Земский собор 1648–1649 и собрание депутатов 1767 годов¹

Известно, что до московской централизации, в эпоху земской самобытности областей, не было общего положительного законодательства, a только вырабатывались из жизни народной, земско-областной и изредка предавались письменно местные юридические обычаи. В общинных, народоправных черных волостях вырабатывались из жизни крестьянской, мирской, неописанные, но обычные мирские постановления или так называемые в актах, мирские уложения (А. Юр. № 358). В вотчинных волостях требовались волостными крестьянами и по их челобитью, с их рассуждения, составлялись вотчинные уставные грамоты (А. Э. 1, № 269, 258 и др.). В целых областях вырабатывались земской, мирской жизнью или с конца XIV века выдавались иногда князьями областные уставные грамоты. Таковы, например, псковская судная грамота, двинская уставная грамота. Принцип местной областной уставности, местного юридического самоустройства так был обычен в областных общинах, особенно в северных, древне-новгородских, что многие из них, например, важская земля, двинская земля, устьянские волости, как читатели наши знают уже, во второй половине XVI века вытребовали себе местные уставные грамоты на право излюбленного самоуправления и самосуда. Царь Грозный дал им эти уставные грамоты не по своей воле, a по их челобитью и сильной протестации против царских наместников и волостелей. В самих грамотах царь только утвердил те общие начала излюбленного, общинно-выборного самоуправления и самосуда, какие определены были самими областными общинами. Дальнейшее развитие этих общих начал, применение их к местному течению жизни предоставлено было самим областным общинам, предоставлено было им самим управляться так, чтобы управа люба была всей их земле.

Но с XVI века все это были уже исключения. С прекращением земской особенности, самобытности областей, прекратилось и развитие областной, местной уставности. Только разнообразная местная жизнь народная, попрежнему, хранила и вновь вырабатывала свои юридические обычаи, не получавшие письменной определенности и государственного значения и утверждения. С тех пор, как московское государство централизовало все областные общины, с тех пор начала развиваться юридическая централизация, систематическое обобщение юридических начал земско-областной жизни. Эта систематизация местных, земско-областных, юридических принципов – прав и обязанностей выразилась в развитии законодательной кодификации. Уже при царе Иване III, когда так называемое собирание русской земли совершилось почти окончательно, составлен был первый судебник, свод частью местных областных уставных грамот, частью новых царских грамот и указов. При Иване Грозном составлен был второй судебник, на основании первого, с присовокуплением вновь изданных царских указов и грамот, с соображением новых опытов и данных народной земско-областной жизни в развивавшемся государственном союзе. В первой половине XVII века, сообразно с новыми данными народной жизни и с накопившимися вновь указами и грамотами, составлены были дополнительные статьи к судебнику. Царствование Михаила Федоровича особенно обильно было царскими грамотами и указами; потому что областные общины, согласившись, после розни своей в смутное время, быть между собой в любви, в совете и в соединении по праву общинно-областной челобитной представительности и гласности, не давали новоизбранному всей землей царю покоя своими беспрестанными земско-общинными челобитными. Вследствие этих народных челобитных, царских указов и грамот еще больше накопилось. Нужно было свести их в одну книгу и обобщить юридические начала народной земско-областной жизни согласно с государственной централизацией. И вот 16 июля 1848 года, по указу царя Алексея Михайловича, созван был сначала собор из одних московских духовных и светских чинов. По приговору этого частного собора, решено было собрать все прежние царские указы и боярские приговоры, a недостающие статьи вновь составить. Далее, уже не этот частный собор, а сам царь указал, кому заняться этим сводом прежних законов и составлением новых. Дело поручено было пяти членам царского бюрократического правительства. В подлинной выписке о бывшем в Москве, по указу царя Алексея, соборе духовных и светских чинов для сочинения нового собрания законов, сказано так:

«В лето 1648, июля 16 дня государь, царь и великий князь Алексей Михайлович всея Руси самодержец, советовал с отцом своим и богомольцем, святейшим Иосифом, патриархом московским и всея Руси, и с митрополитами и с архиепископами, и с епископами и совсем освященным собором, и говорил с своими государевыми боярами, и с окольничими, и с думными людьми; которые статьи написаны в правилах св. апостол и св. отец, и в градских законах греческих царей, а пристойны эти статьи к государственным и к земским делам, и те бы статьи выписали, и чтобы прежних великих князей российских, и отца его государева блаженной памяти, великого государя царя и великого князя Михаила Федоровича всея Руси, указы и боярские приговоры на всякие государственные и на земские дела собрать, и те государские указы и боярские приговоры со старыми судебниками справить; а на которые статьи в прошлых годах, в судебниках прежних государей указа не положено и боярских приговоров на те статьи не было, a те бы статьи потому же написать и изложить по его государеву указу, общим советом, чтоб московского государева всяких чинов людям, от большого и до меньшего чина, суд и расправа были во всяких делах всем ровно. И указом государя царя и великого князя Алексея Михайловича всея Руси, то все собрать и в доклад написать боярам князю Никите Ивановичу Одоевскому, да князю Семену Васильевичу Прозоровскому, да окольничему князю Федору Федоровичу Волконскому, да дьякам Гавриле Леонтьеву, да Федору Грибоедову». Замечательно, что в этом акте дела делятся на государственные и на земские. Под государственными делами разумеется собственно госѵдарственное строительство, казенные и приказные порядки, и преимущественно интересы казны государевой, a под делами земскими – все дела собственно народные, дела и интересы земских областных общин. Сообразно с разграничением дел государственных и земских, и действовал государственный земской собор 1648 года. По принципу государственного права и контроля, сборник законов составлен, по указу царя, пятью членами правительственной бюрократии. «И по государеву цареву и великого князя Алексея Михайловича всея Руси указу, – сказано в соборном акте, – бояре князь Никита Иванович Одоевский с товарищами, выписав из правил св. апостол и св. отец, и из градских законов греческих царей, и из старых судебников прежних великих государей, и из указов Великого государя царя и великого князя Михаила Федоровича всея Руси, и из боярских приговоров, и которых статей в прежних судебниках и в указах прежних государей и в боярских приговорах не написано, и из статьи написав вновь к государю принесли». По принципу земства, необходим был, в деле издания уложения, и земский совет. Как не нарушала бюрократическая правительственная централизация принцип земского народосоветия областных общин, сколько ни присваивал царь Алексей Михайлович силы своей воле, своему указу и приказным боярам, все же он еще не решался, без земского совета, издать уложения. Он признавал это дело сколько своим, государевым и царственным, столько же и земским великим делом. Потому, указав пяти лицам составить свод уложения, царь решил созвать земской собор для дополнения его новыми статьями, для всенародного прочтения и для земской скрепы. «А для того своего государева и земского великого царственного дела – читаем, далее, в соборном акте – указал государь, по совету с патриархом, и бояре приговорили: выбрать из стольников и из стряпчих, и из дворян московских, и из жильцов, из чину по два человека, также из дворян и детей боярских всех городов взять из больших городов, опричь Новгорода, по два человека, а из новгородцев с пятины по человеку, а из меньших городов по человеку, а из гостей трех человек, а из гостиной и из суконной сотен по два человека, а из черных сотен и из слобод и из городов с посадов по человеку, добрых и смышленых людей, чтоб государево его царственное и земское дело с теми со всеми выборными людьми утвердить и на мере поставить, чтобы все те великие дела, по нынешнему его государеву указу и соборному уложению, впредь были ничем нерушимы».

Вследствие этого указа, выборные к октябрю собрались в Москву. Судя по их рукоприкладству в списке уложения, всех выборных было 315 человек, именно патриарх Иосиф, 2 митрополита, 3 Архиепископа, 1 епископ, 5 архимандритов, игумен, 15 бояр, 10 окольничих, казначей, думный дворянин, печатник, думный дьяк, благовещенский протопоп, духовник государя, 5 московских дворян, 148 дворян городовых, трое гостей, 12 выборных от московских сотен и слобод, 89 выборных посадских из городов и наконец, 15 выборных от 15 московских стрелецких приказов. Из этого перечня видно, что выбор был неполный; не было выборных из крестьян.

Что же, какую роль играли, какое участие принимали в обсуждении земского дела уложения эти 315 наличных выборных?… По официальному акту, слушали «Уложение», да руки приложили к нему грамотные за себя и за безграмотных. Именно, в сохранившемся до нас соборном акте Уложения читаем: «В нынешнем в 1648 г. октября с 3-го числа, государь и великий князь Алексей Михайлович, всея Руси самодержец, с отцом своим и богомольцем святейшим Иосифом, патриархом московским и всея Руси, и с митрополитами, и с архиепископами, и с епископами, также и с своими государевыми боярами, и с окольничими, и с думными людьми того собрания слушал, и выборным людям, которые к тому общему совету выбраны в Москве и из городов, чтено, чтобы то все Уложение впредь было прочно и неподвижно. И указал государь то все Уложение написать на список и закрепив тот список святейшему Иосифу, патриарху московскому и всея Руси, и митрополитам, и архиепископам, и архимандритам. и игуменам, и всему освященному собору, и своим государевым боярам и окольничим, и думным людям, и выборным дворянам, и детям боярским, и гостям, и торговым и посадским людям московского государства и всех городов российского царства, а закрепя то Уложение руками, указал государь списать в книгу и закрепить ту книгу дьякам Гавриле Левонтьеву да Федору Грибоедову; а с той книги для утверждения, на Москве во все приказы и в города напечатать многие книги, и всякие дела делать по тому Уложению». Как приказал царь, так было и сделано; все выборные приложили к уложению свои руки. За выборными царский приставник-боярин наблюдал. «А как уложение – сказано в конце соборного акта – по государеву цареву и великого князя Алексея Михайловича всея Руси указу, чтено (было) выборным людям, в то время в ответной палате, по государеву указу, сидел боярин князь Юрий Алексеевич Долгорукий, да с ним выборные люди».

Если же, таким образом, по указу царя, составление уложения поручено было только пяти лицам; если, далее, по указу царя, составленное пятью лицами уложение только читано было выборным земским людям, под председательством или под наблюдением, приставленного царем, боярина-князя. то уже ли выборные земские люди были, как мумии, безгласны? Уже ли они ничего не говорили на соборе, а как безгласные рабы, только выслушивали в уложении законы, написанные, по выражению графа Воронцова, «не для свободных граждан, а для рабов». Нет, этого нельзя сказать! Во-первых, известно, что земские выборные подали на соборе особые челобитные, вследствие которых составлены были новые статьи и внесены в уложение. Мы сейчас покажем, какого рода эти челобитные. Потом, есть известие, что кн. Львов и с ним до 120 человек, осмелились выразить свое недовольство уложением и за то сосланы были в Соловецкий монастырь, и там, спустя несколько лет, под знаменем раскола, произвели бунт против царя. К сожалению, неизвестно, в чем состояло их недовольство уложением². Затем, недаром некоторые демократические согласия раскола отвергали и доныне отвергают уложение царя Алексея Михайловича, называя его «богопротивной, антихристовой книгой». Это отрицание, вероятно, наследовано ими от помянутых оппонентов уложения, возражавших что-то против него и за то пострадавших. Если неизвестно, что возражали против уложения 120 человек, сосланных в Соловецкий монастырь, так зато сохранились две челобитные выборных, слушавших на соборе уложение. Эти челобитные показывают, что хотя земские выборные и мало обнаружили влияния и участия в редакции уложения, однакоже, полномочно воспользовались земским собором для решения двух важных вопросов ΧVII века. В одной челобитной выборные представляли об отобрании у патриарха, у монастырей и вообще у духовенства вотчинных земель и об употреблении их на жалованье беспоместным и малопоместным слѵжилым людям. «Били нам челом – читаем в актах – стольники и стряпчие, и дворяне московские, и из городов дворяне же и дети боярские, и гости, и гостиные гости и суконные и черных сотен, и слобод, и из городов посадские и все выборные люди от всей земли, и в челобитье их написано: чтобы государь указал у патриарха и у властей, и у монастырей, и у попов вотчинные земли взять на себя государя, которые даваны с восемьдесят восьмого года, после указа и уложения прежних государей, блаженные памяти государя царя и великого князя Ивана Васильевича всея Руси… государя царя и вел. князя Федора Ивановича всея Руси, и прежних властей, которые с ними государи в то время были на соборе; а в соборном деле Уложение написано, что с тех мест в Уложении написано, что с тех мест в монастыри вотчинных земель отнюдь не давать, а власти-де к тому приговору и руки свои приложили, что им и впредь, кто по них иные власти будут, никаких земель в монастыри не имать; и велел бы те земли, взяв из монастырей, раздать по разбору служивым людям, беспоместным и малопоместным дворянам и детям боярским» (А. Э., IV., стр. 49).

