Царство Болгарское на Дунае

Победы Болгар и преимущество их перед другими славянскими семьями в основании государства зависели от примеси чуждого начала, соединившего их в твёрдую дружину и сосредоточившего их силы как для завоеваний, так и для устранения государственного порядка. Это чуждое начало было, бесспорно, то самое, которое уже проявилось в Гуннах (тех же Болгарах) и которое известно из свидетельств китайских летописей, – начало средне-азийское. В племени болгарском примесь не имела того значения, что у Хазаров; она не ввела в народ новую народную, властительную стихию, но она изменила быт общинный, подчинив свободную родовую или естественную общину новому условному или военному строю. Такое изменение объясняется легко самым положением Гунно-Болгар на границе кочевых и воинственных орд финно-турецких и необходимым перевесом казачества над общиной. Точно так же объясняется и то обстоятельство, что все следы не-славянского начала встречаются в высшем, правительственном круге, в названии должностей, в имени князей и т. п., ибо стихия военная или дружинная должна по превосходству своих вещественных сил захватывать власть и начальство в мирной общине, неосторожно доверившей ей свою безопасность. Понятна ошибка критиков, принявших Гуннов и их потомков Болгар за племя турецкое: она оправдывается некоторыми показаниями древних писателей, обращавших своё внимание единственно на высшее или военное сословие, в котором преобладала средне-азийская стихия, а ещё более из младенческого состояния исторической науки в то время, когда ошибка эта вкралась в историю. Упрямство позднейших писателей было необходимым последствием суеверной покорности учёной Германии ученым авторитетам, силы предания, робости многих учёных, а отчасти и вражды просвещённейшего изо всех народов Европы к сильнейшему изо всех Европейских племён, у которого он не может отнять современного могущества и отнял бы охотно по крайней мере всё его историческое значение.

Средне-азийское начало было вероятно сильнее у Болгар, чем у самих Гуннов, не только потому, что оно крепло от времени и от беспрестанного прилива кочевых народов, но и потому, что самые Болгары, несомненные потомки Гуннов (как видно из тождества городов Болгар и Хунаб и из самого сознания Болгар, называющих гунками могилы своих предков), составляя только часть и именно восточную, или волжскую, часть великого гуннского союза.

От того самого и Германцы не давали никогда названия Болгарии всей славянской области, между тем как они весьма часто называли её всю Гуненланд и даже приморских Славян, с которыми сражались на балтийских водах Гунами¹¹¹podpis.

За всем тем чуждая примесь была незначительна у самих Болгар. В этом свидетельствуют чистота их наречия, вполне славянский быт и отсутствие всех преданий, поверий или памятников, которые бы могли быть отнесены к турецкому началу. Она исчезла мало-помалу при крепчании жизни народной, отделённой огромным пространством от среднеазиатского центра, при увеличивающемся просвещении и при неизбежном превосходстве того племени, которое более способно было к принятию просвещения; наконец, она исчезла совершенно тогда, когда прекратилась или погибла династия первых дружиноначальников и на её место стали цари, избранные уже из окрепшего народа, цари чисто Славянской крови и со славянскими именами (например, Телец, Гром и пр.).

Из них только один является опять будто бы не со славянским именем, но имя это так различно пишется (Мортогон, Критогон, Омортаг), что о нём и говорить нельзя¹¹².

Страшная поднялась гроза на Византию, когда вся сила Болгар нахлынула на берега Дуная. Славянские общины, успокоившиеся на привольных равнинах древней Мизии и Дакии, пришли в новое волнение. Повинуясь волей или неволей силе северного потока, они двинулись на юг. Вся древняя Эллада покрылась сетью переселений славянских; ни горы, ни крепости, ни слабые ополчения опустевших эллинских областей – ничто не могло остановить движение бесчисленных общин, временно обращённых в мелкие дружины, завоёвывающие мечом место для мирного плуга. Македония, Фессалия, древняя Беотия обратились в земли славянские; далёкий Пелопоннес принял новое славянское имя Мореи. С тяжёлой скорбью увидели Греки свою славную родину в руках иноземцев, христианскую землю в руках язычников. Таковы слова и чувства летописцев: они не предвидели, что эта новая народная стихия сживётся с древней, примет от неё вместе с языком жизнь мысли и просвещения и что потомки Славян-завоевателей, забыв своих предков по крови, будут гордиться новыми предками по духу и возвратят свободу Элладе после долгих бурь, тяжких страданий и тяжкого рабства.

