Нищенство, как предмет попетая церкви, общества и государства

Как ни благоприятно даже на самом западе стали относиться к участию церкви в деле призрения нищих, тем не менее, начиная говорить о нем, нельзя еще не начинать его апологией. Мысль о вреде такого участия, закравшись в общество с половины XVII столетия, не оставляет его и до сих пор и постоянно высказывается как в западно-европейской литературе, так и в нашей. В западно-европейской литературе она с особенной едкостью высказана в сочинении Emminghaus’a: «Das Armenwesen und die Armengesetz gebung der Evropäiscken Staaten (Berlin 1870), а в нашей – в сочинении Прыжова: «Нищие на Святой Руси» (Москва 1860 г.), в составленной, под его влиянием, статье Борисова: «Нищенство по русскому законодательству» (Слово 1879 г. Апрель) и во многих других журнальных статьях, появлявшихся в семидесятых годах настоящего столетия. Так Прыжов, говоря о происхождении нищенства, указывает, что одной из главных причин этого происхождения было учение церкви о значении милостыни, об угождении ею Богу, о прощении ради её грехов и об умилостивительном действии её в день страшного суда (стр. 59). Следствием такого учения было, по словам его, то, что нищие считались красой церковной, Христовой братией, церковными людьми, богомольцами за мир (стр. 58) и через то неимоверно умножались в своем количестве. В их ряды становились не только действительно нуждающиеся, но и нищие вольные, отрекающиеся от своей собственности и в Бога богатеющие, неся крест смирения и терпения. (стр. 53). Вся эта, покровительствуемая церковью, нищая братия покровительствовалась, по его словам, вследствие означенного учения, и всеми её членами, начиная от князей и кончая поселянами. Все находили в милостыне удобное средство заглаживать, при помощи незначительных подачек, свои, часто не незначительные, прегрешения. «Из обширного развития древне русской милостыни, говорит он, не вышло ничего кроме копеечной милостыни и множества нищих, ничего кроме легкой возможности старой девке замолить грехи своей молодости, купцу прикрыть зле нажитое богатство, подьячему успокоить свою нечистую совесть и все это за поданную ими копеечку, как будто этим они сделали какое-нибудь доброе дело» (стр. 63). Первое сомнение в святости нищих возникло, по мнению Прыжова, только в царствование Императора Петра 1-го, со времени издания духовного регламента, отвергнувшего это учение (стр. 83–57). Вот этот-то все более и более распространяющийся у нас взгляд, взгляд, в котором все перепутано, все перетолковано, все выставлено в ином свете и которым может быть нанесен, по этому, самый существенный вред делу благотворения и должен быть подвергнут самому тщательному и всестороннему рассмотрению. Как бросающий тень на чистоту учения святой церкви, как заподозривающий святость её действий, как объединяющий народные представления с подлинным её учением, он должен быть вынесен не на основании таких памятников, как стихи калек перехожих, к каким прибегает Прыжов со своими последователями, а на основании памятников, излагающих подлинное учение святой церкви. Кого же, и как, понимает святая церковь под именем нищих и каждому ли из них призывает на помощь? Всякая ли милостыня, каких бы размеров ни была, признается ею одинаково богоугодной? Всякому ли, кто бы ни приносил ее, одинаково усвояются плоды её? Вот вопросы, которые вызываются указанным взглядом и которые необходимо требуют решения для себя. Как ни трудно отвечать кратко на такие обширные вопросы, но мы надеемся, что и самые краткие ответы на них в состоянии будут показать всю произвольность приведенного взгляда.

Говоря о нищих, святая церковь никогда не относилась к ним безразлично. Она всегда понимала под ними только истинно нуждающихся, только таких, которые не по своей вине, не по лености и праздности, впали в беспомощное состояние, а в силу болезни, старости, сиротства и других каких-либо исключительных обстоятельств. Уже сам Христос Спаситель, назвавши человека, закопавшего талант свой, рабом лукавым и ленивым и повелевши отдать талант его имущему десять талант (Мф. 25:26,27), не показал ли тем, что леность и праздность неминуемо влекут за собою лишения и ни в каком случае не заслуживают снисхождения. Так и заявил о том уже с совершенной определенностью великий Апостол Его Павел, когда узнал, что в Солуни появились люди ничего не делающие и живущие на чужой счет. Он прямо называет таких людей поступающими бесчинно, повелевает напоминать им его завещание: «если кто не хочет трудиться, тот и не ешь», а в случае непослушания – иметь их на замечании, не сообщаться с ними и, не считая врагами, вразумлять как братьев (2Фес. 3). А как добросовестно должно быть отношение каждого к общественному содержанию, он показывает на собственном примере. «Мы не бесчинствовали у вас, говорит он, ни у кого не ели хлеба даром, но занимались трудом и работою ночь и день, чтобы не обременить кого из вас; не потому чтобы мы не имели власти, но чтобы себя самих дать вам в образец для подражания нам». 2Фес. 3:7–9. В том же духе учила св. церковь и в последующее время. «Те, которые бедны вследствие дурного поведения, говорится в церковном памятнике III-го века, в «Постановлениях Апостольских», пьянства или расточительности не только не заслуживают вспомоществования, но недостойны даже быть членами церкви»⁴. На этом основании в тех же «Постановлениях» людям молодым, здоровым внушается быть трудолюбивыми и прилежными, чтобы не стать бременем для общины, быть бережливыми – чтобы иметь нечто из остающегося для приношений на общественную жертву к алтарю: потому что и Христос и Апостолы и словом и делом внушали трудолюбие, так что никто из ленивых и нерадивых не может быть истинным христианином⁵. Не изменяется взгляд на нищенство и в IV в. Напротив, теперь-то, когда более, чем прежде, стало промыслового нищенства, он и начал высказываться с еще большей решительностью. И что замечательно, он высказывается так тем самым Отцом и Учителем церкви, который особенно ознаменовал себя подвигами благотворения, который первый создал знаменитые в Кессарии госпитали для больных. Мы разумеем св. Василия Великого, Архиепископа Кессарии Каппадокийской. В одной беседе с учеником своим Ираклидом, объяснивши значение Евангельского совета о раздаче имущества, он прибавляет, что раздаятелю нет нужды самому о том заботиться, что он сделает гораздо лучше, если предоставит это дело поставленным церковью попечителям о бедных. Он ссылается при этом на то место книги Деяний св. Апостолов, где говорится, что христиане приносили цену проданного к ногам Апостолов и что все раздавалось сообразно с нуждами каждого. «Потому что, говорит, для такого занятия нужен великий опыт, нужно много умения, чтобы различить корыстолюбивых нищих от истинных бедных. Кто помогает истинно нуждающемуся, тот дает самому Богу и от Него награду получит: А кто раздает без различия каждому мимоходящему, тот дает милостыню не из сочувствия к нужде, а бросает ее как псу, который надоедает своей бесстыдной навязчивостью⁶». А вот отзыв и другого Отца церкви, тоже известного своей благотворительностью, св. Амвросия Епископа Медиоланского. «Часто, говорит он, приходят нищие совершенно здоровые, бродяги, которые хотят только пользоваться деньгами, назначаемыми для бедных и для этого прибегают к притворству. Для того, чтобы ради этих плутов не лишить помощи истинно бедных людей, если не всегда можно отказать докучающим, то не надобно, по крайней мере, давать слишком много бесстыдным»⁷. «Твое имущество, пишет блаженный Иероним, не есть собственно твое. Оно вверено тебе только для управления. Будь, поэтому, внимателен, чтобы не расточить бессмысленно собственность Христову бессмысленным разбрасыванием не бедным того, что принадлежит истинно бедным». Он называет святотатством давать неразумно каждому попрошайке. (Pars sacrilegii est, rem pavperum dare non pavperibus⁸). «Горе, говорит Климент Александрийский, тем, которые имеют и однако же притворствуя и обманывая соглашаются принимать подаяния от своих братий»⁹. Если же и встречаются у некоторых отцов церкви, особенно у св. Иоанна Златоуста, места, которыми требуется не быть разборчивым при раздаче милостыни, то они направлены были против злоупотребляющих этою разборчивостью. Но сам же святой Иоанн Златоуст говорит: «Я не защищаю праздности. Напротив, очень желаю, чтобы все занимались делом; ибо праздность научила всем порокам, а только увещеваю вас не быть не милосердыми и жестокими»¹⁰.

И не одна только древняя христианская церковь учила быть разборчивым в отношении к нищенству. Также учила о том даже церковь латинская, которую особенно упрекают за безразличное отношение к нищим. На всех почти соборах её мы видим определения, направленные против мнимо нуждающихся. Особенно замечательны в этом случае определения соборов: Орлеанского (511 г.), Турского (567 г.), Кельнского (1536 г.), Равенского (1569 г.) и Бордосского (1583 г.). Собор Орлеанский увещевает епископов поддерживать только больных, слабых и вообще неспособных к работе¹¹. Собор Турский указывает даже, что призрение приходами своих собственных бедных есть единственная мера к устранению промыслового нищенства¹². Собор Равенский запрещает способным к работе быть в госпитале бедных долее одной ночи¹³. Собор Кельнский, особенно занимавшийся вопросом о нищенстве, указавши на больных, слабых и вообще неспособных к работе, прибавляет, что только такие, по каноническим определениям, могут быть предметом церковного попечения и благотворения духовенства и народа. «Несравненно лучше, говорит он, если голодающий по своей беспечности лишен будет хлеба, чем снабжен таковым, и еще более укреплен через то в своей беспечности»¹⁴, Собор Бордосский требует, чтобы здоровые и способные к работе нищие принуждаемы были начальством к пропитанию себя ремеслами и другими работами, а не питались незаслуженно милостыней¹⁵. В полном согласии с соборными определениями стоят даже и сочинения многих средневековых латинских писателей. В сочинении Петра Кантора (Cantor) († 1197) «Verbum abbreviatum» находится целая глава, носящая следующее название: против тех, которые подают милостыню не бедным». (Contra eos, qui dant non indigentibus¹⁶) Готфрид Фонтен (Fontaine), знаменитый учитель Парижского университета (1280), отвечая на вопрос: «достойна ли награды милостыня не нуждающимся» отвечает решительно, что такая милостыня, как совершающаяся без размышления, заслуживает наказания¹⁷. Подобным же образом отвечал весь богословский факультет университета, когда, в 1525 г., магистрат города Иперна (Ypern) представил на его рассмотрение проект городского призрения бедных, составленный по образцу проекта начертанного знаменитым гуманистом XVI в. Виве (Bives). Он советует только, при воспрещении нищенства, быть осторожным и не допустить, чтобы действительно нуждающиеся остались без призрения¹⁸.

Что касается указаний на существование нищенствующих орденов, то на это достаточно заметить, что отречение от собственности есть один из обетов монашества и что эти нищенствующие ордена вели не бродячую жизнь, а жили в монастырях, занимались разными работами и приносили даже пользу окружающему населению. Так об ордене добровольных бедных (Arme freiwillige), основанном в 1470-м году, под влиянием Буша (Busch), в немецких городах, известно, что он состоял из благочестивых ремесленников, живших по уставу св. блаженного Августина и честно занимавшихся своими ремеслами¹⁹.

Об отношении к нищим лютеранских обществ и говорить нечего. Реформаторы то и были первые, которые восстали против нищенства и взывали к правительствам об их преследовании. «Ленивые обжоры и своевольные бродяги, говорит Лютер, которые не работают и, однако, хотят жрать, должны быть строго наказываемы; потому что они ложью и обманом отнимают хлеб, подаваемый боголюбезными гражданами у живущих среди нас истинных бедных»²⁰. Кальвин предлагал, помимо наказания, употреблять таких способных к занятию нищих, на какие-либо полезные для государства работы, а именно; мужчин – на постройку общественных зданий, а женщин – для ухода за больными, за малолетними и для служения в госпиталях²¹.

Крайне несправедливо и о русской церкви говорить, что она безразлично относилась к нищим. Действительно, пастыри и учители её постоянно взывали о милосердии к бедным, о сострадании к рабам, о высоком значении милостыни, но, во-первых, иначе и говорить они не могли, а, во-вторых, нужно знать каково было общество наше в XIII, ХІV и XV столетиях. Из тех же слов и поучений, в которых слышим призыв к состраданию, милосердию, помощи, узнаем, как мздоимны и несправедливы были судьи и управители, как безжалостны были сильные и богатые в отношении к бедным, слабым и беспомощным, как жестоко обращались господа со своими рабами, как обычны были: резоимство, грабительство, воровство и поджоги. В ком же, как не в пастырях и учителях церкви, могли находить тогда защиту для себя все жертвы указанных пороков общества? Почему же те, которые видят в словах о милостыне поощрение нищенству, не приводят как те же и другие современные им проповедники обличали при этом направление общества, как, например, митрополит Кирилл II (1242–1283) в слове «о судьях и волостелях» свободно и беспристрастно обличал их неправосудие, мздоимство и угнетение народа, как Симеон, первый епископ Тверской (1271–1288) обличал, по сказанию сборника «Мерило праведное» князя Полоцкого Константина за его неразборчивость в выборе тиунов, как Серапион, епископ Владимирский (XIII в.) в слове «О казнех Божиих и о ратех» говорит: «неправда и зависть умножися в нас, злоба преможе ны, величание вознесе ум наш, злоба в сердца нам вселися и ненависть на други, несытость миловати сирот ни роду своего убогих. Звери бо ядше насыщаются, а мы не перестанем беруще имения аще бо мощно вся погубити и всех имениа к себе собрати. И скоты бо насыщаются, мы не можем ся насытити имения того добывша, иная собирают, а неправдами резоимством, граблением, тяжбою, клеветою, разбоем и неправым судом, работяще невиноватыя, аще быхом по правде пожили, своею силою имения берущи, то несть зло, за то на ны негневается Бог»²². Но и при всем этом, призывая к подаянию нищим, пастыри и учители церкви всегда понимали под ними только истинно нуждающихся. Что же касается нерадивых и ленивых, то все таковые всегда слышали от них самое сильное слово обличения. В сборнике известном под именем «Измарагд», содержащем в себе поучения разных проповедников XIV и XV вв.²³, помимо двух поучений, направленных против ленивых, постоянно встречаются сильные обличения как праздности и лени, так и соединённого с ними пользования чужой собственностью. «Что ли сего полезнее, говорится в одном из поучений, еже чужих не восхищати, но от своея силы довольным быти, без лености трудящеся»²⁴. Еще сильнее обличаются поучениями сборника те, которые прикрывали свою леность благочестивыми целями, которые обрекали себя на добровольное нищенство и уходили в монастыри. «Реку вы, братие, говорит один пастырь, послушайте любовно, аще кто нищеты ради отходит в монастырь или детей немогий кормити, отбегает их, не мога печаловатися ими, то иже не у Божия деля любви отходит таковый, не трудитися Богу хощет, но чреву споугодие творити отбегает, таковый веры ся отмещет и поганых горее, яко же рече апостол и бывает вина клятве мнозе, дети бо оставлении многа голодом измирают и зимою изнемогают, босии и нази и плачутся люте, кленуще глаголюще: почто народил нас отец наш или мати наша, остави бо ны в велицей страсти быти. Аще бо ны братие повеленно чужи сироты кормити и не презрети их, колми паче своих не оставляти, везде бо приимет ны Бог право живущего по закону, а не спасут нас черные ризы, аще в лености житие начнеши, ни погубят же белыя, аще сотворим заповеди Божия»²⁵. Не особенно, как видно, веровал в святость нищих и собор стоглавый (1551 г.) когда, описавши яркими красками притворных нищих, говорит о них: «все же не Бога ради скитаются, свою волю деють»²⁶. Еще менее верил в безусловную святость нищих собор 1681 года, ибо под его очевидно влиянием издан был знаменитый указ 1682 года, в котором говорится: «а есть и такие воры, как о том повествуется, которые малых робят с улиц крадут и руки и ноги им ломают и на улицы их кладут чтобы на них люди, смотря, умилялись и более им милостыни давали»²⁷. На основании такого и в русской церкви постоянно существовавшего взгляда на нищих, знаменитый архипастырь прошлого века св. Тихон Задонский, предложивши утешение нищим, делает при этом целый ряд примечательных выделений. «От сего утешения, говорит он, исключаются: 1) те нищие, которые могут трудиться и трудами себя с домашними питать, но не хотят, и тако в праздности и лености живучи, не имеют чем себя довольствовать и хотят чужими трудами питаться. Сии сами своей нищеты виновны. Сии не утешения, но суда Божия, яко тунеядцы ожидать должны, когда не покаются: ибо противу заповеди Божией делают, которою поведывается нам в поте лица нашего искать хлеб себе (Быт. 3:19). 2) Которые имея чем довольствоваться, притворяют себе нищету, в рубища одеваются, чтобы человеколюбие к себе привлещи. Сии обманщики, воры и хищники суть, а не нищие; понеже и подающих обманывают и подлинно нищих окрадывают, ибо которая милостыня истинно нищенствующим имела быть подана, тую они ухищренным вымыслом похищают. Погрешают они противу заповеди Божией: не укради, и тако, яко татие, суду Божию подлежат, когда не исправятся. 3) Которые поданную ради имени Христова милостыню издерживают на пьянство и прочие пагубные расходы. Сии такожде, как обманщики, воры и пьяницы суда Божия не избегнут, когда не очувствуются. 4) Сюды надлежат и те нищие, которые, не терпя нищеты, устремляются на воровство, хищение, разбой и прочие, законом Божиим запрещенные, дела. 5) В сем числе зачисляются и те нищие, которые, не терпя, ропщут противу Бога и хулят. И прочие сим подобные от выше писанного утешения исключаются»²⁸.

В полном согласии с учением св. церкви о нищенстве находилась всегда и практика её. Она всегда к тому, главным образом, была направляема, чтобы отличить истинную бедность от притворной, чтобы оказывать помощь только действительно нуждающимся и чтобы самые нуждающиеся пользовались ею по степени важности нужд своих. Начало такой практике положили сами апостолы, когда установили должность дьяконов. Так как установление этой должности вызвано было ропотом эллинов, что вдовицы их пренебрегаемы были в ежедневном раздаянии потребностей (Деян. 6:1), то назначение её состояло, очевидно, в том, чтобы апостолы и преемники их епископы могли, при помощи дьяконов, ближе знакомиться с нуждами бедных и иметь в них главных помощников в деле благотворения. Так и понимала церковь их назначение. На их обязанности было: посещать больных и бедных, знакомиться с их нуждами, вести списки бедных, представлять их епископу, раздавать бедным назначенное епископом и возглашать при богослужении имена благотворителей. «Епископ» говорит IV собор Карфагенский, управляет вдовицами, сиротами и странными не сам собою, но через архипресвитера или архидьякона²⁹. На этом основании апостольские постановления называют дьяконов: глазом, ухом, душой и правой рукой епископа³⁰. Во всех тех случаях, когда нужно было наводить справки относительно лиц женского пола, должность дьяконов заменяли дьяконисы или старицы, тоже существовавшие со времен апостольских (Рим. 16:1). Мать старуха, пишет Ливаний, когда кого-нибудь свяжут, всюду бегает и собирает сколько можно, прося милостыни³¹. История сохранила нам даже указание того, как, в некоторых местах, организовано было епископами дело благотворения при посредстве дьяконов. Так о папе Адриане (772–795) известно, что он разделил Рим на кварталы и устроил в каждом из них по дьяконии, в каковой, под руководством дьякона, одни из бедных получали пищу, другие – одежду, а третьи, в случае болезни и старости, даже и приют³². И до ныне в обществах лютеранских благотворение совершается не иначе как при посредстве дьяконов, для приготовления которых существуют там отдельные институты. Независимо от наблюдений со стороны дьяконов, и сами епископы старались, по возможности, быть знакомыми с нуждами бедных, а в некоторых местах такое знакомство признавалось даже прямой их обязанностью. Насколько обширно бывало это знакомство показывает следующей случай. Когда любовница императора Коммода захотела навести справки у епископа Римского Виктора об одном ссыльном в Сардинии, то Виктор назвал по имени всех сосланных³³. И таких случаев было очень много. Там, где в состав епархий входили не только жители епископского города, но и жители деревень, епископы, для ознакомления с нуждами бедных в этих последних, имели у себя помощников, так называемых хорепископов, которым, по определению собора Кессарийского, ради попечения их о нищих, предоставлялось право священнодействия, не только в деревне, но и в городе³⁴. С той же целью, с целью возможно более точного ознакомления с нуждами бедных, имелись в древности при каждой церкви списки бедных (matricula, κανών), в которых обозначались: пол, возраст, звание, состояние бедного и способ оказываемой ему помощи³⁵. Особенно употребительны были такие списки в церквах западных. Они составлялись там не только при церквах кафедральных, но и сельских³⁶. Все внесенные в такие списки назывались матрикулянтами (matricularіі), а учреждения, которыми пользовались матритулянты – матрикулами (matriculae³⁷). Установивши правило для наблюдения за нищими оседлыми, постоянно в пределах епархий живущими, святая церковь установила правила для наблюдения и за теми, которые, по мнимым или действительным нуждам, должны были переходить в другие епархии. Все таковые тогда только получали право на вспомоществование при других приходах и епархиях, когда представляли от епископа своей епархии, так называемые, мирные грамоты (ειρηνικά γράμματα) или свидетельство о бедности. «Всем убогим и вспоможения требующим, говорит IV вселенский собор, определили мы, по удостоверении в их бедности, ходити токмо с мирными церковными письмами, а не с представительными грамотами»³⁸. Это правило соблюдается, в некоторой степени, и до сих пор, но только прилагается, к сожалению, не к каждому нищему вообще, а к сборщиками на святые храмы. Кроме указанных, практиковались по местам и некоторые другие меры для удостоверения в бедности. Так, в первых лютеранских общинах на всех бедных, пользовавшихся вспомоществованием прихода из милостынной кассы, налагался известный знак³⁹.

