40. Каковы перспективы библеистики в России?

В этой книге много говорилось об изучении Библии – но что можно сказать о библеистике в России? Да, верующие читают эту книгу, хотя не так много и не так часто, как следовало бы, да, в нее порой заглядывают и те люди, кто считает ее величайшим памятником мировой культуры. Но все-таки российский читатель с Библией в целом знаком не очень хорошо. Может ли измениться эта ситуация? И может ли появиться самостоятельная и оригинальная школа библеистики в России?

Библию в России, к сожалению, читают мало. Удобно было бы нам сказать, что это тяжкое наследие безбожного коммунистического режима, но… еще в 1879 г. Н.С. Лесков описывал в своей повести «Однодум» человека, который, к удивлению всех окружающих, стал упорно читать Библию. И что же окружающие? «Пожалели и стали к Рыжову милостивее. На Руси все православные знают, что кто Библию прочитал и “до Христа дочитался”, с того резонных поступков строго спрашивать нельзя; но зато этакие люди что юродивые, – они чудесят, а никому не вредны, и их не боятся». А в начале XVIII в.

Антиох Кантемир представил в одной из своих сатир такую точку зрения: «надо Библии убегать, как можно, бо зачитавшись, в ней пропадешь безбожно».

Так и сегодня много есть православных, которые охотно читают и слушают что угодно, кроме Священного Писания. Может быть, дело в том, что всякие брошюры и популярные изложения понятнее и на свой лад удобнее: они четко указывают, как поститься, как молиться, как куличи печь. Библия таких однозначных ответов обычно не дает, она, напротив, предлагает человеку задуматься. И, как мы видим на примере

«Однодума», заставляет его изменить не рецепт куличей, а отношение к жизни, и это уже чревато серьезными последствиями.

Впрочем, Библия нужна далеко не только верующим. Всякому, кто захочет понять классическую русскую культуру, не обойтись без хорошего знания этой книги, прежде всего, Евангелия. Анекдотическое школьное сочинение «Раскольников молодец, что старуху зарубил, вот только зря признался» – это ведь самый закономерный итог прочтения Достоевского без библейского основания. И точно так же невозможно по – настоящему понять без него Ломоносова или Толстого, Пастернака или Бродского, не понять древнерусской иконописи или символизма – да вообще ничего, кроме водки, балалайки и матрешки. Даже русского коммунизма без Евангелия не понять, он ведь основывался не только на прибавочной стоимости из невнятной книги одного экономиста XIX века, а еще и на евангельских идеалах, перетолкованных в духе Великого Инквизитора из другого романа Достоевского.

Мы постепенно начинаем возвращаться к Библии. Но оказывается, что недостаточно просто раскрыть Синодальный перевод, которому уже больше ста лет, да и новые переводы не всегда бывают надежны и полезны. Нужна, безусловно, некая среда изучения Библии – и на уровне популярных книг и лекций, и на уровне серьезных научных исследований. А значит, встает вопрос о будущем российской библеистики – и в самом деле, у нас открываются новые кафедры и целые факультеты, создаются статьи для «Православной энциклопедии». Все это предполагает не только домашнее чтение Священного Писания, не только его литургическое применение, не только его проповедь, но и настоящую библейскую науку. Ее пока у нас нет, но она зарождается, и от нас во многом зависит, какой она будет.

Первый и главный вопрос – о том, будет ли она светской или церковной. На самом деле, полагаю, есть место и для того, и для другого, точно так же, как в нашем обществе есть верующие разных конфессий, агностики и атеисты. При этом их не обязательно нужно противопоставлять друг другу: если речь идет о настоящих ученых, они могут придерживаться разных взглядов, но при этом обязательно найдут общий язык – язык науки. Впрочем, говорить о светской науке тоже можно было бы долго, но мне сейчас хотелось бы порассуждать о перспективах православной библеистики в России, опираясь на то, что было сказано в главах с 12-й по 17-ю, да и в других местах этой книги.

