О духовных училищах в Москве, в XVII столетии

Едва Россия озарена была светом христианства, как мудрые правители ее, конечно, руководствуясь наставлениями просвещенных Пастырей греческих, сознали нужду в училищах, для образования духовенства и народа русского, и заботились об их учреждении в Киеве и Новгороде. Но неблагоприятные обстоятельства государства: междоусобия князей, порабощение монгольское, отторжение юго-западной Руси к иноверной державе, – все это долго не позволяло наукам водвориться в России. Мирное состояние православия в России, соблюдаемое особенным попечением Промысла Божия, успокаивало умы заботливые, представляя утешительное зрелище в благочестии Пастырей и народа русского и в славе мучеников и подвижников Церкви русской, просиявших своею жизнию, а не ученостию. Справедливо уважали более жизнь христианскую, нежели образованность, – хотя основательная ученость могла служить лучшим украшением для самого благочестия, и пренебрежение к ней могло вести к своим, вредным для Церкви, последствиям.

Наконец, привычка к прежнему порядку дел и опасение неблагоприятных движений от перемены его, осторожность в выборе наставников для заведения училищ и несчастная судьба Греции, откуда могла бы Россия их заимствовать, – имели свое влияние на медленные успехи просвещения в России.

Но когда держава русская снова стала приходить в силу, когда начали появляться на ниве Церкви и вредные произрастения, то занесенные с Запада, то возникшие на нашей почве, и последние оказались явным последствием невежества: тогда снова, мало помалу, начало распространяться убеждение в необходимости заводить свои, православные училища. Патриархи восточные своими правилами и увещаниями не только подкрепляли сие убеждение, но присылкою к нам ученых греков содействовали исполнению благотворного предприятия.

В юго-западной Руси ранее возникают училища, нежели в северной. Это объясняется из отношений православных жителей Литвы и Малороссии к другим вероисповеданиям в пределах польской державы, под которою они находились. Борьба с разномыслящими и еретиками невольно вызывала православных к употреблению того же оружия, каким действовали их противники. Их училищам, их ученым – нужно было противопоставить свои училища, своих ученых защитников. И современники, судя о будущем по опытам прошедшего времени, при всем уважении к Церкви православной, открыто говорили: «Если бы не последовало отступления некоторых из нашего духовенства от своего законного Пастыря в вере; если бы от нас исшедшие не восстали на нас: то таковые науки, таковые училища, толико достойные и ученые люди никогда бы не открылись в народе российском. Учение в церквах наших по прежнему было бы покрыто прахом нерадения»¹.

Народ великороссийский, не испытывая сей борьбы, естественно оставался равнодушным к таким успехам просвещения, которые покупались ценою не всегда счастливых усилий, и даже не доверял благотворному его влиянию. Курбский по собственному опыту писал, что, живя в России, он много видел людей, заботящихся о своем спасении, которые, однакоже, старались отклонить любознательных юношей от учения, говоря: такой-то зачитался, такой-то впал в ересь от чтения книг. Какое несчастие! – восклицает он, -отнимают оружие, которым бы можно было прогонять духа тмы, обличать еретиков, других исправлять; врачевство называют смертоносным ядом!²

Оттого не только предложения посторонних людей, но и собственные предположения Государей и верховных Пастырей Церкви российской – завести училища, долгое время оставались бесплодными. Мы не говорим уже об опасном предложении папского нунция Антония Поссевина – прислать в Рим нескольких молодых людей для изучения латинского языка и для богословского образования, вместе с прочим юношеством, вызванным из Греции в коллегию Папы Гри­гория XIII³. Не успев в этом, он предлагал Папе учредить училища в смежных с Великою Россиею городах, чтобы православное юношество могло приходить сюда за образованием⁴. Подобным образом Король польский Сигизмунд III-й, весь преданный делу Унии, чрез посла своего Льва Сапегу предлагал Царю Борису Феодоровичу завести в больших городах русских: Москве, Пскове, Новгороде, Смоленске и друг. костелы для поляков, и при них училища для русских; также – дозволить русским обучаться в польских и литовских училищах⁵. Все такие предложения опасны были по самой цели, с какою они делались. Теми или другими путями, Паны хотели чрез свои орудия подчинить своему престолу Церковь велико-российскую.

Совсем с другою целию, истинно для блага православия, предлагал и даже постановил правилом – заводить училища Собор Вселенских Патриархов, утвердивший в 1593 г. патриаршество в России. В 7-й главе определений сего Собора сказано было: «святый Собор вменяет в обязанность каждому епископу в его епархии заботиться и употреблять возможные способы, чтобы, кто может, изучал божественные и Священные Писания, и оказывать посильную помощь как наставникам, так и желающим учиться»⁶. Но ни в Москве, ни в других городах, по прежнему, ни чему более не учили, кроме чтения и письма⁷. Царь Борис Феодорович замышлял было завести в России не только училища, но и университеты, для преподавания высших наук, и с сею целию приглашал ученых профессоров немецких в Москву. Но духовенство, – пишет пастор Бер, пользовавшийся милостями Бориса, – представило Царю, что доселе в России, не смотря на обширное пространство ея, господствовало единоверие, единонравие; если же настанет разноязычие, – то поселится раздор и прежнее согласие исчезнет⁸.

Нo спокойствие, неогражденное истинным просвещением, было весьма ненадежно. В то время в Москве занимались печатанием церковных книг. За недостатком ученых справщиков, которые бы могли надлежащим образом пересматривать рукописи, сличать их с греческими подлинниками, исправлять ошибки перевода и писцов, так чтобы издаваемые книги могли соответствовать исправностию подлинникам, дело это часто возлагаемо было на людей, вовсе к тому неспособных. Такие справщики, – как пишет сотрудник преподобного Дионисия, Архимандрита Троицкаго, Арсений, вместе с ним страдавший за исправление Потребника, – люди не знающие ни православия, ни кривославия, и божественная писания точию по чернилу проходящие ⁹ , упорно стояли за чтения поврежденные в рукописях и первых печатных изданиях. Тогда Пастыри Церкви русской не могли не убедиться в необходимости православных училищ, которые бы могли доставлять людей, твердо наставленных в истине православия и способных рассевать мрак заблуждений, питаемых невежеством.

