К 100-летию со дня кончины заслуженного профессора МДА Александра Павловича Шостьина (1862–1916)

«Он был очень хороший человек!»

Он родился 23 мая 1862 года в городе Касимове Рязанской губернии в семье диакона, а затем священника, отца Павла Иларионовича Шостьина. По окончании Касимовского духовного училища Александр Павлович поступил в Рязанскую духовную семинарию. В 1881 году его послали учиться в Московскую Духовную Академию, которую он успешно закончил в 1885 году со степенью кандидата богословия. С тех пор начинается его преподавательская и ученая деятельность в нашей Академии. В июне 1890 года он защитил магистерскую диссертацию на тему: «Источники и предмет догматики по воззрению католических богословов последнего полустолетия».

Особую страницу в жизни Александра Павловича занимает его деятельность в качестве инспектора МДА с 30 октября 1907 года по 7 июня 1912 года. 21 февраля 1906 года «последовало определение Синода о временных правилах в виде поправок к Уставу 1884 года, которые даровали Академиям в значительной степени автономию. В частности: выборность ректора и инспектора…» ¹. Согласно этому определению в 1906 году инспектором был выбран заслуженный профессор М.Д. Муретов (1852–1917 гг.), которого вскоре сменил на этом посту профессор А.П.Шостьин.

К своему новому церковному послушанию Александр Павлович отнесся с особым усердием и ревностью, вплоть до полного самоотвержения. Он отличался любящим и милующим сердцем, о чем свидетельствовали и сами его студенты: «Он очень хороший человек!» Ариадна Александровна рассказывала, что ее отец заботливо относился к студентам и часто ходатайствовал, чтобы им не понижали отметку по поведению, так как это могло повредить их дальнейшей жизни. Однажды кто-то возразил Александру Павловичу: «Так ведь они нас не уважают!» Инспектор ответил: «Тогда я не могу нести мою должность», после чего написал прошение ректору освободить его от занимаемой должности. Владыка-ректор, прочитав прошение, скомкал его и бросил в урну.

В 1912 году «вышло такое постановление, чтобы инспекторами были духовные лица», и Александра Павловича сменил на этом посту архимандрит Анатолий (Грисюк) (1880–1938 гг.). В последние годы существования старой Академии инспекторскую должность занимал исповедник и выдающийся богослов архимандрит (впоследствии архиепископ Верейский) Иларион (Троицкий) (1886–1929 гг.), о котором у Ариадны Александровны остались самые теплые воспоминания.

Профессор Шостьин был человеком талантливым. Его дарования проявлялись не только на учебно-педагогическом поприще, но и в области музыки. Он великолепно играл на скрипке. Ариадна Александровна вспоминает, что врачом МДА в те годы «был Аркадий Владимирович Танин ², скрипач. А папа наш тоже был скрипач. Когда Танины у нас бывали, папа и Аркадий Владимирович играли в две скрипки, а мама – на рояле. Какие концерты устраивали!»

Скончался Александр Павлович в довольно молодом возрасте. Ему было всего 53 года. «А болел папа всего только три дня. Нет, вообще-то, он болел много: пять раз – воспалением легких, два раза – воспалением почек, ездил лечиться на юг – на Кавказ или еще куда-то. Но смертельная болезнь длилась три дня. Что-то у него в ухе случилось, а тогда какой-то новый доктор появился в Сергиевом Посаде³.

Троице-Сергиев монастырь был основа 1337 году преподобным Сергием Радонежским. В XIV – начале XV вв. вокруг монастыря возникли несколько поселений (Кукуево, Панино, Клементьево и др.), объединенные в 1782 году по Указу Екатерины II в город, названный Сергиевским Посадом.

С 1930 по 1991 год Сергиев Посад носил название Загорск, в память погибшего секретаря Московского комитета партии В.М. Загорского, затем городу было возвращено историческое название.

Читать далее..., и он пошел к нему. Мама говорила: «Не ходи к нему; мы не знаем о нем ничего…» Папа ответил: «Нет, он – специалист». Случилось заражение крови… И мы, конечно, очень горевали, нас было пять человек детей. Но теперь-то я думаю: слава Богу, что он скончался. Он не испытал ни тюрьмы, ни ссылки…»

Умер Александр Павлович Шостьин 11 января 1916 года. Его отпевали в академическом храме, а погребен он был на академическом кладбище, рядом с могилой В.П.Лучинина ⁴ (1845–1911 гг.). Духовенство МДА служило панихиды на его могиле вплоть до самого закрытия Академии в 1919 году. «Отец Игнатий ⁵, преподаватель, служил панихиду 40 дней на могиле папиной, а мы, дети, пели панихиды. Когда он не мог – просил своих товарищей – отца Пантелеимона ⁶, отца Матфея ⁷«.

Источник: Стасюк Владимир, III курс МДА. История Ариадны. Воспоминания А.А.Шостьиной/ История МДА // Встреча №1 (10) 1999, С.24–25.

От земли именно, не от Академии или общества – не как благодарный питомец или младший сослуживец, но как «земляк», чувствую я потребность сказать свое последнее слово, дорогой Александр Павлович.

