Отец Герасим, игумен Чудова монастыря²¹⁷

К 1906 году относится знакомство Ильи Николаевича²¹⁸, а через него и мое, с замечательным старцем Чудова монастыря – отцом, тогда еще иеромонахом, Герасимом. У него было послушание стоять у раки мощей митрополита Ионы в Большом Успенском Соборе в Кремле и благословлять прикладывающихся к нему богомольцев.

Первое, что нам о нем сказали, это то, что о. Герасим прозорливый и не каждого подходящего к нему благословляет. Мне очень захотелось увидать о. Герасима, и это было сделать гораздо легче, чем поехать в Зосимову Пустынь. Мама не только не воспрепятствовала мне с сестрами ехать в Кремль, но и сама стала ездить к о. Герасиму.

Ах, какой чудный был этот благостный старец. Ему было тогда уже около 80-ти лет.

Когда первый раз были у него, мы немного побаивались его прозорливости, но Старец отнесся к нам очень милостиво. Каждого, кто подходил к нему с несложенными, как должно, крестообразно ладонями, Батюшка сначала учил, как надо это делать, а потом благословлял, крепко прижимая свои пальцы ко лбу, груди и плечам подходивших к нему.

И своим видом, и своим отношением ко всем – таким внимательным и духовным, Батюшка разом завоевал нашу симпатию, и мы уехали домой с тем, что будем часто ездить к нему, хотя и на конке, на которой мы туда ездили. В неотапливаемом Успенском Соборе было очень холодно. Обувь у нас была не валенки, которых у нас тогда и в заводе не было, а фетровые ботики. Очень, помню, мы тогда мерзли, но терпели все ради того, чтобы только побывать около дорогого старца, отца Герасима.

Правда, как мы сами убедились, он не каждого благословлял. Помню такой случай: подошла какая-то женщина, помолилась у св. мощей, приложилась к ним и подошла под благословение к о. Герасиму, а он смотрит куда-то в сторону и будто ее не замечает. Подождала, постояла эта раба Божия да и отошла ни с чем в сторону. И видит она, что Батюшка всех, кто к нему подходит, с любовью благословляет.

Вот и заплакала она, встала на колени; молится, а слезы так и льются у нее рекой... Помолившись и наплакавшись, она встала с колен и робко снова подошла к о. Герасиму. И тут он вдруг ее благословил, как всех, с любовью. Кто знает, быть может, за эти минуты целый переворот произошел в душе этой женщины, и ушла она совсем другою, чем пришла в храм.

Илья Николаевич рассказал обо мне Батюшке, и задумали мы с ним вместе съездить к о. Герасиму. Наметили и день – 27 апреля. Хотелось нам помолиться во всех кремлевских Соборах и поклониться всем святыням.

Но, как я после узнала, всякое доброе дело или предваряется или сопровождается искушением. Мама, узнав о моем намерении ехать в Кремль, выразила желание и сама туда же поехать. Это нас не устраивало, нам хотелось поехать туда только вдвоем. Поэтому мы перенесли свою поездку на 28-е.

И вот утром 28 апреля я нашла ожидающего меня Илью Николаевича у окна библиотеки, что была в нашем доме. Утро выдалось ясное, солнечное, на душе было радостно от предвкушения предстоящей поездки на богомолье вместе с дорогим моим другом и женихом...

Когда мы пришли в Успенский Собор, Илья Николаевич представил меня о. Герасиму, сказав, что я его невеста.

Батюшка добро-предобро улыбнулся нам и ласково, с любовью истово благословил. Мы отошли от него, стали немного впереди и вправо от мощей Святителя Ионы и стали слушать Литургию и молиться. Все было так хорошо.

Но прошло немного времени, и я увидела вошедшую в Собор маму, которая шла навстречу нам, в упор глядя на нас. Взгляд ее был совсем не ласковый. Илья Николаевич продолжал усердно молиться, не глядя на нее и не кланяясь ей. Он, как оказалось, ее не заметил.

Мама прошла к раке Свят. Ионы, приложилась, благословилась у о. Герасима и... больше я ее не видела. На сердце болезненно скребло, и уже не было той радости, что в начале. После Литургии мы с Ильей Николаевичем пошли по всем Святыням Кремлевским, и я ему сказала, что мама была тут. Илья Николаевич очень удивился, что ее не видал.

Намолившись и отдохнув на скамье возле памятника Александру II, откуда открывался великолепный вид на Москву-реку и на Замоскворечье, мы поехали домой. Мама была строгая, и я очень боялась ее: что-то она скажет?

Когда я вернулась домой, мама была уже дома. Она сказала, что после обедни ходила по всем храмам и нигде нас не видала: где мы были? А я, грешная, схитрила, сказав, что мы тоже ее искали по всем храмам, и нигде не нашли. Господи, прости меня. Я очень горячо любила свою маму, но в этот день я боялась ее, боялась попасться ей на глаза. Затем мама высказала свое неудовольствие тем, что Илья Николаевич стоял со мной рядом, точно муж с женой, и ей не поклонился. Я, как могла, защищала его, уверяя, что он так усердно молился, что никого и ничего не видел. Это была правда. Вообще я не ожидала, что все это кончится так благополучно...

Отца Герасима узнала и полюбила вся наша семья, и он нас всех полюбил, особенно он выделял младшую мою сестру – Ларису. Ее он называл «дитя Божие», да и Лариса к нему горячо привязалась.

У Батюшки были черные, как бы горящие глаза и совершенно белые волосы. Роста он был небольшого. Говорил немного по-иному, чем мы: он был родом из Сибири, из города Енисейска. Отец его был священник, звали его родителей: иерей Диомид и Екатерина. В миру Батюшку звали Георгием, по фамилии Анциферов.

Он с малых лет ушел в монастырь и, помню, незадолго до его кончины праздновался его пятидесятилетний юбилей. Сестра Георгия Петровича Гумилевского²¹⁹ (она тогда была сестрой Марфо-Мариинской общины) написала к этому знаменательному дню прекрасные стихи:

Сегодня иноческой жизни,

Лишенья полной и скорбей,

Родного Старца торжествуем

Полустолетний юбилей.

Пускай сегодня все, кто знают

И любят Старца своего,

Хвалу Всевышнему возносят

В мольбе горячей за него.

Сегодня каждый пусть припомнит,

Кто шел к нему с своей нуждой,

Кто нес и радости, и горе,

Был болен телом и душой.

Кто изнывал в борьбе неравной,

Терпел неправду от людей,

Кто был рабом, кто был слугою

Своих же собственных страстей.

Один с любовью был утешен,

С надеждой светлой отошел,

Другой совет и наставленье

У Старца-инока нашел.

Его мы чтим, его мы любим,

Нам дорог звук его речей,

Отрадна нам его улыбка

И светлый взор его очей.

Дитя Сибири отдаленной,

Покинул он свою страну,

Оставил все утехи мира,

Чтоб дух стремился в вышину.

На помощь свыше уповая,

Он дал монашеский обет.

Тогда был жив еще великий,

Московский Пастырь – Филарет.

Сего светильника России

Любил наш Старец всей душой,

Ему служил, и в нем он видел

Живой пример перед собой.

Но кто расскажет нам, как Старец

В уединеньи и тиши

Молился с жаром и любовью

Своей младенческой души?..

Кто нам о подвигах расскажет,

Посте и бдениях ночных,

Об искушеньях духов злобы,

О всей вражде и силе их?

