Слово на погребение

Слово на погребение в Боге почившего Святейшего Правительствующего Синода Члена, Высокопреосвященнейшего Августина, Архиепископа Московского и Коломенского, Свято-Троицкой Сергиевой Лавры Священно-Архимандрита и орденов Св. Александра Невского и Св. Анны первой степени Кавалера, говоренное в Кафедральном Чудове монастыре, Московской Духовной Семинарии Ректором, Богословских наук Профессором, Ставропигиального Заиконоспаского Монастыря, Архимандритом и Кавалером Парфением.

Таков, сетующие слушатели, таков жребий человечества; таков предел жизни человеческой: всяка плоть, яко риза обветшает; завет бо от века: смертью умрешь¹. Един вход всем есть в житие, подобен же и исход²: мне вчера, а тебе днесь³ – Давно ли сии хладные, сии крепко к персям прилегшие руки, давно ли подписывали суд и милость? Давно ли воздевались о нас ко Всевышнему, и низводили благодать и благословение? Давно ли сии померкшие очи бодрственно зрели на страже стада Христова? Давно ли, устремляясь горе, препровождали сердечные моления далее, далее – в пренебесный жертвенник? Давно ли немотствующий язык изрекал судьбу вверенным пастырской власти? Давно ли в сем самом святилище, провозглашая священные истины, сладостно ободрял подвизающуюся доблесть благочестия, грозно обличал неистовство душ законопреступных? Давно ли? … Увы! Не стало нашего Пастыря! Се – во гробе! … Во гробе – и сия мертвенность его к оставшимся, как бы взывает в последний раз: зряще мя безгласна и бездыханна предлежаще восплачете о мне, и целуйте мя последним целованием. О! плачи, дщи Сиона, яко отнял Господь вся крепкая твоя от среды тебе⁴! Да изнесут горестные наши сердца, да изнесут из недр своих воздыхания, яко уже последнюю жертву; да излиют желания свои в напутствие невозвратно отошедшему от страны сея! Мир праху твоему, мир душе твоей, Дражайший Пастырь! Почий от трудов своих! – Но утешимся, Слушатели! Добродетель, переселяясь в страну вечности, красными стопами печатлеет любезнейшие следы на месте бытия своего. Премудрость добльственных подвижников поведят люди и похвалу их исповест церковь⁵. Святителю! Ты ниспосылал святительское благословение на проповедников Слова; – приникни духом твоим на нас и прими беседу сию, растворенную слезами любви в воню мира. – Ты безмолвствуешь: но тем паче, да отверзнутся уста мои к твоему хвалению.

Блажени мертвии, умирающии о Господе: ей глаголет дух: да почиют от трудов своих⁶. Да почиет и наш по совершении многотрудного поприща, на лоне блаженной вечности! Ах! Вся жизнь его была жертвой, принесенной на алтарь Церкви и Отечества; вся жизнь его, от первых шагов юного питомца наук до степени Иерарха, – была ознаменована многоразличными, тягостными, беспрерывными подвигами.

Едва юность начала раскрываться в силах и способностях; уже пламенная ревность чрез колючие терны, нужд и бедности повела его от трудов к трудам, от усилий к усилиям. Быстрые успехи и зрелые понятия, превышавшие незрелость лет, ознаменовали ревность сию. Достоинства, обратившие внимание продержавших властей, облекли его в достоинство Наставника. Новые подвиги, новые усилия и – новое многоплодное преуспеяние в совершенствах! Здесь то проницательное око приснопамятного Пастыря, мудрого Платона прозрело в нем великие надежды, – зарю славы, имевшей сопровождать его в дальнейшем шествии, – дабы светильник паче и паче разливал свет познаний, опытный Прозорливец поставил его на свещнице. Святилище наук, его лучами осияваемое и согреваемое, преходило от силы в силу, от славы в славу. Ах! Сколько тогда образовалось достойных служителей Алтаря и самих Пастырей, возращенных под благотворным его влиянием! Такова неутомимость, таково рвение к общему благу, сопровождаемые счастливыми успехами, как веселили дух, как радовали сердце Мужа совета и разума, стяжавшего столь благопотребный сосуд! Достоинства и заслуги приобрели полное право на его доверенность, и соделали, как бы присным. В сей то школе опыта, в школе Платона, который, надеясь в нем видеть достойного сотрудника, в мудрых внушениях, в сладостной беседе переливал в него, так сказать, свои мысли, свои чувства, свой дух, каких не мог почерпнуть уроков для высокой науки жизни и достойного правления?