И вот является в Москве первое Греко-Латинское училище. Оно поручено было надзору и управлению грека Арсения. Мы не можем определенно сказать, когда и кем именно оно основано. Первый свидетель о существовании сего училища, Адам Олеарий, бывший в России в 1633 – 1634 годах, и потом еще в 1643 г., пишет о нем так: «Теперь москвитяне, по мысли Патриарха и Великого Князя, к удивлению, хотят обучать свое юношество греческому и латинскому языку. И недавно, подле Патриаршего двора учреждена латинская и греческая школа, которая вверена надзору и управлению грека, по имени Арсения¹⁰. У раскольников есть особое современное сказание об этом Арсении, будто он приехал в Россию с бывшим Патриархом иерусалимским Паисием, который посещал Россию в 1649 г. Но в таком случае не мог знать его Олеарий, которого книга издана в 1647 г. Достовернее то, что Арсений недолго заведовал сим училищем; в 1649 г. он был сослан в Соловецкий монастырь. В упомянутом сказании повествуется, будто сам Патриарх Паисий, с обратного пути, писал Государю, что хотя Арсений человек ученый, но требует присмотра, так как он бывал и в жидовской вере, не только в иных христианских. Посему-то, будто бы он послан был в Соловецкий монастырь, для исправления в образе мыслей и поведении¹¹. Но едва ли можно доверять сему рассказу¹², равно как и другим обвинениям, взводимым на него раскольниками. Патриарх Никон, вызвавший его из заточения, едва ли бы стал держать при себе человека столь сомнительнаго православия.

Впрочем, благое дело не осталось в забвении. В том же году, когда Арсений удален был в Соловки, возникающее просвещение нашло себе покровителя в молодом любимце и сверстнике Царя, – Постельничем Феодоре Михайловиче Ртищеве. Сын Окольничего, прозванный современниками мужем милостивым, любя сан иноческий, Феодор устроил на берегу Москвы-реки, близ Воробьевых гор, у церкви cв. Апостола Андрея, монастырь в честь Преображения Господня, и вызвал в него из Киевопечерской Лавры, монастыря Межигорского¹³ и других малороссийских, до тридцати иноков, строгих по жизни. Но не довольствуясь тем, он пригласил к себе из той же Лавры несколько и ученых иноков, для обучения юношества московского свободным наукам¹⁴. В числе сих иноков первое место занимал Епифаний Славинецкий, который отличался знанием греческого языка, кроме латинского и польского, и успел показать еще в Киеве много опытов своих богословских познаний¹⁵ . Вместе с ним Царь Алексей Михайлович требовал в Москву от Митрополита киевскаго Сильвестра еще двух ученых иноков из Лавры: Арсения Сатановского и Дамаскина Птицкого, для составления вновь перевода св. Писания с греческого языка на славянский¹⁶. Неизвестно, был ли прислан Дамаскин, но Арсений разделял ученые труды с Епифанием, равно как и еще другие иноки, допущенные им в ученое братство: монах Исаия, бывший Игумен Путивльский Сергий, монах Чудова монастыря Евфимий, священник Никифор и иеродиакон Моисей¹⁷. Некоторые из сих последних, трудившихся в переводе с греческого, может быть, сами одолжены своим образованием наставникам киевским.

Почти можно полагать за верное, что в этом ученом движении главное участие принимал Никон, тогда новгородский Митрополит, любимец и первый советник Царя и весьма расположенный к Ртищеву. Когда же Никон сделался, после Иосифа, Патриархом Всероссийским, тогда взял он Епифания из Андреевского монастыря в Чудов и сделал его начальником Патриаршего училища и сверх того главным справщиком на печатном дворе¹⁸. Арсений грек возвращен из Соловецкого монастыря и определен ему помощником. Деятельность ученого братства, под покровительством Патриарха, ничем не удерживающегося в стремлении к своим целям, оживилась. Типография московская стала издавать теперь не только богослужебные книги в исправнейшем виде по сличении с греческими подлинниками, но и новые переводы писаний отеческих. В первый раз были переведены и изданы трудами Епифания и его помощников: Скрижаль, в которой помещены изъяснение на литургию и учение о таинствах Церкви, слова Григория Богослова, Шестоднев Василия Великого, Богословие Иоанна Дамаскина. Не должно забывать и о других трудах, которые не получили одинаковой известности с первыми: о составлении Енифанием Греко-Славено-Латинского Лексикона и другого – Филологического Лексикона, служащаго к изъяснению Св. Писания из греческих св. Отцев, о новом переводе Новаго Завета, о новом переводе полного собрания Церковных правил, и о сокращении Властаря и Арменопула, о переводе Космографии и других книг.

Обремененные столь многими трудами, ученые переводчики и исправители церковных книг, естественно, немного имели времени для занятий по училищу¹⁹. К большему несчастию, Патриарх Никон, их покровитель, оставил управление делами церковными и удалился из Москвы. Между тем в народе они подвергались нареканиям в отступлении от древнего православия по тому самому, что хотели исправлять славянские церковные книги по греческим. Мятежные расколоучители открыто начали восставать против новоисправленных книг. При таких неблагоприятных обстоятельствах удивительно ли, что училища греческие, Андреевское и Чудовское, совсем были закрыты, или по крайней мере значительно упали²⁰.

Но для отвращения возникших беспорядков и улучшения церковного состояния, именно то и было нужно, чтобы училища распространили просвещение в народе. И как в юго-западной России борьба с римскою Церковию и Униею возбудила ревность к образованию и размножению училищ; так в Москве смятения, возбуждаемые невежеством и дерзостию расколоучителей, вразумляли о необходимости действовать оружием света против тьмы заблуждений. Ученые греки и православные Восточные Патриархи старались раскрыть это Царю и нашему духовенству со всею убедительностию.

Бывший в Москве (с 1660 г.), Паисий Лигарид Митрополит газский, получивший образование в греческой Коллегии, в Риме²¹, занимаясь, по поручению Царя Алексея Михайловича, опровержением известной челобитной Соловецкой²², в заключении своего обширнаго труда обратил внимание на причины смятений, производимых в российской Церкви расколом, и на средства к уврачеванию сего недуга. «Исках и аз, – писал он, – корене духовнаго сего недуга, преходящего ныне в сем христоименитом царстве, и тщахся обрести, откуду бы сие ересей наводнение истекало и возрастало, на толику нашу общую пагубу? Напоследок, умом обращая, обретох из двою истекшее, сиже есть: от лишения и неимения народных училищ, такожде от скудости и недостаточества святыя книгохранительницы. Еже дабы ми показать и пред очима яве представити, некая назнаменю знаменования достойнейшая.