Не без разбора относилась св. церковь и к самым нуждам бедных. Одни признаваемы были ею более важными, а другие – менее важными. Она руководилась в этом случае наставлением апостола Павла, который, говоря о призрении вдовиц, указал на следующее между ними разграничение. «Если, говорит он, какой верный или какая верная имеют вдов, то должны их довольствовать и не обременять церкви, чтобы она могла довольствовать истинных вдовиц». 1Тим.5:16. «Если кто о своих и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры, и хуже неверного» 1Тим.5:8. Исходя из такого принципа, св. церковь признавала, что не все нужды бедных должны быть одинаково обеспечиваемы, что первая и главная обязанность по обеспечению таковых должна лежать на семействах и что только те из нужд, на которых лежит совершенная печать беспомощности должны подлежать её попечению. Самой беспомощной нуждой всегда было и будет конечно, сиротство, и вот видим, что оно, действительно всегда стояло на первом плане. «Епископы, говорится в Постановлениях апостольских, имейте заботу о сиротах и смотрите, чтобы ни в чем не было им недостатка; что касается до сироты, воспитывайте ее до возмужалости, когда вы можете отдать ее в замужество какому-нибудь брату по вере»⁴⁰. Все таковые сироты воспитывались под надзором епископа, или у находившихся на попечении церкви вдов или в особых заведениях, называвшихся орфанотрофиями. Дальнейшим, после сиротства, предметом попечения церковного были: болезненная старость, трудная болезнь, плен и заключение в темнице⁴¹. Всюду, где встречается только обозначение нужд, подлежащих попечению церковному, означенные нужды всегда стоят, в связи с сиротством, на первом плане⁴². Мало того, даже самые беспомощные и те обеспечивались с некоторой разборчивостью. И среди них всегда выделялись все те, которые впадали в беспомощное состояние по причине какого-либо особенного служения церкви. Так, в среде сирот отдавалось предпочтение сиротам мучеников и исповедников, среди заключенных и сосланных – заключенным и сосланным за веру Христову, среди странников – благовестникам слова евангельского и исполнителям поручений церкви». «Нужно, говорит Лактанций, относительно попечения о детях мучеников и исповедников, чтобы христиане, оставаясь совершенно спокойными на счет оставляемого ими семейства, могли мужественно принять смерть за истину и справедливость»⁴³. «Прошу вас, пишет св. Киприан своему клиру относительно заключенных, чтобы ни в чем не нуждались ни те, которые заключены в темнице за исповедание славного имени Господня, ни те, которые бедны и недостаточны и однако же пребывают в Господе; потому что вся небольшая сумма, какая собрана, распределена у клириков на подобные именно случаи, чтобы многие имели помогать разным лицам по их нуждам и бедствиям»⁴⁴.

Если, и так, и учение и практика церкви свидетельствуют, что под именем нищих всегда понимаемы были церковью только истинно нуждающиеся, что ленивые и развратные совершенно устраняемы были от её попечения, что для отличия сих последних от истинно нуждающихся принимаемы были самые строгие и энергичные меры с её стороны, то не учение и правила св. церкви повинны в умножении нищенства и в неразборчивом к нему отношении, а повинны те, которые уклоняются от этого учения и этих правил и, следуя своему мудрованию, сами собою хотят решать одну из труднейших социальных задач.

Еще менее могло благоприятствовать размножению нищенства то учение, какое предлагаемо было церковью, о размерах милостыни. Правда, эти размеры не были ею строго определяемы, но потому-то они и не были ею определяемы, что определение их должно было зависеть, по её учению, с одной стороны от степени материального благосостояния жертвователя, а с другой – от степени усердия его. Начало такому учению положил сам божественный Основатель её, когда засвидетельствовал, что лепты вдовицы, как составлявшие все имущество её, несравненно большую имели цену, чем приношения богатых, уделявшиеся только от избытка их (Лук.21:1–4), и когда одобрил намерение мытаря Закхея, обещавшего, в знак благодарности к Нему, раздать нищим половину имения (Лук.19:8,9). Тоже самое высказал и апостол Павел в послании к Коринфянам. Сказавши, что каждый должен уделять по расположению сердца (2Кор.9:7), он так определяет степень этого расположения: «Если есть усердие, говорит он, то оно принимается смотря по тому, кто что имеет, а не по тому что не имеет» (2Кор.8:12). На основании этих евангельских примеров с одной стороны и апостольских разъяснений – с другой, и святоотеческая письменность всегда требовала от милостыни, чтобы она определялась усердием и состоянием жертвователя. «Многое и малое Бог ценит, говорит св. Иоанн Златоуст, не по мере подаваемого, а по достатку подавающего. Может, поэтому, случиться, что, положивши сто больших монет, ты положишь меньше того, кто положил самую мелкую нонету: ибо ты положил от избытка»⁴⁵. Самое меньшее, в чем могла состоять она, была, по учению церкви, десятая часть из всего приобретаемого трудом человека. «Христианин, говорит св. Иоанн Златоуст, не должен довольствоваться десятинами. Он должен превосходить в своей праведности праведность фарисеев и все дать, что может. Это будет самое меньшее, если он даст бедным десятую часть своего имущества»⁴⁶. В силу такого взгляда на милостыню, церковь западная прибегала даже к угрозам, когда верующие забывали об этом крайнем пределе милостыни. «Если ты, говорит св. Амвросий Медиоланский, не дашь Богу десятой части, то смотри как бы он не отнял у тебя девять частей»⁴⁷. С еще большей настойчивостью указывали на значение десятин соборы западной церкви. Они определяли даже от каких предметов она должна быть даваема⁴⁸. В таком именно виде, т. е. в виде десятины и существовала милостыня на западе даже до последнего времени и притом так, что самые гражданские законодательства, как законодательство Карла Великого⁴⁹, делали ее обязательной. Да и теперь, не смотря на воспрещение её некоторыми правительствами, она сохранила по местам существование свое. Была в обычае, на первых порах, десятинная милостыня и у нас, но почему-то не успела пустить глубоких корней для себя. Кроме князей, обеспечивавших десятинами соборные церкви и всех тех, которые кормились от них, никто другой десятины не давал. Не одни, впрочем, десятины бывали мерою милостыни. Помимо их бывали в обычае, особенно на востоке, и другого рода милостыни, называвшиеся начатками. Размеры таковых хотя и не были определяемы, тем не менее малыми не были. Они тоже, как видно из поучения об них св. Иоанна Златоуста, приравнивались, по большей части, к десятинам. «Хотите ли, говорит он в одном из своих поучений, я укажу вам и источники, откуда заимствовать приношения, дабы сделать их легкими? Ремесленник, например, сапожник, кожевник, медник, или какой-нибудь иной художник, продав что-нибудь из произведений своего искусства, пусть принесет начаток цены Богу, пусть отлагает некоторую часть в ковчежце, (который предлагает он каждому завести у себя) и этой малой частью поделится с Богом: не большого требую, но столько, сколько приносили сыны иудейские, исполненные бесчисленных зол, столько же будем отлагать и мы, ожидающие, неба. Впрочем, не поставляю этого законом, не запрещаю отлагать и больше, но только прошу отлагать не меньше десятой части. То же самое делайте не только при продаже, но и при покупке. То же правило пусть соблюдают и владетели полей, при собирании с них доходов, тоже и все, приобретающие праведно… Если мы утвердимся в такой привычке, то потом совесть будет укорять нас, как скоро не станем исполнять этого правила»⁵⁰. Какое важное значение придаваемо было на востоке приношению этих начатков, видно из того, что в Номоканоне Фотия ему придается почетное название «канонического» (τὸ κανονικὸν) т. е. такого, которое основано на церковных законах или канонах⁵¹. То же самое видно и из золотой буллы Исаака Комнена (ум. в 1054 г.). Определивши какой сбор баранов, ячменя, вина, муки, кур и денег должен производиться с приходов, имеющих 30, 20 и 10 дымов или домов, она прибавляет: как это определено в древних постановлениях⁵². Даже в XVII в. у Греков был еще, как свидетельствует Христофор Ангел, обычай приносить к храму, во все праздники, от каждого дома по два динария, что, при 36 упоминаемых им праздниках, давало порядочную сумму⁵³. Положим, что всеми такими приношениями на проскомидию или поминовение теперь пользовалось одно духовенство, но весьма важно, в этом случае, то, что в христианах жило еще сознание о правильной милостыне. Есть некоторые остатки правильного взгляда на милостыню и у нас. Они проявляются в повсеместном почти обычае давать церкви и духовенству, по окончании уборки полей, так называемую «новь», т. е. известную часть от всего собранного с земли, что – очень близко к древним начаткам. На то же указывает название предпраздничного дня «кануном», что означает, по объяснению Голубинского – не пение канона: ибо таковой поется и не накануне праздников, а приношение дара с брашнами в корзине (κανεον, κανη), каковое, действительно, по местам в обычае и до сих пор⁵⁴. Если, и так, св. церковь не знала меньшей милостыни, как только десятины, начатки и вообще довольно значительные к алтарю приношения, то не её учение виновато, что милостыня бедным снизошла на степень раздачи копеек и булок, а виноваты те, которые отступили от церковного учения и обычая. Будь, впрочем, и эти копейки и булки подаваемы так, как учила о том церковь от самых времен апостольских, и они могли бы иметь некоторое значение. Весь вред их в том, что они раздаются поручно, частным образом, а такую раздачу святая церковь не только не одобряла, но даже положительно воспрещала. Уже самими апостолами было постановлено, чтобы приношения доставляемы были или к ним или постановленным ими епископам и пресвитерам. (Деян. 11:30, 1.Кор. 16:3,4). Собор Гангрский (ок. 340 г.), правила которого признаны имеющими вселенское значение, 7 и 8 правилами своими определяет о том так: «Аще кто церковные плодоприношения приимати или раздавати вне церкви хощет, без воли епископа, или того, кому они поручены, и не по его воле творити хощет: да будет под клятвою (пр. 7). Аще кто дает или приемлет плодоприношения мимо епископа, или поставленного управляти благотворениями: и дающий и приемлющий да будут под клятвою» (пр. 8). В одном из правил апостольских указывается даже и основание, почему епископу наиболее удобно и прилично занятие таким делом. «Аще драгоценные человеческие души ему вверены быть должны: то колми паче о деньгах заповедать должно, чтобы он всем распоряжал по своей власти и требующим чрез пресвитеров и диаконов подавал со страхом Божиим и со всяким благоговением: такожде и сам заимствовал на необходимые нужды свои и странноприемных братий, да не терпят недостатка ни в каком отношении»⁵⁵. Если бы, таким образом, даже копейки и хлебные куски раздаваемы были, как установила св. церковь, через посредство епископов и лиц от него постановленных, они не только не плодили бы нищих, но и были бы действительной помощью для истинно нуждающихся.

Нельзя, наконец, сказать, что и обещание наград, возвещаемое церковью за дело благотворения, могло быть поводом к размножению нищих. Из всех побуждений к благотворению обещание наград было именно таким побуждением, которое менее всего было употребляемо, особенно православными пастырями церкви. По опасению ли к перетолкованию, или по другим каким причинам, только всегда они предпочитали ему наиболее те, которые состояли в указании на любовь к нам Божию, на союз натуральный и благодатный, соединяющий нас между собою. Что же касается указания на отпущение грехов, на награды, ожидающие жертвователя, то к нему прибегали пастыри церкви только в случаях крайних, таких, когда, как было, например, в IV и V веках на востоке и в XIII, XIV и XV вв. у нас в России, развивалась особенная нищета и требовалась особенно усиленная помощь. Но и в этих чрезвычайных случаях пастыри и учители церкви отнюдь не переставали указывать на нравственное достоинство жертвователя. «Есть люди, говорит св. Иоанн Златоуст, которые, ограбив ближнего, считают себя оправданными, раздав бедным десять или сто златиц. Это жидовские или скорее сатанинские милостыни»⁵⁶. «Милостыня, говорит он в другом месте, даваемая из имущества, приобретенного неправедно, есть воровство и человекоубийство». «Если намереваешься, говорит свят. Василий Великий, принести Богу что-либо из приобретенного неправедно и хищением, то лучше для тебя и не приобретать такого имущества и не приносить из него. Да испытывает себя человек, и богатый пусть смотрит на собственные свои доходы, из которых намеревается приносить дары Богу: не утеснял ли нищего, не делал ли насилия немощному, не покорыстовался ли чем от подчиненного ему, вместо справедливости употребив власть. Ибо нам повелено соблюдать справедливость и равенство и в рассуждении рабов»⁵⁷. Подобные же суждения и обличения встречаем и у отцов и учителей западной церкви, особенно до разделения церквей. «Милостыня, говорит блаженный Августинт, служит во спасение тому, кто исправил свою жизнь. Если вы даете только для того, чтобы приобрести право грешить безнаказанно, то вы не питаете Христа в лице бедного, а стараетесь подкупать судию своего»⁵⁸. «Не одно и тоже, говорит св. Григорий Великий, творить милостыню за грехи свои, или грешить обещая подавать милостыни. Тот, кто считает себя в праве грешить, потому что подает милостыню и, искупая грехи свои, делает новые, надеясь опять искупить их, тот отдает свое имущество Богу, а сам себя продает диаволу»⁵⁹. Согласно с таким воззрением на достоинство приносящих милостыню, святая церковь, не смотря на нужды свои, была очень осторожна в приеме её. «Лучше умереть от голода, говорится в «Постановлениях Апостольских», чем принять что-либо от врагов Божиих»⁶⁰. На этом основании, ни от ростовщиков, ни от прелюбодеев, ни от развратных женщин милостыня не принималась⁶¹. Если бы епископ, по незнанию принял милостыню от одной из указанных или подобных им личностей, то должен был предать ее не в пользу бедных, а огню⁶². Совершенно в том же духе и теми же почти словами говорили о творящих милостыню и пастыри русской церкви. В том же сборнике «Измарагд», из которого приводили мы места, касающиеся взгляда на нищенство, есть много мест, свидетельствующих, что русские проповедники XIII, XIV и XV вв. и во взгляде на достоинство благотворителей строго держались учения древней церкви. «Творя милостыню, говорит один пастырь, – внимай егда неправдою будешь собрал. Милостыни бо неправедная подобно сему: яко бы отец зрел сына закалаема. Коль зло ему тако Богу зло зрети, аще чужим кто милостыню дает. Луче такому не творити, тех бо помиловал, а не ограбил. От праведного стяжания дая той велик есть перед Богом»⁶³. Еще живее выражает ту же мысль другой проповедник: «Аще бы осля мертва кто привлек в церковь, то не бы ли его камением побили и яко скверника от грабления милостыня гнуснее того есть. Аще бо неправедно что прилячеши к собранному имению, то все огню сеть есть и якоже се в чист источник гной вместит кто, то всего нечистого сотворит, тако и богатство насилия, во зле вся проказит, иже от неправды и от хищения милостыня, то лучши не грабити ни творити, есть бо на пагубу души. А праведного имения труд творим милостыня»⁶⁴. А вот взгляд, и знаменитого проповедника XVIII ст., святого Тихона Задонского. «Милостыню должно подавать, говорит он, не от хищения и не правды, но от своих имений Богом данных нам. Ибо у единого отнимать и другому давать не милость есть, но бесчеловечие и прельщение совести или умягчение, которая, неправдою раздражена, не престает обличать хищника. Такая милостыня есть мерзость перед Богом»⁶⁵. На этом основании и у нас в эпитемийных правилах встречаются следующие наставления священникам: «Приношений недостойных не принимай, и от неверных в святый олтарь или будет еретик или ротник, такожде и от татя и от разбойника, резоимца же и чародея, или клеветник или поклепник или судья неправедна, или аще господин будет челядь свою ранами муча, и гладом моря, наготою же томя. Аще будет кто таковых не покается, и у таковых приношения не приемли»⁶⁶. Да если бы и действительно по желанию наград творима была некоторыми милостыня, то и в таком случае увеличение количества нищих могло быть только при неправильном взгляде на нищих. Там же, где взгляд на нищих будет правилен, где раздача милостыни будет производиться рационально, то из каких побуждений ни вытекала бы милостыня, она всегда будет увеличиваться только в объеме своем.

Вот те взгляды на нищих, милостыню и свойства благотворителей, каких держалась святая церковь в лице лучших своих пастырей и учителей. Следуй им члены её, и под нищими понимались бы одни беспомощные бедные, под милостынею – только десятины, начатки и вообще достаточные в большей или меньшей степени приношения, а под жертвователями – только люди благочестивые и от трудов праведных уделяющие. Не под её, следовательно, влиянием плодилось и холилось нищенство. Не она низвела милостыню на степень грошовой раздачи. Что и как влияло на то, о том нам нет нужды судить. Наш долг только показать, что упрек, делаемый церкви, не основателен, что от церкви-то именно и может произойти уврачевание от той социальной болезни, какая именуется нищенством.

В то время как государство и общество должны еще создавать и организовать разные учреждения для борьбы с нищенством, святая церковь, от самого начала существования своего, имеет учреждения, специально назначенные для наилучшего применения благотворительной деятельности и уже достаточно заявившие о себе в истории. Одни из них возникли на почве союза междуцерковного, другие – союза церковно-национального, третьи – епархиального и четвертые – приходского.

