Слово в восьмую неделю по Пятьдесятнице
Ядоша вси, и насытишася; и взяша избытки укрух, дванадесять кошя исполнь (Матф. 14:20).
Чтенное ныне евангелие повествует нам о чудесном насыщении пятью хлебами и двумя рыбами чрез Господа нашего Иисуса Христа пяти тысяч мужей, кроме жен и детей, которых, без сомнения, было гораздо более, нежели мужей, по тому общему замечанию, что женщины во все времена были благочестивее мущин, и потому, вероятно, охотнее следовали в пустыню за небесным Учителем. О детях же мы уже не говорим: их должно быть также не мало. Итак, всех ядущих и до преизбытка насытившихся было при сем более десяти тысяч. И, что особенно замечательно: после сей пустынной трапезы, оказались остатки, которых набралось не менее двенадцати корзин или кошниц.
Подлинно чудное событие! Как не воскликнуть при сем вместе с Церковию: велий еси, Господи, и чудна дела Твоя, и ни единоже слово будет довольно к пению чудес Твоих? Но, оставив чудесное, как для нас недоступное и неподражаемое, обратимся к тому, что в сем событии и евангельском об нем повествовании может быть для нас и доступно и удобоподражаемо. Что же это такое? Весьма многое и достойное всего нашего внимания.
И во-первых, это есть удивительная ревность народа к слушанию слова Божия. Мы привыкли порицать и гнушаться евреев, особенно современных Господу Иисусу, и конечно они это, по многим причинам, вполне заслужили. Но посмотрите, сколько еще в этом богоотступном народе того времени было доброго и возвышенного в сравнении с другими народами и даже с нами самими, христоименитые слушатели! В Галилее, стране по мнению самих иудеев, – и тогда между соседними народами небольшим уважением пользовавшихся, – ничтожной и бесславной, является в лице Сына тектонова, в бедном и уничиженном виде, смиренный Проповедник небесной истины, и к Нему со всех концев Иудеи, Самарии, Тира и Сидона, оставив домы и нужды житейския, спешат, для слушания глаголов Его, сотни и тысячи народа, всякого пола и возраста, всякого звания и состояния, и не только в города и села, но и в места от человеческих жилищ отдаленные, пустынные и безводные, не заботясь ни о пище, ни о покрове от дневного зноя и от нощного хлада, – не похвальное ли это дело? Не есть ли это верный признак душ благородных и возвышенных, жаждущих познания истины и на всех путях ее ищущих? И вообразите притом, как много было таких душ в одном небольшом царстве, в каком либо ничтожном городке, а часто и в деревне.
Но теперь обратите взоры ваши в другую противную сторону – в мир так называемый просвещенный и образованный. Войдите, например, в Афины того времени, в город в целом свете знаменитый науками и искусствами, философами и ораторами. Что же вы там видите? Людей важных и степенных, занимающихся делами маловажными или постыдными, расхаживающих по площадям и портикам и всюду жадно собирающих ежедневные новости, или охотно от утра до вечера слушающих звучные, но пустые и безплодные словопрения своих софистов и грамматиков. Афинеи же вси, повествует евангелист Лука в книге Апостольских Деяний, и приходящии страннии ни во чтоже ино упражняхуся, разве глаголати что, или слышати новое (Деян. 17:21). А когда явился сюда с евангельскою проповедию апостол Павел: то и в самом избранном кругу людей именитых и высокообразованных, славившихся своим умом и красноречием, знанием дел государственных и образом жизни неукоризненной, – из каких обыкновенно составлялось верховное судилище, Ареопагом именуемое, – едва нашлось несколько человек способных к уразумению вещаний истины, каков был Дионисий Ареопагит; все же прочие, не понимая глаголемого, или насмехались над проповедующим, или слушали и желали еще слышать его, из одного пустого любопытства (Деян. 17:32).