Наконец, волей Вседержавного Владыки воззван на чреду Первосвященства⁷ – пасти церковь Господа нашего Иисуса Христа и сподвизаться в делании винограда Божия с великим делателем и Пастырем. Кому на сем новом и многотрудном поприще, кому неизвестны его доблести, его ревность к благоуспешному устроению паствы, ко славе всесвятого имени Божия? Кому не известно его неутомимое трудолюбие? Не раз Помазанник Божий, АВГУСТЕЙШІЙ МОНАРХ с высоты Престола обращал высокое внимание на достославное его служение; не раз удостаивал, ревность и отличные подвиги, знаками отличной Своей милости⁸.

Но, слушатели! Это только рассвет славы, ознаменовавший, наконец, блистательное его поприще. Великий дух более виден в великих предприятиях и среди великих опасностей. Пронесемся мысленно в ту грозную годину искушения, когда, по праведным судьбам Божиим, неистовый враг, враг веры и святыни, с ужасными полчищами двинулся против дражайшего Отечества; когда мечем и огнем низлагая противопоставленные забрала, с быстротой опустошительной бури приближался к самому сердцу России, к царствующему граду сему. Великий Платон! Сколь тогда нужно было твое величие, твоя мудрость, твой твердый и неколебимый дух! – Но – уже ты преклонялся к западу; твой свет погасал; твои мышцы ослабели и твой Сподвижник, в сии роковые минуты, один нес бремя правления; один оставался на страже при пастве твоей; один на страже! Сам МОНАРХ свидетель, как он бодрствовал⁹. – Где только нужно было его присутствие, его советы, его бдительность; везде с духом Пастырской ревности неослабно подвизался; воодушевлял унылых утешением веры, внушал верность и любовь к Отечеству поучительным словом, ободрял своим примером; сохранил от святотатственных рук драгоценные залоги Святыни своей прозорливостью и тогда только, оставил стражу свою, когда враг был почти при пороге Столицы.

Наконец, разразились перуны раздраженного Правосудия Божия. О! Кто без трепета представит те ужасы, когда первопрестольный Град подобно добычи, наперерыв терзаем был мечем и огнем, злодейством и святотатством? Святыня поругана, алтари раскопаны, дома молитвенные превращены в вертепы разбойников, мерзость запустения стала на месте святе. Боже праведный! Казалось, Ты покрылся облаком, да не дойдет к Тебе молитва¹⁰; казалось и жертва, и фимиам были ненавистны Тебе. Но не испытаны судове Божии, неизследованны пути Его¹¹! Кто мог подумать, что град, сооруженный веками, веками украшенный, в два или три лета из пепла и развалин паки вознесет главу свою, и воссияет в своей лепоте? Кто мог подумать, что обнаженная, поруганная и попранная Святыня паки облечется в великолепие и славу свою? Благословим, слушатели! Благословившего нас многомилостивого Господа; благословим и сие священное орудие, которое избрал Он для совершения святых судеб Своих! Какие потребны были силы, чтобы вековые труды, вековые памятники, вековое украшение, все – низложенное до праха, – восставить, возвысить, обновить и облечь в подобающую лепоту? – Еще не потух курящийся пепел; еще не остыли следы ног вражеских и – уже добльственный Подвижник, яко Ангел утешитель, явился на высоте освященного места¹² и сынам скорби благовестил мир с Богом, праведно раздраженным. Храмы, освященные древностью, освященные досточтимыми залогами Святыни! Вы свидетели Пастырских его подвигов, его неусыпной бдительности! – Не его ли трудами падшее восставлено, обезображенное украшено, оскверненное освящено? Благодатные стражи града сего! Святители Божии! Вы – провозвестники его ревности, снедавшей сердце о поруганной славе Божией! Не он ли священные Ваши останки, источник наших исцелений, паки явил притекающим к Вам с верой, паки восставил в первое достояние? Служители алтарей! Вы поведайте, где и что не осквернено было врагами веры? Но где и что ныне не освящено Святительским его благословением? Слава и честь вашей ревности подвизавшейся по Бозе; но вящая слава Святителю, тако о вас благоволившему! Слава и честь непреоборимому вашему терпению! Вы решались испить всю чашу бедности и – не оставлять алтарей: но вящая слава Пастырю-Утешителю! Все ваши вздохи совокуплялись в одной груди его, все ваши слезы падали на сердце его. Кто вас утешил? Кто вас ободрил? Кто предстательством своим облегчил горестную вашу участь? Ах! Не тяжкая ли многозаботливость о вашем жребии, не чрезмерное ли рвение о благоустройстве паствы, о благе церкви – не они ли возрастили зародыш тления в груди его и истощив силы, соделали жертвой? – Конечно, Отечество признательное к отличным подвигам¹³ украсило его священнейшим титлом, сопричислило к великоименитым мужам Святейшего сословия, вручило пастырский жезл, наследие незабвенного Платона, Пастыря – отца его: но, что понес он с собой во гроб? По крайней мере, да благословят его сердца признательные и излиют слезы любви на гроб его?

