Сиро-халдейские несториане и присоединение их к Православной Церкви

− Торжество 25-го марта и его значение. − Сведения по древнейшей истории христианства у сиро-халдеев. − Эпоха гонений на христиан Персии. − Несторианские споры в Сирии и распространение несторианства в Персии. − Окончательное отпадение халдейских христиан от союза с церковью вселенской. − Положение несторианской церкви при персидском правительстве; заботы ее о своем благоустройстве и развитии просвещения. − Расцвет халдейского христианства при арабских халифах; покровительство халифов несторианским ученым и распространение несторианства среди азиатских народов. − Падение несторианской церкви в XIV и XV вв. − Нашествие Тимура и его следствия. −Распадение оставшихся несториан на католическую халдейскую и несторианскую сиро-халдеев; иерархический и богослужебно-обрядовый строй их церкви. − Сношения сиро-халдеев с православною церковью, приведшие к событию 25-го марта.

25-го марта текущего года, в праздник Благовещения, в Александро-Невской лавре в Петербурге произошло знаменательное торжество православия, долженствующее занять почтенное место в летописях церковной жизни христианского Востока. В этот день, за особо торжественным богослужением, были присоединены к православной церкви духовные представители сиро-халдейского народа, несторианского по исповеданию, народа, прибывшие к нам в числе пяти человек, именно: Мар-Ионана или Иона¹, епископ Супурганский, Илия архимандрит Армудагачский, священники – Георгий Беджанов и Сергий Бадалов и диакон Иаков Бабаханов. Событие это имеет выдающееся значение и заслуживает нашего полного внимания. Уже один факт присоединения к православию пяти лиц, облеченных духовным саном, − следовательно, влиятельных среди своих единоверцев, и притом из народа, давно жившего самостоятельной церковной жизнью, является сам по себе крупной победой, не часто встречающейся в истории нашей миссии. Но истинный смысл торжества 25-го марта далеко еще не исчерпывается одним этим фактом. Дело в том, что Мар-Иона и его спутники свое путешествие в глубь России предприняли не за тем только, чтобы лично от себя засвидетельствовать готовность принять православие и удостоиться этого принятия; они явились к нам в качестве нарочитой депутации от сиро-халдейского народа, за которою стоит до 9,000 несториан, оффициально изъявивших желание вступить в лоно православной церкви². Кроме того, из акта предварительного соглашения, заключенного в резиденции Мар-Ионы, узнаем, что в числе подписавших этот акт значится и представитель Мар-Шимона, патриарха и главы всех сиро-халдейских несториан, действовавший, конечно, с согласия своего доверителя³. Таким образом, в лице духовных депутатов, воспринятых в православие 25-го марта, к нам приходит в сущности целая христианская община, принадлежавшая некогда к одному вселенскому союзу христианства, но затем отпавшая от вселенской церкви и в течении XIV столетий стоявшая вне общения с нею. Присоединение их к православию служит лишь первым шагом на пути тех приобретений, какие ожидают нашу церковь среди сиро-халдейских христиан, − шагом, за которым при благоприятных обстоятельствах вскоре же должно последовать обращение в православие всего сиро-халдейского народа.

Описываемое событие оказалось довольно неожиданным и застало не подготовленной даже ту часть русской публики, которая следит за ходом нашей церковной жизни. Хотя сиро-халдейский народ является ближайшим к нам соседом с юго-восточной стороны Кавказа, но до самого последнего времени он ничем не привлекал на себя общего интереса, и его история, современное положение, быт и верования оставались мало кому известными. Точно также и сведения о сношениях его с православною церковью, начавшихся около полувека тому назад, почти совсем не проникали в печать. Когда в начале текущего года появились первые известия о путешествии в Петербург особой депутации от сиро-халдеев с целью принять православие, у большинства они невольно вызывали недоуменные вопросы о том, кто такие эти сиро-халдеи? Каковы их верования и отношение к нашей церкви?... Между тем, этот маленький народец, расположившийся по соседству с нами, достоин того, чтобы стать предметом изучения и помимо тех связей, в какие он вступает теперь с православною церковью. Ведя свое происхождение с глубокой древности, он сумел среди всех превратностей судьбы, обильно выпадавших на его долю, отстоять свои национальные черты, свою религию, язык и предания, и его теперешняя территория, разделенная между двумя иноверными государствами, Персией и Турцией, представляет собой оригинальный уголок передней Азии, живущей вполне самобытной жизнью. Особенно же полезным могло бы оказаться изучение этого народа в богословско -исторических целях; в его преданиях и обрядах, восходящих по своему началу в древнейших временах христианства, сохранилось не мало остатков первобытной христианской старины, способных пролить свет на разные стороны истории христианства. Без сомнения, тесные отношения, возникшие теперь между русскою церковью и сиро-халдейскими христианами, повлекут за собой и более подробное ознакомление с этим народом, а пока, в ожидании таких подробных исследований, мы постараемся дать здесь несколько общих сведений по истории и современному быту сиро-халдеев, − этих многострадальных братьев наших по вере, имеющих скоро стать братьями нашими и по исповеданию.

Самое имя сиро-халдеев уже навевает мысль о чем-то отжившем, архаическом, принадлежащем более истории и археологии, чем текущей жизни. Слово: халдей мы привыкли встречать в Библии, да в церковных песнопениях, а не в современной географии. И действительно, теперешние сиро-халдеи во многих отношениях могут быть названы обломком великого некогда и обширного здания. В лице их мы имеем печальный остаток могущественной и цветущей восточно-азиатской или халдейской церкви, возникшей в пределах древнего ассиро-вавилонского царства и в средние века распространявшей свое влияние от Сирии до Китая и от Монголии до Индии и Цейлона. Историческое начало этой церкви теряется в глубине апостольской эпохи, и ее судьбы, приведшие халдеев к современному состоянию, тесно связываются с теми религиозными и политическими переворотами, какие переживала Азия в средневековый период. По преданиям, сохраняющимся по настоящее время среди сиро-халдеев, их предки первыми из язычников услышали проповедь о Христе еще тогда, когда она не раздалась громко в самой Палестине. Зороастр, рассказывает сиро-халдейская сага, − предвозвестил пришествие на землю Богочеловека и своим приближенным ученикам открыл, что рождение Его будет отмечено появлением особой звезды на небе. Ожидая исполнения предсказания своего учителя, одно поколение халдейских мудрецов вслед за другим наблюдало за небесными светилами, − и вот, когда явилась необычайная звезда, три волхва пошли на запад и под водительством звезды достигли Вифлеема. Возвратившись на родину, они принесли с собой пелену, подаренную им Марией и Иосифом, и первые проповедали своим соотечественникам весть о рождении Христа, подтвердив ее чудом, совершившимся от пелены. Вскоре затем в страну халдеев прибыли апостолы Фома и Фаддей и прочно насадили здесь христианство, основав для уверовавших епископскую кафедру в Селевкии-Ктезифон⁴, которую и занял Марий, ученик Фаддея. В теперешнем городе Урмии, − древнем Дарь-Сапе, где по преданию жили волхвы, − местные христиане еще и доселе пользуются храмом, устроенным будто-бы при ап. Фоме, а в северной стене его показывают место, где заложены реликвии одного из волхвов⁵. Нет возможности решить, содержит-ли что-либо достоверное все эти предания. Тот факт, что в первые времена своей истории, халдейские христиане стояли в церковной зависимости от Антиохии, говорит, повидимому, за то, что и христианство пришло к ним из этого города или, вообще, из Сирии, хотя и не противоречит преданию о проповеди ап. Фомы и Фаддея. Во всяком случае, при сильном движении, происходившем в первые века нашей эры на персидской границе, где лежали области, населенные сиро-халдеями⁶, христианство должно было появиться здесь очень рано; к началу второго века оно обратило на себя внимание Траяна во время его похода на парфян; в третьем же веке оно проникло даже в среду персидских магов и оказало влияние на религию Зороастра, как это видно из истории мапихейства. В восточных областях оно не сталкивалось враждебно с государственною властью, и в то время, как в римской империи лились потоки мученической крови, христиане, жившие в Персии, чувствовали себя вполне безопасными под управлением пароянской династии Арсакидов, индифферентно относившейся к делам национальной религии. На первых порах христианская Персия сохраняла непрерывную связь с греко-римским христианством; по административно-церковному положению она входила в состав антиохийского округа, и епископ ее главного города Селевкии-Ктезифона, постепенно подчинявший себе остальные кафедры дольнего Востока, получал рукоположение в Антиохии. Но эта связь не могла продолжаться долго; географическая отдаленность Персии от центров греко-римского христианства, в особенности же частые, почти не прекращавшиеся войны римлян с персами, лишали восточных христиан возможности поддерживать свои отношения с западными единоверцами в постоянной энергии и отклоняли их от общей колеи церковной жизни. Их зависимость от антиохийского престола всегда носила на себе более номинальный, чем реальный характер, да и она, вследствие указанных причин, скоро порвалась. По Бар-Гебрею⁷, Ктезифонские епископы еще с конца второго века достигли полной самостоятельности; они прекратили свои поездки в Антиохию за посвящением, стали избираться и рукополагаться епископами своей области. Таким образом, халдейские христиане почти в самом начале своей истории образовали из себя особую, автокафедральную церковь, которая в ряду прочих церквей тогдашнего христианского мира заняла исключительное положение. Оторванная от него по причинам географическим и политическим, находясь на краю вселенной и под властью другого, враждебного римлянам правительства, она в тоже время резко выделялась и этнографическим составом, и языком, и всем своим духовным характером, сложившимся под влиянием иных, незнакомых греко-римскому христианству, культурных условий. С прочим христианским миром ее связывало только единство веры и церковных преданий, но это идеальное единство не находило себе надлежащего фактического выражения в жизни и взаимных отношениях; ни в событиях II-го и III-го века, волновавших собой греко-римской церкви, ни в богословской науке и литературе, возникшей на почве греко-римской образованности, христиане Персии не имели своей доли. Эта ранняя обособленность христиан, живших в Персии, получила роковое значение в их дальнейшей истории; она направила их духовное развитие по своеобразному руслу, приучила мало ценить блага церковного общения и в конце концов привела их к полному отпадению от вселенского христианства.

