Богодухновенность Священного Писания: точки зрения

Богодухновенность Священного Писания: точки зрения — протоиерей Димитрий Юревич [22:41]

Интервью с преподавателем Санкт-Петербургской Духовной Академии протоиереем Димитрием Юревичем.

Расшифровка видео

Отец Димитрий, если современный человек читает повествование о сотворении мира в Священном Писании, он иногда затрудняется его понять, а современные богословы по-разному его интерпретируют. Что Вы можете сказать современному образованному человеку о том, как понимать повесть о сотворении мира в Книге Бытия и в других священных книгах?

Когда мы говорим о сотворении мира в Священном Писании, на мой взгляд, мы должны прежде всего исходить из того, каков характер этого текста. То есть для нас Священное Писание – это текст богодухновенный. Откуда мог знать Моисей, каким  образом происходило творение мира? Конечно, какие-то исследователи исходят из того, что Моисей записал некое устное предание. Однако сам характер, само содержание этого текста говорит о том, что не могло быть свидетелей при сотворении мира из числа людей. Поэтому мы исходим из того, что Откровение Божественное было дано Моисею, и, собственно, Моисей записывает не то, что он лично видел или слышал, а то знание, которое он получил от Бога. Хотя, записывая это знание, он, конечно, неким образом приспосабливается к представлениям, к уровню культуры тогдашнего, современного ему еврейского народа. Если это так, если Моисей пытается выразить словами достаточно примитивной, на наш взгляд, культуры некое высокое знание, то, конечно, он должен идти на некое послабление, на некое уменьшение этой полноты знания. Поэтому, конечно, мы должны прежде всего исходить из того, что Моисей записывает то, что он получил от Бога.

Отец Димитрий, какова Ваша точка зрения на такое мнение о формировании священного текста о сотворении мира, что для людей того времени был очень важен поэтический строй и какие-то внутренние симметрии текста, это давало какое-то особое, может быть, уважение к этому тексту, особое отношение к нему. Как Вы считаете, этот фактор мог сказаться в формировании повествования о сотворении мира?

Вы знаете, я думаю, что, конечно, та форма, которую использует священный автор Моисей для того, чтобы изложить повествование о сотворении мира, – она некое влияние могла оказать. Но влияние не категоричное, не принципиальное. То есть, если опять же вернёмся к пониманию богодухновенности, то – да, богодухновенность представляет собой некое знание, некую весть, которую священный автор получает от Бога, но излагает её, используя свои человеческие способности, таланты, в том числе и приёмы священной поэзии. Поэтому, конечно, мне известны эти разработки, когда некоторые толкователи пытаются представить, что в повествовании о сотворении мира есть некий параллелизм, некая симметрия. Вполне возможно, что Моисей прибегает к этим приёмам, поскольку вообще Священное Писание Ветхого Завета очень поэтично. Но если мы говорим о содержании – безусловно, само содержание, сам смысл, этот смысл не был категорически обусловлен формой текста.

Ещё высказывается точка зрения, что при формировании библейского повествования о сотворении мира, как и дальнейших фрагментов, были использованы элементы мифов, которые к тому времени уже сложились.

Среди специалистов, которые настроены скептически по отношению к Священному Писанию, – есть те, которые не разделяют наше христианское отношение, они не считают Священное Писание богодухновенным текстом, они считают его обычным продуктом человеческого ума, продуктом еврейской культуры, – имеется представление о том, что в сотворении мира в Книге Бытия использованы вавилонские мифы. И мы с вами до сих пор можем встретить не только утверждение об этом, но и попытку доказать это в современной литературе – толковательной, но секулярной, то есть нецерковной, и очень часто нехристианской. Нужно указать на источник, откуда происходит подобное толкование Священного Писания. Два основных источника у такого рода толкования. Первое – это некое генеральное направление в европейской лингвистике XVIII-XIX веков, которое, прежде всего, отрицало богодухновенность Священного Писания. А отсюда считалось, что можно применить литературные приёмы, которые используются для анализа обычных человеческих произведений, и для анализа Священного Писания, в частности, Книги Бытия. Это была первая позиция и самая важная, что это не богодухновенный текст. А раз это обычный человеческий текст, значит, давайте мы поищем, может быть, было много авторов, много редакций, и наверное, эти авторы и редакции также являются в свою очередь заимствованием из некоей информации, находящейся в культуре других народов. Но были ещё другие важные предпосылки, о которых забывают.