Какая, подумаешь, чрезвычайная скудость в людях разумных и благовоспитанных в самом средоточии ума и просвещения! Как смешны и вместе жалки, как низки и ничтожны мне представляются эти напыщенные своею образованностию афиняне в сравнении с грубыми и невежественными, но благомыслящими и рассудительными галилеянами! Как глубоко зарыто и тяжело подавлено сознание добра и чувства истины в первых, и как напротив широко раскрыто и свободно действует то и другое в последних! О! по истине, глаголющеся быти мудри, обеюродеша, и осуетишася помышлении своими, и омрачися неразумное их сердце (Рим. 1:21:22); буяя же мира избра Бог, да премудрые посрамит, и немощная мира избра Бог, да посрамит крепкая (1Кор. 1:27).
Но не тоже ли самое примечается и между нами самими, возлюбленные братия? Где больший и удобнейший доступ находит себе евангельская истина? Не в низших ли слоях нашего общества? Не там ли, где способности нераскрыты и необогащены познаниями, и где чувство от тяжких механических работ должно было, повидимому, загрубеть и более или менее потерять свою восприимчивость?
Конечно, на всех степенях общественной лествицы есть души избранные, постоянно и верно к Отцу светов верою и любовию стремящиеся, и охотно и радостно приемлющие слово благовествования; но, к стыду просвещения, нельзя не сознаться, что большинство таких душ, в простоте сердца верующих и более искренно и неуклонно во всем учению Христову последующих, бесспорно принадлежит низшим ступеням.
Если в афинском ареопаге так мало оказалось уразумевших и приявших слово Павлово: то слово христианского пастыря еще чаще встречает подобные примеры в наших духовных ареопагах – в церковных собраниях людей, отличающихся блеском светской образованности. Если слово это красноречиво и занимательно, то все дело обыкновенно оканчивается похвалою проповеднику и желанием слушать его еще более, дабы удовлетворить своему любопытству; а если оно просто и безыскуственно, то, подвергаясь порицанию, отвергается с пренебрежением; проповедуемая же в нем истина в том и другом случае остается в стороне, не производя на сердце никакого впечатления: евангельское семя здесь падает на почву каменистую.
Второй поучительный для нас урок, предлагаемый нынешним евангельским повествованием, есть урок воздержания в пище. Весь апостольский запас пищи для своего с Учителем продовольствия во время пребывания в пустыне, заключался только в пяти небольших, по восточному обычаю, хлебах (никак не больше обыкновенных наших булок) и в двух рыбах, вероятно, также небольших: ибо в Геннисаретском озере больших рыб не ловится; и сей запас Апостолы, для всего своего общества почитали, приметно, вполне достаточным: потому что не о самих себе, а о многочисленном народе, зашедшем в пустое место, они заботились, когда говорили Господу: пусто есть место, и час уже мину: отпусти народы, да шедше в веси купят брашна себе. Не имамы бо зде, токмо пять хлеб и две рыбе (Матф. 14:15:17).
Припомните при сем, что этот скудный запас надлежало разделить на тринадцать человек; по скольку же на каждого достанется? – Едва по небольшому куску из хлеба и по самой малой частице от рыб. А где многовидные сласти и приправы, которые в нашем столе сделались необходимыми принадлежностями? Где разные вина и пищеварительные снадобья, без которых мы не можем обойтись? Всего этого не было и не могло быть в пустыне. Нероскошную же трапезу приготовили Апостолы для себя и для своего Учителя! И такая трапеза, как видно из евангелия, была у них обыкновенная, никогда не заменявшаяся лучшею, обильнейшею и питательнейшею! Так жили Господь Иисус и Его Апостолы, и оставались довольными! И были живы и здоровы, так что никто из них не подвергался и кратковременной болезни!
Что скажут на это записные гастрономы, непрестающие однако жь называться христианами? Что врачи чревоугодливые, так часто и отважно, в угождение чреву, нарушающие сами законы Церкви о посте, и другим, под предлогом восстановления здоровья, тоже предписывающие? Неужели они больше и лучше знают природу человеческую, ея устройство и потребности, нежели Господь Иисус всеведущий, Творец мира и человеков?
