Жив Бог – Семейный катехизис. Составлен группой православных христиан. Перевод с французского прот. Георгия Сидоренко под редакцией прот. Кирилла Фотиева. Overseas Publications. Лондон, 1988 (2-е дополн. издание 1990. В России переиздан издательством “Просвет” в 1991 г.)
В течение последнего года широко распространяется книга Жив Бог – семейный катехизис, составленный группой православных христиан и переведенный с французского языка на русский. Много в этой книге интересного и ценного. Стиль повествовательный. Раскрывается бытовая и богослужебная сторона церковной жизни, например, при объяснении содержания песней канона на утрени… Можно только приветствовать помещение тропарей и кондаков больших праздников с нотами на соответствующие гласы. Книга также богато иллюстрирована репродукциями икон.
Но, увы, преобладают отрицательные элементы. Самый яркий из них – упорное изображение Спасителя как человека. Так, например, на стр. 103 говорится: “единственный безгрешный человек – это Иисус Христос”. Такое высказывание ничем не ограничено, никак не объяснено. Авторы постоянно низводят Богочеловечество Иисуса Христа на исключительно человеческий и земной уровень, например: “Лишь Он один может нас научить любить бедных по-настоящему: не ради нашей славы и общественного идеала, а настоящей человеческой любовью, как Он сам любит нас” (стр. 41).
В другом месте Сын Божий совершенно неоправданно отделен от Святой Троицы: “Бог пошлет к людям самого Совершенного, по образу которого Он творил людей. Сын Божий, будучи сиянием славы Отца (Евр.1:3) войдет в человеческую природу, облачится ею, как одеждею, и восстановит Нового Адама, Человека совершенного, сияющий образ Божий” (стр. 28). Откуда авторы взяли, что Бог сотворил человека по образу только Сына Божия? Ведь в книге Бытия сказано И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему… И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его (Быт.1:26-27). Если же согласиться с авторами, что Христос “облачился” человеческой природой, “как одеждею”, то это означает, что Он принял нашу природу только лишь внешне и, как Святые Отцы учат, тогда не мог бы спасти нас. Так же вряд ли правомочно сказать, что Он “восстановил Нового Адама”, ибо “восстановить” можно только нечто уже бывшее, а Новым Адамом был Он Сам, явившись на земле. Здесь полторы фразы книги содержат три грубых ошибки.
С одной стороны. Спасителя низводят на уровень простого человека, а с другой – царя Давида вдруг украшают именами “помазанника Божия”, “Христа Божия” и “Мессии Божия” (стр. 60), которые традиционно употребляются только в связи с Господом. Понятно, что Давид был избранником Божиим и был помазан на царство, и что помазанник по-гречески означает Христос, а по-еврейски – Мессия, но тем не менее каждое слово имеет свое определенное звучание и этим нельзя пренебрегать. Авторы совершенно последовательно низводят и учение Христово на чисто земное, когда они пишут о Блаженствах: “Блаженны те, кто с писателями Золя и Пеги защищали невиновность Дрейфуса, несправедливо осужденного на каторгу государственными властями! (Имеется в виду политический процесс во Франции в начале века. – Прим. пер.) Блажен Мартин Лютер Кинг, протестовавший против несправедливостей по отношению к неграм…” и т.д. (стр. 137–138).
Далее, рядом со св. Серафимом Саровским упоминается “святой” Франциск Ассизский (стр. 136), неизвестный Православной Церкви, между тем как русский Афонский старец Силуан (стр. 146) называется просто своим именем. По меньшей мере можно было назвать его старцем. Он ведь в 1987 году был прославлен Вселенской Патриархией.
