А
Александр Р.
Guest
Ох, и долго я маюсь перед началом этой самой «былинки»: с одной стороны, редактор книги – женщина, с другой – есть же такое распространённое явление, и промолчать о нём, - тоже Бога прогневлять. Ох, и трудная тема, но поразмышлять-то можно? А я потом священнику-богослову покажу – он комментарий напишет, вот и выйдем из положения.
«И если глаз твой соблазняет тебя, вырви его: лучше тебе с одним глазом войти в Царствие Божие, нежели с двумя глазами быть ввержену в геенну огненную» (Мк. 9, 47). Боюсь, что если слова эти сказаны прямо, а не иносказательно, - всем мужчинам одноглазыми предстоять пред Господом на Его нелицеприятном суде. Страшно? Не то слово. А как быть, если опять наступило лето, и девчонки словно с цепи сорвались – юбчонки полуспущены, в пупках пирсинг солнышком отсвечивает, всё выпуклое обтянуто, а на что нельзя смотреть, так детали домысливается самовольно. Ничего не помогает: ни чётки в руке, ни опущенные долу глаза, не в метро, ни на улице…
ПТИЦЕЛОВ
Троллейбус полон жути, ночных блудливых снов.
В железном неуюте тоскует птицелов.
Апофеоз заката. Декабрь. Похоть. Ад.
В коленках подагрята ужатами юлят.
Куда летят подранки? Пути не разглядеть.
Весёлые подранки, три девочки – и смерть.
В сугробе старой плоти как шевелился гад,
Как будто на охоте сто тысяч лет назад.
Сосёт глазами губы и шампиньоны шей,
Разборчиво, не грубо и мудро, как кощей.
Но девочки проснулись: - Да
здравствует каток!
Люблю твой хохот, юность, за смертный коготок.
Как голуби очнулись, завидя край земли.
И резво упорхнули. И змея провели.
Уймёт могила скоро любовного дельца,
С оскалом птицелова, с глазами мертвеца.
(Михаил Шелехов)
…Я как-то пришёл на исповедь и каюсь батюшке в блуде глазами, а он мне так тихо-тихо отвечает: «Знаешь, ведь и я страдаю от этого». Ну просто удивительно, какого батюшку замечательного послал мне Господь; я раньше очень страдал оттого, что я один на свете такой непутёвый, ан нет – и батюшек вводит сверхмерная нагота в искушение. У меня даже слёзы от его простоты брызнули – всем нелегко приходится с бесом блудным бороться. А меня он особенно допекает. И уверен, что ничего не будет, что Ангел-Хранитель не даст, но по кромочке походить хочется, пофлиртовать в шутку, даже свидание назначить… Ну, со свиданием никак не сладится: задолго до него начинает саднить душу до крови, словно человека убил, радости от встречи уж никакой не ждёшь, а как время подходит – звонишь на мобильничек и: «Простите, дела срочные…»
РАЗГОВОР
Мне звонят, говорят: - Как живёте?
- Сын в детсаде. Жена на работе.
Вот сижу, завернувшись в халат.
Дум не думаю. Жду: позвонят.
А у вас что? Содом? Суматоха?
- И у нас, - отвечает, - неплохо.
Муж уехал. – Куда? – На восток.
Вот сижу, завернувшись в платок.
- Что-то нынче и вправду не топят.
Или топливо к празднику копят?
Ну и мрак среди белого дня!
Что-то нынче нашло на меня.
- И на нас, - отвечает, - находит.
То ли жизнь в самом деле проходит,
То ли что… Я б зашла… да потом
Будет плохо. – Спасибо на том.
(Александр Кушнер)
А время пройдёт – опять мысли-змейки подступают: «Ну, пошуршим листьями в парке, кофе попьём, я чего-нибудь нового о жизни узнаю, а то всё в собственном соку…» Два раза гулял по Царскосельскому парку, на третий раз отказался. Слабый я – а вдруг сорвусь? Знете, как срыв происходит? Ты и глазом моргнуть не успеешь – а смертный грех уже к земле притягивает. И белый свет не мил, и только одно спаение – на всех парах к духовнику; а он уж знает и встречает в слезах: «Что же ты наделал, Сашенька, ты же старенький…» И слёзы по щекам, и я в ножках его плачу, только отлучение от Причастия на полгода уже получил. Знаете, какое это страшное наказание? Вот ты захотел – пошёл в храм, прочитал правило, поговел три дня – и причащайся на здоровье, если священник допустил. А запретят тебе к Таинству приближаться, - так тошно на душе становится, что и передать невозможно; и всем причастникам завидуешь, и дни считаешь до конца наказания.