Союз междуцерковный есть тот союз взаимной любви, который указан божественным Основателем церкви как исключительный признак, отличающий последователей Его. «Потому узнают все, говорил Он, что вы мои ученики, если будете иметь любовь между собою». Ин.13:35. По силе его, они должны быть как ветви одного дерева (Ин.15:5), как части одного тела (1Кор.12:21–27), т. е. жить одной общей жизнью, радоваться одними радостями, печалиться одними печалями и помогать друг другу во всех духовных и материальных нуждах своих. Соответственно такому назначению, каждая отдельная часть церкви, на каком бы отдаленном расстоянии от других частей ни находилась, обязана, в случае какого-либо бедствия, постигающего одну из этих последних, оказывать ей посильную поддержку. Как важна и необходима такая взаимная поддержка, о том с особенной подробностью высказал апостол Павел, когда призывал коринфян к участию в пожертвованиях для страдавшей от голода церкви Иерусалимской. Указывая на пользу, происходящую от пожертвований для них самих или для церквей жертвующих, он говорил: «ныне вам избыток в восполнение их недостатка, а после их избыток в восполнение вашего недостатка, чтобы была равномерность» (2Кор.8:14), а указывая на пользу, происходящую для самых бедствующих церквей, он говорил: «Дело служения сего не только восполняет скудость святых, но и производит во многих обильные благодарения Богу. Ибо, видя опыт служения сего, они прославляют Бога за покорность исповедуемому вами Евангелию Христову и за искреннее общение с ними и со всеми» (2Кор.9:13). Тот же апостол, желая придать этому важному виду благотворительности наибольшую прочность и оградить его от возможных при нем злоупотреблений начертал даже и некоторые правила, какими должны руководствоваться церкви как при собирании милостыни, так и при отправке её. Самым лучшим способом собирания такого рода милостыни признается апостолом тот, по которому собирание производится мало по малу, постепенно, а все, что собрано, откладывается и имеется постоянно наготове. «Касательно сбора для святых, пишет он коринфянам, поступайте так, как я установил для церквей галатийских. В первый день недели каждый из вас пусть отлагает у себя и сберегает, сколько позволит ему состояние, чтобы не делать сборов, когда я приду. Когда же приду, то которых вы изберете, тех отправлю с письмами для доставления вашего подаяния в Иерусалим». 1Кор.16:1–3. Что касается способа передачи, то, для устранения всяких сомнений и нареканий на предстоятелей церквей, он должен совершаться, по определению апостола, через людей избранных самими церквами. Соблюдение такого порядка в передаче апостол считал настолько важным, что когда нужно было отправить пожертвования из Македонии в Иерусалим, то он, не смотря на личное туда путешествие, просил, для устранения нареканий, избрать спутников ему и им вверить пожертвованные суммы. «Мы стараемся о добром, пишет апостол по этому поводу, не только перед Господом, но и перед людьми» 2Кор.8:21. Не маловажно было для последующего времени и то указание апостольской практики, по которому все пожертвованное той или другой церковью вручалось не кому другому, а только представителю бедствующей церкви, епископу и пресвитерам её. Так поступила церковь Антиохийская, послав собранное, как говорит книга Деяний апостольских, к пресвитерам через Варнаву и Савла» Деян.11:30. Вот сколько задатков для устройства взаимной между церквами благотворительности дано было самими апостолами, а многое сделано было и после, дальнейшими их преемниками. Они еще более упростили и облегчили потом взаимные между церквами сношения через обмен грамот и через назначение постоянных уполномоченных. Благодаря такому установившемуся учением и практикой церквей порядку, редкое бедствие, постигавшее ту или другую церковь, не вызывало соболезнования в других церквах и не возбуждало эти последние к посильной помощи. Наиболее частые и наиболее поразительные тому примеры встречаются в истории трех первых веков христианства. Так, когда, в половине первого христианского века, возник голод в церкви Иерусалимской, то от всех церквей такие обильные последовали пожертвования, что некоторые, как церкви Македонская, слышали от апостола следующую похвалу для себя: «Они доброхотны, пишет о них апостол Павел, по силам и сверх сил. Я свидетель». 2Кор.8:3. А вот и еще пример и притом из жизни уже третьего христианского века. Епископы Нумидийские, не имея чем выкупить своих пленных, обращаются за помощью к святому Киприану епископу Карфагенскому. Св. Киприан немедленно собирает в своей церкви пожертвования и при следующем трогательном письме отправляет таковые. «Будьте благословенны, пишет он епископам Нумидийским, что вы указали нам плодоносное поле, где мы должны сеять семя, которое должно дать нам обильную жатву. Вот сто тысяч сестерций (около 4 т. рублей), которые собрал я от клира и народа своей церкви и если бы новые опасности вам угрожали, мы всегда готовы послать вам новую помощь. Мы не просим у вас в замен ничего кроме молитвы»⁶⁷. Не мало делала в этом отношении и богатейшая из всех церквей того времени, церковь Римская. «Издавна, пишет к предстоятелю её Дионисий епископ Коринфский, вы привыкли осыпать всех братий ваших вашими благодеяниями и оказывать помощь в нуждах всем церквам, где бы они не находились»⁶⁸. Но что говорить о трех первых веках христианства, этих веках особенного христианского одушевления, когда и наша отечественная церковь постоянно являла собою поразительные образцы христианского братолюбия к другим церквам православным. Где, как не в ней находили помощь для себя церкви восточные, особенно со времени подпадения своего под власть неверных? Куда, как не к ней обращались постоянно и церкви югославянские во все годины тяжелых испытаний своих? Отсюда постоянно исходило для них и покровительство и утешение и всякого рода благотворение. Как обильны и разнообразны были её пожертвования церквам восточным в XVI, XVII и XVIII столетиях, о том подробно сообщает нам только что появившееся исследование г. Каптерева: «Характер отношении России к православному востоку» (Чтения в обществе любителей духовн. просвещения 1884 г.). Из него узнаем мы, что милостыня давалась не только патриархам, но и другим лицам и учреждениям, что она передавалась, за исключением редких случаев прибытия самих патриархов, или через наших Константинопольских послов или через особых снабженных патриаршими грамотами уполномоченных. Самой обильной и разнообразной бывала, обыкновенно, милостыня царская. Она щедро выдавалась не только временно, но и регулярно и называлась «заздравной» и «заупокойной». Кроме четырех патриархов ее получали в одном Константинополе: митрополиты Селунский и Афинский, шесть Константинопольских монастырей и двенадцать священно служителей, храм Воскресения Христова в Иерусалиме, храм в Вифлееме, десять монастырей Палестинских, Лидский архиепископ, Газский митрополит, Синайская гора, монастыри Афона: Афанасия, Троицкий, Хиландарь, Пантелеймонов и Павлов. Как велики были размеры милостыни, особенно когда собирателями её были сами представители церквей, о том можно судить по следующим, приводимым в том же исследовании, данным. На одни только нужды патриархатов дано было иерусалимскому патриарху Паисию 4000 р., Антиохийскому Макарию в первый его приезд в Москву – 3000 р., а во второй – 6000 р., бывшему Константинопольскому патриарху Афанасию 2000 руб.⁶⁹, а кроме этой, на нужды патриархатов и епархий, милостыни, существовала еще милостыня личная, т. е. самому собирателю. Вообще, по исчислению г. Каптерева, каждый приезд митрополита одной царской казне стоил от трех до пяти тысяч. Между тем милостыня православным церквам востока не была только милостыней царской. Она усердно подаваема была и другими знатными лицами и особенно монастырями. Не мало собиралось её и от прочего православного народа, всегда с благоговением обращавшего к востоку взор свой. И в настоящее время каждый из православных патриархатов имеет у нас не только определенные субсидии, но и подворья с уполномоченными при них, через которых и собирает ежегодно пожертвования, а для содействия патриархату Иерусалимскому, как наиболее чтимому, существуют по всем церквам кружки, обязательно обносимые во время Богослужения. Как близко к сердцу и в настоящее время принимаются русской церковью скорби и нужды единоверных братий её, о том особенно красноречиво говорит то всеобщее одушевление, какое возбуждено было в ней печальными событиями Балканского полуострова. Кто не помнит, с каким самоотвержением становились тогда и старые и молодые в ряды добровольцев, отправлявшихся в Сербию? Кто не видел, с какой охотой самые дети принимали на себя сбор пожертвований? А кто исчислит самые пожертвования, обильно посылавшиеся и через общества и через разные учреждения? И не только нужды особенные, чрезвычайные, но и самые обыкновенные принимаются русской церковью с таким же, как и всегда, сочувствием. Самым наглядным доказательством тому служит недавнее появление православного Палестинского общества. Что иное вызвало на свет появление такого общества, как не желание облегчить для русского православного народа сношения с православным востоком, изучить этот последний во всех его примечательных особенностях и облегчить, по мере возможности, устройство там православных школ и храмов? И не между одними православными церквами существует такая братская взаимопомощь. То же самое, и даже в большей степени, существует и между церквами римо-католического вероисповедания. Главным центром такой взаимопомощи был прежде папа, а в настоящем столетии, при большем пробуждении духа общественности, для этой цели существует постоянное общество, под названием: «Union Catholique». Это общество, распадаясь на множество стоящих в тесной связи между собою отделений, составляет громадную силу в деле поддержания и развития римо-католицизма. При его-то помощи и идет так быстро повсюду римо-католическая пропаганда. И до ныне не ослабел, и так, тот союз любви, каким связаны между собой церкви единоверные. В нем имеют они самую прочную поддержку для себя во всех особенных чрезвычайных нуждах своих. Стоит, следовательно, дать этому союзу побольше значения, стоит только установить для него более правильные, более согласные с постановлениями апостольскими способы собирания милостыни и передачи её, и в нем получится для борьбы с нищенством единоверных нам народов такой институт, какого нет и не может быть при обычных внецерковных отношениях. Самое большее, до чего дошли европейские государства в своих внецерковных отношениях, есть, как известно, учреждение общества для взаимного вспомоществования больным и раненым воинам, но и это общество возникло только под знаменем святого креста, а потому и называется «обществом красного креста».

За союзом междуцерковным следует обыкновенно другой союз, который может быть назван союзом церковно-национальным. Хотя св. церковь, как имеющая назначение вселенское, и стоит выше всякой национальности, хотя в ней и недолжно быть, по слову апостола, различая между иудеем и эллином (Гал.3:28), тем не менее она никогда не отрицала и значение натуральных союзов. Как в союзе семейном, по благодатном освящении его, она усматривает как бы отражение себя (Еф.5) и находит в нем прекрасное орудие к воспитанию чад своих, так и в союзе национальном, составляющем продолжение союза семейного есть многое, чем может она воспользоваться к дальнейшему воспитанию чад своих. Сюда относится: единство языка, единство образа жизни, нравов, обычаев и т. п. Все такие натуральные нити, связываясь и переплетаясь с нитями духовными, еще более содействуют к укреплению союза церковного, к развитию братства, любви и взаимопомощи. Вот почему, когда, с пробуждением народного самосознания, стали возникать союзы национальные, святая церковь не только не противодействовала тому, но даже освящала их и давала, под условием известных отношений к союзу общецерковному, отдельное самостоятельное церковное устройство. Так появились церкви национальные, а в том числе и наша русская православная церковь. Эти-то национальные церкви, исполняя возложенную на них миссию, и создают часто такие учреждения, которыми значительно обеспечивается не только нравственное, но и материальное благосостояние народа их составляющего. Самое большее их количество бывает, обыкновенно, там, где церковь национальная не занимает господствующего в ряду церквей положения. Во всех таких случаях, члены национальной церкви, будучи лишаемы во многом другими национальностями, сближаются между собою наиболее тесно, составляют особые церковно-национальные фонды и создают на началах церковных свои особенные воспитательные и благотворительные учреждения. Образцом такого церковно-национального союза, с его собственными фондами и благотворительными учреждениями, могут служить церковно-национальные союзы, существующие у австрийских сербов и австрийских румын. Каждый из этих союзов, в видах обеспечения у себя православия и народности, создал довольно значительные фонды и на них содержит: духовенство, школы и другие благотворительные учреждения. Так у австрийских сербов имеются следующие три фонда: 1) клерикальный или карловичский фонд. Он учрежден в 1779 году заботами и старанием митрополита Стефана Стратимировича, утвержден в 1791 году императором и передан в 1864–1865 году в распоряжение церковно-национального собора. Уже в 1812 году капитал его состоял в 200,000 гульденов. 2) Неприкосновенный национальный фонд. Он основан в 1769 году на частные пожертвования и назначен для вспомоществования наиболее нуждающимся сербским православным архиереям. На его же средства содержатся и епархиальные консистории. 3) Иерархический фонд. Он основан в 1864 г. от продажи земель при упраздненных церквах и назначен для пополнения получаемого духовенством содержания от приходов⁷⁰. Подобный же церковно-национальный характер имеют: Ставропигиальный институт во Львове и два общества у венгерских русских: общество святого Василия для вспомоществования литераторам и издателям и общество св. Иоанна Предтечи для вспомоществования учащейся молодежи. Каждое из этих учреждений состоит в ведении духовной власти и располагает пожертвованиями, доставляемыми, в большой или меньшей мере, всей национальностью⁷¹. Было время, когда и наша юго-западная Русь, подпавши под владычество Польши, должна была прибегнуть к покровительству церкви и создать под её охраной свои церковно-национальные союзы. Таковыми и были образовавшиеся с 1586 г. в каждой из областей её братства, из коих одни, как Львовское – в Галиции, Виленское – в Литве, Могилевское – в Белоруссии, Луцкое – на Волыни и Киевское в Малороссии, носили название ставропигийных и были главными, а все прочие, или второстепенные, были от них в зависимости. Как утверждавшиеся в своих правах самими королями, как стоявшие под непосредственным наблюдением патриархов, как имевшие членами своими лиц всех званий и состояний, как посылавшие представителей от себя на самые сеймы, они были в полном смысле представителями всего русского народонаселения юго-западной России. Пользуясь довольно значительными правами, предоставленными им и королями, и патриархами и владея не маловажными, доставлявшимися братской любовью, средствами, они всецело посвящали себя на охранение православной веры от латинства и уний, на защиту угнетенного поляками народа, на распространение просвещения и на самые разнообразные дела благотворения. Для охранения веры они строили, возобновляли и украшали храмы, для распространения просвещения заводили школы и типографии, для защиты народа отправляли петиции к королю и сейму, а в видах благотворения созидали при храмах и монастырях: больницы, богадельни, старческие и сиротские приюты. Не было несчастия, о котором забыли бы братства в своей человеколюбивой заботливости. Они были, по справедливому выражению одного писателя о них, оком слепых, ногой хромых, покоем страждущих и обременяемых⁷². Братская кружка их была отверзта всякому нуждающемуся. «Братское богатство, по собственному выражению братских грамот, составляло богатство не членов братства, но нищих, убогих и всех несчастных»⁷³. «Если бы, говорится в уставе Луцкого братства, какой брат, по Божию попущению, а не по своей воле и нерадению, приобеднел и разорился или подвергся каким-либо несчастьям и напастям: тогда все братия, как деньгами братскими, так и сами от себя, обязаны ему благодетельствовать и во всем помогать и в болезни его призирать и о душе его заботиться, оказывать любовь к брату своему при жизни его и по смерти. Тех, которые в хорошем состоянии и богаты, братия не должны делать богаче, но только обедневшим помогать и деньги братские ссужать заимообразно, без всякой лихвы»⁷⁴. Не были забыты ими и самые умершие. «Если на кого, предписывается в братских уставах, из вписных братий бедных Господь Бог благоволит напустить смерть и не останется его имущества, чем бы тело похоронить, тогда все братия церковного братства должны будут делать погребение на счет братской кружки, по обычаю христианскому, как располагает их добрая воля и набожность»⁷⁵. Бывает, и очень часто, что и там, где церковь национальная занимает господствующее положение, в ней создаются для какой-нибудь особенной цели такие учреждения, к поддержанию которых призываются все члены национальной церкви. Более обычно это бывает в годины каких-либо особенных народных бедствий. Во всех таких случаях, церковь, в лице своих архипастырей и пастырей, энергически возвышает голос свой и все чада её спешат обыкновенно откликнуться на глас пастырей своих. И наша отечественная история и история других народов представляют весьма нередкие тому примеры. Кому не известно, например, какое могущественное действие произвели некогда на русский православный народ грамоты настоятеля обители преподобного Сергия архимандрита Дионисия и келаря Аврамия Палицына и как, под влиянием их, доблестный гражданин нижнего Новгорода приглашал своих сограждан все принести, всем пожертвовать ради отечества. И не только во времена особенные, чрезвычайные, но и в самое обычное, покойное время стоит только архипастырям церкви пригласить чад своих для служения тому или другому делу благотворения, и оно быстро находит отклик для себя. Самым наглядным тому доказательством служит история православного миссионерского общества. Стоило только стать во главе его одному из митрополитов, стоило присоединиться к нему епископам с их епархиальными комитетами, и средства общества стали возрастать с неимоверной быстротой. Не прошло и трех дней со времени его преобразования и перенесения в Москву в 1870 г., и оно имело уже 1700 членов и 35 тысяч рублей капитала, а к концу года оно состояло уже из 6,647 членов и имело капитал из 101,674 рублей⁷⁶. Также могло бы быть и при всяком другом благотворительном деле. Оно также, при энергии архипастырей и пастырей церкви, могло бы быть вполне церковно-национальным. Не даром некто Гиляровский выступил, в недавнее время, с целым рядом статей об образовании всероссийского братства для обеспечения не только духовенства, но и всех требующих помощи⁷⁷. И он вполне прав. Церковь русская имеет много элементов к образованию такого союза. Потому-то проект его, не смотря на некоторые странности, и вызвал, как говорит церковно-общественный Вестник, всеобщее сочувствие духовенства⁷⁸. Не ослабел, и так, и тот второй братский союз, каким соединена бывает каждая, исповедующая христианство, народность. Стоит только поставить его, как требуют правила церкви, под руководство законной власти церковной, стоит только приспособить его организацию к имеющейся церковной организации, и мы всегда можем иметь в нем прекрасный институт как вообще для борьбы с разного рода нуждами, так в частности для борьбы с нищенством.

