Псалом 12
Двенадцатый псалом заключает в себе пламенную и вместе слёзную молитву пророка к Богу о самом себе и об избавлении его от врага жестокого и сильного, неумолимо его преследующего, приносимую, приметно, в минуты самого бедствия и злострадания до того тяжкого и болезненного, что самая надежда в нём, по временам, оскудевала. Но кто этот враг его и на какую эпоху в жизни пророка псалом сей указывает, о сем толкователи разногласят между собою: одни в этом враге видят царя Саула, не только долго и с непримиримою злобою и ожесточением гнавшего Давида, но и неоднократно покушавшегося на самую жизнь его, другие – собственного сына его, Авессалома, низвергнувшего его с престола и в самом бегстве его в покое не оставившего, но с многочисленным войском преследовавшего, а иные ещё иного и даже третьего; но блаженный Феодорит в самом содержании и тоне псалма открывает и указывает нам такой верный признак, по которому в сем страшном враге и в сем ужасном бедствии, от которых пророк с таким плачем и стенанием умоляет Бога избавить его, можно почти безошибочно узнать жестокого и неблагодарного сына его Авессалома и воздвигнутое им на отца своего гонение и преследование. И вот этот признак: гонение Саулово, говорит блаженный Феодорит, было прежде греха Давидова, и потому Давид говорил тогда с великим дерзновением, указывая на свою невинность или правду, а восстание Авессаломово было уже после греха, и потому слова Давидовы растворены здесь плачем и воздыханием. Пророк обращается здесь только к милости Божией, а о своей правде умалчивает.
В самом деле, стоит только прочитать псалом сей с надлежащим вниманием, и тогда невольно убедимся, что состояние духа Давидова, когда он изрекал псалом сей, было не то, какое было во время гонения Саулова, но оно вполне соответствует положению его во время восстания Авессаломова. Припомните, что тогда он и Семея, одного из племени Саулова, в лице его самыми поносными словами злословившего и даже камением на него метавшего, не смел наказать по достоинству, признавая в нём орудие Божие для своего собственного наказания, и когда сопровождавшие его сыны Саруины вызывались наложить на сего хульника молчаниe отнятием главы его, тогда Давид остановил их следующими достопримечательными словами: что мне и вам, сынове Саруины? Оставите его, и тако да проклинает, яко Господь рече ему проклинати Давида: и кто речет: почто сотворил eси тако? Се сын мой изшедый из чрева моего ищет души моея, а кольми паче сын Иеминиев: оставите его проклинати мя, яко рече ему Господь. Негли призрит Господь на смирение мое, и возвратит ми благая вместо клятвы его во днешний день (2Цар.16:10–12). Так и здесь страждущий Давид желает и слезно просит Бога избавить его от постигшего бедствия, но сознавая прежнюю вину свою, не обвиняет он врага своего, не негодует и не досадует на него, а только смиренно молит Бога над ним самим сжалиться и его помиловать; не правосудия ищет он, ибо хорошо знает, что оно прежде всего его бы обвинило, но милосердия.
Доколе, Господи, взывает он, забудеши мя до конца (Пс.12:2)?
Замедление помощи Божией называет Давид забвением, и опасаясь, чтобы разгневанный прегрешениями его Бог не продолжил оного и на дальнейшее время, и даже навсегда не лишил его своей защиты и покрова, умоляет Его положить сему забвению конец, и вспомнив его, поспешит к нему на помощь.
Доколе отвращаеши лице Твое от Мене? Здесь образ речи заимствован от человека разгневанного, который сказавшего или сделавшего ему неприятное не хочет и видеть, и потому тотчас же, отвративши от него лицо своё, обращается к нему спиною. Прогневляем же мы Бога грехами и беззакониями своими и нераскаянностию в них: тогда-то Он и отвращает лице Своё от нас. Так Он Сам чрез пророка Исаию говорит к народу Израильскому: услышите, князи Содомстии и людие Гоморрстии! бысте ми в сытость, ктому не стерплю грехов ваших. Егда прострете руки ваша ко Мне, отвращу очи Мои от вась, и аще умножите моление, не услышу вас: руки бо ваша исполнены крове (Ис.1:15). Ту же самую мысль высказывает и пророк Михей, когда говорит о своих нечестивых современниках: тако возопиют ко Господу, и не послушает их, отвратит лице Свое от них в то время, понеже слукавноваша в начинаниих своих на ня (Мих.3:4). Следствием сего обыкновенно бывают или различные скорби и беды, посылаемые от Бога для вразумления согрешающих, или конечное оставление нераскаянных. В подобном состоянии чувствуя себя Давид и при одной мысли быть навсегда оставленным от Бога ужасаясь, заботливо старается, сколько возможно скорее, выйти из сего невыносимого для него положения, и для того умиленно из глубины души вопиет ко Господу: доколе отвращавши лице Свое от Мене, прекрати гнев Твой, удержи десницу ярости Твоей и обратись ко мне милостию Твоею.
