Отзывы современников о церковной российской истории митрополита Платона (Левшина)

Митрополит Платон приступил к составлению своей российской церковной истории, «труда, по его выражению, не малотрудного»¹, уже в глубокой старости и потому он сам называл свой труд «старости своей плодом»². В предисловии к своей истории митрополит просит читателей извинить недостатки в ней его старостью. «Ибо, говорит он, уже быв 68 лет, в сей труд вступил я». 68-й год для Платона наступил в 1804 году, а в следующем году его история была уже напечатана³. Из этого видно, что он приготовил свою историю к печати в очень короткое время, хотя, конечно, материалы для нее стал собирать он ранее 1804 года. Побуждения, которые расположили митрополита предпринять нелегкий труд составления истории на закате своей жизни, были таковы: «От младых лет, пишет он, особенную чувствовал я склонность к чтению исторических книг, как вообще о всех народах, так особенно о России, которая склонность до старости моей продолжилась. Побуждением же к написанию сей церковной истории наиболее было то, что в училищах духовных предписывано было, чтобы обучать церковной истории, и оная хотя и была обучаема, но вообще о всех церковных деяниях от начала церкви христианские доселе бывших, и то из чужестранных сочинителей, а особенно Российской церковной истории доселе не было, которая знание, особливо в духовных училищах, и учащемуся в пользу церкви Российские, и в надежду быть в духовном звании, почитается быть не только пристойным, но и необходимо нужным. Хотя же в Российских летописцах, особливо древних, наиболее гражданские дела описывающих, не опущено и о церковных деяниях, да и весьма подробно и обстоятельно; но сии деяния церковные с гражданскими смешаны и одни от других не отделены. Каковое смешение одних дел с другими, и течением своим прерывное, не может обстоятельное и порядочное дать о церковных делах вразумление. А новейшие Российские писатели, пиша о России, по большей части описывали гражданские дела, а церковные или опускали, или весьма кратко, и то по одной поверхности, их касались, признаваясь многие из них, что аки бы церковные дела описывать, до них не принадлежит: а некоторые и неверно, и с подлинниками древними не сходственно, а по новому образу мыслей, свои о делах церковных повествования издавали»⁴.

Хотя церковная российская история митрополита Платона была «плодом его страсти» и первым опытом русской церковной истории, но она, по словам нашего историка С.М. Соловьева, «запечатлена печатью могучего и юного таланта»⁵ и своими достоинствами возвышалась над современными историческими трудами. Эти достоинства российской церковной истории, оригинальность некоторых высказанных в ней взглядов, знаменитое имя сочинителя давали ей почетное место в ряду литературных произведений того времени и должны были возбудить интерес к ней современников. Как отнеслись к церковно-историческому труду старца архипастыря современники, – любопытные сведения об этом можно находить в письмах некоторых современных Платону лиц духовного и светского чина.

Г. Голубев, на основании строгого приговора об истории Платона преосвященного Евгения, утверждает, что «труд высокоталантливого иерарха не был сочувственно встречен современниками и на первых порах не нашел справедливой оценки». О церковной истории митрополита Платона в письме к одному из своих приятелей (от 8 апреля 1806 г.) преосвященный Евгений отзывался так: «О нововышедшей нашей церковной истории скажу вам: 1) это отнюдь не история, а летопись, в коей на лыко летоисчисления без порядка нанизаны бытия, как будто вместе и калачи и сайки и бублики. История должна быть в системе. 2) Много находится (в сей истории) парадоксов, которых и доказать нельзя: например, что будто у языческих славян не было жрецов. 3) Много также тут с одной стороны хвастливого ханжества, а с другой натужного беспристрастия». Вообще, по словам преосвященного Евгения, «сие творение Платона не делает чести автору». В конце письма строгий критик просит своего приятеля, чтобы его мнение осталось под завесою скромности, «ибо совестно и грешно отнимать славу у почтенного старца. Будем думать для себя, а не для других, которые может быть еще лучше нас оценят сие произведение»⁶.

Этот отзыв был слишком строг. Другие современники митрополита Платона в своих письмах весьма сочувственно отзываются о его церковно-историческом труде. С этими не безынтересными письмами мы и познакомим читателей в настоящей статье⁷.