И уверенность в тебе такая выросла – да чтобы я, венчанный человек, да в их сторону поглядел – да пусть мне глаз… Погоди, милок, глаза-то в жизни ой как пригодиться могут… Тут и Господь на помощь приходит: с возрастом страстишки твои утишает, словно говоря: «Угомонись, петушок облезлый, душу спасай, пока Я время даю». Нет, упрямство козлиное появляется – вернусь, мол, ненадолго в молодость – не такой уж и старый я, как духовник говорит». И… читай сначала, читатель. Я уж и сам измучился весь, а не проходит страстишка; и прп. Неофиту Греческому молюсь, и иконка Моисея Угрина над самой головой постели висит, но, главное, всё-то ты понимаешь: затащишь мыслишки блудные на тот свет – тогда-то и «наслаждаться» будешь оставшуюся вечность; греховные помыслы есть, а воплощение их уже невозможно. Нет, мне справиться самому и думать нечего: слабый я, батюшка временами напоминает. Господи! Ты избавил меня от пьянства проклятущего, от вонючего курева, занятие дал спасительное, что я и мечтать не думал, с женой прекрасной познакомил, вот теперь от телевизора, кажется, избавляюсь с Твоей помощью (тоже страстишка неслабая, доложу вам). Помоги Ты мне, немощному, от искушения плоти избавиться – чтобы я как бы не замечал этих девчонок раздетых, чтоб мысли глупые не лезли в голову, чтобы женщинам слова всякие приятные не нашёптывал; одним словом, чтобы род женский для меня словно существовать перестал. Ты же всё можешь, Господи!
ЧЕЛОВЕК
В страхе землю озирая
У истоков древних рек,
Бродит изгнанный из рая
Самый первый человек.
Утучняя сладкой пищей
Плоть свою – земную персть,
Бродит он и способ ищет
Двери райские отверзть.
Но не думай вор о краже –
За святой рекой Евфрат
Херувим стоит на страже
У закрытых райских врат.
Он вращает по округе
Огнедышащим мечом.
От меча бежит в испуге
Человек, бренча ключом.
И, споткнувшись, вязнет в дверце
Рыжих пойменных болот
И в тоске срывает сердце –
С древа жизни райский плод.
(Священник Леонид Сафонов)
Только уразумел я еще одну Твою истину: «Ты, человече, поборись не на живот, а на смерть, а когда силушки тебя совсем оставят, тогда Я и приду, и помогу. Только ты, пока сам можешь, справляйся, тебя и отец Иоанн благословил…»
Твои слова – истина, Господь наш Иисус Христос, только прошу, не премини подсобить, когда на исходе брани уступать начну… Прости меня грешного за слова эти – Ты ничего не забываешь…
«ОТ ПЯТИ СТРАСТЕЙ УСИЛИВАЕТСЯ БЛУДНАЯ БРАНЬ: ОТ ПРАЗДНОСЛОВИЯ, ТЩЕСЛАВИЯ, МНОГОГО СНА, ОТ УКРАШЕНИЯ СЕБЯ ОДЕЖДАМИ И ОТ ПРЕСЫЩЕНИЯ». (Прп. Исайя Отшельник †370)
«И если глаз твой соблазняет тебя, вырви его: лучше тебе с одним глазом войти в Царствие Божие, нежели с двумя глазами быть ввержену в геенну огненную» (Мк. 9, 47). Боюсь, что если слова эти сказаны прямо, а не иносказательно, - всем мужчинам одноглазыми предстоять пред Господом на Его нелицеприятном суде. Страшно? Не то слово. А как быть, если опять наступило лето, и девчонки словно с цепи сорвались – юбчонки полуспущены, в пупках пирсинг солнышком отсвечивает, всё выпуклое обтянуто, а на что нельзя смотреть, так детали домысливается самовольно. Ничего не помогает: ни чётки в руке, ни опущенные долу глаза, не в метро, ни на улице…
ПТИЦЕЛОВ
Троллейбус полон жути, ночных блудливых снов.
В железном неуюте тоскует птицелов.
Апофеоз заката. Декабрь. Похоть. Ад.
В коленках подагрята ужатами юлят.
Куда летят подранки? Пути не разглядеть.
Весёлые подранки, три девочки – и смерть.
В сугробе старой плоти как шевелился гад,
Как будто на охоте сто тысяч лет назад.
Сосёт глазами губы и шампиньоны шей,
Разборчиво, не грубо и мудро, как кощей.
Но девочки проснулись: - Да
здравствует каток!
Люблю твой хохот, юность, за смертный коготок.
Как голуби очнулись, завидя край земли.
И резво упорхнули. И змея провели.
Уймёт могила скоро любовного дельца,
С оскалом птицелова, с глазами мертвеца.
(Михаил Шелехов)
…Я как-то пришёл на исповедь и каюсь батюшке в блуде глазами, а он мне так тихо-тихо отвечает: «Знаешь, ведь и я страдаю от этого». Ну просто удивительно, какого батюшку замечательного послал мне Господь; я раньше очень страдал оттого, что я один на свете такой непутёвый, ан нет – и батюшек вводит сверхмерная нагота в искушение. У меня даже слёзы от его простоты брызнули – всем нелегко приходится с бесом блудным бороться. А меня он особенно допекает. И уверен, что ничего не будет, что Ангел-Хранитель не даст, но по кромочке походить хочется, пофлиртовать в шутку, даже свидание назначить… Ну, со свиданием никак не сладится: задолго до него начинает саднить душу до крови, словно человека убил, радости от встречи уж никакой не ждёшь, а как время подходит – звонишь на мобильничек и: «Простите, дела срочные…»
РАЗГОВОР
Мне звонят, говорят: - Как живёте?