Вы знаете, очень сильное влияние оказала теория деизма или, скажем так, учение деизма, которое зародилось, как мы с вами знаем, в Англии, но впоследствии было принято многими исследователями и в Европе. Ведь деизм предполагает, что Бог творит мир, но потом отстраняется – как некий часовщик, сотворив часы, завёл их и отстранился, часы идут сами по себе. Опять же, это учение деизма очень хорошо согласовывалось с отрицанием богодухновенности Священного Писания. То есть, если нет Бога, если Бог не вторгается в историю, если Бог не присутствует в истории еврейского народа, то как раз это соответствует деистическому учению, и это соответствует тому, что Священное Писание небогодухновенно.

Ну, и наконец, мы с вами знаем, что на такие скептические воззрения повлияло и развитие эволюционных идей, в частности, эволюционная идея, выраженная в гегелевской  диалектике «тезис–антитезис–синтез». То есть пытались усмотреть в жизни еврейского народа (в отношении Ветхого Завета) и в жизни христианской Церкви (в отношении Нового Завета), выделить три основных этапа: тезис, антитезис и синтез, и уже сквозь призму этих построений, этих конструкций теоретических, анализировать Священное Писание. То есть по сути дела предлагаются некие очки, через которые человек должен взглянуть на текст Священного Писания. Но это очки, которые никогда христианин не наденет, потому что, надевая эти очки, мы видим совсем другой мир. Мир, в котором нет Бога, мир, в котором Бог не вмешивается в историю, и мир, в котором Священное Писание небогодухновенно. И вот наиболее известный термин, который связан с такого рода направлениями, – «теория Графа-Велльгаузена», или учение, или конструкция Велльгаузена для изучения Священного Писания Ветхого Завета. И вот эта конструкция как раз и предполагает, что текст небогодухновенный, и что в тексте возможны некие заимствования. А дальше мы должны назвать фамилию Делича, который в конце XIX – начале XX века всячески продвигал идею о том, что в Священном Писании Ветхого Завета огромное количество заимствований из вавилонской культуры. Ну, и вообще, вот такое направление, такой образ мыслей получил название панвавилонизма.

Вы знаете, надо сказать, что Делич, по сути дела, в определённой степени выполнял заказ. Потому что известно, когда после одной публичной лекции он продемонстрировал, что якобы Священное Писание Ветхого Завета во многом позаимствовано из вавилонских мифов, то немецкий кайзер воскликнул: «Наконец-то вы сорвали нимб с богоизбранного народа!» То есть, конечно, эти скептические построения, которые сами по себе специалисты, может быть, будучи людьми неверующими, или сомневающимися, или скептиками, вполне искренне излагали на бумаге, в какой-то момент начали использовать в Германии для того, чтобы поставить под сомнение не только богодухновенность текстов Священного Писания, но и саму по себе значимость еврейского народа. Мы с вами знаем, чем это закончилось: холокостом и самыми сильными преследованиями еврейского народа, которые только могли быть в ХХ веке. Поэтому, конечно, когда мы говорим о панвавилонизме и о теории заимствования, мы должны учитывать и вот такой момент, скажем, политический и социальный.

