Слово о свободе совести в день восшествия на престол благочестивейшего государя императора Александра Николаевича¹

Вскую бо свобода моя судится от иныя совести?

…ибо для чего моей свободе быть судимой чужою совестью? (1Кор. 10: 29)

Один из самых важных вопросов, требующих по нуждам нашего времени тщательного разъяснения, есть вопрос о свободе совести.

Мы знаем, что одною попыткой приступить к разъяснению и разрешению этого вопроса с церковной кафедры мы возбуждаем во многих недоумения и опасения. Он ныне в христианских странах стал вопросом политическим, и потому многим может представиться, что мы входим в область не принадлежащую церковному слову, или, по крайней мере, не можем быть беспристрастны в суждении о нем. Но для устранения всяких недоразумений, мы должны сказать, что вопрос о свободе совести прежде всего есть вопрос нравственный, как и сама совесть есть главный деятель нравственной жизни. Итак, даже для того, чтобы видеть, в какой мере и с каких сторон он может входить в область политических вопросов и не угрожают какие-либо опасности нашей нравственной жизни от неправильного его понимания и неверных приемов в его разрешении, даже для этой цели мы должны возвратить вопрос на свое место и рассмотреть его в той сфере понятий, в которой он только и может быть разрешен.

Скажем даже больше: это именно наш вопрос, принадлежащий к области учения церковного, потому что само учение о свободе совести стало известно миру только из божественного откровения. Древние языческие философы, при всех своих усилиях, не могли и домыслиться до той высоты нравственного совершенства, где начинается для человека свобода совести; а философы нового времени только запутали это учение, как и многие другие чистые христианские понятия, перемешавши их с идеями философского характера. Поэтому мы со всем дерзновением ясного сознания истины утверждаем, что в решении вопроса о свободе совести, об этом нашем высшем проявлении истинной свободы человека, первое место должно принадлежать православной Церкви. А кто православную Церковь и дух ее хорошо знает, тот разделит с нами и то убеждение, что она никогда и никого ни в ложное, ни в неясное нравственное, или общественное положение не поставит, только бы мы, проповедники ее учения, неуклонно следовали ее указаниям и руководству.

Главное затруднение в применении к жизни христианского учения о свободе совести ныне происходят оттого, что многие обращают к властям церковным и государственным требования на свободу жизни по праву неприкосновенности совести, исходящего из неверного понимания этого учения. Все такие требования, при всем разнообразии взглядов и выводов, на которых основываются, сводятся к одному общему положению: «всякий имеет свою совесть, а потому во всяких своих действиях должен быть предоставлен самому себе, лишь бы его действия не нарушали личной свободы других и общественного порядка и безопасности». Правда, что совесть есть священная и неприкосновенная принадлежность человека как существа разумно-нравственного; она есть главный руководитель его в стремлении к усовершенствованию по пути истины и правды, и принудить людей действовать против совести, это значит, лишить их внутреннего света и силы, нравственно исказить и развратить их. В общем смысле, или, как говорят философы, в отвлеченном, идеальном представлении о человеке, каким он должен быть, это совершенно справедливо. Но не к такому заключению мы приходим при тщательном наблюдении над человеком в опытах действительной жизни. Чего бы кажется лучше, как пустить людей идти свободно по прямому пути к познанию истины, не задерживая и не стесняя ничьим чужим влиянием самостоятельного развития в них разнообразных умственных сил и дарований? Но на деле оказывается, что большую часть из них приходится всю жизнь учить и руководить на пути к истине; потому что они сами этого пути не находят, и даже не видят и не узнают, когда его ясно указывают им. Чего бы лучше, как дать людям волю упражнять свою свободу в самостоятельной деятельности по законам правды божеской и человеческой, без всякого вмешательства сторонних руководителей, и только радоваться проявлению в них свойственных каждой личности особых совершенств человеческой природы? Но на деле оказывается, что они до того иногда забывают и попирают эти законы, что приходится вязать их и заключать в темницы. Если таковы люди по отношению к познанию истины и к свободной деятельности по законам правды: то могут ли они быть иными в своей совести, которая есть выражение общего внутреннего состояния и направления человека и, так сказать, вывод из всей его деятельности? Очевидно, нет.

