Слово в неделю о самаряныне
Глагола Ему жена: Господи, вижу, яко Пророк еси Ты: Отцы наши в горе сей поклонишася, и вы глаголете, яко во Иерусалимех есть место, идеже кланятися подобает (Иоан. 4:20).
Слово жены самаряныни не женское! Слово, обличающее в ней ум здравый и решительный, жаждущий познания истины, – совесть, правда, не совсем покойную, но в вере и молитве ищущую своего успокоения, – душу, от бремени греха несвободную, но заботливо о благоугождении Богу и своем спасении помышляющую! Слово, которое сделало бы честь и всякому книжнику иудейскому и богослову самарянскому! Слово, наконец, которое не стыдно было бы повторить пред целым светом и мущине-прогрессисту, и каждому из нас, возлюбленные о Господе чада и братия, – тем более, что Тот, пред Кем оно в первый раз произнесено было, Кто удостоил благосклонно выслушать его и дать разрешительный ответ, есть для нас не Пророк только, но Сам Господь пророков, Сам Бог и Спаситель наш! Так мудро и многозначительно это слово! Оно в малом объеме заключает в себе весь существенный состав и всю основную разность двух того времени вероисповеданий, наиболее приближавшихся к истинному.
Умная самарянка, из немногих слов Господа Иисуса познав в Нем Пророка, не хотела опустить сего благоприятного случая, но поспешила им воспользоваться для разрешения своих религиозных недоумений, приметно, давно ее безпокоивших. Господи, сказала она с радостию, вижу, яко Пророк еси Ты. Как много у самарянки здравого смысла и твердости воли уже в том одном, что она, вопреки закоренелым предрассудкам своего времени и народа, вопреки всеобщему и глубокому отвращению единоземцев своих ко всему еврейскому, – простиравшемуся до такой степени, что и одна случайная встреча самарянина с евреем, и обратно еврея с самарянином, и одно легкое прикосновение их одного к другому почитались нечистыми и способными сообщить свою нечистоту, – не поколебалась признать в еврее Пророка и объявить о том целому городу, не утаив присем и своего стыда, новообретенным Пророком безжалостно обнаруженного.
Но еще более того и другого оказалось у ней в том вопросе, которой она предложила сему Пророку. Отцы наши, сказала она Ему далее, покланялись Богу вот на этой горе, и мы по примеру их здесь же покланяемся, а вы, евреи, уверяете, что только во Иерусалиме должно кланяться: которая же из сих вер вернее? И когда услышала от Него ответ, вместо иудейства и самарянства возвещающий христианство, а в Нем самом – Христа Сына Божия, тотчас уверовала в Него и вслед за тем явилась проповедницею Его для других. Приидите, сказала она потом согражданам своим, и видите человека, иже рече ми вся, елика сотворих: еда той есть Христос? Приидоша же, и мнози от града того вероваша в Онь (Иоан. 4:29:39).
Чудная по истине и достойная всякого уважения эта женщина, умевшая так скоро и верно, так твердо и благонадежно восстать из глубины суеверия прирожденного, предрассудков совоспитанных и пороков вместе с нею возраставших, и не только восстать, но и вдруг столь же быстро и неожиданно взойти на такую высоту, на какую только может поставить человека пренебесное учение Христово, с полною верою и с чистосердечною покорностию ею принятое и усвоенное! Как мало мужей и жен, на нее похожих!
Правда и между ними немало найдется таких, которые в слабостях и пороках ея, не только не уступят ей, но и далеко превзойдут ее: если она шесть мужей имела и ни одного, собственно так называемого мужа, то в наше время, столь обильное делами сего рода, для самых снисходительных судей и наблюдателей нравов человеческих, это число, по всей вероятности, показалось бы еще слишком умеренным: мы без труда и опасения, быть обличенными в преувеличении, и не ходя далеко за примерами, могли бы возвысить сие число целыми десятками. Но здесь речь идет не о таких подвигах, которых сама подвижница очевидно стыдилась пред своею совестию и вероятно никогда и никому бы не открылась в них, если бы беседующий с нею Сердцеведец Христос сам не открыл их, но о тех истинно похвальных качествах, которые в несколько минут исходатайствовали ей у Христа Спасителя и благосклонное внимание, и совершенное прощение, и дар веры, и благодать обращения и спасения.