Если говорить по существу, то, конечно, можно сравнить вавилонские мифы и повествование Священного Писания. Но когда мы начинаем сравнивать, мы видим принципиально коренное отличие в одних и других текстах. Поскольку в вавилонских мифах имеет место борьба богов, как следствие этой борьбы разных богов, да ещё очень часто человекоподобных, и появляется мир. И совсем другая идея заложена в тексте Священного Писания Ветхого Завета. Изначально существует Единый, Абсолютный, Вечный Бог, Который Сам по Себе творит мир, и творит его для того, чтобы сделать некое добро. То есть, если в первом случае мир – результат каких-то  взаимодействий злых сил, и, более того, борьбы злых сил, то в нашем с вами случае в Священном Писании – это некий благой промысл Божий. И если мы будем смотреть детали, то, конечно, можно найти какие-то элементы сходства. Но эти элементы сходства очень часто носят филологический характер. То есть пытаются сопоставить «техом» – бездна еврейская, и Тиамат – имя вавилонской богини, с которой Мардук творит мир и так далее. Но это, на мой взгляд, достаточно поверхностное сходство. То есть это сходство неких деталей, как если мы посмотрим на автомобиль, у которого есть колёса, и на человека, у которого на одежде пуговицы, и скажем: «О! И там, и там есть круглые элементы – наверное, человек произошёл от автомобиля; или наоборот, автомобиль является разновидностью человека». То есть, конечно, нет системных, системообразующих связей между вавилонскими мифами и повествованием Священного Писания.

Таким образом, мы можем констатировать наличие нескольких подходов при изучении Священного Писания и, в частности, повествования Книги Бытия. Подход традиционный церковный, который исходит из того, что Священное Писание богодухновенно, и, соответственно, то, что является записью первой главы, это запись Божественного Откровения. И, конечно, целый ряд скептических подходов, которые либо считают Священное Писание абсолютно небогодухновенным, либо считают, что существовало некое заимствование чужих идей, чужих мифов, которые использовались для иллюстрации, или для выражения Божественного  Откровения. Встаёт вопрос: а как нам определить, какой взгляд более правильный или более адекватный? Может быть, первый, второй, третий взгляд просто могут быть приняты на веру? Кому-то нравится один подход, кому-то нравится другой подход, но все они субъективны. И вот чтобы ответить на этот вопрос, мы с вами должны отметить две очень важные детали. Первая деталь. Изучение Священного Писания с точки зрения голого «рацио» – рационализма, которая была принята в скептическом направлении XIX и XX века, исходило из позитивистского взгляда на мир. То есть считалось, что если какие-то вещи существуют, и опытным путем можно воспроизвести их взаимодействие, их существование, то это действительно научное доказательство существования данных вещей. И наоборот, если невозможно научным или экспериментальным образом что-то продемонстрировать, то это относится или к области веры, или к области искусства. И по этой причине, например, исторические науки не называются точными науками, поскольку невозможно воспроизвести все события, которые прежде были в истории. Однако мы с вами знаем, что в XX веке герменевтика, то есть наука, которая призвана толковать разные тексты (не только Священное Писание), пришла к выводу, что невозможно абсолютно объективное толкование каких-либо текстов, в том числе и Священного Писания.

Вы знаете, выяснилось очень интересное явление. Раньше предполагалось в физике, что экспериментатор не влияет на результаты эксперимента. Но в квантовой физике несколько иначе. То есть не только присутствие экспериментатора при проведении эксперимента, но сам факт того, что он наблюдает за экспериментом, является вмешательством в этот эксперимент. И если мы посмотрим уравнение из квантовой физики, оказывается, что само существование человека, экспериментатора в этом мире  влияет на проведение эксперимента, даже если он будет находиться за много миллионов километров от той лаборатории, где происходит опыт. И вот примерно такие же взгляды современная герменевтика разделяет и в отношении толкования любых текстов, в том числе и Священного Писания. Любой человек при толковании текста оставляет отпечаток своего мировоззрения. То есть, как только мы приступаем к толкованию, мы уже даём толкование, связанное с нами, с вами, то есть с нашей с вами личностью, с нашим с вами представлением о жизни. И получается, что это вполне нормально и закономерно, когда человек верующий, толкуя Священное Писание, приходит к одному выводу, а неверующий скептик, толкуя Священное Писание, приходит к совсем другому выводу.