Прими ж привет и поздравленье

От нас, наш Старец дорогой,

Да сохранит тебя Всевышний,

Да будет Он всегда с тобой.

А вот отрывок из еще одного стихотворенья – архимандрита Арсения²²⁰:

Как дорог нам облик твой кроткий

С улыбкой на бледных устах,

С любовью и лаской небесной

В печальных прекрасных очах.

Твой взор лучезарный и грустный

И тихие звуки речей

Вливаются в душу больную,

Как будто целебный елей.

Как будто пришлец светозарный

Из горних неведомых стран,

Смиренья глубокого полный,

Достойно ты носишь свой сан.

Отец Герасим одно время был келейником митрополита Филарета и, видя перед глазами всю его подвижническую жизнь, горячо его почитал.

8 ноября 1947 года. День празднования Архистратига Божия Михаила и всех небесных сил безплотных.

Вчера я писала о дорогом Батюшке и мысленно побранила себя, что так сравнительно часто вижу в нашем храме его бывшего келейника – Василия Петровича и все не удосужусь расспросить его подробнее о жизни Старца. И вот, стоя сегодня позднюю обедню, я увидала его (Василия Петровича) и, улучив свободную минутку, вошла к нему на клирос и попросила его рассказать о Батюшке все, что он знает. Времени у нас в распоряжении было немного, но все же он мне рассказал такое ценное, что я, вернувшись от Литургии и поскорее переделав свои домашние дела, села записать то, что сегодня услыхала от Василия Петровича.

Года за полтора до своей кончины (Батюшка умер 21 июля 1911 года), в январе 1910 года, отец Герасим тяжело заболел воспалением легких, которое потом осложнилось рожистым воспалением ноги. Положение было очень тяжелое.

Однажды о. Герасим подзывает к себе Василия Петровича и говорит: «Прошу тебя, сходи сегодня ночью, в 12 часов, в Собор, пройди в алтарь и возьми там мой требник (он находится в мешке, где лежат поминанья), поставь толстую свечу у мощей Святителя Алексия и попроси его, скажи ему так, как, вот, ты мне говоришь: «Святителю отче Алексие, помолись за отца Герасима, он тебя об этом просит, он очень тяжело болен».

«Я, – говорит Василий Петрович, – надел подрясник, подпоясался и пошел в Собор. О. Герасим и послал меня тогда, когда там никого не было.

Вошел я в храм с левой стороны, Благовещенским приделом, боковой дверью прошел в алтарь. Там я взял батюшкин требник и пошел, было, к раке Святителя Алексия, но тут вдруг я увидел самого Святителя, стоящего у своей раки во всем белом, да такого прекрасного... Увидел именно таким, как его пишут на иконах... Я страшно перепугался и, забыв о просьбе о. Герасима, бросился бежать из храма без оглядки.

Только выйдя за двери, я вспомнил о Батюшке, но не мог вернуться обратно – так я был перепуган видением, и пошел к себе в келлию. Вижу, – о. Герасим крепко спит, и я прилег и тоже заснул.

Прошло несколько дней... Был канун дня памяти Святителя Алексия – 12 февраля 1910 года. Не могу сказать, во сне ли то было, или наяву, но думается мне, что не во сне... Я лежал на своем диване и слышу вдруг, что кто-то стучит в нашу дверь. Я попросил войти. И вижу я, что входит в нашу келлию Святитель Алексий в сопровождении двух старцев. Святитель Алексий спросил меня, как здоровье о. Герасима, а я в ответ подал ему бюллетень Старца, где была записана его температура. Святитель взял его в руки и велел подать ему перо и чернила. Я сейчас же подал их. Тогда Святитель вычеркнул все написанное и поставил внизу одну букву «А».

Потом все трое прошли в соседнюю комнату и помолились перед старинной чудотворной иконой Знамения Божией Матери и еще перед иконой Успения Божией Матери и... видение исчезло. Мы с Батюшкой не зажигали сами лампаду перед иконой Знамения, т. к. она всегда сама чудесным образом зажигалась²²¹.

Слышу, отец Герасим меня окликает. Я встал с дивана и подошел к нему, а он спрашивает: «Кому это ты так плохо спел «исполла этти, деспота»? Кто у тебя сейчас был?²²²"

Я все рассказал Батюшке. Он велел сейчас же принести бюллетень. Я подал. И что же? И наяву мы с ним увидали, что все написанное там зачеркнуто крестом и поставлена внизу буква «А». Батюшка взял бюллетень в руки, скомкал его и тут же его проглотил, а потом и говорит: «Сходи, Вася, утром к отцу архимандриту Арсению и скажи ему, что вечером сегодня я буду служить...»

Это было второе явление Святителя Алексия Василию Петровичу.

Батюшка получил совершенное исцеление по молитвам Святителя Алексия и в тот же день вечером совершил богослужение».

Василий Петрович обещал мне рассказать о Старце еще многое, и вот то, что я сегодня услыхала от него и, слава Богу, записала.

Сегодня я не видела Василия Петровича и пока продолжу свои личные воспоминания о Батюшке.

Когда я с сестрами приходила к Литургии в Успенский Собор, мы все покупали просфоры и подавали их о здравии о. Герасима и затем уже подходили приложиться к мощам Святителя Ионы и под благословение Батюшки, подавая ему свои просфоры. Батюшка улыбался своей лучезарной улыбкой, благословляя нас, благодарил нас и сейчас же шел к свечному ящику, где покупал для нас просфоры и шел в алтарь, где сам вынимал за всех нас частицы. Потом выносил их и подавал нам. Получить от дорогого Батюшки просфорочку было для нас настоящим счастьем. Всю Литургию мы стояли около Батюшки и, хотя мороз пробирал нас до костей, никому из нас и в голову не приходило уйти из храма до конца Литургии.

Во время пения «Достойно есть» Батюшка начинал вслух молиться и поминал наши имена и имена наших родных.

После обедни мы всегда провожали Батюшку до ворот Чудова монастыря, где стоял строгий сторож – Яков, который дальше нас не пускал. А уж как нам хотелось побывать в Батюшкиной келлии, посмотреть, где и как он живет. Да нет, нас к нему не пускали.

Однако спустя некоторое время, вероятно, по приказу о. наместника, ворота в монастырь отворились, и мы напросились к о. Герасиму в гости. То-то была радость.

Батюшка занимал полутемную келлию в первом этаже корпуса, что был напротив ворот. Окна ее выходили на парадное крыльцо покоев наместника. Помещение Батюшки состояло из трех небольших комнаток и маленькой кухонки, где ставился для Батюшки самовар. Первая комната, самая светлая, была столовая. Там, помню, был диван и перед ним стол. Кругом стулья. Следующая, более темная, гостиная. Там был мягкий диван и перед ним овальный стол. Как я говорила, тут стояла икона Божией Матери Знамение, перед которой всегда горела лампада. Горели и другие лампады, и они-то, главным образом, освещали комнату; тут у Батюшки был в стене шкафчик с посудой и разными припасами к чаю. Тут он нас поил чаем, дорогой наш Батюшка.

Последняя комната – совершенно темная – Батюшкина спаленка, тоже освещавшаяся лампадами.

Василий Петрович хотел мне что-то о ней рассказать, но не успел. Он только сказал, что в этой комнате Иван Грозный пытал людей, и что никто до о. Герасима не решался там спать, т. к. там являлись привидения...