В другой, особенно важной для русских людей ХVII века, челобитной, выборные земского собора 1648–1649 г. представляли о государственно-экономическом уравнении всех людей, о небытии льготных слобод около городов, в ущерб тяглым людям и проч. Вот отрывок из этой челобитной: «Гости и гостиные, и суконные и черных сотен, и слобод и городовые торговые, и посадские выборные люди великому государю били челом, а в челобитной их написано: блаженные-де памяти при великом государе царе и вел. князе Иване Васильевиче всея Руси, и при государе царе и великом князе Федоре Ивановиче всея Руси, на Москве и около Москвы по городам, на посадах и около посадов, патриарших и митрополичих, и владычных, и монастырских, и боярских, и княжеских, и думных дворян, и стольников и дьяков, и ближних людей слобод с крестьянами, и с закладчики с торговыми со всякими людьми не бывало; а ныне-де на Москве и около Москвы по городам на посадах дворы и около посадов заведены слободы патриаршии, и митрополичии, и владычни, и монастырские, и боярские, и княжеские, и стольников, и думных и ближних людей, а в тех-де дворах и в слободах живут многие торговые и ремесленные люди и дворники торговые крестьяне, и всяким промыслы и торгами большими на Москве и в городах торгуют и промышляют, и многими лавками и амбарами, и соляными варницами посадскими владеют, и во всяких промыслах их такие заступные и торговые люди затеснили и изобилили многими обидами; а с промыслов-де они с своих и с вотчин государевых податей не платят и служб с ними не платят, живут всегда во льготе, и на Москве-де и в городах от них заступных людей в торгах и в их многих обидах чинится и межусобие и ссоры большие. А на Москве-де исстари за патриархом которые слободки были и в тех-де слободках жили патриаршии бобыли и патриаршего двора сторожи, повары, конюхи и мастеровые люди патриаршего ж двора; а ныне-де на Москве и около Москвы в слободах живут многие торговые промышленные люди и кабацкие откупщики. А в Нижнем-де Новгороде на посаде в одной Благовещенской слободе за патриархом торговых и ремесленных людей сверх писцовых книг больше шестисот человек, которые в той слободе сошлись из разных городов и поселились для своего промысла и легости. Да исстари-ж-де, до московского и после московского разорения, около Москвы, за Земляным городом, были животинные выпуски по всем дорогам, от города версты по три, и по четыре, и по пять, а в городах около посадов были животинные выпуски большие и в лес выезды по дрова; а ныне-де около Москвы в городах около посадов животинных выпусков не стало, потому, изъяли бояре и ближние люди и московские дворяне, и дьяки под загородные дворы и огороды, а монастыри и ямщики те животинные выпуски распахали в пашню и в леса-де выезда по дрова не стало. И великий государь пожаловал бы их гостей и торговых посадских людей всего московского государства; на Москве и около Москвы, и во всех городах, на посадах и около посадов в слободах никаким торговым и промышленным людям за патриархом и за властями, и за монастыри, и за бояре, и за ближними и думными и всяких служивых чинов людьми, быти не велел; а велел бы великий государь на Москве и около Москвы в слободах, и во всех городах на посадах и около посадов по слободам, всяким торговым и промышленным людям быть за собой великим государем в тягле и в слободах с ними вместе равно, чтоб-де никто в избыли не был и чтоб-де государским милосердным воззрением во всем народе мятеж и ссоры, и межусобия от той розни ни в чем не было, и опричь бы великого государя те торговые и промышленные люди ничьим именем не назывались, и животинные выпуски около Москвы и в городах около посадов и в леса для дров выезд указал бы великий государь устроить по-прежнему. И в 157 году ноября в 13 день, по тому челобитью стольников и стряпчих, и дворян московских, и городовых дворян, и детей боярских, и гостей, и гостиные и суконные и иных сотен, и слобод торговых и городовых посадских людей, докладывали великому государю царю и великому князю Алексею Михайловичу, бояре князь Никита Иванович Одоевский, да князь Семен Васильевич Прозоровский, окольничий князь Федор Федорович Волконский, да дьяки Гаврила Леонтьев, да Федор Грибоедов» (А. Э., т. IV, № 32). Такую же челобитную подали все выборные от дворянства.

Для того, чтобы понять смысл этого представления выборных на земском соборе, нужно вникнуть в государственно-экономический склад и интересы земских общие в XVII веке.

Государственная централизация, особенно экономическая, казенная, начала розни, неурядицы вносила в городские и сельские общины. Центральное правительство взяло на себя народную, земскую заботу о благоустройстве областных общин и целого народа, на счет народа. Вследствие крайнего расстройства государства после смутного времени, по причине чрезвычайного разнообразия местных, земско-областных нужд, потребностей и интересов, на централизованном правительстве лежали огромные, чрезвычайно разнообразные и трудные задачи. Оно само, вследствие централизации, вследствие уничтожения народной, земско-областной самораспорядительности и инициативы, взяло на себя эти народные задачи. А средств и сил, между тем, у него не было, вне народа. И вот, центральное правительство налегло на народ, на земско-областные массы всей тяжестью государственных запросов и обязательств. Нужно стало государево тягло и невыносимый правеж тягла, так что в XVII веке постоянно заказывалось недоплативших или вовсе не плативших тягла, или какого-нибудь сбора, бить нещадно с утра до вечера, а на ночь сажать в тюрьму. Нужно стало, ради исправности и неопустительности тягловых повинностей, прикрепление крестьян к земле помещиков, посадских – к городским тяглым посадам – прикрепление, доходившее в ХVII-м веке до страшных экзекуций, сысков и переводов бесконечных с места на место; народонаселение, словно карты, тасовалось. Нужно стало приказно-воеводское управление в областях, варварски-деспотическое и решительно противное духу областных общин; нужны стали сборы на ратных людей, ямские сборы, стрелецкие сборы, и т. п., почти бесконечно разнообразные и бесчисленные поборы. Все это стало нужно не столько для истинных потребностей благоденствия самого народа, сколько для прибыли и видов самого правительства, взявшего на себя опеку над народом. И вот, эти-то начала централизующего московского правительства были радикально противны анти-централизационному духу земско-областных общин. Они-то и вносили в земско-областные общины начала розни, неравенства и разлада. Особенно резкий разлад производила в земских общинах государева казна – казенная система. Она существенно противоречила народным экономическим интересам, централизовала земско-областные производительные силы и средства. Земские люди, от тягла и разных повинностей государственных, разбродились врознь, искали льготных мест, а централизующее правительство, по своим казенным видам, передвигало их из льготных общин в тяглые. В этой передвижке народонаселения прошло все ХVII-е столетие. Вследствие этого разлада народных экономических интересов с интересами государевой казны, вследствие стремления народа к свободному льготному самоустройству, вопреки тяглового прикрепления его к государственной службе и повинности, в ХVII-м веке образовались целые классы людей, так называемых закладчиков за сильных людей, избылых от тягла, заступных, вольных гулящих людей и т. п. Выбегая из тяглых общин, эти люди селились на льготных землях разных духовных и светских вотчинников. Таким образом, в половине ХVII-го века, около Москвы и около всех областных городов, образовались целые свободно-промышленные слободы, нацелившиеся закладчиками и избылыми людьми. Образование таких вольнопромышленных слободских общин, рядом с государственно-тяглыми и служилыми общинами, с одной стороны, выразило жизненный, фактический протест народный против государственно-экономической рассортировки и централизации народонаселения; с другой стороны – вносило в городские и сельские общины начала экономического неравенства и розни. Массы рабочего народа, еще не отвыкшие от средневекового обычая – свободного перехода и промысла, и не привыкшие к московской системе государственно-экономической централизации – массы на опыте видели и познавали все преимущество вольного, льготного поселения и свободного промышленного труда перед тяглым, стесненным государственно-податным бытом. Правительственная, государева экономия или казна постоянно руководилась одним принципом: «как бы никого и нигде не было в избылых от тягла и повинностей, как бы государевой казне было прибыльнее». Потому все внимание правительства, в ХVII-м веке, обращено было на удержание народонаселения в тяглых общинах. А промышленные массы народа искали, где бы им было жить и промышлять лучше, прибыльнее и выбывая из тяглых общин, населяли льготные промышленные слободы, где действительно по положительному свидетельству актов, на льготе и промышляли прибыльнее, и жили лучше. С другой стороны, это сильное стремление тяглых людей к закладничеству за сильных, к избыванью от тягла, из тяглых общин в льготные, свободно-промышленные слободы, доводило до крайнего разорения и обеднения тяглые общины, о чем беспрестанно и громко вопиют областные челобитные ХVII-го века, потому что вся тягость казенного тягла и повинности падала на одни тяглые общины, при господствовавшей тогда общинной раскладке податей и повинностей, неизбылые тяглые люди несли тягло и за избылых, за закладчиков, за их пустые дворы и земли. Когда почти при всех городах и в льготных вотчинах сильных людей – духовных и светских чинов населились большие слободы закладчиками и избылыми людьми, в земских общинах произошло крайнее неравенство государственно-экономическое, торгово-промышленное и даже юридическое. Это-то несправедливое неравенство было источником бедствий народа. Оно заключало в себе, противное духу земства, начало разделения членов общин на крайне бедных и крайне богатых, и вызывало борьбу этих двух, противоположных элементов общества. Вследствие государственно-экономического и юридического неравенства, появилось множество обнищалых, оскуделых до конца, голутвенных людей, то есть голых бедняков. И с ними то, как известно, Стенька Разин, поднявши знамя противогосударственного бунта, в то же царствование Алексея Михайловича, стал возвещать принцип равенства и беспощадного грабежа богачей. Государственно-экономлческое неравенство тяглых и не тяглых общин, обрекало членов их на вечную рознь и борьбу. Оно радикально нарушало органическую цельность и союзность земских общин, полюбовно согласившихся между собой жить и развиваться в любви, в совете и в соединении. Оно мутило государственно-союзный дух областных земских общин, предавало самую большую часть их в жертву всепоглощающей государственной казны. Уже терпеть иго государственного тягла, так терпеть всем общинам сообща, не нарушая принципа внутреннего и взаимного равенства, чтобы везде было все одно государство, чтобы все были в тягле и в свободах или льготах вместе равно, чтобы во всем народе мятежа и розни не было, как говорили сами выборные в своих челобитных. Вот, во имя этого-то принципа государственно-экономического равенства земско-областных общин, выборные земские, на соборе 1648 года, по поводу издания уложения и подали ту челобитную царю, отрывок из которой мы выписали. Этой челобитной своей, народ русский, за 200 лет до нашего времени, заявил требование, чтобы перед государством, перед законом были все равны; заявил принцип уравнения государственных условий для равномерного и равноправного экономического развития и благосостояния всех общин и людей.

