишь бы этот православный в душе – оставался кафоликом и не отделялся от общения с Церовью.

С точки зрения православных, Августин ставит две пары тезисов: 1) в кефолической Церкви есть крещение; 2) только в ней оно правильно принимается; 3) у донатистов есть крещение; 4) однако она здесь неправильно принимается. Донатисты же выдвигают только один тезис: крещение есть только в обществе донатистов. Отсюда три мнения: 1) только православных (1, 2 и 4 тезисы); 3) только донатистов (тезис донатистов), и 3) тех и других вместе (3-й тезис)¹⁰².

Где же лучше принимать крещение? Может быть, в том обществе, где крещение есть, по признанию той и другой партии? Нет, крещение нужно принимать там, где оно правильно принимается. Только неведение может служить оправданием принимающему крещение от схизматиков¹⁰³. Схизма есть своего рода болезнь, поражающая организм. Как при болезни лечатся только пораженные ею члены, а здоровые остаются без лечения, так и у схизматиков признается как бы здоровым то, что они имеют общим с Церковью, и в чем не порывают оков мира. Этим «здоровым» является у них таинство крещения, которое православными и признается за действительное, когда раскольники приходят в Церковь лечить свои раны¹⁰⁴.

В доказательство того, что крещение имеет силу само по себе, хотя и совершается вне Церкви, Августин ссылается на рассказ Писания о человеке, который, не состоя учеником и последователем Христа, изгонял бесов о имени Его. Корнилий был услышан Богом до обращения, когда еще не получил благодати¹⁰⁵. Если зерна добра сохранились в падшем человеке, если молитва Корнилия язычника была услышана Богом, то несомненно, что и таинство, совершенное по Господню установлению, не теряет своей силы ни где.

Но если так, то почему же нельзя принять крещение и у еретиков и схизматиков? Августин доказывает, что донатисты, имея истинное крещение, теряют его благодать и действие. Это потому, что донатисты не имеют самого высшего дара – любви, без которого ничто не приносит пользы человеку. С потерей этого дара, как с болезнью одного члена, всему организму грозит опасность заразы. И как больные после предостережения врача об этом должны заботиться о всех членах, так и раскольники, имея один здоровый член в своем организме – крещение, должны заботиться и об остальном, рискуя, в противном случае не получить пользы от этого здорового члена¹⁰⁶. Не может приносить им пользы крещение, если они не хранят единства духа и отделяются от Церкви, не имея любви, подобно тому, как не принесли пользы великие дарования Каиафе, Саулу, Симону Волхау¹⁰⁷. Но если так, то возможен и естествен вопрос со стороны донатистов: возрождает ли детей крещение донатистов?¹⁰⁸сообщается ли прощение грехов у донатистов¹⁰⁹. На подобные вопросы нельзя сразу дать ни положительного, ни отрицательного ответа. Подобного рода парадоксальными вопросами можно поставить в тупик или довести до абсурда кого угодно. Если признать, что крещение донатистов возрождает детей, и дает прощение грехов, то донатисты могут гордо заметить: мы составляем единую истинную Церковь, которая одна только чрез крещение может рождать чад Божиих и низводить прощение грехов. Правда, в заключении дается больше, чем дается в посылках, ибо «только» донатистов никоим образом естественно не вытекает из посылок. Если же ответить отрицательно, то донатисты естественно могут спросить: почему в таком случае православные не перекрещивают их? Как выйти из этого затруднения? Правда, крещение донатистов истинно, и как истинное, оно должно и возрождать, и низводить прощение грехов. Но его действенность парализуется нравственным состоянием принимающего его. Оно не возрождает человека, пока человек, приняв крещение, находится в схизме и не имеет любви. Где нет любви, там нет и прощения грехов, потому что тот, кто не имеет любви, по ап. Иоанну, прибывает во тьме. Если же отпускаются грехи тому, кто крестится у донатистов, то как возродиться ему? Возродиться ведь значит – обновить в себе ветхого человека. Но может ли быть обновление там, где царит ненависть к братьям – и как результат ее – схизма¹¹⁰. Схизматику только тогда прощаются грехи, когда он возвращается в Церковь; тогда в нем как бы начинает действовать благодать крещения, которую он имел и в схизме. Так ясно доказывает возможность крещения без свойственных ему спасительных действий, Августин говорит далее, что сила таинства может даже в самый момент совершения таинства действительно давать отпущение грехов и в расколе, но потом, по силе нечестия раскола, грехи снова возвращаются. Тому, кто приступает к крещению лицемерно, отпускаются грехи в момент крещения, но по его лицемерию снова возвращаются, так что Св. Дух и возрождает человека, и потом сразу же бежит его, как лицемера. Нечто подобное бывает тогда, когда человек из мрака переходит чрез светлую комнату опять к мраку. Хотя его глаза обращены постоянно к мраку, но свет не может все-таки не облить собою проходящего. Это сравнение может объяснить, что в тех, которые принимают крещение вне Церкви, крещение действует по крайне мере на столько, что они переходят через его свет к мраку своего разделения. Чтобы быть еще более понятным, Августин указывает на пример того раба, которому сначала был отпущен долг, и потом снова этот долг получил силу, когда раб не захотел простить долга своему должнику¹¹¹. Таким образом, Августин в крещении различает силу и действие, крещение в его сущности (объективную сторону в таинстве), от действия его на человека (субъективной стороны), утверждая, что с объективной стороны таинство может совершаться везде, но действие таинства на человека определяется его нравственным состоянием. Первое не зависит от человека, и потому о крещении нельзя говорить: ваше, наше: оно Божие¹¹². Рядом библейских примеров он доказывает ту мысль, что таинство всегда имеет силу и действие, только от нравственного состояния человека зависит – будут ли ему на пользу дары таинства¹¹³. Те, которые крещены, но не имеют любви, должны быть отнесены к плотским, которые не слышат ничего, что от Духа Божия¹¹⁴. Церковь в одних членах имеет часть душевную, в других – духовную. К душевному относится Ветхий Завет, к духовному – Новый. В первое время и то и другое было скрыто от Адама до Моисея. Моисеем явлен Ветхий завет, в котором скрывался Новый. Но и в Новом завете остались душевными те, у кого остались вожделения Ветхого завета; к последним относится ряд упоминаемых им лиц, кончающийся Симоном Волхвом. Характерной чертой их является склонность к разделению, в чем виновны и донатисты¹¹⁵. Переходя к дальнейшему, Августин делает краткое замечание о Киприане, на авторитет коего донатисты ссылаются плотски, т. е. чисто внешним образом, не обращая внимания на дух его учения и поведения¹¹⁶. В дальнейших рассуждениях Августин старается показать, что донатисты напрасно ссылаются на авторитет Киприана, потому что, если даже в его учении и было нечто такое, что могло говорить в пользу их, то это плод еще недораскрытой для Киприана истины, и сам Киприан, как бы сознавая это, в своем поведении дал удивительный образец истинно христианского отношения к мнениям других. Каким же образом Киприан мог быть авторитетом для донатистов? Для того, чтобы ответить на этот вопрос и дать ключ к пониманию дальнейших рассуждений Августина, необходимо изложить хотя бы в кратких чертах учение Киприана, давшее повод донатистам ссылаться на его авторитет, а равно уяснить те условия, под влиянием коих сложилось учение Киприана.

В северо-африканских церквах еретическое крещение не признавалось истинным, и никто не был принимаем в Церковь без нового крещения. В защиту этого обычая Тертуллианом был написан особый, утерянный теперь, трактат на греческом языке, утвержденный на одном соборе, при Агриппине, епископе Карфагенском, около 200 г.¹¹⁷На этом соборе было постановлено крестить всех, кто изъявит желание перейти от ереси в православие. Но, тем не менее, надо полагать, что в подобных случаях не везде и в Африке держались одного правила. Многие предстоятели африканских церквей, в виду несогласных суждений на местах по этому вопросу, начали обращаться к св. Киприану, спрашивая его мнения. Епископ Юбайян представил Киприану неизвестно кем написанное письмо против перекрещивания, спрашивал при этом, как нужно думать о содержании этого письма. По желанию его, Киприан подробно разобрал письмо неизвестного и послал ему разбор¹¹⁸. В письме, посланном по этому поводу Юбайяну, Киприан высказывает свой взгляд на крещение еретиков. Еретики, находясь вне Церкви, присваивают себе вещь, на которую не имеют ни права, ни власти, и чего православные не могут ни одобрить, ни признать законным, так как известно, что это им не позволено¹¹⁹. Следовательно, крещение, совершенное еретиками, не есть собственно крещение, а есть профанация его. Поэтому св. Киприан не употребляет даже слова «перекрещивание» в применении к крещению, совершенному над переходящими из раскола в православие. «Крещение одно, которое установлено в кафолической церкви, и потому нам должно не перекрещивать, а крестить всякого, кто приходит омыться от поддельной и нечестивой воды и осветиться истиною спасительной воды¹²⁰.

Настаивая на крещении приходящих от ереси, св. Киприан ссылается на собор, бывший при Агриппине (около 200 г.), который постановил то же самое, и с тех пор столько тысяч еретиков, обратившихся к Церкви не только не гнушались и не колебались получать благодать животворящей купели, но еще разумно и охотно настаивали на этом¹²¹.

В виду того, что по мнению Юбайяна не должно доискиваться того, кто крестил, потому что крещенный мог получить отпущение грехов по одной вере своей¹²². Киприан совершенно справедливо, с точки зрения своих основных принципов, замечает, что если бы еретики исповедовали ту же веру, что и православные, то у них могло быть одно крещение с православными; но так, как показывает пример Маркиона, их вера или, лучше сказать, изуверство, богохульство и прения, существенно отличаются от веры православных, то, конечно, не может быть и речи об истинном крещении еретиков, так как по ложной вере, еретик получает одно подложное и нечестивое¹²³.

Вообще крещение и прочие таинства могут быть только в Церкви, а вне ее ничто не может быть ни дано, ни связано, потому что там нет и иерархии¹²⁴.

Даже крещение исповедание и страдание, имеющее большую силу, чем крещение водою, возможность коего, по-видимому, не обусловливается принадлежностью к Церкви, не приносит пользы еретику¹²⁵. Таким образом всех обращающихся от ереси к Церкви должно крестить¹²⁶.

Но несмотря на всю строгость основных принципов, св. Киприан находит возможным в некоторых случаях сделать уступку христианской любви и милосердию. Эта уступка и дает Августину возможность, основываясь на том же самом письме к Юбайяну, отражать донатистов, опирающихся на авторитет Киприана. Пред Киприаном был поставлен вопрос: «Что будет с теми, которые, прежде этого, обратившись от ереси к Церкви, были приняты без крещения?» «Господь по милосердию своему силен даровать им крещение, и тех, кои быв приняты в Церковь, в Церкви же и опочили, не лишит даров Церкви Своей»¹²⁷. – Вот что сказал Киприан, ради мира Церкви не желающий настойчиво и упорно проводить в жизнь своих взглядов, а предпочитающий пожертвовать ими, если это не вредит самой сущности христианства, лишь бы не послужить соблазном для немощных братьев.

Между тем, соборы африканской церкви (254 г. из 31 епископа и 255 г. из 71 епископа) решительно высказались за перекрещивание, и за принятие клирков, поставленных еретиками, простыми мирянами¹²⁸.

Пользуясь мирным временем, Киприан в сентябре 256 года созвал новый собор из 85 епископов. На этом соборе была прочитана переписка Киприана с Юбайяном; затем Киприан пригласил каждого из отцов собора высказать свое мнение с полной свободой. «Остается высказать каждому свое мнение об этом предмете. Мы никого не принуждаем и никого не лишаем общения, хотя бы кто мыслил и не одинаково с нами, ибо никто из нас не ставит себя епископом епископов, никто страхом насильственной власти не принуждает братии к повиновению себе; каждый епископ может действовать по своему усмотрению, и ни сам не может быть судим другими, ни других судить не может»¹²⁹. Затем епископы, действительно произносили свое мнение¹³⁰, только во мнениях их не было разногласия. Все они единодушно держались мнения, что вне Церкви нет спасения, и потому, необходимо крестить еретиков. После всех высказал свое мнение и св. Киприан. «Мое мнение вполне высказано в письме моем к Юбайяну: еретиков – этих противников Христа и антихристов, должно крестить единым крещением Церкви, чтобы они могли сделаться из врагов друзьями, из антихристов – христианами»¹³¹. Впоследствии собор в Арелате отверг мнение Киприана. Церковь африканская молчаливо и постепенно приняла воззрение церкви Римской, и полтора столетия спустя Августин, в своей аргументации против донатистов, устранял авторитет прежних соборов и Киприана, и опровергал доводы, которые заимствовали у них донатисты¹³².

Приступая к разбору учения Киприана о крещении, Августин, воздавая должную дань уважения Киприану, как епископу и мученику, обладающему прекрасными качествами, сравнивает его с Ап. Петром по служению и по идеям, проводимым ими. Характерной чертой и того и другого является смирение, вследствие чего оба они готовы уступить меньшему их по авторитету, лишь бы он возвещал им чистую истину¹³³. Изложивши историю собора 255 года¹³⁴, Августин проводит интересные и кардинальный взгляд на авторитет соборов и отцов Церкви. Это нужно было для того, чтобы подорвать значение прежних соборов, утвердивших крещение приходящих к Церкви. Мнение отцов Церкви исправляются или отменяются лицами, имеющими большую по сравнению с ними ученость и авторитет, или же частными соборами. Постановление последних, в свою очередь, могут быть отменены общим собором, если последний признает их неправильными¹³⁵.

В силу этого и мнение св. Киприана и соборов его времени могло и должно потерять свою силу, когда последующие и более многолюдные соборы признали возможным допустить другое мнение.

Раскрывая и разбирая учения св. Киприана о крещении еретиков, Августин делает это с сохранением полного уважения к памяти св. мужа, и, извиняя погрешность св. Киприана, говорит, что хотя обычай принимать в Церковь без повторения крещения и был соблюдаем Церковью, но он не был еще утвержден собором. Поэтому, оставалось еще место вопросу, имеют ли еретики крещение. С другой стороны, Бог попускает и св. людям погрешать, чтобы испытать их, сохранят ли они союз мира, если встретят противоречие своим мнениям, и как примут истину, если она будет открыта. Судя по поведению и настроению Киприана, можно было бы ожидать от него, что он без замедления принял бы открытую истину и подчинился бы определению Церкви, а не нарушил бы мира Церкви. Но общее настроение Церкви в то время совпало с его личным настроением¹³⁶. Киприан дает нам пример согласия и терпения, «чтобы мы любили наше собственное не крепко, и, если, когда что-нибудь нашими братьями преподносится нам здраво и любезно, предпочитали бы нашему собственному»¹³⁷. В определение Киприану можно поставить: «homines enim sumus». Но почему донатисты, ссылаясь на Киприана в выгодном и полезном для них, не обращают внимание на общий дух его поведения, напр., на речь его на соборе 256 г., почему они отделяются от Церкви? Если донатисты, отделяются из опасения, чтобы общением с злыми не погибли праведники, то, стоя на такой точке зрения, необходимо допустить, что Церковь погибла уже во времена Киприана, который терпел в своей среде недостойных членов и неодинаково мыслящих с ним людей¹³⁸. Пороками злых людей не наносится вреда праведным, потому что грешники »suo domino stan taut cadunt»¹³⁹.

Если Киприану повредили общением с ним недостойных людей, значит – Церковь погибла; если же не повредили, значит, они не могут вредить. Если общением с такими людьми Киприан не осквернился, почему они не следуют его примеру для поддержания единства¹⁴⁰.

А не следовали они его примеру в истории максимианистов; в защиту своего отношения к ним они не могут сказать решительно ничего, не рискуя обнаружить свою нелогичность и незнание истории¹⁴¹. Для них лучше следовать примеру Киприана, возвратиться в Церковь и сохранить узы единения и мира. Целым рядом советов и наставлений и заканчивает Августин свою вторую книгу¹⁴².

Следующие книги (3 – 6) посвящены разбору письма Киприана к Юбайяну, в котором Киприан собрал почти все доказательства в пользу своего мнения.

Августин не оставил без внимания и некоторых других посланий св. Киприана к Квинту¹⁴³, к Сатурнину¹⁴⁴и Помпею¹⁴⁵. Намереваясь разобрать каждое из указанных писем в полном его составе, Августин, конечно, не мог избегнуть повторений, что и заметил сам Августин¹⁴⁶, оправдывая себя тем, что он делал это для людей простодушных, которые могли подумать, что не все опровергнуто, если опровергнуты только избранные места¹⁴⁷.

Разбор писем Августин предваряет замечанием, что на авторитет Киприана с одинаковым правом могут ссылаться и донатисты, и православные. Киприан не отделялся от иначе с ним мыслящих и не сочувствовал идее разделения¹⁴⁸.

Прейдя на историческую почву, Августин ставит пред донатистами два вопроса: 1) была ли Церковь прежде Агриппина, с которого началось это новое суждение, идущее в разрез с прежним обычаем; 2) сохранилась ли Церковь после Киприана, когда утверждено было, что крещение Христа действительно, хотя бы оно давалось в еретическом обществе¹⁴⁹. Вопросы поставлены были принципиально. Требовалось ответить – относится ли то или иное решение данной проблемы к существу Церкви, или решение вопроса, не имеющего принципиального значения, может колебаться в зависимости от исторических условий. Но Августин в данном случае имел в виду еще и другое. В случае отрицательного ответа на эти вопросы у него готов был новый вопрос: «откуда в таком случае явился Донат, а вместе с ним и донатисты»¹⁵⁰.

Приступая к разбору писем, Августин устанавливает основной принцип Киприана при решении спорных вопросов: никого нельзя судить или никому нельзя отказать в праве общения, кто иначе думает¹⁵¹; каждому предоставляется свобода в решении данной проблемы. Этот принцип и служит базой для Августина при опровержении им донатистов.

Из речей некоторых участников собора 256 года Августин вывел заключение, что прекращение еретиков есть не что иное как обычай, и что в Церкви существовал и другой обычай, имеющий не меньшие права на существование¹⁵². Каждый обычай получает силу закона, канона в том случае, если будет санкционирован высшим авторитетом. Таким авторитетом, по Августину, служит истина. Если она покажет, что должно удерживать то, что сам обычай предписывает, ясно, что не напрасно он установлен или утвержден¹⁵³. Если же ссылаться на давность обычая, то в таком случае, по словам самого же Киприана, обычай крестить еретиков – новый, ибо ведет начало только с Агриппина¹⁵⁴.

Рассуждая принципиально, Августин признает, что правильно совершенное вне Церкви крещение есть несомненно такое же точно крещение, какое совершается и в самой Церкви – ни менее, ни более. Как св. Писание, будучи даровано единой Церкви, в то же время может находится и вне Церкви, в руках еретиков и раскольников, и если оно не изменено, то несомненно, что оно и у еретиков то же самое, какое и в Церкви; точно также и крещение, будучи достоянием единой Церкви, без ущерба для себя может существовать как бы отдельно от Церкви, и оставаться неизменным в своей сущности¹⁵⁵. Другое дело – какое действие производит крещение на еретика.