Прехрабрый некто воевода Алкивиад ответ даде древле Афином, яко ко благополучно-ратованию три вещи суть нужны: первая есть злато, вторая есть злато, третья злато. Аз же, вопрошен о сан церковном и гражданском, кии бы были столпи и завесы обою, рекл бых; первое училища, второе училища, третье училища пренуждны быти. Училища суть, отнюдуже дух животный чрез жилы во все тело разливается, суть криле орляя, имаже слава пролетавает всю вселенную. Притческая баснь есть, яко Орфей гусльми своими камение притягнул есть к себе, звери и пни, си есть каменны разумы, своим сладкословием чрез привабления (как приманкою) привлекаше, не инако, якоже Италийский Еркул златыми си цепи оныя люди привлекаше. Еда человецы естеством не яко скрижаль суть углажденная, на нейже ничесоже не писася, вся же могут написана быти? Не платно ли суть белое, всякий цвет прияти могущее? Не суть ли подобии каменеви, в всякий образ изваятися могущему? Но во училищех благочестия и благоговеинства писмена на сих скрижалех написуются. Во училищех белое сие платно окрашевается живыми чресноты (красками) и человеколепия шарми (тоже). Во училищех же суть образотворцы искуснейшии, иже написуют человека во образ Бога Треблажайшаго и Величайшаго. В тех училищех исполинское укрощается дерзновение, циклопская возхлащается (смягчается) жестота, Епикурское исправляется житие. Сих кроме обретенное оное сокровище обоего гражданства растлевается. Емуже сокровищу растлевшу и самое гражданство падает, якоже не нелепо вящщих родов благонравницы (лучшие нравоучители) пишут, яко от училищ, аки от источников, благополучение народное искапает».

«Ты убо, о пресветлый Царю, – продолжает Паисий, обращаясь к Алексею Михайловичу, – подражай Феодосием, Юстинианом, и созижди зде училища ради остроумных младенец, ко учению трех язык коренных наипаче: греческаго, латинскаго и славенскаго. Имаши бо, о благочестивейший Царю, под своею прекрепкою рукою толико пребогатыя митрополии, толико преизобилующия архиепископии, толикая величайшая монастыри. Молю, да повелиши, во еже бы кождо сих начальников, по мере своих приходов, толико имел питомцев и толико клирик препитати тщился, ради изучения сих трех языков. Подобне и Архимандритове монастырей ти царских тожде да сотворят. То бо по мысли блаженныя памяти Иеремии Патриарха и прочиих собратий его будет народное добродетельство. Сии бо святейший Архиерее, в Хризовуле оном постановления Патриарха Московскаго, подражающе судови Собора, иже в Трулле, велеша все то явственнейшими словесы во оставших увещаниях. Ибо от сего новаго училища Алексиевскаго, известнаго известнее (т. е. несомненно), изидут, аки от коня Троянскаго, христоименитии борцы, иже о добродетели твоего пространнейшаго царства, о умножении сего чина церковнаго, и о общей напоследок пользе всего христоименитаго гражданства ратовати будут». Вслед за тем Паисий рассуждает о необходимости изучения трех упомянутых языков и о пользе библиотек. Подобным образом Патриархи: Паисий александрийский и Макарий антиохийский, приходившие в Москву в 1666 г., для устроения дел Церкви российской, в слове, предложенном от лица их в день Рождества Христова, увещавали народ и Царя взыскать премудрости²³. «Видим, – сказано в сем поучении, – яко во мнозех от вас не имеет премудрость места, идеже главу приклонити. Скитается она, якоже Христос премудрость Божия в Вифлеемсте вертепе, и несть взыскаяй ея ... Оставивше греческий язык и небрегуще о нем, оставили есте и мудрость, и аки оземствовасте (изгнали) ио. Страннии роди и противнии вере православной, на западе обитающий, греческий язык яко светильник держат, ради мудрости его, и училища его назидают. Арапове же не хиротонисают и единаго, не искусна суща греческому языку. И тии роди премнози за корень премудрости еллинский наш язык имеют, и того ради: Святый Боже, Херувимскую песнь, поют гречески, и возгласы еллинским языком творят, якоже грузи, серби, болгари, мултане и волоси. Зде точию лености ради зело обезценися (греческий язык). – Взыщите же ея (премудрости) толь мощне, якоже искаху ея велиции вселенныя учители: Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоустый, Афанасий Великий, Дионисий Ареопагит, Иоанн Дамаскин и инии многочисленнии светильницы Церкве. Ниже отрицайтеся неимением училища: ибо аще взыщите, даст предвечная Мудрость до сердца благочестиваго Самодержца таково хотение, еже училище построите и учители стяжати в сем царствующем богоспасаемом граде Москве». И обращаясь к самому Царю, Архипастыри говорили: «положи отныне в сердце твоем еще училища, так греческая, яко славенская и иная назидати; спудеов (учеников) милостию си и благодатию умножати, учители благоискусныя взыскати, всех же честьми на трудолюбие поощряти. То абие узриши многия учения тщатели, а в мале времени приимеши, даст Бог, плод стократный и полныя рукояти от сих семен».