Однажды Батюшка рассказал нам, почему его поселили в этой келлии. Перед посвящением его в иеромонахи Батюшка имел послушание топить печь у одного иеромонаха. После того, как он получил сан, он уже не стал топить печь, как прежде, и на вопрос, почему он не пришел на свое послушание, ответил, что он теперь иеромонах и топить больше не будет. Этот его ответ был передан наместнику, и о. Герасим в наказание получил вот эту самую келлию.

Впоследствии ему предлагали перейти в хорошую келлию, но он отказался и остался жить в ней до самой своей кончины.

Батюшку многие любили. Почитал его и сам Московский митрополит Владимир. Он незадолго до кончины Батюшки дал ему сан игумена и выбрал его своим духовником, – сам приехал к нему просить его об этом.

Какое счастье было для нас попасть к Батюшке в гости, ставить у него самовар, потом разливать чай и пить с ним вместе. Батюшка был всегда такой какой-то светлый, благостный, благодатный...

Сердце горело, когда были мы в его обществе, а это верный признак присутствия в человеке благодати. Не раз мне приходила в голову мысль, что если бы понадобилось, то я, не раздумывая, пошла бы за него на костер – так он был дорог, этот старенький, восьмидесятилетний отец Герасим.

Батюшка нам говорил, что все, что стояло или вообще было в его келлии, – это все ему подарили добрые люди – сам он ничего себе не покупал. Ему дарили и конфеты, и печенья, зная, что Батюшке нужно угощать тех, кто к нему приходил.

Я ему вышила по полотну покрывало на тот угольник, где находились его иконы, а Лара – сестра – прекрасно вышила для него теплый коврик под ноги, так как в Соборе не топили, а Батюшке приходилось целую неделю подряд стоять у мощей Святителя Ионы на железных ступенях. Лара расшила коврик великолепными цветами – лиловыми ирисами, и Батюшка сначала решительно отказался становиться ногами на такие чудные цветы. Долго пришлось уговаривать Батюшку, пока он, наконец, согласился.

Лара в то время почему-то не пила чай, а только один кипяток. И вот, когда мы сели как-то у Батюшки пить чай, он вдруг заметил, что Лара налила себе только кипятку. Батюшка велел сейчас же подлить чаю, положил ей 5 чайных ложек сахару и велел, чтобы она и впредь пила не кипяток, а чай. Пришлось послушаться.

А мне Батюшка дал другое послушание. Он где-то увидел брошюру, где рекомендовалось малокровным пить лимонный сок, начиная с одного и прибавляя каждый день по одному лимону, дойти до 25 штук в день, а потом, спуская опять по одному, дойти таким образом до одного.

Батюшку я, повторяю, очень любила, и не могла его ослушаться и, взяв его благословение, стала покупать лимоны, выжимать из них сок и пить. Причем я ничем не заедала и даже сахару не прибавляла, почему-то мне это и в голову не приходило. Удивлялись на меня, бывало, продавцы, когда я приходила во фруктовый магазин и просила отпустить себе лимонов 10–20.

«Вы, барышня, зачем же так много берете, для продажи, что ли?» И недоверчиво покачивали головами, когда я говорила, что сама их употребляю как лекарство. Я была тогда очень малокровная, худа и бледна, и все меня жалели и чего-чего только не советовали мне пить от малокровия. Даже сам Илья Николаевич, как только познакомился со мной, вскоре принес рецепт питательного напитка, и мама его приготовила и им меня поила. Что-то мед, пшеница, ром – все это вместе томилось в глиняном горшке и по вечерам мама давала мне пить маленькими стаканчиками. Помню, было очень вкусно.

Когда о. Герасим прописал мне пить лимонный сок, была весна, и я могла его пить только до отъезда в Прусово. Дошла я все же до 25 штук, а назад уже спустилась быстрее. Господь знает, быть может, это лекарство, прописанное мне дорогим нашим Старцем, переделало весь мой организм. Словом, скоро мне уже 64 года, а я все еще живу, да и на здоровье особенно не могу пожаловаться. Живу я так, верно, молитвами многих Старцев, которых знала и чтила.

К о. Герасиму моя старшая сестра Мария возила своего мужа, когда тот был лютеранином, – о. Герасим благословил его и сказал ему несколько слов о том, чтобы он принял Православие. Слава Богу, доброе пожелание и благословение Старца были на пользу: вскоре после посещения Старца муж сестры присоединился к Православию.

Однажды Батюшка пригласил всю нашу семью к себе обедать. Мама, по простоте душевной, взяв у Старца благословение, поцеловала его. Он после говорил кому-то: «Всю, всю жизнь мою не целовался с женщинами, а Мария Петровна меня поцеловала».

Когда мы, бывало, шли потихоньку от Собора до ворот монастыря, Батюшку провожала целая толпа народа и осаждала его вопросами: «Батюшка, можно ли становиться в праздники на колени?» – «По уставу не положено, – говорил Старец, – но если кто станет на колени, не суди, быть может, он просто устал и хочет немного отдохнуть». – «Батюшка, у меня сын пропал без вести, как о нем молиться – о здравии или за упокой?» – «Молись о здравии, а Господь Сам знает, где он». – «Батюшка, можно ли подавать просфору за иноверцев?» – «В церкви можно вынимать просфоры только за принадлежащих к Церкви». – «Батюшка, благословите меня перейти в другой монастырь». – «Нет, сиди тут».

Батюшка давал ответы быстро, он был очень живой, быстрый, несмотря на свой преклонный возраст.

О. Герасим, когда сестра моя Маргарита выходила замуж, благословил ее и ее жениха иконой Московских Святителей. Помню свой грех тогда – я позавидовала сестре, каюсь; однако, когда пришло время нашей свадьбы, Батюшка и нас благословил чудной большой иконой Святителей: она и сейчас стоит против места, где я обычно сижу, и так живо напоминает мне то, что было 40 лет тому назад, когда мне было всего 24 года.

О. Герасим торопил нас со свадьбой и, по его благословению, наш брак состоялся в феврале, а не весной, как предполагался.

О том, какие переживания были у нас на Рождество 1907 года, я подробно описала в своем дневнике. Хочется только кое-что добавить.

После разговора Ильи Николаевича с моим папой 26 декабря, когда мне казалось, что все наше счастье рушится, т. к. Илья Николаевич не получил от папы прямого согласия на брак, – на следующий день я с Ларой поехали поздравить о. Герасима с праздником и мне хотелось рассказать ему о своих переживаниях: ведь дорогой Батюшка все это время был моим Ангелом-утешителем, т. к. с Ильей Николаевичем мы, по благословению о. Алексия, виделись только один раз в два месяца, и о. Герасим всегда находил для меня слова ободрения – я выходила от него облагонадеженной и счастливой.

Когда мы с Ларой сели в вагон конки – напротив нас села счастливая невеста, подруга Лары. Она стала ей весело рассказывать о приготовлениях к свадьбе... У меня же на сердце кошки скребли, и мелькала мысль: «Вот две невесты едут, одна – счастливая, а другая – несчастная». Хотелось плакать.

Когда приехали к Старцу, он встретил нас, как обычно, радостный, ласковый, и показал нам сейчас же приготовленную для нас икону... Словом, все это не буду повторять, об этом подробно в моих дневниках. Только добавлю, что свадьба счастливой невесты вскоре же расстроилась, а я венчалась 6 февраля 1908 года.