Чтобы представить яснее сию поразительную разность, допустим два неизбежные при всяком сравнении предположения. Во-первых, вообразим себя на время в том же веке, в том же пограничном между Иудеею и Самариею городе, в том же народе, издревле и постоянно враждебном иудейскому, в том же обществе, напитанном разными предрассудками и суевериями, при тех же обстоятельствах и условиях воспитания и образования народного; то есть, вообразим себя настоящими, в прямом и собственном смысле, самарянами, и в тоже время представим себе, что вдруг неожиданно явился бы пред нами жидовин и своею неуместно-докучливою просьбою стал бы вызывать нас на разговор с собою. Что бы мы сделали тогда и как поступили бы с словами иноземца, по одному своему виду и имени для нас ненавистного и презренного?
Думаю, что одни из нас, не удостоив и выслушать его, поспешно удалились бы от него, а об утолении жажды его, под знойным небом Самарии, могущей причинить внезапную смерть, и не подумали бы; другие с пренебрежением и досадою, быть может, выслушав, оставили бы его, с открытым негодованием и жестокими упреками, или злобными насмешками, без ответа и внимания; а вероятно немногие, даже очень немногие согласились бы, подобно рассудительной и человеколюбивой самарянке, вопреки отечественным предрассудкам своим, принять участие в судьбе и разговоре нуждающегося незнакомца из племени для самарян недоступного и отверженного.
Во-вторых, оставим себя тем, чем мы теперь есть, – в нашем веке, в нашей стране, с нашим образованием, с нашими привычками, наклонностями и страстями, словом такими, какими мы знаем или хотим видеть себя, и какими нас знают другие, и мы знаем других, а только перенесемся мысленно в ту достопамятную эпоху, когда Христос Богочеловек, обитая между человеками, казался для них только человеком, и положим, что мы, при случайной с Ним встрече, с первых же слов Его, также как и самарянка, узнали бы в Нем, не говорю, Сына Божия и Бога во плоти – до этого еще слишком далеко, – а только Пророка, ведущего и возвещающего грядущая. Какое, вы думаете, из сей благоприятной встречи и сего важного открытия мы сделали бы употребление?
О! и мы, конечно, не упустили бы сего случая без внимания, но сколько возможно, более воспользовались бы им. Все мы – и мужи и жены, и юноши и девы, и старцы и старицы – закидали бы со всех сторон новоявленного Пророка своими вопросами, но о чем? – Обо всем, кроме действительно полезного и нужного для нас не здесь только на краткое время, но и там на целую вечность, кроме предметов, относящихся к назиданию и спасению нашему. Все, что воображение праздное, суетность безпокойная, малодушие ребяческое может придумать и представить себе приятного или ужасного, полезного или вредного в будущем, все это без стыда было бы выложено пред очами и в слух прозорливца Божия. Сколько явилось бы здесь жен, вопрошающих о своем Фаммузе; сколько мужей, испытующих о своей маммоне и фортуне, о богатстве и славе, которых так усильно домогаются, о почестях и достоинствах, к которым так жадно стремятся; сколько наконец людей всякого пола и возраста, всякого состояния и звания, желающих услышать из уст прорицателя, чтó имеет встретить их на пути жизни временной, а о том, какая судьба ожидает их за гробом, нимало не помышляющих и даже от случайного напоминания о том уклоняющихся. По крайней мере так, а не иначе заставляют заключать нас повседневные явления жизни частной и общественной в наше время.
О чем мы ныне обыкновенно говорим и пишем и судим и рядим и в домах, и на торжищах, и на едине, и в собраниях? Не о предметах ли житейских? Не о потребностях ли жизни настоящей? Не плоть ли и кровь обладают нами? Не удовольствия ли плотския, не наслаждения ли чувственные занимают и влекут нас к себе силою непреодолимою и непрестающею? Не вся ли наша деятельность, сколько многосложная, столько же и многотрудная, от утра до вечера, от пелен до гроба, со всеми помыслами и желаниями, со всеми надеждами и опасениями, вращается и зыблется в том очарованном кругу, который святый Иоанн Богослов обозначил тремя краткими, но верными чертами, говоря, что все, еже в мире, есть похоть плотская, похоть очес, и гордость житейская (1Иоан. 2:16); а все, что выходит за сей круг, или нас вовсе не касается, или касается только вскользь, нисколько не занимает и не трогает нас?