Разъясним эти мысли подробнее. Что такое совесть? Ее называют законом Божиим напечатленным в душе человека, внутренним свидетелем нашей жизни, неотлучным судией наших помыслов и дел и т.п. Все эти выражения, хотя и верно, но только сравнительно описывают различные действия и состояния нашей совести. По точному определению, совесть есть внутреннее чувство мира и благосостояния, испытываемое нами при соблюдении закона, и чувство скорби и страдания при нарушении его. Какой здесь разумеется закон? Тот, по которому мы созданы и жить должны, т.е. закон Божий. Этот закон жизни, вложенный в природу каждого существа, везде обнаруживает одинаковые действия: при соблюдении его везде разливается порядок и благосостояние, при нарушении – расстройство и страдание. Это, так сказать, совесть всей природы в совокупности и каждого создания порознь. Разность по отношению к различным существам состоит в том, что природа неодушевленная действий в себе и на себе этого закона не чувствует; животные чувствуют, но не сознают. Возьмем опыты нарушения закона. Растение не развивается в свойственную ему форму, чахнет и вянет, когда не соблюдены условия его питания и содержания, но не чувствует этого. Животное в болезни чувствует страдание (как и человек, живущий только одною животной жизнью, как например, в младенчестве или беспамятстве), но не сознает ни причины своих страданий, ни возможности выхода из тяжелого положения. Но человек вполне обладающий своими силами во внутренней духовной своей жизни, например, при потере невинности, нарушении законов чести, справедливости, любви к ближнему, и страдает, и в то же время сознает, от чего страдает, и как он впал в это состояние, и что он чувствовал до своего падения, и тем убеждается, что ему для возвращения внутреннего мира и довольства самим собой непременно нужно выйти из этого неестественного состояния. Ясно, что здесь привходит деятельность собственно человеческих способностей: разумного самообсуждения и свободного самоопределения. Посему, совесть человеческая, как все основанное на постепенно возвышающемся свободном саморазвитии, удобоизменяема; а при возможном нарушении законов со стороны человека и разнообразных ошибок и заблуждений, и легко возмущается, колеблется, затемняется и извращается. Никто так хорошо не знает различных болезненных состояний совести человеческой, как св. Церковь. По ее указаниям, больше, чем по всяким психологическим исследованиям, нам известно, что есть совесть грубая, нечувствительная к внутренним страданиям духа даже при совершении тяжких преступлений, при которой человек, подобно умирающему, не чувствует разрушения своего тела, не сознает близости вечной погибели; или подобно бедняку, привыкшему к душному воздуху своего жилища, дышит в своей зараженной нравственной атмосфере без тягости и отвращения. К таким людям относится увещание: возстани спя и воскресни от мертвых (Еф. 5:14). Есть совесть беспечная и нерадивая, когда человек, не наблюдая за своими мыслями и делами, от легких нарушений закона переходит к более важным, и перемешивая проступки