К устроению училищ Патриархи особенно призывали пастырей Церкви русской²⁴. «Не хощем же, говорили они, да вся тягота и бремя на прекрепкий царский престол возложится, яко едва не безконечная имеющий иждивения на оборону и утверждение своея державы. Но токмо хощем, да разделится на Архиереи и на избраннейшия начальныя Архимандриты, яко имеющих многия отчины и доходы довольныи. Да приложатся убо единодушно к божественному сему делу, яко очеса прочиих, паче же Церкви члены начальнейшии, и да будут содейственницы благому, греческий язык в древнее приводяще доброчестие, аки пресаждающе его, яко маслину, ныне мнимую лесную быти, да будет садовная и плодовитая. Егда бо корень благонасадится, тогда и ветви расширятся к озеленению своим листвием и сладкими овощами к наслаждению исполнения Церкве. Убо молим, да нашим советом здравым душам вашим повинуетеся. – Сотворитеся делатели в винограде Христове, искореняюще терние, и куколь душевредный извергающе. Можете бо очистити от плевел гумно, аще точию восхощете, занеже бо имеете всякое благополучение и довольство изобильное в руках ваших. Сотворите вам вместо сокровища тленнаго, души божественныя сокровиществовав; сыны духовныя раждающе кроме всякия болезни (то есть без болезней, какия терпит раждающая) и питомцы творяще Спасу Христу. Обещаем бо, яко сии немалую пользу сотворят вашим монастырем и епархиам и митрополиям, егда спудеи и питомцы, паче и паче растуще в премудрости, достигнут высшей премудрости, спасающе себе и прочия. Но когда и прежде бывшии Патриархи установиша зде патриархию, пятую ону быти утверждающе, между иными заповедьми, яже единодушно уставиша, и то заветоваша, да зде собор училищный, украшенный различными приходами, сотворится, к расширению учений и юнош хотящих учитися умножению, ведуще велику быти отсюду Церкви и царству пользу.»

Представляя выгоды, какие может получить Церковь российская от распространения повсюду образования, Архипастыри Востока указывали на пример константинопольских греков и на ту пользу, какую могла бы получить от учреждения училищ в России сама Греция. «Прилагаем сим и иное, – говорят они, – обаче не без слез то глаголем. Грекове, сущии ныне под игом и во вся дни от нечестивыя томимыи, в самом кентре или пупе мучительства, в самой глаголем Византии, училища отверзоша²⁵, тоже ради сохранения перваго и царственнаго онаго диалекту, – налагающе довольную цену не тако на довольное и нужное пропитание спудеов, ниже их учителей на возмездие, якоже на заграждение ненасытных гортаней нечестивых, хотящих, да мы вси слепы пребудем и да не учени писания вкушаем первыя нашея чести, премудрости и величества. Сии Христови врази, кто весть, аще ненавистию и завистию не в конец разорят училище сие? Но вы, о преблагословеннии российстии людие, Божиим милосердием и благодатию, ниже ига работы страждете, ниже дани с насилием кесарева даете, но свободно жительствуете и велий покой имеете. Обаче учения чужаетеся волею, мало ценяще, и мудрость, предстоящую Богу, не добре о ней держаще, презираете. – Напоследок сотворися твое собрание, да не ктому неции грекове извет дают, яко ходят в страны западныя, еже стяжати учение греческое, уже в Цариграде имеюще, яко в дому отеческом, довольная путепищия (напутствие) спасенная. Престанет же паче и паче извет, аще еще зде сицевое собрание созиждется от вас, право правящих слово истины».

Такими трогательными представлениями удалось Архипастырям Востока преклонить одного из боголюбивых граждан Москвы к устроению училища при церкви св. Иоанна Богослова²⁶. Оба Патриарха Восточные Паисий и Макарий и московский Патриарх Иоасаф двумя грамотами утвердили сие намерение. Так как впоследствии, при основании Славяно-Греко-Латинской Академии, Патриаршие грамоты между прочим были приняты за основание к ее учреждению²⁷, то предлагаем их в собственном их виде²⁸.

«Паисий милостию Божиею Папа и Патриарх великаго града Александрии и Судия Вселенский. Макарий Божиею милостию Патриарх Божия града Антиохии и всего Востока».

«Ипостасная Премудрость Божия, единородное Слово Отчее, на твердом веры камени создавши Себе храм Церковный, и утвердивши в нем седмь столпов – божественных таинств, вся люди равно и беззавистно призывает на духовную Си трапезу, да вси ядят ея хлеб и пиют вино, и оставльше безумие, живи будут. Та бо есть едина пища и питие равне в пути жизни сея укрепляющая, якоже оная древле пища и вода Илию на путь во пустыни чрез четыредесять дний и нощей укрепляше. Тоя пищи суть крупицы даемое во училищах благоговейными мужи учение и наставление младенец, иже прежде малейшими, яко немощнии, питаеми бывают, дóндеже доспети совершенныя снеди достоинства. Сих крупиц богодухновенныя трапезы велиим желанием проси от нашего смирения честный и благоговейный муж имярек, да при храме имярек благословим и повелим хотящим младенцем насыщатися ими, безвозбранно и безпакостно (безпрепятственно) собиратися, и воспитание приимати. Мы же, Премудрости Божия раби, посланнии еже созывати с высоким проповеданием на сию трапезу всякаго чина и сана люди, велиим возрадовахомся веселием, яко толику обретохом в новом израили ревность и любительство премудрости. Тем же не отреченное приемше согласие от благочестивейшаго, тишайшаго, Богом хранимаго, великаго Государя Царя и Великаго Князя Алексия Михайловича, всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержца, вселюбезно и всерадостно даем наше архиерейское благословение на сие достохвальное дело, еже есть на созидание училищ и в них устроение учения, по закону Православно-Кафолической Церкви, во славу Божию, различными диалекты: греческим, словенским и латинским, при храме имярек, да от ныне во вся последующия веки свободно будет сие святое дело совершати. А хотящим сему божественному делу препинание или пакость творити, сама всемогущая десница Божия местница в сем и будущем веке да будет, и гнев Господень да поженет и во вся дни живота его, дóндеже разсыпатися костем его при аде. Во утверждение сего нашего соизволения и укрепления, повелехом сие наше крепостное начертати писание и рук наших подписанием благоволихом удостоверити. Писася в царствующем преименитом и богоспасаемом граде Москве, в лето от создания мира

, а от рождества Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа

."