- Сын в детсаде. Жена на работе.
Вот сижу, завернувшись в халат.
Дум не думаю. Жду: позвонят.
А у вас что? Содом? Суматоха?
- И у нас, - отвечает, - неплохо.
Муж уехал. – Куда? – На восток.
Вот сижу, завернувшись в платок.
- Что-то нынче и вправду не топят.
Или топливо к празднику копят?
Ну и мрак среди белого дня!
Что-то нынче нашло на меня.
- И на нас, - отвечает, - находит.
То ли жизнь в самом деле проходит,
То ли что… Я б зашла… да потом
Будет плохо. – Спасибо на том.
(Александр Кушнер)
А время пройдёт – опять мысли-змейки подступают: «Ну, пошуршим листьями в парке, кофе попьём, я чего-нибудь нового о жизни узнаю, а то всё в собственном соку…» Два раза гулял по Царскосельскому парку, на третий раз отказался. Слабый я – а вдруг сорвусь? Знете, как срыв происходит? Ты и глазом моргнуть не успеешь – а смертный грех уже к земле притягивает. И белый свет не мил, и только одно спаение – на всех парах к духовнику; а он уж знает и встречает в слезах: «Что же ты наделал, Сашенька, ты же старенький…» И слёзы по щекам, и я в ножках его плачу, только отлучение от Причастия на полгода уже получил. Знаете, какое это страшное наказание? Вот ты захотел – пошёл в храм, прочитал правило, поговел три дня – и причащайся на здоровье, если священник допустил. А запретят тебе к Таинству приближаться, - так тошно на душе становится, что и передать невозможно; и всем причастникам завидуешь, и дни считаешь до конца наказания.
И уверенность в тебе такая выросла – да чтобы я, венчанный человек, да в их сторону поглядел – да пусть мне глаз… Погоди, милок, глаза-то в жизни ой как пригодиться могут… Тут и Господь на помощь приходит: с возрастом страстишки твои утишает, словно говоря: «Угомонись, петушок облезлый, душу спасай, пока Я время даю». Нет, упрямство козлиное появляется – вернусь, мол, ненадолго в молодость – не такой уж и старый я, как духовник говорит». И… читай сначала, читатель. Я уж и сам измучился весь, а не проходит страстишка; и прп. Неофиту Греческому молюсь, и иконка Моисея Угрина над самой головой постели висит, но, главное, всё-то ты понимаешь: затащишь мыслишки блудные на тот свет – тогда-то и «наслаждаться» будешь оставшуюся вечность; греховные помыслы есть, а воплощение их уже невозможно. Нет, мне справиться самому и думать нечего: слабый я, батюшка временами напоминает. Господи! Ты избавил меня от пьянства проклятущего, от вонючего курева, занятие дал спасительное, что я и мечтать не думал, с женой прекрасной познакомил, вот теперь от телевизора, кажется, избавляюсь с Твоей помощью (тоже страстишка неслабая, доложу вам). Помоги Ты мне, немощному, от искушения плоти избавиться – чтобы я как бы не замечал этих девчонок раздетых, чтоб мысли глупые не лезли в голову, чтобы женщинам слова всякие приятные не нашёптывал; одним словом, чтобы род женский для меня словно существовать перестал. Ты же всё можешь, Господи!
ЧЕЛОВЕК
В страхе землю озирая
У истоков древних рек,
Бродит изгнанный из рая
Самый первый человек.
Утучняя сладкой пищей
Плоть свою – земную персть,
Бродит он и способ ищет
Двери райские отверзть.
Но не думай вор о краже –
За святой рекой Евфрат
Херувим стоит на страже
У закрытых райских врат.
Он вращает по округе
Огнедышащим мечом.
От меча бежит в испуге
Человек, бренча ключом.
И, споткнувшись, вязнет в дверце
Рыжих пойменных болот
И в тоске срывает сердце –
С древа жизни райский плод.
(Священник Леонид Сафонов)
Только уразумел я еще одну Твою истину: «Ты, человече, поборись не на живот, а на смерть, а когда силушки тебя совсем оставят, тогда Я и приду, и помогу. Только ты, пока сам можешь, справляйся, тебя и отец Иоанн благословил…»
Твои слова – истина, Господь наш Иисус Христос, только прошу, не премини подсобить, когда на исходе брани уступать начну… Прости меня грешного за слова эти – Ты ничего не забываешь…
«ОТ ПЯТИ СТРАСТЕЙ УСИЛИВАЕТСЯ БЛУДНАЯ БРАНЬ: ОТ ПРАЗДНОСЛОВИЯ, ТЩЕСЛАВИЯ, МНОГОГО СНА, ОТ УКРАШЕНИЯ СЕБЯ ОДЕЖДАМИ И ОТ ПРЕСЫЩЕНИЯ». (Прп. Исайя Отшельник †370)