С IV-го века внешние условия существования христианства в Персии радикально изменяются. Как раз в то время, когда в греко-римской империи христианство взошло на трон цезарей и торжествовало свою победу над язычеством, персидские христиане лишились той религиозной свободы, какою они пользовались под управлением Арсакидов, и для них впервые настала эпоха тяжких гонений за веру. Эта перемена в положении христиан в Персии отчасти объясняется религиозным фанатизмом новой персидской династии Сассанидов, разрушивших в 227-м году господство парфян и ревностно принявшихся за восстановление персидского национального государства, но главным образом она вызывалась обострившимися политическими отношениями между Персией и римской империей. Сассаниды тотчас же по вступлении в свои права заявили себя необыкновенною враждою к римлянам; они начали с ними нескончаемый ряд войн, тянувшийся несколько столетий. Пока на римском троне сидели язычники и столицей империи оставался отдаленный от театра войны Рим, христиане Персии стояли в стороне от этой вековой борьбы Азии с Европой. Но когда, со времени Константина Великого, римские императоры приняли христианство и центр империи придвинули к границам Персии, основав новую столицу на Босфоре, их персидские единоверцы стали сильно озабочивать политическую подозрительность Сассанидов. Персидским правителям казалось, что в войнах с империей поведение их христианских подданных определяется не патриотизмом, а верою, что своими сношениями с римскими единоверцами они пользуются для того, чтобы передавать им тайны персидского царства и извещать о всем, происходившем на Востоке⁸. Не мало пищи этой подозрительности давало и то уважение какое оказывали Константинопольские императоры персидским епископам в тех редких случаях, когда последние обращались за чем-нибудь к Византийскому двору. Так, Сапор II был крайне раздосадован, узнавши, что Константинопольский император принял его великолепно разукрашенное письмо и драгоценные подарки с меньшим почтением, чем бедную записку Ктезифонского архиепископа⁹. Развившиеся на этой почве подозрения сначала повлекли за собой для перси притеснения гражданского рода, усиление поборов и податей, а затем открылись и всеобщие гонения, − и чем большую стойкость и упорство показывали христиане в этих гонениях, тем несомненнее становилась в глазах персидского двора политическая опасность христианства. Начавшись в 342-м году гонения прогрессивно возрастали; они продолжались около полуторых столетий, вплоть до окончательного отделения халдейской церкви от союзас церковью вселенской. К исповедникам христианства были применены все пытки и мучения, какие в состоянии придумать восточная фантазия и азиатская жестокость, но искоренить христианства они не могли. В IV-м и V-м веках христиан в Персии было слишком много для того, чтобы можно было уничтожить их одними внешними мерами. О степени распространенности их в персидских областях за эту эпоху достаточное понятие может дать уже одно количество мучеников, пострадавших в первое гонение. Греческий историк Созомен одних епископов, скончавшихся за веру, поименно насчитывает до 25¹⁰; предание же халдейской церкви число всех клириков, монахов и девственниц, принявших мученическую смерть, возводит до 16,000, не считая множества простых мирян¹¹. Кроме того, гонения, как они ни были напряжены, все-же прерывались мирными временами, при чем эти прерывы большею частью вызывались особыми заслугами христиан пред персидским правительством, ослаблявшими его политическую подозрительность. История сохранила поучительный в этом отношении факт из жизни Акакия, епископа месопотамского города Амиды, который продал лишние драгоценные сосуды своей церкви, чтобы выкупить и возвратить на родину 7,000 персов, попавших в плен к римлянам¹². Гуманный поступок Акакия так растрогал тогдашнего персидского царя Варана, что он не только пожелал лично видеть амидского епископа, но и всем персидским христианам возвратил свободу, признав христианство лучшею религиею и наиболее близко стоящей к учению Ормузда¹³. Наконец, героизм христианских мучеников и непреклонность их в мучениях производили иногда такое сильное впечатление на гонителей, что последние сами невольно склонялись пред силой христианства и сознавали невозможность продолжать борьбу с ним. «Когда Сапор, − говорит армянский историк Елисей, − закрыл все храмы в целой перси, христиане дома свои обратили в храмы и каждым местом пользовались для своей религии; они претерпевали тягчайшие преследования, и их выя не склонилась; царь пылал гневом и палачи приходили в отчаяние, но христиане оставались полными радости и с покойным духом переносили все страдания; когда царь увидел, что они смеются над смертью, он приказал всем маиам никого не беспокоить, но чтобы каждый безбоязненно следовал своей вере¹⁴.» Очевидно, и для Персии, как некогда и для римской империи, кровь мучеников, пролитая за веру, была семенем христианства.

Полуторавековой период гонений, пережитый персидскими христианами с 342-го года, оставил по себе печальные последствия в ходе их церковной жизни. Вытекавшие из мысли об опасности для государства сношения его христианских подданных с римскими единоверами, гонения ослабили собой и те немногие связи, какие еще оставлись у халдейской церкви с греко-римским христианством, и усилили ее обособленность, искусственно оторвав персидских христиан от тех интересов, которыми питалась жизнь вселенской церкви. Для греко-римского христианства IV-й и V−й века были временами необычайного подъема богословского духа, эпохой напряженных догматических споров, многочисленных соборов, великих учителей и удивлявших мир подвижников. Для христиан Персии это был период тяжелых бедствий, пыток и мучений, конфискации имуществ и бесправного существования, за которым они не видели великих движений, совершавшихся в греко-римском мире, и не могли воспользоваться их плодами. Только на первом вселенском соборе мы встречаем двух представителей Ктезифонского архиепископа и, кроме того, некоего Иоанна, именовавшего себя епископом Персии и великой Индии, но этот собор состоялся еще в то время, когда гонения на христиан Персии не начинались. Все же остальные события, наполняющие историю греческой церкви за IV-й и V-й века, прошли стороной от персидских христиан, и самые известия о них с трудом проникли чрез персидскую границу. Из церквей греко-римской империи в наиболее близких сношениях христиане Персии стояли с церквами сирийского округа, с которыми их издавна соединяло географическое соседство, единство языка и общность духовного характера. Здесь же лежал и тот единственный источник, откуда персидское христианство черпало свое духовное просвещение. В IV-м и V веках, в сирской Месопотамии, около самых границ с Персией, процветала едессская школа, основанная еще во втором веке гностиком Вардесаном и прославленная трудами великого отца и учителя IVвеке Ефрема Сирина. В этой школе, служившей центром сирской учености, получали образование многие персидские христиане, стремившиеся к богословскому знанию; некоторые из них оставались тут-же учителями при школе, другие же возвращались на родину и достигали там высших иерархических степеней. Тяжелые времена, наставшие для персидских христиан при Сассанидах, без сомнения стеснили их духовное общение с Сирией, но не были в состоянии совершенно его прекратить. Укрываясь от гонений, масса христиан бежала через границу Персии и находила себе приют в сирийских областях. В разгар преследований эти побеги становились настолько частыми, что Иездегерд II-й должен был издать специальное узаконение к пограничной страже не пропускать беглецов. В свою очередь и сирийскме христиане не относились безучастно к бедствиям своих персидских соседей, поддерживая их по крайней мере словом увещания и ободрения; так напр. поступал Феодорит Кирский, который в особом письме к Евсевию, епископу персидской Армении, убеждал его стойко переносить бедствия и не осуждать слабых, но укреплять их веру любвеобильными заботами о них. Однако, при всем своем просветительном значении, эти сношения с одними только сирийскими христианами имели в себе и одну печальную сторону; они сделали богословское развитие персидских христиан односторонним и сузили их духовный горизонт. Оторванные от общего течения церковной жизни, христиане Персии на все ее вопросы и факты привыкали смотреть глазами своих сирийских учителей, в авторитет которых они верили безусловно. Всякое догматическое учение, движение, постановление они воспринимали в той форме, в какую их отливали сирийская богословская мысль, и оценивали их так же, как оценивались они в Сирии. В этом одностороннем влиянии сирийского богословия на духовное развитие христианской Персии заключалась главнейшая историческая причина, повлекшая за собой полное отделение ее от вселенской церкви. Когда в 30-х годах V-го века несторианство нашло себе горячую поддержку в Сирии и отсюда стало проникать в Персию, здешние христиане лишены были возможности сделать выбор между ним и православием они пошли туда, куда влекли их сирийские учителя, и приняли несторианство.