Но с точки зрения современной философской герменевтики у скептика, у позитивиста нет преимущества перед человеком верующим. Ведь мы с вами можем услышать такой аргумент со стороны людей неверующих, они говорят так: «Вот вы связаны своими канонами, догматами, какими-то конкретными вероучительными положениями, и вы просто обязаны в соответствии с этими догматами толковать текст Библии. А вот мы, атеисты, не связаны какими-либо ограничениями. Поэтому, когда мы толкуем, мы можем дать истинное толкование, сообразуясь с теми фактами, которые известны из истории Древнего мира, филологии, археологии и так далее. А вы, христиане, находитесь в некой клетке, в золотой клетке догматического богословия». Однако ответить на это скептикам можно следующее. Дело в том, что, во-первых, Священное Писание – книга, написанная верующими людьми и написанная также для людей, верящих в существование Бога и разделяющих то, что нужно исполнять Его заповеди. И, конечно, тот, кто так же верит и так же стремится к исполнению заповедей, скорее поймёт смысл написанного, чем человек, не придерживающийся этих принципов. Вы знаете, это точно так же, как человек, который сам занимается гимнастикой и чему-то учится – например, учится самостоятельно плавать, он поймёт, что там написано в самоучителе по плаванию, если таковые существуют. Или, допустим, человек занимается подъёмом тяжестей по какой-то методике, – если опытным путём он идёт по тому же направлению, по которому шел составитель инструкции, он это поймёт. А теперь давайте себе представим человека, который сам не хочет зайти в воду, но пытается проанализировать, насколько правильна и корректна инструкция по плаванию кролем. Он скажет: «Да, конечно, инструкция неправильная! Почему это нужно делать вдох на третий раз гребка рукой – давайте мы каждый гребок будем сопровождать вдохом, дыхания-то, наверное, не хватит!» Он даже не подозревает о том, что дыхания хватит, и тот, кто составлял инструкцию, был абсолютно прав. Поэтому первое, что мы можем сказать, что как раз логически более убедительно предположить, что верующий человек лучше поймёт Священное Писание, чем человек неверующий.

Однако есть и очень важный второй момент, который заключается в том, что современное церковное толкование – это не какое-то толкование популярное, наивное, связанное с чисто личностными, интуитивными восприятиями текста. Ведь такой подход, когда человек берёт текст – человек неграмотный, ну просто искренний, чистый, верующий человек – берёт текст, открывает его и начинает толковать, он характерен не для Православной Церкви. Этот подход характерен для некоторых протестантских общин, которые до сих пор его практикуют. И вы, может быть, знаете о том, что бывает так: на богослужении протестантской общины встаёт человек, который никогда не занимался ни филологией, ни историей Древнего мира, ни библейской археологией, но на богослужебных собраниях он встаёт и говорит: «Да, вот меня Бог вразумил, и я знаю, как истолковать тот или иной текст!» И все слушают и думают, что это действительно вразумление Богом, и некое благочестивое толкование текста предлагается всем окружающим. Но церковное толкование всегда избегало вот этих двух крайностей. То есть первая крайность – рационализм, отвергающий Бога; а вторая крайность – это некая примитивная надежда на то, что Бог тебя просветит, если ты не будешь заниматься дополнительными изысканиями. Мы с вами видим, что в традиции Церкви большинство экзегетов были не просто образованными, а блестяще образованными людьми, которые имели познания не только в области риторики, филологии, но очень часто в истории Древнего мира и каких-то других дисциплин, которые полезны для толкования Священного Писания.