Иное дело совсем не иметь, как учит Киприан, а иное дело не по праву иметь, как учит Августин¹⁵⁶. Воде крещения не могут вредить злые, хотя она одних готовит ко спасению, а других – к гибели. Киприан был прав с точки зрения своих принципов. Но безусловно ли истины были эти примеры? Не указывая на них специально, Августин, как бы мимоходом, разбирает и критикует их. Киприан признавал, что крещение может быть только в Церкви, и Августин соглашаясь с ним в том, что истинное и спасительное (в субъективном смысле) крещение может быть только в Церкви, признавая в тоже время, что крещение, как таинство (в объективном смысле), может быть и у еретиков, хотя плоды его там не обнаруживаются. Он настаивает даже на том, что если совершается крещение даже над лицемером, над неправильно верующим и мыслящим о Св. Троице, воскресении, или о чем-нибудь другом, оно действительно, и если человек переменит свои нравственные воззрения, оно начинает действовать для его спасения¹⁵⁷. Поэтому действительно крещение даже Маркиона, хотя вера его и не была чистой¹⁵⁸. Личная вера, по Киприану, служит условием действительного совершения крещения. Но ведь те свойства, которые приписывает Киприан еретикам, могут быть приписаны и некоторым членам самой Церкви, совершающим и приемлющим св. крещение. Апостол изрек истиннейшую мысль: «душевен человек не приемлет, яже Духа Божия», между тем он говорит это относительно тех, кои были уже крещены¹⁵⁹. Крещенные еретики, приходящие в Церковь, принимаются через возложение рук, чрез это действие дается дар любви, которого они не имели в схизме, и без которого крещение служило им в осуждение¹⁶⁰. Поэтому отцы наши, и прежде Киприана и после него, постановили, что если найдется что-нибудь чистое и законное в схизме, то лучше не отрицать его, а одобрять¹⁶¹, показывая этим, что при всей глубине нравственного падения человека, в его душе остаются капли добра, и что, следовательно, таинство, совершенное над таким человеком, действительное само в себе, может воздействовать на эти капли добра, и при благоприятных обстоятельствах из этих капель может возрасти любовь к Богу и ближним. Тогда человек перерождается, и таинство начинает действовать ему во спасение. А что это возможно, Августин доказывает тем, что, по предвиденью Божию, многие, которых мы называем еретиками, лучше православных. У Бога одно настоящее, мы же по человечеству хотим отрезать от Церкви некоторые члены¹⁶².

Крещение может быть и вне Церкви, дар же блаженной жизни может быть только внутри ее. Церковь подобна Библейскому раю. В раю находились реки, которые выходили из рая и омывали известные страны. Но вне рая они не доставляли той сладости жизни, какую доставляли в раю. Необходимо различать таинство само в себе от его действий; само по себе оно может существовать нерушимо в человеке; крещение само в себе нерушимо, потому что оно совершается благодатью Божьей. Оно есть дело Божие, поэтому мы, принимая еретиков без крещения, не должны говорить, что принимаем крещение еретиков¹⁶³, но его спасительные действия обусловливаются расположением людей, или «спасительное действие составляется из крещения и обращения сердца».

Возвращаясь к предмету своего рассуждения, Августин говорит, что донатисты не имеют никакого основания ссылаться на авторитет св. Киприана. Пусть никто не говорит и не утверждает: «что мы приняли от Апостолов, тому и следуем», потому что и во времена Киприана было не мало таких, которые обычай против всех соборов возводили ко временам апостолов. Нет возможности ссылаться в таких делах на авторитет апостолов, потому что на него можно с одинаковым правом ссылаться и во всех противных случаях¹⁶⁴. Пусть лучше они подражают поведению Киприана. В Киприане отсутствовали зависть и ревность. Он подобно Ап. Павлу относился терпеливо ко всем грешникам, даже явным, потому что признавал смешанный характер Церкви¹⁶⁵. Царство Божие и царство дьявола переменены между собою. Внутри царства дьявола некто принадлежит Христу, и внутри царства Христа – дьяволу. В Церкви дьяволу дозволено сеять плевелы, т. е. злых людей. Допущено это вследствие скитания самой Церкви, чтобы члены ее сильнее желали покоя отечества, которым наслаждаются ангелы. Внутренние плевелы предназначены к огню. Внешние могут спастись, если не потеряли способность возвращения. Кто же лучше – внутренние злые, или внешние, т. е. находящиеся в Церкви или находящиеся вне ее? Внутренние злые скорее всего могут исправиться. Но и внешним не закрыт путь к исправлению, потому что вовне – некоторые за Христа¹⁶⁶. Значит – как внутри Церкви, как свидетельствуют и апостолы¹⁶⁷, могут быть еретики, как во времена Киприана были хищники не только из мирян, но даже и из епископов – и это нисколько не вредило святости Церкви и ее таинствам; так и на находящихся вне Церкви мы не должны смотреть с отчаянием, потому что терпение Божие ведет их к покаянию, и спасение не далеко ни от кого, и их доброе всегда останется добрым – и они будут спасены, лишь бы присоединились к единству Церкви¹⁶⁸. Возьмите двух одинаково порочных людей. Как должны мы смотреть на двух одинаково порочных людей, из которых один крестился внутри, а другой – вне. Хуже тот, по Августину, кто вне крестится, но не потому, что таинство вне – хуже, чем внутри, а потому, что он сам находился вне. Если же сравнить порочного праведника и еретика, в жизни коего не находят ничего достойного порицания, то окажется, что это одно и тоже, но у обоих таинство имеет силу¹⁶⁹.

Возможен вопрос: что будет, если оглашенные, еще не принявшие крещения, будут убиты? Они получат венец без крещения. Что это доказывает? Только разве то, что скорее еретик с крещением может быть допущен в Царство Христа, чем оглашенный. Не только должен быть предпочтен крещенный еретик оглашенному – верному, но даже внутри Церкви добрый оглашенный должен быть предпочтен неверному крещенному Симону волхву. Однако Корнилий был крещен потом. Это значит, что доброму оглашенному для входа в Царство Небесное не достает крещения, а злому крещенному – истинного обращения. Без этих условий и тот и другой не может спастись¹⁷⁰.

К чему же ведет Августин эти длинные рассуждения? К тому, чтобы признать, что как мы не должны порицать правды человека, которые начинаются прежде присоединения его к Церкви, как показывает пример Корнилия; так не должны порицать таинство крещения, хотя бы оно было совершено вне Церкви¹⁷¹.

В дальнейших рассуждениях, разбирая последнюю часть письма к Юбайяну, Августин повторяет почти все свои прежние доводы и аргументы, особенно указывая донатистам на то, как Киприан по своему истинно – христианскому настроению решил вопрос о тех, которые прежде были приняты из ереси без крещения, и как вообще Киприан относился к противомыслящим. В дальнейшем заслуживает внимание разбор Августином вопроса со стороны донатистов: если не должно быть перекрещивания, то почему Павел перекрестил крещенных Иоанном. Как и всегда, они здесь особенно выдвигали авторитет Иоанна Крестителя, который (авторитет) будто бы не позволял повторять раз совершенного Иоанном крещения. Если после большого из рожденных женами потребовалось новое крещение, то почему же не перекрещиваются после грабителей епископов и вообще порочных священнослужителей. Ответ ясен. Крещение Иоанново существенно отличалось от крещения Христа: оно было лишь приготовлением людей к благодатному таинству; оно давало прощение грехов лишь в «надежде»¹⁷². Донатисты все внимание сосредотачивают на совершителе таинства. Но, по Августину, таинство благодати Бог дает даже чрез злых; самую же благодать дает только чрез Себя или чрез святых. Подобно этому и одеваются люди во Христа иногда принятием крещения, иногда освящением жизни. Первое свойственно всем, второе – только благочестивым и добрым. Если крещение не может быть без Св. Духа, значит, имеют Его и еретики, хотя бы и в погибель. Дело в настроении сердца, а не в том – где и от кого человек крестится: вне или внутри, от порочных или святых¹⁷³.Все эти подобные рассуждения ясно показывали, что донатисты без основания ссылаются на авторитет Киприана, который при всей убежденности в правоте своих принципов, проявлял истинно – христианские качества, каких не достает донатистам; с другой стороны, его убеждения, с точки зрения Августина, были бы более безошибочны, если бы он руководился не а priori взятыми положениями, а основывал бы их на знании и понимании истинного христианского учения о Церкви и благодати, и на знании истории и законов ее.

Как бы для большего посрамления донатистов, Августин рисует им деятельность Киприана на Карфагенском соборе 256 г., когда общее настроение было всецело на его стороне. Августин приводит мнение всех присутствующих на соборе епископов сопровождая их пояснением, большею частью, в полемическом тоне, стараясь или найти в них крупицы для защиты своих положений, или подвергая их критике, большею частью, с точки зрения истории и логики. Сущность его замечаний не представляет ничего нового и оригинального, по сравнению с тем, что было высказано раньше.

В заключение Августин дает увещание донатистам подражать примеру Киприана, и не отделяется от Церкви.

Блаженный Августин сумел защитить истину и сохранить должное уважение к славной памяти святителя и мученика. Он не только не дозволил себе, как можно бы ожидать, порицаний и насмешек при исследовании не во всем твердых и правильных доводов Киприана; напротив, не раз высказывал твердую надежду на силу его молитв и выводил не мало нравоучительных наставлений из его отношения к своим противникам. Согласно требованиям истины, блаженный Августин представил Киприана идеальным любителем христианского мира и единодушия. Он исследует вопрос, для чего Господь допустил Киприана увлечься не совсем истинным мнением о крещении, и ясно доказывает, что целью этого могло быть, с одной стороны, научение других миру и единодушию, с другой, научение должному благоговению пред Св. Писанием. Бог не хотел открыть столь святому мужу неверность его мнения для того, чтобы сделать для всех известным его смирение и любовь, и чтобы его пример послужил полезным уроком не только для современников, но и для потомства. В другом месте он говорит, что Господь допустил Киприану впасть в ложное мнение по Своему милосердию к людям, для уверения их в том, что в писаниях благочестивых и ученейших ораторов христианских всегда можно найти нечто несогласное с истиною, между тем как простые рыбаки, посланные для проповеди Евангелия, совершенно чужды лжи и заблуждения¹⁷⁴.

Что касается главного вопроса сочинения, то Августин разобрал его во всех деталях. Вопреки мнению донатистов, опиравшихся на авторитет Киприана, по учению Августина, можно признать, что и в еретиках и раскольниках действует сама собою благодатная сила крещения. Как из того, что благодать крещения не продолжает своих спасительных действий над крещением в самой Церкви, но после утратившим свою чистоту, не следует, что такой человек не крещен; так же точно не следует отрицать истину крещения еретиков потому, что еретику это крещение служит не на пользу, если он пребывает в упорстве. Августин не отвергает, что пребывание вне Церкви действительно составляет решительное препятствие к усвоению благодатных даров крещения, но при этом утверждает, что и вне Церкви совершенное крещение само в себе свято и истинно. Главным условием спасительности крещения служит примирение с православной Церковью и присоединение к ней, результатом чего является то, что, как бы связанная оковами раздора и пороков, благодать крещения начинает действовать на пользу и спасение человека. Но развивая свой взгляд на крещение, Августин так настойчиво указывал на необходимость различать в крещении две стороны, сам не полагает резкой и строго – определенной границы между объективной и субъективной стороной крещения. Суждения его об этом, при отсутствии строго логических предпосылок, представляются чрезвычайно отрывочными, часто даже случайно вставленными в общий ход мыслей. В этом отношении он далеко уступает Киприану, система которого является замечательно стройною по своему единству и логичности. Объясняется ли это обстоятельствами, при которых писалось данное произведение, характером сочинения, или же отсутствием у Августина строгих незыблемых принципов и, потому, постоянным колебанием его – сказать трудно. Но несомненно, что колебание вообще было свойственно Августину. Необходимо отметить в данном случае, что впоследствии, в полемике с Пелагием, Августин отстаивал несколько иной, чтобы не сказать больше, взгляд на ход спасения человека и участие в нем человеческих сил. В сочинении, «De Babtismo» человеку и его естественным силам приписывается великая роль как бы освобождать даруемую в таинствах благодать от оков греха, связывающих ее и препятствующих действовать ей на пользу человека. В полемике же с Пелагием все дело спасения человека приписывает благодати Божией, совершенно отрицая значение человеческих сил в деле спасения.

Около этого же времени вышли в свет сочинения Августина: «Contra Iitteras Petiliani» (lihri I-II) и, как бы дополнение к нему, сочинение «De Unitate Ecclcsiаe». Первое из указанных сочинений представляется для историка более содержательным, чем все предшествующие полемические трактаты, по обилию и разнообразию материала и по полноте раскрытия главных вопросов раскольнической доктрины. Из этого сочинения можно извлечь не мало материала для характеристики Августина, как полемиста и деятеля против раскола. Центральными вопросами, разрешенными в данном сочинении, являются: вопрос 1) о крещении, 2) о Церкви, 3) об отношении Церкви к государству. В виду того, что вопрос о Церкви затронут был меньше, чем другие вопросы, разрешению его Августин и посвятил особое сочинение «De Unitate Ecclcsiаe», вышедшее вскоре же после указанного сочинения. Обстоятельство происхождения последнего таковы. В одну из поездок Августина друзья его представили ему часть пастырского послания Петилиана, епископ г. Цирты. Петилиан – адвокат по образованию и призванию, родился в христианской семье. Будучи оглашен в православной вере, он был насильно увлечен донатистами в раскол, насильно крещен и поставлен епископом в г. Цирте или Константине. Вопреки ожиданиям, он сделался ревностным до фанатизма защитником раскола и известен в истории, как участник Карфагенского диспута¹⁷⁵. Это был очень умный и красноречивый человек, по отзыву блаж. Августина¹⁷⁶, а сам он был такого высокого мнения о своих достоинствах, что называл себя «параклитом»¹⁷⁷. Сочинении Августина против его послания дают не мало материала для характеристики как его нравственных принципов, так и литературных приемов его. Не отрицая в нем блестящих умственных дарований и дара красноречия, Августин отмечает в нем стремление защищать явную распущенность с глупым упорством¹⁷⁸. Для достижения своей цели – защитить донатизм – Петилиан прибегает постоянно к недоброкачественным приемам, тенденциозно выбирая и изъясняя нужные места Писания, искажая историческую правду, прибегая к софизмам и диалектическим тонкостям. И это все было бы менее позорно для него, если бы он держался в пределах корректности, а не прибегал бы к клеветам, а иногда и к прямым ругательствам по адресу своих противников. Не уверенный, очевидно, в силе и весе аргументации положений своей доктрины, он пишет свое послание так, как будто оно предназначено для неопытных¹⁷⁹. По той же причине он не желает, чтобы его послание попало в руки православных¹⁸⁰, и вообще боится вступить в литературную борьбу с православными¹⁸¹. Сам прибегая к диалектике он отнимает, однако, у своих противников право пользоваться этим приемом и обвиняет Августина в диалектике, выставляя ее на позор пред судом народным, как мастерицу лжи, и отождествляет его с ритором Тертуллом, противником апостола Павла, за что и получил от Августина вполне заслуженный упрек, что он «не честный спорщик»¹⁸². Вот таков был литературный противник Августина! Пред вступлением на кафедру епископ Цирты Петилиан издал пастырское послание к пресвитерам и дьяконам своей парикии с целью укрепить их в борьбе с православными. По своему характеру это послание есть апология донатизма, но апология отрицательного характера, потому что посвящена не раскрытию и обоснованию донатистской догматики, а нападкам на православных, при чем, при этих нападках, автор, как сказано выше, не стеснялся ни в приемах, ни в выражениях. Часть этого послания была доставлена Августину во время его пребывания в Константине. Августин вскоре написал в опровержение его свою первую книгу против Петилиана. Что касается времени происхождения этого сочинения, то оно приблизительно определяется на основании некоторых внутренних признаков. В первой книге говорится о смерти Гильдона и Оптата, каковое событие произошло в 398 г. и, следовательно, Августин не мог написать его ранее конца 398 года. Оно, далее, было написано после письма Генезия к папе Анастасию, посланного не ранее 399 года, так как избрание Анастасия на кафедру Рима произошло в конце 398 г. Лучше предположить, что оно написано было в 400 году, и непосредственно после выхода в свет посланий против Пармениана¹⁸³ и сочинения «De Baptismo». Вскоре Августину было доставлена копия всего послания Петилиана, разбору которого как в общем, так и в частностях Августин посвятил «Вторую книгу против послания Петилиана». Эта книга была написана, вероятно, в том же 400 году¹⁸⁴ или, во всяком случае, не позднее 402 года¹⁸⁵. Что касается тонов и приемов полемики Августина, то его полемика в этом отношении резко отличается от полемики Петилиана. Тон его сочинений, как он выражается, «мирный»¹⁸⁶. Правда в некоторых местах можно усмотреть юмор и даже сарказм¹⁸⁷, но это не помешало Августину выдержать до конца свой тон. Даже в тех местах, где он встречается с оскорблениями, ругательствами Петилиана, он как бы извиняет их, приписывая их не злобе, а умственной слепоте, неразумию, глупости противника¹⁸⁸. Что же касается приемов полемики, то, по существу, они были те же, к каким прибегал и Петилиан. Петилиан, как адвокат, нередко прибегает к диалектическим приемам и выдвигает вопросы, решение которых требует острого ума. К этому же приему пришлось прибегнуть и Августину, хотя он неоднократно замечал, что хочет спокойно рассуждать, а не злословить друг друга¹⁸⁹. Петилиан приводит для защиты своих воззрений места св. Писания, своеобразно и тенденциозно толкуя их. И в сочинениях Августина против Петилиана можно найти массу экзегетического материала. Петилиан часто делает ссылки на историю; к этому же приему прибегает и Августин, и в этом отношении он всегда оказывается сильнее своего противника. Но у Петилиана был еще прием, которому Августин не следует: это оскорбления, личные нападки, клевета. Этим особенно отличается его ответ на «1 книгу Блаж. Августина» против него, на которую Августин ответил «Третьей книгой против Петилиана». Эта книга по тому замечательна искренностью и сдержанностью, характеризующими христианское смирение ее автора.

От этих вводных замечаний перейдем к подробному анализу полемических сочинений Августина против Петилиана.

«Первая книга против послания Петилиана» имеет форму письма и адресована возлюбленным братьям, т. е. православным. Цель книги ясно указана в первых же строках ее: это – желание сделать известными заблуждения донатистов и изобличить их. При этом указывается характер полемики как Августина, так и донатистов, и повод к написанию этой книги¹⁹⁰

Первым вопросом послания Петилиана был вопрос о перекрещивании приходящих к донатистам православных. Православные по мысли Петилиана, обвиняют донатистов в том, что они перекрещены. Но естественнее допустить у них только одно крещение, потому что, крещение православных, как оскверняющее под видом бани греховной наши души, очевидно, не имеет никакого значения. При принятии крещения нужно испытывать совесть того, кто очищает, т. е. совершители крещения, потому что тот, кто принимает веру от неверного (в широком смысле), принимает не веру, а осуждение¹⁹¹. Но тут заключатся дилемма. Невозможно испытать совесть каждого. Она не известна и может быть порочна, и как таковая не может дать очищения принимающему. Принимающий крещение не знает совести крещающего. Что в таких случаях он принимает: веру или осуждение? Если веру – значит возможно то, что вера принимается и от неверного. Правильнее, по мысли Августина, рассуждал бы Петилиан, если бы яснее определил: от какого неверного, явного или тайного, крестящийся принимает осуждение, а не веру¹⁹². Далее, Августин выдвигает свою точку зрения, что действительность крещения зависит не от совершающего его, но от Бога. Словами Св. Писания (Пс. C17:8; Иер.17:5. Пс.3:9. Пс.54:18.) он осуждает тех, которые возлагают свою надежду на человека, убеждает надеяться только на Бога, и показывает, что проклят даже тот, кто надеется на человека доброго, т. е. при крещении обращает внимание на совесть совершителя и успокаивается, видя ее беспорочною, забывая о том, что спасение совершается Богом, Который был распят за нас и во имя Которого мы крестимся (1Кор.1:13)¹⁹³.

