34. Что говорит Библия о детстве?

Дети – самое главное в нашей жизни, так принято говорить, а детство – это самое счастливое время… В СССР детей даже называли «единственным привилегированным классом». Но в Библии мы не встретим ничего подобного. Как же относились в библейские времена к детям, и почему это отношение было не слишком похоже на наше нынешнее?

«Иов жил сто сорок лет, и видел сыновей своих и сыновей сыновних до четвертого рода; и умер Иов в старости, насыщенный днями». Так описывает Библия благополучный исход человеческой жизни (Иов 42:16–17). Долголетие – это понятно, но что еще включает библейский текст в эту «насыщенность днями»? Богатство, успешную карьеру, известность, творческие успехи, любовные приключения, интересную работу, верных друзей? Да, пожалуй, богатство; но, прежде всего – многочисленное потомство, а вот всё остальное – это уж как получится.

Мы видим, что бездетные библейские персонажи, даже вполне обеспеченные, вместо того, чтобы наслаждаться статусом чайлд-фри, воспринимали бездетность как настоящую трагедию. Так плакала об отсутствии детей Анна, будущая мать пророка Самуила (1Цар 1), а позднее – Елисавета, будущая мать Иоанна Крестителя. И когда она, наконец, забеременела, то сказала об этом: «так сотворил мне Господь во дни сии, в которые призрел на меня, чтобы снять с меня поношение между людьми» (Лк 1:25), – то есть бездетность была своего рода клеймом.

Но при этом наши дальние предки совершенно бы не поняли – не в том смысле, что не одобрили, а именно бы не поняли – такие черты нашего мира, как особая «культура детства» и ориентированное на детей общество, в котором взрослые все охотнее смотрят блокбастеры и носят одежду, предназначенную изначально для детей. И, наоборот, мы, глядя на их жизнь, поражаемся тому, как жестоко, с нашей точки зрения, они обходились со своими детьми, причем такое отношение мы находим практически у всех древних народов. Широко известен спартанский обычай сбрасывать не понравившихся новорожденных со скалы, но и по ранним законам Римской республики отец семейства обладал практически неограниченными правами над всеми, кто в семейство входил, и разница между рабами и детьми была тут не такой уж и большой. Он, например, мог продать своих домочадцев в рабство и даже казнить. Притом сына можно было продать даже три раза – только после третьей продажи отец терял на него права (с дочерью это происходило после первой продажи). Поэтому, кстати, и апостол Павел пишет:

«наследник, доколе в детстве, ничем не отличается от раба, хотя и господин всего: он подчинен попечителям и домоправителям» (Гал 4:1–2).

Итак, жизнь и благополучие ребенка вовсе не обладали такой безусловной ценностью, как сегодня. Может быть, отчасти тому причиной высокая детская смертность: детей тогда умирало больше, чем стариков, просто потому, что до старости доживали немногие. Старик, сумевший пройти свой жизненный путь и набравшийся мудрости, обладал куда большей ценностью в глазах общества, чем ребенок, из которого еще не известно, что получится. Таково свойство практически всех архаичных обществ. Ребенка в древности не воспринимали как самостоятельную личность, а скорее как продолжение личности отца, вложение в его собственное будущее – даже, можно сказать, особо ценное имущество. Соответственно, отец был вправе распоряжаться им, как угодно – продать, уничтожить, пожертвовать богам (о таких жертвах у язычников шла речь в 21-й главе). Но, с другой стороны, разве нынешняя свобода абортов не практикует точно такое же отношение к зачатым, но еще не рожденным младенцам? Спартанцы сбрасывали со скалы тех, кто еще не обрел сознания, не стал частью общества. Сегодня в медицинских учреждениях выбрасывают тех, кто даже еще не родился, но принципиальной разницы между двумя нормами я не вижу. Вопрос только в одном: до какого этапа уникальный человеческий организм не считается личностью, обладающей правами?

Впрочем, в древности правами обладали и не все взрослые личности, а, по сути, только те самые главы семейств и, в меньшей степени, их жены. Да и говорить о правах личности в том обществе никому бы не пришло в голову: первична была не личность, а род. Тот, кто его возглавлял, обладал безусловной властью именно потому, что род должен был сохранять свое единство. Дети – это будущее рода, а вовсе не индивидуальности, поэтому глава рода сам выбирает, как поступать с каждым из них. Ему виднее.