И еще добавлю, когда мы было решили венчаться весной и Илья Николаевич простился со мной до масленицы, 6 января он тоже поехал утешиться в Кремль к о. Герасиму. Но на его двери была записка: «Просят не безпокоиться, о. Герасим будет дома после вечерни». Илья Николаевич отстоял вечерню и после нее опять пошел к о. Герасиму. Кто-то из его друзей был у Старца в этот же день утром и встретил его о. Герасим необычайно радостный. «Я сегодня точно на крыльях, – сказал он, – у меня сегодня огромная радость...» А когда Илья Николаевич пришел к нему, Батюшка вдруг решительно приказал, чтобы делали мы свадьбу, не откладывая до весны, а в феврале месяце. И сбылось предсказание о. Варнавы²²³, который проронил за несколько часов до своей кончины: «...Через два года... много до тех пор воды утечет...».

«Идеже бо хощет Бог, побеждается естества чин...»

Относительно прозорливости Батюшки хочется мне записать два случая.

Однажды он подарил мне «Троицкий листок», где было написано «Праздник Вознесения Господня».

«Вот, когда вы с Ильей Николаевичем поженитесь и будете жить вместе, пойте тогда Вознесение Господне». И вышло так, что обе наши квартиры в Сергиевом Посаде были в приходе Вознесенском, и жили мы на Вознесенской улице.

Другой раз о. Герасим выразил желание благословить сестру мою Ларису образом и велел ей самой выбрать: она с детства почитала Иверскую икону Божией Матери и просила Батюшку благословить ее именно Иверской иконой. Батюшка исполнил ее желание – достал для нее большую прекрасную икону Божией Матери, благословил и сказал: «...Вот пока и молись перед этой иконой, а то придет такое время, что спрячешь ты ее в комод. Вынешь, поплачешь, помолишься, да и опять спрячешь».

Так и вышло, как предсказал Батюшка.

Скончался Батюшка 21 июля 1911 года, было ему тогда 82 года. Его почитатели во время болезни приносили ему много конфет, и когда он умер, оказалось у него в келлии чуть ли не 100 коробок с конфетами.

Батюшка скончался от круппозного воспаления легких. Похоронен он был сначала на кладбище Покровского монастыря, а когда оно было упразднено, то Василий Петрович перенес его прах на Даниловское. Это было в 1928 году, в Праздник Преполовения.

Сегодня я была у келейника Старца о. Герасима – Василия Петровича. Слава Богу, что он еще жив, и я могу насладиться из уст этого первоисточника рассказами о незабвенном, дорогом святом Батюшке.

Дал он мне его краткую биографию, нечто вроде послужного списка, и я, не откладывая, по моему обычаю, сейчас же перепишу ее:

ОТЕЦ ИГУМЕН ГЕРАСИМ

Из духовного звания, в мире именовался Георгий Анциферов (родился в 1829 году), холост, обучался в нашем отделении Енисейского духовного училища. Определен в Енисейский монастырь 30 ноября 1847 г. (18-ти лет). Переведен, согласно его прошению, в Чудов монастырь 4 июля 1850 г. (21-го года). Посвящен в стихарь 7 апреля 1862 г. (23 лет). Пострижен в монашество 15 января 1866 г. (27 лет). Рукоположен в иеромонаха 17 мая 1872 года (33 лет). Перемещен в Покровский монастырь 23 января 1885 года. Перемещен в Московский Высокопетровский монастырь 27 сентября 1885 года. Переведен обратно в Московский Чудов монастырь 31 октября 1888 г.²²⁴ Награжден набедренником 29 июня 1872 года. Преподано благословение Святейшего Синода 1 апреля 1883 года. Награжден наперсным крестом от Св. Синода, выданным 20 марта 1884 г. Назначен духовником братии Чудова монастыря 19 мая 1908 г. Возведен в сан игумена 20 мая 1908 г. Пожалована Высочайше утвержденная в память Свящ. коронования Г[осударя] Имп[ератора] Николая II серебряная медаль для ношения на груди на Андреевской ленте 14 мая 1896 года. Имеет серебряную медаль, Высочайше утвержденную в память в Бозе почившего Гос[осударя] Имп[ератора] Александра III, для ношения на груди на Александровской ленте.

Скончался в Московской Мариинской больнице 21 июля 1911 года, от рождения 82-х лет, похоронен на кладбище Покровского монастыря.

Попробую описать по порядку то, что услышала от келейника Старца отца Герасима о его жизни.

Молитвами нашего дорогого Батюшки да поможет мне Господь начать и совершить это дело во славу Божию. Господи благослови.

Родиной нашего о. Герасима был город Енисейск в далекой и суровой Сибири. О. Герасим горячо любил свой родной край, до самой смерти с особенной любовью вспоминал он о своем детстве. Его отец был священник-миссионер, иерей Диомид Анциферов. Мать звали Екатериною. Жили они в своем домике, но по долгу службы отцу Батюшки надо было ездить в отдаленные местности, чтобы приводить в Православную веру непросвещенных туземцев. О том, как далеко и в какую глушь заезжал о. Диомид, можно видеть из того, что однажды он не знал точно, какого числа будет праздноваться Св. Пасха и отпраздновал ее на две недели раньше срока. Это было кем-то доведено до сведения епархиального начальства и о. Диомида за его провинность сослали в Туруханский край, где он скончался и был погребен.

Вскоре после его кончины умерла и мать Батюшки, и остался наш Старец круглым сиротой восьми лет. Как я писала раньше, в миру звали Батюшку Георгием.

Мальчик рос живым, веселым и, когда учился в Духовном училище, любил, бывало, забравшись в классе под парту, играть в бабки.

Был у него брат Николай, служивший псаломщиком, а муж сестры его был священником. Этот его зять окончил свою жизнь трагически. В то время, когда о. Герасим жил еще в миру, в г. Енисейске случилась огромная беда: было вулканическое извержение где-то недалеко от города. Лава грозила заживо похоронить их. Тогда зять Батюшки с Егорушкой (Старцем) прыгнули в лодку и поплыли на противоположный берег... Страшно было плыть, лава распространилась и на воду в реке, и плыла лодка как бы на огненной воде. Однако на этот раз и зять Батюшки, и он сам уцелели и благополучно перебрались на другой берег. Но вскоре после этого случился пожар в том храме, где служил Батюшкин зять. Во время пожара этот ревностный служитель Божий ринулся в горящий храм, желая спасти Св. Дары, но задохнулся и сгорел в храме на своем посту.

Конечно, этот живой пример славного подвига любви и самопожертвования не прошел мимо о. Герасима: наш Старец был всю жизнь ревностным служителем храма Божия, не щадившим ни сил, ни здоровья.

Будучи 18-ти лет, Батюшка вступил в Енисейский монастырь²²⁵ и пробыл там 3 года. Это было 30 ноября 1847 г.

Тамошний архиерей²²⁶ брал его иногда с собой, когда ездил по епархии. И вот, Батюшка рассказывал, что жители, встречавшие Владыку, были очень радушны, и самое лучшее, что они могли сделать, это – заколоть наилучшего оленя и поднести дорогому гостю горячую оленью кровь. Отказаться было нельзя, ради любви, и приходилось и Владыке и нашему Батюшке эту кровь пить.