с преступлениями, не слушая обличений, постепенно день ото дня глубже развращается и, как говорит Писание, пришед во глубину зол нерадит (Прит. 18:3). Есть, по указанию Апостола Павла, сожженная совесть лицемеров (1Тим. 4:2), когда по привычке к расчетам самолюбия, честолюбия, корысти, ложные учения и лжетолкования становятся в уме человека на месте истины, а торжество страсти в развращенном сердце заменяет утешения совести. Есть совесть буквалистов, которые скорее готовы прощать преступления, чем уклонения от внешнего обряда, на что указывает Апостол Павел, говоря: буква убивает, дух животворит (2Кор. 3:6). Есть совесть лукавая, когда человек худые дела свои извиняет и оправдывает благовидными предлогами. Об избавлении от этого порока Церковь научает молиться и самих совершателей таинств: очисти, Господи, мой ум и сердце от совести лукавой. Есть совесть фанатическая, когда человек по горячему стремлению к распространению веры, или к водворению закона и порядка, готов действовать мерами насильственными, с забвением личных прав и свобод других, что Апостол называет ревностью не по разуму (Рим. 10:2). Есть совесть рабская, когда человек, подавляемый силою греховных навыков, или страстей, и страдает внутренне и страшится вечного осуждения, и ищет выхода из своего положения и не находит. К этим нравственным состоянием относится слово Спасителя: всяк творяй грех, раб есть греха (Ин. 8:34). Есть совесть рабская, страшливая, когда человек теряет спокойное и ясное расположение духа, смущаясь страхом осуждения за неизбежные грехи человеческой немощи. Здесь мы указали только главные виды болезненных состояний совести. В действительной жизни эти пороки совести в душах наших так соединяются, переплетаются, получают такие разнообразные оттенки и степени силы, что ни уследить их, ни описать в подробности невозможно. Но и в этом общем очерке каждый из нас, внимательно всмотревшись в себя, найдет много такого, что близко относится и к нему, что составляет и его внутреннюю болезнь. Подумавши таким образом о людях нравственно недужных и испорченных (каковы мы все более или менее), какой свободы совести мы можем пожелать для них? Позволения и разрешения говорить во всеуслышание о том, что они внутренне еще стыдятся? Разоблачать пред всеми то, что они тщательно скрывают? Делать открыто и на глазах всех то, что по остаткам совести еще делается в четырех стенах и во тьме ночной? Или, с другой стороны, дать волю во вред другим делать то, что по своей совести делают интригующие, под разными наименованиями, лицемеры, неукротимые фанатики, бесстыдные развратники, воры и разбойники? Но не значит ли это растворить настежь двери тому неизобразимому количеству зла, которое кроется в сердцах человеческих, и дозволить ему беспрепятственно вырываться наружу на соблазн и развращение невинных и неопытных, на искушение колеблющихся, на расслабление терпящих и трудящихся в подвигах добра и чести?.. Ясно, что это будет не свобода совести, а высвобождение людей из-под надзора и суда совести, или иначе попрание и уничтожение самой совести.