Исповедав свое credo, Августин возвращается к разбору положений Петилиана. Каждое дело имеет связь с началом, корнем и главою, и если глава ничего не имеет, то дело не имеет никакой цены. Так бывает и при крещении. Началом, корнем и главою крещаемого является креститель, и значит, если он порочный, то крещение, как не имеющее доброго семени, приносит не веру, а осуждение. Но тут опять возникает роковой для донатистов вопрос: что будет, когда глава неизвестна? Августин находит возможным допустить только такое предположение в устах донатизма, что в том случае, когда крестящийся не знает качеств своей главы, он принимает веру не от крестителя, а от Христа. Но если так, то почему не допустить, что от Христа крестящийся принимает веру всегда. Кто раздает благодать? Совершающий крещение, или Христос? Конечно, Христос, о чем свидетельствуют и ап. Павел, отводя себя и Аполлосу место только сотрудников на ниве Христовой, а все дело спасения приписывая Христу (1Кор.3:6,7), и, в другом месте, называя Христа главою тела, членами которого являются все люди¹⁹⁴. Осмеивая точку зрения донатистов, Августин иронически заключает, что лучше креститься от скрытого неверного, чем от явного праведника, так как в первом случае благодать подается Христом, а во втором – обусловливается нравственным обликом совершителя таинства – человека. Христос все-таки выше человека¹⁹⁵. Если же так, если Христос возрождает человека, если Он – начало и глава крещаемого, – значит, вышеизложенные и нижеследующие, подобные им, положения теряют всякий смысл и значение. Донатисты ссылались на слова Христа: «всяко древо доброе, плоды добры творит» (Мф.7:17; 12:35). Если безупречен креститель, то добры будут и плоды его – крещаемые, и наоборот. Такой же характер имеет ссылка на слова: «кто крестится от мертвого, не принесет ему пользы омовение». По Августину, мы крестимся Христом, Который не умирает. Но что же такое крестящиеся от мертвого? Это те, которые крестятся в языческих храмах во имя языческих богов, которые были некогда людьми, умирали и после смерти перестали существовать. Для цели полемики важно указание Августина именно не то, что крестящиеся в языческих храмах, по их верованию, получают очищение не от жрецов, а от богов. Если же под мертвыми понимать порочных священнослужителей, как это делают донатисты, то получится явная несообразность: от мертвого будет креститься тот, кто будет креститься от порочного, хотя бы и тайного. Мертвым крестителем будет тот, кто явно порочен, но живыми будет делать крещаемых тот, кто хотя и порочен, но порочен тайно, скрыто, так как в этом случае омывает водою крещения Христос. Для того, чтобы более рельефно выставить несообразность учения донатистов и несоответствие учения с практикой, Августин ссылается на факты из истории раскола. Оптат, епископ донатистской Тамугадской общины в Нумидии, был известен за человека, обагрившего свои руки кровью и запятнавшего себя многочисленными преступлениями. Между тем, донатисты не перекрещивали тех, которые были крещены им, хотя крещение совершенное им, по прямому смыслу их учения, необходимо должно быть признано крещением от мертвого¹⁹⁶. Далее Августин ссылается на историю Максимианистов, в отношении к которым донатисты очень погрешили против основной своей догмы. Максимианисты были осуждены голосом собрания примианистов, и как осужденные, считались как бы мертвыми, так как погубили свои души и лишены благодати общения. Но потом они были приняты в общение – и как бы ожили. Но как решить правильно: ожили они или же остаются мертвыми. Если они мертвы, значит очищение донатистов не действительно. Если же они живы, они, как принятые без перекрещивания, свидетельствуют о ненужности перекрещивания. Допущение того и другого говорит не в пользу донатистов. Если же эту непоследовательность свою они хотели оправдать тем, что принимали максимианистов для мира церкви, то почему, по мысли Августина, они отделились от общения с вселенской Церковью, которая простирается от моря до моря и которой обещано наследие благословения. Донатисты ложно обвиняли вселенскую Церковь в целом ряде преступлений. Но если бы даже правда была то, что они говорили о вселенской Церкви, они, в факте принятия максимианистов выставляя себя ревнителями мира, должны для мира потерпеть беззакония вселенской Церкви, а не отделяться от нее¹⁹⁷. Далее, Августин снова возвращается к разбору понятия «мертвый». Мертвый по Петилиану – тот, 1) кто не был достоин родиться посредством истинного крещения, и 2) тот, кто, будучи возрожден чрез истинное крещение, присоединяется к предателю и делается, таким образом, участником предательства. Последний, хотя и имел крещение, но потом потерял и считается ими за некрещенного. В опровержение этих положений Августин опять ссылается на историю максимиалистов. Ход мыслей таков. Не имеют крещения те, которых крестил Максимиан и рукоположенные им епископы, потому что они сами потеряли крещение. Донатисты приняли их без нового крещения. Кто же сообщит им благодать, так как совершители крещения ее не имели¹⁹⁸?

Следующая часть книги посвящена разбору и опровержению положений Петилиана, в которых он называет кафоликов гонителями и убийцами и сравнивает с Иудою предателем. Последним Петилиан старается оправдать свое отделение от вселенской Церкви, а первым хочет показать, что истинное христианство сохранилось только в обществе донатистов, к которому относятся изречения Спасителя, предрекающие гонения истинных и праведных со стороны неверных. Августин возражает ему, что если донатисты и терпят преследования, то терпят для мира Церкви, чтобы чрез испытание исправиться и обратиться к единству Церкви. Петилиан в страданиях видит признак превосходства, и говорит, что справедливее всегда те, которых преследуют. Августин ссылается на историю максимианистов, которых донатисты некогда преследовали, оправдывая свое поведение по отношению к ним стремлением воссоединить их с своим обществом. Если так поступали они сами, то нет ничего удивительного в том, что вселенские императоры, ради блага вселенской Церкви, издают ряд мер против тех, которые хотят перекрестить весь мир христианский¹⁹⁹. Эту мысль о праве императором бороться светскими мерами против еретиков и нарушителей мира Церкви. Августин подробнее развивает во второй своей книге против Петилиана. Здесь же он только заявляет, что злые, хотя бы они представили оправдания, должны быть преследуемы для мира Церкви. Поставляя себя на положение преследуемых, донатисты относят к себе слова Спасителя: «Пошлю к вам пророки и премудры и книжники» и. т. д. (Мф.23:34), и под пророками, мудрыми и книжными разумеют себя, а под преследующими их – кафоликов. Но если так, спрашивает Августин, – если донатисты считают себя пророками, то почему они отказываются беседовать с кафоликами. Они не хотят беседовать с православными. Петилиан не хотел даже подписывать свое послание своею рукою, не хотел, чтобы его послание попало в руки православным. Донатисты, по словам Августина, ничего так не боятся, как того, чтобы кафолики не услышали того, что они говорят. Какие же они после этого пророки, мудрые?²⁰⁰ На них исполняются слова псалма: «заграждены уста говорящих неправду» (62:12). Они называют православных родом змеиным и не принимают православного крещения. Но родом змеиным они называли некогда максимианистов; однако этих же максимианистов они приняли в общение, и не только их, но и тех, которые были крещены ими. Наконец, Августин снова возвращается к словам Писания, приводимым Петилианом: «От плодов их познаете их» (Мф.7:15–16), и в противовес Петилиану, называвшему православных предателями, ссылается на историю их, представляющую не мало фактов, когда у них самих предатели были поставляемы на иерархические должности²⁰¹. Так он указывает не факт поставления Сильвана, который в бытность свою иподьяконом, был признан властями за самого очевидного предателя. Эти и подобные факты могут свидетельствовать только о том, что донатисты – схизматики, хотя бы сами они представили доказательства того, что православные – предатели. Если те и другие доказательства истины, то донатисты – схизматики, потому что, избегая преступлений, в которых обвиняют вселенную, они имеют эти преступления в своей маленькой общине. Если же они должны, донатисты опять-таки схизматики, потому что из-за пустых обвинений отделились от общения со вселенскою Церковью. Не то нужно делать им даже в том случае, если они владеют документами, говорящими о предательстве кафоликов. Для них открыты два пути: или избрать мир, или снова воспылать гневом. Они выбрали второе – отделение от Церкви.

Далее Августин выдвигает две важные мысли. Ничье предательство не упразднит веры Христовой; следовательно, и предательство православных, если бы оно было и доказано, не может уничтожить в корне благодать в их обществе. Далее – форма крещения (таинство вообще) не имеет никакого значения для некоторых, как не принесла пользы Симову волхву²⁰².

Затем Августин переходит к изображению плодов донатистов и описывает пороки их, царящие в их обществе: тиранические захваты чужих имений, ярость циркумцеллионов, святотатственный культ мучеников, вакханалию пьяных, и неистовства Оптата. Он готов опустить все это, ибо среди них есть недовольные этим. Но большинство же не обращает внимания на это. Так как донатисты в определение свое говорили, что все это нужно терпеть ради мира, то Августин спрашивает, почему же они сами отделились от мира Церкви?²⁰³

В заключение книги Августин убеждает донатистов не скрывать от православных их писаний, если они будут появляться еще, потому что в таких фактах обнаруживаются низкие свойства их душ. Православным же он дает совет, как отражать нападки донатистов. Он советует на все нападки отвечать им ссылкой на историю максимианистов, которая самым яснейшим образом показывает в практическом отношении логическую несостоятельность доктрины донатизма²⁰⁴. В обращении же с донатистами он советует руководиться мерами кротости, любви, и молиться за тех, которых они хотят отразить и победить. Пусть они сами устыдятся своих поступков, в частности, поступка с максимианистами, и этот стыд послужит им спасительным средством к исправлению²⁰⁵.

Таким образом, в первой книге против послания Петилиана, Августин затрагивает один вопрос о том, чем обуславливается действительность таинств, в частности, таинства крещения, и старается доказать, пользуясь исторической и логической аргументацией, что вселенская Церковь не утратила своей чистоты и что, следовательно, донатисты не правы, обвиняя православных в нечистоте их православия и отделяясь от Церкви вселенской.

«Вторая книга против послания Петилиана» содержит подробный разбор всего послания. Хотя в представленном Августину списке всего послания, в той именно части, которая была ему известна и была разобрана им в первой книге, не было ничего нового по сравнению с тем, что он уже знал, тем не менее Августин считает своей обязанностью ответить на все послания, ради немощных, скудоумных братьев, которые сами не могут критически отнестись ко всему, что им предлагается. Чтобы у противников не было повода обвинить Августина в непонимании некоторых мест послания, Августин решил разобрать шаг за шагом все послания, выписывая под именем Петилиана небольшие тирады из послания и под именем Августина отвечая на слова Петилиана. Книга представляет собою как бы стенографически записанную беседу двух противников, которая по мысли Августина, должна была заменить настоящее собеседование, от которого донатисты всячески уклонялись²⁰⁶.

Поставивши своею целью – разобрать слово за словом все послания, Августин делает замечание по поводу приветствия послания. Приветствие это, сходно с теми приветствиями, которые мы находим во многих посланиях св. Апостола Павла. Августин обвиняет Петилиана так ск. в литературном плагиате, тем более что он не жаждет иметь общения с теми церквами, из посланий к коим он заимствовал форму приветствия²⁰⁷.

В первой части книги (II-XXXVIII), содержится разбор учения о крещении. Сущность его, с точки зрения донатистов, как можно было видеть из первой книги Августина против послания Петилиана, заключается в том, что действительность таинства обусловливается нравственным состоянием совершителя таинства, почему Петилиан и требует, испытывать совесть совершающего крещение, потому что тот, кто принимает веру от неверного, принимает не веру, а осуждение. Совершитель таинства является началом, корнем и главою крещаемого, и следовательно, должен быть чист, чтобы сделать чистыми и принимающих крещение, ибо только доброе семя может приносить добрые плоды. Возражая Петилиану, Августин приводит ту мысль, что действительность тем или иным нравственным состоянием совершителя таинства, но зависит от Христа, дающего благодать. Поэтому, ни вода православных, ни вода донатистов не имеет существенного значения в таинстве крещения. Раз Христос сообщает действительность таинству, нам нет нужды заботиться и испытывать совесть крестителя, потому что последним является не неверующий Христос, от Которого мы принимает крещение, Который – наша глава, корень и начало, и как Таковой, Он дает нам только истину, дает веру, а не осуждение. Люди, совершающие таинство, только служители при совершении его, и от их нравственного состояния действительность таинства не зависит. В доказательство этого Августин ссылается на Ап. Павла, который радовался, видя благовестителей евангелия, хотя они, по его словам, не чисто благовествовали, ища своего, а не Христова (Флп.2:21). Делу евангелия не повредила эта нечистота их приемов и поведения, потому что она само в своей сущности чисто. То же самое говорит Христос и о фарисеях: «Что говорят, делайте; что же делают, того не делайте» (Мф.23:3). Как ни велико было нравственное падение их, нравственная испорченность не могла исказить в существе то нравственное учение, которое они возвещали, хотя жизнь их и расходилась с теми идеалами добра, которые они начертывали пред своими слушателями²⁰⁸. А на то положение, что как добрые плоды может приносить только доброе дерево, так и очистить другого может только чистый, Августин отвечает, что человек вообще бессилен сам сделать что-нибудь. И самый чистый не может сделать другого чистым, потому что он – не Бог²⁰⁹.

Далее, Августин, как и в первой книге, переходит к разбору положений Петилиана о крещении от мертвого. Под смертью здесь разумеется, конечно, не физическая смерть, а смерть духовная, о которой говорит Христос (Мф.8:21–22). Мертвыми в этом смысле можно назвать предателей, а равно и тех, которые имеют общение с ними. И те и другие мертвы, потому что не имеют крещения, и как таковые, не могут дать жизни и тем, которые принимают от них таинство. И на это положение Петилиана Августин отвечает тем же: мы крестимся не человеком; крещение дает нам Христос, Который не умирает. Даже в Симоне Волхве, который хотел купить дар Божий за деньги, следовательно, был самый недостойный благодати человек, благодать крещения жила²¹⁰.

Далее Петилиан точнее определяет, кто такие мертвецы, при чем не удерживается от личных нападок на Августина. Мертвецы, по его словам, – это предатели, запятнавшие себя выдачею книг во время гонения Диоклетиана, которые духовно мертвы при жизни. Этих предателей Петилиан сравнивает с Иудою, который чрез предательство сделался духовным мертвецом. Падение Иуды, о котором говорил и Христос, было предсказано еще пророком, в словах которого была ясно выражена мысль о том, что у предателя будет отнято епископство. Это же пророчество предсказывает отнятие епископства и у современных донатистов предателей кафоликов, потому что они, подобно Иуде, предавшему Христа телесно, предают Его духовно, отдавая свящ. Книги на сожжение. – В опровержение нападок на православных Августин указывает на то, что полемист Петилиан прибегает в полемике к неправильным приемам. Он приписывает противнику то, чего у него совсем нет. Затем, по словам Августина, пророчеством о предательстве Иуды предсказывается также и обращение ко Христу вселенной. Донатисты в Св. Писании обращают внимание только на то, что им полезно, и совершенно игнорируют тем, что может поколебать основание их доктрины²¹¹.

Наконец, на обвинение в том, что православные сожгли свидетельства завета, т. е. св. книги, Августин отвечает вопросом, почему православные, потерявшие завет, наследие сохранили, между тем как донатисты потеряли наследие Божие, хотя, по-видимому, и сохранили книги завета. От этого наследия донатисты безумно и без основания отделились²¹².

Продолжая нападки, Петилиан с принципиальной точки зрения переходит на почву личных оскорблений, и обвиняя Августина в преступлениях, говорит, что он не может быть епископом. Аргумент слабый, ибо он не может доказать того, в чем обвиняет Августина²¹³.

Защищая в деле религии свободу, донатисты, естественно, указывали православным на то, что они несправедливо преследуют их, что принуждение, в какой бы форме оно не выражалось, противоречит как существу Церкви, так и ее истории. Петилиан спрашивает, преследовали ли кого апостолы и предал ли кого-нибудь Христос. Августин отвечает, что Ап. Павел предал грешника сатане, который безусловно хуже всех людей, и Христос изгнал торгующих из храма.

Петилиан выдвигает на вид особенно преследования донатистов со стороны православных и видит в этом указание на сыновство православных дьяволу, который был лжецом от начала. Августин, поправив его, как неоднократно делает и потом: «не лжецом, а человекоубийцей», говорит, что дьявол называется человекоубийцею потому, что убил первого человека в раю, склонив его ко злу. Теперь же рай заменяет Церковь, Церковь вселенская, начавшаяся от Иерусалима, – и тот, кто отделяется от Церкви, – человекоубийца. Но если допустить и чтение Петилиана, то и тогда ясно, что сыны дьявола – те, которые приписывают вселенской Церкви чужие преступления. О сыновстве же православных дьяволу Петилиан счел нужным говорить потому, что хотел опровергнуть положение православных: «мы не дети предателей». Может быть, – по плоти и по крови они и не таковы, но по духу, по делам – дети, потому что «того кто-нибудь сын, кого делам следует»²¹⁴. На это Августин отвечает, что они, т. е. православные, не виновны в преступлениях своих предков. Донатисты к тому же не знают всех людей, рассеянных по земному шару, и следовательно, не могут судить об их нравственном состоянии; почему если и обвиняют православных в сыновстве дьяволу, то обвиняют ложно. Поэтому также напрасно донатисты обвиняют православных в убийстве пророков, потому что не могут указать, каких пророков они убили. Ужели вожаки их Донат и Маркул были пророками?²¹⁵ Скорее их, донатистов, можно назвать убийцами пророков, так как убийцами пророков в переносном смысле можно назвать всех тех, которые противятся словам пророков, закрывают уши, чтобы не слышать их, а если и слышат, то не хотят понять и обратить внимание. Пророки предсказывали об образовании Царства Христовой Церкви, в которую войдут все народы. В пророчествах особенно отмечается вселенский характер Церкви Христовой, которая, начавшись от Иерусалима, должна обнять все народы. Донатисты видят, или, по крайне мере, должны видеть исполнение этих пророчеств об образовании вселенской Церкви, но так как для них это неприятно или невыгодно, то они искажают смысл пророчеств, чтобы правильное понимание их не понесло удары их доктрине. Это стремление исказить смысл слов Св. Писания обнаруживается и в дальнейших главах, где Петилиан относит к православным слова 13 псалма²¹⁶и слова Христа о лжепророках (Мф.7:15)²¹⁷. Под этим скрывается, конечно, желание доказать, что православные не имеют иерархии истинной, благодати, таинств. Как есть демоны, принимающие вид ангела светлого, так есть и ложные епископы²¹⁸. Но чтобы говорить так, нужно, по мысли Августина, представить всякие доказательства, а не бросать даром слов, потому что все, что донатисты приписывают православным, с одинаковым правом может быть отнесено и к ним самим. Слова псалма истолкованы Августином так, что в них ясно можно усмотреть указание на их лживость, полагающую Церковь не во вселенной, а в партии Доната, на их высокомерие и гордость в решении вопроса о сущности таинства, на их жестокость по отношению к максимианистам²¹⁹. Что же касается того положения, что Церковь, терпящая в своем лоне ложных епископов, теряет свою благодать, то на него Августин отвечает следующим образом. Мир подобен полю, на котором растут вместе и пшеница, и плевелы. Но плевелы растут вместе с пшеницею до последней жатвы, и своим т. ск. сожительством с пшеницею не приносят ей существенного вреда²²⁰. В следующих главах Августин разбирает положение Петилиана, сравнивавшего кафоликов с Савлом, гонителей Христа, и проводившего параллели между историей Савла и современным ему состоянием кафоликов²²¹. Как Савл был гонителем христиан, так и православные – гонители донитистов, и как таковые, они не могут быть святыми. Савл, гонитель христиан, получил от Бога повеление креститься у того, кого он раньше преследовал, и после крещения получил исцеление от глазной боли. Так и православные должны креститься у донатистов и омыться от вины преследования и предательства. На это обвинение в преследовании донитистов и на выводы отсюда Августин отвечает ссылкой на историю максимианистов, в которой донатисты заявили себя преследователями последних. Об этом свидетельствуют проконсульские и муниципальные документы²²². В этом пункте донатисты попадали положительно в просак, особенно, когда Августин прибегал к ссылке на их собственную историю. Если донатисты признают, что они правильно и по заслугам преследовали максимианистов, то почему сами не хотят потерпеть преследований тоже по заслугам, с точки зрения православных. Августин ставит вопрос: должны ли схизматики терпеть преследование, или нет. Если не должны, то должна ли установленная законная власть изгонять их из базилик, которая служили для них местом недозволенных собраний. Если не должны, то почему они, требуя невмешательства светской власти, сами поступают как раз наоборот по отношению к максимианистам. Если же схизматики должны быть преследуемы, то что тленно (со стороны количественной и качественной) они должны терпеть от законных властей. Если с этой теоретической точки зрения перейти на историческую, то окажется, что донатисты напрасно обвиняют православных в человекоубийстве. Нельзя найти никакого императорского эдикта, которым бы предписывалось убивать донатистов. Обыкновенно донатисты указывали на Доната и Маркула, – жертв, по их мнению, преследования со стороны православных. Но трудно и даже невозможно установить, по Августину, непосредственного виновника их смерти. Скорее и вернее всего то предположение, что они окончили самоубийством, так как история донитистов представляет не мало подобных фактов самоубийств²²³. Скорее самих донатистов можно обвинить в человекоубийстве, потому что они чрез упорную защиту своей схизмы возненавидели православных и отделились от общения со вселенской Церковью, а «всякий, кто ненавидит брата своего, тот человекоубийца» (1Ин.3:15)²²⁴.