Доколе положу советы в души моей и болезни в сердце моем день и нощь (Пс.12:3)?
Ты видишь, Господи, как страждет душа моя, и как болезнует сердце мое: ни днём, ни ночью не имею я покоя; мрачные мысли и зловещие опасения, быстро сменяясь во мне, непрестанно тревожат и преследуют меня; то слышу горькие упрёки моей совести, то вижу нападения и угрозы врага, то решаюсь положиться на Твое милосердия, то снова начинаю сомневаться, сподоблюсь ли его, то прошедшее тяготить меня, то ужасает будущее, то надежда ободряет меня, то уныние и отчаяние овладевают мною. Доколе же это будет? Доколе борьба эта тяжкая и утомительная во мне продолжится? Почто не повелишь Ты сей буре умолкнуть? Таковы были советы души Давидовой, о прекращении которых он просил Бога, желая чрез то восстановить своё благодатное общение с Ним. Ибо совет душевный, по словам св. Афанасия Великого, есть совесть, обличающая человека о грехах его, о коих кающийся, болезнуя сердцем, сетует во дни, будет ли ему пощадение до вечера, и воздыхает в нощи, недоумевая и не ведая, восстанет ли он от одра и узрит ли паки свет (Толк. на XII псалом).
Доколе вознесется враль мой на мя (Пс.12:3)?
Вознесение или торжество врага своего Давид видел в том, что в один день весь почти Израиль, забыв все благодеяния его к себе и свою собственную клятву в верности ему, отложился от него и пристал к Авессалому, против него возмутившемуся: одно только колено Иудино, и то не всё; осталось верным ему, а едва малая его часть, состоявшая вначале только из нескольких человек, решившихся разделять с ним горькую участь изгнания. Но что всего для него было прискорбнее и опаснее, то это то, что и Ахитофел, один из немногих избранных мужей, почтенных от него особою доверенностию, наиболее других отличавшийся пред ним верностию взгляда, быстротою соображения, мудростию совета и отважностию предприятий,был также стороне Авессалома. Давид хорошо знал этого человека, высоко ценил высокий ум его, но и боялся его великого коварства; знал, что совет его в думе Авессаломовой не может не быть для него пагубным, и потому для ниспровержения оного хотя и употребил добродетельного Xуcию, но тем не менее ещё сомневался в успехе сей меры, и затем ожидал наверное и страшился гибельных для себя и для своего царства последствий. Их-то он и хотел предотвратить, или остановить молитвою к Богу, как средством наиболее верным и надёжным. Вот чувства и мысли души Давидовой, переполненной настоящим бедствием, но ещё большим угрожаемой в будущем, и однако ж не ослабевшей и не изнемогшей в уповании на помощь Вышнего, из которых исторгся сей вопль молитвенный: доколе, Господи, вознесется враг мой на мя? И вопль этот был столько силен и действителен, что в одно и то же время, по закону отражения от неба к земле, и дал силу речи Хусииной, предпочтительно пред советом Ахитофеловым, принятой и уваженной, и остановил врага Давидова на пути его вознесения, и не только остановил, но и низвергнув с высоты, сокрушил его и развеял в прах. Известно, какая злая судьба постигла неразумного и неблагодарного Авессалома и соучастника и руководителя его Ахитофела!
Призри, услыши мя, Господи Боже мой, взывает Давид далее, просвети очи мои, да не когда усну в смерть (Пс.12:4).
Здесь Давид просит у Бога двух вещей: во-первых милостиво призреть на него, а во-вторых просветить очи его. То и другое он почитает для себя нужным, потому что без того боится подвергнуться сну смертному. Но чтобы яснее увидеть мысль Давидову и вернее понять связь её с прежними словами его, то надобно прежде знать, когда и как призревает на нас Бог, и также когда и как просвещает наши очи? Призревает Бог милостивно на грешников, кающихся с сокрушением сердечным и с искренним намерением впредь не делать того, что делали дотоле, но неуклонно следовать закону Божию и всеми силами противиться соблазнам и искушениям миpa сего, когда Он, по неизреченной Своей благости, оставляет грехи и прощает беззакония их. Таких людей в другом месте ублажает Давид: блажени, говорит он, ихже оставишася беззакония, и ихже прикрышася греси. Блажен муж, ему же не вменит Господь греха (Пс.31:1–2). К их-то лику избранному он и себя хотел бы причислить, и об этом именно здесь и просит Бога: призри, услыши мя, Господи Боже мой! Он уверен был, что только при этом условии его дело может быть успешно, в противном же случае все планы наилучшим образом соображённые рушатся, все меры и усилия, самые по-видимому напряжённые и верные сокрушатся или расстроятся; грешник прогневляющий Бога, в то же время вооружает против себя всю природу, как творение Божие, и потому доколе не получит от Него себе прощения, слабее трости, ветром колеблемой: против него вместе с Богом восстанет целый мiр: споборет же с ним мiр на безумныя, говорит Премудрый (Прем.5:20). Тогда и слабый отрок поражает великана. Давид знал это по собственному опыту, и от того тем сильнее ужасается греха своего, и тем пламеннее молится о прощении оного.