Самая история отпадения халдейских христиан от церкви вселенской тесно связывается с теми догматическими спорами, какие велись в первой половине V-го века в греческой церкви. Впрочем, в начальной стадии несторианских движений, продолжавшейся до осуждения Нестория и антиохийской унии, они не принимали никакого участия; сомнительно даже, чтобы многие из них имели надлежащие сведения о ходе этих споров, да и самый предмет споров, по отвлеченному своему характеру и тесной связи с греческой философией, стоял выше их духовного развития; епископы их не были также и на третьем вселенском соборе, обсуждавшем дело Нестория. Христиане Персии выступали уже в последнем эпилоге несторианской драмы, разыгравшейся на сиро-восточной окраине греческой церкви. Известно, что несторианское учение было продуктом восточного богословия и вышло из антиохийской школы, которая вместе с едесским училищем, однородным с ней по направлению, являлась очагом богословской науки для всего христианского Востока. Представители антиохийской школы всегда отличались наклонностью к рассудочной ясности и раздельности мысли и в исследовании вопросов веры руководились диалектическим методом, требовавшим отчетливости и выработанности понятий. В учении о лице Богочеловека, которое с половины IV-го века начало привлекать к себе общее внимание церковного богословия, они так разделяли Его человеческую природу от Божественной, что не далеки были от мысли о двух лицах и двух сынах во Христе. Благодаря талантам и обильным литературным трудам великих восточных учителей – Диодора Тарсийсеого и Федора Мопсуестского, антиохийское воззрение на Лицо Богочеловека получило господство на сирийском Востоке и в уважение к памяти его истолкователей скоро было сочтено за непоколебимый догмат веры. Когда же, не смотря на то, Несторий, защищавший антиохийское учение о Богочеловеке, был осужден и с этим осуждением согласились главы сирийского Востока, Иоанн Антиохийский и Феодорит Кирский, первоначально протестовавшие против него, то в Сирии возникла партия горячих ревнителей восточного богословия, которая не только отвергала авторитет 3-го вселенского собора, но и восточных епископов, принимавших его, упрекала в вероломстве. Эта партия несторианствующих опиралась на национальные чувства сирийских христиан и хотела отстаивать лучшие их предания. На вопрос о Нестории она взглянула широко и в процессе его увидела не личное дело одного константинопольского патриарха, а дело всего антиохийского богословия. Осуждение Нестория она поняла, как осуждение восточных учителей Диодора и Феодора, как унижение и оскорбление всего того, что было лучшего и возвышенного в восточном христианстве, и энергично выступила на защиту своих традиций. Но нигде эта борьба между греческим и восточным богословием не достигла такой силы и напряженности, как в сирийской Месопотамии с городом Едессой во главе. В Едессе сосредоточились самые крупные силы на защиту восточных учителей, и ее школа сделалась гнездом, откуда несторианские идеи расходились по всем направлениям. Вследствие близости Едессы к персидской границе и духовного влияния ее школы на персидских христиан этот поток несторианских воззрений необходимо должен был захватить и Персию. Сами учителя едесской школы, терявшие с каждым годом под собой почву в греко-римской империи, стали с надеждой обращаться к Персии и в ней видели последнее убежище для себя и своего учения. Ива, пресвитер едесской церкви и учитель здешней школы, перевел сочинения Диодора и Феодора на сирийский язык и таким образом ознакомил персидских христиан с воззрениями Нестория в их первоисточнике. Он же в своем знаменитом письме к Марию, епископу Гандаширскому, получившем в халдейской церкви почти символическое значение, установил и ту точку зрения, которую на всегда удержала эта церковь в отношении к третьему вселенскому собору и св. Кириллу Александрийскому. Эта точка зрения очень характерна. В своем письме Ива не защищает Нестория и сочувственно отзывается о соглашении, состоявшемся между Кириллом и Иоанном Антиохийском, однако, излагая ход несторианских споров, он с крайним недоброжеланием изображает деятельность св. Кирилла и столь восторженно восхваляет Феодора Монсуетского, что в целом его письмо должно было послужить лучшей аналогией несторианского учения.

Несторианские воззрения, усердно пересаживаемые в Персию едесскими учителчми, нашли здесь для себя благодатную почву и для персидских христиан скоро сделались таким же национальным достоянием, каким они были и для едесских ревнителей. Как продукт восточных окраин греческой церкви, несторианство во многих своих чертах отражало особенности восточного образа мыслей и потому встретило себе сочувственный отклик в духовном складе персидского христианства. Проповедуемое им резкое разделение Божества и человечества во Христе ближе подходило к дуалистическому миросозерцанию Востока, чем учение о приискреннем приобщении Бога к плоти и крови, в которых восточный ум видел источник зла и страдания. В этом же направлении действовало и иудейское влияние, дававшее себя сильно чувствовать на сирийском Востоке и в Персии. В Персии, особенно в западных ее областях, занятых сиро-халдейским населением, иудеев было очень много; в этой стране они долго составляли собой великую культурную и общественную силу, от воздействия которой никогда не могли освободиться здешние христиане¹⁵. Наконец, постоянные сношения персидских христиан с Сирией и полная зависимость их духовного просвещения от едесской школы подготовили в ней путь к несторианскому учению еще ранее, чем оно успело появиться под этим именем. В несторианстве, распространяемом едесскими учителями, христиане Персии услышали знакомые себе звуки и восприняли их с полным убеждением в их истинности. Поэтому-то и проповедь несторианства не встретила у них никакого отпора; они подчинились ей весьма быстро и почти без всякой борьбы. Когда Равула, епископ Едесский, закрыл едесскую школу и изгнал из своей епархии ее учителей, последние убежали за персидскую границу и здесь, среди персидских христиан, нашли себе радушный приют. Они завели у них первые богословские школы, заняли влиятельные епископские кафедры и в течении полстолетия успели доставить несторианскому учению полное торжество в Персии. История сохранила имена этих ученых, но из них мы упомянем двух: Варсуму и Иву, деятельность которых имела наибольшее значение для пропаганды несторианства в Персии. После бегства из Едессы первый из них получил епископскую кафедру в Низибии и пробыл на ней более сорока лет, отдавая все свои, во всяком случае, недюженные силы делу распространения защищаемого им учения. Варсума сумел приобрести себе благосклонность при персидском дворе и, пользуясь ею, созывал соборы с целью утверждения несторианства, замещал кафедры своими сторонниками и оказывал сильное давление на самого Ктезифонского патриарха. Он умер в 489 м году, не дождавшись окончательного торжества несторианства в Персии, но обеспечив его неизбежность. Ива же не был несторианином в собственном смысле слова; четвертый вселенский собор оправдал его от всех обвинений, возведенных на него его же собственными клириками; но по возвращении из Персии в 425-м году сделавшись епископом Едесским, из которой он был прогнан при Равуле, Ива принес незаменимую услугу персидскому несторианству, возобновив здесь богословскую школу, разрушенную его предшественником. Школа скоро возвратила себе прежнее влияние, снова привлекла персидских ученых и еще на полстолетие осталась рассадником несторианских идей для Персии. В 489-м году она была вторично и на этот раз окончательно закрыта по приказанию императора Зенона, и ее учителя опять бежали в Персию, повсюду разнося с собой рассказы о гонениях и притеснениях, перенесенных ими в византийской империи. Уже и ранее стоявшие особняком от греческой церкви, персидские христиане прониклись теперь полным нерасположением к ней, и епископы их, большинство которых разделяло несторианские воззрения, стали склоняться к прерыву церковного общения с греками. Еще на соборе при Дадьезу, занимавшем Ктезифонскую кафедру между 430 и 465-м годами, было поставлено, чтобы никто из подчиненных ему клириков и христиан не обращался к греческим патриархам с церковными нуждами и не мог апеллировать к ним на своего епископа¹⁶. Со времени последнего бегства едесских ученых в Персию эти сепаративные стремления персидских христиан должны были еще более усилиться. Питомником их явилась низибийская школа, унаследовавшая среди христиан Персии духовное влияние Едессы и отличавшаяся необыкновенной корпоративной сплоченностью своих представителей. До нас дошли крайне любопытные статуты этой школы, в своей основе имеющие распоряжения, данные бывшим едессцам Варсумой; в одном из этих статутов читаем такое постановление: «никто из братьев, принадлежавших школе, да не осмеливается ходить в страну римлян ни под предлогом учения, ни ради молитвы, ни для того, чтобы продать или купить что-нибудь»¹⁷. Наконец, в 499-м году на большом соборе в Селевкии, состоявшемся под представительством Бабея, персидские епископы торжественно и официально отпали от православной церкви, провозгласив Бабея своим патриархом или католикосом. С этой поры все персидские христиане, принявшие несторианство, составили из себя одну, отдельную от вселенского христианства, церковь, которая усвоила себе имя халдейской церкви, и доселе значащееся в титуле ее патриарха. Но у греков она очень рано стала называться церковью несторианской по исповедуемому ею учению о лице Богочеловека. Есть известие, что первым, кто приложил это имя к халдейским христианам, был монофизит Ксенайя. Однако, как в древности, так и теперь это имя, указывающее на лицо, осужденное церковью, встречает себе горячий протест у халдеев. «Несторий, − говорят они, − не был нашим патриархом и не писал на нашем языке, и не мы последователи его учения, а напротив он, Несторий, возвестил учение нашей церкви и потому был признан нами»¹⁸. И действительно, история отделения халдейской церкви от вселенской показывает, что несторианство, подавшее ей повод к этому отделению, было не столько сознательным ее заблуждением, сколько роковой ошибкой, объясняемой исключительными обстоятельствами исторического развития христианства в Персии.