Еще до напечатания своей истории митрополит Платон чрез посредство своего викария Августина давал ее для прочтения известному видному и влиятельному члену Новиковского общества И.И. Тургеневу. Тургенев в своем письме, адресованном к преосвященному Августину, с восторгом отзывается о церковной истории митрополита Платона, присоединяя несколько критических замечаний, не безынтересных для характеристики взглядов этого видного масона Платонова времени.

«Преосвященный Владыко!

Милостивый мой Государь!

Возвращая при сем оригинал церковной нашей истории, сочиненный Его Высокопреосвященством, почтеннейшим и все любезнейшим во архипастырях, скажу вам с прирожденною мне откровенностью, что я ее не читал, а проглотил; радовался, видя пастыря совсем удаленного от духа многим духовным начальникам приписываемого; видел философа беспристрастного и истину сердечно любящего и выставляющего ее весьма искусно, ибо, познатель человеческой природы, знает он, что не всяк на лице истины, ярким и светлым светом блистающее, взирать может и свет ее слабое или не приученное зрение ослепляет; видел богослова кроткого и духом благочестия водимого, но неумолимо однако ж гремящего противу заклятых врагов Христовых, а притом и не скрывающего слабостей и пороков своих благочестивых архиереев; видел сына церкви и отечества усердного и воздыхающего о нестроении и той и другого. Но сочинитель выше моей похвалы. Мне остается со всеми любителями отечественной истории его всеусердно благодарить за пастырское попечение о просвещении людей, и что так уже в не молодых летах предприял и совершил таковый труд, о коем другой может быть и не думал, или только что поговорил. Жаль подлинно, что скудны мы русские в лучших источниках, откуда бы почерпать было можно достовернейшее и подробнейшее, есть ли только есть что почерпать. Наше отечество поздно узнало науки, а между тем военный и потом мятежный дух, рождавший междоусобия, не давал возможности возникнуть духу любви к письменам.

Что касается до моих, на сия история, примечаний, то во-первых ныне слабость моего телесного здоровья делать их не дозволяет, – я едва только при данном мне недельном сроке прочесть успел книгу, да я же и не так сведущ в истории, чтобы мог что сказать к лучшему.

Мало нечто мимоходом, между нами говоря, примечу. Пишут историки и повторяет священный автор, что царевну Анну Владимир получил от рук братьев ее императоров, но по другим видно, что у императоров сих в то время сестры не было, а была племянница княжна Анна, дочь короля болгарского. Но при всем том выходит в главном тоже, т.е. что сия племянница, зависевшая от отца своего, прислана в Херсон (вероятно с согласия родительского) и Владимир взял ее в супруги. Еще примечаю: сказанное почтенным автором в конце 27 главы нелепое мнение епископа Василия не заслуживает, по моему мнению, похвального имени доброй простоты⁸. Если нельзя о сем глупейшем письме умолчать, то извинить трудно, да и невозможно епископа в том грубом и постыдном для святительского сана невежестве.

Еще желал бы знать для чего о патриарших грамотах о проторях в летописцах не упоминается. Нет ли тут какого умысла от стороны духовных летописцев?

Наконец еще последнее мое замечание о жертвоприношении двух христиан по повелению в.к. Владимира. Никто из писателей, ниже иностранных, не говорил, и никак не видно из летописцев, ни из историков надежных, что хотя один народ славянского поколения приносил богам своим жертвы человеческие. В таком повествовании я бы не удовольствовался одним Нестором, ибо он по своей ревности тогдашнего времени мог желать сколь можно более прославить благодетельное действие христианской религии, хотя бы только и на счет истины; да и чудо выдумать, если бы к тому был ему случай, как он и доказывает охоту свою к чудесному подражанием своим византийским писателям, кои прежде его писали о крещении царя своего в. Константина. (Ибо ныне не все убеждены, что сколько истинные чудеса прославляют Бога и веру в Него: столько напротив или еще больше ложные и выдуманные бесчестят божество, ежели бы Его бесчестить можно, и религию уничтожают). Сколько из истории известно нам как о дунайских, так и о днепровских Славянах, они никогда, даже и в самой древности, когда еще война была единственным их упражнением и делала их не уважающими кровь себе подобных, не проливали в честь своих идолов человеческой крови.