Сегодня среди православных модными стали рассуждения о вреде рационализма, о расхристианизации Запада и т.д. Насколько они верны – вопрос особый, но необходимо понять одну простую вещь. Если мы говорим о науке, она неизбежно будет рационалистической по своему методу и западной по своему происхождению, такова уж ее природа. Да, исторически сложилось так, что библеистика как наука возникла именно в западном обществе, и то же самое можно сказать о научном методе вообще. Не существует и никогда не существовало библеистики исламской, или китайской, или аборигенной африканской – если выходцы из этих стран занимаются этой наукой, они делают это в западной, а точнее сказать, общемировой парадигме. Не существует, надо признать, и особой православной библейской науки, которая была бы независима от библеистики мировой: богословские факультеты Греции, где традиция не прерывалась, остаются, при всех своих особенностях, в общеевропейском научном пространстве. И это естественно: никакая современная наука не может существовать изолированно, в рамках национальных границ.

Если кого-то такое положение дел не устраивает, можно заняться другими вещами, не менее, а то и более важными, чем наука – например, аскетикой или мистикой. Но только надо называть вещи своими именами. В России XX века, к сожалению, было принято называть наукой то, что ей никоим образом не являлось, в особенности – марксизм-ленинизм. Можно было сделать успешную научную карьеру, защитив диссертацию, например, по теме «Партийное руководство противопожарными формированиями Ленинграда в годы Великой Отечественной войны» – понятно, что ничего научного в таком труде не было по определению, в нем могли содержаться только многочисленные подтверждения лояльности диссертанта политической линии партии.

Сегодня нам непозволительно продолжать ту же традицию, называя самостоятельным научным исследованием некое повторение азов, подтверждение своей лояльности «учению святых отцов». Это прекрасно, если человек верен этому учению и говорит об этом вслух, но одно это обстоятельство еще не делает его ученым.

Что такое научный метод – отдельный и очень сложный вопрос, но я бы предложил такой практический критерий. Научной можно считать работу, которую можно представить на международной конференции или семинаре по соответствующей дисциплине, чтобы участники, даже если они не согласны с конкретными положениями работы, поняли бы ее аргументацию и были бы готовы ее обсуждать.

Существовавшая до революции российская библеистика, отчасти сохранившаяся и в русской эмиграции, к сожалению, стала достоянием истории. Среди нынешних ученых нет тех, кто учился бы у Н.Н. Глубоковского, А.В. Карташева или того же епископа Кассиана (Безобразова), или хотя бы у их учеников. Преемственность с этими учеными, очевидно, должна заключаться не только в том, чтобы переиздавать их труды и систематизировать их архивы (хотя и это полезно) – необходимо идти дальше по пути, начатому ими. Собственно, до революции 1917-го г. еще не успела возникнуть оригинальная российская библеистика – они занимались, скорее, творческим и критическим усвоением того, что было сделано на Западе, и процесс этот далеко не был завершен. Ничего нового в этом нет: именно таким путем и шла русская церковная наука, учась сначала у Византии, потом у Европы. Подобное начало вовсе не исключает возникновения в дальнейшем самостоятельной научной школы мирового уровня – достаточно сказать, что в области православной литургики (изучения богослужебных традиций) российские ученые работают на мировом уровне и во многом сами его определяют.

Каковы же те принципы библейской науки, которые мы встречаем в трудах дореволюционных российских ученых? С одной стороны, они стремились к тому, чтобы она была церковной не только по своей вывеске, но и по сути, чтобы она отвечала на вопросы, важные для Церкви, оставаясь при этом в рамках церковной догматики (которую не надо путать с примитивным «а мне вот тут батюшка сказал» или «а я вот тут в одной брошюрке прочел»). А с другой стороны, она должна быть наукой, пользоваться научным методом и соответствовать мировому уровню своего времени. Сочетать церковность, основанную на безусловной вере, и научность, основанную на фактах и рациональном анализе, уже задача не простая, но в случае с библеистикой в современной России тут добавляются и свои сложности.

По каким же путям идет современная православная библеистика в России? Первый и самый простой путь заключается в том, чтобы принципиально отказаться от всяких толкований Библии, которые мы не найдем у отцов Церкви. Если мы видим среди них полное согласие (что, вообще говоря, встречается нечасто), ответ на интересующий нас вопрос найден; если же между несколькими отцами существуют противоречия, то необходимо следовать более авторитетным из них. Самостоятельный анализ текста при таком подходе только усложняет задачу: если он приведет исследователя к другим выводам, их все равно придется отвергнуть, а если он подтвердит сказанное отцами, то ничего не добавит. Это прекрасная и нужная задача, но исследователь при таком подходе – не библеист, а библиограф, который должен систематизировать и ввести в оборот накопленный прежде материал, не добавляя ничего от себя.