Отпавши от союза с вселенскою церковью, халдейские христиане скоро заявили себя замечательными успехами, не встречающими себе аналогий, в истории других восточных общин, выделившихся из состава вселенского христианства. Улучшив свои отношения с государственной властью, они создали себе прочную внутреннюю организацию, завели школы, развили просвещение, распространили несторианство за пределы Персии и постепенно образовали из себя обширнейшую церковь, оказавшую сильное просветительское влияние на азиатские народности. Начинаясь моментом отделения от вселенской церкви, этот рост халдейского христианства простирается до XIII-века и обнимает собой самые блестящие страницы его истории. Формальный прерыв церковного общения с греками прежде всего благотворно отразился на внешнем положении несториан в пределах персидского государства; в глазах персидского правительства он снял с них те подозрения в тайных сношениях с Византией, которые и служили главной причиной гонений на христиан Персии в IV и V вв. Правда, полной религиозной свободы они все таки не получили: по временам и теперь они должны были по-прежнему выставлять из своей среды жертв персидскому фанатизму, но это случалось лишь в редкие моменты особо острого напряжения религиозных и национальных чувств персидского правительства, наступавшие большею частью по поводу войн с греками. В обычном же, мирном течении жизни они не только могли спокойно исполнять свои религиозные обязанности, но и приобрели себе заметную благосклонность персидского двора. Политические расчеты побуждали персидское правительство покровительствовать этой части своих христианских подданных, наделять особыми преимуществами, чтобы и прочих христиан, остававшихся еще в Персии, расположить к принятию несторианства, которое, в виду частых войн с Византией, представлялось менее опасным для государства. Так, еще царь Фероз, современник первых несторианских движений в Персии, охотно оказывал поддержку Варсуме Низибийскому и притеснял его противников. Хозрой I, известный в истории своим покровительством просвещению, любил окружать себя несторинскими учениями и с некоторыми из них стоял в близких отношениях. Выделялись своею благосклонностью к несторианам и оба его преемника Гормизд IV-ый и Хозрой II; при чем последний из них хотел сделать несторианское иповедание обязательным для всех своих христианских подданных¹⁹. Эта эпоха внешнего мира, наставшая с VI-го века, дала возможность халдейской церкви заняться своим внутренним устройством, требовавшим существенных улучшений. Предшествовавший отделению от греческой церкви период тяжелых гонений внес с собой не мало беспорядков в церковную жизнь и сопровождался сильным падением нравственной дисциплины. Власть Ктезифонского патриарха еще не стояла прочно и оспаривалась некоторыми епископами; монахи, жившие в монастырях, вступали в открытые брачные связи; не только среди простого народа, но и между высшим клиром встречались лица, державшие у себя по нескольку жен. Селевкийский собор при Бабее, на котором провозглашено было отделение халдеев от греческой церкви, провел несколько важных постановлений касательно церковной организации, но и он не решился начать радикальную борьбу против всеобщего падения нравов; напротив, особым узаконением он дозволил патриарху, епископам и пресвитерам вести брачную жизнь. Следовавшие за Бабеем католикосы поспешили воспользоваться добрыми отношениями к ним персидского правительства, чтобы утвердить свою власть над всеми несторианами и поднять нравственную жизнь паствы на надлежащую высоту. Из преемников Бабея особые заслуги в этом отношении оказал халдейской церкви Мар-Ава I, обращенный в христианство маг, занимавший ктезифонскую кафедру между 536−562 годами и стяжавший себе в церковной истории халдейства имя Великого. Он часто ездил по провинциям своего патриархата, писал пастырские послания к отдаленнейшим несторианским общинам, строго карал всякий беспорядок и своеволие и в 544 г. Созвал собор, на котором запрещено было патриарху и еписопам вступать в брак, − правило, остающееся в силе среди сиро-халдеев и по ныне. Вообще, соборная дисциплинарно-каноническая деятельность получила очень широкое развитие в халдейской церкви; большие соборы созывались часто, подробно разрабатывали вопросы церковной практики и дали несторианской церкви благоустроенную организацию²⁰. Правила этих соборов вместе с унаследованными от вселенской церкви были внесены впоследствии в сборники действующего законодательства и составили собой главное содержание несторианского номоканона, которым не без основания гордятся современные нам сиро-халдеи, находя его более полным и определенным, чем греческий номоканон²¹. – Общий подъем церковной жизни, наблюдаемый в несторианстве с VI-го века, благотворно сказался и на состоянии у них духовного просвещения и богословской науки. Пересаженная эдесскими беглецами ученость не завяла в Персии, но благодаря мирным отношениям с правительством, скоро расцвела здесь и принесла богатые плоды. Ктезифонские католикосы, − люди, по большей части обладавшие хорошим образованием и понимавшие цену знания, − усердно заботились об устройстве школ и хорошей постановке обучения в них. Низибийская школа, несколько раз реформированная за этот период, уже не была теперь единственным источником несторинской науки; рядом с ней действовали другие школы, не уступавшие ей по успешности своих ученых занятий. Такова напр. Была школа Селевкийская, основанная Акакием, товарищем Варсумы, вместе с ним обучавшим в Едесской школе и вместе бежавшим оттуда. Учителя этих школ соперничали между собой в познаниях и искусстве преподавания, и слава о них, далеко расходившаяся по Персии, привлекала к ним учеников отовсюду. Кроме этих школ, служивших как бы высшими институтами богословской науки, в хадейской церкви было устроено много низших учебных заведений, ютившихся обыкновенно при епископских резиденциях и монастырях. Во всех школах, не исключая и высших, преподавание носило церковный характер; в низибийской школе, о порядках которой сохранилось более известий, оно состояло в изучении Св. Писания, отеческих творений и богослужебных книг. В толковании Св. Писания несторианские ученые обязаны были следовать Феодору Мопсуетскому, экзегетические труды которого у халдеев получили каноническое значение. Анан, епископ Адьябенский, был подвергнут собором 588-го года даже анафеме за то, что, следуя Иоанну Златоусту, он осмелился опровергать экзегетические воззрения Феодора. Церковное начало в своих школах халдейская церковь охраняла очень строго; она неохотно покровительствовала занятиям, не имевшим отношения к благочестию. В низибийской школе особым каноном запрещено было заниматься медициной, и те, которые нарушали его, исключались из ученого братства. Впрочем, это гонение на медицину не распространялось на такие науки, как диалектика или риторика, и для богословских школ несторианства было отчасти мерой самосохранения. Дело в том, что среди несториан необыкновенно процветало изучение врачебного искусства; из них выходили знаменитые медики, пользовавшиеся заслуженной славой и достигавшие высокого положения в государстве. Блестящая карьера, открываемая знанием медицины, соблазнительно действовала на братство богословских школ; вероятно, члены его нередко покидали свои благочестивые упражнения и шли на выучку к врачам, в надежде обеспечить себе лучшее будущее²². – Обе эти черты, − образованность и знание медицинского искусства, − выделяли несториан из прочей массы персидского населения и давала им возможность влиять на ход общественной и государственной жизни. Несторианских ученых можно было встретить при персидском дворе; их врачи были придворными лейб-медиками и оказывали иногда существенные услуги царствующей фамилии, привлекая милость двора не только на себя, но и на своих единоверцев. Иногда же на долю несторианства выпадали и более важные политические поручения; так известно, что во главе обоих посольств, отправленных Хозроем II-м в Византию к императору Маврикию, стояли несторианские епископы²³.