Каждая национальная церковь, составляя ветвь единого древа церкви Христовой, представляет, в свою очередь, тоже некоторое разветвление, тоже выделяет из себя некоторые союзы, которые называются в православных церквах – епархиями, а в римо-католических – диоцезами. Выделяя такие союзы, церковь Христова следует тому, установленному самими апостолами, порядку, по которому все значительные городские общины, с прилегающими к ним селениями, должны были иметь своего епископа. «Для того я поставил тебя в Крите, пишет апостол Павел ученику своему Титу, чтобы ты довершил недоконченное и постановил по всем городам пресвитеров (епископов), как я тебе приказывал». Тит.1:5. Епархия есть, таким образом, христианское общество, занимающее известную, строго определенную законами церковными и гражданскими, область, состоящее под руководством и управлением одного епископа и подразделяющееся для больших удобств в исполнении своих религиозно-нравственных обязанностей на несколько отдельных общин или приходов. Было время, когда союзы, стоявшие под ведением епископов, были самыми тесными и искренними союзами, когда всякая нужда находила в них самое быстрое и существенное для себя облегчение. Правда, таким временем было то особенное и чрезвычайное время трех первых веков христианства, когда и Дух Божий особенно мощно проявлял силу свою и сами христиане находились в состоянии особенного христианского одушевления, тем не менее много значило при этом и то, что общины епископские не были еще епархиями т. е. не занимали таких обширных областей, какие стали занимать впоследствии, что не были подразделены еще на общины приходские, что общение между ними и епископом было самое живое, что все приношения сосредоточивались в одном месте, что всеми ими заведовал непосредственно епископ и что не было в обычае делать сбережения. Далеко не так, к сожалению, стало, когда общины епископские, увеличившись с IV в. в объеме своем, начали выделять от себя другие меньшие общины и когда появились у этих последних и свои храмы и свои пресвитеры. Хотя верховным правителем всех таких общин и оставался по прежнему епископ, но той связи, какая прежде была, уже не существовало. У него не было уже прямого и непосредственного общения со всей его паствой. У него не было уже и тех материальных средств для благотворения, какими располагал он прежде. Все, что приносилось прежде только к одному епископскому храму и составляло одну нераздельную церковную собственность, стало распределяться теперь по множеству храмов и составлять отдельные имущества. Он не мог уже, следовательно, ни лично следить за поступлением приношений, ни лично распределять их соразмерно с нуждами церкви. Он мог следить за всем этим только издали, только на основании письменной отчетности, а такая отдаленная деятельность была уже плохой скрепляющей связью. Как ни ослаблены были, однако, союзы епархиальные союзами приходскими, тем не менее и до сих пор в них еще много есть связующего их духовного цемента. Самой главной и самой сильной связью союза епархиального все-таки остался тот же епископ. В его распоряжении еще много находится средств, через которые может он вступать в довольно тесное общение со своей паствой. Ни у одного начальника нет и не может быть таких верных помощников, таких точных исполнителей всех предначертаний начальства, как имеют епископы в лице поставляемых ими пресвитеров и других членов причта церковного. О них с полным правом можно сказать и теперь тоже самое, что говорилось некогда о дьяконах первых веков христианства, что они – глаз, ухо и руки епископов. Всё, таким образом, что нужно знать епископу о состоянии паствы его, он может знать от них в самом точном виде и всё, что захотел бы учредить в ней, он может учредить через них в самом лучшем виде. Не прекратились до сих пор и личные непосредственные отношения епископов к паствам своим. Во всех православных церквах остался обычай возможно частого объезда епископом своей епархии, а в нашей церкви это вменено им в непременную обязанность, выполнению каковой оказывает свое содействие само правительство. Если бы даже ничего не было в этих объездах особенного, чрезвычайного, если бы даже они были тем же самым, чем бывают объезды губернаторов своих губерний, то и тогда они очень были бы полезны в видах объединения епархий; но в них всегда есть много особенного, оригинального, чего не имеет ни один объезд светского местного начальника. Уже за несколько времени они бывают обыкновенно предметом разговора и старого и малого, а когда наступает самое время приезда, то, какая ни была бы жаркая работа, какая ни была бы несносная погода, ничто не удерживает от встречи своего архипастыря. И нужно видеть с каким благоговением все стремятся при этом получить благословение от него, прикоснуться к одежде его, уловить каждое слово его. Очень часто, поэтому, бывает, что там, где не было до приезда архиерея ни удобного храма, ни школы, ни приличного причтам вознаграждения, создаются потом, по одному слову его, и храм и школа и все другие необходимые для прихода благотворительные учреждения. Так тесна еще и до сих пор связь, соединяющая архипастырей с их паствами. Бывают и такие епархии, где союз епархиальный поддерживается и охраняется не одним архиереем, а всей епархиальной паствой. Таковы епархии во всех православных церквах, находящихся в пределах Австро-Венгрии, а именно: в митрополии Сербской, Румынской и Буковинской. В каждой епархии ежегодно собирается там, под председательством епископа, собор, на котором присутствует шестьдесят, избранных благочинническими съездами, членов, из коих две трети бывает из мирян, а треть от духовенства. На этих соборах предлагаются и обсуждаются разные меры, касающиеся охранения православной веры и нравственности в пределах епархии, изыскания средств к устройству и поддержанию храмов, духовных и народных школ, библиотек и других благотворительных учреждений и наконец – наблюдения, чтобы лица, поставленные на служение при церковных учреждениях, правильно исполняли свои обязанности и чтобы жизнь церковная текла правильно, в полном согласии с законами церковными и гражданскими. На них же избирается обыкновенно и епископ епархии. Для выполнения распоряжений собора, им избираются две комиссии, из коих одна, под руководством епископа, заведывает делами школьными и называется епархиальным училищным советом, а другая, тоже под руководством епископа, заведывает епархиальным имуществом, зданиями церковными, и называется епархиальной епитропией. Нечто подобное указанному порядку стало появляться и у нас с 70-х годов настоящего столетия. У нас тоже учреждены были епархиальные съезды, только без участия светских представителей. Бывали случаи, когда, по указанию архиерея, и на них рассматривалось религиозное состояние епархии, но более обычным предметом их занятий бывает изыскание средств к усилению образования семинарий, к содержанию женских духовных училищ и к обеспечению вдов и сирот духовного звания. Есть у нас и специальные комиссии для попечения о бедных епархии, но также заведывающие только бедными духовного звания. Таковы уже с 1823 года существующие попечительства о бедных духовного звания. Как ни плохо организованы эти попечительства, как ни мало знакомо с ними епархиальное общество, но и при всем этом ни выставляемые в церквах кружки, ни выдаваемые ими листы для пожертвований не бывают совершенно пусты. А будь только дана им более правильная организация, будь только предоставлено в них некоторое участие и светским лицам, и не одни бедные духовного звания, но у другие бедные епархии могли бы найти через них значительную помощь для себя. Они могли бы тогда и скорее отыскать источники доходов и лучше воспользоваться теми, какие теперь имеются. Сколько средств могла бы дать тогда одна свечная операция! Если теперь, когда ведется она одними лицами духовными и притом не всегда знакомыми с делом, когда никто почти не знает, что подаваемые в церквах свечи осушают слезы бедных, что не все равно покупать ли свечу на стороне, или в самой церкви, свечная операция доставляет значительные средства и на духовные училища и на бедных духовного звания, то тогда, при ведении её лицами практическими, коммерческими, при знакомстве с нею всего епархиального населения, при содействии к закрытию частной продажи, она могла бы дать, без сомнения, еще более блистательные результаты. Не даром великий преобразователь России Император Петр 1-й, открывши для церкви этот источник доходов, имел в виду облагодетельствовать через него не только бедных духовного звания, но и бедных вообще⁷⁹. И в русской церкви всегда хранилось убеждение, что все вообще бедные должны быть предметом епархиального попечения. Уже в Уставе св. Владимира при исчислении предметов, подлежащих ведению епископа, говорится: о больницах, о лечце, о странноприемницах, гостиницах, богадельнях, о слепце, хромце, калеке, вдовице, питающейся от церкви Божией⁸⁰. То же самое видим и в последующей истории. Не без причины царь Иоанн Васильевич, жалуясь собору 1551 года на обилие нищих и на необеспеченность их, предлагает именно святителям о них промыслити. И пред его взором предносилась, очевидно, не иная какая система благотворения, как только епархиальная. Еще решительнее высказывает эту мысль царь Феодор Алексиевич на соборе 1681 года. Он прямо уже предлагает епископам, чтобы они завели по епархиям богадельни и пристанища нищим, и епископы вполне одобрили предложение царское. «Сие предложение, говорит собор, угодное Богу и спасение христиан соборне утверждаем: да будет тако»⁸¹. Было ли выполнено это постановление всеми епархиальными епископами, – неизвестно, но что было оно выполнено многими, в том нет сомнения. Положительно известно, например, что патриархами московскими было основано около того времени несколько богаделен и притом так, что некоторые из них содержались даже на их собственный счет и назывались, поэтому, патриаршими богадельнями. Известно, далее, что митрополит Новгородский Иов (1694–1716) устроил 10 странноприимниц, 75 больниц и дом для подкидышей. Известно, наконец, что и по другим епархиям долго держались, благодаря ревности архипастырей, богадельни церковные⁸². Держались бы они, по всей вероятности, и до сих пор, если бы правительство не взяло, в конце прошлого столетия, дело призрения в свои руки и не заменило учреждения епархиальные учреждениями приказов общественного призрения. Как сильно, однако, и до настоящего времени сохранилось в народе убеждение, что только епископ есть главный защитник и попечитель вдов, сирот и всех бедных, видно из того, что ни к одному из начальствующих не обращаются так часто с разного рода просьбами, как к епископу. Не мало стало появляться, наконец, и в собственном смысле епархиальных союзов и притом именно с благотворительными целями. Так могут быть названы почти все существующие в настоящее время братства. За исключением трех, а именно: Богоявленского в селе Мстере (Владим. губ.), Николаевского в селе Великой Вербке (Под. губ.) и Мирского (в Новогрудском уезде), все они имеют центры свои в епархиальных городах, все находятся под руководством епархиальных архиереев и все поставляют задачей для себя удовлетворение какой-либо из нужд присущей всей епархии. От того то и название свое они получают, по большей части, или, как Могилевское, Успенское и Виленское Свято-Духовское, по имени наиболее известного в епархии монастыря, или, как Московское св. Петра, Казанское св. Гурия, Киевское Свято-Владимирское, Рязанское св. Василия, Владимирское святого Александра Невского, Саратовское св. Креста, Нижегородское святого Креста, Ставропольское св. Андрея, Одесское святого Андрея и С.-Петербургское святой Богородицы, – по имени той святыни, какая особенно чтится в епархии и крае. Более обычной их задачей бывает обыкновенно или распространение духовного просвещения в епархии или противодействие расколу и сектантству, но ни одним не забываются никогда и вообще дела милосердия и любви христианской. Так, о Саратовском братстве св. Креста известно, что оно в устроенной им бесплатной столовой давало пропитание, в течении года, 43,623 нищих и бедных⁸³. Не мало связующих элементов вносят в епархию и монастыри епархиальные. Собирая вокруг себя, особенно при существовании святыни, массы богомольцев, они имеют, в большинстве случаев, и гостиницы и богадельни и даже школы. Не ослабел, итак, и тот третий союз церковный, который назван нами союзом епархиальным. Он поддерживается и личностью епископа и пресвитерами приходскими и несколькими, общими всей епархии, благотворительными учреждениями и постоянным, наконец, сознанием о единстве епархиального благотворения. Стоит только, поэтому, расширить его учреждения, разработать его источники доходов, соединить с ним другие благотворительные силы, и мы будем иметь в нем такой благотворительный институт, какого не может создать ни одна губерния.

Союзы приходские составляют, как выше сказано, часть союзов епархиальных. Начавши появляться с IV и V века, они существуют до сих пор, существуют, хотя и не в одинаковой форме, во всех христианских церквах и всюду сохраняют свое значение как в деле религиозно-нравственного воспитания вообще, так и в деле благотворения в частности. Главное, что придает им это значение, есть то, что члены их связываются между собою не одной отвлеченной любовью, а всем, что есть для них святого и дорогого. Они сходятся в одном храме, слушают одного пастыря, участвуют в одной молитве, приобщаются от единой чаши, имеют одни праздники, делят вместе и радости и печали. Все это устанавливает между ними такое духовное родство, по силе которого ни нужды храма, ни нужды причтов, ни нужды тех или других членов в отдельности не остаются без посильного удовлетворения. Из всех этих потребностей наибольшим сочувствием в наших русских приходах пользуются, обыкновенно, потребности храма Божия. Для устранения их и самые бедняки несут часто последние лепты свои. Конечно, бывает, и очень часто, что храмы нуждаются даже в самом необходимом, но это бывает, по большей части, от нерадения пастырей церкви. Там же, где пастырь усерден, такое явление почти невозможно. Ему стоит только сказать одно слово, и как бы ни было население бедно, оно всегда откликнется сочувственно на голос пастыря церкви. Почти таким же, как и потребности храма, сочувствием пользуются в наших приходах и потребности служащего у них духовенства. Всюду, где нет государственного жалованья, а такового нет ни на всем востоке, ни даже, за исключением немногих епархий, у нас, содержание духовенства всецело лежит на обязанности общин. Положим, что содержание это далеко нельзя признать достаточным, положим, что для его получения духовенству приходится быть в положении нищих и прибегать к весьма несогласным с достоинством пастырей церкви приемам, но все такие недостатки содержаний относятся не столько к количеству, сколько к способу получения. Если перевести на наличные деньги все, что получается духовенством от приходов: с земли, за требоисправление, зерном, печеным хлебом, льном, яйцами, сметаной, маслом, холстом, полотенцами, платками и другими предметами, то всегда составится очень почтенная цифра; но беда в том, что все это получаемое натурой, как получаемое и не во время и в несоразмерном с житейскими потребностями виде, или на половину совершенно пропадает, или идет за самую ничтожную цену и таким образом не доставляет собою суммы, необходимой на другие потребности. Вот почему там, где, как в епархии Таврической, натуральные пожертвования переведены на денежные, выдаваемые притом целым приходом, содержание духовенства оказалось вполне приличным: священник стал получать там 600 р., дьякон 300, а псаломщики по 150 р.⁸⁴ Последуй, таким образом, примеру Таврической епархии и другие епархии, и содержание духовенства приходскими общинами было бы вполне удовлетворительно. Есть, впрочем, и одна добрая сторона, по которой приходы не легко соглашаются на выдачу определенного жалованья. Они опасаются как бы сборы с прихожан не приняли вид обязательного оброка и тем не утратили характер доброхотного даяния. Как ни много препятствует это соображение делу обеспечения причтов, но им нужно дорожить и его нужно оберегать. Имея в основе своей богомудрое слово апостола: «доброхотно дающего любит Бог» (2Кор.9:7), оно может послужить впоследствии, при более правильном устройстве приходов, прекрасным началом для устройства приходской благотворительности. Никогда не было маловажным, наконец, и попечение о бедных со стороны прихода. Правда, что попечение это, превратившись из попечения церковно-общественного, каким было в первые века христианства, в попечение частное, оказываемое каждым членом общины отдельно, значительно утратило прежний свой блеск, значительно измельчало и стало обращаться не столько в пользу, сколько во вред населению, но ни сознание общеобязательности его, ни сознание, что оно должно совершаться через посредство церкви, не утратились окончательно. Самым ясным тому доказательством служит повсеместный у нас обычай приносить к алтарю просфоры, что и значит приношение. Положим, что все эти просфоры берутся теперь назад, что от них отделяются только незначительные частицы, но весьма важно в этом случае то, что сохранилась самая идея, каковою и можно будет со временем воспользоваться. Не вечно же будет наш православный русский народ в состоянии религиозного неведения, не вечно будет увлекаться он одной обрядностью в деле религии. Будет, конечно, время, когда и он сознает, что милосердие и любовь есть главное в деле религии и вот тогда-то ему ясно будет, чем должны быть его просфоры. Не мало бывает и действительных приношений к алтарю в пользу бедных. Ни одни похороны, ни одна поминовенная служба не обходятся без того, чтобы родственники поминаемых не приносили к храму: меда, пирогов а иногда и других припасов. А сколько раздается съестных припасов и денег в дни особенно назначенные для поминовения или в так называемые родительские субботы. Кто не видел, например, какие громадные корзины с хлебом, мясом, яйцами и даже фруктами несутся и везутся на юге России в так называемые «проводы» или в два первые дня после недели пасхальной? Не мало раздается бедным и вообще в дни воскресные и праздничные. Уже и этих одних приношений почти достаточно может быть для прокормления бедных прихода, но кроме их существуют еще ежедневные раздачи, или милостыня. Каждый из прихожан знает хорошо, кто питается в его приходе подаянием и, как бы ни был беден, ежедневно готовит для него кусок хлеба. Он беспокоится даже, когда тот или другой не придет за своей милостыней, не повестит о себе характерным стуком в окно и старается непременно навести о нем через кого-либо справки. И не одним куском хлеба делится русский со своим бедным. Он делится с ним: и капустой, и картофелем, и молоком и вообще всем, что Бог уродит ему. «На всяку долю Бог посылает», говорит крестьянин в таких случаях. Пекут ли в доме блины, варят ли пиво, вынимают ли мед, никогда не забудут при этом послать тому или другому больному старику или старухе⁸⁵. Есть, по местам, в обычае и тайная милостыня. Она подается в тех случаях, когда в доме или труднобольной, или постигает какое-либо бедствие. В состав такой милостыни входит: гречневая крупа, пшено, мука, печеный хлеб и в особенности белый, восковые свечи и деньги. Ее подает в хате нищего кто-либо из родственников и подает так, чтобы отнюдь не быть узнанным. Не бывает недостатка у прихожан и в приюте для бесприютных. Все, что стоит, по той или другой причине, без употребления, как то: задняя изба, баня, отдается для пользования бедными почти беспрепятственно. «Места не пролежишь, бери его под себя, говорит, по наблюдению Максимова, один бедняк другому такому же, только бездомному, а на счет пищи сам промышляй как умеешь. Разболакайся, да живи с Богом, со Христом»⁸⁶. Не безызвестны у нас и общие, при церквах, для бедных жилища. Об них упоминается уже во многих памятниках ХIV, ХV и ХVІІ ст. Вот что читаем в дозорной книге Галича (1609 и 1610 г.) «За острогом, меж Шатины и Галибины улиц – храм во имя царя Константина, у того храма на тяглой чёрной земле семь избушек, а в них живет пономарь, да шесть человек нищих, питаются от церкви, по приходским людям. У храма рождества Христова – четыре человека нищих, у Богоявления пять таких же избушек, а всего в городе 18 человек»⁸⁷. Подобные же указания постоянно приводятся в издаваемых материалах о церквах и селах ХVІ–ХVІІІ столетий в Московской епархии⁸⁸. Вот как значительна и разнообразна и до ныне бывает помощь бедному по приходам. Если перевести её на деньги, то окажется, что каждый домохозяин, подающий только по 8 кусков в неделю (а разве 8 кусков подается?), дает в год два с половиною пуда печеного хлеба, или 1 р. (считая по 40 к. за пуд), а весь приход, состоящей из 200 домов – 520 пудов, или 268 р., каковых было бы вполне достаточно для прокормления бедных своего прихода⁸⁹. Стоит, следовательно, только урегулировать существующую уже приходскую благотворительность, стоит только придать пожертвованиям более правильный порядок и оградить их от произвольного нищенства, и никаких особенных сборов не потребуется. Так и бывает во всех тех местах, где жизнь церковно-приходская является более или менее благоустроенной.

Из всех православных церквей наибольшее благоустройство успели дать своим приходам митрополии Сербская и Румынская, находящиеся в Австро-Венгерских владениях. Каждая приходская община имеет там ежегодно, под председательством священника, собрания, на которых, в приходах Румынской митрополии, участвуют все имеющие право, по местным законам, быть полноправными членами в гражданских общинах, а в приходах Сербских, по причине обширности их, только избранные. Предметами таких собраний бывают: а) выборы священника, б) выборы членов церковного совета и церковного старосты, в) рассмотрение и контроль приходов и расходов церковно-приходских сумм, г) составление бюджета на содержание церковных учреждений и на их расширение, д) рассмотрение представлений церковного совета о нуждах прихода и е) выбор кандидатов на благочиннические съезды. При таком устройстве прихода, где делами его занимается не только он сам, в лице всех своих полноправных членов, но и через избранную комиссию или церковный совет, весьма удобно бывает и собирать сведения о бедных и изыскивать средства для обеспечения их и распределять их, наконец, так, что их бывает достаточно и для пропитания бедных на дому и для устройства приютов и даже на содержание школы.