Целая глава этого произведения посвящена вопросу иудеев и христиан. И вся она написана под основным мотивом: “Сколько преследователей и убийц искали оправданий своих действий даже в Евангелии! Ведь и фашизм родился в недрах христианской Европы!” (стр. 159). Возможно, что безымянные французские авторы этой книги здесь остро переживают какие-то свои комплексы, но для православного христианина, и в частности русского, это совершенно неуместно. Так это и заводит прямо в ересь, когда они утверждают: “Мы также рискуем впасть в фарисейство, думая о себе: Только мы знаем, где истинный Бог. Теперь Он наш, потому что Он стал человеком, и мы называемся христианами в Его честь. Его именем. Но мы забываем, что иудей, плачущий и бьющий себя в грудь перед стеной плача, любим Богом и оправдан перед Ним по образу фарисея” (стр. 162). Читали ли эти авторы Святое Евангелие от Марка 16:16: Кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден будет и от Иоанна 12:48: Отвергающий Меня и не принимающий слов Моих имеет Судию себе: слово, которое Я говорил, оно будет судить его в последний день? Об этом месте Зигабен говорит: “Кто будет веровать, и не довольно сего, но – и креститься, ибо кто уверовал, но не крестился, а остается еще оглашенным, тот не спасен еще”. Помимо того, непонятно, оправдание какого фарисея имеется в виду. Преклоняясь перед евреями, авторы этой книги предпочитают низводить Самого Спасителя, Которого они совершенно последовательно и называют пророком, хоть и величайшим из пророков (стр. 161), и огульно осуждают христиан, не упоминая о том, что те преступления, о которых идет речь, совершали римо-католики и протестанты. Какое нам, православным, дело до колонн-статуй перед Страсбургским собором, отображающих западное извращение христианского учения и отступление от Церкви? Такую “церковь” Бог действительно низложил, но Его Церкви и врата адовы не одолеют.
Всем известно, что ассоциации очень сильно влияют на восприятие. Поэтому для меня неприемлемо, что авторы в связи с таинством говорят об аборте: “Если ребенок, становясь старше, отказывается идти путем, избранным для него крестными, то новое рождение, каким должно было бы быть крещение становится своего рода духовным абортом…” (стр. 253). Также я не могу принять, что повествование Священного Писания “наивное” (стр. 180).
Далее очень уж пространно авторы говорят о коммерческих извращениях, связанных с празднованием Рождества на Западе (стр. 39–41). Переводчик пытается это слегка смягчить примечанием “речь идет о праздновании Рождества в странах Запада”. Все это для современного русского читателя совершенно не к месту. Стиль и язык этого произведения крайне неровные: очевидно на переводчика сильно влияет иностранный текст.
Многое просто смущает русского православного читателя. С термином “воплощение”, например, связаны совершенно определенные, устоявшиеся представления. Поэтому трудно принять такие фразы: “По образу Марии и мы принимаем Бога, так как Бог воплощается также и в нас Духом Святым. В борьбе с грехом для получения прощения Божия настоящая цель христианина – принять воплощение Слова в свою жизнь, в свою плоть” (стр. 38–39). Хотя и понятно, о чем здесь идет речь, употребление термина “воплощение” в таком контексте представляется весьма рискованным. Помимо того, у нас не принято говорить просто “Мария” или “Дева”, а говорится – “Пресвятая Дева”. Таких погрешностей, типичных для западных вероисповеданий, книга полна. Местами это переходит даже в нелепость: например, “внизу образа Иосиф сидит подавленный…” (стр. 43). Текст спускается ниже собственного уровня, когда в нем стоит: “Евангелие пестрит рассказами” (стр. 364). А на 399 стр. читатель наконец глубоко вздыхает, потому что пророчество Иезекииля читается “на утрени”, между тем как до сих пор в книге писалось “на утрене”. И в русском языке река, в которой Господь принял Крещение называется Иордан, а не Иордань – “в день Его крещения во Иордани” (стр. 171). Непонятные ошибки или опечатки находятся и в установленных богослужебных текстах: “Егда снисшел (вместо снисшед) языки слия” (стр. 288), или “Преобразился еси на горе Христе Боже наш” (стр. 107).
Но эти мелкие погрешности ложатся не на авторов, а на переводчика, взявшего на себя непомерный труд. Подход же самих авторов достаточно неправославный. По этой причине книгу эту, к сожалению, невозможно рекомендовать русскому православному читателю.
Русский пастырь. San Francisco, 1989. №4. СС. 46–49.