Уложение 1649 года составляет окончательный, завершительный свод всех правительственных юридических понятий, какие выработало московское государство. Вместе с тем, оно представляет первый опыт народного законодательства – союзного, соединено-областного, земского. Оно издано было на земском соборе. В него внесены статьи, сочиненные земскими выборными людьми. Наконец, оно чтено на земском соборе, перед всеми выборными и скреплено их руками, чтобы впредь было прочно и неподвижно. Потому оно и названо соборным уложением, а издание его – великим земским делом. Как бы ни было ограничено самодержавной волей царя и приказным законничеством дьяков, влияние выборного земства на состав и направление уложения, как бы оно ни было несовершенно и стеснительно для народа, но факт в высшей степени многозначительный в истории русского народа тот, что первое, более полное государственное уложение было издано земским собором, и для того, чтобы было прочно и неподвижно, скреплено руками выборных из земства. Благодаря истинному принципу издания – земско-соборному, благодаря народной, земской скрепе, уложение и действительно так было прочно и неподвижно, что несмотря на всю его внутреннюю недостаточность и постепенное историческое отживание, все последующее законодательство, по справедливому выражению Морошкнна, было не что иное, как органическое нарождение уложения; да и теперь еще оно не потеряло силы. Благодаря первому, довольно удачному опыту земско-соборного издания уложения, идея земского собора для сочинения нового уложения не умирала в течение всего тяжелого ХVIII столетия, хотя в первой половине этого века неудачно осуществлялась.

До учреждения императрицей Екатериной II в Москве знаменитой комиссии или земского собора 1767 г., все попытки издать новое уложение и составить для этого земский собор были неправильны, односторонни и потому неудачны. В 1700 г. Петр Великий указал одним только боярам – в своих государевых палатах составить вновь уложение, пополнив старое именными указами и новоуказными статьями, которые состоялись после и сверх уложения. Вместе с радикальной перестройкой коренных основ древнерусского земского мира и московского государства во всероссийскую империю по немецко-шведским формам, и само право народное влагалось в рамки шведского уложения и отчасти эстляндских и лифляндских прав. Уже не выборные русские из всех русских областей сообщали на земском соборе живые вопросы и нужды разнообразной местной жизни, настоящие материалы и источники законов, не сам народ, на земском соборе, составлял для самого себя, для своего благоустройства, такие излюбленные законы, которые бы всеми с любовью исполнялись и скорее вели к правде и добру всенародному. А юстиц-коллегия, учрежденная тоже на манер шведских коллегий, переводила шведское уложение и учиняла свод российских законов с шведскими. Как вся жизнь русского народа теперь уже не развивалась из себя самой, своими силами, по своим природным дарованиям и стремлениям, а отвлеченно сочинялась в коллегиях и сочинялась не по европейским, общечеловеческим принципам, a по формам шведско-немецким – так точно Петр хотел сочинить и законы для русского народа. Но дело не удалось. В конце 1719 года был указ сенату о начатии заседаний для слушания переводного шведского уложения, с 7 янв. 1720 года: «слушаючи оное, которые пункты покажутся несходны к нашему народу, то против оных из старого уложения или новые пункты делать. Тако-ж, ежели покажутся которые в старом уложение важнее, нежели в шведском, те тако-ж противу написать и все то нам к слушанию изготовить. Для поместных дел взять права эстляндские и лифляндские, ибо оные сходнее и почитай одним манером владение имеют, как у нас». Этим слушанием и сводом в сенате и вся попытка кончилась.

Достойно замечания, как рассуждал при Петре крестьянин Посошков о сочинении судебной книги или законов, на земском соборе, народосоветием или общесоветием. «К сочинению той судебной книги избрать человека два или три из духовного чина самых разумных и ученых людей, и в божественном писании искусных, и от гражданства, кои в судебных и во иных правительных делах искусны, и высокого чина, кои не горды и ко всяким делам снисходительны, и от иных чинов, кои не высокоумны, и от приказных людей, кои в делах разумны и правдолюбны, и от купечества, кои во всяких делах перебыли-б. кои и от солдат смышлены, и в службах и в нуждах натерлись, и правдолюбивые, из людей боярских, кои за дело ходят, и из фискалов. А мнится мне: не худо бы выбрать из крестьян, кои в старостах и в сотских бывали, и во всяких нуждах перебывали-б, и в разуме смысленые. Я видал, что и в мордве разумные люди есть, то как во крестьянах не быть людям разумным?»

«И написав те новосочиненные пункты всем народом освидетельствовать самым вольным голосом, а не под принуждением, дабы в том изложении, как высокородным, так и низкородным, и как богатым, так и убогим, и как высокочинцам, так и ннзкочинцам, и самим земледельцам, обиды бы и утеснения от недознания коегождо их бытия в том новоисправленном изложении не было».

«И сие мое речение многие вознепщуют, яко бы аз его императорского величества самодержавную власть народосоветием снижаю; аз не снижаю его величества самодержавия, но ради самой истинной правды, дабы всякий человек осмотрел в своей бытности, нет ли кому в тех новоизложенных статьях каковой непотребной противности, иже правости противна. И аще кто узрит каковую неправостную статью, то бы без всякого сомнения написал, что в ней неправость, и ничего не опасаясь подал бы ко исправлению той книги, понеже всяк рану свою в себе лучше чует, нежели во ином ком. И того ради надобно всяким людям свои бытности выстеречи, дóндеже книга не совершится; а егда она совершится, то уже никто не может помочь; того бо ради и дана свободность, дабы последи не жаловались на сочинителей той новосочиненной книги. Того-то ради надлежит и вольным голосом освидетельствовать, дабы всякая статья ни от кого порочена не была, но всяк бы себя выстерег и чтобы впредь никому спорить было не мочно, но в веки веков было бы ненарушимо оно».

«Правосудное установление самое есть дело высокое и надлежит его так рассмотрительно состроить, чтобы оно ни от какого чина незыблемо было. И того ради без многосоветия и без вольного голоса никоими делы невозможно; понеже Бог никому во всяком деле одному совершенного разумия не дал, но разделил в малые дробинки, комуждо по силе его: овому дал много, овому же менее. Обаче несть такого человека, ему же бы не дал Бог ничего; и что дал Бог знать малосмысленному, того не дал знать многосмысленному; и того ради и самому премудрому человеку не надлежит гордиться и умом своим возноситься; и малосмысленных ничтожить не надлежит, коих в совет призывать надобно; понеже малосмысленными человеки многащи Бог вещает и того ради наипаче ничтожить их душевредно есть; и того ради во установление правосудия вельми пристойно исследовать многонародным советом».

«И аще и с самым многотрудным многосоветием учинена она будет, вскоре печатать их не надлежит. но первее попробитъ на делах; и буде никакой вредности в правлении том не будет, то быть ему тако; а буде в какой статье явится некая неисправность, то о ней надлежит порассудить и поправить ее; и того ради не худо бы года два-три посудить по письменным или по печатным маленьким тетрадкам. И донележе той новосочиненной книге строится, многие бы статьи и опробились» (Соч. Посошкова, стр. 76–78).

После Петра I, в следующие 4 царствования, до Петра III, было 4 попытки созвать собор для сочинения нового уложения, но все были неудачны. Правительство, во-первых, не умело надлежащим образом взяться за дело. Оно, рассуждая главным образом о том, дабы уложение при довольном числе членов сочинено было с поспешением, только приказывало наскоро выслать выборных, а не наказало наперед в каждой губернии выборным от всех городов и волостей точно разузнать, сообразить, обсудить свои местные нужды, собрать живые местные материалы для общих законов, составить предварительно местные, губернские, народные наказы или постановления для обсуждения их в общем собрании всех губернских депутатов. Потом, выборных правительство предписывало высылать только из офицеров, дворян, да иногда еще из купечества, всех за выбором от шляхетства. Притом выборные вызывались не из всех провинций; при Петре II не допускались к участию в сочинении законов выборные из Лифляндии, Эстляндии и Сибири. Избирателями были не сами областные жители, а губернаторы, «согласясь обще с дворянами». И выходило отсюда, что областные жители смотрели на выборы для сочинения уложения, как на рабскую, приказную службу; способные уклонялись от выборов и выбирались самые неспособные.

Да еслиб и захотели умные земские люди взяться, как следует, за составление законов, на основании разнообразных местных народно-бытовых данных. так их московские или петербургские бюрократы – немцы или шляхтичи не допустили бы до этого. Они нарочно выбирали для этого бессовестных ябедников. Татищев, в своем «Напомнении о высоких и нижних, государственных и земских правительствах», так об этом писал: «Законы, как в уложении людьми ни малого просвещения ума науками не имеющими, сочинено, так последовавшими различными, ово в дополнение, ово в исполнение оного изданными, в наибольшее смятение судей, а судящихся к коварствам и ябедам привело. Что его императорское величество с великим сожалением видя, повелел все те дополнительные указы собрать и вновь порядочное уложение сочинить. И сам часто о том сенату изволил напоминать. Но как оное тем, которые обыкли с большей их пользой в мутной воде рыбу ловить, было неприятно, и не имея иного способа оному воспрепятствовать, избрали к тому людей более бессовестных ябедников, которые ово за расположением над потребность, ово за спорами время туне провождали, и как ни единого нетокмо в законах, но ни в грамматике ученого определено не было, так их сочинения противоречий и темностей, паче же противностей закону божию, избежать не могли, для которого оное близ тридцати лет без всякого плода и надежды тянется, хотя бы оное искусным в год, а конечно не более двух сочинить возможно».

В самом народе, в половине прошлого столетия, господствовала страшная запуганность и развивалось сильное недоверие к правительству. Построенное по шведско-немецким формам, находившееся в руках немцев и шляхетства, правительство было не народно, непонятно для массы земства, ни по духу распоряжений и узаконений, ни по самому языку указов. Народ был отуманен, опешен этой длинной процедурой расписания областей на губернии и провинции, этой обстановкой областей, по раскольничьему выражению, как сетями антихристовыми, губернскими, провинциальными и воеводскими канцеляриями, этим повсеместным наплывом чиновничества – губернаторов, вице-губернаторов. комендантов, ландратов, ландрихтеров и проч., этим повсеместным, крайне разорительным и обременительным расположением полков, солдатства, набранного из крестьянства, чего прежде народ не знал, этими повсеместными опустошительными и мучительными облавами военных команд, рассылавшихся по областям губернскими, провинциальными и воеводскими канцеляриями, постоянными рекрутскими наборами, жесточайшими истязаниями податей и недоимкой, новой ревизией душ, и проч. и проч. Крестьяне, не терпя год от году усилившегося крепостного права, несносных поборов. рекрутчины, бунтовали в разных провинциях и уездах. Тысячи народа бежали за границу. При Анне Иоанновне, в один год двинулось разом 40,000 некрасовских казаков, вследствие несносного мучительства за верование совести. От мучительства биронова бежало за границу не менее 250.000 душ мужеского пола, как полагает Болтин. Среди варварства и тирании второй четверти прошлого столетия, в народе невольно воспитывалось чувство глубокого недовольства и недоверия к правительству. Раскол поддерживал, усиливал и распространял это недоверие. воспитывал в массах злобный антагонизм к немецко-шляхетскому правительству. Духовенство в своих проповедях в высокоторжественные дни то же недоверие внушало народу. Напр., архиерей Новгородской, Амвросий Юшкевич, в слове в день рождения императрицы Елисаветы Петровны, 18 декабря 1741 года, указывал народу на вредный наплыв в Россию иностранцев, при Минихе, Остермане и Бироне, когда двор, коллегия, академия наук, гвардия, армия, флот, были в распоряжении их: «Сии – вопиял он к народу – сии внутренние и сокровенные враги России, людей добрых, простосердечных, государству доброжелательных и отечеству весьма нужных, и потребных, под разными претекстами, губили и разоряли, все искореняли, а равных себе безбожников, бессовестных грабителей, казны государственной похитителей весьма любили, жаловали и награждали; только тенью, только телом здесь, а сердцем и душей вне России пребывали, все сокровища, все богатства в России неправдой нажитые, из России за море высылали» и проч. Точно также громогласно вопиял в своих проповедях в церкви, в высокоторжественные дни, перед народом, другой проповедник, ректор славяно-греко-латинской академии, архимандрит Кирилл Флоринский, вопиял против коварных иноземцев, захвативших в свои руки правительство русское, против их тирании, против давления русских людей «как мушек», против постоянных ссылок в Охотск, в Камчатку, в Оренбург и проч. Слушая такие громогласные, торжественные вопли духовенства с кафедр церковных, народ еще более проникался недоверием к тому правительству, которое так тиранически издевалось над ним во второй четверти прошлого столетия.