Нам скажут: «Кто же так понимает свободу совести? Это очевидная несообразность». – Согласны. Но именно эта несообразность, или внутренняя ложь, прикрываемая разными софизмами, и заключается в современном понятии о свободе совести, указанном нами вначале. «Предоставьте каждому действовать по своей совести, так как совесть священна и неприкосновенна». Что это значит? Отдайте нравственный порядок обществ на личную совесть каждого человека, и во-первых, на нашу совесть, на совесть какая у нас, проповедников новых учений. Но мы вправе сказать им: покажите нам сначала, какая у вас совесть, чтобы мы знали, можно ли ей довериться. Есть совесть общечеловеческая, на основании которой поставлены общечеловеческие законы жизни, заключенные в письменах, преданиях, правилах и обычаях целых народов. Не представляет ли наша личная совесть чего-нибудь ничего болезненного, искаженного, уродливого? Есть совесть христианская, руководимая божественными законами. Как ваша совесть соотносится к этим святым и непреложным законам нравственности, которые чтит лучшая часть человечества, и в том числе православная Церковь? Не представляет ли ваша совесть по отношению к ним чего-нибудь оскорбительного, враждебного, разрушительного?

На совести материалистов и их последователей нельзя обсуждать по законам какой бы то ни было религии, когда они отвергают всякую религию. О них можно судить только по совести общечеловеческой и исторической. Мы и возьмем из их действий такие, которые и подлежат этому суду. Когда человек, состоящий в супружестве, соблазняет невинную девицу, и, оставляя жену и детей, вступает с ней в открытое сожитие, по какой совести он это делает? Когда жена говорит мужу: я люблю другого, отпусти меня без огласки, отдай мне всех или половину детей и возврати мне приданное или назначь приличное содержание из своего состояния, из какой совести исходит это предложение? Когда муж, уважая эту мнимую святыню чувства своей жены, сам отдает ее в руки другому, награждает ее, и сам присутствует на торжестве нового брака, не скрывая его и от своих детей, – по какой совести это он делает? Не по свободной совести, а по совести, отупевшей в сладострастии, по совести оглохшей ко всем внушениям стыда, нравственного приличия, родительской любви и здравого разума, по которому даже народы, едва изникающие из невежества, в единобрачии полагают истинное семейное счастье и прочные основы воспитания и народного благосостояния. Они говорят: «Мы не стесняемся личной свободы других, не производим общественных беспорядков». Но всему миру известно, что для нравственной свободы больше представляют опасностей соблазн и дурной пример, чем внешнее принуждение и стеснение; что семейные беспорядки суть семена всяких беспорядков и бедствий общественных. Пора в предостережении христианских семейств положить печать не только общественного, но и церковного осуждения на этих проповедников разврата под именем свободы совести.

В чем же однако состоит истинная свобода совести? Не во внешних правах и преимуществах – общественных и политических, а во внутреннем освобождении духа от всех препятствий к соблюдению закона, встречаемых в поврежденной человеческой природе, и затем в сознании правоты, в невозмущенном чувстве внутреннего мира и благосостояния, и в праве относиться к постановлениям закона обрядовым по высшему разумению законов и целей нравственных.

Мы сказали, что учение о свободе совести есть собственно христианское учение, потому и разъяснение его надобно искать в области христианских истин и церковных учреждений. В Церкви мы знаем два рода законов: законы нравственные, утверждение которых в жизни и деятельности духа есть цель всех человеческих трудов и усилий, и законы обрядовые, или воспитательные, вспомоществующие человеку овладеть всеми своими нравственными силами для соблюдения первых. Св. апостол Павел обрядовый закон ветхого завета, налагавший на человека ветхозаветной Церкви строгие правила о телесной чистоте, о жертвах, праздниках, разборе пищи, называет пестуном во Христа (Гал. 3:24), или воспитателем, руководителем ко Христу. То же значение имеют и подобные обрядовые законы в Церкви новозаветной. Каковы: времена богослужений, праздники, посты, правила о говении и молитве домашней и другие религиозные упражнения. Цель их – приучить христиан путем опытов, или нравственных уроков, к собранности ума, различению помыслов и сердечных движений, самообладанию и терпению в борьбе со страстями плоти, к самоотвержению в делах человеколюбия, к ощущениям высших влияний из мира духовного, пробуждающих в душе нашей стремление к жизни высшей и вечной. В этих упражнениях непрестанно внушаются чистые понятия о добре и зле, об обязанностях человека, об истинном совершенстве, о способах исправления прирожденной порчи; здесь естественные внушения совести проясняются, исправляются и утверждаются, так что закон божественный вызывается и из самой души, как прирожденный, и в то же время вводится в нас извне, как богооткровенный, положительный, из чего в совокупности и слагается полное и ясное познание и сознание воли Божией о человеке. И все это делается под живым влиянием пастырей и учителей Церкви, где совесть человеческая охраняется покровом глубокой тайны, где человек к нравственным подвигам убеждается, но не принуждается, где внешние упражнения, видимые со стороны, переходят во внутреннее, невидимое делание перед очами Божиими, где нравственно-больной с любовью обличается и врачуется, но не оскорбляется и не уничижается. Но внутреннюю силу, существо, душу всех этих законоположений и упражнений составляют святые таинства, в которых по силе крестной жертвы Искупителя сообщается христианину благодать Божия, возрождающая нашу поврежденную природу, вспомоществующая нам, очищающая и освящающую нас. Только кровь Христова, – по учению Апостола, – очищает советь нашу от мертвых дел (Евр. 9:14) и освобождает нас от порочной совести (Евр. 10:22). Аще Сын вы свободит, говорит Господь, воистину свободни будете (Ин. 8:36).