«Божиею милостию Иоасаф Патриарх московский и всея России. – Премудрый книги Премудрости списатель всяку цену непостижно ценимых под нозе премудрости подвергает, едину яко победительницу всех сицевыми словесы превозношая: помолихся, и дана мне бысть премудрость; и призвах, и прииде на мя дух премудрости, и предсудих ио скиптр и престол, и богатство ничтоже мнех быти к разсуждению ея; ниже уподобих ея камению пречестному, яко все злато, в сложении тоя, песок есть меньший, и яко кал мнится пред нею сребро. Паче здравия и красоты возлюбих ю, и предложих ю за свет имети, яко неусыпаемо есть вещание ея. Приидоша мне благая вся вкупе. с нею и безчисленна богатства рукою ея. И по мнозех заключает сице: ничтоже бо возлюбит Бог, токмо сего, иже с премудростию пребывает: есть бо сия краснейша солнца и паче всех звезд положения свету. Аще сия истина суть, якоже суть, то блаженнейшия именовати подобает, иже всем сердцем ищут неоценимаго сокровища премудрости, всяким не отрицающе трудом, и бодрых не засыпающе бдений, паче же пот потом измывающе. Сицевым всякое должно воздаватися почитание и пособство, от всякаго людей сана, изряднее же от правителей церковных, яко Божия премудрости любителей, искателей и проповедников. А занеже и к нашему смирению притече со прилежным прошением честный и благоговейный муж имярек, неотступно моля, да его Богом в сердце положенному предприятию и намерению пособство благословения архипастырскаго даруем, еже юных отрок люботрудием сему предрагому сокровищу, по грамматичестей хитрости и прочиих свободных, аки из недр матере всех злату, из различных диалектов писаний, наипаче же (Греческаго?) Славенскаго и Латинскаго взыскиватися в гимнасии состроитися хотящем при храме имярек. Мы убо, разсудивши благолепное и Церкви Божии полезное и души верных спасенное прошения его дело быти, соизволихом и благословение дахом, да трудолюбивии спудеи радуются о свободе взыскания и свободных учений мудрости, и собираются во общее гимнасион, ради изощрения разумов от благоискусных дидаскалов в Писаниях божественных при храме имярек, от настоящаго времени впредь во вся будущая лета никим же возбранно и препятно. Аще же кто будет не бояйся Бога и учений ненавистник, завистник или пакоститель, препинаяй сему делу Божию, чужд да будет поминовения Божия, и да не преполовит дний своих, и да трясется, яко братоубийца Каин, и скончание да приимет Иудино и егову же часть в вечности будущей. Сия по власти от всещедраго Бога смирению нашему дарованный написати повелевше, известнейшия ради крепости, дахом сию грамоту, помяненому честному и благоговейному мужу имярек и его ревности наследником быти хотящим, со утверждением руки нашея подписания. Писася в царствующем, преименитом и богоспасаемом граде Москве в лето от создания мира

, а от воплощения Бога Слова

."

Но все воззвания к щедрости Пастырей и настоятелей монастырских остались тщетными. Церковные и монастырские отчины уже довольно были истощены частыми сборами на нужды государственные²⁹. Преклонный в летах Патриарх Иоасаф как не спешил исполнением других предначертаний Собора 1667 г., напр. относительно умножения епископских престолов в России, для противодействия расколам, – так не предпринимал ничего и для устроения училищ. Царь озабочен был то укрощением бунтов, то внешними войнами. – Неизвестно ничего даже о судьбе предположенного и благословленного тремя Патриархами училища при церкви Иоанна Богослова.

Странным кажется, как не настоял об учреждении училищ в Москве сильный при Дворе, молодой образованный инок, с пылкою деятельностию, ученик уважаемого Царем Архипастыря Черниговского Лазаря Барановича³⁰, учитель Царевича Феодора Алексеевича, Симеон Полоцкий. Но прибыв в Москву в 1664 г., он, хотя и был употребляем к ученым трудам в пользу Церкви российской, однако более семи лет жил простым иноком в Заиконоспасском монастыре, получая жалованье от Двора, но пяти алтын на день, и часто нуждаясь даже в необходимом³¹. Около 1672 г., сделался он наставником Царевича (род. в 1661 г.): с этой поры стал он более иметь силы и влияния на других. Но к несчастию он незнаком был с греческим языком, и его латинское образование отчуждало от него строгих в православии иноков и Иерархов³².

Но вот пришло, наконец, время, когда завещанное Патриархами дело должно было исполниться. В 1679 г. возвратился в Москву из путешествия по Востоку некто Иеромонах Тимофей, и принес с собою известие о притеснениях, какие терпело тогда православие на Востоке, особенно в Иерусалиме, от латинян, домогавшихся не только овладеть всеми святыми местами в Палестине, но и привлечь всех в покорность Папе³³. Дошло это и до сведения юного Царя. Сожалея об участи христиан восточных, он просил Патриарха об учреждении училища греческого в Москве, дабы оказать какую-нибудь помощь угнетаемому православию³⁴. Патриарх Иоаким охотно принял сие предложение. Собрано было учеников до 30 человек; избран учителем проживавший в Москве ученый грек Мануил³⁵, а после него иеромонах Иоаким, также из греков; а ректором сего училища назначен сам Тимофей, которого Патриарх причислил к своему домовому клиру. Училище открыто было при Типографии. «И невозможно изобразить, – пишет один из учеников сего училища, – как заботились о нем сам благочестивейший Государь и святейший Патриарх. Едва не каждую неделю приходили они в Типографию, и порознь и вместе, и явно и тайно, чтобы утешаться новым и неслыханным делом; наделяли учащихся и одеждою, и червонцами», и проч.³⁶. Не менее радовался и Патриарх иерусалимский, когда узнал о благотворном предприятии на пользу духовного просвещения. «Благодарим Господу Богу, – писал он к Царю, – яко благоволили есте быти в царствующем граде Москве еллинскому училищу. Евангелие бо и Апостол еллинским языком написашася. Еллины быша Святии Отцы и еллинским языком написана деяния Св. Соборов и Св. Отец списания и вси св. Церковныя книги. И сие есть божественное дело, еже учитися христианом еллинскому учению и знати книги православныя веры, како написаны суть, и выразумети толкование их безтрудно, – и наипаче, тем еллинским учением отдалятися от латинскаго учения …. Просим святое царствие твое, тое училище утвердити и впредь распространити, да пребудет память твоя вечна и безсмертна, яко Царя Птоломея Филадельфа …. Еллинским языком просветиши люди твоя в высшее познание истиннаго разумения, яко прапрадед царствия вашего Великий Князь российский Владимир, крестив народы, сущия под ним, взя учители от грек и учаше тогда греческим учением, и пение во святых церквах совершашеся гречески, купно и славенски. Аще потом и оскуде учение оно еллинское за некыя случаи: но ныне желаем обновитися и совершитися»³⁷.