В VII-м веке Персия утратила свою политическую самостоятельность; она была завоевана арабами-магометанами и вместе с другими областями передней Азии вошла в состав великого арабского халифата, имевшего сначала своим центром город Дамаск. Но, вопреки ожиданиям, этот религиозный и политический переворот, столь тяжело отразившийся на восточных окраинах тогдашней православной церкви, для несториан сопровождался одними благими последствиями. Он открыл собой самую цветущую пору в жизни халдейского христианства, продолжавшуюся за все время господства арабов в Азии. С арабскими завоевателями несториане сумели завязать полезные для себя сношения еще тогда, когда проповедь ислама не вышла за пределы своей родины. Существует рассказ, что сам Магомет своими сведениями о христианстве обязан был одному несторианскому монаху Сергию, помогавшему ему при составлении Корана²⁴. После того, как завоевательные успехи новой религии стали угрожать опасностями для аравийских христиан, принадлежавших к халдейской церкви, ктезифонский католикос Иешуйав лично путешествовал к Магомету, чтобы ходатайствовать пред ним за свою паству. По словам сирских источников, пророк милостиво принял христианского патриарха, взял от него подарки и дал грамоту, наделявшую христиан религиозной свободой и некоторыми другими привилегиями. Подобного же рода грамоту, но только лично для себя и для своего семейства, Иешуйав получил и от халифа Омара²⁵. Первая встреча двух соперничавших впоследствии на Востоке религий оказалась, таким образом, довольно мирной и оставила по себе добрые впечатления у халдейских христиан. «Они, − писал о магометанах тот-же Иешуйав, − не только не восстают против христианства, а напротив одобряют нашу религию, уважают верующих и священников и благодетельствуют церквам и монастырям»²⁶. Халдейские христиане могли, поэтому, без больших опасений за свою судьбу смотреть на то, как месопотамские и персидские города один за другим падали пред напором арабского войска, и даже готовы были содействовать арабам; так, Маремес, епископ Низибийский, наследовавший после Иешуйава ктезифонскую кафедру, снабжал арабскую армию при осаде Мозула провиантом, за что и удостоен был халифом Али милостивой грамоты. Быстро овладев Мосопотамией, Персией и другими областями, где рассеяно было несторианское население, арабы блистательно оправдали слова о них патриарха Иешуйава. Они, можно сказать, взяли несториан под свое особое покровительство, приблизили их к себе и предоставили им широкое участие в общественных и государственных делах халифата. Происходя из страны, где политическая жизнь никогда не достигала высокого развития, арабы, благодаря своим обширным завоеваниям, встали лицом к лицу с сложными задачами управления целыми народами, разбираться с которыми они не привыкли у себя на родине, и нуждались в опытных помощниках. Таких помощников они и нашли в несторианах, как наиболее культурной группе покоренного ими населения. Несториане заняли у арабов высшие государственные должности, губернаторствовали в городах, управляли провинциями, ведали финансы и т. д. Они же исполняли обязанности секретарей и лейб-медиков при эмирах и халифах, приобретали иногда безграничное доверие своих повелителей и пользовались огромным влиянием в халифате²⁷. Но еще большие выгоды, чем чиновное несторианство, извлекла для себя из господства арабов несторианская наука. В VIII-м веке халифы перенесли свою резиденцию из Дамаска в Багдад, лежавший на Тигре, в пределах древней Халдеи, великолепно отстроили этот город и обратили его в столицу вновь возникшей арабской культуры и просвещения. Блеск оружия и военные подвиги не слишком восхищали собой багдадских халифов; они искали более высокой славы покровителей наук и искусства, собирали к себе отовсюду ученых, осыпали их почестями, поощряли научные занятия и не щадили средств, чтоб насадить просвещение у подвластных себе народов. Несторианские ученые сделались ближайшими сотрудниками халифов в этих просветительских стараниях и привлекли на себя их милость. Вместе с несторианским чиновничеством они проникли ко двору халифов, окружили их трон и, захватив в свои руки все дело арабской образованности, подняли его на такую высоту, на какой оно не стояло тогда даже на Византии. Соперничество из-за отличий и славы побудило их заняться древне-греческой литературой, и они первые ознакомили арабов с греческими писателями, научили их ценить Аристотеля, Иппократа и Галена, и начали переводить греческих авторов на арабский язык. Некоторые же из несторианских учителей были посылаемы халифавами даже в ученые командировки, ездили по Сирии, Армении и Египту, собирали древние рукописи и переводом их обогащали арабскую ученую письменность. Вместе с тем и несторианские школы получили теперь иную, более совершенную постановку; при багдадских халифах из них стали выходить не только ученые богословы и церковные писатели, но и люди, в совершенстве изучившие гуманные науки, прекрасно подготовленные к научным занятиям и знавшие все языки, на которых говорило разноплеменное население халифата, как-то: греческий, сирийский, арабский и египетский²⁸. Эта просветительная деятельность несторианства при халифах, бесспорно, составляет собой самую лучшую, симпатичную сторону его истории; в ту эпоху умственного мрака, когда на западе Европы наступали так называемые темные века, а в Византии разного рода неурядицы по церкви государству прервали научное развитие, несторианство явилось единственным убежищем повсюду падавшей науки и ученых занятий и , передав арабам, сохранило их для последующих поколений. Пересаженное в Испанию, арабское просвещение, как известно, и послужило одним из самых могучих толков, которые в XIII-м и XIV-м веках пробудили западно-европейский ум от средневековой спячки.

Очень понятно, что покровительство, оказываемое халифами несторианским ученым, и влияние, каким пользовалось несторианское чиновничество в делах халифата, должны были содействовать и улучшению отношений между арабскими повелителями и халдейской церковью. Эти отношения в общем носили весьма мирный характер. За весь шестивековой период арабского господства в передней Азии история указывает только три случая преследования несториан за веру, но эти преследования не были повсеместны и вызывались совершенно случайными причинами, напр. Недовольством халифов своими придворными врачами и пр. большинство же халифов не только предоставляло халдейской церкви полную религиозную свободу, но и наделяло ее разными преимуществами по сравнению с другими христианскими исповеданиями. Пока несторианский патриарх жил в Ктезифоне, они особыми грамотами на имя его подтверждали права, уступленные ими халдейской церкви; со временем же основания арабской столицы в Багдаде халдейские католикосы оставили свою древнюю резиденцию, переселились в Багдад, хотя за рукоположением продолжали ездить в Ктезифон, и здесь, под боком у халифов, сделались важными особами, соединившими в своих руках огромную церковную и моральную власть. Нарочитыми узаконениями халифы подчинили им не только несториан своего халифата, но и христиан всех других исповеданий, иаковитов и мелхитов²⁹, так что багдадский католикос оказался единственным главою христиан во всех областях Азии, занятых арабами. Но в это время власть халдейского патриарха уже не ограничивалась пределами одного багдадского халифата. Еще при персидском правительстве несторианская церковь выступила за первоначальные свои границы и стала быстро распространяться в глубь Азии, а при халифах она раскинулась на неизмеримое пространство и включила в себя представителей всех азийских народностей. Несторианство обладало какою-то особенной способностью к пропаганде и тотчас же после отделения от православия заявило себя необычайной миссионерской деятельностью. Его проповедники изрезали Азию по всем направлениям и всюду пожинали успех, насаждая христианство как среди язычников, так и местностях, уже ранее ознакомившихся с христианством. Они занесли несторианское учение в Аравию, Ост-Индию и Цейлон, проникли в Китай и рассеяли его среди туркменских племен средней Азии. В Аравии несториане овладели несколькими епископиями, входившими потом в округ персидской митрополии, и вероятно отсюда перебрались в Египет, для которого в VIII-м веке багдадские католикосы назначили особого епископа, стоявшего под управлением дамасского митрополита. В VIII-м веке католикосы окончательно подчинили себе и христиан Ост-Индии, живших на Малабарском берегу и Цейлон, образовав из них отдельную митрополию своего патриархата, епископ которой носил титул матрана Индии. Но нигде несторианские миссионеры не стяжали себе такой обильной жатвы, как в Китае и средне-азиатских степях. В сношения с Китаем халдейская церковь вошла еще до отпадения своего от православия; по свидетельству Ебед-Иезу, уже Ахайя, ктезифонский патриарх в 411−415 годах, посылал митрополитов в Самарканд и Шину(т.е. Китай); однако, прочные успехи халдейского миссионерства начало приобретать в Китае только с VII-го века. В 630-х годах патриарх Иешуйав отправил сюда особое посольство с священными книгами, богослужебными принадлежностями и подарками, которое удостоилось дружеского приема у самого богдыхана и выхлопотало эдикт, одобрявший христианскую веру. Это дало несторианам законную почву для проповеди в небесной империи и поставило их в исключительно благоприятные условия. В течении шести веков, начиная от посольства Иешуйава, богдыханы покровительствовали несторианским миссионерам, рекомендовали своим подданным христианство, как «учение всеобъемлющей премудрости», наделяли духовенство содержанием от казны, помогали сооружению великолепных храмов и делали в них разные вклады и приношения в виде драгоценных тканей, «небесных благоуханий» и др. До нас сохранился замечательный памятник, свидетельствующий об этом торжестве несторианства в Китае, − каменный монемент, воздвигнутый во славу несторианства в 786-м году в Сиганфу, с обширными надписями на сирском и китайском языках, излагающими историю несторианства в Китае до указанного года. Памятник был открыт иезуитами в XVI-м веке и в настоящее время является единственным остатком тех духовных побед, какие некогда сделаны были здесь христианством. – Одновременно с Китаем несторианские миссионеры вели пропаганду своего учения и между кочующими пленами средней Азии; здесь центром их влияния служил Хоразан, − область, находившаяся на дороге от багдадского халифата в Китай, − куда католикосы с VII-го века стали назначать отдельных митрополитов и откуда несторианские священники расходились по всей монгольской степи. Наибольший успех они имели среди караитского племени; к началу XI-го века они обратили в несторианство не только весь народ, но и самого хана этого племени и образовали целое несторианское царство, сохранявшееся до XIV века³⁰. – Когда туркменские племена были завоеваны монголами, несторианство от побежденных перешло к победителям и на первых порах встречено было последними благосклонно; так известно, что одна из жен великого завоевателя Азии Чингис-хана и сын Джигатай исповедовали несторианство³¹. – Таким образом, благодаря энергии своих миссионеров и покровительству халифов, халдейская церковь постепенно охватила собой всю Азию и давала себя чувствовать на разных ее концах. В последние дни арабского халифата – это была могущественная и цветущая церковь, не уступавшая внутренней благоустроенностью европейским церквам, а своею просвещенностью даже и превосходившая их. К XIII-му веку халдейский католикос насчитывал в своем заведовании 25 митрополий и не менее 146-ти епископств. На всем этом обширном пространстве его власть стояла твердо и прочно; для всей Азии он назначал митрополитов и епископов, переводил их с одной кафедры на другую и имел право судить и низлагать их. Епископы самых отдаленнейших провинций находились с ним в постоянном общении и только от него получали свое рукоположение. Посвящение, данное митрополитом, считалось недостаточным, и епископ, по каким-либо причинам рукоположенный не патриархом, обязывался при первой возможности явиться к нему лично, чтобы получить допосвящение, для чего в халдейской церкви существовал даже особый чин³².