Очевидно, что эти законоположения, трудные для начинающих, становятся более легкими для успевающих, и нечувствительными, как бы теряющими свою обязательную силу, для христиан совершенных. Кому все равно, как апостолу Павлу, – терпеть голод, или насыщаться, быть в изобилии или недостатке (Флп. 4:12), для того незаметны, столь тяжелые для нас, посты; кто непрестанно молится (1Сол. 5:17), для того не трудны продолжительные богослужения, кто живет духом (Гал. 5:16), для того не соблазнительны наслаждения плоти – вкусные яства, дорогие вина, пиры, зрелища и пр. Вообще, кто ввел в свою природу как потребность, как необходимость, исполнение закона нравственного, для того теряют силу средства, только ведущие к этому совершенству. «Кто имеет», говорит св. апостол Павел, «плоды Духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, веру, кротость, воздержание, на таковых нет закона» (Гал. 5: 23). «Закон положен не для праведника, но для беззаконных» (1Тим. 1:9). «Если вы духом водитесь, то вы не под законом» (Гал. 5:18). Вот на какой нравственной высоте водружено знамя свободы совести! Здесь говорит человек: «Мне все позволено» (Кор. 10:23), потому что знает, что не только не сделает, но и не пожелает ничего вредного, или противозаконного; он говорит: вся могу в укрепляющем мя Иисусе Христе (Филип. 4, 13), потому что чувствует в себе обилие испытанных борьбой и восполняемых благодатью Божию нравственных сил. Он говорит: «Для чего моей свободе быть судимой чужой совестью?» (1Кор. 10:29), – потому что носит в себе Духа Божия, озаряющего его совесть (Рим. 9:1). Какие внешние знаки свободы, какие права может дать таким людям церковная власть? Церковь сама почитает их своими учителями, руководителями, образцами, светилами на церковном небе, в каком бы звании они ни были – епископы, смиренные иноки, рабы или рудокопы. Какие права на свободу совести может дать им власть государственная? Они никаких не желают, потому что все имеют. Они радуются, когда Церковь Божия не в гонении, а мирно и свободно совершают великое дело спасения людей; но терпят и гонения с покорностью попускающей их воле Божией, и затем внушают всем христианам: «Повинуйтесь всякому человеческому начальству (единоверному и иноверному) Господа ради» (1Пет. 2:13); «рабы, повинуйтесь своим господам не только за гнев, но и за совесть» (Рим. 13:5). По отношению ко всем властям они дают христианам одно общее правило, обеспечивающее их от всякого неудовольствия власти: хочеши ли не бояться власти, – благое твори (Рим. 13:3). Счастливо христианское государство, в котором не оскудевают эти свободные исполнители и ревнители закона! Из них выходят слуги отечества, трудящиеся для него в целую жизнь без мысли о чинах и наградах; из них неподкупные судии, правдивые и безбоязненные царские советники; из них в войсках составляют громоносные легионы.