Были, однакоже, люди в Москве, которым казалось, что лучше было бы учредить вместо греческого латинское училище. Неизвестный нам сочинитель «довода, яко учение и язык еллиногреческий наипаче нужно-потребный, нежели латинский язык и учение», старался опровергнуть мнение склонившихся в пользу латинского языка³⁸. Ссылаясь на русских и польских летописцев, он указывал на пример св. Владимира Великого Князя русского, который у греков заимствовал веру и книги; приводил свидетельства самих латинских писателей: Антония Поссевина и ученого Липсия, о превосходстве греческого языка пред латинским; обращал внимание на то, что чрез изучение греческого языка более может очиститься язык славянский, как ближайший к нему (по свидетельству Смотрицкого), нежели чрез изучение латинского; свидетельствовался отзывом Епифания (Славинецкого) о достоинстве учения греческого, и уважением, какое питают к сему языку в других просвещенных странах³⁹. Припоминая, что в училищах западных русских обучаются на латинском языке, он замечал: «хотя Белоруси и учатся латинским языком, скудости ради греческого учения (кроме Львова, что учатся гречески), однакоже, припоминати надобно, что малая часть из тех во Унию не падают; а и те, что не падают, познаваются в них останки езувическия: понеже Езувиты не учат их высокими науками, покамест пред Богом не обещаются держати латинской религии»⁴⁰. Заключая свое разсуждение, автор писал: «того ради подобает наипаче учитися гречески, понеже не токмо тем языком не вредится православная вера, яко латинским, но и зело исправляется, и учити купно с славенским, яко да временем и славенский язык (который пребогат есть) очистится, и меж иных ученых языков сочетается. А по греческом учении легче хотящему невредительно учитися и латинскому …. однакоже, вручаемь то дело в разсуждение мудрому учителю». Кто этот мудрый учитель? Может быть, Симеон Полоцкий, который в 1680 г. скончался. Во всяком случае из предложения сочинителя видно, что он рассуждал еще до открытия греческого училища.

Как скоро слух об открытии училища и о намерении Царя учредить даже Академию в Москве, разнесся и вне России, – ученые разных вероисповеданий, из соседственной Польши, спешили воспользоваться благоприятными обстоятельствами, чтобы овладеть правом учения в России, и чрез то приобресть себе влияние на самое православие. Между прочим явился сюда некто Ян Белобоцский, который, по рассказам литовских выходцев, был проповедником Кальвинским в Слуцке, и прибыв в Москву, в беседах с Симоновским Архимандритом Гавриилом Домецким и выехавшим в Россию из Польши Павлом Негребецким, вскоре обнаружил свои кальвинские мнения. Но все подобные покушения, по благопромыслительному устроению Божию, благовременно были открыты и устранены⁴¹. Царь действительно хотел основать в Москве Академию, но в тоже время хотел, чтобы наставники ее были неукоризненного православия, и чтобы она могла быть рассадником доброго семени, а не плевел. Он даже не принял предложения Негребецкого вызвать ученых из юго-западных областей русских⁴², желая получить наставников для будущей Академии от восточных Патриархов.

Не прошло и трех лет со времени заведения единственного училища в Москве, как венценосный брат Петра Великого, в последние годы своей кратковременной жизни, повелел заготовить и грамоту на права и привилегии Академии, и начертать дли нее устав⁴³. Предприятие едва ли не слишком поспешное, но, может быть, оно осуществилось бы при более благоприятных обстоятельствах! В приготовленной грамоте сказано, что Академия открывается для изучения в ней свободных наук; именно Грамматики, Пиитики, Риторики, Диалектики, Философии разумительной (умозрительной), естественной (Физики) и нравной (Ифики), Богословии, учащей вещам Божественным (созерцательной) и совести очищения (нравственной); сверх того должно быть преподаваемо учение о правосудии духовном и мирском (Право Церковное и Гражданское), и вообще, все свободные науки, «имиже целость Академии, сиречь училища составляется». С этим соединилось преподавание языков: славянского, греческого, польского и латинского.

Для помещения Академии назначался Заиконоспасский монастырь, в котором и обещано было воздвигнуть приличные для нее здания, на счет царской казны. На содержание учащихся и на потребности заведения приписывались к сему монастырю другие шесть монастырей и одна пустыня со всеми их отчинами и угодьями; именно монастыри: Богословский, в уезде Переяславля Рязанского; Андреевский и Даниловский – в Москве, последний для пребывания новоприходящих ученых людей; Стромынский, в Московском уезде; Песношский – в Дмитровском, и монастырь Борисоглебский; также пустыня Медведева. Вместе с сим Царь жертвовал в пользу Академии одну из своих дворцовых волостей, именно Вышегородскую, и несколько пустошей в Боровском уезде. Сверх того, дозволялось Академии принимать всякого рода вклады на содержание учащихся. Как необходимое ученое пособие для Академии, Царь уступал ей свою государственную библиотеку.

Право обучаться в Академии предоставлялось всем сословиям. Учащиеся, доколе обучаются в Академии, освобождались от всякого постороннего суда по всем делам, кроме уголовных; окончившим курс учения, с одобрительным свидетельством от академического начальства, при определении в службу гражданскую, предоставлялись права, принадлежащие благородному происхождению.

Начальник, или блюститель, и учители Академии непременно должны быть православного происхождения, и потому или греки, или русские; но приходящие в Москву из других стран, как-то: из Греции, Литвы и Малой России, должны сверх того представить достоверное свидетельство о своем православии. Все вообще, пред вступлением в должность, присягою обязуются в ненарушимом соблюдении православия. Им предоставляется надзор за обучением домашним и за учеными иностранцами, приезжающими в Россию; без ведома начальства академического никому не дозволяется обучать детей иностранным языкам в своем доме; без одобрения Академии ученым иноземцам не позволяется оставаться в России. Блюстителям и наставникам предоставляется наблюдать, чтобы не было никаких распрей в народе о вере, чтобы обратившиеся из иных вероисповеданий в православное хранили уставы и предания церковные, чтобы книги богопротивные и еретические не обращались и не распространялись в народе. Хулящие православную веру подвергаются суду блюстителя. Самого блюстителя никто не может подвергать суду, кроме Царя и Патриарха; наставники судятся в Академии. Без увольнения от блюстителя никто из учителей не может оставить своей службы; а довольно потрудившиеся в своем служении могут надеяться на достойное награждение своих трудов от щедрот царских.