Между церквами и обществами неправославными наибольшую благоустроенность, и именно для целей благотворения, имеют у себя приходы лютеранские. Начало такому благоустройству положено было еще самими реформаторами и особенно Лютером. Так как в основе реформационных идей Лютера было восстановить христианство в его первобытной чистоте и свежести, то и в деле организации прихода Лютеру предносился тот идеал, какой представляла из себя первая иерусалимская община. Как ни трудно это было ему при его неправильном взгляде на церковь и иерархию, тем не менее устройство, данное им и преемниками его приходу, заслуживает некоторого внимания. Исходя из того общего положения, что помощь бедному отнюдь не должна быть частная, или личная, а, по примеру иерусалимской общины, общецерковная, реформаторы учредили для этой цели в каждом приходе так называемую общую кассу (allgemeine kasse), в которую и слагали все получаемые с прихода доходы, как то: доходы с церковных земель, десятинный сбор, добровольные пожертвования и пожертвования по завещаниям. Эта общая касса была первоначально общей не только в отношении к доходам, но и в отношении к расходам. Из неё расходовалось не только на поддержание бедных, но и на содержание церкви, пастора, учителя и школы. Вскоре оказалось, однако, что такой порядок неудобен. Выдача из одной и той же кассы на нужды храма и школы вела к тому, что, за удовлетворением их, на долю бедных не оставалось почти ничего; а выдача из неё же пастору вела к тому, что он должен был взывать в своих проповедях о помощи себе самому. Пришлось, таким образом, образовать для бедных отдельную кассу (armen-kasse), что и было с 1528 года введено повсеместно. Помимо этих двух главных касс, были устроены еще кассы вспомогательные, назначавшиеся для приношений мелких. Одни из этих вспомогательных касс назначались для денег и носили название: «Gold-stok», «Troglein», а другие для приношений натурою: мясом, хлебом, молоком, сыром и т. п. и назывались «Almuskisten». Как те так и другие кружки выставляемы были при церквах. Всё, подвергавшееся порче, раздаваемо было немедленно, а остальное отлагалось до следующего дня. Там, где приношения эти почему-либо были неудобны, сбор производился на дому. Он совершался в одних местах раз в год, после жатвы, в других, – как в Люксембурге, четыре раза в год, а в третьих, как в Виттенберге, каждую среду⁹⁰. Чтобы доставить возможность и самым иностранцам принять участие в таких пожертвованиях, в некоторых местах, как в Виттенберге и Базеле, при каждой гостинице находились корзины, в которые и опускалось все, остававшееся после обеда⁹¹. Если, наконец, все такие способы к доставлению помощи бедным оказывались недостаточны, то или испрашивалась государственная помощь, или расходовалось основное имущество церкви. Для устранения этого последнего случая каждому пастору вменялось в непременную обязанность возможно чаще внушать своим пасомым о важности благотворения и указывать на состояние кассы бедных⁹². Управление всеми названными кассами сосредоточивалось в руках избираемых приходском обществом лиц, каковыми могли быть все правоспособные граждане. Число их варьировалось между четырьмя и тринадцатью. Они назывались: попечителями (Pfleger), левитами (Leviten), раздаятелями милостыни (Elemosinarii) и дьяконами. К ним присоединялся всегда и пастор, но только с совещательным голосом. Все эти составлявшие правление лица должны были давать обществу ежегодный отчет с представлением самой пунктуальной всему записи. В следствии такого требования, делопроизводство правления было довольно сложно. Кроме общей главной книги (Haupt-Buch), здесь была ручная книга или протоколы собраний, инвентарь имущества и списки бедных, пользовавшихся пособием. Собрания правления составлялись в одних обществах раз или два в месяц, а в других – каждую неделю, в Воскресенье, от 11 до 3 часов. Для предотвращения растраты кассы, вход в нее был доступен только при наличности всех членов, имевших ключ от неё. Высшее наблюдение над кассами, по всем церковным уставам, поручено было дьякону бедных⁹³. В отношении к подаянию помощи бедным, все церковные уставы первой и главной задачей для правленая поставляли: самое строгое распознавание бедных. Для более удобного выполнения такой задачи, каждому из попечителей вверялся отдельный квартал или вообще часть прихода. О всех проживающих в этом квартале бедных он должен был иметь самые точные и обстоятельные сведения. Какие бедные могли признаваться заслуживающими помощь, о том говорится в уставах весьма обстоятельно. Такими признаются только те, которые живут благочестиво, хозяйственно, честно зарабатывают себе хлеб, не предаются роскоши, игре, пьянству, обжорству и впали в бедность только или через войну, или случайно: по болезни, по многосемейности, старости, по внезапному лишению сторонней помощи⁹⁴. На обязанности каждого, пользовавшегося церковно-приходской помощью, было следующее: внимательно слушать слово Божье и проповедь пастора и знать катехизис, или, по крайней мере, символ веры, заповеди и молитву Господню. По некоторым уставам, как то: Вюртенбергскому, Базельскому, все пользовавшиеся подаянием прихода должны были носить на одежде особый знак, дабы каждый видел кому и частным образом можно подать и кому – нет. Что касается способа призрения, то он был весьма различен. Более обычными были, впрочем, два. Первый состоял в том, что все бедные, ежедневно, при ударе колокола (Mues-glokke), собирались в одно из церковных зданий и получали там: хлеб, кашицу, а иногда и мясо. Не таков был второй способ. Он состоял в каждонедельной выдаче бедному двух грошей, иногда на руки ему самому, а иногда попечителю бецирка, который и выдавал бедному то, в чем он, по преимуществу, нуждался. Кроме бедных вообще, особенным вниманием прихода пользовались: сироты и бесприютные дети. Для всех таких в каждом приходе находилась элементарная школа, в которой, под руководством учителя, или так называемой матери (Kind-mutter), получали дети начальное образование в вере и науках. Лучшие из них отправляемы были на правах стипендиатов в школы, а остальные обучаемы были ремеслам и всему тому, чем могут зарабатывать хлеба себе. Для предотвращения нравственной распущенности молодых людей реформаторы установили, чтобы общины содействовали вступлению их в брак и устройству их первоначальной семейной жизни. Не мало сделано было и для бедных больных. Для тех, которые совершенно не имели приюта, устроены были больницы, а для имевших таковой давалась даровая медицинская помощь⁹⁵. Особенным вниманием пользовались родильницы. Для них имелись повивальные бабки и им отпускалось: вино, питательная пища и топливо. Не оставались без попечения и самые умершие. Для тех, которые не имели у себя ни родных, ни друзей, дьяконы должны были изготовить гроб и всё необходимое для погребения.⁹⁶ Вот та организация, какая дана была реформаторами приходам в отношении к делу благотворения. Хотя организация эта и не была удержана лютеранскими приходами во всей целостности, хотя и была она, в течении XVII и XVIII веков, повсюду вытеснена правительственной организацией призрения, тем не менее любовь и внимание к ней никогда не оставляли лютеранские приходы. Вот почему, лишь только признана была несостоятельность правительственного призрения бедных, и стремление к устройству приходской благотворительности вновь получило значение. Начало такому повороту положил пастор Чальмерс, доказавший правительству и обществу восемнадцатилетним опытом на своем приходе свят. Иоанна Предтечи, в Шотландском городе Глазгове, что, при разумной организации приходской благотворительности, при тщательном исследовании положения бедного со стороны дьяконов прихода, вместо 20,000 фунтов стерлингов, отпускавшихся правительством на дела благотворения в этом приходе, можно издержать на половину менее и обеспечить действительно бедных несравненно более⁹⁷. Успешная деятельность Чальмерса, не смотря на сильную оппозицию, возбудила ревность во многих других приходских пастырях и притом не только в Англии, но и в других государствах. Особенно сочувственно отнеслись к ней немецкие лютеранские пасторы. На церковном собрании в Виттенберге, 1848 года, решено было образовать центральный комитет для внутренней миссии немецкой евангелической церкви, а некоторые пасторы, как Вихерн и Флиднер, приняли на себя труд основать несколько заведений для подготовления деятелей и деятельниц на этом поприще. Наиболее замечательные из устроенных ими и другими лицами учреждений суть следующие: братское заведение сурового дома (Die Bruderanstalt des rauhen Hanses), евангелической Иоанновский институт в Берлине (Johannesstift 1858), братское заведение в Цельхове близ Штетина (zu. Zelchow bei Stetin, 1850 r.), учреждение пасторских помощников или дьяконов в Дюисбурге (Die Pastoralgehilfen oder Diakonenanstalt zu Duisburg, 1844 г.) и дом дьяконисс в Каизерверте (Diakonissen Haus in Kaisersverth, 1838 г.). Благодаря как вышедшим из этих школ деятелям, так равно и некоторым специально назначенным для распространения сведений о благотворительности печатным органам⁹⁸, приходская благотворительная деятельность такую вновь получила силу, что, в настоящее время, нет почти прихода, в котором, на ряду с призрением государственно-общественным, не находилась бы благотворительность и церковно-приходская. Не смотря на то, что с такой двойственной благотворительностью соединены бывают повсюду и двойственные расходы, касса добровольных приношений никогда почти не уступает кассе обязательных, а иногда и превосходит ее. Вот что читаем в одном из отчетов о результатах этой благотворительности. «С благодарностью взираем мы, пишет церковный совет Швибуса (Zu Schwiebus), на благословенную деятельность прошлого и с основательными надеждами на плодотворную – будущего. Ежемесячно, регулярно поддерживали мы от 80 до 90 бедных на дому. В течении пяти лет, более двух тысяч талеров прошло через руки наши к нашим церковным бедным. Но особенно ценны приношения эти по внутреннему своему достоинству. Они образовались не из бездушной кассы, не от обременительных налогов, а единственно из свободных даров христианской любви и таким образом составили, тысячами нитей сплетенный, живой союз между личной благотворительностью одного и личной нуждой другого. Не маловажное достоинство имеют при этом как место, где они даны, так и способ, по которому они даны. Церковь, жилище пастора, постель больного, убогие хижины, – вот сами о себе говорящие места попечения, а ходатайство, личное участие, слово – то утешающее и ободряющее, то – возвышающееся и угрожающее – вот орудия, которые сообщают подаваемым дарам силу и благословение и которые, в связи с ними, божественный плод творят. Более видимо и осязательно он проявился в том, что нищенство, которое всем нам известно, которое, как поток наводняло наше общество, теперь, со времени открытая работ церковной благотворительности, исчезло и снова не возвращается. Менее очевидно, но не менее важно и то, что многие из угнетенных и отчаивающихся возвратились к Богу и с радостью принялись за свои занятия. Церковная благотворительность есть, таким образом, тот спасительный канат в руках церкви, которым она погружающегося поддерживает, а утопающего спасает, как бы ни уклонялся кто от этой спасительной деятельности. И государственная благотворительность имеет средства, и даже лучшие, чем церковная, но что значат они? Она всюду должна дать, где кричащая нужда взывает о помощи. Церковная благотворительность не имеет такой обязательности. Она имеет то преимущество, что может дать только достойному, только тому, от кого надеется плод иметь. Та, опасаясь как бы несущийся поток не затопил всю общину, стремится с её дарами противопоставить ему внешнюю плотину, а эта, опасаясь как бы поток не прорвал самую плотину, стремится закрыть источники потока. Оба учреждения суть ветви, выросшие на одном древе христианской благотворительности; оба дополняют себя, оба стремятся к одной цели только с различными средствами⁹⁹». Эта церковно-приходская благотворительность совершается в лютеранских приходах или через посредство повсюду существующих церковных советов (Kirchen-Rath), или же через посредство церковно-благотворительных союзов. Церковные советы действуют обыкновенно через посредство своих членов, а церковные союзы имеют, по большей части, свою собственную организацию. Как на образец устройства этих последних можно указать на церковный союз небольшого городка в Померании Лабес (Labes). Союз состоит из жертвователей деньгами и жертвователей трудом. К первым принадлежит каждый, который обязывается еженедельно или ежемесячно вносить известную плату, а ко вторым – те, которые обязуются доставлять необходимые сведения и вообще помогать своим трудом, для чего и вверяется каждому из них известная часть прихода. Представителем союза бывает пастор, а помощником – дьякон. Все члены союза собираются раз в год, а члены трудящиеся два раза в месяц. Как те, так и другие собрания начинаются и оканчиваются молитвою. Принятие в число бедных прихода совершается после самого тщательного и всестороннего исследования со стороны одного из попечителей и решается в собрании всех попечителей. Каждый из принятых в число бедных вверяется одному из попечителей, который и обязан навещать его каждую неделю, следить за его деятельностью и особенно за тем, чтобы он не нищенствовал, помогать ему своим советом, утешать его и все, достигнутое путем посещения, отмечать в книг. На месячных собраниях эти книги читаются и, сообразно со сделанными в них отметками, пособие союза или увеличивается, или уменьшается. Пособия никогда почти не выдаются деньгами, а всегда натурой. Благодаря такой бдительности, и в этом, как и в других приходах, нищенство, по свидетельству отчетов, совершенно прекратилось¹⁰⁰. Через кого ни совершалась бы приходская благотворительность в приходах лютеранских, через посредство ли церковных советов, или через посредство благотворительных союзов, первым и главным условием для неё признается отнюдь не стоять в разладе с гражданской или обязательной благотворительностью. Для достижения такой цели, некоторые из епархиальных синодов выработали даже правила, каких должны бывают держаться приходы в их отношениях к благотворительности коммунальной или гражданской. Вот, например, правила, выработанный синодом Гердаунской епархии (Diocese Gerdauen) в восточной Пруссии. Задачей церковной благотворительности, говорится в них, должно быть: а) восполнение гражданской благотворительности там, где последняя недостаточна. Во всех таких случаях, представители приходской благотворительности должны войти в соглашение с представителями гражданской и обсудить сообща, что может быть сделано одними и что – другими; б) восполнение гражданской – там, где, по законным или незаконным обстоятельствам, последняя не бывает оказываема. Бедные, говорится, не должны страдать от того. Правила дозволяют даже обращаться иногда за содействием к начальству, но только в том крайнем случае, когда дело касается отказа бедному в помещении, каковое не может быть дано, в большинстве случаев, церковной благотворительностью; в) вспомоществование всем тем, которые не имеют права на пользование гражданской благотворительностью; г) любвеобильное наблюдение как над самыми нуждами бедных, так и над оказываемой им помощью, чего уже совершенно не может дать благотворительность гражданская¹⁰¹.

С шестидесятых годов настоящего столетия, и в нашей русской церкви начало пробуждаться стремление к правильному, согласному с духом древней церкви, устройству приходской благотворительности. Хотя толчок такому стремлению и дан был правительством, желавшим доставить через него средства к обеспечению духовенства, тем не менее и в самую жизнь русского народа превзошло много такого, что необходимо должно было вызывать приходы на более единодушную, чем прежде, деятельность. Главное, что особенно способствовало тому, было уничтожение права крепостного. Во все время, пока господствовало это последнее, для благотворительной деятельности сельских приходов не было места. Личность помещика была единственной, от которой исходила и могла исходить всякого рода инициатива в этом деле. Являлись ли нужды в отношении к храму Божию, от помещика зависело удовлетворить или не удовлетворить таковые. Являлись ли собственные нужды у причтов, опять от помещика зависело их удовлетворение. Он один мог дать материал для топлива, оказать помощь в сельских работах, отстроить дом и т. п. Открывались ли нужды у самых крестьян, к нему шли они и в случае пожара, и в случае скотского падежа, и в случае собственной болезни или другого какого бедствия. К ним отсылало и правительство, когда полиция забирала по городам нищенствующих. Но вот освобождаются крестьяне от помещиков, вот появляется у них своя земля, свой собственный труд, и ни духовенство, ни бедные не могли уже более рассчитывать на прежнюю, со стороны помещика, поддержку. Прихожане сами должны были заботиться теперь и о благолепии приходских храмов, и о духовенстве, и о впадших, по тем или другим причинам, в нищету. Среди таких обстоятельств, многие из приходов с радостью откликнулись на призыв правительства к открытию попечительств, на основании Высочайше утвержденного о них положения, 2-го августа 1864 года. С тех пор, и до настоящего времени, число их возрастает с каждым годом, так что теперь достигает уже, как видно из последнего отчета обер-прокурора святейшего синода за 1882 год, до 12,074, что, в отношении к 81,207 приходам, составляет более чем треть всех приходов¹⁰². Жаль только, что слишком широка для них программа. На их обязанность возложено: а) содержание и удовлетворение нужд приходской церкви, б) изыскание способов к безбедному для церковного причта существованию и попечение об устройстве и содержании назначенных для его помещения домов, в) изыскание средств к учреждению в приходе школы, больницы, богадельни, приюта и вообще к оказанию бедным людям прихода, в необходимых случаях, возможных пособий, и на погребение неимущих умерших. Такая широкая программа и для окрепших обществ была бы не совсем под силу, а для обществ только что возрождавшихся и притом среди населения неразвитого, бедного, не привыкшего к общественной деятельности, она положительно была не выполнима. Так и случилось. Одни из приходов, испугавшись указанной шпроты попечительской деятельности, совершенно не посмели открывать у себя попечительства, а друге, хотя и открыли, но, за неимением специальных пожертвований, показывают в отчетах, в виде пожертвований попечительствам, секретную часть общих церковных сумм, и только третьи успевают кое-как справляться со всеми тремя задачами, отдавая, впрочем, предпочтение какой-либо одной из них. В более благоприятном, обыкновенно, положении находятся нужды храма Божия. Это потому, что нужды храма Божия, не затрагивая ни чьих интересов, редко когда имеют антагонистов против себя. Не то нужно сказать о нуждах причта и о нуждах бедных. Ни те, ни другие никогда не имеют единодушного в членах попечительства к себе отношения. Священник, в виду необеспеченности своей и своего причта, как ни тяжело ему, принужден бывает, когда дело касается нужд бедных, или молчать, или высказываться против, а прочие члены попечительства, подозревая в поведении священника своекорыстие, не податливы бывают к удовлетворенно нужд им заявляемых. От того-то и выходит, что суммы попечительские распределяются в следующей неравномерной пропорции. В 1878 году, из 1,677,813 р. всей попечительской суммы, употреблено было на нужды храмов Божьих – 1,385,281 р., на нужды бедных – 164,079 р., а на нужды причтов – 128,452 р. Еще поразительнее эта неравномерность в распределении попечительской суммы за 1874 г. Из 1,338,361 р. всей суммы израсходовано на нужды храмов Божьих – 1,158,850 р., на школы и благотворительные учреждения – 118,198 р., а в пользу причтов: 61,300 р. Несравненно было бы, итак, лучше, если бы попечительствам указана была более скромная, чем теперь имеют они, задача, если бы деятельность их была ограничена одним попечением о больных. Тогда и священник гораздо свободнее действовал бы в их пользу, и приходы скорее сознали бы их плодотворность. Они увидели бы, что для деятельности попечительств не нужны какие-либо особенные обременительные сборы, а достаточно даже одних тех кусков, какие подаются ежедневно нищим. Как важно не расплываться в своей деятельности, а сосредоточиваться на чем-либо одном, лучше всего показывают все те приходы, в которых, вместо попечительств, существуют, так называемые, приходские попечительные советы и приходские благотворительные общества. Не смотря на то, что ни те, ни другие не представляют собою, как попечительства, всего прихода, а состоят только из нескольких лиц, пожелавших посвятить себя благотворительной деятельности в пределах прихода, они действуют чрезвычайно успешно. Так, по крайней мере, можно судить о них по их деятельности в Петербурге. Там находятся они при 30 приходах и располагают суммою более 135 тысяч рублей. Помимо выдачи пособий деньгами, одеждой и пищей, они заводят: богадельни и старческие приюты, приюты для призрения и воспитания детей, воскресные школы и дешевые квартиры, а некоторые, как Преображенское благотворительное общество, даже доставляют бедным заказы и поденную работу. Во всех обществах делами благотворения заведывает совет, состоящий, повсеместно, из приходских священнослужителей, церковного старосты и из членов общества, принявших на себя обязанности попечителей о бедных. Председательство в совете всегда почти предоставляется настоятелю прихода. Способ ведения дел отличается в обществах необыкновенною простотой. Во многих уставах нарочито оговорено, что совещания и действия советов производятся без письменных формальностей. Главное, что особенно наблюдается советами, есть проверка положения просителя. Для этой цели каждый приход делится на участки, вверяемые одному или нескольким попечителям. Эти-то попечители и суть посредники между бедными и администрацией общества. Бедные через них заявляют о нуждах своих, а совет через них собирает сведения о бедных. Что касается взгляда на бедных, то во всех обществах твердо установилось мнение, что помощь должна простираться только на неимущих, т. е. таких, которые решительно не в состоянии добыть себе достаточно средств для своего существования, и притом не почему иному, а только по престарелости, увечью, болезни, многосемейности и т. п. Еще строже относятся общества к приему в приюты. Они твердо держатся того правила, чтобы пособия благотворительности церковной не развивали праздности, тунеядства и не подрывали бы обязанностей, возлагаемых семейным союзом, не слагали бы слишком легко с детей обязанности обеспечивать своих родителей, а с родителей обязанности – кормить и воспитывать своих детей. Что касается средств обществ, то таковые добываются посредством: а) кружечных сборов в церквах, б) взносов благотворителей, признаваемых членами общества и мелких единовременных пожертвований, в) домовых и квартирных сборов, посредством домовладельцев, г) пожертвований на заздравные и заупокойные обеды, д) взносов за пенсионеров в богадельнях и приютах и, наконец, е) вещественных пожертвований. Ни к концертам, ни к лотереям сами общества никогда не прибегают и даже прямо находят такой способ собирания доходов не согласным с учением христианской церкви. Все, что сказано о Петербургских приходских благотворительных обществах, относится и к Московским, каковых находится в Москве, к сожалению, только тринадцать. Все они действуют совершенно на тех же началах, как и Петербургская, только руководствуются уставами, утверждаемыми не министерством внутренних дел, как те, а епархиальным начальством¹⁰³. Совершенно справедливо отзывается о всех таких обществах «Сборник сведений по общественной благотворительности», когда говорит: «нельзя в этих приходских обществах не признать именно тех территориальных обществ, которые составляют здоровое и верное основание всего дела призрения бедных¹⁰⁴. Не оскудел, и так, и тот последний союз, который назван нами союзом приходским. И прошлое и настоящее состояние его громко свидетельствует, что мы имеем в нем самый верный и прочный институт, как для борьбы с нищенством промысловым, так и для призрения действительно неимущих.