В XIII-м веке багдадский халифат был разрушен монголами, а вместе с падением его закончилась и самая цветущая эпоха в истории халдейского христианства. Счастливые времена, пережитые несторианством при халифах, под властью новых завоевателей сменяются длинным периодом всяческих бедствий, притеснений за веру, материальных лишений и умственного обнищания, среди которых застает халдеев современная история. Поднявшееся при покровительстве арабов на высшую степень процветания, несторианское христианство с XIII-го века необыкновенно быстро падает с этой высоты, разрушается во всех своих частях и из обширнейшей церкви, обнимавшей огромные пространства Азии, как-то вдруг обращается в незначительную секту, загнанную на маленький клочек земли и с трудом сохраняющую свою самобытность. В этом отношении переворот, испытанный несторианской церковью с XIII-го века, напоминает собой судьбу тех великих монархий до-христианской древности, территорию и имя которых она унаследовала. Основываемые при помощи оружия, эти монархии быстро достигали неслыханного могущества, богатства и роскоши, но столь же быстро и падали пред военным превосходством соседних завоевателей. Отчасти тоже самое наблюдается и в истории халдейской церкви; это была церковь, слишком разбросанная по азиатскому материку, состоявшая из разнородных частей, не имевших между собой никакой другой связи, кроме церковно-религиозной. Как ни велики напр. Были успехи несторинства в Китае в VII и VIII-м веках, оно все-же не могло здесь сродниться с народным духом и стать основой национальной жизни; оно оставалось наносным явлением, державшимся благодаря непрерывному общению с Халдеей и постоянному приливу свежих сил отсюда. Поток монгольских завоеваний, разлившийся по всей Азии с XIII-го века, порвал и эти единственные связи, соединявшие периферии халдейского христианства с его центром, и части несторианской церкви быстро стали отпадать от нее. Одного XIV-го столетия было достаточно для того, чтобы истребить всякие следы несторианства в Китае и средней Азии и ослабить его в Аравии и Ост-Индии. Несколько дольше удерживалась халдейская церковь в своих древнейших пределах на той территории, где зародилась ее начальная история. Занявшие арабский халифат, монгольские ханы явились сюда расположенными к веротерпимости, знакомыми уже с несторианством и готовыми покровительствовать ему. С багдадскими несторианами их сближала отчасти и то сходство, какое обнаруживалось в исповедуемом ими буддизме с христианством. При первых ханах здешние несториане почти не испытали никакой перемены в своей внешней судьбе; они сохранили за собой должности правителей городов и провинций, а их католикос даже получил подарок от хана Гулага дворец, куда он и переселился³³. Но это были последние отголоски старой цветущей поры. Общая неурядица, начавшаяся в передней Азии с нашествием сюда монгольских и туркменских племен, уже и в это время покровительства монгольских правителей несторианству стала сказываться понижением среди них умственной и религиозной жизни. Энергия, какою заявляли себя несторианские миссионеры при халифах, иссякла в ней, и она не только не смогла охранить симпатий новых завоевателей к христианству, но и должна была отступить в борьбе с исламом. Сначала преследуемый монголами, ислам во второй половине XIII-го века сделал между ними быстрые успехи, привлек в ряды своих почитателей багдадских ханов и изменил их политику в отношении к христианству. При ханах Ахмете и Ходавенде несториане лишились всякого покровительства монгольских правителей, навсегда утратили прежнее влияние на общественные и государственный дела и встали в положение бесправных людей, в применении к которым дозволительны были всякие притеснения и преследования³⁴. Окончательный же удар халдейскому христианству был нанесен во второй половине XIV-го века новым наплывом в Малую Азию монгольских и турецких племен, сплотившихся под главенством Тимура. Нашествие Тимура потрясло собой благоссотояние всех малоазиатских областей; везде, где ни проходили его полчища, они оставляли по себе груды развалин и пирамиды человеческих голов; самые цветущие города, как Багдад, Алеппо, Дамаск, были или сожжены или разрушены его войсками. Но наиболее гибельным оно оказалось для халдейской церкви. Говорят, что Тимур имел особые мотивы для преследования несториан; он гневался на них за обращение ими его любимой жены в христианство и хотел совершенно истребить их³⁵. Как бы то ни было, но несторианские храмы, училища, епископские домы, все, что бросалось в глаза в несторианских селениях, было ими разграблено, сожжено и уничтожено. В скудных исторических известиях, дошедших из этого времени о халдейском христианстве, читаются одни скорбные заметки о Тимере: «все опустошил, одних убил, других увел в рабство», «взял Амиду и в огромном пожаре сожег всех жителей ее», «храмы разрушил и все области Вавилона, Мозула и Арбеллы опустошил» и т.д. Свою жизнь, имя и веру спасли только те несториане, которые при наступлении общего кровопролития убежали в труднодоступную, гористую местность Курдистана, где они давно имели своих представителей, оставшиеся же на родине по большой части были или убиты или уведены в рабство… Великое монгольское царство , основанное Тимуром, простояло недолго; оно разрушилось вместе со смертью своего основателя, и малоазийские области его были поделены между турками-османами и персами. На опустошенном монголами пространстве снова начала развиваться общественная жизнь, но несториане никогда уже не могли оправиться от погрома, перенесенного ими при Тимуре. Новые условия, на каких они обосновались теперь среди мусульманского населения и под властью мусульманского правительства, едва обеспечивали им возможность кой-какого существования.

С начала XVI-го века, когда вся передняя Азия до Евфрата была завоевана турками османами, остатки несториан, сохранившееся в горах Курдистана, стали выходить из свого убежища и расселяться по обеим сторонам плоскогорья. Большая часть их спустилась на юго-запад и, распространившись по Сирии и Месопотамии, вступила в турецкое подданство; другая же меньшая часть заняла пологости Курдских гор и равнины Урмийского озера, входившая в состав перси. Сначала обе эти части несториан составляли одно целое и управлялись одним католикосом, после долгих блужданий избравшим своей резиденцией месопотамский город Мозул, но внешнее бедственное положение и внутренние настроения скоро разрушили это единство. Притеснения, испытываемые несторианами от мусульман, а также и собственные неурядицы очень рано заставили их обращать свои взоры на европейский запад и отсюда ждать себе помощи и покровительства. Давние сношения несторианских патриархов с папами, начавшиеся со времени монголов, и влияние католических миссионеров на Востоке указывали источник такой помощи в подчинении папству, − и вот еще в 1445-м году все кипрские несториане во главе со своим архиепископом Тимофеем изъявили покорность папе Евгению IV-му и присоединились к католической церкви. В половине XVI-го века за кипрскими несторианами последовали и турецкие. Когда в 1551-м году умер католикос Симеон, несколько месопотамских епископов восстали против наследственного преемника патриаршего сана, избрали в патриархи некоего Сулака, монаха одного месопотамского монастыря, и чтобы придать своему кандидату более веса, отправили его в Рим за посвящением. Папа признал за Сулаком достоинство патриарха, хотя палия и буллы и не дал на это звание, приказал ему жить в Мозуле и именоваться халдейским патриархом. Так положено было начало к образованию среди халдейских несториан католической церкви. Впрочем, надлежащее устройство эта церковь получила гораздо позднее, уже в XVII-м веке, когда на собор в Диаберкире (1616г.) были точно определены условия присоединения халдеев к католичеству, а затем и законным патриарх Иосиф из наследственного патриаршего рода Гормесов перешел на сторону униатов. Униатская церковь, обыкновенно обозначаемая именем халдейской католической или просто халдейской церкви, составилась главным образом из месопотамских несториан; она приняла все догматы католической церкви, но сохранила свой церковный язык, богослужебные книги, обряды и вообще весь практический строй своей церковной жизни и доселе стойко защищает их от нивелирующих попыток латинского миссионерства на Востоке. Ее патриарх со времени присоединения к унии Мар-Иосифа называется патриархом католическим, вавилонским и халдейским, имеет свою резиденцию в Мозуле и неизменно носит имя Иосифа³⁶. – Это выделение из среды несториан халдеев особой католико-униатской церкви было последним крупным событием, еще раз на половину ослабившим силы несторианства и закончившим собой те многочисленные перевороты, какие оно пережило в свою продолжительную историю. Отказавшись от унии несториане после перехода Мар-Иосифа в католичество избрали себе в патриархи одного из ближайших его родственников, удержали в неприкосновенности все свои верования и предания и до развившегося уже в нашем столетии среди них движения к православию не испытывали резких перемен в своей судьбе. В отличие от халдеев-увиатов эта оставшаяся верною своему прошлому несторианская церковь обычно называется сиро-халдейскою³⁷ и в настоящее время исчерпывает собой все то, что сохранилось от великой, простиравшейся некогда на всю Азию, халдейской церкви.

