Слово в неделю святого апостола Фомы
Глагола Фоме: принеси перст твой семо, и виждь руце Мои; и принеси руку твою, и вложи в ребра Моя; и не буди неверен, но верен (Иоан. 20:27).
И так неверие, которое преследовало Иисуса Христа от самого рождения Его до крестной смерти, не оставляет Его даже и за гробом. Не говоря о тех, которые тщеславились гибельным упорством своим: еда от князь кто верова в Онь, или от фарисей (Иоан. 7:48)? – равно как и о тех, которые последовали за Иисусом Христом, будучи побуждены или любопытством, или видами корысти, удивлялись делам Его, славили Его могущество и мудрость, и тотчас оставляли Его, как скоро слышали что-либо противное разуму и чувственности, – даже ученики Иисуса Христа, которые постоянно и с непритворным усердием следовали за Ним, слушали Его учение и сами уже проповедывали оное, были свидетелями безчисленных чудес Его и сами Его силою творили оные, други Его, которых Он избирал от мира, дабы чрез них просветить и спасти мир, и которым Он неоднократно и ясно предсказывал о Своем страдании, смерти и воскресении, – и те, говорю, погружены в какое-то недоумение, колеблются между верою и сомнением, между надеждою и страхом!
Мироносицы возвещают им о воскресении их Учителя, и они только ужасаются, но еще не верят (Лук. 24:22). Петр собственными очами поверяет сказанное, но и после того только дивится, а не верит (Лук. 24:19). Сам Господь является совокупленным единонадесяти, благовествуя им мир, но они и теперь смущаются, – думая, не привидение ли это? Надлежало представить воскресшему Господу более очевидный опыт действительного возвращения Его к жизни, – надлежало Ему вкушать с ними пищу и опровергнуть их сомнение самым решительным доказательством, сказав им, что дух плоти и кости не имать, якоже видят они Его имуща (Лук. 24:39); и только после сего опыта неоспоримого, после сих слов убедительных, они поверили Его воскресению. Но при сем явлении не было Фомы, и он не хотел верить ничьим свидетельствам, отвергал единогласное показание единонадесяти, доколе сам не увидел и не осязал язвы Воскресшего. Удивительно, скажут многие из нас, от чего такое неверие?
Так, слушатели, нельзя не удивляться столь неуместному неверию в людях приближенных к Иисусу Христу. Но, если для нас удивительно, что Апостолы не имели живой и несомненной веры во Христа до того времени, как получили обетование Святого Духа, который, дая свидетельство о Сыне Божием в сердца человеческия, один насаждает, возращает и совершает в них истинную веру: то не более ли должно быть удивительным то, что и по излиянии Духа Святого на всяку плоть, когда верующие долженствовали бы творить такия же дела, какия творил Сам Христос, и еще бóльшия их, по Его же обетованию (Иоан. 14:12), – когда сей Дух всемогущий и владычественный, без всяких внешних пособий, преклонил к подножию Иисуса Распятого многочисленные царства и народы; когда безчисленные сонмы мучеников и исповедников запечатлели истину своей веры собственною кровию, – и нетлением бренных останков своих еще более утвердили и утверждают оную, – неверие, не смотря на то, повсюду распространяет мрак свой?
Не более ли удивительно, что и между христианами, не говоря уже о явных врагах креста Христова, весьма много таких, которые только называются верующими, а жизнию своею показывают совсем противное, и к большему насчастию сами того не примечают? Вот явление наиболее близкое к нам, и потому заслуживающее все наше внимание. Углубимся в рассмотрение по крайней мере главных причин оного.
Жить по вере вообще, значит без всякого сомнения принимать то, что открыто нам в слове Божием, хотя бы это было непостижимо для естественного разума, и с современною покорностию исполнять, что нам заповедано в оном, хотя бы то противно было естественному чувству. Но вопросим самих себя: так ли мы поступаем с словом Божиим? Если так, то мы живем по вере, и блаженны верующие, яко будет совершение глаголанным нам от Господа (Лук. 1:45). Если же не так, то надобно сознаться, что и мы удалились от единства веры и блуждаем во мраке глубокого неверия. И в таком случае наше неверие происходит или от того, что мы совсем отвергаем слово Божие, или от того, что не пользуемся им, как должно. Как можно, говорят обыкновенно, поверить тому, чего мы не понимаем? Как можно, присовокупляют другие, следовать тому, чтó несообразно ни с разумом, ни с нашею природою?
