администратор
Команда форума
- Православный христианин
«Мандарины», или Особый патриотизм оранжевого цвета
Автор: протоиерей Евгений Горячев
Рецензия протоиерея Евгения Горячева на художественный фильм Зазы Урушадзе «Мандарины». Эта картина номинирована на «Оскар» в этом году как лучший фильм на иностранном языке.
«Правда выше Некрасова, выше Пушкина, выше народа, выше России, выше всего, а потому надо желать одной Правды и искать ее, несмотря на все выгоды, которые мы можем потерять из-за нее…»
Ф. М. Достоевский
«Я пойду против моей Родины, если моя Родина пойдет против Христа».
К. Леонтьев
«Эстонские села появились в Абхазии во второй половине XIX века. Начавшаяся в 1992 году грузино-абхазская война перевернула мирную жизнь эстонцев. Большинство из них решило вернуться на историческую родину. Их села опустели, жить там остались единицы». С этих скупых вступительных слов, еще до появления первых кадров, начинается драматическая кинолента «Мандарины» грузинского режиссера Зазы Урушадзе, вышедшая на мировые экраны в 2013 году.
Сюжет
В маленькой эстонской деревушке расположенной в живописном горном месте Абхазии продолжают жить и работать только два человека — плотник Иво и его сосед, крестьянин Маргус. В саду у Маргуса созрел богатый урожай мандарин, которые он хочет поскорее продать и уехать вслед за своими односельчанами, подальше от ужасов разгоревшейся войны. Иво усердно помогает Маргусу, — собирает фрукты с деревьев и делает для них ящики. Внезапный короткий бой между двумя чеченскими наемниками, сражающимися на стороне абхазов, и грузинским военным патрулем вносит трагические коррективы в мирные планы эстонцев. Когда стрельба стихает, Иво и Маргус находят среди убитых двух раненных — чеченца Ахмеда и грузина Нико. За каждым из выживших эстонцы добросовестно ухаживают в доме Иво. Чеченец, раненный менее сильно, чем его уцелевший враг, невзирая на боль и слабость поначалу стремится добить грузина. Но Иво, — всего лишь плотник и всего лишь старик, — запирая дверь в комнату Нико, заставляет грозного чеченца отказаться от своего намерения. Но как!
— Запирай его хоть на тысячу замков, я все равно это сделаю. Отомщу за своего друга! Это для нас святое… Ты не понимаешь, дед!
— Убить спящего, даже если он без сознания, это тоже для вас святое? Я не знал.
— Ну, тогда убью, когда он очнется и встанет на ноги… Зря ты его лечишь.
— Послушай, в моем доме никто никого не убьет… Если ты все же захочешь сделать это, тебе вначале придется убить меня!
— Ну что ты, дед, ты же меня спас. Хорошо, я обещаю, что не трону его в твоем доме, но как только он выйдет из твоего дома, я сделаю свое дело…
Проходят дни, неделя. Оба незваных гостя постепенно поправляются. Иво пытается внести в их ежедневное враждебное общение элемент здоровой человечности:
— Что с вами, молодые люди? «Убью, убью»… Кто дал вам на это право?
— Война, — быстро отвечает чеченец.
— Дурак, — грустно парирует Иво.
В какой-то момент, кажется, что даже терпеливый эстонец перестает надеяться. Его странный тост за очередным ужином звучит, словно строки апокалипсиса: «Выпьем за смерть. Это их родная мать! Они уже дети смерти… Вообще, какая разница, где вы убьете друг друга, здесь или в другом месте?.. Глупость, что я заставляю вас сидеть за одним столом…».
Но именно это, вырвавшееся наружу отчаяние мудрого и заботливого человека пробивает толщу агрессивного отчуждения у обоих врагов. Ахмед клянется Аллахом, что больше не повторит своих оскорблений в адрес Нико. Грузин, как бы в ответ, сожалеет на следующее утро о погибшем друге чеченца. Зритель чувствует «оттепель». Общение буквально по капле становится мирным, «не окопным»: один вспоминает семью, другой признается, что еще недавно был актером. Спокойствие, доверие и даже юмор, вдруг начинают звучать в пространстве недавней непримиримости, и это дарит надежду на то, что здравый смысл, разбуженный добром и мудростью Иво, вернет этим людям их собственные украденные остервенением войны души.