Всепочтеннейше прошу ваше Преосвященство при возвращении оригинала принести от меня всепокорнейшую благодарность Его Высокопреосвященству за честь, коею было угодно меня почтить присылкою многоценного его труда для прочтения. Ежели владыка наш здесь еще и не отбудет до 11-го числа сего месяца, то при всей слабости моего здоровья надеюсь я иметь удовольствие его видеть и лично еще повторить мою признательность.

Вам же, милостивому Государю, свидетельствую мое высокопочитание, с коим навсегда остаюсь

вашего преосвященства

послушнейший слуга И. Тургенев.

P.S. Не спросите ли вы у митрополита, для чего он не упоминает ничего о Мартине, рассевавшем разные плевелы до веры относящиеся во время митрополита Киевского Константина, который сего Мартина, солгавшего будто он сродник патриарший, отослал по требованию в Царьград. Со времени сего Мартина начались в церкви расколы и он им начало положил. Июля 9 дня 1804 г.⁹.

В Генваре 1805 года митрополит приступил к печатанию своей истории, встретив неожиданно для себя в этом деле препятствия, о которых он упоминает в письмах к своему викарию Августину. По напечатании своей истории автор мог быть утешен такими похвальными отзывами о ней:

Высокопреосвященнейший Владыко,

великий и достославный архипастырь и благодетель!

Милостивое благоволение вашего высокопреосвященства, каковое изволили явить мне пожаловав предоставленных трудов ваших книгу церковную Российскую историю, признаю толь для меня великим, что не в состоянии себя нахожу не только достойно воздать особе вашей благодарение, но и восхищение свое изъявить не умею. С самого того времени, как известно стало намерение вашего высокопреосвященства в принятии на себя труда сего, нетерпеливое было ожидание видеть толь славное произведение ума вашего; а видя ныне совершение такого подвига вашего, все благочестивые чада Российские церкви не могут не признать вашему попечению премного себя в сем случае одолженными, яко не имевшие доселе сего рода сочинения отменным тщанием составленного, благоразумием украшенного, а достоинством увеличенного. А посему кто из нас не сочтет себя обязанным в смиренном сердце и благоговейном духе взывать основателю всего благочестия, Да всесильною десницею своею сохранить бесценную жизнь вашу, да поддерживает и в престарелии, да укрепляет силы ваши толь полезные для общества. Я с истинным высокопочитанием и совершенною преданностью, как был, так и навсегда, доколе же дышу, за счастье себе поставляю к великой особе вашей пребывает всеискренним.

высокопресовященнейший Владыко!

великий и высокославный архипастырь и благодетель!

вашего высокопреосвященства

препокорнейший слуга и обязанник

Арсений, епископ Воронежский и Черкасский¹⁰.

Февр. 21 дня 1806 г.

Высокопреосвященнейший Владыко!

Милостивый Архипастырь, Отец и

Благотворитель мой!

Российскую церковную историю вашу имел я счастье получить; и на сих днях всю прочитал. Без всякого ласкательства скажу, что она достойна вас и что вы сделали ею величайшую услугу Церкви и ученому обществу. В повествованиях ее царствует истина, беспристрастие и чистосердечие ваше; и рассуждения и замечания ваши на некоторые происшествия исполнены глубокомыслия вам свойственного. Словом скажу, что история ваша есть драгоценный подарок для потомства, а для меня особенно драгоценна она тем, что я удостоился получить ее от святительской десницы вашей. Преосвященный Августин пишет мне, что вы не очень здоровы, о чем я, сердечно сожалея, молю Господа и Бога, да укрепит Он здравие ваше толико для Церкви Христовой нужное и преполезное. Впрочем с глубочайшим моим высокопочитанием и совершенною преданностью честь имею быть вашего высопреосвященства, милостивого архипастыря, отца и благотворителя,

всепослушный слуга и богомолец

Серафим, епископ Смоленский¹¹.

1806 г. Февраля 24 дня.

Высокопреосвященнейший Владыко!

Милостивый архипастырь и отец

мне благодетельнейший!