Посмотрите, как с этой высоты ярко освящается ложное направление тех христиан, которые требуют себе свободы совести, не имея, не утвердивши в себе ни одного из нравственных свойств, составляющих существенные черты этой свободы. Св. апостолы предвидели, что в христианских обществах будут злоупотребления этим высоким учением. Апостол Петр, определяя отношения первенствующих христиан именно к правителям, или гражданским властям, и притом языческим, говорит им: «Такова есть воля Божия, чтобы мы, делая добро, заграждали уста невежеству безумных людей, как свободные, не как употребляющие свободу для прикрытия зла, но как рабы Божии» (1Пет. 2:15–16). Апостол Павел остерегает с другой стороны: «К свободе призваны вы, братья, только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти (Гал. 5:13). В этих двух наставлениях точным образом определяются два рода современных искателей свободы во имя совести. Одни требуют, чтобы в христианских странах из всех государственных учреждений и законоположений, относящихся к воспитанию и охранению народной нравственности, были устранены всякие меры, имеющие религиозный характер, как например: обязательное преподавание закона Божия в учебных заведениях, охранение христианских браков и церковных времен, требующих особого благоговения и т.п., на том основании, что всякий имеет право действовать по своей совести. Такое требование есть прикрытие зла или злонамеренности именем свободы. Как может вредить свободе христианской совести сообщение юношеству основательных научных знаний в христианской религии, охранение чистоты семейной жизни именно от этих беззаконных сожитий, о которых мы говорили выше, или остережение невежественных масс от пьянства и буйства в священные церковные времена? Это – пособия, а не препятствия к достижению истинной свободы совести. Но искатели свободы здесь радеют не о совести и ее правах, а о беспрепятственном распространении своих ложных, противохристианских учений. Церковной власти ослушаться легко, и во вред Церкви действовать удобно, но с государственной властью бороться трудно. Вот где истинная причина их жарких нападений на покровительство христианской нравственности, оказываемое государственным законодательством!

Другой род злоупотребления учением о свободе совести, предуказаный апостолами, относится к обрядовым, или воспитательным церковным законоположениям. В этом злоупотреблении виновны все те, так называемые образованные люди в нашем обществе, которые восстают против строгих уставов православной Церкви. «Оставьте», – говорят они нам: «все ваши напоминания о вечерних и утренних богослужениях, о постах и говении; не препятствуйте нам быть в театрах и концертах накануне праздников; мы желаем, чтобы театры были открыты и на весть великий пост, чтобы было убавлено и самое число ваших праздников, потому что нам нужны рабочие руки для множества необходимых дел и пр. К чему принуждение?» Здесь христианская свобода обращается в повод к угождению плоти и обнаруживается явное непонимание того, что именно в этих церковных правилах и лежит путь к свободе совести. Страсть к плотским наслаждениям всегда будет бунтовать против церковных правил, потому что плоть с великим трудом подчиняется духу и его высшим стремлениям. Но православная Церковь не знает принуждения. В крайних случаях она только отрекается от своих непокорных чад и отчуждает их от себя. Эти любители наслаждений вольны делать, что хотят, все, что выносит их совесть. Но жаль, что этой распущенностью по отношению к уставам Церкви нарушают единообразие и порядок, столь важные для успехов христианской жизни, нравственно расслабляются молодые поколения, соблазняется простой народ, возмущается совесть ревнителей христианской нравственности. Здесь кроется великая опасность развращения – прежде цельного, нравственно-крепкого русского народа. Не так поступают истинные ревнители свободы совести: они всегда – самые строгие исполнители церковных уставов, и пользуются правом уклонения от них, как мы сказали, только для высших нравственных целей. Но и в этих случаях они остерегаются, чтобы своей свободой не повредит кому-нибудь, чтобы, как говорит ап. Павел, «их свобода не послужила соблазном для немощных, чтобы от их высшего знания не погиб немощный брат, за которого Христос умер» (1Кор. 8:9–11). В виду таких опасностей они говорят: не имам ясти мяса во веки, да не соблазню брата моего (1Кор. 8:13).

Итак, свободы совести надобно искать не в области прав земных, а в области совершенств духовных. Ее надобно ждать не от законов государственных, а от наших собственных нравственных трудов и подвигов, и просить не у земных царей и властителей, а у Господа Бога. В смысле расширения разумной свободы в общественной жизни рассуждайте: о свободе мысли, о свободе слова, о свободе убеждений, о свободе вероисповеданий, но не о свободе совести. Все эти роды свободы могут быть только путями к свободе совести, но она сама стоит выше их. Идеже Дух Господень, ту свобода (2Кор. 3:17). Аминь.