Что же касается того, что Савл должен был креститься от того, кого он раньше преследовал, то на это можно сказать: Савл – гонитель должен был креститься, так как он не был крещен совершенно. Но церковного гонителя, который преследует донатистов, не должно крестить вторично, так как он крещен уже от Христа. Донатисты ставили логическое ударение над второй половиной фразы. Августин ставит его над первой и этот прием донатистов – тенденциозно толковать Писание – вызывает у него взрыв благородного негодования²²⁵.

Для того, чтобы показать, что Церковь свята не только в своей сущности, в идее, но и в эмпирической действительности, и как таковая, не может терпеть в своем лоне недостойных членов, которые своим присутствием в ней могут повредить ее чистоте, Петилиан ссылается на слова Христа, обращенные к ученикам во время тайной вечери: «и вы чисты, но не все» (Ин. 13:10). Пока присутствовал на вечери Иуда, предатель Господа, среди учеников было нечто нечистое. Вышел Иуда – и Христос сказал: «Вы уже чисты», и преподал им мир. Значит, по мысли Петилиана, присутствие Иуды оскверняло все собрание. Иуда потерял благодать из-за предательства; из-за него потеряли мир и крещение, и православные – соучастники предательства Иуды²²⁶.

Но рассуждая так, значит, по Августину, допускать, что и тайная вечеря не чиста, потому что на ней еще присутствовал Иуда²²⁷. Если бы учеников оскверняло предательство Иуды, сидящего вместе с ними, то Христос сказал бы: «вы еще не чисты». Но все то мы читаем в евангелии: «Вы уде чисты, но не все», так как среди них присутствовал тот, кто не был чист. И донатисты, рассуждая о православных, логичнее поступили бы, если бы выразились о них так: «вы чисты, но не все, так как в вашем обществе есть нечистые». Между тем, они из-за нескольких нечистых обвиняют в нечистоте всю кафолическую Церковь.

Православные обвиняли донитистов в том, что они перекрещивают переходящих в их общество; следовательно, допускают два крещения. Но и сами они, по словам Петилиана, допускают два крещения, убивая крещеных, и тем самым крестя их собственною кровью. Об этом крещении кровью говорит Христос в ответ двум сыновьям Заведея. Поэтому, православные допускают тоже два крещения, делая подобных Христу мучеников, которых после крещения водою крестят кровью²²⁸. В этом пункте Петилиан затрагивает весьма важный вопрос о допустимости преследования за религиозные дела и намечает туманно ту формулу решения вопроса об отношении государства к Церкви, с какой он выступает ниже.

По словам Августина, православные невинны в убийстве донитистов. Напротив, донитисты сами себя убивают, отделяясь от общения с кафолической Церковью. Это раз; с другой стороны, учение их о крещении кровью заключает в себе массу внутренних противоречий. Если считать крещением кровью всякое убийство, то логически рассуждая, мучениками, крещенными собственною кровью, надо признать и воров, и разбойников, и подобных им преступников, которые наказываются смертью. Если же считать крещением кровью только страдание за правду, то возникает вопрос: в чем заключается эта правда, страдание за которую приобретает награду на небе, и затем, за что страдают донатисты. Если донатисты – схизматики, значит они могут быть названы нечестивыми, и как таковые, могут понести смертную казнь, как религиозные преступники. Каким же образом их смерть, как наказание за их преступную жизнь, может быть крещением кровью?²²⁹

Далее пред Августином был поставлен щекотливый и важный вопрос о том: возможны ли вообще наказании, в частности смертная казнь за религиозные преступления?²³⁰Но прежде решения этого вопроса Августин предупреждает, чтобы к нему не относили того, чего нет совершенно в действительности. Он не виновен в пролитии крови донатистов ни в том случае, если бы они были лишены жизни справедливо по распоряжению власти, ни в том, если бы это сделали какие-нибудь плевелы среди нивы Христовой, совершившие это преступление по дурной страсти. То же самое и к Петилиану не относится то, что делал его сотрудник на ниве донатизма Оптат, который всегда ходил с толпою воинов, не потому, чтобы сам боялся кого-нибудь, а для того, чтобы все его боялись, и производил насилия. Но с ним они не порывали общения, равно как не только не порывали общения, но даже оказывали ненадлежащие почести Гильдону, известному своею жестокостью и зверством. Почему донатисты, считая себя обществом святых, терпят в своем обществе таких, между тем как от православных требуют безукоризненной чистоты и святости. Если с таким грабителем, как Оптат, с грабителем явным (viso), Петилиан восходит к алтарю, имеет общение в таинстве Евхаристии, и это нисколько не тревожит его совесть, то почему донатисты обвиняют вселенскую Церковь в общении с предателями и отделяются от нее?²³¹

Предвидя возможность диалектической уловки со стороны Петилиана, что одно – воровство (грабеж), другое предательство и гонение, Августин разбирает все возможные возражения такого рода с положительной и отрицательной стороны. Если Петилиана Оптат не мог сделать вором, потому что это Петилиану не нравилось, то кто может сделать кого-нибудь предателем, если ему это не нравится. Сущность возражения заключается в том, что простое сожительство и единение с предателем не делает еще человека предателем, если совесть его чиста и воля избирает не злое, а благое. Если же Петилиан думает, что предательство и гонение – самые тяжкие грехи, а воровство, по сравнению с ним, – легкий грех, то, по Августину, и ворам тоже закрыт вход в царство небесное (1Кор.6:10) и следовательно, грех воровства, по существу, не легче предательства или измены²³².

В дальнейших главах Петилиан доказывает, что православные не имеют истинного крещения, потому что единое истинное крещение только там, где есть истина. Они же соединяют истину с ложью и под видом истины подают людям ложь²³³. Подобно тому, как люди стараются изобразить красками виды природы, и как бы искусно ни было сделано подражание, оно все таки будет не истинная действительность, а подражание ей, в некотором роде, ложная действительность²³⁴, так и православные, как ни стараются прикрыть эту ложь, она все таки остается ложью, какими бы красками мы ее ни раскрашивали. Крещение одно, как говорит ап. Павел (Еф.4:5), и оно находится в обществе донатистов, православные же имеют только образ его²³⁵. На все эти положения Августин отвечает: крещение православных истинно. Оно не может быть ложным, потому что оно дается Христом, а Христос есть истина. Если же в обществе православных есть нечестивые, то это обстоятельство не набрасывает тени на их таинство. Церковь подобна полю, на котором вместе растут и пшеница, и плевелы, и такое совместное существование их, по повелению Хозяина, должно продолжаться до последней жатвы²³⁶. Да и сама история донатистов свидетельствует, что эти положения – только теория. На практике, как показывает история максимианистов, они допускали другое²³⁷. Что же касается утверждения донатистов, что только они одни имеют истинное крещение, а православные – только образ его, – то на него Августин отвечает, что только те утверждают, что есть два крещения, которые различают крещение у праведных и крещение у неправедных²³⁸. Крещение же на самом деле одно, только оно производит различные действия на людей, служа одним ко спасению, а другим – к погибели. Сущность его не изменяется, хотя оно иногда и дается лицом не безукоризненным в нравственном отношении. Истина всегда остается истинною, хотя она преподается лицом, которое не может быть признано истинным²³⁹.

Петилиан идет дальше. Он не только утверждает, что у православных нет крещения, но и настойчиво заявляет, что они потеряли совершенно благодать, у них нет истинной иерархии. Как частный человек, по словам Петилиана, не может заседать в суде, так и православные не могут крестить²⁴⁰. Ужели может быть священником тот, кто знает наизусть священнические молитвы, между тем как уста его полны нечистоты²⁴¹. Православные потеряли благодать, и не могут сделать ничего, потому что, всякая власть от Бога, и никто не может сделать что-нибудь, если ему не дано власти с неба²⁴².

Эти положения, по существу, сходны с прежними, почему и Августин чего-нибудь нового против них и не говорит. Он только приводит новые примеры для подтверждения той мысли, что истина всегда остается истиной, и следовательно, действительность и благодатность таинств не зависит от нравственного состояния их совершителей. В подтверждение своей мысли, он ссылается на Каиафу, который, хотя сам не был истинным, был гонителем Единого и совершеннейшего Святителя, однако, как первосвященник, как орган, по своему положению, Божественного откровения, он изрек истину²⁴³.

Истину нашел ап. Павел в словах языческих поэтов (Тит.1:12–23; Деян.17:23. 27–28), хотя по словам Августина, они не были в числе истинных пророков²⁴⁴. Вывод тот, что истина в своем существе останется всегда истиною, и ей не может повредить нравственное состояние лиц ее возвещающих. От этой истины донатисты уклоняются, отделяясь от кафолической Церкви, которой даны обетования наследия, и которую донатисты несправедливо обвинили в утрате благодати и власти крещения.

Настаивая на непоколебимости своей мысли о том, что кафолики не имеют истинного крещения, Петилиан приходит к весьма оригинальному учению о трех степенях единого крещения. Крещение одно, но оно имеет три степени: первая степень – это крещение Иоанна, крещение без Троицы, крещение покаяния. Этого крещения кафолики не имеют, потому что они уподобляют себя не Иоанну, а Ироду, его убийце. Вторая степень – это крещение Христа, крещение Духом Святым. Не имеют православные и этого крещения, потому что они – предатели, и как таковых, их ждет не огонь очищения, а неугасающий огонь в преисподней. Третья степень – это крещение Утешителя, крещение огнем²⁴⁵. Православные не имеют и крещения Троицы, потому что они – враги Св. Троицы. Они не могут называть Бога Своим Отцом, потому что сыновство дается только миротворцам, чего о православных и сказать нельзя. Не могут они креститься и во имя Сына и Св. Духа, потому что они предатели²⁴⁶. Вывод тот, что православные, как не имеющие крещения, должны быть крещены донатистами. Если апостолы крестили тех, которые были крещены крещением покаяния, то тем более донатистам нужно крестить православных, религиозных преступников²⁴⁷. На них не может сойти Св. Дух, потому что они не имеют даже крещения Иоанна. Подобно тому как ап. Павел крестил крещенных крещением Иоанна, чтобы низвести на них Св. Духа, так и православные, чтобы получить крещение и дары Св. Духа, должны быть крещены донатистами, имеющими истинное крещение. Отвечая Петилиану, Августин, прежде всего, называет его злоречивым хулителем, который не может быть признан честным спорщиком, и подробно говорит о приемах его нападок на православных, которые так не обоснованы, что православные с одинаковым правом могут и к донатистам отнести все то, что последние говорят о православных.

Так, донатисты говорят, что кафолики не имеют Св. Духа. По Августину, сами они не имеют Св. Духа, потому что отделились от общения со вселенскою Церковью. В акте ниспослания Св. Духа в виде огненных языков обнаружилась высшая провиденциальная цель Бога: собрать в единую кафолическую Церковь все народы, говорящие на разных языках. Для того и дан был Апостолам дар языков, чтобы по всей вселенной пронеслись их слова благовестия: и чтобы Церковь не казалась скрытою, но была видна для всех, как город, стоящий на верху горы. Вот какова истинная Церковь, общение с коею донатисты потеряли²⁴⁸.

Что же касается учения о трех степенях крещения, то оно заключает в себе ошибку. Если и можно говорить о степенях или, лучше сказать, родах крещения, то их можно установить только две: крещение Иоанна и крещение Христа, так как, по словам Иоанна, грядущий Спаситель будет крестить Духом Святым и огнем. Крещение Иоанна имело лишь временное значение, как подготовительное средство к принятию Мессии. Если бы оно, имело то значение, какое хотят предать ему донатисты, то апостолы не осмелились бы еще раз крестить учеников Иоанна. Последние были крещены водою. По-видимому, апостолам оставалось только крестить их крещением Духа Святого и огня. Но они снова крестили учеников Иоанна, и тем показали, что одно – крещение Иоанна, а другое – крещение Христа, и таким образом, по мысли Августина, не может быть речи и о двух степенях крещения²⁴⁹.

Далее, по Августину, если допустить существование трех степеней крещения, то логически можно, на основании положений Петилиана, прийти к учению о двух Св. Духах²⁵⁰, потому что основанием учения о крещении Христа Духом Святым – т. е. второй степени крещения – служит факт ниспослания Св. Духа на учеников чрез дуновение Христа, а основанием учения о крещении Утешителя чрез огонь – факт сошествия Св. Духа на Апостолов в виде огненных языков. Если так – то, значит – существуют два Св. Духа. Кто может сказать безумнее этого? Нет, одного и того же Духа дал Христос и чрез дуновение, и в огненных языках.

На положение же Петилиана, что православные не имеют крещения Троицы, потому что они нравственно не чисты, Августин, как и прежде, отвечает, что действенность таинства не зависит от нравственного состояния совершителей крещения. Если же даже стать на точку зрения донатистов, то тогда можно доказать, что и сами они не имеют крещения Троицы, потому что грешат против Нее²⁵¹.

Что же такое крещение Иоанна? Крещение это имело временное значение. Оно было прообразом истинного и совершенного крещения Христа, подобно тому, как закон и пророки предсказали и преобразовали таинства будущего. Среди провозвестников тайн будущего стоит на самом видном месте Иоанн, как об этом сказал Сам Христос. Но, не смотря на свое выдающееся положение, Иоанн сознавал, что он не Бог, и уступил грядущему во след за ним. Крещение же его, как прообраз тайн будущего, подобно, по своему значению, пасхе – прообразу страданий и смерти Христа. И как Христова пасха существенно отличается от пасхи Иудейской, так и крещение Иоанна не есть степень Христова крещения, но является отличным от него. Что оно было отлично от крещения Христа, об этом свидетельствует сам Христос Своим вопросом, обращенным ко Иудеям: «крещение Иоанна откуда было: с неба или от людей?» (Мф.21:25). Если поставить действительность таинства в зависимости от нравственного состояния совершителей таинства, то тогда надо бы поступать так. Как ни высок, ни совершен был Иоанн, но если его крещение не имело значение и нужно было его учеников для получения даров Св. Духа, снова крестить, то не нужно ли крестить и тех, которые крещены были Оптатом? Если же они, донатисты, не перекрещивают крещенных Оптатом, то тем самым они изменяют своему принципу. Если же и можно говорить о каком-нибудь соотношении между действительностью таинства и нравственным состоянием человека, то только в том смысле, что, хотя действительность таинства и не зависит от нравственного состояния совершителей крещения, тем не менее само то таинство, будучи усвоено человеком, приносит или производит в нем различные результаты: достойно усвоенное – оно приносит награду, недостойно – наказание. В самом же существе оно остается всегда себе неизменной, будет ли усвоено порочными или святыми людьми²⁵².

В заключение отдела Августин разбирает вопрос Петилиана: «если мы худо делаем, зачем нас ищете?» Августин от лица православных отвечает, что православные ищут донатистов ради спасения их душ, чтобы воссоединить их с вселенской Церковью, и тем оживить, спасти их²⁵³.

Как можно было видеть, разбор учения Петилиана находящийся во второй книге блаженного Августина, отличается большей подробностью, по сравнению с разбором в первой книге. Здесь мы находим и новые свидетельства исторического характера, и новые основания теоретического, философского характера. Учение донатистов о сущности таинств нанесен решительный удар, и вместе с этим опровергнуты и частные нападки донатистов на православных, имеющие своею целью доказать, что православные грешат не только своим учением, но и жизнью, и как таковые, стоят гораздо ниже донатистов, которые одни и составляют истинную Церковь.

Во второй части книги (XXXVIII-XCII) содержится разбор учения Петилиана о Церкви и опровержение нападок Петилиана на православных и на кафолическую Церковь. Прежде всего Августин разбирает филологически, что такое вселенская – Cafolica ecclesia. По Петилиану – кафолический – unicus sive totus, значит – единственный в своем роде, целый. Если понимать так, то православные не имеют истинной кафолической Церкви, потому что они – только часть ее, не соблюдшая целостности кафолической Церкви. По Августину же ŏλov не значит unum, а totum, т. е. кафолический – значит: распространенный по всему, находящийся во всем земном шаре. Августин предает иное значение слову ŏλoς – totus. По нему Церковь называется кафолическою потому, что она распространена по всей вселенной, – в Иерусалиме, во всей Иудее и Самарии и даже до края земли. Она – камень в видении Даниила, наполнивший собою всю землю. Поэтому кафолическая Церковь православных, а не церковь донатистов, существующая только в Африке²⁵⁴.

