Примечание к статье: «Голос грека в защиту Византии»⁷³

Русской Беседе дорога́ всякая народность, дорого всякое глубокое и истинное чувство, возникшее из исторической жизни. С удовольствием помещаем мы статью, в которой высказалась живая и горячая (если даже сколько-нибудь пристрастная) любовь к одному из самых замечательных, самых великих явлений в области исторической – к Византийской империи. Невозможно было, чтобы такая самобытная, многовековая держава прошла без следов, и действительные следы, добрые и злые, везде видны на Востоке. Грустно бы было, если бы никто из живых людей, никакая современная народность не оглядывались на неё с благоговением и любовью. Такого равнодушия не заслуживали ни её воинственные деятели, мужи доблести и побед – Копронимы и Цимисхии; ни её светлые деятели, мужи богопознания и христианских песнопений – Григории и Дамаскины; ни её великие художники, строители таких храмов, как Св. София, или Панселины, предшественники позднейшего пластического искусства; ни её юристы, которых труды положили основу всей юридической цивилизации Европы. По нашему мнению, говорить о Византии с пренебрежением – значит расписываться в невежестве.

Печатая сообщённую нам статью, мы уже тем самым свидетельствуем, что не заслуживаем справедливых упрёков, высказанных её автором едва ли не большей части нашего образованного общества. Впрочем, думаем, что это мы уже свидетельствовали давно и не раз, а в доказательство приводим следующие слова, написанные тому уже шесть лет назад одним из наших сотрудников⁷⁴.

Мы надеемся, что такой отзыв показывает далеко не равнодушное отношение к Византии, но в то же время думаем, что в нём слышен также голос исторического беспристрастия. История Византии представляет две стороны, две совершенно противоположные стихии: одну – Эллинско-христианскую или, лучше сказать, просвещённо-христианскую, другую – Римско-государственную. С одной стороны мысль, человечность, любовь; с другой – форма, себялюбие, вражда. Обе участвовали в жизни Византийской, созидая её или губя; обе отозвались на Востоке после падения Византии и отзываются до наших дней. От одной горячая любовь к просвещению, в которой Грек превосходит даже Немца, и твёрдость в вере, несмотря на четырехсотлетнее мученичество, которою некогда бывший Византийский Восток превосходит все народы мира; от другой – презрение и ненависть ко всем другим народностям, кроме Греческой, желание угнетать их и разрабатывать их в единственной, ещё доступной Греку, области жизни общественной, как материал для власти и корысти, – сочетание низости с гордостью и внутреннее гниение, как лиц, так и народа. За одну потомок прежнего Византийца и теперь ещё – предмет уважения и любви в Восточных народах; за другую он предмет ненависти и проклятия для Славянина, для Сирийца, для Копта, для Аравитянина. Одна готовит будущность Востока; другая любит, питает и поддерживает распадающуюся Турцию. Короче сказать, одна есть просвещённое Христианство, то есть Православие, а другая фанариотство. Думаем, что в отношении к обоим Беседа высказалась ясно. Первую мы признаём единственною животворною истиною, единственною достойною целью для человеческой жизни и человеческого труда; другую ненавидим всею душою, с тем большею ненавистью, что она есть яд, отравляющий высшую область человеческой и общественно-человеческой жизни, что она сочетает в себе всю мерзость святотатства и всю свирепость народных эгоизмов. Против этого отвратительного отседа древней Византии, неожиданно для нас принятого под защиту одним из бывших сотрудников Р. Беседы⁷⁵, будем мы вооружаться всею силою негодования и, если можем, – всею силою слова.