Завоевание Персии исламом

Так кончилась вековая борьба. Оба государства были утомлены и обессилены; но Византия со своим эллинским просвещением, со своей «римской государственностью» и со своим животворным христианством могла ещё, несмотря на внутреннее разногласие духовного и государственного начала, залечить свои раны и собрать новые силы для отпора новым врагам. Персия, обессиленная упорной борьбой и лишённая веры в своё духовное начало, не могла выдержать новой бури. Когда ислам, возникший от временного торжества Персии, давшей в Аравии победу древнему народному началу над христианством, потребовал покорности от всех народов мира, Византия уцелела, утратив только Сирию и Месопотамию, Приаравийскую Палестину, Египет и Африку; Персия же после двух-трёх сражений пала к стопам победителя, и имя её исчезло надолго из истории. Бо́льшая часть народонаселения, охладевшая к прежнему верованию, приняла закон торжествующей Аравии вследствие естественного стремления Иранца к верованию, основанному на началах иранских, вследствие побед, по-видимому, оправдывающих божественность исламизма, и особенно вследствие согласия Корана с пастушеским бытом Ирана. Немногочисленные последователи древнего учения искали убежища в неприступных горах и погибли после мужественного сопротивления или бежали из своей родины на юго-восток, в области индостанские, куда де скоро ещё проник меч мусульманский. Исчезла вся прежняя Персия, затопленная разливом магометанского, как некогда разливом эллинского, мира. Из первого наводнения она восстала не только к независимости, но и к самобытности; из второго она уже к самобытному существованию не возвращалась; но через несколько веков получила она снова значение государственного тела, с правами на полную независимость, и дала исламу характер, отличный от характера исламизма западного (Шиитство, в противоположность Сунне). Таково значение и сила древнего мира: он воскресает, изменённый в мире новом. Деления народов и государств, которые являются в самом начале человеческих бытописаний и даже в доисторическом периоде предания, сохраняются почти неизменными до нашего времени (кроме некоторых примеров полного истребления), несмотря на все бури человеческой истории. Беспристрастная критика не может приписать этого постоянства в беспрерывном волнении влиянию причин вещественных, как то границ и т. д.: ибо часто граница двух жизненных систем нисколько не соответствует границам, указанным физической географией, и, пренебрегая широкие реки или горные цепи или даже морские проливы, очерчивается каким-нибудь незначительным потоком или почти невидимой чертой на поверхности земли. Духовное начало народов не исчезает: оно принимает новое просвещение и новые начала мысли, но даёт особенное значение своему мысленному приобретению и не пропадает в мёртвом однообразии. Всякая подпочва народная соединяется с наплывом (хотя бы и общим) посредством особенного жизненного процесса и проявляется новыми произведениями, отделяющимися от всех других в веровании, языке, быте и исторической жизни.

Таков закон общий. Межи, отделяющие Германца и Галла, Галла и Иверца, Галла и Италийца, уцелели и называются в наше время государственными границами. Это всеми замечено, хотя, может быть никем не оценено вполне. Древних Славян, уже погибших в Германии, Италии и Галлии, забывших всю свою старину и свой язык, ещё можно отследить по физиономии народной жизни в Вандее и в Тироле, и в низинах Голландии и Фризии, и в балтийском поморье и во многих других местностях, которые носили в древности имя земель венедских. Чувство человеческой, художественной истины необходимо для историка, а о нём то и не думает весь учёный цех, завладевший историей в наше время, и есть ещё смелые буквоеды, которые отрицают старожитность Славян в Европе потому, что не отыскали подлинных межевых книг и планов, скреплённых и засвидетельствованных каким-нибудь древним земским судом.