Мало того, что кафолики составляют только часть Церкви, они, по мысли Петилиана, составляют часть худшую, часть тьмы, злобы, смерти, преступления, крови²⁵⁵. И как нет общения между светом и тьмой, между жизнью и смертью, между водой и кровью, так не может быть общения между донатистами и Макарианами (так донатисты называли православных), и даже более, эта негоднейшая часть Церкви должна быть уничтожена с лица земли. Отвечая Петилиану, Августин высказывает удивление, почему донатисты видят в православных только дурное, почему обращают внимание на плевелы, и забывают о семени Авраама. Если таким же образом посмотреть и на них, то окажется, что и среди них, называющих себя чистою пшеницею, – не мало плевел. Для этого достаточно указать на циркумцеллионов, злодеяния которых всем известны²⁵⁶.

Донатисты, будучи недовольны приданной им кафоликами кличкой, в отместку им называли их макарианами, по имени импраторского уполномоченного Макария, истреблявшего циркумцеллионов²⁵⁷. Против этого далее и восстает блаженный Августин. Называть макарианами всю вселенную, объединенную Христом, не имеет смысла, потому что имя Макария известно только в Африке и совершенно не известно в заморских странах. Между тем именем Доната можно назвать раскольников, потому что оно всем известно, и потому что сами они гордятся именем Доната. Но их с одинаковым правом можно назвать и именем Оптата. Они гордятся именем Доната, потому что считают его великим и святым. Но какая им польза от этого, если сами они осквернены Оптатом и Циркумцеллионами. «Ведь в том именно ваше заблуждение, говорит Августин, что вы приписываете большую силу неправде человека для осквернения другого, чем праведности – для спасения ближнего». Но если же донатистам нравится называть православных макарианами, то в этом Августин не видит для православных ничего позорного. Слово Маха́рioς, – значит блаженный (beatus). Блаженным же обещано наследие благословения. В этом смысле православные готовы называть себя макарианами, так как они блаженны, потому что составляют вселенскую Церковь, которая владеет наследием. Донатисты же пытаются погубить обетование благословения, отделяясь от общения с Церковью и злословя ее²⁵⁸.

Продолжая далее нападки на православных, Петилиан ясно проводит мысль, что православные – схизматики, за которых умер Христос, а Иуда, и которые облеклись в одежду не Христа, а Иуды²⁵⁹. Следуя Иуде, православные, похитивши сокровища Церкви, предали донатистов, – наследие Божие – властям века сего.

Возражая Петилиану, Августин говорит, что за православных умер Христос, а не Иуда. Донатисты считают общество кафоликов порочным, поэтому что в нем смешаны добрые и злые. Но это не устрашает Августина, и он указывает на вселенский характер Церкви Христовой. Если же донатисты обвиняют православных в захвате наследия (под которым донатисты, по-видимому, разумеют территориальные владения), то в этом с равным правом могут обвинять христиан и иудеи, так как теперь христиане владеют теми местами, в которых иудеи раньше нечестиво царствовали. Если же у них отнято за их нечестие их владение, то почему не могут сделать этого по отношению к схизматикам и православные, если же в Писании и сказано: отнимается у вас (иудеев) царство Божие и дается народу творящему правду» (Мф.21:43). Да и сами донатисты не поступали ли точно также по отношению к максимианистам, отнимая у них жительства²⁶⁰.

Далее Петилиан приводит целый ряд мест Св. Писания, и толкуя их тенденциозно, старается доказать, что все то, что говориться в Писании о благочестивых, относится к донатистам, а противоположное – к кафоликам. Так, он приводит слова 1 псалма и видит в благочестивых, не ходящих на путь нечестивых, донатистов. Господь знает путь праведных, путь узкий, которым идут донатисты, а путь грешников, путь широкий, которым идут кафолики, погибнет²⁶¹. Приводит он также 22 псалом, в котором, по его словам, воспевается похвала их крещения²⁶².

Относительно толкования Петилианом 1 псалма Августин замечает, что донатисты, разумея под нечестивыми псалма православных, тем самым предъявляют обвинение (вину) соломы пшенице. В Церкви есть добрые и злые. Все они, по воле Божией, живут вместе до последнего суда. Но эта совместная жизнь праведных с порочными не оскверняет первых. Пшеница остается пшеницею, хотя бы она и росла вместе с плевелами²⁶³. Здесь же Августин при помощи диалектического приема старается доказать, что под праведными в 1 псалме естественнее разуметь православных, макариан, как нравится называть православных донатистам. Если перевести первые слова псалма: «Beatus vir» на греческий язык то получится: «Маха́рioς a̓vƞ́p, и следовательно, все то, что говориться о благочестивых в этом псалме, относится к ненавистному донатистам Макарию, именем которого они называли православных, а также и к его партии, т. е. православным поскольку он находился в столь тесной связи с ними, что дал им даже свое имя²⁶⁴.

Псалом же 22, действительно, относится к крещению, но только к крещению тех, которые совершают его правильно и законно. Потому псалом этот не касается церкумцеллионов, которые вместо того, чтобы надеяться на жезл и палицу Господню, надеются на дубины. Но – с кем Бог, тот не боится зла. Божественная благодать, помогающая человеку, всегда одна и та же. Только в зависимости от отношения к ней человека, ее действие в людях различно. Овцы и козлища пасутся под наблюдением одного пастуха, но судьба их бывает различна. На одной и той же трапезе присутствовал и Петр и Иуда, но первый получил на ней жизнь, а второй – осуждение. Одним святым елеем были помазаны и Давид, и Саул, но судьба их была различна. Одно и тоже Тело Христово служит пищей для многих, но одни вкушают ее в жизнь, другие – в осуждение. Таинствам Бога не приносят никакого вреда нравы злых людей, в том смысле, что они могут или совсем уничтожиться или делаться менее. Эти слова могут служить compendinm'om взгляда Августина на существо таинств, и вместе с этим, отчасти и на существо Церкви, как общество людей, в котором до последнего суда пребывают и праведные, и грешные²⁶⁵. Донатисты же стояли на иной точки зрения. Тот, кто не невинен, не имеет святости²⁶⁶. Если же православные указывают не то, что они знают закон, то это одно знание не приносит им пользы, потому что и дьявол знает его, как это видно из истории Иова и истории искушения Христа²⁶⁷. Но, по Августину, прежде всего, ссылка в данном случае не имеет для себя никаких оснований в Писании. Что же касается принципиальной точки зрения на данный вопрос, то, по Августину, православные далеки от мысли утверждать, что одно знание закона может сделать человека непорочным. Ссылка же донатистов на факты обнаружения дьяволом знания закона может только навести на мысль, что донатисты подражают дьяволу. Как он хотел страданий праведных, так донатисты хотят безумного мученичества, низвергаясь со скал или вешаясь²⁶⁸.

Продолжая доказывать, что в кефолической Церкви нет признаков истинной Церкви, Петилиан говорит, что кафедры православных – это седалища губительные, о которых говорит Давид в первом псалме²⁶⁹; что жертвы их совершенно неугодны Богу²⁷⁰; что если православные будут возносить молитву к Богу, то молитва их не будет услышана²⁷¹, потому что для того, чтобы войти в Царствие небесное, недостаточно только молитвы – пустого призывания имени Божия, но необходимо исполнять волю Божию. Если же, как говорят, православные и изгоняют демонов, то изгоняют не своей собственной силой, а именем Иисуса Христа. Даже если бы они (православные) творили чудеса, то и тогда Бог, по причине их нравственной негодности, скажет им: «Не знаю вас»²⁷².

На такой поток обвинений Августин отвечает Петилиану просьбою не бросать грязью в тех, кого он совершенно не знает. Что напр., сделала Петилиану римская церковь, на кафедре которой восседал ап. Петр, а теперь восседает Анастасий, или церковь Иерусалимская, украшением которой некогда был ап. Иаков. Даже кафедру, на которой восседали фарисеи, люди, без сомнения, самые низкие в нравственном отношении, Христос называет не кафедрою заразы, не седалищем губительным, а кафедрою Моисея. Эту кафедру Моисея не запятнали своими пороками фарисеи²⁷³. А на прочие обвинения и ругательства Петилиана Августин отвечает, что никто не может сделать другого злым. Каждый имеет свою волю, и соответственно этой воле и поступает, выбирая доброе или злое. А одно сожительство с нечестивыми не оскверняет его, если он чист душою, если, живя вместе телом, он не живет одной духовной жизнью с негодными людьми. Для разбора же приводимых из евангелия текстов, говорящих о том, что чудеса еще не есть признак святости, Августин привлекает параллельное место из 1 посл. Кор.13:2, где говорится, что тот, кто не имеет любви, – ничто, хотя бы он мог и горы переставлять по своей вере. Кто же не имеет любви? Любви не имеют те, которые не имеют единения. Следовательно, то, что донатисты относят к православным, с большим правом должно быть относимо к ним самим²⁷⁴.

Петилиан снова возвращается к тому, что православные хвалятся законом, знанием его, но на практике не выполняют того, что требует закон. Закон говорит: не убивай. Православные же уподобляются Каину братоубийце²⁷⁵. Закон говорит: не прелюбодействуй. Православные, может быть, не прелюбодействуя телесно, прелюбодействуют духовно, обесчещивая святыню²⁷⁶. Закон говорит: «не давай ложных свидетельств». Православные клевещут на донатистов царям века сего²⁷⁷. Закон говорит: «не пожелай ничего ближнего твоего». Православные похищают чужое²⁷⁸. Они соблазнители на дурное: поэтому, меньшими назовутся в Царстве Небесном²⁷⁹. Они грешники против Св. Духа, грешат не только телесно, но и духовно, убивая свою душу²⁸⁰. К ним относятся евангельские изречения: «горе вам, книжники и фарисеи», потому что они не удовлетворяют ни одному из требований заповедей блаженства. Тогда как донатисты – по заповеди Спасителя – нищие духом, православные – похитители и собиратели богатств²⁸¹. Вместо того, чтобы, благодаря кротости, наследовать землю, они, благодаря своей неудержанной дикости, теряют небо и землю²⁸². Вместо того, чтобы по заповеди Христа, самим плакать и этим заслужить блаженство, они заставляют других проливать слезы²⁸³. Вместо милосердия они жестоко поступают с праведными²⁸⁴. Они по своей духовной слепоте не могут видеть Бога, потому что сердце их загрязнено преступлениями²⁸⁵. Не могут они быть названы миротворцами, потому что войной стараются водворить единство и преступлениями – мир²⁸⁶. К ним относятся слова пророка, призывающие к постоянному миру, которого у них нет²⁸⁷. Наконец, не могут они быть блаженными потому, что гонять донатистов, делая их мучениками²⁸⁸. Их можно сравнить с волками, потому что они раздирают Церковь Христову, преследуя овец стада Христова – донатистов, которые, подобно овцам, переносят гонения с терпением, любовью и кротостью²⁸⁹. Они же, донатисты, исполняют заповедь Христа о взаимной любви между собою (Ин.13:34–35)²⁹⁰ и подражать ап. Павлу²⁹¹, переносившему все беды и неприятности терпеливо. Они имеют ту любовь, прекрасные качества которой изобразил ап. Павел (1Кор.13:1–8), и которой нет у кафоликов, хотя бы они и хвалились и даром чудес, и знанием всех тайн, и даже ложным мученичеством²⁹².

Непонятно, далее, по Петилиану, какой смысл имеет для православных преследование донатистов²⁹³. Ведь Христос никого не преследовал²⁹⁴, никогда не привлекал к себе силою. Так же точно донатисты никого не привлекают к себе силою, памятуя слова Спасителя: «никто не придет ко Мне, если Отец не привлечет его» (Ин.6:44)²⁹⁵. Поэтому, они только убеждают православных войти в истинную Церковь, представителями которой являются донатисты, и оставить те способы воздействия на донатистов, к коим они до сих пор прибегали, так как они не одобрены Христом в факте осуждения им поступка Ап. Петра в саду Гефсиманском²⁹⁶. Но в этом обращении их к православным не должно, по мысли Петилиана, усматривать страха пред смертью. Страх пред смертью не свойственен истинным христианам. Напротив, именно в отсутствии страха пред смертью и обнаруживается истинное христианство²⁹⁷.

Таким образом, Петилиан, при решении вопроса о том, что такое кафолическая Церковь, прибегает к нападкам на православных. По его мысли, у православных нет истинной Церкви, потому, что они запятнали себя многочисленными преступлениями, среди которых особенно выделяются: предательство и гонение на донатистов. Таким образом он решает вопрос с отрицательной стороны. Что же касается положительного решения вопроса, то мы его почти не находим. Петилиан, как на непоколебимом камне, стоит на утверждении, что церковь донатистов – истинна, и что православные отделились от нее. Задача Августина заключалась в том, чтобы опровергнуть все то, что донатисты говорят против православных, и тем показать, что положение донатистов – ложны, ибо противоречат иногда требованиям логики, а иногда и свидетельствам истории. Августин стал на ту же дорогу, по которой шел Петилиан. Опровергая обвинения православных со стороны донатистов, он одновременно становится судьей их, часто обвиняя их самих в том, в чем они обвиняли православных. Исходным пунктом его обвинений донатистов служит, как и раньше, история максимианистов и поведение Оптата и циркумцеллионов.

Так на обвинение Петилиана в том, что православные, хвалясь знанием закона, не исполняют заповедей: «не убивай», «не прелюбодействуй», Августин отвечает, что сами донатисты не знают, что говорят. Они обвиняют православных в том, в чем сами не имеют недостатка²⁹⁸. Ложно обвиняют донатисты православных в том, что они дают ложные свидетельства. Сами они более православных виновны в этом, так как ложно обвиняют вселенскую Церковь в том, что она при помощи лжи, овладела наследием донатистов. Если же православные и обращались с просьбами к светской власти, то в этом нет ничего позорного, потому что так поступал и Ап. Павел. Да и сами они при помощи князей века сего изгоняли максимианистов в то время, как вооружились против законов, изданных светской властью против их самих. Если эти законы истинны, донатисты должны им подчиняться; если ложны, то ложными должны быть признаны и любезные их сердцу законы против максимианистов²⁹⁹. Последнего они не хотят. Тем же самым можно ответить и на следующее обвинение Петилиана в том, что православные не исполняют заповедь: «не пожелай ничего, принадлежащего ближнему твоему». Православные не по своему изволению занимали вселенную, но по слову Спасителя, по которому – отнимается царство от Иудеев, а вместе с тем, и от всех нечестивых, и дано будет народу, творящему правду. Но если донатисты обвиняют православных в пожелании чужого, то это обвинение с равным правом может быть предъявлено и им, не только пожелавшим чужого, но и приведшим это пожелание в исполнение чрез изгнание максимианистов из их базилик³⁰⁰. Мало того, что донатисты ложно обвинили православных в целом ряде злодеяний, они тенденциозно искажали Св. Писание, приспособляя нужные места к защите положений их доктрины. В этом Августин обвиняет их неоднократно³⁰¹. На обвинение же в том, что православные не исполняют заповедей блаженства, Августин отвечает им, что и сами они виновны в том, в чем обвиняют православных. Пусть они обратят внимание, напр., на поведение циркумцеллионов, и тогда увидят, что и сами они не могут быть названы ни нищими духом, ни плачущими, ни кроткими³⁰². Только разве по своей духовной слепоте они не могут заметить того, что они ложно приписывают другим то, в чем грешны сами³⁰³. Напрасно, далее, донатисты обвиняют православных в том, что они ни миротворцы, что они гонители донатистов и фабриканты донатистских мучеников. Напротив, они защищают мир Церкви, и защищают рекомендованными Богом средствами. Они смотрят на людей, как на братьев, которых нужно любить, как самих себя. Но ведь никто не ненавидит свою плоть. Если же донитисты говорят, что православные войною отыскивают единство, то это правда в том смысле, что в человеке происходит борьба между телом и духом. Если же они вступают в борьбу за единство против своих ближних, то эта борьба – борьба духовная, борьба не железом³⁰⁴, а словом, борьба мирная, имеющая целью соединение разрозненного, разделенного, во едино, а не разделение единого на части, как делал Донат³⁰⁵. Почему донатисты, как последователи Доната, называют себя миротворцами? Напрасно, далее, они почитают себя мучениками, потому что их мученики большею частью самоубийцы, бросающиеся со скал, и как таковые, не могут быть назначены истинными мучениками³⁰⁶. Главным аргументом Августина против других обвинений Петилиана служит идея единства Церкви, каковая идея находит свое осуществление или обнаружение в обществе православных, между тем как донатисты отделились от единства Церкви. Истинными овцами Христовыми, с этой точки зрения, могут быть только те, которые слушают голоса Христа, по которому все люди должны составить единую Церковь, которая, начавшись от Иерусалима, должна обнять весь мир³⁰⁷. Благодать, любовь христианская может быть только при условии единства Церкви³⁰⁸. В противном случае, как показывает история самих донатистов, истинная любовь заменяется призрачною, искаженною любовью. Донатисты, далее, не могут представить истинного основания своего отделения от единства Церкви³⁰⁹.

Приступая к опровержению нападок Петилиана на православных за то, что последние силою привлекают донатистов в свою общину, Августин должен был серьезно разобрать приводимый Петилианом текст из Ев. Ин. (6:44). Указавши на этот текст, Петилиан спрашивает, почему православные не хотят дозволить каждому жить по своей свободной воле, когда даже Сам Бог предложил человеку выбор между злом и добром. Пункт весьма важный; ибо здесь решается вопрос о том, как происходит обращение человека, что должно быть отнесено на долю человеку и что на долю благодати.

Но уже самая постановка вопроса Петилианом страдала внутренним противоречием. Каким образом, по мысли Августина, Отец привлекает людей к Сыну, когда Сам же Он дал им свободную волю и предоставил избирать, что угодно. И однако и то и другое истинно, хотя понять это могут немногие. Точно также и законы, убеждая принуждением, не уничтожают свободной воли. Они наши пестуны, заботящиеся о нашем исправлении и заставляющие нас подумать о том, чем мы страдаем. Если законы наказывают нас по заслугам, нам остается исправляться. Если же – напрасно, нам остается терпеть ради правды. Но этим свободная воля не парализуется. Как Бог в акте привлечения человека к Сыну как бы идет на встречу желаниям души человека, помогает ей совершенствоваться, так и законы руководят нас по пути добра, хотя от человека и может исходить нежелание подчиняться им³¹⁰. Но донатисты говорят: Христос не приказывал никого убивать за ересь, и Сам Бог не пожелал крови братоубийцы Каина. Напротив, Он оставил нам образ смерти, а не убийства, запретил Петру прибегать к ножу. Правда, Христос не приказывал убивать и цари христианские, сердце коих – в руке Божией, не издавали законов об убийстве еретиков, но если бы это и было, то и тогда их можно было бы оправдать тем, что они убивали из милосердия, подобно Моисею, который, хотя молился за народ свой и выражал желание пожертвовать за него собою, однако, сходя с горы, приказал убить многих³¹¹. А на ссылку Петилиана, на запрещение Петру употреблять нож, Августин отвечает: «почему вы этими словами не усмиряете своих циркумцеллионов?» Да и сами донатисты употребляют постоянно нож, но нож духовный, раздирая тело Христово, отделяясь от Церкви Христовой. У православных же, подобными Петру, извлекшему нож на защиту Христа, являются еще молодые, и слабые в православной вере, которые, подобно Петру, имеют слепую ревность о Христе. Между ними и донатисты – весьма большое различие. Последние подобны слугам Иудейских священников, потому что, служа своим князьям против кафолической Церкви, вооружаются против тела Христова, а те юные и слабые в вере, хотя и плотским образом, борются за тело Христово, т. е. Церковь. Если донатисты указывают на это православным, то те в свою очередь могут указать им на неистовства циркумцеллионов³¹². Особенно возмущают Августина факты самоубийства донатистов чрез падение со скал. Самоубийство, хотя бы оно имело в своей основе прекрасную идею, все-таки должно быть осуждено.