И в эти страшные времена, из запуганного, из забитого провинциального народа, по указу, требовали и высылали выборных в сенат, чтобы «сочинять и слушать в сенате всем собранием» уложение. Да, если народ, в провинциях, в провинциальных, воеводских канцеляриях, боялся, как чумы, заразы, слишком расплодившегося канцелярского чиновничества, бежал от него заграницу, то можете представить, с какой неохотой, с каким страхом и трепетом ехали в столицу, в сенат, провинциальные выборные. Народ по делам своим скоро дознал, что такое было тогда это центральное правительство. Недаром раскол восстал уже против того, что Петр I «устави сенат» и после, в своих сочинениях, постоянно с злобой отзывался о сенате. Массы провинциального народа слышали этот раскольничий отзыв о сенате. Горько-слезные, горемычные дела народные, решавшиеся в сенате, еще более укрепляли народ в предубеждении против него. Ведь недаром же, после, начиная с Екатерины Великой до Сперанского, лучшие государственные люди тоже нехорошо отзывались о сенате. Поэтому понятно, что и земские сословия первой половины прошлого столетия уклонялись от выбора в сенат, для заседания, вблизи неприступной, высшей начальственной бюрократии, зная, что они должны будут там только сидеть да слушать, как безгласные рабы, со страхом и трепетом.

И странное, своеобразное умопредставление развивалось в массах нашего народа, в первой половине прошлого столетия, да и после, насчет чиновничества и вообще присутственных мест. Народ вовсе не видел в них благоустроительных, благопопечительных учреждений, a видел одни обирательные заставы. Горький, саможизненный опыт горько-слезного, мучительного, разорительного делохождения по всем этим присутственным местам – по губернским, провинциальным, воеводским канцеляриям бироновской эпохи непоколебимо укреплял народ в таком представлении о присутственных местах. Доказательства и результаты их бюрократической благоустроительной попечительности о земстве народ не только ближе всех видел во всех областях и местечках, но и саможизненно испытывал сам на себе, на своих рабочих силах, на своем капитале, на своем теле… Правосудие канцелярских судов, он измерил во всей глубине, взвесил на весах своих денежных и натуральных проторей и историй, и познал весь ненасытный ад и скрежет зубовный чиновничьего лихоимства. И вот, долготерпеливо предаваясь на волю судьбы, отплачиваясь с кряхтящим терпением – податями, провинностями и разными непредвиденными поборами, отделываясь рекрутчиной, казенной работой и проч., он желал от присутственных мест одного только благодеяния, чтобы лишний раз, по крайней мере, не вмешивались в его дела. В старину он мог откупаться от приказного начальства, а в XVIII столетии и этого не мог сделать. Теперь одно спасенье для него было – кряхтящее терпение, раскол и бегство. И первая половина ХVIII столетия в истории народа особенно отметилась фактами бегства. Народ бежал от чиновничьего управительства. Недаром граф Н. И. Панин, в начале царствования Екатерины, к числу причин, пробуждавших народ к побегам, отнес именно дурное управление градоначальствами, крайнюю беспечность и своекорыстность городских начальников и вообще страшное лихоимство и неправосудие чиновников.

И народ был прав в своем антагонизме к губернским присутственным местам первой половины прошлого столетия. В особой статье «О губернских учреждениях», мы рассмотрим, что такое в самом деле были эти тогдашние присутствия – губернские и провинциальные канцелярии. А здесь приведем отзыв о них императрицы Екатерины II: «Входя вновь во все подробности внутреннего управления империи – писала она во введении к своему Учреждению – нашли мы, во-первых, что по великой обширности некоторых губерний, они недостаточно снабжены, как правительствами, так и надобными для управления людьми, что в одном и том же месте, где ведомо управление губерний, казенные доходы и счеты, обще с благочинием и полицией, сверх того еще уголовные дела и гражданские суды отправляются; что таковым же неудобством тех же губерний в провинциях и уездах правления не меньше подвержены, ибо в одной воеводской канцелярии совокуплено находятся дела всякого рода и звания».

«Происходящее от того неустройство весьма ощутительно: с одной стороны, медленность, упущения и волокита суть естественные следствия такого неудобного и недостаточного положения, где дело одно другое останавливает, и где опять невозможность исправить на единую воеводскую канцелярию множество различного существа возложенных дел, служит может иногда и долгой отговоркой, и покрывать не исправление должности, и быть поводом страстному производству. С другой стороны, от медлительного производства возрастают своевольство и ябеда обще со многими пороками, ибо возмездие за преступление и пороки производится не с таковой поспешностью, как бы надлежало для укрощения и в страх продерзностным. В иных же местах множество дозволенных апелляций, немалую причиняют правосудию остановку, как-то, например, по торговым, купеческим и мещанским делам, кто словесного суда решением недоволен, тот может сызнова просить в городовом магистрате, на сей отзываться в провинциальный магистрат, из провинциального перенести в губернский магистрат, из губернского в главный магистрат, а из оного в сенат» (Полн. Собр. Закон, № 14, 392; Учрежд. для управл. губ.).

Если само правительство, спустя уже полстолетия, сознало, наконец, всю неудовлетворительность, тягость для народа прежних губернских учреждений, то каково было самому народу, в течение этого полустолетия, пережить, переиспытать, перестрадать, перенести на себе все эти тяготы и недостатки губернских учреждений – и притом в самую страшную, тяжелую, мрачно-памятную эпоху бироновскую. Каково было перенести, перестрадать народу все беззаконие, весь произвол провинциальных властей в то время, когда существовавшие законы представляли арсенал для ябед, страшный хаос противоречий и запутанностей, a новое уложение сочиняли целое полустолетие и не могли сочинить, когда нравы были варварские. Жизнь народная все это терпеливо перенесла, перечувствовала, а здравый смысл народа и среди темного невежества постигавший истину, все это взвесил, определил. На великом земском собрании комиссии для сочинения проекта нового уложения, народные депутаты произнесли справедливый суд о первой половине XVIII столетия: «Когда мысленно воззрим на минувшее время – говорили они в речи императрице Екатерине Великой – дух в нас еще трепещет и падение империи живо представляется воображению. Видели мы нашу веру… союз общего единомыслия и добронравия, подверженную презрению и ругательству, ясным двум предзнаменованиям ее истребления. Видели мы законы, общее житие утверждающие и сохраняющие, приведенные в замешательство, противоречие и неисполнение, правосудие, изнемогшее с падением законов, с правосудием истребленную совесть и добронравие. He столпы только правления колебались, но и само оного основание потряслось. Государственные доходы истощились, потеряна была доверенность и угнетена торговля. Грабительство, лакомство, корысть, насильство и прочие пороки, покровительством многих людей ободренные, возрастали с гибелью для народа и усугубляли бедствия отечества нашего и наконец, везде неустройства торжествовали, где следовало царствовать порядку» (II, С. 3, т. ХVIII, № 12, 978).

Зато, само это великое земское собрание 1767 г. представляет самое отрадное, самое многознаменательное явление из всей народной истории прошлого тяжелого столетия. Обратимся теперь к нему и рассмотрим главные факты этого знаменитого собрания³.

В собрании депутатов 1767 г. мы видим примирение своенародных, естественно-жизненных принципов старых земских соборов с новой, западно-европейской идеей представительства. Недаром императрица Екатерина II вспомнила о земском соборе 1648 г. и почтила особенным увековечиванием памятник того собора – уложение 1649 г. Земские соборы старой России были созданием естественно-исторической жизни народа. Они естественно сложились вследствие московского собрания всей земли, из обычаев, из починков старых областных земских вечей и советов. В XVII веке они сохранялись еще, как обычай народный, не возведенный на степень определенного юридического учреждения, на степень систематической государственной институции; они составлялись без всяких особых письменных правил, обрядов и формальностей, просто по призыву областных земских сходов по соборным церквям, и вследствие избрания выборных без всяких избирательных околичностей. Таким образом, земские соборы XVII века были, так сказать, актом непосредственно-натуральной жизни народной, который не был осмыслен просвещенным юридическим самосознанием народа, европейскими юридическими началами представительных собраний. От того и обрядовая организация, и процесс ведения их были простые, незатейливые, и речи выборных тоже были простые, мужиковатые. Совсем другим характером отличается земское собрание или комиссия депутатов для сочинения проекта нового уложения 1767 г. Здесь уже просвещенное юридическое сознание, европейская идея представительства руководили и организацией, устройством собрания, и выборным, избирательным началом, и всеми обрядами собрания. И сфера предметов суждения была шире; много привзошло потребностей общеевропейских. И общий состав собрания был правильнее, стройнее, потому что немало было депутатов с европейским, научным, просвещенным взглядом на вещи.

Вследствие манифеста 14 декабря 1766 г., депутатов в комиссию для сочинения проекта нового уложения велено было выслать из сената, синода, всех коллегий и канцелярий по одному; от каждого уезда, где есть дворянство, по одному дворянину; от жителей каждого города – по одному; от пахотных солдат и разных служб служилых людей и прочих, ландмилицию содержащих, от каждой провинции по одному депутату; от государственных крестьян из каждой провинции по одному; от не кочующих инородцев, какого бы они закона не были, крещеных или не крещеных, каждого народа с каждой провинции по одному депутату; определение числа депутатов от казацких войск и от войска Запорожского возложено на высших командиров их. Избрание депутатов должно было производиться баллотировкой по большинству голосов. Каждый депутат получал от своих избирателей полномочие и наказ о нуждах и требованиях их общества, сочиненный, по выбору, пятью избирателями.

