Дорогой Артемий!
Отвечу вам отрывком из моей книги «Пути паломника», а уж выводы сделайте сами:
В теснине ущелья узкой иерусалимской улочки пёстрым потоком льётся цветастая толпа - тут весь город: арабы и евреи, армяне и католики, греки и турки, немцы и русские, священники и паломники, уличные зазывалы и степенные хозяева лавок - все возбуждены восточным хмелем, говорят громко, жестикулируя в перебранках с торговцами, многие смеются, и все насыщены полнотой жизни во Святом Граде. Вдали слышна витиеватая восточная музыка, она манит к себе, толпа вторит ей ропотом и криками - точно бубен гудит гулкими ударами. Разноцветные арабские хитоны сплелись с чёрными шляпами хасидов и красными фесками турок, ловкие фигурки детей бойко бегают во все стороны с гортанными криками, зазывно предлагая туристам и паломникам карманные сувениры,
Весь город живёт и охвачен томительным желанием видеть себя красиво и гордо поднятым к Небу. Он стонет в бреду межконфессиональных и противоречивых желаний Божьей Правды, его волнует страстная воля к земной жизни, а в отрешённое молчание православных монахов, неприступных хранителей Храма Гроба Господня, втекают звонкие ручьи искушающих звуков.
Синяя чаша неба всё полнее и полней наливается томительным солнечным зноем. Около своей лавки сидит чёрный, как жук, торговец-еврей, на голове у него традиционная иудейская кипа, лицо хитрое и угодливое. Положив бронзовые кисти рук на колени, приподняв голову, он смотрит в лицо каждого прохожего, предлагая ему свой особый товар. Позади него в глубине лавки золотыми мотыльками трепещут жёлтые огни свеч, светятся образа, выше разноцветно качаются лампады. Блестит золото кистей, бахромы и шнурков на хоругвях, шелестит шёлк священнических облачений, и, как самоцветные камни на пышной мантии архиерея, сверкают причудливые кресты и панагии. Справа в полный рост приютилась католическая статуя Мадонны с Младенцем, а центр лавки занят большой добротно написанной иконой Христова Воскресения.
Остановившись, удивленно спрашиваю хозяина:
- Разве иудеи уже признали Христа Машиахом?
Тот, устало ухмыльнувшись, отрицательно покачал головой и, поправив на голове кипу, тихонько вздохнул:
- Это, господин, мой гешефт…
И внезапно оживился, взмахнув рукою, чёрные глаза заблестели, увидев, как мой спутник, православный бизнесмен и благотворитель, отсчитывает шекели, чтобы одарить наш собор большой и красивой лампадой.
Этот могучий и весёлый, слегка седеющий человек с пушистыми усами на загорелом круглом лице, расплачивается, не торгуясь, и отходит, довольный покупкой.
- Какова же магия денег, если жажда наживы заставила этого иудея забыть строгие талмудические запреты! – говорю я ему, взглянув в сторону лавки.
Он усмехнулся, подкручивая усы пальцами обеих рук:
- Для еврея любой товар, приносящий прибыль, становится объектом религиозного поклонения.
Немало повидавший в жизни, он, не уставая, подтрунивает над местными обычаями, и, кажется, способен это делать целый день.
Всё же мне хочется этого лавочника, одеть более празднично, чем тот одет:
- Не потомок ли тех он тех библейских торговцев, которых Христос некогда изгнал из Храма? Потревожены иудеи Его гневом – вот и торгуют христианскими атрибутами на улице…
Мой друг скептически улыбается:
- Если упертого ишака нагрузить даже драгоценными камнями – он скорее подогнёт ноги, но не сдвинется с места.
Крестясь и творя молитвы, мы подходим к храму Гроба Господня, благодаря Бога за всё доброе, что пережито нами, за всё испытанное в жизни.
Ударили в колокол… В сотрясённой духоте полуденного воздуха пряные запахи великого города стали ощутимее, острей пахнет оливковым маслом, чесноком, жареным мясом и нагретой пылью…