Полная колонизация всей Эллады с севера, начавшаяся с пятого века по P.X. и совершившаяся около времён нашествия Болгар на дунайскую область, так ясно доказана свидетельствами современными, что учёная Германия должна была поневоле её признать за факт неопровержимый; и в этом случае особенно выражается способность, принадлежащая единственно Славянам, отрекаться от своей народной личности и даже от своего языка при встрече с высшим просвещением. Упорные и несокрушимые перед насилием, они всем существом готовы покориться высшей мысли. Скорая и полная эллинизация Славян-победителей свидетельствует и об их бесконечной восприимчивости и бесконечной силе эллинской стихии. Впрочем, нашествие Славян на Элладу показывает в них то же стремление, которое видно и во всех их переселениях и которым они резко отличаются от Германцев. Они просят земли; Немцы ищут рабов. Колонизация Англии Саксами и в этом отношении сближается более с явлениями славянского, чем германского мира, и приводить к тем же заключениям, которые выведены из религии и языка Англо-Саксов.

Славяне заняли новую область не без боя. Старожилы неохотно уступали пришельцам свою полупустынную землю. Были местами жестокие сражения, кровопролитие, истребление сёл и городов; но не было решительной и постоянной войны. Пришельцы, не имея своего собственного государственного быта, подчинялись охотно государственному быту Империи и покорялись её законам. Мудрые правители исаврийского дома, очевидно, были рады новым и мужественным подданным; они в их силе видели будущую опору Империи, и не ошиблись. Они не думали выгонять их из пределов государства (чувствуя вероятно невозможность такого предприятия), но признавали законность самовольных приобретений, подчиняя только новых владельцев условиям жизни государственной и наказывая силой меча излишнее своевольство или буйство их дружин или не успокоившихся общин. Таково без сомнения значение многих войн и побед императоров над Славянами; но и этот подвиг был не безтруден, и силы Империи, едва достаточные для охранения северной и особенно восточной границы, истощались в борьбе почти междоусобной. Труды Исаврийцев увенчались успехом, и беспрерывные победы Копронима возвратили внутреннее спокойствие государству. Славяне, побеждённые и в то же время расчётливо принятые в состав Империи, оживили её опустевшие области трудами мирных переселенцев, пополнили её слабые ополчения мужественными воинами и стали на её границах твёрдым оплотом от иноземных завоеваний.

Ещё труднее была борьба с Болгарами. Их многочисленные дружины уже соединились в государственное целое и не могли подчиниться новым законам и чуждому устройству. Они не только похищали придунайские области у Империи, но грозили всем её остальным областям, её столице и её существованию. Вековая война загорелась почти у стен Царьграда, война жестокая на жизнь и смерть, поддержанная с равным упорством обоими враждующими народами, ознаменованная многими великими подвигами, обесчещенная многими примерами дикой свирепости, но не бесславная ни для Болгар, у которых явились цари, заслужившие имя в истории, как Гром¹¹³, Симеон, Самуил и др., ни для Империи, спасённой могучей рукой Исаврийцев, Льва Армянина, Славянина Василия (известного под именем Македонянина) и Василия II. На этом поприще, так же как и везде, явился со славой воинственный Копроним и почти первый из византийских владык нанёс тяжёлые удары новому славянскому царству. На море и на суше победил он северных врагов и даже наложил на них временную дань; но они снова распространили власть свою при его преемниках, осаждали Царьград, владели всей Македонией, часто побеждённые всегда восставали снова и, погибнув, наконец, уже незадолго прежде падения самой Византии, сохранили, если не как государство, то, по крайней мере, как самостоятельное племя, предназначенное на будущую историческую жизнь, область мизийскую, искони славянскую, из которой прежние жители удалялись на юг в продолжение седьмого века и, заселив Элладу, положили в ней корень её нового, нам современного, населения.

