Египет после освобождения от Гиксосов. Эпоха его величия и завоеваний

Шире и величественнее была деятельность Египта. Освободив отечество от тяжёлого гнёта чужеземных стихий и укрепив его на самобытных началах, 18 династия, фивская, скоро переступила границы, отделявшие её от Азии и от земель полу-иранских. Ещё предшественники её (17 династия), спасавшие на юге обычаи и предания кушитские от насилия северных Гиксосов, распространили власть свою в Нубии и вероятно достигли самого сердца Африки. Цари-пастыри были изгнаны. Египет стал более и более возвышаться могуществом и силой. В Израильтянах преследовал он последний остаток ненавистных пришельцев и присудил их искать спасения в пустыне. Первые цари 18 династии возвысили славу своей державы и поставили её на первую степень между государствами современными. Огромные водохранилища обеспечили Египет от засухи, так же как и от излишних наводнений. Великолепные дворцы, громадные храмы заменили прежние памятники, уничтоженные пришельцами; живопись и ваяние достигли совершенства⁹³, в котором уступают только позднейшей Элладе. Тутмозис, Менефта и первые Рамезесы распространили власть свою далеко на Северо-восток. Наконец, Рамезес III Сезострис проник ещё далее и сосредоточил в себе всю славу Египта. Позднейшие историки или сказочники не могли примирить преданий о его победах с современными ему сказаниями других народов и выдумали Сезостриса древнейшего⁹⁴, точно так же как восточные народы выдумали древнего Александра, покорившего весь мир. Здравая наука отвергает одинаково первого Сезостриса и первого Александра. Выдумка же сама объясняется славой обоих завоевателей, которым поэзия приписала небывалые торжества, смутившие младенческую критику позднейших веков.

Нет сомнения, что Рамезес III не завоевал ни Фригии, ни Индии, хотя эти завоевания и были ему приписаны тщеславием египетских летописцев; вероятно даже он не проникал и до Бактрии, хотя и можно предположить такой набег при временной слабости при-евфратских держав; но нет никакой причины сомневаться в том, что гроза его оружия доходила до берегов Евксина.

Показания китайских летописей, будто бы около 15-ти веков до P.X. западные государства присылали просить помощи против каких-то утеснителей, сочтено было за свидетельство о походе Сезостриса на Бактрию. Такой вывод похож более на шутку, чем на дело. Никто из писателей, говоривших о Вавилоне и Ниневии, не слыхал, чтобы когда-нибудь эти страны были завоёваны египтянами⁹⁵, а без этого трудно понять возможность завоевания восточно-иранских земель. Всё, что можно предположить, это мгновенный налёт, не оставивший по себе глубоких воспоминаний. Что же касается до Индии, то до́лжно допустить возможность морского похода; но и в таком случае, судя по памятниками кажется, предание смешало Рамсеса III с позднейшим Рамсесом Меямуном.

Показание Геродота о столбах Сезостриса⁹⁶ может до некоторой степени ещё подвергнуться насмешкам учёных нашего времени; но в его суждениях о жителях Колхиды столько здравомыслия и наблюдательности, что отвергать его значило бы быть совершенно чуждым первым началам исторической науки.

Основание колонии на берегах Евксина пришельцами из Египта доказано с совершенной ясностью, и самые черты некоторых кавказских племён подтверждают вполне показание древнего летописателя. Слава Рамсеса III, как завоевателя, и его победы в странах, населённых народами семитическими, не подвержены сомнению. Цель же колонии, брошенной им так далеко от пределов государства своего, объясняется долгой борьбой Кушитов против Сако-Гетов. Когда Ассирийцы изгнали своих прежних властителей и принудили их удалиться на запад в горы Армении и к приморью Евксина, выселенцы встретились снова с торжественным шествием Рамсеса. Завоеватель, победив древних и упорных врагов, оставил в Колхиде часть своего войска для утверждения новой власти. Его победы, его колонии и движение, данное им народам южным на север и северо-запад, разрушили навсегда власть Ванов на юго-восточной оконечности Евксина. Они уже более не восставали в прежней силе. Два века после него погибла великая их колония, Троя, и все поселения по берегам Эгейского моря. Память об них исчезла, и только имена Хвалисов (Халибс), Гуна и Сака в землях Понтийских остались как живые свидетельства прежнего забытого владычества.

Эпоха Рамсеса-Сезостриса, время чудного цветения и блеска для державы принильской, время её зодческой поэзии, не могла быть продолжительной. Другие силы властвовали в мире, и мгновенное напряжение кушитского государства недолго могло оспаривать победу у иранского начала.

Истинная победа Куша была в искажении Ирана, несмотря на торжество вещественное. Страна между Средиземным морем и Евфратом свергла власть Египта; колонии северные были отрезаны от отечества, и при пятом преемнике Сезостриса северо-восточный народ, кажется, снова вторгся в нильскую долину. Рамсес-Меямун, основатель 19 династии (хотя прямой потомок Рамсеса III), сперва принуждённый искать убежища на юге, потом возмужавший в древней колыбели египетской силы, изгнал пришельцев. Достойный преемник великого предка, с которым его смешивало предание, он уже не довольствовался торжествами на суше. Быть может, отпор народов северных положил преграды его завоеваниям; быть может, видя усиление Финикии, он почувствовал важность владычества над морями. Как бы то ни было, из сказаний и отчасти из памятников, кажется, видно, что главные его предприятия были обращены против стран приморских. В рассказе Тацита, в котором едва ли не смешаны Сезострис и Меямун, приписывается Рамсесу покорение обоих берегов Малой Азии, т. е. Северного и южного, также и Ливии. Власть над Средиземным морем и унижение Финикии, кажется, не удовлетворили ещё его властолюбия. Гроза его оружия достигла до дальних берегов Индостана⁹⁷, некогда дружественная Египту, но враждебного ему после завоевания Вишнуитами. Покорение Индостана было невозможно; владение прибрежьем Средиземного моря было непродолжительно. Внутренние беспокойства потребовали возвращения Меямуна в отечество. Преемники его утратили все области, покорённые им; но от его царствования остались глубокие следы на севере. По крайней мере, сказание о переселении Даная в Пелопоннес совпадает с эпохой Меямуна, и основание колонии в Элладе египтянами, посланными Рамсесом IV или бежавшими от него по морским путям, которые он открыл Египту, весьма вероятно.

Впрочем, из этого не следует заключать, что Данай представляет древнейшую колонию, переселившуюся с берегов Нила в страну Пеласгов. Очевидно, основание Фив и даже переселение Кекропса гораздо древнее и относятся к эпохе, забытой самими египтянами.