Не в обилии и разнообразии брашен, не в винах и приправах, не в сластях и пряностях заключается причина нашего здоровья, но в умеренном и всегда более или менее, после труда и бдения, постническом употреблении самых простых и безъискусственных яств, для вознаграждения и восстановления сил телесных, изнуренных или утраченных. Не сами ли врачи, в случае болезни, предписывают пациентам своим пост, как первое и наилучшее лекарство? Если же пост и в больном теле и в расстроенном организме оказывает свое действие спасительное: то не большую ли пользу может оказать он телу здоровому, способному и принимать и воспроизводить его врачебное действие на целый неиспорченный организм? О духовной его пользе мы уже не говорим здесь.
В-третьих, ныне чтенное евангелие научает нас, как должно принимать пищу, дабы она, сопровождаемая благословением Божиим, обратилась нам в пользу, а не во вред. Как же именно? – С молитвою к Богу, по примеру самого Начальника веры и Совершителя Иисуса. Об Нем в нынешнем евангелии сказано, что Он пред вкушением и раздаянием народу чудесно умноженных хлебов и рыб, прием пять хлебов и обе рыбе, воззрев на небо, благослови, и преломив, даде учеником хлебы, ученицы же народом (ст. 19). Что же значит это воззрение Его на небо и благословение, как не молитву к Богу Отцу, низводящую благословение Отца небесного на ядущих и ядомое?
Таким же образом поступал Он и во всех других случаях, как-то: на пути в Эммаус с двумя учениками Своими и на тайной вечери в Сионской горнице. Не довольно ли для нас и одного этого примера, чтобы мы не иначе приступали к трапезе, как с предварительною молитвою к Богу, дающему пищу всякой плоти во благо время (Псал. 135:25)!
Но тому же научает нас прямое и ясное слово апостольское, которого ни извратить, ни перетолковать в какую либо другую сторону не возможно. Аще убо ясте, говорит апостол Павел, аще ли пиете, вся во славу Божию творите (1Кор. 10:31): ибо ничего во славу Божию, без посредства и участия молитвы, творить нельзя; молитва есть единственный и самый верный богообщительный орган, и всякое создание Божие, по свидетельству того же Апостола, освящается и таким образом возводится в орудие славы Божией не иначе, как словом Божиим и молитвою (1Тим. 1:5).
Тоже заповедует нам и мать наша святая Церковь, составив и преподав нам на сей именно случай и особые молитвы. К тому же наконец побуждает нас и того же требует от нас и наша собственная польза; ибо для чего мы пьем и ядим? Для продолжения жизни и для поддержания здоровья? Но источник нашей жизни и здоровья в Боге: Он, по Писанию, и един Он дает всем живот и дыхание и вся (Деян. 17:25). Посему естественно, что из сего Источника только можно и должно почерпать и продолжение оных. Чем и как? Опять молитвою: ибо небесным Учителем нам сказано ясно: просите, и дастся вам; ищите, и обрящете (Матф. 7:7). Без Мене не можете творити ничесоже (Иоан. 15:5), – ни власа единого бела или черна сотворити (Матф. 5:36). Итак, чтобы приемлемая нами пища была для нас благотворна, а не злотворна, – укрепляла наши силы, а не ослабляла, очищала и возвышала в деятельности наши жизненные соки, а не засоряла и не подавляла, и таким образом умножала наше здоровье, а не уменьшала, – для сего необходимо, чтобы она была освящена и, так сказать, проникнута нашею молитвою и Божиим благословением.