К сожалению, нам неизвестно, с каким расположением принят был манифест Екатерины II о собрании комиссии в разных провинциях разными классами общества и разными инородцами. Г. Соловьев, которому доступны были архивные материалы для истории знаменитой комиссии 1767 года, в своих «Рассказах из русской истории» сообщил только известие из Малороссии. Эти известия характеризуют, как живучи были в малороссийском народе, особенно в казачестве, по выражению Екатерины, «умоначертания прежних времен» или исторические предания о вековых героических стремлениях Украины, Сечи Запорожской к областной демократической автономии и свободе. Генерал-губернатор малороссийский от 2 марта 1767 г. писал императрице: «Новый проект уложения не производит здесь во многих больших такого действа и признания вашего императорского величества благоволения, не переменения наклонности их, ни рассуждения. Многие истинно вошли во вкус своевольства до того, что им всякой закон и указ государский кажется быть нарушением их прав и вольности, отзывы же у всех одни: «зачем бы нам и там быть? Наши законы весьма хороши, а буде депутатам быть конечно уже надобно, только разве бы искать прав и привилегий подтверждения». Термины обыкновенного их совета, которые они простому народу (который подлинно добр), пользуясь его простотой, внушают и всегда в голову кладут, что о вольности и правах, как о первоначальном всем искать надлежит». Шляхетство нежинского и батуринского поветов подало челобитную: «повелеть вольными голосами купно с войском Сечи Запорожской избрать гетмана». «Тщеславились они здесь много – доносил, между прочим, Румянцев тем, что лифляндцы им единомерны в удержании старых своих прав и вольностей». Неизвестно – охотно ли, и скоро ли выбрали и послали депутатов в комиссию эти лифляндцы, а равно эстляндцы и финляндцы. Но все эти народы действительно крепко придерживались за свои исторические местные права. Например, о лифляндском народе кн. Щербатов писал: «Сей народ поражен недоверчивостью на все то, что к ним из российских правительств идет и упорствует во всем, что их прежними обычаями утверждено». Точно также, по словам Щербатова, первобытные народы казанского царства – татары, чуваши, черемисы, мордва и вотяки, равным образом, инородцы сибирские – братские или буряты, самоеды и проч. «в рассуждении политического состояния не были доброжелатели России и не могли быть толико преданы российской державе, якобы сие желательно было». К сожалению, мы не имеем никаких точных сведений и обо всех этих инородцах, как они взглянули на выбор депутатов.

Как бы то ни было, депутаты съехались в Москву из всех областей, в числе 565 человек. От присутственных мест синода, сената, коллегий и канцелярий выбрано 28 депутатов. Московская губерния представила из 53 уездов 59 депутатов от дворянства; от 58 городов – 63 депутата, из коих было 46 купцов; прочие – разночинцы; от однодворцев Калужской и Тульской провинций тогдашней Московской губернии – 3-х депутатов, от пахотных солдат – 4-х. Киевская губерния представила только двух депутатов: от жителей г. Киева, бургомистра Иосифа Гудыма, да от раскольничьих слобод войскового обывателя Ивана Щапова. С.-Петербургская губерния представила: из 3-х уездов 3-х депутатов от дворянства, в том числе графа Григория Орлова от Копорского уезда и графа Романа Воронцова от Шлиссельбурга; из 3-х городов 4 депутата, от гражданства: двоих военных и между ними от С.-Петербурга гр. Алексея Орлова, двоих из купцов, из Кронштадта и Шлиссельбурга. Новгородская губерния представила из 15 уездов 21 депутата от гражданства, в том числе 17 из купцов; двух депутатов от пахотных солдат Тверской и Псковской провинций, да 2 же депутатов от государственных черносошных крестьян Олонецкого и Каргопольского уездов. Новгородский уезд – заметим мимоходом –попрежнему делился на пятины и попрежнему обычаю, представил от каждой пятины по депутату от дворянства. Казанская губерния представила: из 5 уездов 5 депутатов от дворянства; из 16 городов – 17 депутатов, из числа которых 15 были из купечества; из 5 провинций – 5 депутатов от однодворцев; из 4 провинций – Пензенской, Казанской, Симбирской и Вятской – 4 депутата от пахотных солдат и разных служб; от различных иноверцев 13 депутатов, между прочим, из Пензенской провинции, от татар, татарина – мурзу Аюна-Еникеева, из Кунгурского уезда, от черемисов – черемисина Телени Денисова, из Пермской провинции 1-го депутата татарина, из Казанской провинции от вотяков – вотяка Векчентая Байтуганова, из Казанской же провинции от некрещеных чуваш – чувашенина Анюка Ишелина, из Свияжской провинции, сверх татар, от ясашных черемис – черемисина Чемекая Ишпаева, из Симбирской провинции, от служилых татар – татарина Бахтея Мурзу, князя Идебердеева, из казанской Старой и Новой слобод, от служилых мурз и татар 1 депутат; из Казанского уезда ногайской, зюрейской, арской, алацкой и галицкой дорог, от приписных к адмиралтейству служилых татар – 2 депутата; из 5 провинций, от новокрещенных и ясашных крестьян – 14 депутатов, в том числе, по депутату от мордвы, чуваш, черемис, вотяков и татар новокрещенных и ясашных крестьян; из провинций Казанской, Вятской и Пермской, от государственных черносошных крестьян и от приписных к казенным и демидовским заводам – 5 депутатов. Астраханская губерния представила от жителей г. Астрахани, от служилых мурз, табунных и голов 1 депутата, Бий-Мурзу кн. Урусова; от гражданства из 7 городов, в том числе и из Саратова, от татар, армян и русских купцов – 11 депутатов; от казацких астраханских войск – 12 депутатов, в том числе 4 казаков, 1 войскового атамана, 4 походных атаманов; 1 крестьянина от черносошных крестьян. Сибирская губерния представила 10 депутатов – купцов из городов: Тары, Томска, Екатеринбурга, Туринска, Тюмени, Верхотурья, посада, именуемого Барнаульский Завод, из Красноярска, Енисейска, Toбольска по 1 депутату из каждого города; 2 депутатов от казацких войск, одного из кузнецкой и колыванской линии, от крепостных старшин и казаков, другого из 4 линий – иртышской, новотарской, ишимской и тобольской; 5 депутатов от иноверцев – бухарцев и татар; 4-х депутатов от государственных крестьян. Иркутская губерния представила 9 депутатов от гражданства из 5 городов, именно: из Иркутска – купца Алексея Сибирякова-меньшего, из кяхтинского форпоста – купца Антона Овсянникова, из Якутска – прапорщика Алексея Данилова, из Нерчинска – кн. Павла Гантимурова, из Селенгинска – купца Ивана Фридрихса; от нерчинских хоринских родов братских или бурят – Еренция Аюшина, от селенгинских братских – Ламу Бандеда Комбо; от государственных крестьян Иркутской провинции – купца Андрея Алексеева; от 5 подгородных кочевных якутских улусов якутского ведомства – князя Сафрона Сыранова. Из Смоленской губернии прибыло 5 депутатов от уездного дворянства, 5 от гражданства и 1 от однодворцев. Из Эстляндской губернии, из 4 крейсов 4 депутата от дворянства, да 2 депутата из двух городов, Нарвы и Ревеля. Из Лифляндской губернии, из 4 дистриктов выбрано было 5 депутатов от дворянства, 4 от гражданства. Из Выборгской губернии прибыл 1 депутат от уездного дворянства, 5 депутатов от гражданства, 4 от государственных крестьян. Нижегородская губерния представила 4 от уездного дворянства, 7 депутатов от гражданства, из купцов разных городов Нижегородской губернии; 2 депутата от инородцев, 2 от пахотных солдат, 1 от черносошных крестьян. Малороссийская губерния представила 11 депутатов от шляхетства, из разных поветов, полков и местечек, 10 депутатов от гражданства, 2 депутата от Запорожской Сечи, 9 депутатов от казаков. Слободская Украинская губерния прислала 5 депутатов от дворянства, 6 депутатов от гражданства, 5 депутатов от войсковых обывателей. Воронежская губерния представила 19 депутатов от уездного дворянства, 16 депутатов от гражданства, из купечества, 6 депутатов от однодворцев, 2 от новокрещен, 2 от иноверцев татар, 8 от казацких войск. Белогородская губерния представила 19 депутатов, от дворянства – из 19 уездов, 14 депутатов от гражданства, все из купцов, исключая двух – губернского секретаря и полкового писаря, 3 депутатов от однодворцев, 2 от пахотных солдат. Архангелогородская губерния, обнимавшая тогда и Вологду, и Солигалич, представила 7 депутатов от уездного дворянства, 13 депутатов от гражданства, 3 депутатов от самоедов – самоедина Зиновья Ардеева, Валембоя Водягова и лопаря Захара Петрова; 1 депутата от ясашных крестьян, 2 от государственных черносошных крестьян. Оренбургская губерния представила 3 депутатов от дворянства, 5 депутатов от гражданства, 11 депутатов от казацких войск, 10 депутатов от иноверцев, от мещеряков, от татар, от башкирцев и тарханцев, от калмык, 10 депутатов от новокрещен и ясашных. Новороссийская губерния представила 21 депутата от шляхетства. Опекуны разных иноверцев: тайный советник, сенатор и кавалер Адам Олсуфьев, камер-юнкер и лейб-гвардии конного полка поручик Григорий Потемкин и прокурор князь Вяземский.

Заседания комиссии, торжественно открывшиеся, были двоякого рода: в общем или большом собрании всех депутатов и в 19 частных комиссиях, учрежденных большим собранием. Занятия комиссии начались чтением знаменитого наказа императрицы Екатерины и представлением наказов, данных депутатам от избирателей. «Из наказа императрицы, они более половины из того, что было писано ей, помарали и остался наказ уложения, яко оный напечатан». Взглянем же теперь на то, что представляли депутаты.

В наказах, какие даны были депутатам от их избирателей, довольно ясно и характеристично высказались и нужды, и умоначертание провинциальных обществ, и главные общественные болезни XVIII века. Не отличаются они ни особенно замечательными, широкими идеями, ни особенной политической требовательностью со стороны провинций. В них высказались провинциальные общества, сословия, так как спрошены были врасплох, неожиданно, вследствие манифеста 14 декабря 1766 года. Наскоро, второпях, провинциальные избиратели изложили в наказах депутатам, прежде всего и главным образом, те непосредственные вопросы, какие больше всего наболели тогда в жизни, в сердцах, в быту народа и высказали их в таких рамках, формах, какие создала уже вековая история, создали правительство.