Вместе с сим Давид просит Бога просветить очи его, разумеется, душевные, а не телесные; ибо телесные очи его неизменно светили ему до самой старости и престарения, свет же очию души его не раз изменял ему и убегал от него, на что он сам некогда жаловался, вопия болезненно: несть мира в костех моих, от лица грех моих. Сердце мое смятеся, остави мя сила моя и свет очию моею, и той несть со мною (Пс.37:4:11). О возвращении сего именно света и взывает здесь Давид: просвети очи мои, Боже мой, да не когда усну в смерть. Грех облегает душу тёмным облаком и преграждает для неё свет небесной истины, так что после сего человек видя не видит и сердцем своим не разумеет; во тьме ходит и не весть, камо идет. Вследствие сего находит на него какая-то душевная дремота, которая до того одолевает его, что, если он вскоре не воспрянет молитвенно и не восстанет покаянно, не замедлит погрузить его в сон тяжкий и непробудный – в сон смертный. Давид видим эту опасность, знает и то, откуда она происходим – от тьмы греховной и слепоты душевной, и спешит предупредить её заграждением самого источника. Но не находя в себе самом довольно к тому сил, прибегаем за помощию к Богу, прося Его разогнать это облако и воссиять в сердце его свет Своей истины, да та его наставит на путь правый и безопасный среди всякого бедствия, и введёт в гору Святую, недоступную для козней диавольских. Просвещает Бог очи наши сердечные, говорит св. Афанасий Великий, к познанию истины, да от сна греха смертного возбудимся во свет покаяния и жизни вечной.
Да не когда речет враг мой: укрепихся на него. Стужающии ми возрадуются, аще подвижуся (Пс.12:5–6).
В числе побуждений к защите и помилованию себя Пророк выставляет и то, что если он не получит сей милости от Бога, то злобный враг его с своими сообщниками будет хвалиться торжеством своим и насмехаться над его несчастием и надеждою обманутою. Т. е. как бы так говорил здесь Пророк: не оставь меня бедствовать далее, не посрами надежды моей на Тебя, не попусти врагу восторжествовать надо мною и хвалиться поражением моим, как победою над Твоим всемогуществом, да не когда в ослеплении ума своего возмнит, и в надмении сердца своего речет: силен есмь, и кто против меня? Кто есть, его же послушаю аз? Останови убо злобу его, удержи язык богохульный, укроти и смири дерзновение, явив силу и славу Свою. Не сделай меня посмешищем для людей не приязненных мне: это было бы для меня горестнее всякой горести.
Аз же на милость Твою уповах (Пс.12:7(6)).
Враги мои, говорит Давид, надеются на свою силу и многочисленность, на своё искусство и коварство, а я на Твою единственно милость, Господи, полагаюсь; в ней одной ищу себе помощи и защиты: аз же на милость твою уповах. Слова эти весьма замечательны не только в том отношении, что выказывают в Давиде его великое смирение и столь же крепкое упование на Бога, но и в том, что выражают особенное и исключительное состояние души его, и чрез то дают нам возможность угадать эпоху в жизни его, на которую он в них указывает, и в которую, как мы заметили уже прежде, вероятно и составлен был псалом сей. Здесь он, вопреки своему обыкновению, не ссылается на правду свою, хотя имел, по-видимому, полное на то право; ибо ни пред Авессаломом, ни пред Ахитофелом он ни в чём не погрешил, а пред Израилем, теперь против него возмутившимся, ещё менее, ибо избавив его от врагов, расширив его пределы и оградив его спокойствием и безопасностию отвне, благоустройством и порядком внутри, он соделал его народом богатым, сильным и знаменитым, но вместо того выставляет только свое упование на милость Божию. Так глубоко проникнут был благочестивый царь Израилев, по своём сугубом падении, сознанием своей виновности пред Богом и чувством искреннего раскаяния, что после того прискорбное воспоминание об нём ни на одну минуту не оставляло его, но при каждом особенном случае, чрезвычайном обстоятельстве или замечательном событии в его семейной жизни, или в правительственных делах царства, возбуждаясь в нём болезненно, сокрушало его душу и умиляло сердце, так что он имел полное право сказать о себе, так как и действительно в одной покаянной молитве сказал: беззаконие мое аз знаю, и грех мой предо мною есть выну (Пс.50:5). Знаем, конечно, и мы грехи свои и по временам воспоминаем об них, но как часто это познание и это воспоминание скользят только по поверхности