По сути так и происходит. Но чудеса, как правило, персональны, их облагораживающая щедрость чаще всего посылается личностям, а не массам. Для этих, с трудом прозревших людей, война перестала быть актуальной, — но от этого она не перестала быть! Внезапно третья, преисполненная безумием боевого озверения сила врывается в жизнь главных героев с тем, чтобы убить то, что еще могло бы жить, и при этом самой бессмысленно погибнуть. В результате нелепой стычки с российским вооруженным отрядом гибнут Маргус и Нико. В финале Ахмед и Иво хоронят несчастных: пожилого Маргуса в его саду, под сенью так и не убранных мандариновых деревьев; молодого Нико рядом с убитым на этой же войне и таким же молодым сыном самого Иво.
Ахмед потрясен: «Он же грузин. Ты хоронишь грузина рядом со своим сыном-эстонцем, которого они убили»? Иво ничего не объясняет, но уверяет, что сделал бы то же самое и для него, чеченца: «Эстонец, кавказец — разве это имеет какое-то значение?» В последней сцене Ахмед едет домой, минуя районы боевых действий, едет, слушая грузинскую музыку, — вставив в магнитофон кассету, которую Нико бережно восстанавливал от повреждений в течение всего их недолгого знакомства; восстанавливал под крышей эстонского дома, на абхазской земле в окружении мандариновых деревьев…
Режиссерское послание
Нам почти неизвестно, как восприняли «Мандарины» соотечественники Зазы Урушадзе, но очевидно, что расставляя акценты в фильме о войне, которую вела тогда Грузия, режиссер продемонстрировал всему миру свои, особые «патриотические» взгляды. Значит, перед нами всего лишь предатель Грузии, предатель всех остальных своих соплеменников? Многие квасные патриоты именно так и скажут. Но давайте поразмышляем.
«Свои всегда правы», «Никогда не иди против семьи», «My country — right or wrong» и т. д., кто же из нас не знает или не помнит всех этих бесчисленных штампов, которыми укомплектовывают наше национальное самосознание едва ли не с колыбели? Понятно, что в языческом мире такая позиция была и остается общепринятой, только в таком виде она и есть истина. А в христианстве?
Даже в ветхозаветные времена Бог подвергал выразительной критике идолы любого самодовлеющего патриотизма ср. (Быт. 12:1); (Нав. 2:1–14); (1Цар. 22:3–4); (1Цар.27:1–2); (Иер. 27:14,17), а воплотившийся Спаситель лишь дополнил уже имеющийся «список» новыми, в общем-то, однородными фразами (Мф. 10:23); (Мф. 19:29); (Деян. 1,6–7); (Гал. 3:28); (Филип. 3:20); (Евр. 11:10); (Евр. 13:14). В дальнейшей церковной истории мысль об абсолютном превосходстве «Царства не от мира сего» (Ин. 18:36) над всеми остальными национальными царствами с их неизжитыми языческими идеалами тоже никуда не исчезала; выведенные в качестве эпиграфа к этой статье слова Достоевского и Леонтьева отнюдь не уникальны. Совсем недавно в таком же ключе высказался покойный патриарх Павел: «Если великой Сербии для того, чтобы выжить нужно преступление — пусть ее не будет. Если малой Сербии, чтобы выжить нужно преступление — пусть не будет и малой Сербии…».
С этой точки зрения Заза Урушадзе не оскорбил, а наоборот, духовно прославил свою историческую родину, сумев возвысить в авторской концепции фильма вселенское Божие над узконациональным своим! Почему? Да потому, что настоящим бойцом за человеческое достоинство и подлинным героем разразившейся на экране войны становится не тот, кто ближе режиссеру по крови или по идеологии, или даже по религиозной атрибутике, а тот, кто ближе ему по духу, кто является носителем вечного. Для автора грузина (да и для нас, непредвзято смотрящих его картину) это, конечно же, эстонец Иво…
Персонаж Иво, словно оживший праведник древних эпох, являет нам образ всечеловека. Он немощен (как Христос перед Пилатом), он стар (как Авраам на горе Мориа), но дух его сильнее любых пуль и гранат! Жаль, но в фильме лишь он, формально не сражавшийся, демонстрирует зрителю самые важные вненациональные человеческие качества, которые с некоторых пор сделались дефицитом даже у христианских народов. Иво не Бог, и конечно не может остановить войну «всех против всех», но зато ему под силу остановить эту конкретную братоубийственную бойню хотя бы для некоторых. Иво не испытывает вражды ни к одному человеку, но однако же понимает, что это состояние пока еще недоступно для его «патриотичных» подопечных, поэтому и убеждает их начать с самого малого: «Люди должны оставаться людьми даже по отношению к врагам. Потому что люди это навсегда, а враг — это все-таки временно».