Узы «землячества» столь же священны, как и «братства». И если справедливо, что все люди «братья», то не менее верно, что все они и земляки друг другу. И как братство людей имеет различный смысл: есть братство кровное, национальное, всечеловеческое, духовно-христианское н т.п., так может быть не одинаким и «землячество». Один, наиболее широкий, за то и наименее содержательный, смысл, имело бы оно, означая принадлежность к одной и той же «планете»…

В другом смысле «землячество» объединяет людей при переселении из одной страны в другую, из одного государства в иное; это – землячество, так сказать, национально-географическое. Но есть третий тип землячества ближайшего, когда два человека ходят по одной н той же «земле», живут в общих условиях «природы и общества», ассоциируют свои воспоминания с одними и теми же «местами и лицами». И этот последний род землячества, служит наиболее тесной и реальной, «физической» основой земляческого чувства высших типов, подобно кровному братству, являющему собою аналогичную основу духовного и т.п. «братств», его прообраз и антитезу. И вот в то время как семья теряет в тебе мужа, отца, брата и т. д., я лишаюсь в твоем липе ближайшего мне природного земляка, – человека, дышавшего со мною воздухом одних и тех же полей и лесов, бегавшего ребенком по одним п тем же дорожкам, воспитывавшегося в стенах общего для нас заведения…

Подобным событиям свойственно волновать психику человека и поднимать со дна ее всякие «вопросы». И вот теперь, над этим гробом, мне хочется осознать для себя, решить поднятый этой смертью вопрос: какой высший, религиозный, мистический, параллельный «духовному братству», смысл может иметь землячество, – смысл непреходящий и вечный?

…Ключом к решению этого вопроса служит религиозное значение тела. Тело человека священно: оно есть «орган» его личного духа, «форма» его индивидуальности, «оружие» богообразно-творческой деятельности. Тело христианина, по учению Откровения и опыту святых, – «храм» Святого Духа, «скиния» приходящего к нему за любовь ко Христу Отца и брачный «чертог» Сына. «Сеемое» или повергаемое теперь в землю тленным, немощным, душевным и уничиженным, оно восстанет некогда нетленным, сильным, духовным и прославленным…

Не то же ли должно сказать и о «земле»? Ведь и земля есть «тело», огромное, всечеловеческое тело, от которого мы, как от материнского лона, заимствуем все элементы своей физической жизни, которая насыщена нашим потом, увлажнена слезами, орошена кровью. И если тело потому именно священно, что служит к воплощению человеческого и даже богочеловеческого духа: то в таком же точно смысле «священна» и земля, это всеобщее наше тело, в котором призвано осуществить себя человечество и Царство Божие…

«Землю», по исследованиям ученых, чтили и чтут едва ли не все народы. Ее называют не только общей «колыбелью» и «могилой», но и матерью человечества. Ей «поверяют» наиболее интимные тайны. Ее вместе с «небом» призывают во свидетельницы истины. Нанесете ей бесчестья, – «посмраждение» ее, как выражается Апокалипсис, – угрожает гибелью. Огромный нравственно-религиозный смысл имела и имеет для еврея «земля обетованная». Недаром Иаков, «патриарх-эмигрант», умирая, завещал похоронить себя в Палестине. Выходя из Египта, евреи несут с собой раку с костями Иосифа, не забывшего, несмотря на все, что даль ему Египет!», «земли отцов». Современный иудей не менее, кажется, Иакова и Иосифа, хотел бы быть погребенным в «земле обетованной» или, по крайней мере, докатиться до нее ко дню воскресения по подземным трубам. У христиан есть «Святая земля», исхоженная стопами Христа, орошенная потом, слезами и кровью Богочеловека. Но так как «Святая земля», Палестина, есть только часть всей земли, на которой благоволило воплотиться Божество и в которой Оно почило Своим снятым со креста Телом: то вся земля священна. Как и с тела, этой «малой земли», с нее будет снято проклятие; она очистится от растлевающего ее теперь греха; как и тело, она явится новой, прославленной землей, территорией вечного Царства Божия…

Превращение «земли» в Царство Божие, – вот что дает землячеству высшее религиозное освящение. Истинным «земляком» христианину может быть тот, кто работает над этим превращением. Но реальный корень этого землячества – в естественном происхождении людей из общей земли, далее из одной страны, наконец, из одной местности.

…»Кроткие наследуют землю». Лишь те, кто, живя на земле, «мудрствуют горняя», помышляют о «небе», хотят землю сделать «раем», а не «адом», кто своим идеалом имеет «мир и и благоволение», кто ищет Бога не в облаках и над звездами, не в буре, трусе и огне, а в нежном дуновении ветерка, в обыденных отношениях, среди обычных, окружающих каждого, условиях жизни, тот может надеяться на это высшее землячество «кротких». И ты, кого я знал кротчайшим из знакомых мне людей, надеюсь, станешь «наследником» повой земли. От меня же, как твоего ближайшего земляка но местности, в которой ты родился, где протекло твое светлое детство, где тебя любили и уважали, где тобой справедливо гордились, как профессором и инспектором Академии, где заражались твоим примером, куда ты ездил для отдыха от трудов и тревог твоей службы, куда неслись твои мечты до последних дней твоей жизни, – от меня, а в моем лице, и от родной тебе земли, прими последнее благодарное «прости». Ведь я тебе „обязан» отчасти своими поступлением в Академию. В нашем небогатом учеными людьми краю ты был почти единственным лицом, сознательно и бессознательно заражавшим молодое поколение стремлением к «высшему образованию». Быть «Шостьиным» хотелось не одному питомцу Касимовского Духовного Училища, не одному мальчику нашего края. Нам, детям, указывали на тебя: учись, – будешь профессором, как Шостьин», – говорили нам родители и воспитатели. И эти слова глубоко западали нам в сердце, лучше всяких отвлеченных наставлений «о пользе наук» по педагогически верной пословице: praecepta docent, exempla trahunt.