Из всего сказанного о церкви и её благотворительных учреждениях нельзя не видеть, что мы имеем в ней самый богатый и неистощимый источник для благотворения, что все благотворительные институты её представляют из себя нечто цельное и стройное, что все они тесно связаны между собой, что все они имеют готовую организацию, что восходя по ним, как по ступеням, можно взойти до проявления любви полной, совершенной, всеобъемлющей.

Сопоставляя государственные и общественные средства для борьбы с нищенством со средствами, предлагаемыми для того церковью, нельзя не видеть, что первые, при всей кажущейся значимости, значительно уступают последним в силе своей. Самое главное средство, каким располагает, в этом случае, государство, есть, как известно, воспрещение нищенства и наказание за него. Но вот уже более полутора тысяч лет, как государства начали преследовать нищенство, а оно все возрастает и возрастает в своем количестве. Каких, каких наказаний не было придумано против него: и клеймление, и кнут, и ссылка, и заключение в тюрьмы и даже смертная казнь, но ничто не помогало. Отчего же это? Почему, воспрещение и соединенное с ним наказание, так сильные в других случаях, только бессильны в отношении к нищенству? Как ни много влияют на это явление разные, часто неведомые даже, экономические и исторические условия жизни, но есть причина и более не хитрая и простая. Всякое испрашивание подаяния, будучи взято само в себе, не имеет в себе ничего особенно преступного и порочного. Оно может даже быть делом совершенно законным, необходимым, когда человек вдруг, по какому-либо случаю, лишился бы всяких средств к своему пропитанию и был угрожаем голодной смертью. Не прибегнуть в таком крайнем случае к помощи своего ближнего, значит поступить не натурально, поступить против прирожденного каждому человеку чувства самосохранения. Единственный случай, при котором испрашивание подаяния может быть преступным, есть тот, когда нет в нем никакой надобности, когда испрашивающий вводит в обман другого, когда, предаваясь лени, праздности и даже пороку, хочет жить на счет своего ближнего. Но как же теперь, спрашивается, узнать истинную причину, побуждающую человека к нищенству? Как различить: где истина и где ложь, где угрожающая смертью нужда и где одно притворство? Положим, можно рассуждать при этот так: пусть обращается к правительству, к полиции; последняя разберет дело и если будет нужно, то примет должные меры. Но так можно рассуждать в том только случае, когда положительно известно, что правительство располагает самыми обширными средствами к призрению, что у него всегда наготове быстрая и действительная помощь. А какое правительство располагает такими средствами? Правда, у каждого есть органы, при посредстве которых оно совершает дело призрения, но эти органы заняты бывают, обыкновенно, другими функциями государственной и общественной службы и, потому, не могут оказывать помощи немедленной и решительной. Пусть, например, попробует кто-либо обратиться к городовому и заявить, что милостыни просить он не смеет, а, между тем, ни ему, ни детям его, есть нечего. Что предпримет городовой в таком случае? Он, конечно, или пошлет, или препроводит такового в участок. Из участка направят его или в убежище для нищих, если таковое имеется, или в какое-либо филантропическое общество, но в убежище нищих ему нет нужды: его ждет голодающая семья, а чтобы получить помощь от того или другого общества, нужно подать прошение, дождаться заседания, да и при всем этом не быть уверенным в оказании её. Вот эта-то неизбежная процедура, соединенная с правительственным и общественным призрением, и побуждает даже бессердечного оказать помощь просящему милостыню и тем парализовать государственное воспрещение нищенства. Кто знает, думает он, быть может у этого нищего: больная жена, больные и голодные дети и пока будет он странствовать по правительственным и общинным инстанциям, всякая помощь окажется уже запоздалою. Нет, говорит он себе, поступлю лучше так, как поступает и правосудие, когда есть сомнение в виновности: лучше дать десяти преступным, чем допустить, чтобы кто-нибудь умер от голодной смерти. И не одни обыкновенные граждане рассуждают подобным образом. Так рассуждают часто и сами блюстители закона. Вот видит городовой нищего и хорошо знает, как нужно ему поступить с ним. Но что, думает он, за преступление его, особенно в сравнении с теми, какие ежедневно приходится преследовать: сам он хилый, старый, больной стоит в стороне, порядка не нарушает, не возвышает даже пред проходящими голоса. Да и что я буду делать с ним? Свести в участок? Но мало ли и без них в участке дела. Еще я же, пожалуй, виноват останусь за неуместное беспокойство. Нет, пойду и скажу только, чтобы отошел подальше, или перешел в другой участок. И вот тот, который прежде всего должен быть блюстителем исполнения закона, сам помогает его нарушению. Поднимемся, пожалуй, и на одну из ступеней судебной инстанции. Вот захватила полиция нескольких нищих и привела их, на основании известных статей закона, к мировому судье. Но что будет делать с ними мировой судья, когда препровождающая их полиция редко может дать какие-либо другие показания, кроме тех, что они нищенствуют, когда ему неизвестно вполне их семейное положение и когда нет работного дома, в который он мог бы заключить способного к труду нищего? Заключить в тюрьму? Но кто знает, рассуждает судья, быть может он действительно только крайней нуждой выведен на улицу? Да и что пользы, если просидит он несколько дней в заключении? Разве не примется, в случае порочности своей, вновь за ремесло свое? И вот, дело кончается, в большинстве случаев, или оправданием, или высылкой на место постоянного жительства. Еще более оправданий находят для себя самые нищие. Большинство из них и представить себе не может, как это можно преследовать тех, которые нуждаются в пропитании. Они смотрят обыкновенно на такое преследование, как на одну придирку со стороны полиции и ни о чем другом не помышляют, кроме изобретения способов к укрывательству от неё. И нужно удивляться до чего доходит в этом отношении чуткость и ловкость их. Они хорошо знают, где и как пройти, где встать и как поступить при встрече с полицией, чтобы не быть пойманными на месте преступления. Не удивительно, поэтому, если полиция, при самой бдительности своей, не всегда в состоянии бывает с ними справиться. Не особенно, впрочем, беспокоятся они и в том случае, когда приходится им предстать пред судилище. За исключением некоторых, явно обративших нищенство в промысел, у большинства из них всегда находятся то те, то другие оправдания. Один заявляет, что желал бы быть помещенным в какой-нибудь богадельне, но всюду, за отсутствием места, ему было отказано. Другой извиняет себя тем, что он только что выписался из больницы и что, по слабости своей, еще не в состоянии приняться за работу, да и не находит её. Третий жалуется, что смерть похитила кормильца семьи и что он сам не в состоянии ее пропитывать. В виду таких и подобных сим доводов, все подсудимые знают хорошо, что, как бы ни отнеслось к ним правосудие, хуже не будет. Самое худшее, рассуждают они, если опять придется нищенствовать, а быть может, благодаря судебному разбирательству, им и удастся как-нибудь пристроиться. Сколько бы, итак, ни воспрещалось законом нищенство, но если не будет достаточного количества благотворительных учреждений для призрения действительных нищих, если не будет работных домов, где можно было бы заключать и исправлять способных к труду, если не будет, помимо полиции, таких органов, которые могли бы доставлять подробные и обстоятельные сведения о семейном положении нищих, исполнение закона всегда будет находить препятствие для себя и в частной милостыни и в сострадательном отношении как публики, так и самых блюстителей закона.

Как ни много сделано у нас в этом отношении, особенно в последнее время, но все-таки сделанное есть не более, как капля в море. Главное, чего не достает нашему призрению и нашей благотворительности, – это прочной системы. У нас нет такого ведомства, которое руководило бы делом призрения сверху донизу и так направляло бы его, чтобы оно обнимало собою не одни центры населения, не одни столицы и главные города, но даже села и деревни. Одни из благотворительных учреждений состоят у нас в ведении министерства внутренних дел, другие – в ведении IV отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии, третьи – в ведении Императорского человеколюбивого общества, четвертые – в ведении епархиальных начальств и разных ведомств, особенно военного и морского. При таком отсутствии одного центрального управления, а вместе с ним и единства в направлении, одни места пользуются большим количеством благотворительных учреждений, другие – меньшим, а третьи и совершенно их не имеют. В наиболее благоприятных, в отношении к благотворению, условиях находятся, и совершенно конечно по праву, наши столичные города: Петербург и Москва. Здесь все ведомства с особенной энергией проявляют свою деятельность, так что каждое из них имеет у себя по несколько благотворительных учреждений и притом не только в отношении к одному какому-либо роду благотворительности, но почти ко всем. Так в Петербурге по статистическим данным, относящимся к 1874 году, находится: 63 богадельни, с 8535 призреваемых и с 697,000 руб. годового расхода¹⁰⁵, 130 школ, с 10668 бедных детей, из которых 5441 полных пенсионеров, и с ежегодным расходом в 1,778,000 р.,¹⁰⁶ тридцать четыре приходских благотворительных общества, с 1500 получающих ежемесячное пособие и вообще с 150,000 ежегодного расхода¹⁰⁷, два приюта для падших женщин¹⁰⁸, три общества доставления дешевых квартир, общество доставления ночлежных приютов, пять разных благотворительных обществ и, наконец, комитет по разбору и призрению нищих с его работным домом. То же самое нужно сказать и о Москве. В ней находится: 158 богаделен, с 6900 призреваемых и с 490,200 р. ежегодного расхода¹⁰⁹, 5223, не включая воспитательный дом, призреваемых и обучаемых детей, с 1,558,200 р. ежегодного расхода¹¹⁰, братолюбивое общество, с его 18 домами для дешевых квартир и с его расходами в 13,983 р.,¹¹¹ 13 приходских благотворительных обществ, общество для поощрения трудолюбия, благотворительное общество, общество для призрения неизлечимых больных, попечительство о бедных в Москве, общество попечения о неимущих детях в Москве, несколько обществ для вспомоществования учащимся и, наконец, комитет по разбору и призрению нищих в Москве, с его работным домом на 323 призреваемых в нем¹¹². В этих же двух городах сосредоточены и специальные благотворительные учреждения, как то: институты для слепых, глухонемых и дома умалишенных. Нельзя назвать особенно печальным в отношении к благотворению и состояние наших губернских городов и градоначальств. В каждом почти из них имеется по детскому приюту, состоящему под ведением IV отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии; во многих из них, как то: в Вильне, Воронеже, Гродно, Казани, Калуге, Киеве, Костроме, Митаве, Минске, Петрозаводске, Оренбурге, Пензе, Перми, Пскове, Саратов, Симбирске, Ставрополе, Тамбове, Твери, Туле, Уфе, Ярославле и Одессе существуют общества, по большей части, дамские, для вспомоществования тем или другим нуждам города. Существуют в некоторых и учреждения Императорского человеколюбивого общества. Таковы: в Воронеже – попечительный комитет, школа для детей воинов, убитых в минувшую войну, две квартиры для бедных гимназистов, женская богадельня, швейная мастерская и дом для дешевых квартир; в Казани – попечительный комитет, школа для малолетних детей, два хозяйственно-рукодельных заведения, дом дешевых квартир и мастерская при нем; в Калуге – дом трудолюбия для девиц; в Пензе – мастерская школа для девиц; в Уфе – приют для родильниц, Полежаевский приют для бедных гимназистов, богадельня для магометан, женская мастерская, дом дешевых квартир; в Одессе – Стурдзинская богадельня с общиною сестер. Но главное, что по преимуществу составляет привилегию губернских городов, – это заведения и учреждения бывших приказов общественного призрения, учрежденные Императрицей Екатериной II-й и переданные потом земским и городским учреждениям. За исключением больниц, учреждавшихся, помимо губернского города, и в уездных, все остальные благотворительные заведения, как то: детский приют, богадельня, а иногда и работный дом, учреждались, обыкновенно, в городах губернских. Всех таких, переданных приказами, заведений было: 827, из них: 62 учебно-воспитательных, 592 лечебных, 135 богаделен и 38 исправительных домов¹¹³. Жаль только, что земство и города, получивши от правительства такой богатый подарок, мало заботятся об его преувеличении. Так, положительно можно сказать, по крайней мере, о богадельнях. В отношении к ним почти нигде не сделано ничего лучшего, кроме того, что в них не принимаются более бродяги и нищие. Переходя от городов губернских к городам уездным, мы встречаемся уже с совершенно печальной картиной в отношении к благотворению. Бедность и нищета бывают здесь, среди мещанства, даже сильнее, чем в селах и деревнях, а между тем сюда очень слабо принимают уже те животворные лучи, какими бывают учреждения трех названных ведомств. За исключением: Вольска, Динабурга, Елабуги, Красноярска, Липецка, Новомосковска, Острожска, Ростова-на-Дону, Старобельска, Торопца, Трубчевска, Углича, Холма – имеющих детские приюты ІV-го отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии, Вязьмы, Глухова и Слуцка, имеющих приюты человеколюбивого общества, и Бирноча, Мологи, Рыбинска, Углича, Скопина и Слуцка – имеющих богадельни того же общества, ни в одном из остальных уездных городов нет ничего для противодействия бедности и нищенству¹¹⁴. Об устроении тех или других благотворительных обществ здесь и помина нет, а земство отделывается одной школой и больницею, да и то на очень ограниченное число кроватей. Только изредка, благодаря человеколюбию того или другого частного лица, в них создаются то те, то другие благотворительные заведения, как и показывают самые названия их. Таковы: Блохинский богадельный дом в Суздале, Титовский богадельный дом в Ростове, Савинская богадельня в Осташкове, Бахрушевых богадельня в Зарайске, Тетюхинская богадельня в Торжке, Бобарыкинская богадельня в Холме. Еще печальнее состояние сел и деревень. За исключением трех сел: Большова (Московск. губ.), Алмазова (Московск. губ.) и Яковлева (Владимирск. губ.), пользующихся, по торговому положению своему, и приютами и богадельнями Императорского человеколюбивого общества, все остальные села и деревни решительно предоставлены себе самим. Даже школьное и врачебное дело, которому более всего отдает предпочтение земство, здесь не имеет правильной постановки. Школы и лечебницы существуют обыкновенно на очень отдаленных одна от другой расстояниях, так что ими пользуются только очень немногие. Что же касается богаделен для старых и увечных, то их почти нет. Из 327 губернских и уездных земских смет, помещенных в «Земском Ежегоднике» за 1877 год, назначение на этот предмет встречается только в 70, но и тут оно падает в одной смете до ничтожной цифры – 24 р. По размерам ассигновок, сметы эти распределяются так:

От 24 р. до 100 назначено по 7 сметам

От 100 р. до 300 назначено по 14 сметам

От 300 р. до 500 назначено по 14 сметам

От 500 р. до 1000 назначено по 19 сметам

От 1000 р. до 2000 назначено по 9 сметам

От 2000 р. до 5000 назначено по 3 сметам

От 5000 р. до 10000 назначено по 4¹¹⁵ сметам

Насколько велико, между тем, по деревням число бедных, неспособных к пропитанию себя самих, о том могут засвидетельствовать, за неимением общей статистики, следующие данные, собранные земствами: Московским уездным, Вологодским уездным и Кременчугским. Из 159 лиц дряхлых и увечных Московского уезда решительно неимущими никаких средств к существованию отмечены – 51¹¹⁶; из 266 лиц Вологодского уезда исключено только от 22–52%, как способных до некоторой степени себя пропитывать, а все остальные признаны решительно неспособными¹¹⁷; из 121 нищих Кременчугского уезда решительно неспособными признана «большая часть»¹¹⁸. Те же данные могут свидетельствовать, по нашему мнению, о необходимости правильного устройства дела призрения и с другой стороны. Если из 159 нищих Московского уезда признаны только 51 совершенно неспособными к работе, то, очевидно, 108 человек находятся таких, которые могут работать и потому только нищенствуют, что нет над ними надзора, как и заявил о том исправник Московского уезда¹¹⁹. Еще более это сказать нужно о данных Вологодского и Кременчугского уезда. По данным уезда Вологодского, из 400 нищих, 1874 года, промысловых нищих было от 22–52%. Но что ходить далеко, когда и из отчетов самого близкого к нам земства, Херсонского, мы можем вывести самые поучительные результаты?!. В 1884 году по произведенному надворному описанию Елисаветградского уезда, уезда, как известно, не бедного, оказалось, что в этом уезде, среди одного сельского населения, лица неспособные к труду и нуждающиеся в призрении составляют значительный процент, приблизительно 1¼% всего населения уезда, т. е. около четырех тысяч человек, а на всю губернию, считая сельское население её в 450,000, по такому расчету придется 14,375 человек. Что же делало земство для устранения таких насущных потребностей? А вот что. Не считая почему-то обязательным для себя увеличивать количество полученных от приказа общественного призрения заведений, а таких на всю губернию: две богадельни с 210 призреваемых и один сиротский дом с 80 призреваемых, оно ограничивалось выдачей на руки пособия от 3 р. до 5 р. в месяц, в первое десятилетие –185 лицам, что составило, по десятилетней сложности, сумму в 5365 р., а во второе – 320 лицам, что составило, по той же десятилетней сложности, 10,916 р.¹²⁰ Сколько же, спрашивается, несчастных, при таком ограниченном количестве пособий, оставалось без всякой помощи? Да и могли ли принести действительную помощь самые пособия, когда они давались по рукам и могли, следовательно, расходоваться не на действительные потребности? Вот посильное изображение того состояния, в каком находится дело призрения в нашем отечестве. Если в самых столицах, где действуют, и действуют с успехом, комитеты по разбору и призрению нищих, количество одних забираемых полицией бывает более 1000¹²¹, то какое же количество их там, где, как в селах, уездных и даже губернских городах, они могут разгуливать сколько душе угодно; если даже там, где столько разных богоугодных заведений, с ними не знают, как жалуется Московский комитет по призрению нищих, куда деваться¹²², то что же сказать о провинции, где богадельни и приюты существуют в самом ограниченном количестве?