Современные нам сиро-халдеи несториане, своей численностью едва-ли превышающие 200,000 человек, занимают области Курдистана и Азербейджана, лежащие по обеим сторонам границы, разделяющей северные части Турции и Персии, в бассейнах озер Вана и Урмии. Эта страна, по своему географическому положению на переходе от Азии в Европу, как бы норочно приспособлена к тому, чтобы служить убежищем разного рода изгоев мировой истории. Здесь сохраняются остатки самых различных народов, смешиваются между собой самые противоположные культы и верования. Между пленами, населяющими эту местность, находятся не только магометяне, иудеи и христиане всех исповеданий, но бессознательные наследники древних гностических сект, разные «обожатели диавола (иезиди)», «гасители светильников» и пр., одним своим именем внушающие ужас своим соседям. Несториане сиро-халдеи являются самой многочисленной группой здешнего христианского населения, но эта многочисленность не защищает их от постоянных набегов, притеснений и грабежей разбойничьего племени курдов, составляющих истинный бич всего Курдистана и Азербейджана. Курды живут исключительно грабежом; начальник их племени, крепкий замок которого, построенный над входом в горные ущелья, господствует над всей страной, и шейхи, которым курды слепо повинуются, открыто содержат разбойнические шайки, рассылают их по окресностям за грабежем и принимают от них добычу. Как ревностные магометяне, считающие богоугодным делом убивать неверных, курды находятся в постоянной вражде с несторианами, не только грабят и убивают их по одиночке, но по временам разрушают их храмы, дома и селения и избивают их целыми тысячами; так напр. При восстании курдов, вспыхнувшем в 1846-м году, было истреблено около 6,000 несториан всякого пола и возраста³⁸. Естественно, что при вечных невзгодах и лишениях, среди которых влачит свою жизнь порабощенное магометанству несторианство, на может быть и речи ни о каком-либо развитии в нем церковно-религиозной жизни, ни о просвещении и науке. Все, чем справедливо могут гордиться лучшие представители сиро-халдейского народа, состоит в том, что при всех бедствиях, выпавших на их долю, они сумели охранить свой язык, обряды, предания и основные формы быта и доселе энергично охраняют их в надежде на лучшее будущее.

Современная церковная жизнь сиро-халдеев тесно связывается с племенною жизнью и отличается простотою, напоминающею патриархальную древность³⁹. Во главе их стоит патриарх, официально называющий себя халдейским и постоянное местопребывание имеющий в турецкой империи, в селении Кудшанис, расположенном на высокой горе Курдистана. Он всегда носит имя Мар-Шимона, принимаемое им при вступлении на патриаршество, и соединяет в своих руках духовную и светскую власть. Ему принадлежит высший надзор за церковною жизнью, и его решения по церковным делам окончательны, не могут быть подвергаемы пересмотру или изменениям. Но кроме того, он является естественным представителем и судьей своего народа, обязывается поддерживать в нем порядок и повиновение магометанским властям и отвечает за правильное поступление сборов и податей. Патриарх всегда избирается из одного и того же древнего рода Гормесов, и его достоинство в этом роде наследственно. Но так как сам патриарх и кандидат на этот сан ведут безбрачную жизнь, то патриаршество наследуется по боковой линии, от дяди к племяннику. На приготовление достойных кандидатов в патриархи обращается большое внимание; они воспитываются в правилах монашеской дисциплины, не едят мяса, не вступают в брак и подвергаются разного рода искусам относительно молитвенных бдений. Европейским путешественникам, посещавшим сиро-халдеев, рассказывали, что даже мать, ожидавшая у себя рождения будущего патриарха, не могла употреблять в течении беременности мясной пищи и, если ожидания ее обманывались, обрекалась на монашескую жизнь. Рассказы эти не подтверждаются действительностью, но передаваемые самими сиро-халдеями, они свидетельствуют о высоте тех требований, какие предъявляются ими к нравственной жизни своего патриарха. При наследственности патриаршего сана понятно, что все его родственники составляют ближайшую к нему свиту и оказывают большое влияние на церковную жизнь. Они образуют при нем род семейного совета, заведуют канцелярскими делами и вообще помогают ему в духовном и гражданском управлении. – Вторым после патриарха лицом среди сиро-халдеев является митрополит, или, по выговору восточных христиан, матран. В настоящее время в несторианской церкви матранов два, но только один из них, жительствующий тоже в Курдистане, пользуется всеми правами, усвоенными древним обычаем матрану. Матран – ближайший помощник патриарха по церковным делам. Он заменяет патриарха в случае болезни или смерти последнего, имеет свою печать, принимает видное участие в посвящении католикоса и, по понятиям сиро-халдеев, стоит к патриарху в таком же отношении, как Иоанн Предтеча в Мессии-Христу. – Ряд высших иерархов несторианской церкви заканчивается епископами и викариями, число которых бывает неодинаково. Всех епископий у сиро-халдеев теперь насчитывается восемь6 четыре в Турции и четыре в Персии. По численности своей паствы и пространственным границам епископские кафедры неравномерны, но и самая большая из них не напоминает собой самой меньшей из русских епархий; некоторые епархии, как напр. Шабанийская, состоят менее, чем из десятка селений. – Среди низшей иерархии, состав которой у халдеев тот-же, что и в православной церкви, особыми преимуществами пользуются архидьяконы, служащие при епископских кафедрах; они назначаются большею частью из родственников епископа или предполагаемых преемников его, и будучи доверенными лицами, практически занимают более видное и влиятельное положение, чем священники. Архимандритов, игуменов и прочих монастырских должностей у сиро-халдеев не имеется, потому что у них с давних пор не было и нет ни одного монастыря. Впрочем, самое звание архимандрита у них сохраняется и по ныне; этим титулом называются лица, предназначаемые к епископскому званию или управляющие епархиями, но еще не получившие архиерейского рукоположения. – Подобно патриаршему сану все прочие церковные служения, от матранства до священства, наследственны и переходят к ближайшему родственнику или старшему потомку. Обычай наследственности имеет такую силу, что иногда на место умершего отца-священника поставляется сын, едва достигший совершеннолетия. Если при той тщательности, с какою следят за воспитанием патриарших наследников, наследственность патриаршества и не отражается вредно на жизни сиро-халдейской церкви, то в применении к прочей иерархии она составляет несомненное зло. Не только во священники, но и в епископы нередко попадают люди исключительно в силу укоренившегося обычая, недостаточно подготовленные к исполнению своих обязанностей, мало знакомые с вероучением и обрядами своего исповедания. Представляя собой довольно замкнутое сословие, сиро-халдейское духовенство отличается от общей массы пасомых и своею сравнительной образованностью. Но эта образованность не высокого качества; она ограничивается грамотностью, т.е. умением читать и писать на современном наречии сиро-халдеев и понимать старый богослужебный язык, и почерпается не в школах, каковых до последнего времени не было у халдеев, а передается келейно, как бы тоже по наследству, от отца к сыну. – Что касается до материальных средств несторианского духовенства, то в общем они тождественны с теми, какими располагает и наше сельское духовенство, если не брать в счет назначаемого у нас с недавних пор жалования. Подобно православно-русскому, сиро-халдейское духовенство обзаводится земельными угодиями, возделывает их иногда собственными руками, пользуется доходами за исправление треб и некоторыми сборами с паствы, принимает от нее приношения и подаяния. Впрочем, высшие иерархические лица получают у сиро-халдеев и нечто в роде жалования, только не от правительства, а от той же паствы; это – так называемая решита, т.е. известное количество денег и жизненных припасов, как-то: хлеба, риса, шелка, вина и пр., котрое каждый верующий обязывается уплатить своему епископу в определенное время года. Решита патриарха далеко превосходит собой решиту простых епископов; она простирается на все несторианское население, подвластное патриарху, ограничивается одними деньгами и является как бы подушною податью этого населения своему главе. Подать эта не высока, около трех пиастров (17−20 коп.) с души, и собирается один раз в три года.

Богослужебно-обрядовая сторона сиро-халдейской церкви ведет свое происхождение с глубокой древности и более всего сближает ее с православием. Храмы сиро-халдейские строятся почти по тому же плану, что и православные. Алтарь, как и у нас, находится на восточной стороне, возвышается на несколько ступеней над уровнем пола и отделяется от храма небольшой перегородкой, покрываемой завесой, но не имеющей икон. Престол стоит у стены, а место жертвенника занимают умывальница и фурна, − особо устроенная яма для печения просфор. Богослужение совершается на древне-сирском языке и слагается из тех же служб, какие существуют и у нас. При совершении богослужения епископы и священники, в обыденной жизни не отличающиеся своим костюмом от мирян, одевают особое облачение. Оно состоит из льняного белого подризника, епитрахили и пояса, поверх которых накидывается омофор с прорезом по средине и фелонь, представляющая собой четырех-угольный кусок материи, накладываемый на плечи и иногда на голову. Ежедневное богослужение производится речитативом; пение у сиро-халдеев, как и у всех восточных христиан, очень неразвито и мало чем отличается от обычных повышений и понижений голоса, употребляемых при чтении. Существует только два гласовых напева, чередующихся между собой понедельно. При чтении положенных отделов из Св. Писания исполняющие его обращаются лицом к народу. Литургийных чинопоследований у сиро-халдеев три: литургия св. Апостолов, Феодора Толкователя и Нестория. Наиболее часто совершается литургия Апостлов, очень древняя и не имеющая никакой еретической окраски, литургия же нестория служится около трех или пяти раз в год. Веществом для совершения таинства евхаристии служат вино и хлеб, при чем хлеб приготовляется несколько особенным образом. Именно, в каждый новый раствор муки для просфор сиро-халдеи прибавляют крупицы старого освященного хлеба и таким образом бы ставят новый хлеб в непосредственную связь и преемство с прежним. Этот свой обычай, которым они очень дорожат, сиро-халдеи объясняют преданием, сохраняющимся у них с глубокой древности. На тайной вечери, − рассказывают они, − евхаристийный хлеб был преломлен на 13-ть частей, и 13-я часть вручена была ап. Иоанну с особым наставлением хранить ее. Когда на другой день ап. Иоанн стоял при кресте и, видя потоки крови, струившиеся из язв христовых, хотел собрать несколько капель ее, то воспользовался для этого данной ему лишней частью хлеба, напоив ее кровью. При совершении первой евхаристии апостолы, по внушению свыше, взяли эту часть от Иоанна и смешали ее с раствором приготовляемого хлеба, а затем, преломляя хлеб, отделили первую часть его для следующей евхаристии и постановили соблюдать этот порядок неизменно. Явившись на проповедь к халдеям, ап. Фома принес с собой частицу освященного хлеба, передал ее уверовавшим и заповедал им употреблять такой же способ приготовления евхаристии, какой установили апостолы и котрым как мы видим и доселе пользуются сиро-халдеи. – Некоторые особенности наблюдаются у сиро-халдеев и в последовании других таинств; так, священство у них отличается тем, что в одно служение мирянин возводится в чтеца, диакона и священника; устной исповеди у них не существует, она заменяется сердечным покаянием.