Да будет же тебе земля, которой ты вскоре покроешься, «легкой», а смерть – сладким «со святыми покоем», имеющим завершиться радостным пробуждением на «новой земле – сынов воскресения».

… Но вот уже прочитаны апостол и Евангелие, произнесена духовником велегласно разрешительная молитва. Начинается прощание с умершим!». Подходят и долго не могут отвести взора от дорогого лица, зная, что этого лица они никогда и нигде больше не увидят, так как оно единственное не только для них, но и во всем мире вообще, – подходят: жена, дети, родственники, профессора, знакомые.

Подхожу и я, чтобы сказать дорогому Александру Павловичу свое последнее «прости», чтобы последний раз взглянуть на него и запомнить на всю жизнь черты его лица. Прежде чем поцеловать умершего, прикладываюсь к иконе и вижу – икона Богоявления! Эту икону я заметил?» еще на одной из панихид?» в квартире почившего. Она висела в переднем углу и невольно обращала на себя внимание своим древним художественным изображением и ценной ризой. Эта икона оказалась, по наведенным справкам, благословением отца. Сейчас, когда я прикладывался к ней, меня поразило совпадение: Александр Павлович умер в то время, когда Церковь продолжала праздновать событие Богоявления, а день его погребены – 14 января – был как раз отданием этого праздника. Икона, висевшая в переднем углу, а теперь провожавшая Александра Павловича в загробный мир, изображала Богоявление. Можно подумать, что в предсмертном благословении Александра Павловича отцом его иконой Богоявления заключалось предзнаменование, что сын его умрет и погребен будет под знаком Богоявления. Во всяком случае, подобные совпадения едва ли случайны. Аналогией может служить еп. Феофан, затворник Вышенский. Значение его имени – «богоявленный». Его домовая церковь, в которой он и служил и являлся одновременно единственным богомольцем, освящена была в честь Богоявления. Лучшая из написанных им картин – Богоявление. В системе его богословия Богоявление занимает особое подчеркнутое место. Наконец, и умирает он 6 января в самый праздник Богоявления. Случайно ли все это?

Под таким впечатлением от иконы я и простился с Александром Павловичем, мысленно желая ему скорейшего сегодня же – явления Богу, радостного Богоявления!

– – –

Прощание закончилось. Последняя соборная лития, совершенная духовенством во главе с двумя епископами, и «земля» – тело – «пошло в землю» – поднято и вынесено было из храма к месту последнего упокоены. Впереди гроба шло духовенство, за гробом семья, родственники, знакомые, профессора, студенты, находившаяся в храме публика. Пение «Трисвятого» огласило вновь своды и воздух.

Нести было не далеко: в академической ограде, в профессорском некрополе, была приготовлена могила для Александра Павловича. Быть погребенным в стенах Лавры преподобного Сергия.

Над опущенным в землю, но еще не покрытым телом было совершено несколько панихид: еп. Феодором священниками, родственниками и учениками А. П-ча.

– Вечная память! Ныне отпущаеши!

Стук молотка возвестил, что жизнь кончена, лампада угасла, тело отнято у людей и отдано стихии.

Над могилой профессора А.П. Шостьина

Мы смело ключ познанья вертим

В дверях таинственных судеб.

Но человек пред тайной смерти

Все также нем, и глух, и слеп…

Давно-ль, наставник, храм науки

Ты гласом бодрым оглашал?

Теперь, к груди прижавши руки,

Ты недвижим, безгласен стал…

Земля над белой крышкой гроба

Венец печальный вознесет.

А вьюга пологом сугроба

Твой холм могильный обовьет!…

А дальше что?… Покой забвенья?…

Нет, дорогой наставник наш!

Ужель, пройдя свой путь служенья,

Умрет забытым верный страж?…

Ты будешь жить – в твоих писаньях,

В сердцах твоих учеников

И в дорогих воспоминаньях

Своих друзей-профессоров!…

И не профессор только честный

В твоем лице скончал свой век!»…

Но воле Божьей, круг наш тесный

Оставил добрый человек…

В служеньи «ведомому Богу»

Прошла средь терний жизнь твоя.

И вот в последнюю дорогу

Твоя пустилася ладья!

О, Боже! Пусть ладьей той правят

Твоя Любовь и Промысл Твой!

Рабу в веках подай Ты память

И со святыми упокой!…