«Сделаю потомство твое, как песок земной», – обещал Бог Аврааму, заключая с ним завет (Быт 13:16). Но еще раньше Он заповедал Адаму и Еве: «плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею» (Быт 1:28); а затем повторил те же слова Ною (Быт 9:1). С самого момента сотворения у человека есть определенная задача в этом мире: заселить его своими детьми. Обратим внимание, Адаму и Еве заповедь о размножении была дана еще до грехопадения, то есть до того, как смерть стала для них неизбежностью. Так что рождение детей – вовсе не вынужденная мера, призванная восполнять смертность, но нечто самоценное, необходимое по замыслу Божию.

Библия не разъясняет подробно, почему это так. Но мы можем самостоятельно сделать выводы, глядя на историю патриархов, начиная от того же Авраама. Бог заключает завет не с одним человеком, а с целым родом, происходящим от него: Авраам передаст свое благословение сыну от любимой жены, Исааку (хотя у него были и другие дети – Измаил от Агари и шесть сыновей от Хеттуры). Далее Исаак передает его Иакову (хотя изначально старшим считался его близнец Исав). И только сыновья Иакова получат благословение все, в равной мере. То есть завет с Богом – не просто единократный дар, но некое семя, которое падает в почву и постепенно прорастает в ней, раскрывая в каждом новом поколении какие-то новые грани. Да, Он мог бы договариваться лично с каждым человеком, но Он предпочел действовать в истории многих поколений.

Ветхий Завет, то есть договор Бога с народом Израиля, стал продолжением договора с Авраамом. Это не просто коллективная ответственность, до некоторой степени естественная в нашем мире (новые поколения живут в условиях, созданных их отцами и дедами), но именно договор Бога и целого народа. Смысл этого договора должен был раскрываться в общественной, политической и религиозной жизни Израиля, становясь уроком для всего человечества.

Отсюда вытекало и особое внимание к продолжению рода. К примеру, израильтяне не знали частной собственности на землю в полном смысле этого слова: земля принадлежала семье, роду, племени, наконец – народу Израиля, но не отдельным израильтянам. Каждый крестьянин был всего лишь временным хранителем своего надела, который он получал от предков и оставлял потомкам; строго говоря, он не имел права продавать свой надел насовсем, а лишь отдавал его в аренду до следующего юбилейного года (хотя это правило, конечно, частенько нарушалось).

Примерно так же обстояло дело и с семьей – в 24-й главе уже описывался обычай левиратного барака, при котором младший брат или другой родственник «восстанавливал семя» тому, кто умер бездетным, чтобы у него все же были потомки, которые могли бы унаследовать его земельный надел.

Точно так же и религия Ветхого Завета была религией целого народа, а не отдельных личностей. Да, пророки постоянно подчеркивали личную ответственность перед Богом каждого отдельного человека, но сама эта ответственность строилась на главном: «ибо ты народ святой у Господа Бога твоего, и тебя избрал Господь, чтобы ты был собственным Его народом из всех народов, которые на земле» (Втор 14:2). Дни праздников и дни траура всегда оставались днями, когда народ «представал пред Богом» как единое целое.

Задумаемся над самым главным праздником Ветхого Завета – Пасхой. Что отмечалось в эту ночь? Исход израильского народа из Египта. В ту ночь Господь погубил всех первенцев египтян, но пощадил детей Своего народа, Своего первенца – Израиля, и освободил его. И не случайно по сей день в еврейских семьях принято, чтобы самый младший спрашивал самого старшего о смысле праздника, а тот рассказывал бы ему историю Исхода. Праздник в библейском понимании этого слова – день встречи разных поколений друг с другом и с Богом, а не просто повод для богослужения или застолья.

В Библии, особенно в Ветхом Завете, можно найти некоторые рекомендации по воспитанию детей. В основном, они сводятся к призыву быть с ними построже, это ведь из книги Притчей взят бессмертный афоризм: «пожалеешь розгу – испортишь ребенка» (в Синодальном переводе: «кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его», Притч 13:25). Впрочем, это не совсем о детстве и уж совсем не о вечном нашем вопросе «бить или не бить». Использованное здесь древнееврейское слово шевет не обязательно означает инструмент наказания, часто это символ власти: посох пастуха или жезл царя. Это слово часто употребляется в сугубо положительном значении, например: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня» (Пс 22:4).

Да и под сыном здесь совершенно не обязательно подразумевается ребенок, скорее молодой парень, который много чего может натворить. В книге Второзакония (21:18–21) есть даже предписание о том, что родители могут потребовать смертной казни для своего непокорного и буйного сына – правда, в отличие от римского права, такой приговор утверждался старейшинами и приводился в исполнение всей общиной, так что самодурству был бы поставлен предел.