Но что же, и так, делать? Как поступить? Быть может, последуя примеру некоторых западных государств, и нам не излишне было бы несколько строже провести (в принципе оно высказано) обязательное для обществ призрение бедных? Ведь оно введено не где-либо, а в таких солидных государствах, как Англия и Германия! Чего, кажется, лучше? И действительно, некоторые из наших ученых далеко не прочь порекомендовать нам эти образцы запада. Вот что читаем в статьях г. Исаева, только что познакомившего нас с различными формами призрения и благотворения в Швейцарии. «Хотя человеческое сердце, заключает он свое сообщение, и может делать многое, но пауперизм – слишком важное явление, слишком тесно связанное со строем хозяйственной жизни, чтобы общество могло предоставить его только ведению сердца и отказаться от воздействия на него нормами закона». Он признает, поэтому, обязательное общественное призрение «необходимым»¹²³. Но да простит нам почтенный ученый, если мы предостережем отечество от его советов. И без того не мало уже пострадало оно от многих искусственно навязанных ему форм гражданской и общественной жизни, а при обязательном призрении ему пришлось бы лишиться и того последнего духовного достояния своего, какое составляет свобода в сфере нравственных отношений к другому. Напрасно, как он, так и другие защитники обязательного призрения, рисуют нам при этом умилительную картину, как частная благотворительность восполняет обязательную, как она, скажем словами г. Исаева, ведомая из любви к делу, способна к гораздо более тонкому анализу всех разновидностей нужды, к более полному отклику на все, даже индивидуальные, особенности, с которыми предстоит пред нею каждый нуждающийся¹²⁴. Такой умилительной картины восполнения никогда не было и не будет. Обязательное призрение есть смерть для частной благотворительности. Оно и тогда уже губило ее, когда прокламировано было самой церковью латинской: уже и тогда все те, которые должны были обязательно вносить назначавшиеся на бедных десятины, аннаты и подобные им поборы, чувствовали себя в праве ничего не давать более в пользу бедных, а теперь, когда стало оно провозглашаться самим государством, тем более каждый стал находить достаточным для себя одну обязательную для него повинность. Теперь не зачем ему идти ни к постели больного, ни в хижину беспомощного старца, ни к обременённой многочисленной семьей вдове. Он знает, что о всех этих бедных заботятся общины, что на то существуют присяжные попечители и что его посещение может быть признано или за контроль, или вообще за непрошенное вмешательство. Но это бы ничего, если бы дело ограничивалось одной холодностью, а то нет: при этом бывает и нечто худшее. Все, которые сами признают себя людьми не вполне обеспеченными, которые сами с трудом снискивают пропитание для себя, которые живут или ремеслом, или обработкой небольшого участка земли, с завистью и недоброжелательством смотрят, обыкновенно, на лиц, пользующихся общественным призрением. Даже, при действительной ни к чему неспособности этих последних, им кажется всегда, что они пользуются общественной помощью не заслуженно, что они могли бы сами содержать себя, что они служат причиной их собственного разорения. Еще сильнее раздаются, обыкновенно, все такие жалобы, когда действительно бывают какие-либо поводы к тому; а как избежишь таких поводов? Во всех таких случаях, простое чувство недоброжелательства переходит уже в явную вражду. До какой степени доходит она, на то много можно привести примеров из жизни общин, практикующих обязательное призрение. Что может быть, например, бесчеловечнее такой меры, как немилосердное выпроваживание английскими обществами каждого не принадлежащего им бедняка, который пользовался лишь двадцатидневной их помощью?¹²⁵ Какое развращающее, далее, начало вносимо было в семейную жизнь практиковавшимся, до 1829 года, в Швейцарских общинах обычаем – выдавать бедным девушкам приданое с тем только, чтобы они оставляли общину и не наделяли ее незаконнорождёнными детьми!¹²⁶ Как жестокосерд был, наконец, тот, практиковавшийся в тех же швейцарских общинах, способ призрения несчастных сирот, по которому отдача на воспитание производилась с торгов и дело воспитания предоставлялось тому, кто меньше брал за воспитание¹²⁷. А сколько унижения, сколько попрания самых священнейших прав человека, соединено бывает с общественным призрением! По английским законам, всякий, обращающийся к приходской помощи, должен бывает пройти известный искус, или выдержать пытку, должен высидеть несколько времени, почти на хлебе и воде, в работном доме и заниматься самыми тяжкими работами. Выдержит искус – значит действительно бедный, а не выдержит – значит притворялся, значит имеет чем прокормить себя. Конечно, для человека потерянного – это ничего; но каково бывает при этом положение честного труженика, честной матери семейства, имевших, по какой-нибудь случайной причине, несчастье лишиться средств к пропитанию? От того-то многие и предпочитают лучше страдать от голода, чем выдерживать испытание работного дома. Из миллиона неимущих, записанных в Англии по реестрам 1862 года, только 143,000 прибегли к этому даровому, но тяжкому испытанию¹²⁸. Не особенно отрадно бывает и положение тех, которым удастся, тем или другим способом, получать содержание на дому. Они ничего не в праве бывают предпринять без согласия общины. В кантоне Люцерн призреваемые должны бывают давать подробный отчет общинному совету не только в полученном пособии, но даже в собственном заработке¹²⁹. О выходе замуж, или женитьбе призреваемые и помышлять не смеют. В видах опасения, и семьи их получить на свое содержание, общины всегда в том отказывают. Вот как суровы и даже жестоки бывают отношения людей к ближнему при обязательном призрении. Возможна ли при них, поэтому, частная благотворительность, когда и для самых законных обязательств призрения изыскиваются общинами всевозможные способы к уклонению? Но, может быть, при обязательном призрении в ней нет уже и надобности? Нет, история свидетельствует, что при нем-то именно и необходима она. Почему нигде нет так много разных благотворительных обществ, как в Англии и Швейцарии? Потому, очевидно, что обязательное призрение, по своей черствости и бездушности, не удовлетворяет нуждам населения, что чувство любви, внушаемое природой и христианством, возмущается против него, что оно стремится залечить наносимые обязательным призрением раны ближнему. Она там представляет из себя, таким образом, не добровольного союзника обязательного призрения, а громогласного, в самом молчании своем, обличителя банкротства сего последнего. Положим, что подобный протест со стороны чувства всегда будет, но он возможен не везде и полагаться на него трудно. Очень может случиться, что в местностях бедных, подавленных нуждою, он или совершенно замолкнет, или будет раздаваться в очень слабой степени и что тогда станет с одним обязательным призрением? Где найдет оно силы и средства к поддержанию всех тех больных, слабых и увечных, которые окажутся, по тем или другим причинам, вне охраны общин?

Не мало и практических неудобств представляет собою обязательное общинное призрите. Самый главный и существенный, возникающий при этом, вопрос есть тот: какая община должна оказывать помощь бедному? Та ли, которой принадлежит бедный по месту рождения, или та, где имеет он место жительства? Там, где, как в Пруссии, существует полная свобода переселения (Freizügigkeit) и право ходатайства о приходском призрении (Anspruch aut Armenpflege) представляется даже прислуге, фабричным и подмастерьям через три года пребывания в приходе, а всем прочим поселенцам – через один год, некоторые из приходов, особенно городские, до того переполнены бывают разными пришельцами и до того обременены налогами в пользу их, что, при всей значительности собираемой суммы, она никогда не бывает и на половину достаточною. А там, где, как в Англии, свобода переселения значительно ограничена, где только через три года по поселении в приходе можно приобрести некоторое право на призрение, да и то не прихода, а союза приходов, приходы должны бывают, до истечения трех лет переселенца, или выдавать пособие заочно, или же перевозить его на свой счет к себе и тем еще более ухудшать его положение. Столько же, если не более, затруднений возбуждает собою и другой, неизбежный при обязательном призрении, вопрос: кому должно принадлежать право признания бедного, подлежащим или неподлежащим приходскому призрению? Там, где это право представляется самим общинам, всегда неизбежны при этом и злоупотребления и препирательства общин между собою, а там, где введен контроль для этого, он дорого, во первых, обходится, а, во вторых, делает из призрения общественного призрение государственное. В Англии испытан был и тот и другой способ определения и каждый дал самые печальные результаты. Когда, как было в XVIII ст., решителями вопроса о праве на вспомоществование были назначенные мировыми судьями попечители прихода, то одни судебные издержки по водворению бедных простирались до двух миллионов фунтов стерлингов или 14 миллионов рублей¹³⁰, а когда, что было с 1834 года, там введен был строгий контроль, когда появилось центральное присутственное место для общего заведывания делами общественного призрения, с 12 инспекторов и с 15,000 чиновников, служащих на жаловании при управах округов, этот контроль стал стоить 660,370 фунтов стерлингов или 4,622,590 руб.¹³¹. Значительно лучше, по-видимому, прусская система, по которой право ходатайства на призрение определяется административным порядком (ни Verwaltungswege), местным полицейским начальством¹³², но при ней совершенно за то утрачивается характер общественный и призрение становится из общественного полицейским, зависящим от усердия и расположения чинов полиции.

Как ни велики означенные неудобства, но все они ничто в сравнении с тем пагубным влиянием, какое производит обязательное призрение на самых бедных. Поселяя в них уверенность, что ни они сами, ни их семейства, не будут оставлены общинами, в случае их обнищания, оно ослабевает энергию к труду, отучает от бережливости, умеренности, располагает к лени, к невоздержной жизни, к необдуманному вступлению в брак и даже к вмешательству в политические интриги разных партий. Положим, что общинам повсюду предоставлены над такими лицами большие права, что они могут воспрещать таковым вход в питейные дома, подвергать принудительным работам, заключать в смирительные дома и т. п., но все эти меры могут быть сильны только для тех, которые не совершенно испорчены нравственно, а человек порочный всегда найдет способы избежать наложенных на него ограничений и не смутится даже самым заключением: ибо и оно доставляет ему способ прожить беспечно. А бывает часто, что община и не знает даже как проводит жизнь свою пенсионер её. Так бывает чаще всего в общинах швейцарских, где право на призрение построено на принципе гражданства, т. е. где бедные получают пособие по месту рождения. Самим общинам следить за такими, проживающими за несколько сот верст, пенсионерами нет никакой возможности, а общинам, в которых проживают они, нет до них никакого дела. И живут все такие пенсионеры припеваючи на чужой счет. Бывают, впрочем, и случаи соглашения общин, по силе которых общины взаимно обязываются или совершенно рассматривать бедных чужой общины как бедных своей, или же производить расчёт по окончании года, но каковы бы ни были эти соглашения, они никогда не могут заменить личного надзора. Помимо разности во взглядах общин на степень нужды, на характер жизни, при них всегда неизбежны или чрезмерная строгость к поселенцу, чтобы выжить его, или чрезмерная слабость, чтобы он не жаловался на притеснения чужой общины¹³³.

В виду указанных неудобств с одной стороны и пагубного влияния на бедных с другой, обязательное призрение редко где пользуется сочувствием населения. Тот же самый г. Исаев, который так увлекается обязательным призрением, привел в своей прекрасной статье об общественном призрения в Швейцарии чрезвычайно много данных, указывающих, как неблагоприятно встречено было обязательное призрение некоторыми кантонами, какую энергическую борьбу вели они против него и как правительство некоторых кантонов отнеслось к нему. Особенно любопытна оппозиция кантона Берн, как раз наиболее подробно им рассказанная, на основании, впрочем, труда Шенка¹³⁴. Она велась в течении целых сорока лет, от 1807–1847 г., и велась с такой неутомимой энергией, что правительство должно было, наконец, отменить его. Ходатайствуя перед правительством об отмене обязательного призрения, общины указывали, что число бедных возрастает через него все более и более, что бедные, пользуясь правом жалобы в случае отказа в пособии, делались требовательны, что надзор за ними и у себя труден, а в других общинах совершенно невозможен и что наклонность к праздности и легкомысленные браки становятся явлениями все более и более частыми¹³⁵. Долго не решалось правительство на отмену его, но когда несколько назначенных им комиссий убедило его в справедливости жалоб общин, оно само, официально, признало, что обязательное призрение способно только ухудшить положение дел и что совершенно без ущерба может быть заменено частной благотворительностью. «Обязательного общественного призрения нет во Франции, говорило министерство внутренних дел, а частная благотворительность удовлетворяет нуждающихся. Население Бернского кантона проникнуто чувством дружелюбия, а отмена обязательного призрения отнюдь не послужит к ущербу действительных бедняков»¹³⁶. А вот отзывы и некоторых других кантонов, и отзывы не кого-либо, а целых комиссий. Что такое принудительное содержание бедных, спрашивает Фрейбургская комиссия, и отвечает подкрепляя себя выдержками из разных авторов, что оно оказывает развращающее влияние на призреваемых, отучает их от труда, развивает в них наклонность к дерзости и притязательности: «отсюда, говорит она, эти, возмущающие всех благомыслящих людей, угрозы сделать детей бременем для общины, отсюда эта беспечность относительно участи незаконнорожденных детей, произведенных на свет без размышления о их будущности, отсюда эта наследственная нищета во многих семьях». «Законообязательное общественное призрение, говорит та же комиссия, уничтожает милосердие и делает из получающего благотворение кредитора, который притязательно требует от нас того, что закон предписывает дать ему».¹³⁷ Подобный же отзыв дала и комиссия кантона Ваадт. Правда, в сочинении Нидерера, которым пользуется г. Исаев, есть указание и на благоприятные отзывы со стороны многих кантонов, но сам же г. Исаев замечает, что и из этих, мирящихся с основным принципом обязательности призрения, кантонов слышится иногда голос недовольства касательно то тех и других особенностей в строе призрения¹³⁸. Можно ли, спрашивается, после всего сказанного об обязательном призрении рекомендовать таковое нашему русскому народу, когда, даже в таких государствах, как Англия, Германия и Швейцария, оно оказывается несостоятельным, когда и там ищут заменить его другими более мягкими формами призрения? Не даром Франция и Австрия всеми силами оберегают себя от него. Не даром сама Пруссия, признавши принцип обязательности общинного призрения, признала необходимым прибавить при этом, что обязательность общин на призрение бедных не есть обязательство против последних, а только обязательство перед правительством¹³⁹. Потому то, далее, и признает оно за бедными не право на призрение, не ein Recht auf Armenpflege, а только право ходатайства о призрении: Anspruch auf Armenpflege¹⁴⁰.

Но если обязательное призрение имеет так много неудобств в себе, то нельзя ли заменить его другим, тоже довольно распространенным теперь в Европе, способом призрения, известным под именем самопомощи. Сущность этого нового способа состоит в том, что не правительство и общество, а сами недостаточные классы принимают то те, то другие меры к обеспечению себя на случай болезни, старости и увечья. Более обычными из таких мер бывают: взаимное страхование жизни и имущества, сберегательные кассы, взаимное вспомоществование, взаимный кредит, взаимное соглашение об оптовых закупках, народные и дешевые столовые, ночлежные приюты. Что все такие меры в высшей степени полезны, – в том не может быть никакого сомнения: они приучают к бережливости, воздержности и доставляют вспомоществование и самое верное и самое безобидное; но вот вопрос: везде ли они могут быть применены и всякий ли может ими пользоваться? А ответ на этот вопрос не может быть, к сожалению, утвердительный. Каждая из них требует для себя значительной затраты того или другого капитала, а где достать таковой бедным, недостаточным людям? Они всё-таки должны были бы обратиться за помощью или к государству, или к городу, или даже к какому-либо человеколюбивому обществу, а это было бы уже нарушением принципа самопомощи. Не всякое, между тем, государство, не всякий город, не всякое, тем более, благотворительное общество в состоянии оказывать подобные субсидии. Для одних они могут быть почему-либо неудобны в видах политических, а для других – по простой недостаточности необходимых средств для того. Но предположим даже, что и государства и города оказали бы свое содействие и общества самопомощи образовались бы. В состоянии ли они, при всем этом, заменить собою всякую другую помощь, быть единственными факторами в деле благотворения? И на этот вопрос тоже нельзя отвечать утвердительно. Печальная мысль о том, что человек может испытать со временем состояние болезни, старости словом – неспособности к труду редко занимает, обыкновенно, людей молодых, кипящих избытком сил своих. Одни думают, что они и без сбережений сумеют составить себе состояние, другие представляют, что им и не придется, пожалуй, воспользоваться своими сбережениями, третьи не бывают достаточно уверены в их сохранности, а четвертые просто предпочитают пользоваться тем, что дается жизнью в настоящем. И вот, наряду с лицами, обеспечивающими себя при посредстве страхования, участия в сберегательных кассах, обществах вспомоществования, всегда будет существовать масса таких, которые, отчасти по беспечности, а отчасти и по недостаточности, не успели сделать своевременно сбережений себе и не могут пользоваться плодами их, Кто же, спрашивается, придет на помощь им, когда они застигнуты будут болезнью и старостью? Можно, конечно, сделать, как и предполагают некоторые составители реформ призрения¹⁴¹, сбережения для всех законообязательными, но такой законообязательностью еще более можно ухудшить и без того не особенно легкое положение рабочих классов. Но допустим даже, что и сделаны такие сбережения. Могут ли они, по обычной незначительности своей, быть настолько достаточны, чтобы обеспечить человеку, на случай болезни и болезненной старости, и пропитание и уход и медицинскую помощь? Нет. Самое большее, что может быть ими достигнуто – это кусок насущного хлеба, но в болезни и старости его одного мало. Особенно малоспособны к таким сбережениям мы, русские. По широте натуры своей, мы скорее способны бываем ставить последнюю копейку ребром, чем с методической точностью откладывать и носить ее в ту или другую кассу. Вот почему из всех видов самопомощи самое большое применение, особенно среди рабочего населения, имеет у нас только артель, которой не требуется больших сбережений. Но артель не в состоянии обеспечить человека на случай болезни и старости. Как представляющая собою союз сил, составленный на основании единства времени и места занятия одним каким-либо определенным делом, она может поддержать своего сочлена только на случай болезни и притом не более одного года, а затем всякие отношения к ней прекращаются. Есть, впрочем, и еще вид сельской самопомощи, состоящий в устройстве хлебных запасов на случай или общего неурожая, или в частности чьего-либо обеднения, но они доступны, к сожалению, только для тех домохозяев, которые участвуют в общей ссыпке хлеба и нисколько недоступны для вдов, сирот и вообще всех тех, которые лишены пропитания¹⁴². Что касается до общества взаимного страхования, взаимного кредита и составления сберегательных касс, то они обычны только между классами состоятельными и интеллигентными. Таковы, например, кассы, устроенные служащими при разных ведомствах. Если где, следовательно, то у нас особенно трудно надеяться, чтобы самопомощь могла когда-либо заменить другую помощь.

Есть еще один прославленный способ призрения, но уже не призрения общего, а только городского. Мы разумеем здесь призрение одного небольшого немецкого городка, Елберфельда (Elberfeld). Это призрение наделало, лет пятнадцать тому назад, много шума в Европе. Об нем читались рефераты, писались корреспонденции, сообщались через посольства сведения в другие государства.¹⁴³ И действительно, сравнивая статистические данные до реформы с данными после реформы, нельзя не видеть, что, со времени введений её в 1853 г., число бедных падает с 8% на 4%, а налог на призрение с 3 марок на 1 марку¹⁴⁴. В чем же состоит, и так, это доставившее такие блистательные результаты призрение? Собственно нового и оригинального в устройстве его ничего нет. Всякий, кто хотя сколько-нибудь знаком с устройством благотворения в древней церкви, легко приметит, что между тем и другим есть много общего. В нем также, как и в том, попечению домашнему отдается предпочтение перед попечением госпитальным и также, как и в том, все внимание сосредоточено на строгом распознавании нужд бедного. Все, что ново и оригинально в нем, это – приспособление, в первый раз, организации церковной благотворительности к жизни гражданской. Весь город делится на 280 квартир, расположенных по 20 участкам, с 14 квартирами в каждом. Квартиры заведываются отдельными для каждой квартиры попечителями, бецирки – представителями бецирка (Bezirksvorsteher), а все вообще призрение думской комиссией, состоящей из гласных города. Как попечители квартир, так и представители бецирков сходятся через каждые две недели на совещание: первые – под председательством представителя бецирка, а вторые – под председательством или бургомистра, или одного из членов думы. Само собою понятно, что попечители квартир, имея на руках своих двух–трех бедных, легко могут знать и их жизнь и их потребности, что и составляет весь секрет успеха Ерберфельдского городского призрения. Но то, что легко может быть проведено в церкви, – не легко может быть достигаемо обыкновенным гражданским обществом. Церкви, с её пресвитерами и дьяконами, легко устроить так, что каждый участок будет иметь своего представителя; но не так легко это городу. Конечно, такому маленькому городку, как Ерберфельд, с его 80,000 жителей, легко разделить себя на квартиры, легко дать каждому попечителю по два, по три бедных, но попробуйте завести подобную систему в большом городе и она окажется совершенно несостоятельной. Так Лондону, с его тремя миллионами жителей, потребовалось бы 11,250 одних попечителей. Не мало может быть при этом и других неудобств. Бедное население никогда почти не имеет устойчивости в помещении и всегда селится по преимуществу на окраинах. Попечителям церковным или священникам, как проживающим во всех частях города, легко бывает следить за перемещением и посещать квартиры, но это не так легко будет обыкновенному городскому филантропу, проживающему обычно в лучших частях города. По всем таким основаниям и Ерберфельдское призрение не может быть признано, как призрение образцовое для города. Как составляющее подражание древне-церковному, оно имеет в себе много хорошего, но ему многого не достает, чтобы возвыситься до древнего образца своего. При всей красоте и стройности формы своей, оно совершенно бездушно и безжизненно. От того-то и образовалось недавно, на ряду с ним, другое призрение – призрение дамского общества, поставившего задачей своей восполнение того самого призрения, которое признано образцовым.