Прежде всего, отметим в наказах депутатских ненормальные выражения провинциальной народной жизни. Невольно бросается в глаза, в представлениях депутатов, во-первых, эта исторически-образовавшаяся сословная раздельность, исключительность, сословный антагонизм. Собрание депутатов не имело вполне земского характера, вследствие давнишнего сословного разъединения земства. Уже задолго до реформы Петра Великого, первоначально цельное, бессословное земство русское распалось, разъединилось на всяких чинов людей. Эта разночиновность выразилась и на земских соборах ХVII века. С начала XVIII столетия, вследствие ревизских росписей народа по родам государственных обязанностей службы, подати и повинности, вследствие разделения школ духовных, военных, гражданских и проч. всяких чинов, земские люди решительно разделялись на сословия и постепенно замыкались в сословные касты. В тридцатых годах, впрочем, еще был спорный вопрос о сословиях. Татищев требовал точного, строгого разграничения наследственного шляхетства или дворянства от подлого или простого народа, от гражданства или купечества и посадства, и от духовенства. Волынский желал уничтожения, по крайней мере, духовного сословия, как касты. Но, вместе с крепостным правом, ревизиями душ, табелью о рангах, образованием церковнических детей в особых духовных школах, только в надежду священства, с учреждением особых артиллерийских школ и кадетских корпусов, вместе с отделением дворянства от подлого народа и по языку, и по образу жизни, вместе с усилением солдатства, военного сословия, сословные касты окрепли в наследственности и своих генераций, в своеобразности понятий и нравов, и проч. В половине ХVIII столетия, когда дворянской грамотой Петра III, шляхетство или дворянство, еще более обособлялось своей исключительной привилегированностью от всех прочих сословий, особенно от крепостного крестьянства, в половине XVIII ст. сословное разъединение земства достигло высшего развития. Обнаружилась уже сословная исключительность, замкнутость, разрозненность и сказался сословный антагонизм. И вот, это то исторически наболевшее, развившееся зло неизбежно отразилось прежде всего на статьях общественных наказов, на представлениях депутатов, составивших комиссию 1767 года. Депутаты, разделившись по сословиям, представили от лица своих сословий немало таких статей, в которых вполне высказались их исключительные, сословные интересы, их сословная раздельность. Так, дворянство. как особое привилегированное, поместное сословие, представляло о своих, исключительно-помещичьих интересах, в духе крепостного права, напр. 1) о продаже дворянству экономических деревень; 2) о даче и продаже дворянам засек, диких степей и разных служб служилых людей земель; 3) об учреждении по городам школ, исключительно для дворянского юношества; 4) о бытии отданных в рекруты женам у помещиков в послушании; 5) о запрещении тем, коим дворянским правом пользоваться не велено, иметь хутора, хлебопашество, мельницы; 6) о постановлении к удержанию крепостных женок и девок от побегов строжайшего закона и т. п. Точно также в представлении городских жителей и в частности купечества, как особого сословия, высказалась их старинная нравственная черта – церковное обрядолюбие и также сословная исключительность, замкнутость. Они представляли, между прочим: 1) об утверждении в благочестии христианской веры; о предписании в законе, каким образом сохранять тайны божии, когда церковь во время службы внезапно загорится; о не чинении в церкви Божией во время службы смятения; 2) о пострижении желающих в монашеский чин; 3) о штрафе с не исповедавшихся; 4) о построении церквей божих и о писании на всякие церковные вещи контрактов без всякой пошлины; 5) о пожаловании в построенные церкви на иконостасы и на украшения оных денежной суммы и проч. Впрочем, в этих представлениях выразился отчасти старинный хороший земский обычай: делать мирские земские заповеди и узаконения о предметах религиозных, церковных, не считая их исключительной принадлежностью церковной власти. При этой религиозно-обрядовой своеобычности, купечество, как замкнутое сословие, представляло, между прочим, «чтоб дворянству и других званий людям торговать не дозволять, чтобы госпиталям, сиропитательным домам и школам быть единственно для одного купечества, а не для другого какого звания людей и т. п. Наконец, точно также, в представлении депутатов от присутственных мест выразилась своеобычная особенность: чиновничья указная мелочность, ревность к установке в рамки положительного узаконения таких случаев или явлений в жизни, которые законом не производятся и не могут быть вложены в определенные нормы какого-нибудь устава. Напр., они представляли, между прочим: 1) «об установлении закона к приведению разного звания народа в содружество», хотя законом едва ли можно вынудить это содружество, без других, более существенных условий для этого и прежде всего – законом не уничтоживши разъединяющих разные народы начал; 2) о ревизии и отличении граждан добродетельных; 3) об истреблении женщин, ведущих жизнь распутную; 4) о неимении форейторам и верховым кнутов и плетей и т. п.

При всей, однако же, сословной разрозненности, замкнутости и исключительности. во всех прочих представлениях депутатов предъявлены были правительству самые живые, насущные, справедливые народные нужды и требования. Представления эти не отличаются особенным резким политическим либерализмом, но в них вполне высказалась народная, горько-опытная, жизненно-практическая критика самых существенных правительственных учреждений, ясно высказались истинные гражданские права и интересы земских сословий, выразилась живая потребность полного народного контроля над администрацией и судом – одним словом, высказался не слишком либеральный, но здоровый политический такт, смысл народа. Земские сословия, как только призваны были к сочинению нового уложения для себя, тотчас обнаружили стремление к восстановлению своего влияния в делах суда и расправы, в вопросах и деятельности присутственных мест, в устроении своего экономического быта, просвещения. образа жизни. Во-первых, все классы народа, не исключая и правительственных депутатов, единодушно и единогласно высказали в своих наказах живую потребность учения, просвещения, потребность училищ, академий, университетов, потребность больниц, сиропитательных домов, аптек, лекарей и повивальных бабок. Весьма важно то, что разрозненные сословия сходились в самом главном условии их будущего сближения – в единогласной потребности просвещения. Депутаты от правительственных мест представляли: «об обучении детей катехизису, об учреждении по городам училищ для юношества и о не принимании в дома учителей и учительниц не освидетельствованных». Дворянство представляло: 1) «об имении при церквах ученых священников на жалованье и чтобы причетники обучали крестьянских детей грамоте; 2) об учреждении по городам для дворянского юношества школ». Городские жители требовали еще больше. Они подали записку «об учреждении в городах академий, университетов и школ, и об обучении в оных разным языкам купеческих и разночинских детей и сирот». В частности, купечество представляло: «магистратам накрепко подтвердить о добром содержании школ, паче и о воспитании детей прилагать всевозможное старание, дабы они обучаемы были, сверх искусного понятия закона и письма, арифметике и бухгалтерии; кто же будет от оного детей своих укрывать и в школы не отдавать, таковых отцов штрафовать, первой гильдии по 50, второй по 25 рублей». Наконец и однодворцы, и хлебопашцы требовали: «определить для наук и наставления богоугодных дел духовных и для утверждения благосостояния и знания законов, и добрых поведений светских учителей».

Согласно с общим желанием народа, выраженным в наказах депутатских, в числе 19 частных комиссий депутатских, учреждена была особая комиссия об училищах. Она составила «Учреждение школ нижних в городах и местечках». Школы назначались при церквах по всем приходам, именно как первая насущная потребность всех прихожан. Вверены они были надзору епархиального начальства и градоначальников, которые должны были каждую треть года давать о них отчет синоду и особому главному опекуну земских школ. «Для сих школ – сказано далее в Учреждении комиссии об училищах – св. синоду приложить старание, чтобы сочинены были следующие книги: 1) азбука церковной и гражданской печати; 2) краткий катехизис: 3) кратчайшее нравоучение из правил естественных; 4) для утверждения сего естественного нравоучения и св. писания, заставлять детей выучивать наизусть книжку новоизданную под именем «Словеса св. писания»; 5) академия сочинить имеет самые малые две книжки: первая содержала бы в себе четыре части простой арифметики с дробями и тройными правилами, а вторая – показание глобуса земного с четырьмя частями света на особливых картах, приложив к ним главнейшие государства. А в сей географической книжке означить столичные и занятнейшие всех государств города. Таковые книги учители просмотрев, сами для себя легко поймут и по возможности своего понятия, детям объяснять будут. Ежели ученики все вышепрописанное кончают, тогда давать им читать новый завет, в гражданских же книгах Наказ е. и. в. к сочинению уложения, такожде Роленеву древнюю историю. Всякие телесные наказания ученикам вовсе запрещаются, а паче не бить по щекам, за волосы и за уши не драть… За обучение азбуки, часослова, псалтыри и катехизиса, отцы давать имеют учителю по рублю, за письмо по полтине, за книжку истории и географии по полтине, за истолкование катехизиса и надзирание священника по полтине. Сверх того, оставляется на волю родителей давать и больше. При выпуске из школы должен родитель или в чьей воле ученик состоит, давать в кружку школьную по рублю, но исключаются из того самые бедные, которые по бедности не имеют платить чем учителям, за тех выдавать из кружки половинную плату; но сие не инако, как с согласия общего, то есть попечителя, священника, дьякона, дьячка и лучших прихожан». Главный, верховный надзор над всеми приходскими школами поручался «главному опекуну градских школ», который должен был заседать в совете вместе с членами синодальными и рапортовать царю об успехе земских школ.

Кроме училищ, дворянство и городские жители требовали распространения по городам сиро-воспитательных домов, госпиталей, аптек и лекарей. Дворяне требовали только аптек и лекарей, а городские жители представляли: «об учреждении на казенном содержании больниц и сиро-питательных домов, об умножении по городам аптек, докторов, лекарей и повивальных бабок». В частности, купечество, выразивши желание учредить исключительно для себя госпитали и сиро-питательные дома, независимые ни от каких правительств и властей, представляло: «лекарям быть в каждом губернском и провинциальном большом городе, где купцы принять пожелают и пользовать купцов даром, довольствуясь жалованьем».

Самое тяжкое бремя для всех областных жителей, как мы уже знаем отчасти, составляли присутственные места с присутствующими в них губернскими, провинциальными и воеводскими канцеляриями, военными полицейскими командами и проч. Деспотический произвол, вопиющее правосудие и мучительная, и разорительная медленность судопроизводства и бумаговодства – вот главные болезни областной администрации, гноившие тогда здоровое благосостояние областных обществ, тормозившие их естественное, здоровое, правильное саморазвитие. Вот и против всех этих злоупотреблений присутственных мест протестовали почти единогласно все земские сословия. Но, так как главные производительные классы земства, городские жители, купцы, мещане и хлебопашцы, всех более испытывали и тяжелее ощущали на себе весь гнет, всю бесконтрольную, необузданную, деспотическую, жадную придирчивость присутственных мест и присутствующих, всю несносную стеснительность и разорительность делохождения, то эти классы народа всего более и решительнее требовали себе прав надзора и контроля над присутственными местами, над полицией, над судами. Они требовали представительства своих депутатов в присутственных местах, требовали собственного гражданского и уездного суда и проч. Именно городские жители представляли: 1) «об учреждении вновь городского суда; 2) о бытии полиции в ведомстве магистратов и ратуш; 3) о подтверждении магдебургского права; 4) о выборе из купечества особливых депутатов и о дозволении оным входить во все присутственные места по делам купечества; 5) о не чинении военнослужащим людям купечеству никаких обид и побоев, и о платеже им за забранные у купцов товары денег; 6) об учреждении, вместо формальных, кратких словесных, также и третейских судов для всяких случающихся, между купечеством с разночинцами, дел; 7) о правосудии и скорейшем решении дел во всех присутственных местах по просьбам от купечества: 8) о запрещении присутствующим слушания и подписывания дел на домах; 9) об уменьшении судов и о штрафе судей; 10) о не забирании насильно к суду в присутственные места градских жителей без учиненных повесток; 11) о небытии в городах особой сыскной команды, а о препоручении оной магистратам». В частности, купечество, как сословие, представляло: «купечеству между собой судимым быть во всех делах, кроме великих государственных, в городских магистратах и ратушах». Таким образом, городские жители просили себе право контроля над самыми тяжелыми для народа правительственными учреждениями прошлого столетия. И по праву, потому что управление их интересами, заботы об их быте, хозяйстве, благополучии, охранение их добра, по естественному праву, принадлежало и принадлежит им самим, а не каким другим, особенно непрошеным приказным опекунам. Точно также однодворцы и хлебопашцы представили: 1) «о не посылке в уезд, находящихся при городах служилых людей с указами, для публикования оных, а о рассылке их для того по церквам из духовных правлений; 2) о выборе судей всем обществом всего уезда и об определении в присутственных местах для скорого отправления дел уездных жителей, особливых членов; 3) о бытии для дел со стороны судящихся депутатам в заседании, в присутственных местах; 4) о не притеснениях однодворцам и прочим народам от присутственных мест и от самих присутствующих; 5) о словесных судах; об определении для разбирательства между обывателями дел, командиров или старшин по выбору из них же и о небытии им ни по каким делам, кроме подушного оклада, ведомым в присутственных местах».