По получении святительского вашего писания от 4-го февраля, вскоре получил я и от преосвященного Августина, викария вашего Архипастырства, письмо и при нем всеодолжительных дань Церкви российской трудов вашего святительства, российскую церковную историю. Неизъяснимое для меня при сем удовольствие! Благодарность благоволите от меня за сие принять по мере великости одолжения сим меня. Великий сей труд тощ не останется: слава и благодарение вам от церкви, а церкви от того польза пребудет вечною. О коль приятно сие писать, но приятнее еще единствовать! Недоброжелателям остается при сем только стыдиться. Всяк мастер судить, а не делать и трудиться. Я теперь при всем слабом моем зрении занимаюсь усладительнейшим упражнением, чтением оной. Бог да продолжит только жизнь вашу для подобных славных и полезных для Церкви Христовой трудов, о чем и обязаны мы молить благость Его всегда и всеусердно. Впрочем, себя препоручаю святейшим и вашего архипастырства молитвам, остаюсь с моим глубочайшим высокопочитанием

Вашего высокопреосвященства

Милостивого отца и благодетеля

моего всепослушный слуга и богомолец

Киевский митрополит Серапион¹²

Марта 5 дня 1806 г. Киев.

P.S. Церковная история, достойная вечной славы и благодарения, трудов ваших, и папистами наимногими зело уважается, а прочими почти вообще здесь превозносится до неба. Illi Papistae in Polonia nobis vicina cavemus, ne quid nunc moliantur¹³.

Высокопреосвященнейший Владыко!

Милостивый государь!

При письме вашем от 20 прошедшего месяца и при других дарах получил я драгоценный дар: церковную историю вашу. Вы пишите, чтобы я критиковал ее благосвободно; благодарю Бога моего, не заражен я ядом самолюбия. Критиковать я ваших сочинений не могу, а услаждаться ими умею. Я ее читал и перечитал. Везде на всякой черте находил я моего милого, почтенного Архипастыря, везде дух святителя, ревнующего божественною ревностью о благе церкви им пасомой, и других по единоверию с оной соединенных. Бессмертный Платон и в поздних своих плодах виден. Не возомните, чтобы я по энтузиазму говорил. Нет, я его никогда не любил, ибо под сею епанчею часто и подлое ласкательство высказываться смеет, хотя в глазах здравомыслящих последнее гнусным пороком, а и первое не добродетельно видится. Заключения ваши о Дмитрие Самозванце новы, но разительны¹⁴. Впрочем, кажется мне не все то высказали, что бы хотели высказать; но и в сем случае я с вами согласен; укажите, а вы и указали, и ясно и умно указали – имеяй уши слышати, да слышит. Этим вы вашу историю дополнить бы могли.

Милостивейшего Государя вашего Высокопреосвященства

покорнейший слуга князь Гавриил Гагарин.

Марта 9 дня 1806 г. С. Богословское¹⁵

P.S. Если мои рукописи вам более не нужны, то прошу их возвратить ко мне, ибо г. Карамзин у меня их просит.

Высокопреосвященнейший владыко!

Милостивый Благодетель!

Церковную Российскую историю трудов вашего Высокопреосвященства имел я счастье получить 20 числа текущего месяца. И до получения сего бесценного для меня дара я читал оную. Одни только вы могли взяться за сие единственное творение на отечественном языке, а обыкновенному человеку и на мысль оно не приходило. Таковому предприятию, кроме обширных сведений в древности и разнообразных пособий, долженствовала предшествовать и исключительно принадлежащая вам отважность, которая на всякой почти странице ощутительна, где вы изволите раздроблять действия на их начала. Здесь пороки не носят уже личины и злодеяния называются собственным именем. Паче всего нравится благомыслящей публике, что так удачно обнаружены бывшие домогательства папежества и духовенство российское защищено неоспоримыми доводами, которые связуют язык самой злости. Отзыв мой сам по себе ничего не значит для вас, но значителен он потому, что есть вернейший отголосок просвещеннейших современников, коих признательности беспристрастное потомство, конечно, отдаст справедливость; и не думаю, чтоб и вашему высокопреосвященству была она противна.