С детства, видя постоянно оленей и питаясь их мясом, Батюшка, разумеется, их очень любил, и однажды, уже незадолго до его кончины, Василий Петрович, желая доставить Старцу удовольствие, купил для него игрушку – заводного оленя. Как же Батюшка был рад этой игрушке: он и ласкал ее, и целовал, и прижимал к груди.

Василий Петрович вообще дарил Батюшке заводные игрушки, и всегда Батюшка был этим очень доволен. До смерти был он дитя Божие.

О. Герасим был худощав, небольшого роста, с большими черными кудрявыми волосами и черными глазами.

В Москву его увез с собой его дядя – архимандрит Вениамин (Фортунатов), миссионер, и тут он поступил в Чудов монастырь. Это было 4 июля 1850 года.

Первые годы тяжело жилось Батюшке в Чудове. Наместник о. архимандрит Товий²²⁷ почему-то невзлюбил его и всячески ему досаждал и смирял. Так, он заставил Батюшку чистить отхожие места, перегонял его из одной келлии в другую. Но рядом, в Митрополичьих покоях, жил тогда великий наш архипастырь Филарет²²⁸, Митрополит Московский. Он своим зорким взглядом увидел чудную жемчужину – Батюшку и приблизил его к себе. Ведь Митрополит Филарет, несомненно, имел благодатный дар прозорливости. Он сделал о. Герасима своим келейником.

Когда о. Герасиму было 27 лет, его постригли в монашество. Это было 15 января 1866 г., а 5 декабря 1870 года он был рукоположен в сан иеродиакона.

В бытность о. Герасима келейником у Преосвященного Митрополита Филарета с ним был такой случай: когда он стоял во время богослужения в храме, кто-то нечаянно поджег его волосы, и мигом запылала вся его голова. Но, зная, что нельзя и шевельнуться в присутствии Митрополита, Батюшка продолжал стоять, как вкопанный. Вот он чувствует, что у него и уши уже загораются... Но в этот момент какая-то женщина сорвала со своей головы платок и покрыла горящие волосы о. Герасима.

По окончании богослужения Владыка позвал к себе Батюшку и сказал ему: «Я видел, как ты сегодня стоял за богослужением, теперь ты достоин принять сан иеродиакона».

Живя в тесном общении с Владыкой Филаретом, Батюшка видел, конечно, всю его подвижническую жизнь, воспринимал от него благие примеры благочестия, молитвы и строгой монашеской жизни.

О. Герасим был последним келейником Митрополита Филарета, служа ему верой и правдой до самой его кончины.

Митрополит Филарет, имея предсказание о своей кончине (ему было сказано во сне, чтобы он помнил 19-е число), стал готовиться к переходу в вечность и незадолго до кончины созвал своих монахов и стал их поочередно спрашивать: что бы хотел каждый из них от него получить. Один просил сан иеродиакона, другой – иеромонаха, третий – еще что-нибудь. Очередь дошла до нашего Батюшки. Митрополит позвал его. «Егорушка, – сказал он, – ну, а ты, что хочешь от меня получить?» О. Герасим ответил: «Я желал бы получить ту благодать Божию, которая на Вас почиет, св. Владыко». – «Вот ты какой? – улыбнулся Святитель. – Ты, точно Елисей, просишь у меня моей милости. Так пусть будет по твоему желанию: даю тебе мою рясу, и будешь ты иметь дар прозорливости...»

И сбылось это пожелание Святителя: о. Герасим, получив рясу от Митрополита Филарета, стяжал и дар прозорливости. Перед своей кончиной он завещал, чтобы положили его в гроб в этой рясе.

Одна, хорошо его знавшая, раба Божия мне рассказала, как на Рождество в 1908 году Батюшка предсказал ее родным, что будет в том году большая вода, и чтобы были они осторожнее. И предсказание это сбылось: на Страстной их квартиру так залило водой, что пришлось им перейти в верхний этаж дома. Наводнение тогда было особенно большое, и ничем не пострадала семья, по молитвам Старца.

Когда о. Герасима посвятили в иеромонаха (это было 17 мая 1872 года), у него были келейники из монахов. Но недоволен был ими Батюшка, жаловался, что они его обворовывали, а от прозорливых глаз его нельзя было укрыться.

Так, однажды он обличил одного сторожа, что тот таскает свечи, вместо того, чтобы их ставить к иконе. Тот решительно протестовал, говоря, что он ничего не крадет. Тогда Батюшка приказал ему открыть нижний ящик его комода и оказалось, что в глубине этого ящика лежало 20 больших свечей.

О. Герасим знал и любил семью Василия Петровича Максимова, и в нем он увидел подходящего для него человека. Его-то и позвал к себе в келейники. И Василий Петрович пошел. Хотя он был занят своей службой в магазине Истоминой с утра до семи часов вечера, но утро и вечер он посвящал на служение Старцу.

В самом начале служения Василию Петровичу пришлось ухаживать за заболевшим Батюшкой, а болен он был серьезно – рожистым воспалением с гнойным плевритом и лежал в постели. Василий Петрович утром, перёд уходом в магазин, все приготовлял для Батюшки, затем запирал его, а на дверь вешал записку: «Просят Батюшку не безпокоить». Когда в 7 часов он возвращался домой, Батюшку приходилось ему переносить на диван, чтобы оправить его постель, да и самого Батюшку надо было обмыть и переменить белье. Все это умело и с любовью делал заботливый Василий Петрович.

Батюшка любил своего верного слугу и до смерти, в продолжение десяти лет, Василий Петрович верой и правдой ходил за Старцем.

Отец Герасим очень мало спал, да и немудрено. Ежедневно он вставал в пятом часу, чтобы в 5 часов быть уже в храме, где он стоял сначала одну литургию, затем в 7 часов начиналась другая. Батюшка стоял и ее, а когда наступала его очередная неделя в Успенском Соборе, – он шел туда, становился в изголовье мощей Св. Ионы и выстаивал еще и третью обедню, которая начиналась в 9 часов, а кончалась около 12-ти. Успенский Собор тогда еще не отапливался, но Батюшка никогда не жаловался, что ему холодно, что не был он безплотным.

Всегда мирный, светлый, сияющий внутренним светом, стоял, как свечка Божия, у раки св. мощей, имея послушание благословлять богомольцев.

Днем Батюшка почти никогда не спал: у него было много почитателей, и они часто навещали Старца.

Конечно, кто имел возможность, приносил Батюшке угощение. И чего- чего только не носили Батюшке: и кулебяки, и закуски, и конфеты, и даже вино. И Батюшка непременно гостей усаживал и радушно угощал.

Ежедневно было у него человек по десяти. Когда в 7 часов вечера Василий Петрович возвращался в Чудов, его ждала целая груда грязной посуды, которую надо было привести в порядок. Но, покушав вместе с Батюшкой, Василий Петрович становился с ним на молитву, ежедневно вычитывая для Старца каноны, положенные на этот день, акафисты и вечерние молитвы. Окончив молитву, Василий Петрович шел на кухонку и принимался за хозяйство.

Зато он дважды сподобился великого посещения, о котором он мне рассказывал.

Однажды мыл он посуду после вечернего правила и после этого написал письмо свят. Тихону Уральскому²²⁹. По окончании он хотел пойти к Батюшке, посмотреть, что он делал, и подписать это письмо. И вдруг увидел стоящую в двери прекрасной наружности женщину, одетую во все белое.

Василий Петрович был так поражен, что не мог ничего выговорить от страха и неожиданности. А жена та молча удалилась через закрытую дверь.