Да благословят! – Ах! Кто измерит тягость Пастырских обязанностей, тягость бесчисленных попечении, беспрерывных подвигов? Сердцеведче! Тебе, единому известна она! Мы только видим одну поверхность, одну наружность. Сколько сирых, сколько беспомощных прибегало к нему, дабы успокоиться на отеческом лоне: и коликократно сердце его должно было терзаться сострадательностью? Сколько гонимых искали себе защиты под Пастырским жезлом его: и коликократно должен был отражать насилие силой власти своей?

Сколько представлялось ему изнемогших и сокрушенных¹⁴ под тягостью греховной совести; и какая величайшая для Пастыря обязанность, подъять их, восставить живым и действенным словом Божиим, обязать раны сердечные вся покрывающей Благодатью Христа Спасителя? Сколько болящих, с трепетным духом ожидавших праведного гнева Божия! И – уврачевать их елеем всецелебного Его милосердия? Сколько заблуждающих и обратить их на путь спасения, проповедуя Слово благовременно и безвременно, обличая, и умоляя со всяким долготерпением? Сколько погибших, которые, расточив имение великодаровитого Господа, гибли гладом на стране разврата и нечестия и взыскать их, и вселить на месте злачне – при источнике воды живой, в царстве любви Сына Божия? Но не сим еще ограничиваются Пастырские обязанности. Сколько домогательства, случаи и предстательства сильных противоборствовали беспристрастию и правосудию: и какая потребна твердость духа, чтобы счастливо выдержать борьбу с лицеприятием? Сколько подлое ласкательство, клевета, ложь и беззаконие святотатственно подкрадывались под священные права: и всевидяще ли сына персти? Всеобъемлющ ли слух? Всеведущ ли ум? Но – лукаво и непроницаемо сердце человека¹⁵: и кто познает его? Един дух премудрости, создавши дыхание всем, сей весть всяческая¹⁶. Един Он, сквозь вся проходя духи разумные ради своей чистоты¹⁷; един Он внутренних человека свидетель есть и сердца его испытатель истинен, и языка слышатель¹⁸. Един Господь кроме греха и правда Его правда во веки: но человек, яко человек, аще и праведник, седмижды на день падает, и токмо Любовь покрывает множество грехов!

Благословим, сетующие Слушатели! Признательными сердцами, сим последним целованием, благословим память, в Боге почившего Пастыря за неусыпные о нашем благе попечения, за все подвиги, во славу Церкви и Отечества подъятые; и якоже веруем, что Агнец Божий, вземляй грех мира, взял и его грехи, омытые слезами сердечного исповедания, слезами умилительной молитвы и освятил дух и сердце причастившиеся Животворящих и Пречистых Таин Божественного Тела и Крови своей – веруем и с верой, слезами сердечной любви, искреннейшими благожеланиями, самой животворящей Крови, от всякого греха очищающей, будем молить и молить непрестанно Его неизреченную благость и человеколюбие, да введет душу раба Своего, нашего дражайшего Пастыря, да введет в радость небесную, и сподобит выну наслаждаться всеблаженным и всерадостным Своим лицезрением! Аминь.