Не возношение ли это, взимающееся на разум Божий? Не явная ли это вражда против Бога? Если бы мы могли постигать все таинства веры, то не было бы уже и самой веры. Ибо вера в том именно и состоит, чтобы принимать то, что от нас сокрыто, и чего не постигает ум наш. Вера, по Апостолу, есть уповаемых извещение, вещей обличение невидимых (Евр. 11:1). Вера конечно неразлучна с познанием вещей духовных, Божественных; но сие познание должно почерпаться из веры, а не из другого источника. Вера должна просвещать разум, а не разум веру. Посему испытательное размышление наше о предметах веры совершенно превращает естественный порядок, по которому мы должны познавать оные. И сие-то безпокойное размышление есть первый начаток того неверия, от которого гибнет большая часть человеческого рода. Ибо чтó может быть ненадежнее разума, которого водительству столь часто люди вверяют себя на пути спасения?
Он и в неповрежденном своем состоянии не мог постигнуть того, чтó превышает силу его разумения, (а таковы предметы веры). Что же сказать о том разуме, который мы имеем в греховном нашем состоянии? Для него свет присносущный, в котором только одном можно смотреть на вещи духовные, столько же нестерпим и ослепителен, как и чрезмерное сияние солнца для ока чувственного. Посему, чем более кто углубляется в какую либо откровенную истину; тем она становится для него непонятнее, око его темнеет, взор притупляется и исчезает во мраке. Сколько ему представится тогда противоречий, которых он сам собою никак согласить не может! Сколько откроется неразрешимых сомнений, из которых каждое поведет его к новым вопросам. А за сомнениями необходимо уже следует недоверчивость к Богу или неверие. О! как глубоко постигал Апостол свойство веры, когда сказал верующим: вся творите без роптания и размышления (Флп. 2:14)!
К тому же несчастному концу приводит нас подобное размышление и о делах веры, в которых нужна только безусловная покорность слову Божию, предписывающему оные. Разум наш, находясь под владычеством страстей, и мыслит не по закону вечной истины, и располагает действиями не по закону вечного блага. Раб страстей и трудится только для страстей. Весь устремлен к тому, чтобы изыскивать средства, или для удовлетворения плоти, или для извинения любимых склонностей сердца. Самолюбие служит законом всей его деятельности; оно же составляет и цель к которой стремятся все его действия. Можно ли после сего надеяться, что он будет руководствовать в исполнении закона евангельского и поведет прямым путем к вечному отечеству нашему, ожидающему нас на небе?
Нет, Евангелие не щадит своекорыстного самолюбия; оно требует от нас пожертвования всем тем, что нам дорого, всеми силами и способностями, даже самою душою, а потому естественный разум есть всегдашний, непримиримый враг Евангелия. И вражда его тем опаснее, что сокрывается под личиною мира и единомыслия. Он притворяется, что будто мыслит для истины и ищет пути к источнику всякого блага; на самом же деле только старается затмить первую и удалить от последнего. Отметает чистую – откровенную истину, и на место оной поставляет свою, соединенную с заблуждением, предрассудками и суеверием; смеется над теми, которые идут в царствие Божие путем тесным, но прямым и верным, а пролагает свои пути, разширяя, очищая и украшая их так, как требуют того страсти, но никак не хочет сказать, что сии пути, по выражению премудрого царя Израилева, нисходят и низводят идущих по ним во дно адово (Прит. 16:25). То для него кажется невозможным: кто убо может спасен быти (Матф. 19:25)? возражает он с Апостолами. Другое – трудным и жестоким: жестоко слово сие, повторяет он с иудеями, и кто может его послушати (Иоан. 6:60)?
