Историческая деятельность Кушитов. Жрецы. Касты

Древний мир делится на две общественные формы: на государства с кастами и государства без каст. В этом отношении нельзя положить предела между Ираном и Кушем. Выходцы из восточного Ирана, Славяне, и выходцы из западного Ирана, Эллино-Пеласги и Германцы, не представляют никакого следа разделения на касты; но то же самое заметно и в чёрных племенах кушитских. Даже остатки их, южные Шиваиты, в Индии, гораздо менее склонны к общественному быту, основанному на понятии о кастах, чем чистые Брахманы севера. Египет представляет самое подробное дробление на наследственные сословия, и по всем вероятиям царство в Мероэ было основано на тех же началах. С другой стороны, Друиды составляют отдельную касту в иранских Кельтах, и Брахманы Индустана, переселенцы из земли бактрийской, утвердили на берегах Ганга такое строгое, такое бесчеловечное устройство каст, какого мы не видим в самом Египте. Очевидно, что у них это устройство не заёмное, но коренное, ибо оно соответствует разделению мидийскому, с той только разницей, что две низшие касты первобытные соединились в одну, чтобы не изменить священного числа четырёх, при введении новой касты, чёрных, покорённых Судрасов. Древнее предание даже приписывало египетское разделение народа желанию подражать восточному индийскому образцу. Можно бы предположить, что Иран был настоящей колыбелью общины, раздробленной на касты; но и здесь встречается великое затруднение²⁰.

Память о Кушитах сохранилась не в памятниках слова, создаваемых свободной личностью мыслящего человека, но в памятниках зодчества, требующих совокупного действия общественных сил. Памятники эти, кроме тех, которые обращены к общеполезной цели, как каналы и искусственный озера в Египте, гранитные плотины и водохранилища подле Вавилона, в Цейлоне и южной Индии, или гидравлические работы в Кашмире, представляют характер религиозный. Они созданы волей народной, но они возможны только под властью жреческой касты, сосредоточивавшей народную силу и дававшей ей цель и направление, освящённые религиозной мыслью. Итак, первобытное существование жреческого сословия, сословия наследственного, у Кушитов не подвержено никакому сомнению. Государства, основанные ими, были богоправлениями, в которых божественная воля изображалась кастой жрецов, а народ, исполнитель этой воли, имел представителя в царе.

Немецкие учёные назвали довольно верно первую государственную эпоху эпохой жреческих обществ, die Priesterstaate. Её можно проследить от скатов абиссинской твердыни до Японии и Мексики.

Чтобы понять вполне характер Кушитских царств, до́лжно снова обратиться к самому смыслу веры у Хамидов. Признание органической полярности или её необходимых проявлений за вечное начало вечно сущего мира разрешается для разума в совершенное безбожие. Но страсти не повинуются строгому анализу рассудка. Внутренняя жажда богопоклонения и отголоски прежних религиозных преданий, отверженных, искажённых, но не вполне забытых, облекают с какой-то простодушной хитростью безутешную аналитическую формулу безбожия в призрак религии, во всебожие. Мир, обращённый в Бога, получает новосозданную сомкнутую личность и, так сказать, подобие человека; в нём проявляется двойственность мысли и формы или разума и вещества. В самых недрах божественного мира, управляемого стройными законами необходимости, представляется воображению новое божество, смысл всего мира, связанное с ним неразрывными цепями, стройно-разумное, воплощённый закон, воплощённая гармония. Этому божеству посвящены служение народное и жизнь жрецов, повторяющих в частной общине вечные законы вселенной. Наука открывает тайны вещественного мира: жрецы должны быть мудрецами, т. е. учёными, беспрестанными служителями науки. Но только тот может проявить закон в обществе, кто познал этот закон. Они должны быть правителями. Итак, древние государства Кушитов были собственно государствами вещественных мудрецов. Вот объяснение тех громадных зданий, которых неразрушимая твердыня посмеялась векам, и тех общеполезных работ, которых описанию нельзя верить и следам которых нельзя не верить, и тех торжеств Куша над Ираном, которыми начинаются исторические века.

Это божество, созданное воображением в мире чисто рассудочном, этот закон, олицетворённый и принявший положительные очерки, это полное выражение вселенной носило в себе характер, наложенный на вселенную первоначальным анализом, характер внешней необходимости, и было совершенно чуждо всякой свободы. Религия при таком воззрении кажется невозможной. Но так же как человек, несмотря на своё заключение в оковах, тяготеющих на всей вселенной, может действовать на видимую природу, изменяться вид и её отношения, давать рекам новое русло и направление и создавать или срывать каменные твердыни, точно так же он может вещественными или, по крайней мере, внешними орудиями подвигнуть самый центр вселенной и посредством законов, подмеченных или угаданных им, овладеть божеством, рабом – владыкой мира. Вера была трансцендентальной физикой. Вот смысл всех обрядов, заклинаний и всей религии кушитской и всего великолепия её храмов. Бесполезно бы было следить за всеми чуждыми стихиями, которые в течение веков были примешаны страхом, надеждой или воображением к основе кушитской. Начало оставалось всегда одно и то же, именно необходимость, выраженная посредством органической полярности и представленная в символе вещественного рождения или в символе самобытной жизни, змеи. Буддизм, бескорыстное поклонение невозможной свободе, бесполезное признание духа, всегда упадающего в оковы вещества при всяком своём проявлении и всегда стремящегося к самоуничтожению, т. е. к освобождению себя от своих же проявлений, Буддизм оставался тайной, сокрытой в самом глубоком, в самом сокровенном святилище храма. Он не существовал для толпы, и не двигал судьбами народов.