Как мы помним, Иво не отвечает Ахмеду на вопрос, почему он хоронит представителя народа, отнявшего жизнь у его сына рядом с могилой этого последнего. Языческий патриотизм такого не поймет и не вытерпит, но нам кажется, что подходящий ответ есть; правда, он несколько образный и вновь нестандартный. Говорят, что во время индо-пакистанской войны к Мохандасу Ганди пришел индус, убивший мусульманского ребенка в отместку за смерть своей собственной семьи. Теперь этот человек не хотел жить. Ганди сказал: «Я знаю, как тебе помочь. Возьми одного из брошенных детей и воспитай его как сына». Обрадованный советом посетитель хотел сразу уйти, но Ганди продолжил: «Ты не дослушал. Ты индус, возьми брошенного индийского ребенка, но воспитай его как мусульманина…». Иво — наставник каждого смертельно запутавшегося в ложном патриотизме человека — делает, по сути, тоже самое.
Русским участникам этого киносюжета досталась, может быть, самая постыдная роль. Роль людей, о которых Достоевский высказался как о «дряни». Конечно, видеть своих соотечественников в таком качестве на большом экране весьма болезненно, национальная гордость этому активно противится. «Озлобленные и бесчестные безумцы с оружием», — разве так должны выглядеть на войне наши патриоты-соотечественники? Хочется спорить с режиссером, говорить, что это художественная предвзятость, но зачем? Ведь все мы знаем, что показанное вполне возможно, и не только среди нынешних воюющих россиян, но и среди наших невоюющих мирных граждан, — также как и первые давно утративших свои духовные корни[ii].
Теперь об оранжевом цвете. Обычно он фигурирует в разговорах на тему цветных революций, или ненасильственных акций протеста со стороны гражданского населения, приводящих, в конце концов, к политическим уступкам, а иногда и к смене государственной власти. В нашем фильме этот мотив, безусловно, присутствует. Режиссер и его главный герой протестуют: безоружно кричат о преступности любой войны, на которой актер и отец семейства рвут друг друга на части из-за земли, которую они при этом выжигают; в то время как ее подлинный хозяин, всю жизнь выращивающий на ней мандарины, должен теперь первым лечь в нее, чтобы стать страшным человеческим удобрением своих же, отныне никому ненужных мандариновых деревьев…
Примечания:
Правдюк В. С. Великая и забытая. Документальный цикл фильмов, посвященный Первой мировой войне.
[ii] Зарисовка с натуры. Женщина-автомобилист пробила колесо. Мужа нет, сын в отъезде, позвонить некому. Что поделаешь, женщина достает домкрат и неумело, с десятого раза пытается его закрепить. Потом так же неумело по-женски пытается открутить болты. Вдруг она слышит хохот и оборачивается. Оказывается, все это время за ней следят какие-то незнакомые молодые люди из автомобиля, припаркованного на противоположной стороне дороги. И не просто следят, а еще и снимают ее жалкие потуги на айфон. Все русские, она слышит их задорные стилистически правильные комментарии. Проходит полчаса. Женщина начинает плакать. Внезапно рядом останавливается машина и из нее выходит незнакомый человек восточной внешности. Он молча забирает у нее инструменты, молча снимает колесо, молча ставит запаску, молча укладывает пробитое колесо в багажник, молча садится в свою машину и уезжает. Женщина говорила потом, что впервые в жизни она задумалась, кто же все-таки человеку ближе: близкий по крови или по духу? Более близким в тот день для нее оказался этот инородец…
Источник: Невский богослов. №16. 2015.