Короче сказать: кто размышляет там, где должно действовать, тот никогда ничего не может сделать богоугодного. Все его смущает, все устрашает, все угрожает непреодолимыми препятствиями. От сего мы нередко приходим в такую нерешимость и сомнение, что не можем исполнить самой легкой обязанности, налагаемой на нас Евангелием: желаем, и опять отвращаемся; предпринимаем, и опять отлагаем свое предприятие; приступаем к делу, и тотчас снова оставляем оное.
Благо человеку, который в делах веры прост и покорен, как дитя! Он всему верит, чтó говорит ему Отец небесный в слове своем; все делает, на что есть Его святая воля. Он все творит без роптания и размышления, а потому все для него понятно, все легко и все удобоисполнимо. Благо тому, который подобно апостолу Петру, хотя и допустил в душе своей родиться сомнению, и уже начал утопать в волнах искушений, но еще зрит пред собою Того, к Кому стремились чистые его желания, и, не давая в себе усилиться неверию, взывает к нему из глубины души: Господи, спаси мя, погибаю (Матф. 14:30): ибо Господь услышит его и удержит десницею своею. Благо и тому, кто покрайней мере подобно апостолу Фоме, после тысячи сомнений, воскликнет наконец: Господь мой и Бог мой (Иоан. 20:28)! верую, Господи, прости мое неверие!
Но горе тому, кто претыкается и не чувствует своих преткновений! Одна искра неверия, таящаяся в уме его, если не погашена будет в самом начале, тотчас разливает свой нечистый пламень по всем силам и способностям души его, заражает все существо его. Чем более откроется для него сомнений в слове Божием, тем слабее становится в нем надежда жизни будущей, блаженства вечного и славы Божественной. И, чем более ослабевает эта надежда, тем более усиливается неверие: не мечта ли это, не вымысл ли человеческий? Так рассуждает он сам с собою. И так как неверие затмило в очах его красоту благ духовных и вечных, а сердце его не перестает жаждать блаженства: то человек пускается опять в безплодную пустыню мира, безпокоится, трудится, потеет, собирает тленные сокровища, думая в Них обрести покой свой. Но того и не примечает, что привязанность к сим сокровищам производит в нем новый род неверия, в котором он забывает совершенно, что временные блага прилагаются тем, которые ищут прежде царствия Божия (Матф. 6:33), и полагают сердца свои там, где вечное сокровище их, то есть, в Боге – источнике всяких сокровищ и всякого блаженства.
Желание собирать богатство – в начале своем, по видимому, невинное, и склонность к умножению оного, едва примечаемая при первом ея появлении, вскоре и весьма легко перераждается в страсть, которая из поклонника истинному Богу делает человека идолопоклонником. Ибо как в физической природе пища, которую мы употребляем, сообщает телу нашему свойственное ей качество, так и в нравственном – блага земные, которыми занимается душа наша, делают ее постепенно чувственнее, грубее и неспособнее к ощущению красоты и совершенства благ духовных: ум теряет тогда свою естественную светлость и чистоту, а сердце покрывается толстым слоем праха земной суетности.
Пример таковой загрубелости Евангелие представляет нам в богатом юноше, который искал присоединиться к обществу последователей Христовых. Он, по-видимому, веровал в будущую жизнь, ибо говорил: что сотворю, да живот вечный наследую? и веру свою оправдывал делами: ибо сам сознается, что он от юности своей сохранил все повеленное в законе Моисеевом. От чего же произошло его неверие? От чего не пошел он в след Иисуса Христа? – От пристрастия к богатству: бе бо богат зело (Лук. 18:18:23), замечает Евангелист.
Христианин! Храни драгоценный залог веры, данный тебе от Господа. Враги твои всегда бодрствуют, ища случая похитить оный. Прегради путь в сердце твое всякой худой мысли, всякому беззаконному желанию и наипаче всякому пристрастию к благам чувственным; и тогда Господь Иисус приидет к тебе, дверем заключенным, и новыми непререкаемыми опытами своей благости и всемогущества разженет возникающую в тебе тьму неверия. Аминь.