Таким образом, как можно было видеть, Августином были намечены следующие пункты учения о Церкви. Истинная Церковь едина и распространена по всей земле. Никакими географическими рамками она не ограничена. Она ни от кого не скрыта, и потому для каждого может быть видно, что в ней, на ряду с праведниками, пребывают и грешники, потому что она – еще воинствующая Церковь, терпящая в своей среде недостойных, но от этого сама не теряющая своей чистоты, потому что она свята не вследствие святости отдельных членов своих, но в силу того, что глава ее – Христос – свят, и как таковой, Он освятил и ее, дал ей благодатные средства освящения. Поэтому напрасны нападки на Церковь со стороны донатистов. Напрасны они потому, что они часто противоречат истине. Напрасны они были бы и тогда, когда были бы даже основательны, потому что и в таком случае Церковь в своем существе не потерпела бы изменения.

Переходя к вопросу об отношении между Церковью и государством, мы должны сказать, что штрихи решения этого вопроса мы находим и раньше, в предыдущих частях³¹³, потому что нельзя признать, что план Петилиана выдержан везде строго. Но до сих пор он не выступал с резким и точно формулированным решением вопроса. Теперь же его формула поражает нас своею силою и смелостью. «Что вам до царей века сего, которые всегда были враждебны к христианам» – вот краткое изложение всего его учения об отношении Церкви к государству. Для доказательства своего положения Петилиан приводит массу исторических примеров, которые показывают, что цари преследовали благочестивых. Царь преследовал Маккавеев. Царь приказал бросить в огонь трех отроков и в ров Даниила. Царь искал души младенца Спасителя. Судья нечестивого царя осудил Самого Иисуса Христа. Князи века сего вообще не способны понимать тайну, от века сокровенную, как говорит об этом Ап. Павел. Христиане же не сделали императоров христианами, так как давали им ложь вместо истины и принуждали их поступать несправедливо по отношению к донатистам, внушая им, что этим они будут совершать службу Богу. За это погибнут и те, которые внушают императорам мысль о необходимости преследования донатистов, и императоры, поддающиеся этому внушению. Так было с Иезавелью и ее мужем, Продиадой и ее дочерью, Пилатом и Иудеями. В подтверждение своей основной мысли он приводит весь II псалом, где цари земли представляются враждебными по отношению к Сыну Божию, и где содержится увещание к этим царям, чтобы они исправились. Наконец, он перечисляет римских императоров – гонителей христианства, начиная с Нерона и кончая Максимианом, и говорит, что все они, за свое поведение по отношению к православным, погибли. Погибли также и императорские уполномоченные, преследовавшие донатистов³¹⁴.

Возражая Петилиану, Августин говорит, что цари не всегда враждебно относились к христианам. Если же существовали добрые отношения между Церковью и светской властью, то эти дружественные отношения не составляют греха, если Церковь пользуется ими для благих целей³¹⁵. Петилиан представил длинный ряд нечестивых царей. Августин представляет, в противовес ему, ряд царей, доброжелательно относящихся к праведникам. Он вспоминает об отношении Авраама, Исаака, Иакова к фараонам египетским, Давида к Анхузу, Илии к Ахаву, Навуходоносора к Даниилу и трем отрокам. Но как сами донатисты, на практике относились к светской власти? Августин напоминает им факты из их истории: факт апелляции их к Константину Великому и факты обращения их к Юлиану Отступнику, с просьбою возвратить им отнятые у них базилики. И замечательно то, что они не подчинились христианскому императору и низко льстили пред отступником от Христа Юлианом. Неужели за то нужно называть императоров врагами христиан, что он выступает на защиту единства Церкви?³¹⁶

Петилиан доказывал, что цари, преследовавшие христиан, погибли, и приводит целый ряд языческих императоров. Но это были язычники. Петилиан не указывает на христианских императоров ограничиваясь ссылкой на гибель Макария и Урзакия: но ведь они не были императорами. Но и они погибли не так, как хотелось представить это донатистам³¹⁷.

Петилиан, обращая внимание на факты преследования праведных со стороны языческих царей, забывает, что те же самые цари иногда и переменяли свои отношения к праведным. О чем это говорит? О том, что при рассуждении о возможности принуждения нужно исходить из оценки цели или мотивов человеческих поступков. Нужно не на то обращать внимание, к чему принуждают. Часто поступки, по существу, одинаковые, на самом деле различны по своим мотивам, и потому получают различную оценку. Царь был гонителем, когда бросил Даниила в ров, но был ли он гонителем, когда бросил тем же львам врагов Даниила? Точно также ясно, что Навуходоносор был гонителем, когда издал приказание бросить в огонь трех отроков. Но был ли он гонителем, когда издал указ, чтобы все злословящие Единого Бога были казнены? Если бы и царь, преследовавший Даниила, и Навуходоносор, преследуя врагов этих благочестивых людей, были гонителями, то почему эти благочестивые люди, пользуясь своим положением, не воспротивились этому. Если же они не воспротивились, значит и нам нужно допустить, чтобы цари преследовали тех, которые уничтожают таинства Церкви³¹⁸. Принуждение только тогда может быть названо гонением, когда принуждают ко злу и удерживают от добра; в противном же случае, оно исправление.

Петилиану, стоящему твердо на своей основной точке зрения, кажется странным, почему православные хотят все таки общения с ними, или как дальше он, с диалектической хитростью говорит: «выбирайте одно из двух: если мы невинны, зачем вы преследуете нас железом; если же мы виновны, зачем вы, невинные, ищете общения с нами?» На первый вопрос его Августин отвечает, что православные желают общения с донатистами ради их спасения и исправления от их ложной жизни³¹⁹. В ответ на второй вопрос Августин смеется над хитроумной или, лучше сказать, бессмысленной дилеммой, поставленной Петилианом. Православные невиновны в том, в чем их ложно оклеветали, потому что ни выдавали св. книг, ни приносили жертв идолам, ни убивали кого-нибудь. Если же кто-нибудь и сделал нечто подобное, то осквернял или запятнал только себя, но не все общество православных, потому что каждый несет свое бремя. Донатисты же виновны не столько в преступлениях подобного рода, сколько в схизме, и от этой вины они могут избавиться только тогда, когда присоединятся к единой Церкви вселенской. Если их самих спросить, виновны они или нет, то сами они не будут в состоянии сказать ни да, ни нет, потому что, если скажут «да», то не удивительно, если их ищут правители мира сего для наказания, если же «нет», то православные ищут их для единения с собою³²⁰.

С историко-практической точки зрения Петилиан переходит на принципиальную и заявляет, что вообще лучше надеяться на Бога, чем на людей, и, в частности, на князей³²¹. В этом принципиальном положении скрыто выказывается протест против вмешательства государства в дела Церкви. Августин отвечает на это защитою себя и православных. Православные надеются на Бога, и других убеждают поступать также. Если же они иногда и обращаются к светской власти и пользуются чем-нибудь от нее, то это еще не значит, что они надеются на эту власть. Они в данном случае подражают ап. Павлу, который обращался в нужную минуту к светской власти. Но как понять обращение донатистов к языческому Юлиану, который желал гибели христианства. Не проявлялась ли тут надежда на человека? В этом факте, по мысли Августина, обнаружилась со всею силою измена Христу и надежда на человека³²².

Таково в существенных чертах воззрение Петилиана на отношение между Церковью и государством. Государству нет дела до Церкви – вот основное положение донатистов. Императоры имеют право, и даже должны вмешиваться в дела Церкви – вот точка зрения Августина.

Дальнейшие главы предоставляют разбор патетической части послания Петилиана, в которой он нападает со всею силою на православных, и по существу, нового ничего не говорит. Так, Петилиан обвиняет здесь православных в том, что они стремятся к обладанию богатством и в этом стремлении губят свои души³²³. Донатисты же – нищие духом, ничего не имеющие, но всем обладающие, и своею кровью приобретающие себе богатство на небе³²⁴. Они не боятся телесной смерти, и избегают только общения с нечестивыми, чтобы не осквернить своей души³²⁵. Как преступники, православные, с точки зрения донатистов, не имеют истинного крещения, потому что если креститель – порочный человек, то порочными будут и принявшие от него крещение³²⁶. Вода их ложна, не имеет веры³²⁷. Помазание их – помазание грешника, потому что они преследуют невинных. Помазание же донатистов – есть помазание миром мира, о котором говорится в 132 псалме³²⁸. Как грешники, православные оскорбляют святыню, и не один их священник не может молиться за народ, потому что все они грешны, и потому они должны погибнуть³²⁹. Заключая свое грозное послание, Петилиан обращается с призывом к православным: идти к Церкви Христовой, бежать от предателей, чтобы не погибнуть вмести с ними, идти к донатистам, где их ждет истинное крещение… и спасение³³⁰.

Таким образом, по существу, нападки эти сходны с прежними. Отвечая на них, Августин самомнению и гордости донатистов старается противопоставить смирение и любовь. Главным аргументом, по большей части, как и прежде, служат ссылки на историю и поведение самих донатистов. Так, опровергая слова донатистов: «мы нищие духом», Августин указывает на факт существования у них епископов, обладающих огромными богатствами³³¹. Одним из постоянных грехов донатистов Августин считает клевету их на вселенскую Церковь, к каковой они часто прибегают. Ложным признает он также и учение донатистов о крещении. Действительность таинства не зависит от нравственного состояния совершителей таинства, потому что, если бы было иначе, то никто не выходил бы из купели чистым, так как совершитель крещения, каким бы чистым ни казался, никогда не может быть абсолютно чистым, и, следов., не может и других сделать чистыми³³². Как же примирить с их учением о крещении их постоянный лозунг «лучше надеяться на Бога, нежели на человека?»: Если действительность таинства они поставляют в зависимость от нравственного состояния его совершителя, значит, они надеются на человека, а не на Бога³³³. Гордости донатистов Августин противополагает истинное смирение. Он, отрицая обвинение в идолослужении, предательстве, признает себя грешником³³⁴. Он не отрицает того, что среди православных есть не мало нечестивых священников, но по убеждению православных, действенность таинства и молитв не зависит от нравственного состояния служителей алтаря. Верующие должны надеяться единственно на святого и милосердного Архиерея, Который откроет доступ к Себе. Поэтому, Августин готов признать истинным крещение еретиков, точно так же, как крещение порочных людей различных категорий, потому что в их крещении действовал Христос. Но одного общения с Церковью в таинствах недостаточно для спасения человека, потому что благодать одна и та же и в праведнике, и в грешнике, только действие ее различно: для одних она дает жизнь, а для других – осуждение³³⁵.

Истинная Церковь основана на камне. Она не ограничена какою-нибудь частью земли, а распространена по всей вселенной.

Таким образом, как мы видели, Августин не оставил без разбора ни одной мысли Петилиана. При разборе он обращал внимание на второстепенные и, по-видимому, маловажные мысли, стараясь извлечь из них защиту православия. И это ему удалось. Об этом можно судить уже потому, что Петилиан сразу увидел в нем опасного литературного противника, который убедил его своею полемикою против него несколько изменить свой прежний взгляд на спорные вопросы и представить новые аргументы. Это он и постарался сделать в своем ответе на книги Августина.

«О единстве Церкви» или полнее – «Ad Catholicos epistola contra donatistas vulgo De unitate Ecclesiae» – представляет из себя пастырское послание, адресованное православной пастве. Автором этого сочинения, Августин, хотя подлинность его долго подвергалась сомнению. Основание для сомнения являлось, главным образом молчание Retractationes об этом сочинении, в то время как о других сочинениях, предшествующих спорному, Августин делает подробное упоминание. Кроме того, не в пользу подлинности говорят многие внутренние признаки: стиль сочинения, не только уступающий, но даже совершенно иного характера, чем стиль других произведений, декламаторский, с обилием фигуральных оборотов³³⁶, с темнотой мыслей; язык иногда варварский³³⁷; мнения, противные тем, какие проводились Августином в других его сочинениях³³⁸; цитация Св. Писания, не везде одинаковая, и в некоторых местах резко отличающаяся от его обычной цитации по общепринятому Церковью тексту³³⁹; наконец, самое приветствие совершенно иного характера и формы, нежели в других сочинениях³⁴⁰. На основании этих признаков, по замечанию одного исследователя, мы должны отбросить этот труд, тем более что он рассматривает те же самые вопросы, что и труд предшествующий (против Петилиана)³⁴¹. Бенедиктинцы, издатели сочинений Августина, высказывали сомнения и обнаружили колебание в решении спорного вопроса³⁴².

В защиту же подлинности приводятся следующие основания. Поссидий в своем «Каталоге книг Св. Августина» указывает, без сомнения, на данное произведение, озаглавливая его: «Epistola contra guos supra (т. е. Донатистов) ad Catholicos fratres liber unus».

Правда трудно установить, имел ли он в виду данное произведение, или какое другое. Но так как других сочинений, к которым можно было бы отнести заглавие, приводимое Поссидием, нет, и так как в своем «Каталоге» указанное сочинение Поссидий ставит после сочинения Августина «Против письма Петилиана»³⁴³, значит, он разумел данное сочинение. Данное сочинение цитирует 5 вселенский собор, приписывая его Августину («Ejusdem ex Epistola ad Catholicos»)³⁴⁴. Оба эти свидетельства не дают еще права непризнание данного произведения подлинным. При помощи их можно только установить, что Августином было издано какое-то пастырское послание против донатистов. Но так как других пастырских посланий с такою целью и с таким назначением (кроме 1 книги против Петилиана, которая могла бы подходить под данное в этих свидетельствах определение, но несомненно, ясно и решительно отличалась от данного произведения у Поссидия) не сохранилось, да и не было, и так как указанное сочинение представляет собою именно пастырское послание с ясно намеченною целью, то можно с решительностью сказать, что данное произведение подлинно, что еще более обнаружится, когда мы внимательно рассмотрим те внутренние основания, на которые опираются мнения противоположного лагеря. Молчание Retractationum объясняется просто. В своих Retractationes, Августин совершенно не говорит о своих посланиях и письмах. Данное сочинение по содержанию своему представляет пастырское послание. Следовательно, напрасно мы ожидали бы упоминания о нем в Retractationes. Исключение в данном отношении Августин делает для 1 книги «Против письма Петилиана», представляющей из себя тоже пастырское послание. Но это исключение извиняется тем, что Августин рассматривает 1 книгу «против письма Петилиана» не самостоятельно, а как бы мимоходом, в связи с другими книгами против Петилиана. Стиль сочинения, отличный от стиля прочих сочинений, еще не дает права делать заключение о не подлинности сочинения. В самом деле, сочинение имеет назначение пастырского послания, адресованного ко всей пастве, при чем большинство пасомых состояло из людей грубых, необразованных, для которых, с одной стороны, непонятен был бы язык ученого, каким Августин пишет свои сочинения против столпов донатизма, а требовался язык обыденный, привычный для всех классов общества; с другой стороны, чернь могла скорее усвоить и понять речь, украшенную риторическими фигурами, чем речь сухую и ученую. В этом отношении данное сочинение может быть поставлено в сравнение с «Псалмом» Августина, предназначенным для простого народа и отличавшимся теми же качествами, какими характеризуют критики данное сочинение.

Что же касается разности в цитации Св. Писания, то это объясняется тем, что у Августина под руками было несколько списков Св. Писания, которыми он и пользовался, не прибегая к какому-нибудь одному³⁴⁵. Что это так – это доказывается местами и из других его сочинений³⁴⁶.

Гораздо труднее обстоит дело с противоречием во мнениях. Можно допустить, что здесь имеет значение употребление им риторических приемов, благодаря чему, не сохранивши меры, он и пришел к противоречиям с самим собою. Может быть, он в пылу полемического жара, хотел доказать правоту своего учения во чтобы то ни стало. При этом, если внимательно всмотреться в противоречия, то окажется, что они не такие уже важные и серьезные, чтобы не основании их можно было бы закрывать глаза на факты, решительно говорящие в пользу подлинности книги. В самом деле, вопрос о единстве Церкви при вселенском характере ее является одним из важных вопросов не только крупных полемических произведений Августина, но затрагивается им даже в письмах. Затем – и самое важное – это произведение является как бы продолжением сочинения Августина против Петилиана, как видно из 1 главы. Никто другой кроме Августина не писал опровержения «небольшой части» послания Петилиана.

Таким образом, мы должны признать данное произведение вышедшим из рук Августина.

Это подтверждается и авторитетом древнейших и лучших изданий сочинений Августина³⁴⁷.

Время происхождения этого сочинения определяется на основании 1 главы сочинения. Из нее видно, что данное сочинение написано между второй и третьей книгою «Против письма Петилиана», так как ясно, что Августин не знал еще о втором Послании Петилиана³⁴⁸. Целью данного произведения является намерение – разрешить на основании только Писания вопрос: где находится истинная Церковь, у схизматиков или у православных. Вопрос решается на основании ясных и определенных слов Писания в том смысле, что истинная Церковь есть та, которая распространена по всей вселенной. Затем разбираются те места Писания, которые донатисты привлекают для доказательства своего положения, что истинная Церковь находится только в обществе донатистов. Наконец – опровергаются все обвинения со стороны донатистов по адресу православных в предательстве, преследовании и тому подобном.

Указавши ближайшую цель написания данного сочинения, Августин переходит к центральному вопросу: где истинная Церковь – у православных или у донатистов. Основным положением Августина служит идея единства Церкви, из которой (идеи) вытекает идея вселенского характера Церкви. Едина Церковь, которую предки наши называли кафолической, чтобы самим именем показать, что она распространена по всей вселенной. Она – тело Христово (Кол. 1:24), возглавляемое главою – Христом. О главе не может быть вопроса – где она. Вопрос о том, где тело Христово?³⁴⁹ Отказываясь решить вопрос на основании рассуждений человеческих, приводящих только к новым спорам и затемнению дела, как к разделению, и приписывая вину разделения донатистам, которые не имели никаких оснований отделяться от общения со всею вселенскою Церковью, Августин выражает желание решить вопрос только на основании книг Господских, только в них искать Церкви³⁵⁰, обещая руководиться только истинною и не закрывать глаз от нее, хотя бы это было и не в пользу православных³⁵¹. Приступая к исканию Церкви в «книгах Господних», Августин, прежде всего, устанавливает, кто не принадлежит к Церкви. К Церкви не принадлежит 1) те, которые отделяются от Самой Главы ее – Христа и Св. Писания, хотя и находятся везде, где распространена Церковь; 2) те, которые, хотя и согласны с Главою, но не имеют общения с телом Его; 3) те, которые не верят истинному явлению Христа по плоти и делу искупления, и 4) те, которые, хотя истинно веруют во Христа, но имеют превратное понятие о Его теле и потому считают Его Церковью небольшую общину, с своей точки зрения, верных Христу³⁵².

Относительно «книг Господних» Августин предупреждает, что многое в них ложно толкуется донатистами. Поэтому, он старается, прежде всего, выискать то, что истинно и ясно само по себе, привлекая для толкования его не рассуждения человеческие, а само Св. Писание.