Добросовестное изучение всех фактов нашествия Болгар опровергает вполне весь рассказ о бегстве Славян перед ними на север, рассказ, основанный или на двойной форме слов Болгар и Волохов (в обоих случаях от Волги) или на перенесении имени Волохов придунайских (племени романского или галло-римского) на завоевателей их Болгар. В обоих случаях предания о Волохах, угнетателях Славян придунайских во время нашествия кельтского и позже при Траяне, перешли вместе с именем на Болгар. Вывод априорный из направления болгарского прилива указывает ясно на то, что, удаляясь от пришельцев, жители дунайских берегов (Северяне и другие славянские семьи) должны были двинуться к югу. Тот же самый вывод подтверждается неопровержимо a posteriori сличением времени болгарского нашествия, переселения многих славянских семей (между прочим, Сербов) в Македонию и заселения Славянами всей Эллады даже до южной оконечности Пелопоннеса. Наконец, самый рассказ о бегстве Славян на Север, очевидно, по отсутствию всех подробностей, относится к эпохе весьма древней; а сильное нашествие Болгар предшествует началу Руси не более как двумя веками. Ошибка так ясна, что она почти не требует возражений. Сверх того до́лжно заметить, что между тем как на юге видно огромное движение народов в эпоху болгарскую, на севере все племена остаются на своих местах и не представляют никаких признаков волнения, неизбежного при сильном приливе с юга. Так, например, земли, уже известные Геродоту под именем польной и лесной, населённые Полянами и Древлянами во время Готфов, находятся и после того в руках старожилов Полян и Древлян. Северяне (Сабиры) всё-таки живут, как и прежде, между средним Доном и Днепром, Радимичи на своих старых жилищах. Север неподвижен? со времени Иорнанда и т. д. Вообще самый напор болгарский не представлял характера завоевательного, но действовал как толчок на придунайских Славян и подвинул их по тому самому направленно, по которому они уже давно стремились при Аварах и ещё прежде, всё далее и далее на юг. Собственно войны и завоевания не было, ещё менее было порабощения, которого и следа нет. За всем тем были местами столкновения враждебные и потому что успокоившиеся общины не желали нового переселения, и потому что Византийцы, очевидно, уговаривали их не уступать земли своей новым пришельцам, более опасным для Империи, Так объясняется война Болгар с Северянами (Себерены)¹¹⁴podpis придунайскими и гибель этих Северян, которых остатки, вероятно, переселились с другими глубже в область византийскую. Самое имя Северян, слышное в одно время на Дунае и на Придонье, показывает, что дунайские Северяне были не что иное, как выселок Северян придонского и приднепровского центра, о котором упоминается во время до-болгарского движения народов. Имя же Северян соединяется в рассказах об их поражении на берегах Дона с другим весьма важным именем, с именем Эфталитов, так долго гремевшим на Востоке, где они налагали иго своё на Персию, и потом на северных предгорьях Кавказа, откуда они прорывались в Грузию и Армению. Тут опять видно торжество всей великой славянской семьи, переносящей имена своих ветвей с Востока на Запад. Нельзя даже не предположить не только сродства, но почти тождества Северян и Эфталитов (вероятно составлявших две ветви одной семьи) не только потому, что имена их соединены в рассказах о поражении на донских берегах, но и потому, что мы встречаем тех же Северян (Сабиры) на северном скате Кавказа, вскоре после рассказов о прикавказских Эфталитах. Впрочем, не до́лжно, кажется, смешивать этих Сабиров (Северян) придонских и братьев их около Кавказа и Каспия с теми Сабирами, о которых прошли в старине тёмные слухи, как о народе, подвинувшем все племена Уйгуров с востока на запад. Вероятно, тогда молва шла о дальних завоевательных Тунгузах-Сянбийцах (которых имя должно было перейти в Сабир, как Киаза в Хазар, Тато или Татань в Татар, Манчжу в Манджур и т. д.), и случайное сходство имён с великими завоевателями северного Китая и средней Азии дало небольшому племени Славян лишнюю историческую славу.