Автор: протоиерей Евгений Горячев
Рецензия протоиерея Евгения Горячева на художественный фильм Зазы Урушадзе «Мандарины». Эта картина номинирована на «Оскар» в этом году как лучший фильм на иностранном языке.
«Правда выше Некрасова, выше Пушкина, выше народа, выше России, выше всего, а потому надо желать одной Правды и искать ее, несмотря на все выгоды, которые мы можем потерять из-за нее…»
Ф. М. Достоевский
«Я пойду против моей Родины, если моя Родина пойдет против Христа».
К. Леонтьев
«Эстонские села появились в Абхазии во второй половине XIX века. Начавшаяся в 1992 году грузино-абхазская война перевернула мирную жизнь эстонцев. Большинство из них решило вернуться на историческую родину. Их села опустели, жить там остались единицы». С этих скупых вступительных слов, еще до появления первых кадров, начинается драматическая кинолента «Мандарины» грузинского режиссера Зазы Урушадзе, вышедшая на мировые экраны в 2013 году.
Сюжет
В маленькой эстонской деревушке расположенной в живописном горном месте Абхазии продолжают жить и работать только два человека — плотник Иво и его сосед, крестьянин Маргус. В саду у Маргуса созрел богатый урожай мандарин, которые он хочет поскорее продать и уехать вслед за своими односельчанами, подальше от ужасов разгоревшейся войны. Иво усердно помогает Маргусу, — собирает фрукты с деревьев и делает для них ящики. Внезапный короткий бой между двумя чеченскими наемниками, сражающимися на стороне абхазов, и грузинским военным патрулем вносит трагические коррективы в мирные планы эстонцев. Когда стрельба стихает, Иво и Маргус находят среди убитых двух раненных — чеченца Ахмеда и грузина Нико. За каждым из выживших эстонцы добросовестно ухаживают в доме Иво. Чеченец, раненный менее сильно, чем его уцелевший враг, невзирая на боль и слабость поначалу стремится добить грузина. Но Иво, — всего лишь плотник и всего лишь старик, — запирая дверь в комнату Нико, заставляет грозного чеченца отказаться от своего намерения. Но как!
— Запирай его хоть на тысячу замков, я все равно это сделаю. Отомщу за своего друга! Это для нас святое… Ты не понимаешь, дед!
— Убить спящего, даже если он без сознания, это тоже для вас святое? Я не знал.
— Ну, тогда убью, когда он очнется и встанет на ноги… Зря ты его лечишь.
— Послушай, в моем доме никто никого не убьет… Если ты все же захочешь сделать это, тебе вначале придется убить меня!
— Ну что ты, дед, ты же меня спас. Хорошо, я обещаю, что не трону его в твоем доме, но как только он выйдет из твоего дома, я сделаю свое дело…
Проходят дни, неделя. Оба незваных гостя постепенно поправляются. Иво пытается внести в их ежедневное враждебное общение элемент здоровой человечности:
— Что с вами, молодые люди? «Убью, убью»… Кто дал вам на это право?
— Война, — быстро отвечает чеченец.
— Дурак, — грустно парирует Иво.
В какой-то момент, кажется, что даже терпеливый эстонец перестает надеяться. Его странный тост за очередным ужином звучит, словно строки апокалипсиса: «Выпьем за смерть. Это их родная мать! Они уже дети смерти… Вообще, какая разница, где вы убьете друг друга, здесь или в другом месте?.. Глупость, что я заставляю вас сидеть за одним столом…».
Но именно это, вырвавшееся наружу отчаяние мудрого и заботливого человека пробивает толщу агрессивного отчуждения у обоих врагов. Ахмед клянется Аллахом, что больше не повторит своих оскорблений в адрес Нико. Грузин, как бы в ответ, сожалеет на следующее утро о погибшем друге чеченца. Зритель чувствует «оттепель». Общение буквально по капле становится мирным, «не окопным»: один вспоминает семью, другой признается, что еще недавно был актером. Спокойствие, доверие и даже юмор, вдруг начинают звучать в пространстве недавней непримиримости, и это дарит надежду на то, что здравый смысл, разбуженный добром и мудростью Иво, вернет этим людям их собственные украденные остервенением войны души.