Начавши искать Церковь в пророческих и апостольских писаниях, Августин прежде всего находит ее в ковчеге Ноя. Там были все роды животных, и это смешанное население ковчега преобразовало собою смешанный характер Церкви Христовой, имеющей обнять все народы земли. Попутно он приводит и разбирает толкование данного места одним донатистским епископом. По его толкованию, ковчег был осмолен внутри, чтобы не выпускал своей воды, и осмолен снаружи, чтобы не допускал чужой воды. Он желал дать такое толкование: крещение не может выходить из Церкви. Доказавши неестественность такого толкования, Августин предлагает моральное понимание смолы, под которой он разумеет любовь, соединяющую отдельные бревна Церкви, т. е. людей³⁵³.

В истории Гедеона Церковь изображена под образом росы. Сначала по всей земле было сухо, на шерсти же была роса; потом везде была роса, на шерсти же сухо. Сначала Церковь находилась только в обществе иудеев; потом была отнята от них и распространена по всей вселенной³⁵⁴.

В книге Бытия на вселенский характер Церкви Христовой указывали обетования, данные Богом Аврааму, Исааку и Иакову, каковые обетования иудеи относили к своему народу. Но иудеи не читали ап. Павла, донатисты же читали, и тем не менее не поняли правильно обетований Божьих, признавая истинною Церковью только свою общину, находящуюся в Африке³⁵⁵. Много свидетельств о распространении Церкви по всей вселенной находится в книгах пророков. Кто осмеливается, тот пусть надеется на Того, но Кого «вси язы́цы уповать будут», и не отступает от надеющихся на Него. Если же отступить, пусть возвратится, чтобы не погибнуть. Из пророков особенно часто и подробно говорил о вселенском характере Церкви Христовой Исаия. Августин приводит целый ряд мест из этого пророка (9:9–10; 27:6; 61:4–5; 62:14; 69:5–23; 51:4–5; 53:1,11–12; 54:1–5; 62:1–4)³⁵⁶, толкуя их в христианском смысле на основании толкований Новозаветных писателей, преимущественно ап. Павла. Далее приводится ряд мест из Псалмов (2:7–8; 22:17–28–29; 69:1–2; 56:5–6), в которых предсказано о смерти и воскресении Христа и Его воцарении над всеми народами³⁵⁷. Особое внимание Августин посвящает 71 псалму, в котором, по его словам, предсказывается нечто такое, что не могло совершиться во временное царствование Соломона даже по сознанию самих иудеев. Здесь идет речь о распространении Церкви по всей вселенной и подчинении Христу всех царей³⁵⁸. Привлекши на свою сторону таких авторитетов, значение коих не отрицают и донатисты, Августин призывает донатистов как бы не суд и требует от них объяснения. Что намерены они сказать на то, что Августин привлек из Закона, Пророков и Псалмов о Христовой Церкви, которая распространена по всей вселенной, и в отношении к коей донатисты предпочитают сражаться, чем входит в общение. Они не могут признать ложными приводимые Августином аргументы, потому что подавляются массой авторитетов. Но если они, признавая пророчества истинными, в то же время говорят, что они (пророчества) не могут исполняться, значит, они признают, что это говорили не пророки, а лжепророки. Но возможен вопрос: почему не может исполняться пророчество? «Не желают люди» – отвечают донатисты. Человек рожден с свободной волей, и поэтому поступает так, как хочет. Когда Церковь начинала распространяться по всей вселенной, люди не желали сохранить ее, и она ушла из всех народов, пребывая только в партии Доната. – Но как будто не знает Дух Святой, говорящий через пророков, будущую волю людей?³⁵⁹

Переходя к свидетельствам Нового Завета, Августин, прежде всего, останавливается на словах Самого Слова, обращенных Им к ученикам после воскресения, о проповеди «покаяния и отпущения грехов во всех языцех, наченши от Иерусалима». Предвидя возможность уловки со стороны донатистов в виде духовно – аллегорического понимания Иерусалима, Августин вооружается против такого рода понимания, и доказывает несостоятельность его тем, что допущения его ведет к духовному пониманию и воскресения и вознесения Христова. Что же могут разуметь донатисты под Иерусалимом? Церковь. Каким же образом Церковь может начинаться от Церкви. Получается явная бессмыслица. Напротив, от города Иерусалима, в котором страдал и воскрес Христос, началась Церковь Его и распространилась по всей вселенной, что доказывается Апостольской историей³⁶⁰. Августин перечисляет главные факты этого славного времени христианской миссии и общества, о которых упоминается в книге Деяний Апостольских (1:2; 8:9–10,13), в посланиях апостольских, где перечисляются главнейшие пункты апостольской проповеди и Апокалипсисе³⁶¹.

Неужели все эти общества погибли благодаря Африканскому расколу? Мы не можем искажать благовествования Христова, а оно говорит, что Церковь распространена по всей вселенной. Другое, заслуживающее по апостолу (Гал. 1:7– –2) анафемы, возвещают те, которые учат, что погибла Церковь по всей земле и пребывает только в партии Доната. Пусть донатисты докажут это на основании Св. Писания, и тогда не будут «анафемы»³⁶². Они не боятся этого предложения и доказывают, что они остались верны Богу, подобно тому, как в ветхом завете небольшое число верующих составляло истинную Церковь. Было время, когда Церковь состояла из одного Эноха (Быт. 5 гл.), из одной семьи Ноя, из семьи Лота, семей патриархов, двух колен Иудейского царства. Так и теперь весь мир погиб, донатисты же остались, как те два колена, в Церкви Божьей, – подобно тому, как у Господа осталось двенадцать апостолов. Но если донатисты верят этому, потому что это находится в Св. Писании, то почему не верить тому, что Церковь распространена по всей вселенной, так как и об этом говорится в Писании. Мы верим этому – говорят донатисты, но верим и тому, что вселенная отступила от Церкви, и последняя осталась в партии Доната. Православные веруют в то, что читают в Писании донатисты, но не веруют тому, что это говорится об еретиках. Но и то, что они считают себя в 2 коленах, не говорит в их пользу, потому что на основании пророческих слов ясно, что Иуда был хуже Израиля. Так тяжелы грехи Иуды, что, по сравнению с ним, Израиль должен быть назван праведным. Но ни грехи Иуды, ни грехи Израиля не вредили сколько-нибудь праведным, которые жили там. В Израильском царстве жил, напр. великий пророк Илия. Бог разделил царства не как Церкви, а как государства, чтобы наказать Иуду. Деление государств не препятствует единению Церкви. Бог никогда не был виновником ересей и схизмы, и в данном случае оба царства были в одной и той же Церкви³⁶³.

Об Иуде и Израиле должно было вспомнить для того, чтобы показать, что праведникам не вредит то, что они живут среди грешников. Мы имеем многочисленные свидетельства о смешении злых с добрыми в общении таинств, и это смешение не вредит добрым, как не мог вредить апостолам общением в святейшей трапезе Иуда. Вспомним лилию между терниями (Песнь Песней 2:3), праведников, воздыхающих о порочности города, (Иез.9:4), притчи о поле, на котором растут вместе пшеница и плевелы, и неводе, захватывающем вместе и добрых и злых рыб (Мф.13). Нельзя, значит оправдать отделения добрых от злых, чего так настойчиво добиваются донатисты³⁶⁴.

В дальнейшем Августин разбирает приводимые донатистами доказательства того положения, что истинная Церковь сохранилась только в обществе донатистов, при чем сообщает много интересного о донатистском экзегесисе.

Основываясь на словах Спасителя о тесных вратах, ведущих ко спасению (Мф.12:13–14), донатисты делали заключение о немногочисленности добрых, и под этими немногочисленными разумели себя, а под теми многочисленными, которые идут по широкому пути, ведущему к погибели, – вселенскую Церковь. Но если критерием истинности Церкви поставлять количество ее членов, то в таком случае надо признать, что рогатисты и максимианисты – партии в самом донатизме – как общины меньшие по числу членов, имеют больше прав признавать себя истинною Церковью. Церковь не погибает и тогда, когда число неверующих превышает число верующих; следовательно, и вселенская Церковь, хотя и терпит в своей среде многочисленных членов, идущих к погибели, однако этим не теряет своей святости³⁶⁵.

О нас, говорят донатисты, сказано: «будут те, которые были последние, первыми». До Африки Евангелие достигло после всех народов, так как о восточных Церквах упоминается в посланиях Павла. Им говорится: «будут последними первые», потому что отступили от веры. Следовательно, церковь донатистов должна быть признана единственно истинною Церковью, как возникшая после всех других церквей, к тому же, утративших благочестие. Но в таком толковании не сказывается ли хитрость еретиков? Почему не понимать этих слов в отношении к иудеям и христианам. Но даже если православные и не могут подтвердить этого более верными доводами, то ссылка на действительное положение вещей будет говорить не в пользу донатистов. Некоторые варварские народы уверовали во Христа после Африки; значит, Африка не является последнею в этом отношении – и потому не может претендовать на первенство в интересном для нее отношении»³⁶⁶.

С точки зрения донатистов, в словах Спасителя: «Сын человеческий пришед убо обрящет ли веру на земли» (Лук.18:8) можно видеть указание на отступничество от Христа вселенской Церкви. Опровергая это мнение, Августин говорит, что в данных словах идет речь относительно совершенства в вере, которое так трудно в людях, что даже в самых святых людях, напр., Моисее, есть нечто такое, что заставляет их трепетать и страшиться. Как бы с сомнением, а не решительно, произносит Христос эти слова. Ему все знающему, конечно, не свойственно сомнение и Его сомнение есть вопль слабости человеческой при виде упадка всего лучшего. Кроме этого, в толковании донатистов заключатся внутреннее противоречие. В тексте сказано: «на земле». Так как не сказано, на какой именно земле, и так как естественнее всего полагать: «на всей земле», значит, и в Африке – и честнее, в обществе донатистов мало верующих найдет Христос³⁶⁷.

Единственное, по Августину, свидетельство могут представить донатисты из Песнь Песней: «Возвести ми, его же возлюби душа моя, где пасеши, где почиваеши в полудне» (1:6).

Донатисты думают, что здесь речь идет об них, так как Африка занимает географическое положение на юге. Но помимо массы логических противоречий, которые беспощадно вскрываются Августином, и с географической точки зрения данное положение несправедливо. Справедливее это место относится к Египту, который лежит гораздо южнее северной Африки³⁶⁸.

Августин дает иное, духовное толкование данного места, понимая под полднем свет мудрости и огонь любви. Следовательно, где находится этот полдень, там находится и Церковь. Пусть донатисты рассмотрят Писание и возразят против несомненных свидетельств его о распространении Церкви по всей вселенной. Их же учение о том, что Церковь сохранилась только в обществе донатистов, помимо того, что заключает в себе массу логических противоречий, является учением богохульным, потому что они, выдвигая человеческий авторитет, противятся очевидной истине³⁶⁹.

Для защиты своей доктрины донатисты должны были признать, что Церковь завершила уже свое историческое развитие, и потому, как достигшая завершения этого развития, она не должна терпеть в своей среде недостойных членов. Но, по Августину, если еще не мало народов, которые не слыхали о Христе. Необходимо, чтобы исполнилось предсказание Христа о проповеди Его учения по всей вселенной. И пока еще существуют народы, не принадлежащие к Церкви (а они будут существовать до конца мира), до тех пор нельзя признавать, что Церковь закончила свой исторический рост. Она – поле, на котором растут и пшеница, и плевелы. Но плевелы не вырываются, а остаются расти до последней жатвы. Да и донатисты, требуя от православной Церкви чистоты ее членов, сами терпят в своей среде не мало плевел. На сцену выдвигается целый ряд доказательств этого, большею частью, официальные акты, против которых они возразить, конечно, не могут³⁷⁰.

Из дальнейших рассуждений Августина видно, что донатисты для доказательства того, что их только Церковь имеет право называться истинною Церковью, указывали на чудеса Доната и Понция, не знамения, на то, что их молитвы выслушиваются Богом. По Августину же, все эти доказательства не достинают той цели, какой, при помощи их, хотят достигнуть. Действительность молитвы обусловливается не принадлежностью молящегося к какому-либо избранному обществу, а зависит от силы чувства; поэтому, может быть услышана Богом и молитва язычника, еретика, в то время как не удовлетворялась молитва Апостола Павла. Что же касается видений и чудес, то нужно быть крайне осторожным и не спешить в суждениях об них. К самой же вечной жизни никто не может прийти, если не находится в Церкви, которую надо искать в Св. Писании, а не в различных человеческих мнениях и слухах, делах, словах и видениях. Св. Писание должно служить для нас самым лучшим сводом надежных доказательств, как смотрел на него и Сам Христос и Его апостолы³⁷¹.

Переходя к вопросу о преследовании, Августин прежде всего разбирает общие положения донатистов: если у вас, православных, Церковь, зачем вы к миру ее пригоняете преследованием? Если мы злы, – зачем вы нас ищете? – «Ищем чтобы спасти» – отвечает Августин, потому что не обращаем внимания на человеческий суд и молву. То, что с человеческой точки зрения представляется плевелом, может быть в очах Божиих чистой пшеницей.

Переходя, честнее, к вопросу о преследовании, Августин замечает, что жалобы на преследование отпадают, если мы прежде поразмыслим, что не всякое преследование должно быть порицаемо. Для пояснения и доказательства этого он ссылается на примеры каждодневных наказаний, которые и оценивает с точки зрения цели их. С этой точки зрения мы по праву удерживаем беспорядочное своеволие и безумную гордость циркумцеллионов, которые не дают покоя ни в чем неповинным людям. Поэтому, без смущения духа, они должны переносить все то, что постановляют цари; если они (грешники) пострадают невинно, их ждет награда на небе. Но они не невинно страдают, так как преследуют православных. Последние только затем направляют против них императорские законы, чтобы Церковь была свободна от ужасов и гонений, при чем стараются о том, чтобы наказания не были тяжелыми и имели целью исправление наказуемых.

Таким образом, мы видим первоначальный взгляд Августина на преследование раскольников. Допуская наказание в исключительных случаях, она признает допустимыми только меры охранительного характера, заботясь в то же время о том, чтобы наказания не были тяжелыми (он говорит только о денежных штрафах) и преследовали исправительные цели³⁷².

В конце сочинения Августин разбирает учение донатистов о крещении и высказывает свой собственный взгляд на сущность и действенность таинств. Чего-нибудь особенного, сравнительно с сочинением «De Baptismo», в данном сочинении не встречаем. Интересно лишь толкование места о воде лживой из книги пророка Иеремии, и учение донатистов о том, что вода, истекшая из тела Господа, означает крещение. С беспощадным анализом и, пожалуй, иронией вскрывает Августин основы толкования донатистами спорных мест и доказывает его несостоятельность как с точки зрения разума, так и с точки зрения Св. Писания³⁷³.

В заключении Августин обращается к своей пастве с просьбою – свято хранить учение Св. Писания о Церкви, не увлекаясь тем, что представляют для увлечения неопытных донатисты. Руководящею звездою в данном отношении должно служить для них Св. Писание³⁷⁴.

Между тем, первая книга Августина против Петилиана дошла по назначению. Петилиан, прочитав ее, поспешил ответить на нее, и ухватился за недостойное орудие – личные нападки, не воздерживаясь даже от клеветы.

Ответ Августина на это сочинение Петилиана³⁷⁵замечателен по сдержанности и полемическому такту, и обличает в авторе истинно христианскую настроенность. Кротостью и всепрощением отвечает Августин на нападки Петилиана, заботясь не столько об оправдании себя лично, сколько об утверждении истины православия, ловко пользуясь, при этом, тем, что Петилиан, убедившись в дарованиях и силе логики Августина, счел за лучшее изменить свои первоначальные воззрения.

Дав характеристику Петилиана, как полемиста, и указав повод к написанию данного сочинения³⁷⁶, Августин переходит к разбору положений Петилиана, приводя их целиком, или передавая их мысль и сопровождая опровержением и разъяснением. Не благоразумие, не рассудительность руководила Петилианом, а гнев на противника³⁷⁷, и это было причиной того, что он не мог рассуждать корректно. Августином же руководило желание истины, почему он начинает рассуждение с апостольских слов, которые подлинно исинны. В виду того, что Петилиан ставил Августину в вину его прежнюю, дохристианскую жизнь, Августин, начавши словами ап. Павла: «тако нас да непщует человецы, яко слуг Божиих и строителей тайн Божиих» (1Кор. 4:1), и приведши не мало текстов Св. Писания, говорит, что мы должны хвалиться не человеком, а Богом. Не оправдывая себя лично, он просит обратить внимание на те великие дарования Божии, которые даны ему и раздаятелем коих он поставлен, и не осуждать их, хотя бы они содержались в скудельном сосуде. Поэтому во всем том, что есть в нем хорошего, подражать ему должна его паства, если только сам он в то же время подражает Христу. Если же не подражает, пусть не подражает ему паства, уважая в нем доброе и подражая ему, этому доброму, по слову Христа (Мф. 23:3). Дарам Божиим не могут вредить нравы злых людей; поэтому нет основания отделяться от грешников раньше последней жатвы, и следовательно, донатисты виновны в схизме³⁷⁸, потому что, обращая главное внимание на достоинства человека, а не на ценность объективных даров благодати, ради плевел в Церкви отделились от нее. Праведник должен духовно, т. е. жизнью, нравами, сердцем и волею отделяться от грешников. Телесное же разлучение произойдет в конце мира. Господь знает своих, и ангелы во время жатвы не ошибутся. А в настоящей жизни наша обязанность терпеть грешников, не нарушать любви разделением и не разрывать любви гордостью и ссорой³⁷⁹. Чтобы кто-нибудь не возразил, что этим он отвергает всякое значение церковной дисциплины, Августин, на основании слов ап. Павла (1Фессал.5:14–15), говорит, что своим рассуждением он не отрицает дисциплины. Напротив, он признает, что не зло – наказание исправления, когда на лицо важная вина, и исправители должны быть признаны не людьми, наносящими раны железом, а врачами³⁸⁰. Твердый и заботливый служитель Христов не должен пренебрегать дисциплиной; важно разумно прибегать к ней, чтобы не произвести соблазна. Но не нужно ради порочных членов все-таки отделяться от Церкви.

Обращаясь к православным, Августин от лица матери Церкви убеждает их не следовать примеру донатистов и остерегаться проповедников, которые, хвалясь светом своего учения и славою, будут отвращать их от Матери Церкви, которая, по описанию книги Притчей, драгоценнее благородного камня. Люди не должны предпочитать авторитета Божественного ни авторитету проповедника, ни авторитету совершителя таинств, и поэтому каждый, по слову ап. (Гал.6:4–5.), должен наблюдать, прежде всего, за собой, помня, что каждый несет свое бремя, и каждый только за себя одного даст ответ Богу. Поэтому, сохраняя взаимную любовь и помогая друг другу, люди будут исполнять закон Христов. Поэтому, будем, говорит Августин, взаимно тщательно хранить единение духа в союзе мира: кто собирает вне этого единения, хоть собирает не со Христом, а кто собирает не со Христом, тот расточает³⁸¹. Поэтому, также, не внимая ложным провозвестникам Христова учения, христиане должны держаться вселенской Церкви, распространенной по всей вселенной³⁸².

Из дальнейших слов видно, в чем Петилиан изменил свои прежние мысли. Прежде он говорил, что «должно испытывать совесть дающего, которая обмывает совесть принимающего». Теперь он прибавляет: должно испытывать «свято» дающего. Возражая на это неопределенное и противоречивое само в себе положение, Августин утверждает, что, когда дается принадлежащее Богу, святое может дать и не святая совесть, ссылаясь в подтверждение этого на свой обычный пример: сова Христа о фарисеях (Мф.23:3). Хотя вместе растут пшеница и плевелы, хотя вместе захватываются неводом добрые и злые рыбы, – однако различные качества этих противоположных типов, влияющие на их дальнейшую судьбу, не изменяются от совместного пребывания с этими противоположными типами³⁸³.