О. Герасим сейчас же своим прозорливым умом провидел о чудесном посещении дорогой гостьи и сейчас же позвал к себе Василия Петровича.

«Кто к тебе сейчас приходил?» – спросил Старец. Василий Петрович сначала стал отказываться. «Никто, Батюшка, – сказал он, – не приходил». Но Батюшка настаивал: «Нет, у тебя кто-то был», – говорил он. Пришлось Василию Петровичу сознаться, что к нему приходила какая-то незнакомая женщина, необыкновенной красоты. «Что же ты ее не спросил – кто она такая и зачем к нам пришла?» – «Я очень испугался», – оправдывался Василий Петрович. – «Нечего нам бояться, – говорил Старец, – ворота монастыря заперты, дверь наша тоже заперта, – кто же может к нам прийти? Это, верно, к нам приходила наша соседка. Она, верно, скоро опять к нам придет, ты тогда ее и спроси: кто, мол, Вы такая и зачем к нам приходите?»

Так приказал Батюшка.

Действительно, вскоре это явление повторилось. Опять Василий Петрович писал письмо как-то в своей столовой и снова увидел ту же женщину, необычайно прекрасную, одетую во все белое. За послушание Батюшке, Василий Петрович со страхом, но спросил ее: кто она такая и зачем сюда ходит. Женщина ответила, что она их соседка, а ходит она помогать Василию Петровичу по хозяйству – помыть тарелки, почистить ножи и вилки...

Сказала так и опять удалилась через запертую дверь. О. Герасим опять зовет к себе Василия Петровича: «Ну, рассказывай, кто у тебя сейчас был, с кем ты разговаривал?»

Василий Петрович рассказал Батюшке о чудной посетительнице. «Ну, я так и знал, – сказал Батюшка, – что это наша соседка – Великая Московская Княгиня Ефросиния²³⁰, это она нас посещает». Для Батюшки это было просто. Этому земному ангелу и небесному человеку так близки были небожители, они были ему родными и соседями. Вознесенский женский монастырь находился рядом с Чудовым монастырем.

Провидя будущее, о. Герасим предсказал, что Чудов монастырь будет разрушен, и что многие-многие примут страдальческую кончину. Все это сбылось впоследствии.

«А ты, Василий Петрович, на меня не обижайся, – сказал раз Батюшка своему верному слуге, – руки твои будут параличные – они у тебя будут сведены, – только ты не смущайся, получишь ты от Господа большую награду». И это сбылось.

Когда Митрополит Московский Владимир²³¹ приехал к Старцу на исповедь, о. Герасим стал ему говорить, чтобы он не держал у себя своего келейника – Пашку. А Владыка любил его, прекрасно одевал и баловал его. «Прогони ты Пашку, – настаивал о. Герасим, – ведь он тебя убьет...» Но Владыка не придал этим словам значения и Пашку не прогнал. Однако предсказание это сбылось. Когда, спустя несколько лет, Митрополит Владимир был в Киеве и однажды шел в Собор, этот Пашка выстрелил в него сзади из револьвера и его убил²³²...

Батюшка любил вместе с Василием Петровичем ходить в подземное помещение под храмом, во дворе Чудова монастыря во имя Архангела Михаила, где в маленьком убогом закоулке окончил свой страдальческий подвиг Святейший Патриарх Гермоген, и молиться там. Старец предсказывал, что мощи его будут открыты и что там, в подземелье, будет сделан храм. Все это сбылось в свое время. Старец указывал и место, где будет стоять Престол²³³.

Там же была гробница одного из Новгородских святителей. Василий Петрович часто видел, как сама собой выдвигалась гробница из стены. Под этим храмом (он был сооружен в память чуда Архангела Михаила в Хонех) был первоначально погребен свят. Алексий. Могила его была так глубоко под землей, что когда к ней спускались, было чрезвычайно трудно дышать от спертого воздуха.

Однажды о. Герасим был позван на именины к иеромонаху Никифору. Туда же Батюшка приказал идти и Василию Петровичу. За чайным столом собралось несколько других монахов. Зашел разговор о Василии Петровиче – почему Батюшка его не постригает в монахи.

О. Герасим решительно запротестовал. «Что вы, что вы? – говорил он. – Какое монашество. Монастыри будут закрыты, а храмы разрушены, да и вас всех отсюда выгонят... Зачем Васе принимать монашество?»

Вместо монашества Батюшка сказал, что сатана так больно ударит по спине Василия Петровича, что она у него до смерти будет сильно болеть. «А ты, Вася, терпи боль, это будет тебе вместо монашества». И это предсказание Батюшки сбылось. Как-то в магазине Василий Петрович поднял на плечо четыре штуки тяжелого драпа, спина не выдержала этой непосильной тяжести, несколько позвонков сломалось, образовался горб, кисти рук свело, и долго нес свой крест этот верный послушник своего дорогого отца, вместо монашества.

В тот же вечер на именинах о. Никифора Батюшка говорил, что будет у нас в России такая страшная кровопролитная война, какой свет еще не видал. А после войны наступит мир, и люди будут думать, что рай на земле... Однако недолго это будет продолжаться, а там и антихрист придет...

Собеседники стали охать, выражая страх от того, что придется им, быть может, увидеть антихриста...

Но Батюшка успокаивал, говоря, что они его и не увидят. Он говорил, что самое главное, надо крепче держать Святую веру и не стыдиться ее исповедовать.

Крестное знамение, сотворенное в те дни с верою, будет спасать человека от погибели.

«А во время войны, – говорил Батюшка, – не надо вам никуда бежать из своего дома, ибо от гнева Божия, если ты его заслужил, никуда не уйдешь, так же, если ты будешь достоин милости Божией – Господь тебя везде покроет Своей милостью».

До смерти своей Батюшка был так чист душою, как младенец, а о таких Господь сказал, что «таковых есть Царство Небесное».

Однако в Батюшке эта его особенность – быть до смерти подобным ребенку, – граничила со строгостью и безстрашием, когда по долгу своей пастырской совести ему приходилось обличать сильных мира сего, или грешников...

Одна семья очень почитала о. Герасима. Но случилась там беда: глава семьи, отец, Алексей Иванович тяжело заболел. А дело в том, что он стал много пить вина и ни уговоры, ни просьбы и мольбы не могли спасти его от этой злой страсти. Господь послал ему тяжелую болезнь: он заболел сильнейшей экземой и покрылся зловонными струпьями, точно проказой, по всему телу.

Вот и приехали домашние этого несчастного к о. Герасиму, прося Батюшку приехать к ним помолиться об умирающем отце, который сильно страдал и прикован был к постели.

Батюшка сначала решительно отказался ехать. – «Не поеду я к пьянице», – говорил Старец. Но родные стали его умолять и, наконец, подвиглось его доброе сердце. Велел Василию Петровичу собрать все необходимое для служения, и они вместе поехали.

Вся семья была в сборе и ждала Батюшку, как спасителя и исцелителя.

Когда о. Герасим вошел в комнату, то громко произнес: «Ну, где тут у вас пьяница? Покажите мне его».

Батюшку подвели к постели больного.

«Ну, что? – сказал Старец. – Как начал грешить, да вином напиваться, так и Бога забыл, а вот теперь заболел, и Бог стал нужен... Умел грешить, умей и каяться, забывал Бога, учись теперь Ему молиться».