Мало-того. Многие провинциальные общины и их депутаты просили, чтобы в Великороссии и Сибири воеводы были выборные из самих провинциальных жителей или по крайней мере, по просьбе их сменяемые, а в Малороссии избираемы были вольными голосами народа гетман и старшины, и чтобы малороссийские чины были уравнены с великороссийскими и т. п. Так, однодворцы и хлебопашцы представляли, между прочим, «об уменьшении пятилетнего срока воеводства и о перемене воевод и секретарей по просьбе уездных жителей от губерний и о выводе из малороссийских городов российских воевод». Городские жители просили «о выборе малороссийскому народу гетмана и старшин вольными голосами и о бытии казакам судимым от оных старшин». Дворянство представляло: «о выборе воевод и товарищей баллотированием из дворян своего уезда». В частности, депутат ярославского дворянства кн. Щербатов подал в комиссию следующее мнение о выборе уездных дворян к соучастию в воеводском управлении: «великое пространство Российской Империи, разные правительства необходимо-нужные, великое число людей, служащих в военной службе и желающих еще и в гражданской услуге показать и многие уже, по истощении сил своих, вступают в гражданскую службу, яко в некое упокоение… Ho по великому числу таковых раздаваемых мест не всегда обретались право разумеющие законы и их приложение, да и впредь сомнительно, чтобы великое изобилие в таковых могло быть, чтобы имея и ясный уже закон, чрез людей из детских лет прилежащих к сим делам, не могли сбиты и обмануты быть, каковы есть многие приказные служители; сверх того, страсти, примешиваясь от сообщения таковых подлых и привыкших к душевредству и мздоимству людей, принуждают вымышлять способы и затмение самой истины, так что мало-помалу впадая в преступления, воеводы утесняют народ, находя себе защитников, не скоро наказаны бывают, а пороки продолжая путь свой, яко ядовитая болезнь, более нравы заражают. И для предупреждения таких следствий, не соблаговолено ли будет, чтобы при воеводе были выбраны от уезда два или три депутата в собрании дворянства и определены без жалованья для заседания с ним вместе. Воевода, яко начальник, имел бы особливо на себя положенную должность, по всем государственным делам, яко сборам и прочие, по которым бы и к ответу явиться должен был; дворяне же имели бы участие во всех делах, касающихся до земского суда (хотя и по государственным должные верных поданных предложения воеводе им бы не запрещались)».

Относительно экономического быта и устройства провинций, депутаты их высказали такие несколько существенно-необходимых и полезных требований. При сильном и все более и более возраставшим развитии экономической централизации в XVIII столетии, казна поглощала земские доходы, например городские, употребляла их без всякой отчетности пред городскими жителями. По провинциальным городам не было местных кредитных учреждений, не только частных земских банков, но и казенных, государственных. Коммерц-коллегия и мануфактур-коллегия только обременяли своей бюрократической централизацией свободное движение и развитие торговли, и промышленности по областям, а не подвигали ее вперед. Вместо локализации экономических сил и отправлений, для наиболее свободного и равномерного распространения и развития их по местным экономическим, торгово-промышленным путям и средоточиям, эти центральные коллегии централизовали и ослабляли, стесняли свободное областное народно-экономическое саморазвитие своим излишним бюрократическим бумаговодством. В торговле и промышленности свирепствовала монополия или по выражению Мордвинова, единоторжие казны и казенных откупщиков; в подрядах также. На все это не могли не отозваться законными жалобами и требованиями прежде всего главные торгово-промышленные классы, городские жители. И вот, депутаты их представили, между прочим, 1) «об учреждении по городам для купеческой коммерции и размножения торгов государственного банка; 2) об уничтожении в Малороссии пограничных таможен; 3) о не отдаче в монополию никаких промыслов и товаров». В высшей степени законно следующее представление купечества: «чтобы принадлежащие гражданству доходы оставить все в гражданскую пользу, а в казну отдавать только по рублю пятидесяти копеек с души». Равным образом, вполне сообразна с требованиями всех податных сословий, просьба купечества о восстановлении подворной ревизии, вместо подушной. Тогда народ сильно уклонялся и бежал от ревизии душ. Поэтому купцы просили «об уничтожении сочленяющейся ныне по душам ревизии, а о бытии оной попрежнему по дворам». Дворянство, кроме нескольких своекорыстных помещичьих экономических представлений, между прочим, также хлопотало: 1) «об учреждении по городам банков; 2) хлебных магазинов и фабрик». Относительно крестьян, достойно внимания представление или ходатайство дворянства: 1) о позволении крестьянам в городах торговать продуктами их в розницу; 2) о позволении крестьянам подрядов; 3) о бытии крестьянам у купцов поверенными в лавках и в питейных домах в одно зимнее время, а в летнее, чтобы возвращались к земледелию; 4) о не сборе с крестьянства подвод, а вместо того об учреждении почтовых станов; 5) о не наряжении крестьян на караулы и работы; 6) о сборе в одних местах вместо фуража деньгами, а в других, где будет потребно, вместо подушных денег, провиантом и фуражом; 7) о поселении по уездам и городам иностранных колонистов, от коих бы крестьянство получило наставительный пример к лучшему домоустройству; 8) об истреблении, для соблюдения лесов, железных, стекольных, жжения золы и прочих заводов».

Наконец, отметим и остальные, более или менее тоже дельные вопросы и представления депутатов. Депутаты от присутственных мест представили, между прочим: «о вступлении всяким чинам в духовные, а из духовных в светские и освобождении священников от неприличных работ; о уменьшении свободных дней от работ; о учинении закона, как поступить в случае того, когда от побой помещиков случится людям смерть; о запрещении кулачных боев; об учинении монашеских недвижимых имений коронными и об установлении к пропитанию их (то есть монахов) и к содержанию церквей – доходов; о пресечении роскошей; о публикации от полиции о всех происходящих новостях; об учреждении в городах публичных мест для увеселения обывателей», и проч. Дворянство представило, в числе других пунктов: «о продаже церковных земель; о заведении в городах особых слобод для полков и о выводе их из уездов; о запрещении на выгонных городских землях сеять хлеб; об умножении крестьянского бесчестия (то есть платы за бесчестье) и об умножении суммы оных, кои пожелают быть в купечестве и о незаписке в посад по женам их», и проч. Градские жители, между другими пунктами, подали: «о свободном отправлении богослужения других законов людям; о содержании на пристойном основании церковного причта и об определении оному жалованья; о не требовании священникам, сверх указанного числа, за церковные требы; о подтверждении казакам шляхетского права и об оставлении их при прежней должности казачьей; о праве и преимуществе российского купечества и о не назывании оного непристойными словами и дозволении первостатейным носить шпаги; о пресечении роскошей и о не выписывании в Россию никаких иностранных вещей; о выключке из подушного оклада дворян, детей боярских, купечества и разного звания людей и увольнении от рекрутского набора; о снятии с подсуседков рублевого оклада и о расположении оного на тяглых и земли имеющих людей; об учреждении цехов; об учинении запрещения, чтобы никто не дерзал ругать иноверных законов; о не принуждении купечества к бритью бород и ношению немецкого платья; о позволении возвратившимся из Польши и Турции раскольничьим попам, монахам и монахиням, в часовнях и церквах отправлять службы по старинным книгам». Однодворцы и хлебопашцы, между прочим, заявили «о постройке, для квартирования полков при городах, штатных дворов и светлиц; о защите от проходящих полковых служителей».

Такие покуда известны нам сведения о наказах, какие даны были народными избирателями, депутатам знаменитой комиссии 1767 г. и о голосах, какие подали через них почти все провинциальные общества. Если так разнообразны были простые, основные данные, вопросы избирательных классов России, то уже по ним невольно предполагается, как много, должно быть, высказано было депутатами о разных материях, во время самих прений или рассуждений, на собраниях общей комиссии и на сходах частных 19-ти комиссий. Что-нибудь да было же говорено и делано в общих собраниях комиссии, которая существовала с лета 1767 г. и до 12 февраля 1769 г. Равным образом что-нибудь да было же сказано и сделано на собраниях 19-ти частных комиссий, которые продолжали свою деятельность до 1774 г. Для нашего времени покуда это тайна. Но в высшей степени многознаменательно уже и то, что теперь известно нам из истории знаменитого собрания депутатов. Прочитавши только наказы, данные от областей депутатам, мы опять приходим к убеждению, что это знаменитое собрание депутатов, от всего русского народа и от всех племен инородческих, представляет в истории собственно народной, в истории всех разнообразных, разнородных областных масс русской земли, самое великое, светлое, отрадное, мировое историческое событие. Это было событие исторически-движущее, передовое, просветительное. Недаром Западная Европа, услышав о собрании депутатов в России, прославила Семирамиду Севера похвалами философов, поэтов и всех знаменитостей того века.

Великое народное собрание 1767 г, во-первых, подействовало народно-просветительно на европейски-просвещенный ум самой великой законодательницы. Екатерина вынесла такое убеждение о комиссии народных депутатов, из ней же самой: «Комиссия уложения – говорит она – был в собрании, подала мне свет и сведение о всей империи, с кем дело имеем и о ком пещись должно. Она все части закона собрала и разобрала по материям и более того бы сделала, ежели бы турецкая война не началась. Тогда распущены были депутаты и военные поехали в армию. Наказ комиссии ввел единство в правила и в рассуждения, не в пример более прежнего. Стали многие о цветах судить по цветам, а не яко слепые ο цветах». Таким образом, собрание депутатов озарило, просветило отвлеченную идею государства, империи, идеей живого народа. Оно, после темных, тяжелых, тиранических времен первой половины ХVIII-го столетия, после почти совершенного забвения народа среди частых, бурных государственных переворотов, оно вдруг дало свет верховному правительству, верховной власти, с кем она имеет дело и о ком пещись должна, указало на народ. Недаром с этого только времени и для самого правительства все более и более становятся предметом и целью реформ и учреждений, не государство, а общество, народ.

Затем, собрание комиссии 1767 г. с могучей силой и разом подвинуло вперед развитие законодательных идей, вдруг повернуло государство от застоя к быстрому, живому и широкому историческому движению, путем разнообразных, всесторонних, радикальных реформ. Одни данные, необработанные материалы для нового уложения, доставленные и собранные комиссией 1767 года и 19-ю частными комиссиями, подвинули на полстолетия вперед законодательную деятельность и послужили к созданию всех тех учреждений, которыми более всего прославилось царствование Екатерины и ознаменовались в России семидесятые и восьмидесятые года прошедшего века, до которых при Екатерине не явилось ни одного подобного памятника законодательства – и которые доселе составляют коренные основы внутреннего устройства и местного управления в империи. Таковы: учреждение для управления губерний (6 ноября 1775 года), устав благочиния (8 апреля 1782 г.), указ об учреждении народных училищ (7 сентября 1782 г.), городовое положение (21 апреля 1785 г.) и многие другие. Проекты всех этих законоположений начертаны были комиссиями депутатов. По окончании первой турецкой войны в 1774 г., все эти проекты были мало-помалу извлекаемы из архива комиссии и подверженные пересмотру, дополненные, измененные, согласно с видами петербургского правительства, уже под редакцией и прессом бюрократии, приводились в исполнение. Главная же, существенная работа и заслуга в составлении всех этих законоположений, все-таки исключительно, принадлежит общей комиссии 1767 г. и частным комиссиям. Мало того. Многие идеи депутатской комиссии 1767 года стали насущными вопросами ХIX столетия, заняли лучшие государственные умы. Например, Мордвинов, всеми доводами, доказывал необходимость учреждения по городам частных банков, чего требовали и депутаты комиссий, по наказам избирателей. Городские жители в депутатском наказе своем требовали учреждения университетов, академий по всем городам. Это вопрос не только нашего, но еще и будущего времени. Наконец, депутатская комиссия 1767 года затронула и такие вопросы первой важности, как например, о крепостном праве, которое тогда только еще достигало разгара, о значении именных указов, в случае издания собранием депутатов нового уложения и тому подобное. Основательно полагают, что это-то именно поднятие комиссией вопросов, признававшихся в тот век несвоевременными и было главной причиной роспуска комиссии.