Вот посмотрите, например, такой интересный вопрос, как общение Господа Иисуса Христа с современными Ему иудеями. Мы с вами знаем, что основной массив данных, которые имеются по иудаизму времен Господа Иисуса Христа, сформировался только в XX веке. В первой половине исследователи занимались изучением талмудических письменностей, талмудических документов, и делали предположение, что, наверное, в Талмуде сохранилось много идей, которые существовали уже в иудаизме времён Христа. Ну, а после открытия кумранских рукописей во второй половине XX века, на основе уже этих документов формируется более точное представление об иудаизме I века по Рождестве Христовом. И мы с вами видим, что, например, у святителя Иоанна Златоуста, когда он толкует Евангелие от Матфея или Евангелие от Иоанна, содержатся – пусть и не в такой полноте, не в таком богатстве, –но уже те же самые представления об иудаизме времён Христа, как и в современной науке. И когда мы читаем Златоуста, мы вдруг с удивлением обнаруживаем, что основной смысл, основное содержание иудаизма времён Христа Златоусту было известно. Поэтому, конечно же, церковная наука, если мы говорим о науке не как о дисциплине, которая исключает существование Бога, а как о дисциплине, которая  занимается изучением Священного Писания научными методами, то есть стремится к тому, чтобы привлечь максимальное количество фактов из филологии, археологии, истории Древнего мира, а также построить некую методологию, то есть толковать Священное Писание в соответствии с этими принципами, – церковная наука всегда стремилась к тому, чтобы толковать на основе глубокого и серьёзного изучения самых разных фактических знаний. И мы можем с вами констатировать, что если мы берём церковный серьёзный, фактологически насыщенный подход к экзегезе Священного Писания, или, например, ту же теорию панвавилонизма, то мы можем указать уже конкретные моменты, где церковное построение исходит – да, из некоторых недоказуемых априорных предпосылок. И основная предпосылка – то, что народ еврейский действительно отличался коренным образом. Но она исходит также из того, что мы знаем о Древнем мире, о еврейском народе.

Эта теория, или, скажем так, этот подход будет менее противоречив при экзегезе Священного Писания, чем тот же самый подход Делича. Потому что, когда мы видим с вами вот этих злобных воюющих между собой богов, результатом войны которых становится якобы сотворение мира, мы с вами не находим подобных основополагающих идей в Священном Писании Ветхого Завета. И вы знаете, не мы с вами первые, кто находит некие несоответствия, или, скажем так, может быть, неточности в изложении Моисеем Божественного Откровения. Вот святитель Иоанн Златоуст, например, считал, что какие-то тёмные места в Священном Писании Ветхого Завета как раз и связаны с тем, что Моисей и другие пророки так и не смогли полностью изложить то, что они получили это Божественное Откровение, на простом примитивном языке своих современников. Поэтому, конечно же, если мы говорим о богодухновенности, она предполагает язык, понятный каждому человеку. И вот с этим  связано явление так называемых двойных пророчеств в Священном Писании Ветхого Завета.

Это очень важное явление, очень важный факт для понимания того, как мы толкуем Священное Писание. Есть какие-то события Ветхого Завета, которые современники понимали, и которые были для них интересны. Но священные авторы – пророки, воспользовавшись этими важными событиями, говорили не только о них, но и о каких-то будущих, более грандиозных и более масштабных. Один из наиболее ярких примеров такого двойного пророчества – это пророчество святого пророка Исаии о рождении Эммануила от Девы. Мы с вами знаем, что, конечно, это была осада Иерусалима, и, конечно, речь шла о том, что родится сын у царя, и этот сын встанет уже в сознательном возрасте ещё до того, как будет снята осада Иерусалима. Но поскольку святой пророк Исаия такие прилагает термины, такие определения к этому сыну, которые, конечно же, не могут быть приложены ни к одному земному царю, речь идёт о том, что конечно же, какой-то другой Царь должен прийти в будущем, и этот Царь как раз исполнит на Себе всё сказанное пророком Исаией. А вот, если бы не было этой проблемы, что нужно приспосабливаться к пониманию современников, может быть, Исаия сразу бы говорил более возвышенными и более какими-то точными богословскими терминами. Но в таком случае пророчество было бы и не понято  современниками и не сохранено для будущих поколений. Поэтому всегда в Церкви – смотрите, и в ветхозаветной церкви – решается вопрос не только взгляда на перспективу, но и некоей пользы для тех людей, которые живут сейчас.