Несравненно применимее, чем Ерберфельдское призрение, может быть устройство по городам, особенно большим, таких обществ, как лондонское общество организации частной благотворительности и уничтожения нищенства (Society for organisung charitable Relief and Repressing Mendicity) и частный филантропически союз в Вене. Хотя самостоятельного значения в деле призрения они не имеют, но они служат отличными посредниками между благотворителями с одной стороны и бедными – с другой. При существовании их голодный и бесприютный никогда не останутся без пищи и приюта, а благотворитель, каково бы ни было его благотворение, никогда не может опасаться, что он подал милостыню промысловому нищему. Организация этих обществ очень проста. Возьмем для примера организацию лондонского общества. Оно делит город на участки и в каждом из них открывает, под руководством секретаря, бюро. Так как бюро бывают открываемы только четыре часа в день: два утром и два вечером, то обязанности секретаря легко принимаются и людьми состоящими на других должностях. В эти то бюро и могут обращаться как благотворители, так и бедные. Вот совершилось в чьей-либо жизни что-нибудь особенное, знаменательное: принято предложение на брак, последовало приращение семейства, сделано выгодное предприятие. Радостно идет таковой по улицам города. Все окружающее как бы улыбается ему. Чувствуя счастливым себя, он желал бы, чтобы и другие чувствовали себя также. Не будь означенных бюро и у очень немногих из таких счастливцев зародилась бы мысль сделать какое-нибудь пожертвование, а если и зародилась бы, то она скоро погасла бы; ибо пришлось бы думать: куда пожертвовать, к кому обратиться и как посмотрят на его незначительное пожертвование. Не так бывает при существовали бюро. Их большие и оригинальные вывески легко могут напомнить о себе, а в самом бюро всегда к услугам самый разнообразный выбор для благотворения. Хотите сделать это сейчас же, на своих глазах, вам всегда укажут на двух–трех лиц, тут же сидящих, но о которых наведены уже самые точные справки. Хотите сделать что-нибудь другое, и вам тотчас радушно предложат список нуждающихся, между которыми найдете вы и слабых старцев, и больных работников, и многосемейных вдов, словом – чего хотите. Вам даже посоветуют, что лучше всего можно сделать на жертвуемую вами сумму. Каждое из таких бюро снабжено бывает от общества самыми свежими сведениями о том: в каких больницах, школах и приютах в чем нуждаются, сколько где праздных вакансий и т. п. Само собою понятно, что все такие сведения доставляются обществу со стороны благотворительных учреждений с большой охотой: ибо в этом прямая их польза. Кроме того, те же бюро могут доставить вам возможность оказывать помощь еще более легким способом. Они снабдят вас такими бланками, при помощи которых все желаемые сведения будут доставлены на дом. Видите, например, вы на улице какого-нибудь бедняка, просящего о пособии. Вам стоит вынуть один из бланков, написать свою фамилию, отправить с тем же бедным в бюро и вы получите самые точные справки: действительно ли он бедный и в чем он нуждается. А какое благодеяние эти бюро для бедных! Им нет нужды ходить из заведения в заведение. Им стоит прийти в бюро, честно рассказать историю своего обнищания, облегчить способ добывания справок, и помощь им будет оказана. Нет, положим, бедняку места где ночевать; он приходит в бюро и его отправляют или в ночлежный, или в рабочий дом. Нечего, далее, человеку есть. Он приходит в бюро; там всегда имеется запас хлеба, но он может питаться им только в самом бюро. Как ни сочувственно, впрочем, относимся мы ко всем таким обществам, но и об них должны сказать, что и они представляют собою только подражание древне-церковной благотворительности, когда то, что совершается теперь при посредстве бюро, с полным успехом выполнялось устроенными во всех частях города дьяконатами. И теперь, вместо того, чтобы устраивать бюро с секретарями, не лучше ли было бы, если бы существующие по городам благотворительные общества и учреждения вошли в соглашение с причтами и устроили через них в одном из церковных зданий места, куда могли бы обращаться и благотворители и бедные.

Вот ряд мероприятий, при помощи которых государство и общество стремятся, в настоящее время, оказать помощь действительному нищенству и устранить промысловое. Ни одно из них не удовлетворяет, как оказывается, цели своей. Менее всего удовлетворяют ей те, какие у нас принимаются и какие состоят в самостоятельном действии нескольких ведомств с благотворительными по всем видам нужды учреждениями каждого из них. Они не обнимают собою всего населения, не имеют определенной системы, не управляются одной твердо руководящей рукой. Напрасно хвалится своими успехами и обязательное общинное призрение. Оно тоже не в состоянии оказать помощь всем даже истинно нуждающимся, а сколько, между тем, соединено бывает с ним: для населения – неприятностей, а для нуждающихся – несправедливости, жестокости и даже вреда для их нравственности. Много лучше – самопомощь, но она не в состоянии, как видели, заменить другую помощь. Что же, спрашиваем опять, делать, как поступить? Но пусть задумываются над этим вопросом те, которые удалились из дома Божия и питаются желудями, доставляемыми некоторыми мнимо научными теориями. А нам, у которых церковь Божия стоит, по милости Божией, твердо непоколебимо, нечего задумываться над этим вопросом. Мы указали уже каким богатством средств и сил располагает она, какими прочными и всегда готовыми союзами владеет она. Обратитесь к ним, соедините с ними силы свои, и увидите, как легко и удобно устроится дело призрения неимущих, как свободно устранятся всякие присущие ему неудобства.

Предлагая обратиться для призрения нищих к существующим в церкви благотворительным союзам и учреждениям, мы отнюдь не навязываем какой-либо строго церковной благотворительности. Наша русская церковь никогда не стояла, благодаря Бога, особняком от общества и государства. Как заключающая в себе преимущественную часть государственного населения, она всегда шла с ними рука об руку, помогая им во всем, что способствует тихому и безмолвному житию. Не особняком стоят, поэтому, и благотворительные институты её. Они с полным удобством могут согласоваться со всеми государственными и общественными институтами. На некоторые из них даже прямо возлагает надежды свои и государство и общество. Остается, следовательно, указать только, как и при каких условиях может произойти желаемое взаимодействие.

Первый и главный пункт, на котором должно произойти взаимодействие церкви и общества в деле призрения, есть приход. Перенося на него первые функции призрения, государство, за один раз, без всяких усилий, приобретает 31,207 готовых благотворительных обществ. Напрасно думают некоторые, что для совершения приходом такой благотворительной миссии ему должно быть предоставлено и право выбора священнослужителей и право распоряжения всеми церковными суммами¹⁴⁵. Такой неуместной и не вполне законной требовательностью можно только затормозить дело. Церковные каноны, как прекрасно доказал г. Заозерский в ответе Московскому земству, решительно против таких притязаний¹⁴⁶ и святейший синод, как охранитель их, никогда не допустит того, как и показал последний ответ его тому же Московскому земству. Да и нет в том особенной надобности. Любовь и расположение прихода могут быть приобретаемы священнослужителями и помимо избрания, а одно заведывание церковноприходскими суммами ничего не дает для дела благотворения. Для него должны быть свои особенные средства. Никакого, и так, переворота в приходе, для устройства в нем правильного призрения, не требуется. Оно может быть совершаемо каждым и в том виде, каков он есть. Единственное, что безусловно для каждого необходимо, есть образование приходского попечительства. Чтобы не были, однако, приходские попечительства только номинальными, как часто теперь бывает, для этого нужно, чтобы правительство сложило с них ту часть обязанностей, которая, как видели выше, и без того ими почти не выполняется. Таковы обязанности в отношении к обеспечению причта. Нет нужды возлагать на них и обязанности в отношении к храму. Храмы Божии и без попечительства никогда забыты не будут. Достаточно предоставить им только заботы по призрению нищих и притом исключительно своих приходских. Ни один из сторонних нищих появляться в чужом приходе не должен. О том строго должны заботиться и сельские старосты и прочие чины полицейские. Как скоро проникновение чужих нищих в приходы будет закрыто, на долю приходов останутся только свои нищие, а для таких не потребуется слишком многое. Русский нищий не есть безземельный пролетарий, подобный западному. Как бы ни был кто беден, у каждого почти есть, хотя где-нибудь на краю, своя избушка, где и может он преспокойно проживать до конца дней своих. Могут, конечно, найтись в приходе и совершенно бездомные, но их никогда не будет в среднем приходе более троих–четверых, и для них всегда можно иметь одну или две избы, как и требуется это уставом призрения¹⁴⁷. Самое главное, следовательно, есть доставление неимущим пропитания, но и это дело не особенно трудное. Пропитывает же теперь наше сельское население целые десятки иноприходных нищих, раздает же оно, как было нами вычислено, по меньшей мере, до трехсот руб. с прихода в виде одних ломтей хлеба, почему же, спрашивается, не пропитать ему пять–шесть своих нищих? Те же милостыни, которые подаются теперь, могли бы подаваться и тогда, с тем различием, что при подаче было бы, вследствие взаимного соглашения в попечительстве, больше правильности. Могла бы, например, учинена быть очередь. Можно было бы, далее, засевать на их долю две–три полосы и обрабатывать их сообща, заставляя помогать при этом и самих сколько-нибудь способных к работе нищих. Можно было бы, наконец, при ссыпке хлеба в запасные магазины, прибавлять нечто и на их долю, что помогло бы к засеванию назначаемого для бедных поля. Но что особенно могло бы предотвратить нищету – это мирская помощь начинающим беднеть семьям. Русская нищета никогда не появляется вдруг. Она всегда подготовляется постепенно, мало по малу. Даже сторонний человек, придя в село и деревню, может немедленно приметить в каком из домов она должна появиться в ближайшем будущем; тем более это известно бывает самим жителям села и деревни. Они хорошо знают: где уменьшились рабочие силы, где стало запускаться хозяйство, где начали продавать самый скот. Вот эту-то, всегда задолго подготовляющуюся, нищету и можно было бы предотвратить своевременно поданной приходской помощью. Помогая материально, приход мог бы, в лице попечительства, оказать помощь и нравственную, посредством утешения и ободрения одних и увещания и угрозы для других, для всех тех, которые сами себя, через пьянство, доводят до обнищания. Все это, скажут нам, хорошо, но извольте-ка поговорить с миром, извольте-ка уговорить его к работе в пользу бедного. Бесспорно, дело не легкое, но не невозможное. Наш простой русский народ особенно одарен здравым человеческим смыслом. Стоит только растолковать ему дело ясно и просто, стоит объяснить все невыгоды бродячего нищенства и всё значение замены последнего регулярным приходским попечением, объяснить по образцу одной недавно изданной брошюрки «Несколько слов о нищих» (Духовно нравственное наставление нищим и их благотворителям в форме разговора. Москва, 1883 г.), и он быстро поймет всю важность дружной помощи, весь глубокий смысл давно знакомой ему пословицы: «с миру по нитке, бедному рубашка». Притом же, худы ли, хороши ли попечительства, но они существуют в 12,072 приходах и тем свидетельствуют, что мысль о попечительствах не чужда народу. О некоторых из них имеются даже чрезвычайно отрадные в этом отношении сведения. Так, попечительство села Горошина, Полтавской губ., давало в 1865 г. приют и пропитание погорельцам, попечительство села Ивановки, Самарской губернии, во время бывшего там неурожая, купило 500 пуд. ржи и раздало заимообразно неимущим¹⁴⁸, попечительства села Прохоровки, Липлявого и Великокручевское, Полтавск. губ., содержали акушерку и больницу, попечительство Корчкодомское, Ярославской губ., боролось с нищенством и бродяжничеством¹⁴⁹. Конечно, больше всего можно сделать в этом случае через священников, но не нужно смущаться и отчаиваться в успехе, как было с Московской уездной управой¹⁵⁰, если некоторые священники и не вполне сочувственно будут относиться, или даже высказываться, как не раз и приходилось слышать, против их устройства. Не нужно забывать, во-первых, что и для священников, особенно мало знакомых с историей, они – дело новое, такое, к которому не были до сих пор приготовляемы, а во-вторых, оно пугает их своей сложностью и ответственностью. Вот что с полной откровенностью объясняет один из священников Московского уезда на вопрос земства: о возможности открытия попечительства в его приходе. «Так как вся тяжесть, пишет он, по заправлению и ведению делопроизводства должна лечь исключительно на священника, то он естественным выходом из оного поставляет для себя не браться за организацию хотя и благотворительного, но учреждения, способного вовлечь во многие неприятности и не особенно производительно отнять время, потребное для попечения о собственном семействе и для увеличения материальных средств к безбедному существованию в малолюдном его приходе¹⁵¹». Чтобы привлечь, поэтому, сельское духовенство, нужно, во-первых, самому ему хорошо выяснить дело и выяснить личностью компетентной для него, выяснить через епископов, и, во-вторых, упростить, как говорили уже, задачу попечительства, а, в-третьих, не взваливать, действительно, всё на плечи одного духовенства. Пусть дружно примутся за него все земские деятели, и мы уверены, что духовенство с такой же готовностью примется за него, как принялось теперь за церковно-приходскую школу. Так именно и объяснил один из священников Московскому земству¹⁵². Во всяком случае, лишь только попечительства о бедных сделаются обязательными для каждого прихода, и не вполне расположенные к ним священники должны будут по необходимости взяться за дело. Да и для самой приходской школы, какая вводится теперь, попечительство совершенно необходимо. Без него не будет у школы ни помещения, ни средств на содержание, ни нравственной поддержки. Там, где попечительство не в состоянии пропитывать своих нищих, ему можно предоставить право или ходатайствовать о пособии перед центральным епархиальным попечительством, или же выдавать билет для сбора пожертвований по другим приходам, по подобию того, как выдаются книжки для сбора на храмы Божии. Такими сборщиками могли бы быть более здоровые и честные из самих нищих, с тем, однако, условием, чтобы сбор был производим с согласия попечительства того прихода, где сбор имеет производился.

Приходское призрение, как призрение начальное, не может и не должно стоять одиноко. Для него должен быть орган, который руководил бы им, ободрял его и помогал ему в том, в чем бессильно оно. В настоящее время такого органа для него нет. Для земства, по подведомственности приходских попечительств епархиальным начальствам, оно недоступно, а епархиальные начальства, по неимению специального учреждения для заведывания им, ничего не в силах бывают сделать для него. Таким-то учреждением и должен быть союз епархиальный, выражающийся или в центральном епархиальном попечительстве о бедных, или в епархиальном братстве. Душою этого союза должен быть епископ, но в нем необходимо и деятельное участие и представителей администрации и представителей земства и всего вообще епархиального общества. Существуют же теперь по всем епархиям центральные комитеты для заведывания церковно-приходскими школами, почему же не быть и центральным попечительствам для заведывания церковно-приходским о бедных попечением? Они взаимно восполняли бы себя и помогали один другому. Задачей этого центрального попечительства или братства должно быть: а) руководство церковноприходскими попечительствами, б) учреждение по епархии богаделен, приютов и работных домов, в) сношение по делам попечения о бедных как со всероссийским о бедных попечительством или братством, так и с существующими в епархии благотворительными обществами и учреждениями. Каждое из этих последних, и при существовании центрального попечительства, может с полной свободой продолжать свою деятельность. Все, чего будет желать от него центральное попечительство – это сведений: кому и в какой мере общество или учреждение оказывает свое пособие, и внимания к его ходатайству, когда представятся в том надобность. Средствами такого центрального попечительства могут быть: а) пособия земств и городов, б) пособия от монастырей и даже содержание некоторыми тех или других благотворительных учреждений, в) обязательный взнос, смотря по средствам, от каждая приходского попечительства, г) единовременный сбор по церквам всей епархии в одну из назначенных для того недель в году, по образцу производящегося теперь ежегодно сбора в пользу слепых, д) добровольные пожертвования по подписным листам. На все собранные, как указанными, так и другими способами, средства епархиальное попечительство могло бы устроить в каждом уезде по одной богадельне и одному детскому приюту для призрения исключительно сельских жителей, но только таких, которые находятся положительно в беспомощном состоянии, у которых нет близких родственников и для которых нет достаточного приюта при сельских попечительствах. Что касается губернских и уездных городов, то для устройства богаделен и приютов в них мог бы образоваться союз приходских попечительств при содействии, конечно, и руководстве центрального епархиального попечительства. Нам нет, впрочем, нужды подробно излагать здесь программу деятельности названного попечительства. Такая программа может определиться только на основании детальной разработки всех соприкасающихся с его устройством вопросов. Для нас достаточно указать только, что устройство такого попечительства возможно, что оно совершенно необходимо и что с ним связаны неисчислимые блага для дела призрения и благотворения в епархии.

Как широка ни была бы деятельность епархиального попечительства или братства, оно никогда не в состоянии обнять собою все нужды нищеты и бедности. Так, для него едва ли когда возможно облегчение участи таких несчастных, как слепые, глухонемые, идиоты, малолетние преступники и все вообще пострадавшие от пожара, наводнения, градобития и т. п. Для призрения всех таких, а равно и для объединения всей попечительной деятельности в государстве, необходимо дружное усилие всего национального союза, необходимо учреждение одного всероссийского попечительства или общества и братства. И основа для него есть уже. Мы разумеем здесь Императорское человеколюбивое общество, имеющее, как известно, главным попечителем своим и председателем совета своего первенствующего члена святейшего синода, митрополита С.-Петербургского. Стоит только придать ему более широкое, чем теперь имеет оно, значение, и оно как нельзя более удовлетворять будет указанному назначению. Оно и теперь уже заведывает многочисленными благотворительными учреждениями в государстве. Оно и теперь содержит: два института слепых – мужской и женский. Оно и теперь, как показывает издаваемый им «Сборник сведений по общественной благотворительности», следит за всем, что делается в обширной области благотворения. И в числе задач, намеченных им в последнее время, как раз стоит та, чтобы установить взаимодействие между всеми благотворительными учреждениями в России, а с некоторыми, как приходские попечительства в Петербурге и братолюбивое общество в Москве, оно успело уже вступить в непосредственное сношение. Эта задача общества, заслужив одобрение в Бозе почившего Государя Императора, вызвала собою комиссию для разработки вопроса в данном направлении, каковая и работает с 1877 г.¹⁵³ Остается пожелать, таким образом, чтобы намерения общества осуществились, чтобы все общества вступили с ним в сношения и чтобы ему же предоставлено было руководство и всеми епархиальными попечительствами. Что касается средств, то в них недостатка не будет. Дает же Мариинскому попечительству для призрения слепых одна неделя всероссийского, по церквам, сбора, средним числом, около 70,000¹⁵⁴; почему же не собрать вдвое больше человеколюбивому обществу, когда известно будет каким широким задачам и благим целям служить оно?

Желательно, наконец, чтобы и внешняя бедствующим православным христианам помощь имела один определенный орган, чтобы многочисленные пожертвования на Восток не шли, как теперь бывает, через посредство разных проходимцев, а сосредоточивались в одном месте и распределялись соразмерно с нуждами бедствующих христиан. И для такой помощи, помимо официальных органов, у нас есть учреждение совершенно готовое. Мы разумеем здесь православное Палестинское общество. Оно состоит под председательством Его Высочества, Великого Князя Сергея Александровича. В нем принимают участие: Государь Император с Государыней Императрицей, все почти члены Царствующего Дома, все почти иерархи русской церкви, многие сановники государства и весьма значительное количество членов. Его задачи обнимают собою все главные нужды Палестины, как то: устройство и поддержание школ и храмов, изучение священных памятников и покровительство православным поклонникам.

Вот, милостивые государи и государыни, то участие, какое может оказать православная русская церковь в деле призрения действительных нищих и противодействия нищенству промысловому. Оно не такое жесткое, бессердечное и холодное, как обязательное призрение общинами, но и не такое потворствующее нищенству промысловому, как частная милостыня. Оно основывается на началах древне-церковных, таких, какие указаны нам Христом Спасителем и Его апостолами. Оно обеспечивает нам единство, систему и последовательность в деле призрения. Оно дает нам такие союзы и учреждения, которые слагались у нас исторически и до сих пор имеют глубокие корни для себя во всех слоях населения. Отделяться от них и составлять новые, по образцу чуждых нам учреждений запада, значит справедливо заслуживать упрек в акробатстве благотворительности, какое изображено, хотя и не особенно талантливо, в недавней повести Григоровича: «Акробаты благотворительности». (Спб .1885 г.)