Так вот, знаменитый стих из книги Притчей, скорее, стоит понимать так: отцовская власть над сыном и его обязанность воспитывать своего потомка и наследника не подлежат ни сомнению, ни отмене. Да, в те времена эта власть осуществлялась не без помощи розог, а то и более радикальных мер, но Библия говорит здесь о принципе, а не о технологии.

А вот «культуры детства», столько популярной сегодня, в Библии не видно. Детей там много, они зачастую играют важную роль, но отдельно о них ничего не говорится.

Какие им пели колыбельные, когда начинали приучать к труду, какие игры они любили, – мы можем об этом только догадываться. Впрочем… Есть, пожалуй, одно исключение – рассказ о примечательном эпизоде из детства Самого Иисуса.

«И когда Он был двенадцати лет, пришли они также по обычаю в Иерусалим на праздник. Когда же, по окончании дней праздника, возвращались, остался Отрок Иисус в Иерусалиме; и не заметили того Иосиф и Матерь Его, но думали, что Он идет с другими. Пройдя же дневной путь, стали искать Его между родственниками и знакомыми и, не найдя Его, возвратились в Иерусалим, ища Его. Через три дня нашли Его в храме, сидящего посреди учителей, слушающего их и спрашивающего их; все слушавшие Его дивились разуму и ответам Его. И, увидев Его, удивились; и Матерь Его сказала Ему: Чадо! что Ты сделал с нами? Вот, отец Твой и Я с великою скорбью искали Тебя. Он сказал им: зачем было вам искать Меня? или вы не знали, что Мне должно быть в том, что́ принадлежит Отцу Моему? Но они не поняли сказанных Им слов. И Он пошел с ними и пришел в Назарет; и был в повиновении у них. И Матерь Его сохраняла все слова сии в сердце Своем. Иисус же преуспевал в премудрости и возрасте и в любви у Бога и человеков» (Лк 2:42–52).

А теперь представим себе эту картинку со стороны. Двенадцатилетний мальчишка (ведь еще никто, кроме родителей, не знал, кто Он на самом деле) заходит в храм и начинает беседовать со священниками и духовными наставниками. И они не только не прогоняют его, но уважительно выслушивают, вступают в разговор и дают похвальную оценку. А родители, обнаружив его трехдневное отсутствие, не стали ругать его, а всего лишь «удивились». Не правда ли, трудно представить себе такую сцену в наши дни?

Нечто подобное, кстати, мы встретим и в Ветхом Завете: пророк Самуил еще в детстве получил от Господа откровение о судьбе не кого-нибудь, а самого первосвященника Илия, и первосвященник выслушал его с глубоким уважением (1Цар 3).

По-видимому, дело в том, что дети не воспринимались как какая-то особая категория людей, чей мир отделен от мира взрослых, и это означало, что относиться к ним следовало совершенно серьезно. Совершеннолетие подразумевало не достижение определенного законом возраста, а способность человека на деле доказал свою способность мыслить и поступать самостоятельно. И по этому признаку даже двенадцатилетний мог собеседовать на равных с храмовыми священниками, но, с другой стороны, и двадцатипятилетний мог получить воспитательных розог. И, честное слово, иногда жалеешь, что прошли те времена.

Ветхий Завет согласился, казалось бы, с существовавшей в те времена родовой структурой общества, но он преображал ее изнутри, подчеркивая личную ответственность каждого человека перед Богом. Это касалось и детско-родительских отношений: от детей по-прежнему требовалось беспрекословное послушание, но одновременно устанавливались высокие нормы для самих родителей. Собственно, и в Новом Завете мы видим продолжение той же самой линии. Павел пишет: «Дети, повинуйтесь своим родителям в Господе, ибо сего требует справедливость… И вы, отцы, не раздражайте детей ваших, но воспитывайте их в учении и наставлении Господнем» (Еф 4:1–4).

Слова «не раздражайте» могут быть поняты сегодня так, что родители ни в коем случае не должны вызывать неудовольствие своих детей (и похоже, что скоро государство и в самом деле начнет этого требовать от них). Но в тех условиях, когда отцы юридически обладали полнотой власти над своими детьми, это понималось, конечно, совсем иначе, как запрет на ненужную жестокость. Но главное даже не это: апостол указывает на нечто куда более высокое, чем отцовская власть и авторитет; он показывает, что и они имеют свое начало в воле Божией и должны потому с ней всегда согласовываться.

С другой стороны, как пишет Павел, во Христе мы все сделались детьми Божиими, а в Его крестной смерти – и сонаследниками, то есть полноправными гражданами Царства. Социальные различия не упразднены, но в христианстве больше не должно быть ни всесильных тиранов, ни бесправных домочадцев. Ну, а насколько исполняется этот завет – это уже отдельная история… История христианства.