По тем способам, какие открывались для поддержания Академии, по тем правам, какие предоставлялись блюстителю и наставникам академическим, можно видеть, как высоко ценил просвещение юный Самодержец. Нельзя также отрицать, что такое уважение к ученому достоинству и самое предположение завести столь полный курс учения заимствованы с примера стран западных⁴⁴. Патриарх иерусалимский Досифей, один из просвещеннейших иерархов своего времени⁴⁵, писал о присланных им наставниках для Академии Московской: «мы и святый константинопольский Патриарх и весь Собор приказали им латинскаго языка и учения чтоб не учили в школе, опричь еллинскаго ... Учить бы им Грамматику и иныя учения; а они забавляются около Физики, Философии ... Суть школы в Цареграде, в Хиосе, в Арти, и в Иоаннине, и во иных местах, однакож учители все повинуются Архиереови, суть ниже степенью клириков, и усты не смеют отворити во иных делах без повеления архиерейскаго: не суть бо иное что, только учители единой школы»⁴⁶.

Неудивительно, что и Патриарху московскому Иоакиму, при его неблаговолении ко всему западному⁴⁷, при большей зрелости в суждении, как мысль об учреждении училища в таких обширных размерах казалась несвоевременною, так и права, предоставляемые начальству академическому, не совсем согласными с строгими иерархическими понятиями. По крайней мере, мы знаем, что когда нужно было вызвать из Греции наставников для новоучреждаемой Академии, то он не принял на себя писать о таком важном деле к Патриархам Восточным, а поручил иеродиакону Мелетию из греков просить об этом Патриарха иерусалимского Досифея, и притом просить не многих наставников для учреждения целой Академии, а одного учителя греческого языка⁴⁸. Видно, что Патриарх хотел только продолжить и, может быть, улучшить состояние существовавшей греческой школы.

Между тем Царь Феодор Алексеевич скончался (27 апр. 1682.). Грамота, написанная для Академии, осталась неутвержденною. Вскоре открылись в Москве кровавые смятения со стороны стрельцов и раскольников. Мысль об учреждении Академии вытеснена была другими заботами из внимания правительства.

Но когда волнения утихли, тогда оживились надежды ученых иноков, пребывавших в Москве. Правление находилось в руках Царевны Софии, славившейся своим умом. От нее ожидали, что она не оставит в пренебрежении дело, начатое братом. Еще в ноябре 1682 г. Чудовский иеродиакон Карион Истомин⁴⁹ представил Царевне просьбу в стихах о водворении наук в России. Изобразив благотворные плоды мудрости, или просвещения, и прославив достоинства Софии, соимянной мудрости, он припоминает о попечениях Царей Алексея Михайловича и Феодора Алексеевича завести училища.

Строил Государь, ко Божией воли,

В научение восхотевшим схоли,

Учители же быша мудры люди,

Церкве святыя Восточныя уди.

Тако бо Царю наука сладися,

Яко сын его, Ваш брат, ей учися,

Благий Алексий, Царевич прекрасный –

Емуже мати, – Царица Мария –

Давала книги созерцати.

Таже Господарь Царь Феодор бывый

Алексеевич, всем благотворивый,

Тщася науку в царстве вкоренити,

Хотящим людем разумы острити.

Но, продолжает Карион:

Доднесь наука не окрепеваше:

Случайми бо зде много преставаше,

И то не дивно, что доброе дело

Не является в скорости спело ...

Аще доныне мудрость не ввелася,

Но уже от мног добро быть познася.

При таком расположении умов, любознательный инок просил Царевну:

Умоли убо Самодержцев сущих,

Российский скипетр в руках си имущих,

Великих Князей, Государей, Царей,

Иоанна, Петра Алексеевичев,

Да Господари они то изволят, –

Наукам велят быти совершенным

И учителям людям извещенным⁵⁰.

Чрез два года, другой инок Сильвестр Медведев, строитель Заиконоспасскаго монастыря, пользовавшийся наставлениями Симеона Полоцкого⁵¹, представил Царевне самую грамоту об учреждении Академии и в своих стихах просил ее утверждения⁵². Приверженец Софии до последних дней ея величия, Сильвестр хотел, чтобы ее правление ознаменовалось славою покровительства просвещению, и сам, вероятно, ласкался надеждою быть главою или блюстителем ученого общества, которому в его монастыре и предположено было поместиться. Замедление греческих наставников и благосклонность Софии к Медведеву могли поддерживать такую надежду. – В стихах, при которых представлена была грамота, он обращается с молитвою к Иисусу Христу:

Благоволи нам свет наук явити

И наданием ввек ся утвердити!

Подаждь ...

То дело начав ей (Софии) и совершити,

Да не якоже прежде разрушится.

Но грамота и на этот раз осталась, кажется, неподписанною, а следовательно, и права, присвоенные в ней предполагаемой Академии и ея блюстителю и наставникам, не были утверждены⁵³.

Между тем прибыли в Москву присланные из Константинополя наставники, два брата Иоанникий и Софроний Лихуды. Они происходили от знатной, но впоследствии обедневшей фамилии, родились на острове Кефалонии и здесь получили первоначальное образование; потом учились Философии и Богословию, в Венеции, у славившегося своею ученостию Герасима Влаха, впоследствии Митрополита Филаделфийскаго⁵⁴, и в Падуе у Арсения Каллуди. После девятилетнего обучения, удостоенные звания докторского, в 1670 г. они возвратились в свое отечество, проходили здесь и в других местах разные должности, особенно наставническую, и в 1683 году прибыли в Константинополь. Здесь Досифей, Патриарх иерусалимский, в монастыре которого они остановились в Константинополе, предложил им отправиться в Москву, но требованию Патриарха Иоакима. Лихуды охотно на сие согласились, и получив от трех Патриархов восточных общую грамоту, свидетельствующую о их православии и учености, оставили Константинополь в июле того же года. Но на пути, то война, то происки иезуитов задержали их столь долго, что они никак не могли явиться в Москву ранее 6 марта 1685 года⁵⁵.

