Влияние Эллинское. Греки в Италии

Ещё не испытала Эллада сил своих в победной борьбе с Азией и развитие свободной личности не доказала ещё мечом прав своих на управление миром, утратившим веру в высшие начала; но давно уже Эллины в беспокойной своей деятельности раскинули сеть своих колоний во все концы Средиземного моря. Берега Сицилии и Италии покрылись городами полу-торговыми, полу-завоевательными, распространившими мало-помалу власть в самую глубь земель. Всё способствовало торжеству этих мелких поселений: их воинственная восторженность, их славолюбивая гордость, верность торговых расчётов, высокая образованность гражданская (в смысле дружинно-условном) и особенно прелесть их художественно утончённых нравов, соблазняющая грубую простоту туземцев и склоняющая их к миру и подражанию.

Так, например: Энотрийцы совершенно утратили свою народность и приняли все обычаи, и даже язык эллинский.

Более же всего способствовало успеху Эллады то обстоятельство, что в ней самой во многих общинах было действительно не завоевание Пеласгов Эллинами, но претворение Пеласгов в Эллинов.

То самое совершилось сперва внутри Эллады, что совершилось потом вне её не только на западе, но и на востоке при Македонцах вследствие превосходства образовательного начала Эллинского.

Эти претворённые общины связывали узами родства духовного, преданий и обычаев пеласгические приморья Сицилии и Италии с берегами эллинскими и приготовляли Грекам (ибо так называли Эллинов Италиоты, по малому племени, живущему на горном прибережье Эпира) свободный доступ как к торговле, так и к поселениям в западной заморской стороне.

В числе общин перерождённых, кажется, должно ставить в первом ряду Аркадцев и таким образом объяснить мнимо-Аркадское происхождение многих племён в Италии, например колонии Эвандра в Лациуме и название Аркадцами Тирренов²⁷⁶, во сколько они принадлежали обще-пеласгическому началу.

Так создавалась мало-помалу Великая Греция; но и самоё эллино-пеласгское народонаселение подверглось значительному изменению в своём переселении на берега Италии, особенно впервые времена. Нет сомнения, что в позднейшую эпоху, когда имя Эллады сделалось первым в мире, когда Эллада приняла в себя все знания, рассеянные по стране палестинской и египетской, заморские колонии отстранили от себя всё чуждое, гордясь только именем эллинским и отстраняя от себя все неэллинские стихии. Но не так было сначала. Густой мрак невежества покрывал ещё Афины и Пелопонес, за исключением развития поэтического и художественного; свет наук не проник ещё в общины, заключённые между Адриатикой и Эгейским морем, а выходцы из Эллады, пришедшие в соприкосновение с другими древне-образованными странами, уже проложили себе путь к знаниям, ещё недоступным для племён, оставшихся в родной стране. История, философия и астрономия возникли в колониях мало-азийских от влияния ассирийских Лидийцев, славянской Ликии и западно-иранских жителей приморья; а в то же время, или ещё ранее, философия, таинственные науки, астрономия и математика уже цвели и преуспевали в эллинских колониях Италии и Сицилии, гордясь именами Пифагора, Гелиодота²⁷⁷, и других и свидетельствуя о частых сношениях с просвещёнными народами племени полу-кушитского, со смелыми мореходцами Финикии и Карфагена, с Тирренцами этрусскими, которые были не чужды математических знаний и отчасти, может быть, с самим Египтом.

В этом раннем появлении наук на окружности Эллады, при явном невежестве областей серединных, заключаются бесспорное доказательство нетуземства науки и решительное опровержение системы, выдумавшей самородность умственного развития эллинского, наперекор всем уликам историческим, свидетельству самих Греков и яснейшим выводам беспристрастной критики. Конечно, поздняя Энеида со своими произвольными вымыслами и анахронизмами не может ни в каком случае считаться доказательством историческим; но появление финикийцев в сказании об Энее, точно так же как Мемнона в сказании о самой Трое, вероятно основано на искажённых преданиях о торговой дружбе троянского Венда с другими промышленными народами и особенно с сидонским приморьем. Точно так же и сказание об Эриксе, кровожадном сыне Венеры, на берегах сицилийских, доказывает древнее поселение кровожадных поклонников Мелехерта или Деркето. Смешение богинь кушитских и Прии-Астарты бактро-славянской, собственно Венеры, произошло в весьма ранние времена по сходству обрядов и частного значения, несмотря на коренную разницу мифологии. Такова причина, почему колонии сидонские приписываются преданием потомкам Венеры²⁷⁸.

Смешение племён этрусского, чисто-альбанского и латинского, состоящего отчасти из полу-эллинизованных пеласгов, должно было, несмотря на частные разницы верований, иметь одно последствие – полное огрубение и бессмысленное человекообразие религии. Нелепый и нестройный синкретизм, рождённый в плебейском Азилуме, отозвался скоро и в патрицианской святыне, не только от введения Луцеров и младших родов, но и от коренной склонности Рамнов альбанских, искони поклонявшихся сказочным богам.

Славянский характер их древней мифологии очень явно определяется словами Сервия о птичном гадании: «не всякому всякая птица прорицает; колумба (голубь) одним царям». Ясное указание на исконную святость голубя и, следовательно, на первобытную религию ромуловой эпохи. Той же системе принадлежит и особенная святость свиньи, посвященной, как уже сказано, Велену-Прию, перешедшему к восточным Германцам под именем Фрейра.

Человекообразное искажение веры и её огрубение, указывающие на ослабление сабинской стихии, принадлежат царствованию Гостилия и Анка Марция; полное проявление духовной порчи царствованию Тарквиния Древнего. Начало этрусское, жертвоприношения кровавые и пр. допускаются законно. Религиозный смысл патрициата исчезает или высказывается только в виде бессильной оппозиции или крадётся кое-как во всеобщем синкретизме под покровом пророчеств сабино-пеласгской Сибиллы, некогда вдохновлявшей Пифагора и Нуму Помпилия²⁷⁹. Но город высится и крепнет. Он первенствует в Лациуме; он украшается храмами и разнообразными зданиями; он прорезывает и подземные ходы, которым удивляются позднейшие века; он принимает заморских гостей (Фокейцев) и связывается с ними узами дружбы и гостеприимства, которые принесли Фокейцам и их колониям значительную пользу во время полного римского торжества; он, как кажется, принимается в великий союз городов этрусских, как равный и едва ли не как первый²⁸⁰. Но глубоко и навсегда теряет он чистоту характера, которой отличается эпоха Нумы и его первых преемников.

Впрочем, заложение зданий и подземных водотоков не должно считаться исключительно последствием эллинского и тирренского влияния: оно могло связываться с корнем Рамнов – Альбой, которая оставила свидетельства о сих подвигах в общеполезном строительстве каналов и отличалась в этом отношении от других народов Лациума, средней и южной Италии, как и должно было ожидать от её троянского начала.