души нашей, или слегка только задевают её, но не проникают во глубину её и не доходят до самого сердца, не трогают и не потрясают нас ужасом гнева Божия и будущей судьбы нашей за гробом, не производят в нас омерзения ко греху и отвращения к беззаконию, а если и производят, то на кратное время – до первого случая, и от того-то так редко между нами истинное покаяние и необходимо следующее за тем исправление жизни? Не случается ли с нами также и того, что cиe познание и cиe воспоминание, наведши нашу мысль и воображение на прежний путь греха, и чрез то оживив, вместо того, чтобы совершенно погасить страсть, несколько уже охладевшую и начинавшую потухать, тем же самым путём снова и стремглав низвергают нас в бездну беззакония, ещё горшего? Так, возлюбленные братия! Познание от познания и воспоминание от воспоминания не редко весьма много одно от другого разнятся: одно из них носит всебе жизнь, другое смерть; одно заключает в себе врачевство против недуга душевного сильное и действительное, а другое яд смертоносный и последние силы у больного отнимающий и окончательно его поражающий. Познание и воспоминание Давидово о грехе содеянном было для него спасительно, познание же и воспоминание Иудино о своём грехе, конечно великом и тяжком, но не превосходящем милосердия Божия, было для него погибельно. От чего же так? От того, что первое, быв вполне чистосердечно и искренне, соединялось с глубокою скорбию о прогневании Бога и одушевлялось твёрдым упованием на милость Божию, а последнее, хотя само в себе было столь же, по-видимому, искренно; ибо Иуда, как известно, не только вспомнил и сознал свой грех, но и открыто объявил об нём пред целым собранием врагов Иисусовых, сказав им: согреших, предав кровь неповинную, и столь же, по-видимому, сильно и действенно; ибо и самые сребренники, его соблазнившие, он с негодованием повергнул пред теми, от кого он получил оные: но сопровождалось не скорбию, не слезами и сетованием о своём согрешении, с упованием на милость Божию, как у Давида, а только сильною досадою на себя и своих соблазнителей, и затем столь же сильным отчаянием. Давид хорошо понимал эту разность, верно постигал тайную связь между своим прошедшим греховным и между настоящим бедственным положением, и потому тем решительнее и, так сказать, настойчивее сокрушался в духе и обращался к Богу наказующему и вместе милующему кающихся грешников, указывая при сем на своё упование на милость Его, как на побуждение к сей милости, и как на верный залог ожидаемого помилования: аз же, взывал он, на милость Твою уповах.
После сего не удивительно, что он вслед за сим, как бы получивши уже эту милость, говорит: возвеселится сердце мое о спасении Твоем, а не только смело и заранее обещает своему сердцу эту радость вожделенную, но уже и предначинает за то песнь благодарственно-хвалебную, ибо прибавляет далее: воспою Господеви, благодеявшему мне, и пою имени Господа Вышняго (Пс.12:6). Давид в своём сердце сокрушённом и смиренном прочитал наперёд определение Божие о своём спасении, и записав это в память и назидание будущим родам, в одном из псалмов своих вообще сказал: близ Господь сокрушенным сердцем, и смиренныя духом спасет (Пс.33:19). Посему рановременная, по-видимому, радость его о спасении Божием, прежде нежели оно пришло к нему, и песнопение Богу благодетелю, прежде нежели воспеваемое благодеяние явилось к нему, заслуживают не удивления, а подражания нашего.
И так, постигнут ли и нас какие-либо скорби и печали, несчастия и злоключения, обратимся прежде всего ко Господу Богу, скорому и всегда готовому Помощнику для всех искренно к Нему обращающихся: взыщем лица Его усердною молитвою во устах, благим предложением и крепким упованием в сердце, смирением и сокрушением в духе, целомудрием в уме и воздержанием в теле, и лица наши не постыдятся, яко взыскающии Господа, по слову пророка, не лишатся всякаго блага.
Захотим ли после сего узнать о последствиях такой молитвы, пожелаем ли услышать, что речет Господь об нас и судьбе нашей, для сего обратим пытливый взор наш во глубину души нашей, и если мы усмотрим в ней то же, что усмотрел в своей душе молящийся Давид, то услышим и мы, подобно ему, ответ ясный и верный, яко речет Господь мир на нас и на дела наши: тогда и наше сердце ещё заранее возрадуется о спасении Божием, и песнь хвалы и благодарности излиётся из уст наших.