Второй подход допускает и самостоятельный научный анализ, но при этом тщательно отбирает наиболее консервативные и созвучные традиции современные комментарии. Остальные взгляды более или менее обоснованно игнорируются, и в результате исследователь приходит к тому выводу, с которого он и начал свою работу: оказывается, традиция права. Этот подход тоже не удовлетворяет требованиям, предъявляемым к научному методу с его объективностью и доказательностью. Скорее, стоит называть этот способ не научным, а апологетическим: он приводит аргументы в защиту традиционных ценностей.

Третий подход заключается в том, чтобы применять обычные научные методы анализа, учитывать все факты и все доказательные гипотезы, делать самостоятельные выводы и лишь затем стремиться согласовать их с церковной традицией (причем именно согласовать, а не переписать). Пожалуй, только такой подход может называться подлинно научным, но не означает ли он отказ от церковности? Есть ли здесь вообще некая золотая середина, возможен ли синтез научности и церковности?

Если понимать под библеистикой библейскую критику столетней давности, с ее стремлением расчленить текст Писания и реконструировать некие исторические события, лежавшие за текстом, такой синтез будет невозможен. Библейская критика стоит, по сути, на отрицании самоценности библейского текста. Но во второй половине XX в. среди западных гуманитариев появились новые подходы к текстам, которые вовсе не тождественны святоотеческим, но в то же время оставляют возможность доброжелательного диалога между традиционной и новейшей точками зрения. Впрочем, и здесь всё не так просто, этот диалог не рождается сам по себе, это только одна из возможностей.

Библейская критика столетней давности стремилась к полной научной объективности, во имя которой отвергала церковную веру. Но сегодняшние научные методы, которые связываются с новой герменевтикой, не боятся субъективности и признают ее неизбежность. Всякое прочтение текста обусловлено определенными ожиданиями, явными и скрытыми интересами читателя, его стереотипами восприятия. И традиционализм, и модернизм (в нашем случае – библейская критика) обычно не отдают себе отчет в самом существовании своих предпосылок, тогда как «новая герменевтика» или, говоря шире, постмодернизм или, лучше сказать, посткритический подход сознательно принимают их в расчет.

И что же тут может быть церковного, – может спросить читатель. Кажется, эти принципы противоположны святоотеческому богословию. Однако есть тут и нечто общее. Вспомним, как авторы Нового Завета цитировали ветхозаветные тексты, явно отрывая их от изначального исторического значения и привязывая их к собственному богословию и к событиям в жизни Христа. Различие в том, что новозаветные авторы все же принадлежали определенной традиции и пользовались ее экзегетическими приемами, тогда как сегодняшний постмодернист, признавая существование разных традиций, не считает ни одну из них единственно правильной. В этом отношении постмодернизм противопоставляет себя традиционализму, отдающему первенство общине верующих, и модернизму, признающему его за сообществом ученых.

Библеист нашего времени, как правило, заинтересован не в реконструкциях раннего состояния текста Библии, а в каноническом тексте, поскольку именно он был принят общиной верующих в качестве авторитетного. Точно так же и прочтение этого текста не есть дело независимых индивидуумов, но совершается в рамках общины, придерживающейся определенных взглядов. Такой исследователь не замыкается на тексте как таковом, но исходит из представлений о связях между Богом, текстом и общиной, интерпретирующей текст, и Библия толкуется им в контексте этих связей.

Вместе с тем этот исследователь не видит необходимости приписывать каждому слову Библии буквальную безошибочность, полностью разделять все данные в ней оценки (например, жестокости Ветхого Завета, которые так часто смущают читателя, могут быть объяснены более низкой ступенью духовно-нравственного развития древних израильтян по сравнению с проповедью Евангелия).

Впрочем, и этот подход на свой лад ограничен и не лишен недостатков. Если слишком увлечься анализом текста как такового, легко можно оторвать его от всякого культурно-исторического контекста, заставить его значить то, что хочется толкователю. Поэтому этот подход должен быть уравновешен внимательным анализом исторической, культурной, социальной среды, связанной с анализируемыми текстами.

В любом случае, главное достижение «новой герменевтики» заключается в том, что библейский текст стали анализировать именно так текст, а не как набор цитат, удобных для доказательства собственных положений. А там, где текст, там необходимо говорить и о контексте – то есть о той самой жизни общины, которая породила и сберегла этот текст, то есть о жизни Церкви. И вот такой подход вполне пригодится православным.