Представленный очерк иерархического состава и богослужебно-обрядовой стороны сиро-халдейской церкви показывает, что по своему внутреннему строю она весьма близко подходит к православной греко-восточной церкви, с которою она жила общей жизнью в течении пяти столетий. Однако, в сношения с православием сиро-халдеи вступили очень поздно, − уже после того, как ознакомились с представителями всех других исповеданий. Не говоря о латинских миссионерах, еще с первой половины текущего столетия здесь работают американско-пресвитерианская и англиканско-епископальная миссия, хорошо организованные и обеспеченные достаточными средствами. Деятельность этих миссий главным образом направлена на развитие среди сиро-халдеев просвещения; они заводят низшие средние школы, устраивают типографии, печатают всевозможные книги на персидском, арабском и сирском языках; лучших воспитанников своих школ они отсылают даже в Европу для получения высшего образования. Обучение в миссионерских школах не связано необходимо с переменой исповедания и потому неудивительно, что между современными сиро-халдеями можно встретить лиц, владеющих европейским, а иногда и прямо выдающимся образованием⁴⁰. Но что касается собственно до вероисповедной пропаганды, то в этом отношении европейские миссии на могут похвастаться крупными успехами. Без жатвы они, конечно, не остаются; разного рода щедрые пожертвования, возможность пользоваться миссионерскими благотворительными заведениями, надежда на покровительство пред властями и другие житейские расчеты увлекают несториан к принятию предлагаемого им вероучения, но сами миссионеры открыто сознаются, что весь их успех не прочен и держится на одних внешних приманках. Прозелитов они вербуют себе преимущественно между привилегированными и богатыми классами, желающими во всем походить на европейцев и вместе с переменой исповедания оставляющими все национальные предания и обычаи сиро-халдейского народа. Отсюда понятно, что простой народ и лучшая часть его руководителей, дорожащие национальным наследием и стремящиеся охранить его от окончательного уничтожения, неодобрительно смотрят на успехи западно-европейской пропаганды, ведут, насколько возможно, борьбу с ней. Из этой лучшей части сиро-халдеского народа и вышли попытки к соединению с православием; они начались с половины настоящего столетия и велись персидскими несторианами, пользующимися сравнительно со своими турецкими собратиями более лучшим политическим положением.

Первое заявление о желании несторин присоединиться к православию сделано было в 1859-м году, − вскоре после того, как победы русских войск на Кавказе создали России славу и обаяние среди народов, живших вблизи Кавказа. В указанном году в Константинополь прибыл несторианский священник города Урмии Михаил с специальной целью вступить в переговоры с восточными патриархами по вопросу о принятии несториан в православную церковь. Патриархи отклонили от себя это дело и указали на преосвящ. Кирилла тогдашнего настоятеля нашей иерусалимской миссии, к которому и обратился Михаил. Михаил заявил, что до 30,000 несторианских семейств, проживающих в Персии и азиатской Турции, готовы принять православие и ищут духовного покровительства нашей церкви, и просил преосв. Кирилла довести его заявление до сведения Св. Синода. Просьба Михаила была исполнена Кириллом, и из собранных по этому поводу справок оказалось, что действительно урмийские христиане в числе 8,000 семейств имеют склонность к православию и что свящ. Михаил пользуется между ними известностью по своей преданности русскому правительству. Между тем в 1861-м году прибыл в Петербург и сам Михаил; здесь он уверял, что не только урмийские несториане, но и турецкие вместе с патриархом и всей иерархией охотно соединятся с православием, если Св. Синод пошлет к ним уполномоченное для сего и доверенное лицо. Имея некоторое подтверждение сообщений Михаила в справках, полученных из министерства иностранных дел, Св. Синод и решился отправить в закавказский край архимандрита Софонию, бывшего пред тем настоятелем посольской церкви в Константинополе и потому знакомого с востоком. Софния энергично принялся за порученное ему дело; поселившись в Эривани (22 нояб. 1861 г.) он тотчас же вошел в сношения с исро-халдеями, переселившимися к нам в 1828 – 1829 годах, чтобы чрез них действовать на персидских несториан, изучил их богослужебный язык, свел знакомство с одним из викарных несторианских епископств, бежавшим на Кавказ от преследования турок, и успел собрать много ценных сведений о религиозном и общественном быте сиро-халдеев⁴¹. Более года Софония прожил а Закавказье; из произведенных им чрез тайных агентов расследований он узнал, что все несторианствующее племя, проживающее в Персии, до 40,000 человек, желает вступить в православие, и получил удостоверение в этом, подписанное между прочим шестью архиереями урмийской области; вскоре ему было сообщено, что патриарх несторианский согласен на присоединение, но не заявляет об этом письменно из боязни пред мусульманами. В январе 1863-года Софония возвратился в Петербург с собранными им сведениями и представил их Св. Синоду, но многие соображения внешнего характера, как то: опасения противодействия мусульманских властей, недостаток лиц, способных выполнить сложное дело присоединения и т. п. не позволили Св. Синоду дать представлениям Софинии надлежащее движение. – В 1883-м году несториане снова возобновили свои ходатайства о принятии в православие чрез своего епископа Гавриила, прибывшего в Тифлис и поселившегося при экзархе Грузии, покойном преосв. Павле. Беседы с Гавриилом о религиозном состоянии сиро-халдеев и личные качества несторианского епископа, вызывавшие к нему полное доверие, побудили преосв. Павла обратиться к Синодальному Обер-Прокурору с представлением о желаниях несториан и способе их присоединения к правовславной церкви. На этот раз делу был дан более широкий ход. Св. Синод потребовал от экзархов Грузии, преосв. Павла и Палладия (ныне митрополита С. – Петербургского), а также и от покойного Вениамина Иркутского и преосв. Сергия, ныне епископа Астраханского, отзывов по вопросу о том, каким чином и в каком порядке должно вести присоединение сиро-халдеев к православию. Все поименованные иерархи признали желательным и благовременным приступить к делу присоединения, хотя в своих отзывах и указывали неодинаковые к тому способы. Обсудивши эти отзывы и имея в виду все усиливавшиеся со стороны несториан просьбы о принятии их в православие, Св. Синод определением от 16−27 марта 1895 года постановил послать к персидским сиро-халдееям особую миссию для ознакомления с их вероучением и для наставления их в православии. Выбор пригодных для этой цели лиц был предоставлен преосв. Экзарху грузи Владимиру (ныне митрополиту Московскому) и пал на настоятеля эриванского собора Виктора Синадского и одного из уездных эриванских священников Симеона Алаверанова, знающего язык сиро-халдеев. 17-го мая прошлого года эта миссия прибыла в Урмию, а 19-го мая отправилась в селение Супурган по приглашению местного епископа Мар- Ионы, и здесь составила акт предварительного соглашения несториан на присоединение к православию, под которым подписались Мар-Иона, епископ Супурганский, Мирза Юсуф-хан, доверенный всех персидских несториан, Уршана Саров, представитель Мар-Шимона, и 234 духовных и светских почетных лиц из местных сиро-халдеев. Акт содержал в себе признание подписавшими его несторианами всех пунктов, составляющих главнейшее отличие православия от современного сиро-халдейского несторианства. Вместе с епмскопами несториан, изъявивших желание вступить в православную церковь, этот акт, по обнародовании его сиро-халдеями, отправлен был в Св. Синод, и теперь оставалось только начатое столь блестящее дело завершить фактом церковного воссоединения сиро- халдеев согласно обычаям и правилам православной церкви. Для сего в конце минувшего февраля и прибыла в Петербург сиро-халдейская депутация во главе с Мар-Ионой, прочий состав которой уже был упомянут нами. В торжественном заседании Св. Синода 24-гомарта после того, как Мар-Иона отрекся от заблуждений своей церкви, прочитал и подписал особо приспособленное для этого исповедание веры, было определено принять его в общение с православною церковью по третьему чину, т. е. чрез отречение от заблуждений и в сущем сане, − каковое определение и было приведено в исполнение в праздник 25-го марта. Так, после долгих скитаний на стране далече сиро-халдеи начали возвращаться в лоно той цереви, от которой они отторглись XIV – XV тому назад! Постановлением Св. Синода, состоявшимся на другой день торжества на родину утверждать в православном исповедании своих единоплеменников и для содействия ему в этих трудах назначена особая миссия. Без сомнения, известия о просветительных успехах Мар-Ионы и помогающей ему миссии не заставят долго ждать себя.