Батюшка говорил сурово, строго, но за этой строгостью чувствовалась его любовь и желание только добра и спасения.

Для о. Герасима был приготовлен стол с водой для освящения. Он облачился и отслужил молебен, после которого Батюшку пригласили к чайному столу. Но Батюшка сначала подошел к больному и, пожелав ему скорого выздоровления и окропив его святой водой, выразил желание, чтобы и он вместе с Батюшкой шел пить чай. Родные даже испугались и запротестовали: «Что вы, Батюшка, да разве он может подняться, сколько времени он и двинуться-то не может».

Но Батюшка настаивал на своем и велел снять с больного одеяло. Пришлось повиноваться, и одеяло было снято. «Ну, теперь давай мне руку, и вставай», – сказал о. Герасим.

Больной подал Батюшке руку и, к изумлению всех окружающих, наш дорогой Старец, сам такой уже слабенький, почти восьмидесятилетний, помог подняться больному, полуживому человеку, довел его до стола и усадил рядом с собой. «Иди, иди, – говорил Батюшка. – Садись за стол, вместе чай будем пить».

О. Герасим велел налить ему стакан чаю, а после того, как чай был налит – рюмку водки. Родные опять испугались. Но Батюшка успокоил. «Ничего, – сказал он, – пусть и водки выпьет, – он ее больше пить не будет...» И что же?

По молитвам Батюшки, действительно больной перестал пить и в скором времени совершенно поправился. После этого он ничего не пил.

Однажды он запросился к о. Герасиму – вместе с ним помолиться ночью. Батюшка позволил.

Но среди ночи, во время молитвы, он убежал из комнаты Батюшки...

А дело в том, что в комнате, где спал Старец и где совершал он свое молитвенное правило, в давние времена, по преданию, при Царе Иване Васильевиче Грозном, пытали и вешали людей... Там являлись привидения, и никто не решался до Батюшки там спать. Василий Петрович рассказывал, что не раз во время молитвенного правила он вместе со Старцем слышал – то дикий хохот, то крики, то хлопанье в ладоши, а то вдруг аналой начинал сам собой двигаться к двери.

Но Старец был неустрашим, и тому же учил он и Василия Петровича. Скажет ему, бывало: «Ты, Вася, стой смирно, молись, смотри только на иконы, а по сторонам не гляди – и ничего не бойся...»

И вот, когда стали совершать молитвенное правило вместе с гостем, причем Батюшка вместе с Василием Петровичем стояли рядом впереди, а гость немного сзади, внезапно раздался страшный грохот. Казалось, потолок рушится...

Кто-то невидимый высыпал на гостя ведра два строительного мусора. Он с криком ужаса выбежал из комнаты в кухню, весь обсыпанный чем-то белым. Попало немного и Василию Петровичу, и ему пришлось идти на кухню, чтобы привести себя в порядок.

Потолок был цел. «Откуда это, Батюшка?» – спросили у Старца пострадавшие. – «А все оттуда же, – ответил Батюшка. – Ишь, какой он сильный, диавол-то», – добавил Старец.

Задолго до своей кончины Батюшка так говорил Василию Петровичу: «Ты меня, Вася, как я умру, похорони сначала на Покровском кладбище. Там я полежу недолго, а тогда ты меня перенеси на Даниловское».

Василий Петрович удивился: «Что Вы, это, Батюшка, говорите такое, что я два раза буду Вас хоронить?» А Батюшка свое ладит, точно не слышит Василия Петровича: «А как будешь ты меня хоронить, оба раза гроза и дождик будет».

И все-то это сбылось в свое время.

Старец не позволял говорить о хлебе, что его надо резать. «В св. Евангелии сказано о Господе, что Он благословил и преломил хлеб. И ты тако-то делай. Начинай с головы, т. е. сначала помолись, потом и рушь хлеб». Так учил Батюшка.

Однажды с ним случилось большое несчастье. Он стоял в алтаре и молился и, когда сделал поклон, Батюшка не рассчитал своего движения и с силой ударился головой об угол Престола. Батюшка так сильно рассек свой лоб над бровью, что большой кусок оторвался от его тела и повис над глазом.

Сейчас же побежали за Василием Петровичем и сообщили ему о Батюшкином тяжелом ушибе. Василий Петрович схватил полотенце и тотчас же был около своего дорогого Старца. Рана оказалась ужасной. Батюшка был весь в крови, он истекал кровью. Несмотря на сильнейшую боль и огромную потерю крови, Батюшка ни одним словом не пороптал и не пожаловался, даже тогда, когда был позван врач и стал зашивать его ужасную рану. У бедного Батюшки видна была даже кость – так он сильно расшибся. А он молчал, точно это не у него было. Такое долготерпение было у нашего Старца, – поистине, точно у древних христиан-мучеников.

В Чудовом монастыре был один монах Макарий (в миру Павел). Он терпел от наместника большое гонение почему-то. Однажды тот на него так рассердился, что сказал ему, чтобы завтра же утром и ноги его не было в монастыре.

Весь в слезах прибежал о. Макарий к Старцу, говорит ему о своем горе, просит помолиться... А Батюшка взял его за руку, подвел к окну, откуда ворота монастыря были видны, да и говорит: «Смотри, кто стоит там в воротах. Видишь?» Вместе с о. Макарием и Старцем подошел окну и Василий Петрович. И все они увидели, что стоит в воротах обители сам ее начальник, Великий Святитель Божий Алексий, в полном архиерейском облачении, с посохом в руке, да такой светлый... «Вот, кто начальник наш, – сказал о. Герасим, – ...иди с миром, никто без его позволения тебя отсюда не выгонит».

И, слава Богу, гроза миновала, и о. Макарий остался жить по-прежнему в монастыре.

О. Герасим хорошо знал, любил и высоко чтил одну монахиню Страстного монастыря – м. Магдалину. Она была сестрой известного Владыки – Преосвященного Тихона Уральского.

Ее обязанностью в храме одно время было стоять у Св. Креста и помазывать маслом прикладывающихся к нему богомольцев. Батюшка не раз называл ее «игумения». И когда она протестовала, он говорил ей настойчиво: «А вот подожди, будешь ты игуменией».

Вскоре после этого предсказания получается от ее брата преосвященного Тихона уведомление, что он вскоре приедет и посвятит ее в сан игумении. И сбылись слова Батюшки.

Еще о. Герасим не раз говорил, что хотел бы, чтобы его похоронили рядом с м. Магдалиной. И это предсказание сбылось в свое время.

Мать Магдалина скончалась за 5 лет до кончины о. Герасима и была похоронена в Скорбященском монастыре. Наш же Старец, по его желанию, был погребен в Покровском монастыре. Через 17 лет после его кончины кладбище это закрылось и родным дано было право переносить своих близких на другое кладбище. Василий Петрович стал хлопотать, чтобы перенести Старца на Даниловское кладбище.

Однако прежде надо рассказать о кончине Батюшки о. Герасима.

Его предсмертная болезнь была – круппозное воспаление легких. Батюшка болел в июне 1911 года. Старец предчувствовал свою близкую кончину и пожелал, чтобы его перевезли в Мариинскую больницу, где были лучшие врачи. Кроме того, Батюшка говорил: «Не хочу, чтобы мое тело лежало в келлии в то время как будут тащить мои тряпки».