Относительно своей прежней жизни до крещения, за которую укоряет его Петилиан, Августин говорит, что он не хочет защищать ее. Отрекаясь от нее и осуждая ее страсти и заблуждения, он ищет не своей славы, как делают донатисты, выдвигающие человеческий авторитет, но славы Того, Кто по Своей милости избавил его от нее. Да и самое обвинение Петилиана представляет собою сплошную ложь. Августин считает излишним говорить тем, кто знает его, о том, что может быть ведомо человеку. Остается лишь то, что скрыто в человеке, в чем свидетельницей может быть одна только совесть, которой люди не всегда доверяют. Что касается до обвинения в манихействе, то Петилиан выносит его, основываясь на чужой совести. Августин утверждает противное, говоря по своей совести. «Выбирайте, кому хотите верить» – замечает Августин³⁸⁴. Нападки Петилиана на личность Августина, может быть, несколько оправдываемые основным требованием его не логичной логики, свидетельствуют лишь о его мелочности, когда он споры о таких важных вещах, как Церковь, таинства, превращает в словопрение о личности, предосудительном будто бы поведении Августина³⁸⁵, как будто в этом все дело. «Я человек с гумна Христова: если я злой, я – плевелы, если я добрый, я – пшеница. Но язык Петилиана – веяльная лопата на гумне». На все эти клеветы и нападки личных врагов Августин, подобно Христу, отвечает мольбою о прощении их, потому что они не знают, что делают³⁸⁶.

Возвращаясь к основному положению Петилиана и разбирая нападки Петилиана, Августин снова дает характеристику Петилиана, говорит о его гордости, само превозношении, о личном обвинении со стороны Петилиана в том, что он, Августин не только принадлежал к обществу манихеев, но даже был у них пресвитером; вспоминает о том, что Петилиан воспользовался каким то письмом против Августина Мегалия еп. Каламы, хотя Мегалий потом, на соборе епископов, признался, что он был введен в заблуждение, и потому просил извинения; наконец, что особенно важно и интересно, опровергает обвинение со стороны Петилиана в литературной краже и в зазорной жизни на основании 3-й книги «Исповеди» Августина³⁸⁷. Верх нахальства и дерзости обнаруживает Петилиан, обходя мимо более важные и принципиального свойства вопросы и не распутывая созданных им самим противоречий³⁸⁸, когда диалектическое искусство Августина называет искусством лжи, упрекает Августина в софистике, при помощи которой все можно представить в каком угодно освещении, сравнивая Августина с академиком Карнеадом, который мог доказать, что снег черен, и что многоугольная башня кругла³⁸⁹, между тем как сам Петилиан постоянно извращает истину, приписывая свои собственные слова и заблуждения своему противнику³⁹⁰. Прибавку, подобную прибавке «свято»³⁹¹, он делает и далее, когда изменяет свое прежнее положение: «кто получает веру от неверующего, тот получает не веру, а осуждение», прибавляя: «кто сознательно получает веру» и. т. д., чем думает избегнуть указанных Августином противоречий; но на самом деле он не только не избегает противоречий, но впадает еще в большие. Августин передает, далее, еще факты клеветы Петилиана на Менсурия, Цецилиана, Макария и его сподвижников, а также на Августина, который будто был изгнан по приговору проконсула Мессиана, чего не могло по хронологическим соображениям³⁹².

Одним из важных противоречивых положений Петилиана представляется утверждение, что если человек по незнанию («si ignoraret») примет крещение и веру от недостойного служителя или проповедника, то это не вредит ему³⁹³. Виновен он будет тогда, когда сознательно примет веру от неверного. Если же так, если крещаемому не приносит никакого вреда нечестие совершителя таинства («si ignoraret»), то дети невинны, потому что они даже не могут знать о совести крестивших их; однако донатисты, не обращая внимания на это, всегда перекрещивают их. Что же служит показателем и свидетелем святости человека, совершающего таинство? Народ не испытывал духовного состояния Иоанна Крестителя, как хотелось бы представить Петилиану. Он доверил его непосредственному свидетельству, а в таком случае можно ли спастись от лицемера?³⁹⁴С большим правом, по замечанию самого Августина, Петилиан мог бы сослаться в доказательство своего положения на слова ап. Павла: «пусть сначала испытываются, и так пусть служат, не имея никакой вины» (1Тим.3:10). Хотя это правило, как имеющее апостольское происхождение, и должно быть соблюдаемо, однако выполнение его не гарантирует нас от дурных пастырей, потому что человеку вообще свойственно ошибаться. Сам Петилиан знает много людей, которые, не смотря на видимую святость и праведность, были уличены потом в явных пороках³⁹⁵. Целым рядом библейских примеров и свидетельств Августин доказывает свое положение, что крещение, совершается ли оно верующим, или неверующим, всегда бывает действительным и истинным, вскрывая при этом крайне недоброкачественные приемы Петилиана при толковании Св. Писания и игнорирование им исторических фактов (случай с Киприаном, епископом Тубурзикубура и история Максимианистов), говорящих не в его пользу³⁹⁶. А раз крещению, совершенному вне Церкви, не вредит то, что оно совершено вне Церкви, то тем более не вредят ему находящиеся в Церкви грешники. А если так, то эти грешники не вредят и святости Церкви.

Но это, как было показано и раньше, не должно свидетельствовать о том, что Августин отрицает значение и необходимость церковной дисциплины. На основании приводимых Августином примеров, которые должны были хорошо быть известны и Петилиану, Петилиан сам мог убедиться, что православная Церковь низлагает порочных³⁹⁷.

На основании же истории Максимианистов, Августин доказывал, что донатисты сами признали, что сообщество с порочными людьми, даже осужденными Церковью, не может вредить святости ее. Максимианисты были осуждены собором, состоявшим из 310 епископов; тем не менее, донатисты приняли их в свое общество и признали действительными совершенные у них таинства крещения и хиротонии. Раз донатисты не могут удовлетворительно объяснить этого факта, значит – совершенно не верно их основное положение, так как не доказано ими и не разъяснено положение, что крещение из-за каких-то предателей погибло во вселенной³⁹⁸.

Письмо Петилиана заканчивалось сожалением, что православные сделались хуже, чем были раньше³⁹⁹.

В дальнейшем Августин старается утвердить и обосновать ту мысль, что крещение совершается Богом, и что напрасно донатисты обращают такое внимание на нравственное достоинство служителей таинства, так как этим будто бы обусловливается действительность таинства. Доказательства прежние, хотя несколько варьируются⁴⁰⁰.

В заключении книги, ссылаясь на исторические документы, свидетельствующие о неправильности выводимых на православных обвинений в предательстве⁴⁰¹, и свои прежние рассуждения, в которых логически опровергались эти обвинения⁴⁰², Августин еще раз обращается к православным и донатистам с просьбою внимательно рассмотреть и обсудить все, что сказано им против Петилиана, и быть беспристрастными судьями между ним и Петилианом⁴⁰³.

Всматриваясь в содержание данного сочинения, мы видим, что оно страдает отсутствием строгой системы, хотя единство его выдержано. Защита от нападок Петилиана на личность Августина состовляет как бы введение, а центральная часть вращается около основного положения Петилиана, в особенности около двух, внесенных им поправок в свои прежние формулы: «свято» и «сознательно».

В то время, когда Августином были выпущены в свет только что разобранные крупные полемические сочинения, произошел следующий случай, вызвавший Августина на литературную борьбу. Августин часто произносил проповеди против донатистов. Однажды, когда он произносил одну из таких проповедей, один из донатистов, по имени Центурий, принес в церковь, где произносилась проповедь, какие-то сочинения, направленные против православных, и по содержанию своему представляющие лишь свод текстов Св. Писания, собранных во едино. На эти сочинения Августин ответил письменно с своей стороны сочинением, которое носило такое заглавие: «Contra guod attulit Centurius a Donatistis, liber unus» и начиналось так: «Dicis fo, guod scriptum est a Salomone: «Ab agua aliena abstine te». До нашего времени данное сочинение не сохранилось. Упоминание о нем мы находим в «Retractationes»⁴⁰⁴Августина и у биографа Августина – Поссидия⁴⁰⁵.

Что же может дать русскому богослову изучение деятельности бл. Августина против донатистов? Для русского богослова более всего имеют значения его полемические сочинения, хотя и практическая деятельность Августина может служить образцом во многих отношениях. Как из богатой сокровищницы, из полемических сочинений Августина могут черпать содержание для своих работ и догматисты, и юристы, и особенно полемисты с расколом старообрядчества. Догматист может почерпнуть много полезного для себя по вопросу о Церкви и таинствах. Августин много потрудился над выяснением вопроса о свойствах Церкви, и в его трудах вопросы: о вселенском характере Церкви (кафоличности) и святости Церкви получили надлежащее раскрытие. В вопросе о кафоличности Августин стоял на территориальной точке зрения, понимая под кафоличностью Церкви вселенский характер ее, распространенность ее по всей вселенной, и этимологически производя слово «кафолический» от хаθ őλƞv ƴƞ́v (sensus uni versalis, a не rationabilis). Можно, конечно, возражать против этого определения и понимания кафоличности с принципиальной точки зрения, то идея Августина выдержана им от начала до конца.

В вопросе о святости Церкви Августин не мало потрудился над разграничением, с одной стороны, Церкви идеальной и эмпирической – с другой; в Церкви эмпирической – между объективной святостью ее, как Божественной организации, и святостью ее, как собора святых людей, ее членов.

В вопросе о таинствах Августин ясно проводит различие между объективной и субъективной стороной таинств, между благодатью самой в себе и ее действенностью в человеке в зависимости от степени усвоения ее человеком. Таинства крещения и священства (о других таинствах Августин в полемике с донатистами не рассуждает) святы сами по себе, благодаря Тому, Кто их установил, так как Бог присутствует при евангельской формуле и освещает таинство. Различие между объективной и субъективной стороной таинства вело к допущению крещения и хиротонии даже в еретическом обществе и к признанию действительности совершенных там таинств. Действительность таинств не зависит от совершающего, каковы бы ни были его заслуги, пороки, заблуждения, лишь бы была соблюдена форма таинства. Действительность же таинства обусловливается нравственным состоянием принимающего их. Поэтому, крещение, хотя и должно быть признано истинным даже в еретическом обществе, вследствие чего оно не должно повторяться над крещеными еретиками при вступлении их в Церковь, но там оно не приносит пользы еретику, и начинает приносить ему пользу тогда, когда он вступит в единение с Церковью и получит здесь дар любви, без которого ничто не приносит пользы человеку. Тоже самое можно сказать и о таинстве священства («ordinatio»).

Правда, в этом учении есть некоторые пункты, которые могут навести на размышление и показаться соблазнительными. Мы разумеем учение о действенности крещения, доведенное бл. Августином до крайности. Утверждая, что благодать крещения может быть и у еретиков, и у раскольников, он признает, что она как бы связана и не приносить пользы еретику. Между прочим, он выражается так, что благодать может простить в момент совершения таинства еретику, раскольнику, грешнику его грехи, но потом, при известных условиях, они могут возвратиться к человеку и парализовать действие благодати.

Не проявляется ли тут, в этом учении, чрезмерное уважение к человеческим силам, которые способны связать всепобеждающую благодать, и даже совершенно парализовать ее деятельность и уничтожить добрые плоды ее. Это учение как-то не вяжется с последующим учением Августина о благодати, раскрытым в полемике с Пелагием.

Но без этих крайностей учение Августина не только может, но и должно занимать одно из видных мест в системах православного Богословия, как по соответствию с духом общецерковного учения о таинствах, так и по полноте его раскрытия.

Для юриста в противораскольнической литературе блаженного Августина имеет весьма важное значение вопрос отношении Церкви к государству, честнее, вопрос о принуждении в делах веры. Вопрос этот был жизненно – практическим вопросом самого Августина. Может быть, много было колебаний, сомнений, слез при решении этого вопроса. Из рассмотрения его противодонатистской деятельности не трудно усмотреть, что идея веротерпимости никогда не имела доминирующего значения в сравнении с идеей принуждения. В душе, в своих внутренних душевных переживаниях, Августин стоял за идею веротерпимости, но на практике, в силу более случайных условий, он а posteriori изменяет свой взгляд. По его собственному признанию (93 письмо), первоначальным его мнением было то, что никого не следует принуждать к единению Христову; что, наоборот, следует действовать словом, бороться увещанием, побеждать разумом. Но истинная веротерпимость не исключает разумного принуждения. Она никогда не должна переходить в равнодушие, индифферентизм к явлениям отрицательного свойства; – отсюда, прежде всего, ограждение себя и своего вероисповедания от посягательств других. Так было и с Августином. Прежде всего он только защищает, оправдывает охранительные законы; затем (с 404) требует издания охранительных законов, сначала против политических только преступников, а потом и против еретиков, оправдывая издание этих законов, большею частью, на основании апостериорных выводов. На основании их же он переходит и к теории принуждения в делах веры. Плоды принудительных законов Гонория (405 г.) так поразили, можно сказать, ошеломили его, что он решительно стал на сторону принуждения, оправдывая его целями принуждения. Цель суровых принудительных законов, отнимающих свободу совести, побуждающих приставать туда, где было право и сила, и карающих за противление воле сильного, есть исправление, спасение заблуждающих, у которых, благодаря греху и его расслабляющему влиянию на человека, воля настолько ослабевает, что нуждается во внешнем руководителе. Отсюда, с точки зрения этой цели наказания, нам понятен протест Августина против смертной казни, как наказания мщения, а не исправления.

Для юриста же имеет весьма важное значение рассуждение Августина об авторитете отцов и учителе Церкви и соборов, какое мы находим в его сочинении «De Baptismo» (Lib. 2 c. 3:4).

Важное значение сочинений Августина против донатистов и его тактика в отношении к ним имеют для полемиста против раскола старообрядчества, в силу родства по духу этого раскола с расколом донатистов. Чтобы не быть голословным, обратимся к выяснению этого родства. «Раскол донатистов, по отзыву Герике, есть типичнейший раскол древней церкви и норма сепаратизма для всякого времени», «замечательнейший из всех церковных расколов, оригинал, по которому до настоящего времени строятся бесчисленные копии» (Риббек) (Привед. в сочинении «Раскол Донатистов» Кутепова 1 стр.). Русский раскол старообрядчества, совершенно, конечно, непроизвольно, повторил раскол донатистов, отличаясь от него некоторыми национальными особенностями.

И тот и другой раскол были явлениями чисто национальными (Мы уже говорили, под какими влияниями возник раскол донатистов). Одна из главных причин возникновения раскола донатистов коренилась в особом, национально – африканском укладе религиозной жизни. Особый национально русский уклад религиозной жизни был причиною возникновения русского раскола. В основе того и другого лежали оригинальные извращенные догматические предпосылки, различающиеся по внешнему выражению, но сходные по духу, идее. Преклонение пред традицией сыграло крупную роль в образовании той и другой схизмы. Донатисты были привязаны к культу мучеников, который удовлетворял как нельзя более укладу и запросам их религиозных настроений. Русские были привязаны к букве, к обряду, к «азам», за которые готовы были отдать свою жизнь. Даже внешний повод, толчок к образованию расколов один и тот же. И там, и здесь – книги. Там – выдача и сожжение их, влекущие за собою измену христианству и вместе с тем порчу в жизни Церкви, терпящей предателей. Здесь – исправление, порча книг, в которой предки наши увидели измену православию, оскорбление чудотворцам русским, душу свою спасавшим по этим книгам. И там, и здесь на происхождение раскола имели влияние чисто внешние обстоятельства: личности (Цецилиан и Никон) интриги (Люцилла и Морозова) и другие чисто внешние и случайные обстоятельства. Приверженность к старине, понимаемой в специфическом для русского самосознания смысле, вызвала недовольство реформами Никона. Недовольство перешло в прямой протест – и в результате тысячи народа отделились от Церкви и образовали свою собственную общину, общину если не идеально святую, какою считали свою церковь донатисты, то во-всяком случае более-де совершенную, чем община никониан, которая является в глазах фанатиков царством антихриста.

С церковным сепаратизмом связан сепаратизм гражданский. Сначала оба раскола жили одними религиозными идеалами и не обнаруживали отрицательного отношения к государству. Мы видели факты обращения донатистов к Константину Великому, Юлиану и другим представителям светской власти. Отрицательное же отношение к ней началось после того, как власть осудила раскол и обнаружила попытку воссоединить раскольников силою. Но в Африке было явление, подобного коему в русской жизни не было. Разумеем циркумцеллионов и африканский пролетариат, примкнувших к донатизму и защищавших его палками и железом. Русское старообрядчество никогда не было революционным движением земских сил против правительства. Русский народ консервативен по преимуществу. В русской голове не могла, по-видимому, уложиться мысль – отказаться от богоучрежденной царской власти. И только обстоятельства – именно то, что в религиозной сфере царь стал на сторону противников старой веры и начал преследовать старообрядцев, было почвою, на которой сложилось их учение об антихристе. Раскольники тотчас же после Собора 1667 г. провозгласили: «вовремя се несть ни царя, ни святителя». Но раскольники никогда не выступали активно против светской власти. Соловецкое сидение обусловливалось не одним только этим фактом.

Результатом такого взгляда на власть, как гонительницу истинных чад Церкви – по взгляду донатистов – и слугу антихриста – с точки зрения старообрядцев – было противление власти, более активное у первых и пассивное у последних. Общим у тех и других было пассивное сопротивление. Не имея возможности противостоять правительственным войскам, и те и другие прибегали к самоубийству, причем для первых обычною формою самоубийства служило низвержение со скал, для старообрядцев же – самосожжение. В данном отношении донатисты были фанатичнее старообрядцев. Последние прибегали к самоубийству лишь в случае действительной необходимости. Донатисты же, в особенности циркумцеллионы, из привязанности к культу мученичества, были склонны искать смерти постоянно.

Наконец, сходство можно усмотреть еще и в том, что оба раскола неминуемо должны были перейти в ересь, причем для старообрядцев (беспоповцев) нет никакого выхода из создавшегося положения вещей, так что они для своего оправдания, должны строить одно за другим новые обоснования своей доктрины. В существенных чертах сходно учение того и другого раскола о Церкви, как обществе святых, и о таинствах.

На основании представленных параллелей не трудно установить, что может полемист против раскола почерпнуть из творений бл. Августина. Нужно только осторожно пользоваться сочинением «De Baptismo», потому что защитники австрийской иерархии могут воспользоваться некоторыми положениями в свою пользу. Разумеем разграничение Августином «того, что дано, от того, что неправильно, незаконно дано». С точки зрения Августина, можно рассуждать так. Амвросий рукоположил кого-нибудь в епископа. Правда, может быть, он не имел права делать этого. Но раз он совершил рукоположение, оно должно быть признано истинным, хотя и не законным. Законным оно будет тогда, когда рукоположенный в расколе присоединится к Церкви, и тогда, истинное и действительное само по себе, рукоположение будет признано законным и Церковью.

К сожалению, сочинения Августина против донатистов, не смотря на всю их важность, не переведены на русский язык. Русское общество ожидает этого от нашей Almae Matris.