Где и когда ныне можно услышать нам, не из любопытства или любознательности, не для удовлетворения суетному тщеславию, или даже кощунскому намерению, друг друга о предметах веры вопрошающих, но благоговейно между собою, для своего единственно вразумления, поощрения и утверждения, или, говоря словами апостола Павла, для исправления, обличения и наказания, еже в правде (2Тим. 3:16), беседующих о том, как действительно истинным поклонникам Богу – Отцу духов и всякия плоти – духом и истиною достоит кланятися, – как подлинно из сердца чистого и духа сокрушенного и телес непорочных благосличне устроять и выну возносить Богу живу жертву живую, святую и благоугодную Ему (Рим. 12:1)?
Как мы вообще со всем огромным запасом нашего многостороннего европейского образования и разнообразных сведений и опытов, веками для нас собранных, малы и ничтожны в сравнении с простою самарянкою, пред лицем Христовым о предметах высокой важности так верно и благопристойно любомудрствующей! Вем, говорит она, яко Мессия приидет, глаголемый Христос; егда Той приидет, возвестит нам вся (Иоан. 4:25). Заметьте, братия, что это два основные догмата ветхозаветной религии, и самарянка верно их знает и основательно судит об них, а последствия показали, что она и обязанности, ими предписываемые, точно и верно исполнила, сделавшись немедленно исповедницею, проповедницею и последовальницею Христовою.
Христиане! Устыдимся нехристианки, по-христиански рассуждающей и действующей. Мессия, глаголемый Христос, давно уже пришел и возвестил нам и словом и примером Своим вся, елика суть истинна, елика честна, елика праведна, елика пречиста, елика прелюбезна, елика доброхвальна, аще кая добродетель и аще кая похвала (Фил. 4:8), и не только возвестил, но и вся нам божественные силы, яже к животу и благочестию, подал, и вместе с ними и чрез них честная и великая обетования даровал нам, да сих ради, отбегше, яже в мире, похотные тли, будем причастницы божественного естества (2Петр. 1:3:4).
От чего же мы медлим в верном и неуклонном последовании за Христом Спасителем нашим по пути, Им указанному? Что еще колеблемся? Чего ожидаем? Для чего мы, по примеру любомудрой самарянки, доселе не оставляем водоносов наших при кладенцах сокрушенных мудрования плотского, не могущих воды содержати (Иер. 2:13), и не спешим обратиться к Нему, Источнику воды живые мудрости небесной и божественной, ея же аще испием, не вжаждемся во веки? Доколе будем хромать на оба колена наши, по временам преклоняя оные то пред Богом, то пред миром, или даже чаще пред миром, нежели пред Богом? Не уже ли забыли мы, что Бог наш есть Бог ревнитель, совместников не терпит, прелагатаев не любит, и славы Своея никому не дает, и ни с кем ею не делится? Возревнуем же и мы по Господе Боге нашем ревностию искреннею и нелицемерною, не на словах только, но и в делах: прилепимся всем сердцем к учению Его и вступим бодренными стопами в стези закона Его.
Но, как никакое предприятие, без благословения и содействия Божия, не может быть успешно: то будем непрестанно из глубины души вопиять ко Господу Богу: обрати ны, Господи, и спасемся; отстави путь неправды от нас, да право пойдем во стезях Твоих (Псал. 79:20; 118:29:16): ибо для Твоего всемогущества гораздо удобнее взять из под ног наших неправедный путь наш и преставить оный на иное место, нежели для нашей немощи, хотя на один шаг сдвинуться с пути сего. Посли Духа Твоего в сердца наши, и созиждемся (Псал. 103:30).
Дух Твой благий наставит нас на землю праву (Псал. 142:19). Аминь.