И за два дня до кончины, 19 июля, Василий Петрович достал экипаж, и Батюшку перевезли в больницу. Когда его вносили в двери больницы, то несли не ногами вперед, а головой. Тут же Батюшка сказал: «Ну, я, значит, скоро отсюда выйду». Так и вышло.

21 июля Батюшка стал очень плох, язык ему уже перестал повиноваться. Вызвали по телефону Василия Петровича. Батюшка силился ему что-то сказать, но не мог, речь его была уже несвязна, понять Старца уже было нельзя... Перед самой кончиной он крепко обнял Василия Петровича, своего верного слугу и послушника, прижал его к своей груди и так скончался. Только после его кончины могли освободить Василия Петровича из объятий Старца.

Когда хоронили Батюшку, по его предсказанию, была гроза и дождь.

Сбылось и другое предсказание Старца.

В 1928 году Покровское кладбище было закрыто, и Василий Петрович перенес дорогого Старца на Даниловское. И опять была гроза и дождь...

Монахи Покровского монастыря во главе с о. архимандритом П. очень почитали покойного о. Герасима и печалились, когда узнали, что Василий Петрович будет его переносить на другое кладбище. Батюшка был похоронен на Покровском около могилы своего дяди о. Вениамина (Фортунатова). «Зачем вы берете от нас эту жемчужину?» – говорили монахи Василию Петровичу.

Когда, после долгих хлопот, Василию Петровичу удалось, наконец, получить разрешение на перенесение тела Батюшки, то приступили к открытию могилы. Было 3 часа утра. Освидетельствование тела покойного было назначено в час дня. Так как это был праздник Преполовения, то служба была торжественная, соборная, и был крестный ход с водосвятием. Народу пришло множество. Видя, что стоит толпа вокруг могилы Старца, многие присоединились к ней и выходило нечто подобное демонстрации.

Когда копающие (каждому хотелось принять участие в этом деле – многие готовы были голыми руками откапывать дорогого Батюшку) дошли до гроба, – это была дубовая колода, то гроб оказался совершенно целым, не испортившимся.

Когда же открыли гроб, то обрели и само тело Старца неистлевшим, и все одежды его были тоже целые, совершенно крепкие.

Это воистину было обретение мощей. Народ не расходился, ожидая санитарного врача. У всех было молитвенное настроение. Врач приехал не в час, а в три часа дня. В штыки его приняли женщины, почитательницы Батюшки. У него в руках был большой баллон с карболовой жидкостью. Врач стоял в ногах у Батюшки и, держа баллон, готовился обрызгать тело покойного. Но это ему не дали сделать. Баллон был вышиблен из его рук и вся жидкость из него попала вместо Старца на Василия Петровича.

Наконец, Батюшку переложили в ящик и повезли на Даниловское кладбище. При выходе с кладбища была отслужена иеромонахами панихида и затем, в продолжение всего пути, служились литии и все время пели Пасху.

Когда, наконец, прибыли на Даниловское кладбище, то переложили о. Герасима обратно, в его прежний гроб. Было уже 8 часов вечера, когда батюшку закопали на новом месте. Над его могилой поставили прежний его памятник из черного мрамора с надписью с одной стороны «Игумен Чудова монастыря, отец Герасим. Скончался 21-го июля 1911 года. Жития его было 82 года». А с другой: «Мир праху твоему, дорогой наш молитвенник».

Рядом с могилой о. Герасима погребена, перенесенная со Скорбящейского кладбища, игумения м. Магдалина. Батюшкино желание сбылось: он лежит теперь рядом с ней.

М. Магдалина, умершая на 5 лет раньше Батюшки, тоже при перенесении на Даниловское кладбище оказалась совершенно нетленною.

Почитатели Старца, проведшие весь этот день около гроба, конечно, устали и проголодались, и Василий Петрович всех их позвал к себе покушать. Кое-что было им припасено, а кое-что купили дорогой и помянули Батюшку тогда человек 40–50.

Это было 21 апреля 1928 года.

Когда о. Герасим жил в Чудовом монастыре, у него были не только его любящие и почитающие, но были и недоброжелатели. Так, один монах не мог смотреть на Батюшку без злобы и всегда плевал в след его.

Василий Петрович рассказал мне о том, какой был у них в приходе преп. Марона замечательный по своей духовной высоте настоятель – о. протоиерей Сергий Лаврентьев. И о. Герасим его любил.

К о. Сергию отовсюду съезжались больные, одержимые, припадочные, и он над ними читал молитвы, и их исцелял. На него кто-то недобрый наклеветал епископу Трифону, и о. Сергия перевели в приход Никола-Студенцы. Перед тем его увидел о. Герасим и сказал ему, что для него готовится большой венец.

О. Сергий принял это несерьезно, пошутив, что он многих людей перевенчал. А Батюшка на это и говорит: «Ты думаешь, что в Царство Небесное в карете или на подъемной машине въезжают? Нет, по дороге-то туда тебе и хворосту и палок наложат, а ты и терпи».

Недолго прослужил о. Сергий на новом месте: вскоре он простудился, занемог и скончался.

А Алексею Ивановичу, которого Батюшка исцелил от тяжелой экземы и пьянства, он предсказал, что его сошлют и в ссылке он умрет. «Это тебе в наказание за то, что ты много пил», – говорил Старец.

Жена же его очень боялась – где и как она окончит свою жизнь, почему-то ей приходили даже помыслы о самоубийстве, но Батюшка ее успокаивал, велел ей молиться св. великомученице Варваре и обещал ей мирную христианскую кончину, что и сбылось в свое время так же, как сбылись слова Батюшки Алексею Ивановичу о том, что он умрет в ссылке. А в то время удивительным казалось, что можно в ссылку попасть.

Василий Петрович рассказывал мне, что иногда он начнет просить о. Герасима попить чай не с вареньем, а с сахаром. А Батюшка и скажет: «Глупый, пей пока можно, слаще. – Придет такое время, что и захочешь, да ничего сладкого не будет». За сколько лет говорил это дорогой Батюшка, и сколько раз вспоминал это предсказание Василий Петрович, когда хотелось сладенького, а его и не было.

Спросил меня Василий Петрович: «Что я имею на память об о. Герасиме». Я сказала, что у меня есть Старцево благословение – икона Моск. Святителей, да еще портрет Батюшки. А Василий Петрович и говорит: «А вот одной рабе Божией Батюшка подарил крынку. Она удивилась, зачем ей это Батюшка крынку подарил, а Старец и говорит: «А вот купишь себе корову, тебе и пригодится крынка для молока». И вышло так, что эта женщина вскоре купила корову, ну, крынка-то и пригодилась».

У Василия Петровича хранится замечательная редкостная книга, очень больших размеров. Книга эта называется «Толковое Евангелие». Это Евангелие с параллельными местами и с толкованием, составленным архимандритом М²³⁴. И посвященная Митрополиту Филарету.

Книгу эту Владыка подарил своему верному слуге о. Герасиму. Перед кончиной своей Старец завещал Василию Петровичу, чтобы он ничего не брал из его келлии – ни деньги, ни вещи. «А то, – говорил Батюшка, – тебя заклюют, всякую клевету на тебя возведут, – ничего не бери».

Так и сделал послушник Василий Петрович. Перед отъездом своим в Мариинскую больницу Батюшка позвал в келлию о. казначея и передал ему все свои деньги. Он хорошо знал, что домой не вернется, и ничего ему уже не нужно.

Ни к чему земному не был привязан Старец.