По сути так и происходит. Но чудеса, как правило, персональны, их облагораживающая щедрость чаще всего посылается личностям, а не массам. Для этих, с трудом прозревших людей, война перестала быть актуальной, — но от этого она не перестала быть! Внезапно третья, преисполненная безумием боевого озверения сила врывается в жизнь главных героев с тем, чтобы убить то, что еще могло бы жить, и при этом самой бессмысленно погибнуть. В результате нелепой стычки с российским вооруженным отрядом гибнут Маргус и Нико. В финале Ахмед и Иво хоронят несчастных: пожилого Маргуса в его саду, под сенью так и не убранных мандариновых деревьев; молодого Нико рядом с убитым на этой же войне и таким же молодым сыном самого Иво.
Ахмед потрясен: «Он же грузин. Ты хоронишь грузина рядом со своим сыном-эстонцем, которого они убили»? Иво ничего не объясняет, но уверяет, что сделал бы то же самое и для него, чеченца: «Эстонец, кавказец — разве это имеет какое-то значение?» В последней сцене Ахмед едет домой, минуя районы боевых действий, едет, слушая грузинскую музыку, — вставив в магнитофон кассету, которую Нико бережно восстанавливал от повреждений в течение всего их недолгого знакомства; восстанавливал под крышей эстонского дома, на абхазской земле в окружении мандариновых деревьев…
Режиссерское послание
Нам почти неизвестно, как восприняли «Мандарины» соотечественники Зазы Урушадзе, но очевидно, что расставляя акценты в фильме о войне, которую вела тогда Грузия, режиссер продемонстрировал всему миру свои, особые «патриотические» взгляды. Значит, перед нами всего лишь предатель Грузии, предатель всех остальных своих соплеменников? Многие квасные патриоты именно так и скажут. Но давайте поразмышляем.
«Свои всегда правы», «Никогда не иди против семьи», «My country — right or wrong» и т. д., кто же из нас не знает или не помнит всех этих бесчисленных штампов, которыми укомплектовывают наше национальное самосознание едва ли не с колыбели? Понятно, что в языческом мире такая позиция была и остается общепринятой, только в таком виде она и есть истина. А в христианстве?
Даже в ветхозаветные времена Бог подвергал выразительной критике идолы любого самодовлеющего патриотизма ср. (Быт. 12:1); (Нав. 2:1–14); (1Цар. 22:3–4); (1Цар.27:1–2); (Иер. 27:14,17), а воплотившийся Спаситель лишь дополнил уже имеющийся «список» новыми, в общем-то, однородными фразами (Мф. 10:23); (Мф. 19:29); (Деян. 1,6–7); (Гал. 3:28); (Филип. 3:20); (Евр. 11:10); (Евр. 13:14). В дальнейшей церковной истории мысль об абсолютном превосходстве «Царства не от мира сего» (Ин. 18:36) над всеми остальными национальными царствами с их неизжитыми языческими идеалами тоже никуда не исчезала; выведенные в качестве эпиграфа к этой статье слова Достоевского и Леонтьева отнюдь не уникальны. Совсем недавно в таком же ключе высказался покойный патриарх Павел: «Если великой Сербии для того, чтобы выжить нужно преступление — пусть ее не будет. Если малой Сербии, чтобы выжить нужно преступление — пусть не будет и малой Сербии…».
С этой точки зрения Заза Урушадзе не оскорбил, а наоборот, духовно прославил свою историческую родину, сумев возвысить в авторской концепции фильма вселенское Божие над узконациональным своим! Почему? Да потому, что настоящим бойцом за человеческое достоинство и подлинным героем разразившейся на экране войны становится не тот, кто ближе режиссеру по крови или по идеологии, или даже по религиозной атрибутике, а тот, кто ближе ему по духу, кто является носителем вечного. Для автора грузина (да и для нас, непредвзято смотрящих его картину) это, конечно же, эстонец Иво…
Персонаж Иво, словно оживший праведник древних эпох, являет нам образ всечеловека. Он немощен (как Христос перед Пилатом), он стар (как Авраам на горе Мориа), но дух его сильнее любых пуль и гранат! Жаль, но в фильме лишь он, формально не сражавшийся, демонстрирует зрителю самые важные вненациональные человеческие качества, которые с некоторых пор сделались дефицитом даже у христианских народов. Иво не Бог, и конечно не может остановить войну «всех против всех», но зато ему под силу остановить эту конкретную братоубийственную бойню хотя бы для некоторых. Иво не испытывает вражды ни к одному человеку, но однако же понимает, что это состояние пока еще недоступно для его «патриотичных» подопечных, поэтому и убеждает их начать с самого малого: «Люди должны оставаться людьми даже по отношению к врагам. Потому что люди это навсегда, а враг — это все-таки временно».
