ПАПИНА ВОЙНА
Очерк тринадцатый:
Мария Арманд. Два стихотворения из папина альбома...
Павел Арманд прошёл две войны — Гражданскую и Великую Отечественную. Летом 1941 года он был в Ленинграде, работал на «Ленфильме». В конце сентября газета «Правда» опубликовала текст его песни «Тучи над городом встали» — с новыми словами, придавшими песне новый смысл. Просто и ясно папа призывал бить фашистов: « Нашу ярость они до могилы не забудут никогда». Эта песня была его талисманом и не раз спасала жизнь.
В блокаду отец снимал фильмы для фронта. Он жил на пятом этаже ленфильмовского дома, в одной квартире с семьей своего друга — режиссёра Иосифа Львовича Гиндина, ушедшего в ополчение. Творческие бригады, почти всегда исполнявшие в концертах для фронтовиков песню «Тучи над городом встали», привозили ему щедрый «гонорар» — то банку сгущёнки, то плитку шоколада. На новый 1942 год композитор Дмитрий Шостакович подарил отцу целую буханку засохшего чёрного хлеба.
Отец часто рассказывал об ужасах блокады. О том, как у него притупилось чувство страха и жалости. Как и другие, он не спускался в укрытие при бомбёжках, равнодушно смотрел на падающие дома, на трупы по обочинам улиц. Любовь Ивановна Гиндина уже после смерти отца рассказывала мне, как однажды услышала — кто-то скребётся во входную дверь. Но кто может скрестись — не только собак и кошек, но и всех крыс в осаждённом городе уже съели. Она открыла дверь и на пороге увидела лежащего под дверью моего отца. Он принёс с Невы ведро воды, но много расплескал, пока поднимался на пятый этаж без лифта, и, растратив все силы, лёг возле двери. Если бы Люба не услышала, как он скребётся, скорее всего, он бы так и умер.
Отец не был дистрофиком, но видел этих людей каждый день, и до конца жизни не мог этого забыть. Он рассказывал о дистрофиках, которые умирали в госпиталях от того, что с жадностью набрасывались на больничную еду. Когда отца вывезли по «Дороге жизни» в декабре 1943 года, его выводили из состояния хронического голода, давая кашицу из зелёного лука и простокваши.
Тема войны всегда оставалась одной из самых главных в его творчестве. У папы был нотный альбом в ярко-оранжевой обложке, куда он записал все свои стихи и песни.
После его смерти этот альбом мой старший брат Виталий отдал в какое-то крупное издательство — и там он потерялся!
Среди стихов, которые я с детства запомнила наизусть, вот эти два: одно написано в блокадном Ленинграде, второе — перед смертью, когда на больничной койке отец вспоминал и обдумывал свою жизнь.
Залегла земля песчаная
В перелесках близ болот
Дымка стелется туманная
От нагретых солнцем вод.
Ветер в камышах не бесится
Не играет на волне
Белый серп дневного месяца
Отражается на дне
Синева и даль бескрайняя
Тают в дымке облаков
Не шумите, волны Ладоги,
Над телами моряков.
Март 1942 года, Ленинград
Над рекой широкою встаёт густой туман
Зори летней ночью коротки
Спит в лесу зелёная муравушка-трава
Шепчутся тревожно тростники.
Бился он с противником до самого конца
Не пускал на берег никого
Раненного насмерть захватили храбреца
Семеро фашистов — одного.
Нет на нашей Родине ни одной семьи
Чтоб не чтила в памяти своей
Имена любимые защитников страны
Образы погибших сыновей.
Март 1964 года, Рига
Очерк тринадцатый:
Мария Арманд. Два стихотворения из папина альбома...
Павел Арманд прошёл две войны — Гражданскую и Великую Отечественную. Летом 1941 года он был в Ленинграде, работал на «Ленфильме». В конце сентября газета «Правда» опубликовала текст его песни «Тучи над городом встали» — с новыми словами, придавшими песне новый смысл. Просто и ясно папа призывал бить фашистов: « Нашу ярость они до могилы не забудут никогда». Эта песня была его талисманом и не раз спасала жизнь.
В блокаду отец снимал фильмы для фронта. Он жил на пятом этаже ленфильмовского дома, в одной квартире с семьей своего друга — режиссёра Иосифа Львовича Гиндина, ушедшего в ополчение. Творческие бригады, почти всегда исполнявшие в концертах для фронтовиков песню «Тучи над городом встали», привозили ему щедрый «гонорар» — то банку сгущёнки, то плитку шоколада. На новый 1942 год композитор Дмитрий Шостакович подарил отцу целую буханку засохшего чёрного хлеба.
Отец часто рассказывал об ужасах блокады. О том, как у него притупилось чувство страха и жалости. Как и другие, он не спускался в укрытие при бомбёжках, равнодушно смотрел на падающие дома, на трупы по обочинам улиц. Любовь Ивановна Гиндина уже после смерти отца рассказывала мне, как однажды услышала — кто-то скребётся во входную дверь. Но кто может скрестись — не только собак и кошек, но и всех крыс в осаждённом городе уже съели. Она открыла дверь и на пороге увидела лежащего под дверью моего отца. Он принёс с Невы ведро воды, но много расплескал, пока поднимался на пятый этаж без лифта, и, растратив все силы, лёг возле двери. Если бы Люба не услышала, как он скребётся, скорее всего, он бы так и умер.
Отец не был дистрофиком, но видел этих людей каждый день, и до конца жизни не мог этого забыть. Он рассказывал о дистрофиках, которые умирали в госпиталях от того, что с жадностью набрасывались на больничную еду. Когда отца вывезли по «Дороге жизни» в декабре 1943 года, его выводили из состояния хронического голода, давая кашицу из зелёного лука и простокваши.
Тема войны всегда оставалась одной из самых главных в его творчестве. У папы был нотный альбом в ярко-оранжевой обложке, куда он записал все свои стихи и песни.
После его смерти этот альбом мой старший брат Виталий отдал в какое-то крупное издательство — и там он потерялся!
Среди стихов, которые я с детства запомнила наизусть, вот эти два: одно написано в блокадном Ленинграде, второе — перед смертью, когда на больничной койке отец вспоминал и обдумывал свою жизнь.
Залегла земля песчаная
В перелесках близ болот
Дымка стелется туманная
От нагретых солнцем вод.
Ветер в камышах не бесится
Не играет на волне
Белый серп дневного месяца
Отражается на дне
Синева и даль бескрайняя
Тают в дымке облаков
Не шумите, волны Ладоги,
Над телами моряков.
Март 1942 года, Ленинград
Над рекой широкою встаёт густой туман
Зори летней ночью коротки
Спит в лесу зелёная муравушка-трава
Шепчутся тревожно тростники.
Бился он с противником до самого конца
Не пускал на берег никого
Раненного насмерть захватили храбреца
Семеро фашистов — одного.
Нет на нашей Родине ни одной семьи
Чтоб не чтила в памяти своей
Имена любимые защитников страны
Образы погибших сыновей.
Март 1964 года, Рига