В заключение скажем несколько слов вообще о значении земских соборов в истории народной. Оглядывая беглым взором всю прошедшую историю русской земли, начиная от рюриковской закладки государства и до екатерининской первоосновы, организации общества – мы видим, что земские собрания народа представляют двигательные, основоположительные или земско-устроительные явления в русской истории. Земским собранием и советом начинается наша история, полагается закладка, первооснова государственного союза. Задолго до начала истории, по русской земле бродили все инородческие – финские, чудские племена. Вот приходят славяне и из починка своего –Славно-Торга и из другого ростка своей истории – из чудского города Ростова, проводят по земле и по воде, свою гостиную или торгово-промышленную и земледельческую колонизацию, среди чудских земель и племен, основывают славяно-русские земские общины, области, земли, государства. Не меч, а мир, любовь, совет и союз принесли славяне инородцам и вот, вступают в федеративный союз с чудскими инородцами, и вместе дружно, единодушно начинают историю земским собранием и советом 862 года. «Восстали славяне, и кривичи, и чудь, и меря на варяги, и изгнали их за море, и начали сами собой владеть и города ставить». При разложении родовых общин, при слабости, неокреплости племенного федеративного союза – племенное земское самоуправление было нестройно и не благоустроительно. Нужно было связать племена, для организации одного народа, более прочным, соединительным началом. И вот, снова славяне и кривичи, и чудь, и меря сходятся на земской совет, и призывают князей-собирателей, соединителей племен в один народ. Началась дальнейшая колонизационная обстройка областей, организация областных земских общин, в федеративной связи – по земле и по воде. Стали возникать, путем вольно-народного, земско-областного самоустройства, починки областных земских советов и вечей. Долго починки эти свободно росли и крепли, и в корне своем, откуда началось и федеративное соединение племен, и свободное самоустройство и саморазвитие областей – в Великом Новгороде – в вече новгородском начинали уже расцветать в многознаменательных своеобразных формах. Но вот, по выражению летописи, настала зима, настало насилие большое московское, прилетел многокрылый орел, исполненный крыл и львовых когтей – и зачатки земско-областных, вечевых миров были побиты. Только корень их уцелел, неискоренимо хранился в почве народной – в обычаях народных, особенно в обычаях сельских миров. Едва только кончилось собирание областей русской земли, как в силу внутренних естественноисторических и разно этнографических стремлений областей, произошла великая рознь, великая шаткость всех областей – и русских и инородческих. Земля русская зашаталась в самом корне, разрознилась в составных частях; не стало, по словам Москвы, самого корня, основания крепкого, чем древо неподвижно. Вместо родовой и племенной розни IX века, кончившейся земским советом славян и чуди 862 года, настала рознь государственная, земско-областная. Вместо племенного федеративного союза, нужно было восстановить или лучше сказать, создать вновь излюбленную всей землей, всеми областями государственную, земско-областную федерацию. И кто же совершил это великое земское дело? Опять новый, великий земский собор русского народа представителей инородческого мира. Областные земские народные собрания и советы переписались, согласились быть между собой в любви, совете и соединении, то есть в земско-областной федерации, созвали в сход все города и на великом земском соборе 1613 года, по совету всей земли, спасли Россию, создали государственную, земско-областную федерацию, вручили общее хранение ее прав излюбленному голове всей земли – царю новой династии. После первоначального племенного земского собрания и совета славян, и чуди, и мери в 862 году – великий земский собор и совет всей земли 1613 года представляет в нашей истории второе, и уже не союзно-племенное и государствснно-федеративное земское собрание выборных представителей, как русского, так и инородческого мира вместе.

Таким образом росла и возросла жизнь племен до форм областных земских общин; росла, вместе с тем и идея земских собраний и советов, и возросла от формы племенного собрания и совета 862 года до принципа и формы государственного земского собора и совета. И с тех пор принцип, идея государственных земских соборов не умирали в нашей истории. Едва восстановил, устроил земский собор 1613 года политический федеративный союз областей, как новые земские соборы 1619 и 1642 года указывали правительству истинные основы экономического земского устроения, к покою людям, чтобы все пришло в достоинство. Оба эти земские собора полагали в основу экономического быта и развития народа принцип равенства, принцип уравнения всех в земских податях и повинностях в отношении к государственной казне. А в частности, земский собор 1642 года указал правительству такие истинные экономические начала: 1) уничтожение непроизводительных статей в государстве, налегавших только всей тяжестью оплаты и ущерба на земство – посредством употребления на казенные, государственные нужды лежачей домовой казны монастырей, архиереев, дьяков и царских дворовых приказчиков; 2) одинаковое, равное участие в покрытии государственных нужд со стороны всех, без исключения, званий и чинов; 3) земский, народный учет, контроль над казной, над народными взносами в казну, посредством выборных из земства; 4) пресечение произвола и насилий областного начальства – воевод, заменой их излюбленным земским самосудом; 5) облегчение податного земства от бремени лишних служб, казенных взносов и работ, и тому подобное. Такие экономические вопросы недаром поднимали земские соборы XVII века. Недаром об них всего более вопияли или болели в тот век и все областные земские общины в своих земских челобитных. Умножение в народе бедности, обнищалых, оскуделых до конца и раззадорившихся врознь голутвенных людей не только было физически тягостно, несносно для народа и мешало его экономическому развитию, но оно мешало и умственному развитию народа. Далее, как земский собор 1613 года окончательно собрал в государственный, политический союз все областные земские общины для федеративного, совокупного развития их в любви, совете и соединении, и как следующие земские соборы 1619 и 1642 года установили, указывали начала экономического устройства и быта народа – так земский собор 1648 года совершил важное земское юридическое дело – объединение всех прав областных общин, издал и утвердил уложение всей земли. Хоть и далеко несовершенно было это уложение, составленное в уровень юридическим понятиям и потребностям своего века, все же оно было, по скрепе земского собора, как мы уже сказали, прочно и неподвижно в течение всего XVIII столетия, да и теперь еще не потеряло силы. Потом, по духу времени, в высшей степени здраво, истинно было требование земского собора 1648 года о государственно-экономическом уравнении всех классов народа. Это существенно-необходимое условие для возможно-равномерного экономического благосостояния разных разрядов народа.

Таким образом, хоть и груб, суеверен, невежествен был ΧVII век, но и во тьме его, на земских соборах, виден и слышен был сам народ, на службу которому сложилось государство, правительство. И в грубых формах XVII столетия, на земских соборах, высказывалась природная, здравая способность народа к народосоветию. В земско-соборных требованиях народа выразилось здоровое, истинное стремление к прогрессу народной жизни, высказалось правильное постановление вопроса о взаимных отношениях народа и государства, народного труда и приобретения, и казенного налога и опеки над этим трудом и проч. Если правительство не просвещалось, не руководилось этими жизненно-практическими уроками народа и вообще мало и редко прислушивалось к народному голосу земских соборов – это не народная вина, за которую московское государство и наказалось тяжко-народными бунтами и земским расколом во второй половине XVII века. Но голос земских соборов, как голос народа, все-таки остался в истории народной поучительным голосом исторически-искомой правды русской, народной. Оттого, слова народные, сказанные на земском соборе XVII века, в грубых формах понятий, требований, обычаев и языка того времени – все-таки в сущности, во внутреннем смысле своем, являются истинными, живыми и действенными и в XIX веке. И сами земские собрания и думы русского народа, в эпоху его разгульной, неустановившейся юной, кипучей жизни, как проявления его природных инстинктов и потребностей, как создание его своеобразной исторической идеи и такта – были, можно сказать, только тенью, прообразами его земских собраний и дум в новом, зрелом возрасте, когда массы его познают просвещение.

С начала ХVIII-го столетия и до 1767 года не слышен был больше голос народа, не было земских соборов. Земля русская, означавшая на языке народном мир, народ, земство, преобразовалась из московского государства во всероссийскую империю. В формах губернского устройства не слышна, не видна стала жизнь областного земства – жизнь провинциальных масс. Ее заглушала, заслоняла история империи, двора и Петербурга, заглушали дурные узурпации, перевороты и перемены, происходившие в Петербурге. Противонародное, узурпаторское направление истории достигло высшего проявления в бироновщине. Вместе с преобразованием земли русской – мира, народа в империю, земство окончательно распалось, раздробилось на имперски-служебные, податные и крепостные сословные касты. В нем окончательно развился раскол. Бироновщине народ отвечал бегством за границу, особенно усилившимся в царствование Анны Иоанновны и после ревизии 1741 года, отвечал крестьянскими бунтами в разных губерниях, разбойничеством и наконец, пугачевщиной. В умственном отношении, народ спал крепким сном невежества и суеверия XVI и XVII столетий и во сне, от тяжкой натуги горько-слезного быта, которой сердца народные давно уже были сильно опечалены и тоской исполнены – во сне народ страшно стонал, вопил и ему грезилось: «будто Россия вавилонская блудница, будто в ней воцарился антихрист от лет царя Алексея Михайловича и наипаче от лет сына его, Петра I». И «отдаленный стон народный, по выражению князя Щербатова, не был вкушаем среди роскошей столичных…» По всему этому можно бы подумать, что в такие темные, тяжелые времена ХVIII-го столетия, представлявшие, по выражению Карамзина, les saturnales de despotisme, в массах русского народа должен был окончательно отупеть, омрачиться природный здравый смысл, должна была погаснуть, погибнуть и та способность народосоветия, какая обнаружилась на грубых земских соборах XVII века.

Но вот созывается новый земский собор – знаменитое собрание депутатов 1767 года. Вызываются депутаты не только из всех русских областей, но и от всех инородцев. И этот политический союз вдруг обнаруживает все признаки полножизненности и здоровой самосохранности – народосоветного такта областных масс народных. От имени их, земское собрание депутатов, первым словом, произносит суд, приговор над минувшими страданиями народа, над первой половиной ХVIII-го столетия, произносит суд не на слухах, не на преданиях основываясь, а на самоопытном видении и прочувствовании минувших злостраданий народных. Непросвещенные, полу-суеверные выборные от народа –городские жители, купцы, первым долгом заявляют о народной потребности просвещения, требуют основания университетов, академий и школ, не в одних столицах, a по всем городам, требуют образования духовенства для учительства, для образования народного. Забитые, запуганные, деморализованные губернскими, провинциальными и воеводскими канцеляриями первой половины прошлого века, городские и сельские люди требуют чрез собрание депутатов выборного, депутатского народного контроля над присутственными местами и над присутствующими; требуют земству право выбирать воевод и т. д. В эпоху разгара и варварства крепостного права, в рядах депутатов слышится, на земском собрании, голос об уничтожении крепостного права, почти за 100 лет до действительного уничтожения его и проч., и проч. И подобные идеи простых людей – данные и выводы не просвещения, не наук, а непосредственного жизненно-практического опыта, грубого, невежественного, но горько-думного, горько-слезного векового быта народного –действуют просветительно, руководительно на целую эпоху, движут историю, дают тон и направление ее, дают материл для разнообразных реформ, вызывают ряд таких учреждений, которые, несмотря на всю несовершенную бюрократическую обработку их, до сих пор все-таки представляли лучшие институции, чем учреждения первой половины прошлого века. Собрание народных депутатов 1767 года открыло свет новой русской истории, в лице представителей русского инородческого мира, указало правительству на забытый принцип народностей, ожидающих новой жизни, человечного внимания и улучшения быта. Наконец, простые, незатейливые идеи земского собрания действуют народно-просветительно на европейски-просвещенный государственный ум самой законодательницы. Екатерина, выслушавши голос земского собрания депутатов, стала лицом к лицу с народом, познала все русские народности, познала то, что составляет живую сущность, саму жизнь государства, для чего существует правительство. Из земского собрания депутатов 1767 года гениальная государыня вынесла глубокое, многознаменательное убеждение: «Комиссия – изрекла она – дала мне свет и сведения об империи, с кем мы имеем дело, о ком пещись должны…»