Как мы помним, Иво не отвечает Ахмеду на вопрос, почему он хоронит представителя народа, отнявшего жизнь у его сына рядом с могилой этого последнего. Языческий патриотизм такого не поймет и не вытерпит, но нам кажется, что подходящий ответ есть; правда, он несколько образный и вновь нестандартный. Говорят, что во время индо-пакистанской войны к Мохандасу Ганди пришел индус, убивший мусульманского ребенка в отместку за смерть своей собственной семьи. Теперь этот человек не хотел жить. Ганди сказал: «Я знаю, как тебе помочь. Возьми одного из брошенных детей и воспитай его как сына». Обрадованный советом посетитель хотел сразу уйти, но Ганди продолжил: «Ты не дослушал. Ты индус, возьми брошенного индийского ребенка, но воспитай его как мусульманина…». Иво — наставник каждого смертельно запутавшегося в ложном патриотизме человека — делает, по сути, тоже самое.
Русским участникам этого киносюжета досталась, может быть, самая постыдная роль. Роль людей, о которых Достоевский высказался как о «дряни». Конечно, видеть своих соотечественников в таком качестве на большом экране весьма болезненно, национальная гордость этому активно противится. «Озлобленные и бесчестные безумцы с оружием», — разве так должны выглядеть на войне наши патриоты-соотечественники? Хочется спорить с режиссером, говорить, что это художественная предвзятость, но зачем? Ведь все мы знаем, что показанное вполне возможно, и не только среди нынешних воюющих россиян, но и среди наших невоюющих мирных граждан, — также как и первые давно утративших свои духовные корни[ii].
Теперь об оранжевом цвете. Обычно он фигурирует в разговорах на тему цветных революций, или ненасильственных акций протеста со стороны гражданского населения, приводящих, в конце концов, к политическим уступкам, а иногда и к смене государственной власти. В нашем фильме этот мотив, безусловно, присутствует. Режиссер и его главный герой протестуют: безоружно кричат о преступности любой войны, на которой актер и отец семейства рвут друг друга на части из-за земли, которую они при этом выжигают; в то время как ее подлинный хозяин, всю жизнь выращивающий на ней мандарины, должен теперь первым лечь в нее, чтобы стать страшным человеческим удобрением своих же, отныне никому ненужных мандариновых деревьев…
Примечания:
Правдюк В. С. Великая и забытая. Документальный цикл фильмов, посвященный Первой мировой войне.
[ii] Зарисовка с натуры. Женщина-автомобилист пробила колесо. Мужа нет, сын в отъезде, позвонить некому. Что поделаешь, женщина достает домкрат и неумело, с десятого раза пытается его закрепить. Потом так же неумело по-женски пытается открутить болты. Вдруг она слышит хохот и оборачивается. Оказывается, все это время за ней следят какие-то незнакомые молодые люди из автомобиля, припаркованного на противоположной стороне дороги. И не просто следят, а еще и снимают ее жалкие потуги на айфон. Все русские, она слышит их задорные стилистически правильные комментарии. Проходит полчаса. Женщина начинает плакать. Внезапно рядом останавливается машина и из нее выходит незнакомый человек восточной внешности. Он молча забирает у нее инструменты, молча снимает колесо, молча ставит запаску, молча укладывает пробитое колесо в багажник, молча садится в свою машину и уезжает. Женщина говорила потом, что впервые в жизни она задумалась, кто же все-таки человеку ближе: близкий по крови или по духу? Более близким в тот день для нее оказался этот инородец…
Источник: Невский богослов. №16. 2015.
Хотела показать его подруге, так еле нашла. Если кого интересует, глянуть можно здесь