Мы хотим создать собственную научную школу, достичь мирового уровня – а как мы можем сделать это, если ежегодно на Западе выходят десятки журналов и монографий, сотни статей, посвященных самым разным вопросам библеистики? От этого богатства в наших библиотеках можно найти меньше одного процента, так что даже ознакомиться со всем этим материалом живущему в России исследователю просто невозможно, не говоря уже о том, чтобы его критически переработать. Поэтому существует немало областей, где мы, на самом деле, в настоящее время можем только осваивать то, что было сделано на Западе. Но это освоение тоже может и должно быть критическим и творческим: нужно не бездумно копировать, а тщательно отбирать то, что действительно важно и полезно.

Впрочем, можно найти и такие области библейской науки, где на Западе было сделано не так уж и много – прежде всего, это касается исследований традиционной христианской экзегезы, от которой так легко в свое время отказалась т.н. «библейская критика» и к которой отчасти возвращаются современные ученые. Так какие конкретно задачи представляются мне в связи с этим самыми актуальными для рождающейся российской библеистики?

Первая – это качественная популяризация. Невозможно ожидать расцвета какой бы то ни было науки без подготовки той питательной среды, в которой может рождаться интерес к предмету у людей непосвященных. Да и духовное просвещение, о необходимости которого у нас так часто говорится, невозможно без обращения к тексту Священного Писания. Создание качественных популярных пособий и общедоступных комментариев могло бы способствовать решению этой задачи. По сути, единственный полный церковный комментарий, которым мы сегодня пользуемся – это Толковая Библия под редакцией Лопухина, которой уже исполнилось сто лет. Она явно устарела, да и изначально ее уровень не всегда был высоким.

Вторая задача – подготовка молодых ученых для будущей библейской науки.

Может быть, их будет совсем немного, но это обязательно должны быть люди, не только прошедшие краткие курсы «Священного Писания Нового и Ветхого Заветов», но действительно получившие адекватное современное образование, включая и стажировки за границей.

И, наконец, третья задача, собственно научное творчество – это исследование вопросов, тесно связанных с православной традицией, которые пока что не получили исчерпывающего освещения в мировой библеистике. Это, прежде всего, изучение святоотеческой экзегетики. Однако очень важно, чтобы оно не сводилось к простому повторению азов. К сожалению, некоторые современные работы по святоотеческому наследию напоминают идеологические труды советской поры: автор старательно убеждает аудиторию в том, что и сам он, и предмет его исследования полностью следует'генеральной линии», что нередко заставляет его отказываться от научной объективности и относиться к своему материалу слишком избирательно. А отцы, живые люди со своими характерами, сомнениями, спорами, превращаются в безликих плакатных персонажей.

Но не все сводится к экзегетике, есть и много частных предметов для исследования, например, текстология. Мы по-прежнему довольно плохо представляем себе историю византийского варианта греческого текста Писания. Современная наука на Западе обращает на него сравнительно мало внимания, ориентируясь в основном на критические издания, хотя и там немало уже было сделано для анализа Септуагинты – греческого текста Ветхого Завета. В частности, он был переведен на основные европейские языки – к сожалению, кроме русского.

Так мы подошли к идее одного проекта, который мог бы способствовать в той или иной мере решению всех трех этих основных задач – а именно, к подготовке нового церковного перевода Библии на русский язык, сопровожденного качественными комментариями – своего рода Синодального перевода и Толковой Библии двадцать первого века. Быть ли ему, и если да, то каким ему быть – это решать соборному разуму Церкви, но лично мне потребность в таком переводе кажется очевидной.

Впрочем, проекты могут быть разными. Если говорить о переводах, то требуются они и на другие языки народов Российской Федерации и сопредельных стран – сейчас этим занимаются только самостоятельные организации, прежде всего Институт перевода Библии, в котором более 11 лет проработал консультантом автор этой книги. Участие православных в таких проектах могло бы быть более активным, а главное – более организованным, пока что это в основном индивидуальные усилия отдельных людей.

Но все точки, где требуется приложить усилия, не перечислить. Главное, как мне кажется – стремиться к сочетанию подлинной научности и подлинной церковности. Это непросто, но это возможно.