В Москве Лихуды были обласканы милостию Царскою; их поместили в Богоявленском монастыре и дали им из прежнего училища пятерых воспитанников; это были Алексей Кирилов Барсов, Николай Семенов, Феодор Поликарпов, Феодот Аггеев и Иосиф Афанасьев. К ним присоединен монах Чудова монастыря Иов. Все они помещены вместе с своими наставниками, и начали учиться у них сперва греческому языку. – Между тем приступили к устроению особого здания в Заиконоспасском монастыре⁵⁶. Для сего употреблена сумма, отказанная на училище, по духовному завещанию, тем самым иеродиаконом Мелетием, который сносился с Патриархом Досифеем о присылке ученых. Чрез два года, здание, под надзором самих Лихудов, было совершено. Сам Патриарх освятил его и благословил перейти сюда наставникам и учащимся. Тогда вверены были Лихудам и прочие ученики прежней школы; собрано было вновь до 40 боярских детей, не говоря о других⁵⁷. А Лихудам дано право обучать всем свободным наукам на греческом и латинском языках постепенно. Вскоре однакоже (именно в 1688 г.) один из них, Иоанникий, по нуждам государственным, был послан в Венецию, как хорошо знакомый с тамошнею Республикою, и провел там около трех лет⁵⁸.

Между тем в Москве восстало против Лихудов гонение со стороны Медведева. Питая против них вражду с самого их прибытия⁵⁹, Сильвестр еще более раздражен был их обличениями в неправомыслии по случаю возникших споров касательно времени пресуществления видов Евхаристии в тело и кровь Иисуса Христа⁶⁰. В различных сочинениях он рассевал по Москве ругательства и клеветы против православных наставников, не объявляя своего имени. Лихуды защищались. И Медведев, осужденный Собором за упорство в своих заблуждениях, лишенный сана монашеского, послан был на покаяние в Троицкий Сергиев монастырь, а потом, за участие в заговоре 8 августа 1689, вместе с Шакловитым, казнен как возмутитель⁶¹.

Среди борьбы с латиномудрствующими и среди народных смятений, Лихуды не оставляли своих учебных занятий. Вступив в полное заведывание училищем, они начали обучать своих воспитанников греческому и латинскому языкам и познакомили их с различными размерами речи стихотворческой⁶². Потом Софроний преподавал Риторику на греческом и латинском языках⁶³. В 1690 году он приступил к изложению Логики, объявив своим слушателям, что во всем будет следовать Аристотелю⁶⁴. Действительно, в своих уроках он изъясняет сочинения сего философа, только в ином порядке⁶⁵. Тот же философ был руководителем и в следовавших за тем уроках по Физике. Но здесь наставник, указав на пользу сей науки и для Богословия, нашел нужным оговориться, что умствования противные вере и православию принимать не должно. Предположено было прочитать все восемь книг Аристотелевых о физике; но едва ли это предположение исполнилось⁶⁶.

Лишь только Заиконоспасское училище стало восходить на ту степень, на которой могло бы присвоить себе наименование Академии, как учредители его и первые его наставники были у него отняты, не успев довести своих учеников до главной цели своих трудов образования богословского. Покровитель Лихудов, Патриарх Иоаким в марте 1690 года скончался. С радостными надеждами приветствовала Академия вступление нового Первосвятителя, Адриана⁶⁷. Но надежды ее не сбылись.

Поликарпов, ученик Лихудов, пишет, что их оклеветали пред Патриархом Адрианом родственники и благоприятели Сильвестра Медведева. Но едва ли бы клеветы сии имели большую силу после того, как уличенный Лихудами в неправославии Медведев погиб позорною смертию изменника. Обвинения против них простирались гораздо далее. Лихуды имели неосторожность оскорбить Архимандрита, присланного в 1693 году в Москву, от иерусалимского Патриарха Досифея⁶⁸. Конечно, тот, возвратившись к своему Патриарху, сообщил ему весьма невыгодные известия о наставниках московских: будто они называют себя главою греков в Москве, и позволяют себе давать правительству свои отзывы о приезжающих; заступаются за людей, осужденных Церковию, именно за какого-то Акакия, отступившего к Латинству; между тем о своем деле нерадят; ученики их мало успевают; старший из Лихудов совсем оставил училище и ездил в Венецию торговать на деньги, отказанные диаконом Мелетием в пользу монастыря иерусалимскаго (а не Академии). – Патриарх Досифей, получив такие сведения, сперва письмом к самим Лихудам (от 15 июля 1693 г.) укорял их в таких беспорядках и в случае неисправления угрожал им отлучением; потом писал против них и к Царям (от 10 августа тогоже года), обвиняя притом Лихудов в несправедливом присвоении себе титла княжеского и в нарушении данного им правила не учить по-латине⁶⁹. Надобно думать, что вследствие сих-то писем Лихуды сперва посланы были под-начал в Новоспасский монастырь в Москве, потом сосланы в заточение в Костромский Ипатиевский монастырь⁷⁰. Тогда же прекратилось и преподавание наук в Академии на латинском языке⁷¹.

Лихудов обвиняли в нерадении об училище; но из их же учеников избрали им преемников. Это лучшее отражение укора, им сделанного! Но так как сами новоизбранные учители не выслушали полного курса учения, то определено заниматься им только с низшими учениками и преподавать им Грамматику, Пиитику и Риторику, – что могли знать сами наставники. Для сего избраны были Николай Семенов Головин⁷² и Феодор Поликарпов. Оба они преподавали науки только на греческом языке. От сего Академия стала именоваться училищем еллино-славянским⁷³. Архимандрит иерусалимский, Хрисанф, неоднократно обещал прислать в Москву наставника «совершеннаго в науках», для занятия высших классов⁷⁴. Но прошло пять лет с половиною, Головкин и Поликарпов вышли из Академии в справщики типографские; на место их поступил, также из учеников Лихудовых, Иов. Но от иерусалимского Патриарха никого не было прислано. Тогда Академия поручена была, незадолго пред тем прибывшему из западных краев и получившему полное богословское образование и звание доктора, Иеромонаху Палладию Роговскому. С сего времени и преподавание наук введено на латинском языке; ибо Палладий не знал по-гречески, хотя вначале и учился у Лихудов⁷⁵.