В заключение всего снова осмеливаюсь повторить искреннейшие уверения о неограниченном к особе вашей почитании и пламенеющей благодарности за сделанное ко мне внимание; и с сими чувствами одолжаюсь пребыть вечно и неизменно, милостивый благодетель,

вашего высокопреосвященства

всепокорный слуга Феофилакт епископ Калужский¹⁶.

Апр. 21 дня 1806 г. Калуга.

Ряд писем с отзывами об истории митрополита Платона закончим письмом известного знатока греческого языка, профессора Московского университета, Маттеи¹⁷ (2-). Это письмо, писанное на латинском языке, замечательно потому чувству глубокого уважения, какое высказывает знаменитый ученый к уму и учености Московского святителя.

Eminentissime

atque

illustrissime Metropolita

fautor longe maxime colende!

Nin sine maxima animi voluptate dono a Te, Metropolita eminentissime, accepi ecclisiasticam historiam Tuam reaesertim, tua ipsius manu et lingua graeca signatam. Etsi ergo jam dudum antea Tuis ingenii, doctrinae, eloquentiae et sapientiae aeternis monumentis ad reliqua secula omnia posteritati omni nomen Tuum tradideras: tamen hoc novum monimentum Tuum ceteris Tuis tanquam έπίμετρον atque έχ περιουσίας accessit. Quod Tibi, Metrapolita eminentissime atque illustrissime, mea codicum graecorum sinodalium recensio, ut mihi benevole significasti, non displicuit, maximam gratiam habeo, idque in summa felicitate mea parte repono. Quantum enim labore, studio, ingeniolo qualicunque certe valde exigua, doctrina mea potui, semper operam navavi, ut tantis viris, Tibi que non prorsus dissimilibus, utcunque probarer. Paucos mihi, vel annos, vel menses, vel dies ad advivendum restare, sentio veruntamen Tui et Tuorum erga me benefeciorum memoriam, non nisi cum animo deponam, atque adeo, εϊτις έότιν αϊςϑησις τών τετελευτηχότων περί τών ένϑάδεγενομένων, ex sepulcro Te suspiciam et venerabor. Ut Deus vitae Tuae annos cum integerrima valetudine ac summa animi tranquilitate et halaritate ad ultimos terminos benignissime proferre velit ex animo opto.

Eminentissime atque illustrissime

Nomini Tui

observantissimus cultor

Christianus Fridericus Matthae

Professor Mosquensis

Mosquae d. XV Ap. 1806.

(Высокопреосвященнеший и знаменитейший митрополит покровитель многоуважаемый!

С величайшим удовольствием я получил в дар от Тебя Твою церковную историю особенно потому, что на ней сделана надпись твоею собственно рукою и на греческом языке. И хотя Ты уже давно увековечил имя свое в отдаленнейшем потомстве незабвенными памятниками Твоих дарований, Твоей образованности, красноречия и мудрости, но вот к остальным Твоим памятникам присоединился и сей новый памятник, как бы прибавок сверх меры и как от избытка. А что Тебе, высокопреосвященнейший и знаменитейший митрополит, понравился сделанный мною разбор греческих синодальных книг, о чем благосклонно Ты заявил мне – за это приношу величайшую благодарность и с своей стороны почитаю за великое для себя счастье. Сколько только мог, занимался я с трудом, ревностью и маленьким умом, может быть, очень небольшою ученостью, чтобы сколько-нибудь угодить таким мужам, как Ты. Я чувствую, что немного осталось мне жить и годов, или же месяцев, или дней, но о Тебе и Твоих ко мне благодеяниях оставлю воспоминание разве только с душою, и если есть чувство у умерших о том, что было здесь, я и из гроба буду взирать на Тебя и воздавать почтение. От души желаю, чтобы Бог, по благоволению своему, продолжил до последних пределов годы Твоей жизни в нерушимом здравии и в высшем покое).

Современники митрополита Платона усматривали в его церковно-историческом труде преимущественно такие достоинства: любовь сочинителя к православной церкви, правильность исторического взгляда, беспристрастие и отважность в изложении исторических событий и суждении о них. С отзывом современников согласилась и позднейшая историческая критика¹⁸. Официальное же рассмотрение российской церковной истории Платона, которому она подверглась в 1823 году признало нужным исключить из нее несколько мест «в отвращение неблагоприятных суждений»¹⁹.

А. Беляев.