Апостол Павел о недостойно приемлющих духовное брашно тела и крови Христовой между прочим говорит: сего ради в вас мнози немощни и недужливи, и спят довольни, то есть, многие умирают (1Кор. 11:30). Чего же ради? Того ради, что приступают к сей великой святыне недостойно, без должного приготовления. Не тоже ли самое некоторым образом происходит и с теми, которые без должного также приготовления, то есть, без молитвы приемлют и обыкновенное брашно вещественное, только, без сомнения, в меньшей мере и степени: ибо духовное брашно, как духовное, действует сильнее, быстрее и ощутительнее? И не здесь ли между прочим кроется, может быть, коренная причина нашей быстро из века в век возрастающей краткожизненности и болезненности?
Подумайте же, возлюбленные, как мы много вредим себе, оставляя молитву пред вкушением и по вкушении пищи, по легкомыслию, или небрежению, или по другой какой бы то ни было причине. Не говоря уже о том, что мы в этом случае ставим себя в прямую противоположность примеру и учению Самого Иисуса Христа и Его Апостолов и дерзновенно нарушаем заповедь святой Церкви, вне которой, как вне Ноева ковчега, нет спасения, – а что может быть выше и злополучнее сего несчастия? Не говоря уже об этом, мы самую пищу, сколько бы она ни была сама в себе по виду и вкусу доброкачественною, портим для себя и делаем ее злокачественною: ибо отнимаем у нея ту животворную и плодотворную силу и способность, которую дает ей одно благословение Божие, низводимое молитвою, и ничто другое дать не может. А взамен того что приобретаем? – Одну или несколько минут времени для поспешнейшего удовлетворения своего аппетита. Не безумие ли это? Как нам не придет при сем на мысль, что мы таким образом принимаем внутрь себя болезнь или даже смерть?
Ах! как часто люди, совершенно здоровые, вслед за вкушением пищи, также здоровой и питательной, возлегали на одр болезненный и уже не вставали с него! Где же сему причина? В самой пище ея нет; разве в количестве ея употребления? Но эти люди ели не более других и не более своего вседневного обычая. В расстройстве, скажут, организма? Почему же это расстройство не выказалось прежде, а напротив были в нем явные признаки противного? Всего вернее, – в отсутствии благословения Божия, неиспрошенного молитвою: ибо молитва и благословение Божие и самую дурную, неудобоваримую и даже смертоносную пищу делают безвредною и питательною. Некогда отроки Елисеевы, набрав пустынного зелия и положив его в коноб с водою, стали готовить его себе в пищу, но вскоре заметив, что зелие смертоносно, возопили к Елисею: человече Божий, смерть в конобе (4Цар. 4:50). Что же Елисей? Обратившись с молитвою к Богу, всыпал в сосуд шепоть соли, и смерть из коноба убежала: пища оказалась к употреблению годною: и потом вкусили и насытились сам Пророк и его отроки. Таким же способом преподобный Прохор печерский из горькой и грубой лебеды готовил во дни голода хлеб вкусный, приятный и целительный. Такова сила молитвы!
Между тем подивитесь нашему почти всеобщему ослеплению. Все мы, кажется, дорожим своим здоровьем и всемерно о сохранении его заботимся, но в тоже время едва ли не все также пренебрегаем молитвою, столь для того нужною. Войдите в так называемые столовые залы особенно людей большего света: вы и внешнего признака молитвы там не отыщете. Так сребро и злато наше изменилось в чистое олово; так полно и совершенно древле-христианский обычай, пред вкушением и по вкушении пищи совершать молитву, заменился обычаем иноземным и языческим.
Христиане! вспомним наше звание и избрание, и остановимся на пути злого преспеяния. Христос – наш Господь и Учитель вопиет к нам: образ дах вам, да, якоже Аз сотворих, и вы творите (Иоан. 13:15); не будем же, яко дети неразумные и несмысленные, влающеся и скитающеся всяким ветром учения других лжеименных учителей (Ефес. 4:14), но верно и неуклонно да последуем стопам Его, и в посте, и в молитве и во всех других добродетелях, да и в жизни временной от многих бед и зол избавимся и между прочим лучше сохраним свое здоровье, и в жизни будущей живот вечный наследуем. Аминь.