О горчичном семени и русской горчице
Проповедь произнесена на 1 сентября, в начале учебного года, в Санкт-Петербургской Духовной Академии
Царствие Божие – как зерно горчичное, когда сеется –
меньше всех семян, а когда посеяно, всходит,
и становится больше всех злаков
и пускает большие ветви, так, что под тенью
его могут укрываться птицы небесные.
(Мк.4:30-32)
Начиная с древних времен, люди и сообщества пытались продемонстрировать свое могущество, показать свое превосходство над природой, показать свою духовную и физическую мощь другим сообществам путем создания гигантских сооружений. Мы можем проследить это от мегалитов Древнего Мира, от Стоунхеджа через зиккураты Древнего Вавилона и пирамиды Древнего Египта к советским Днепрогэсам и небоскребам на Манхеттене… Памятники и произведения искусства сопровождали сооружение способных поразить воображение объектов – с одной целью -продемонстрировать могущество того или иного народа, государства или режима…
Но, вот более 2000 лет назад прошелестел рассказ о маленьком горчичном зерне, которое разрастается и превращается в прекрасное дерево. Рассказ, который прозвучал из уст внешне не наделенного властью, скромного человека, выходца из политически ничтожной Иудеи, из бедного Назарета, из Галилеи – той части Иудеи, которая презиралась всей остальной частью страны. Притча о Царстве, большем всех других существующих, о власти Бога над человеком, превращающей ничтожно малое и неприметное в высокое и величественное… Этот рассказ показал истинное взаимотношение человека и Бога: только Божие разрастается в человеке до великого и прекрасного. Рассказ не был понят. Блаженный Иероним писал: «Сравни это учение с догматами философов, с их книгами, блистательным красноречием, со сложением их речей, и увидишь, как семя Евангелия меньше всех этих семян. Но учение философов, при своем начале, проникая глубоко, не животворит, напротив того, оно слабеет, истощается и, подобно злакам, иссыхает. Благовестие же, с виду малое, будучи посеяно в душе верующего или целом мире, укореняется подобно сильному дереву».
Промыслительно святая Церковь предложила нам сегодня, 1-го сентября, этот рассказ. Собственно, эта притча о маленьком горчичном зерне и есть та концепция обучения и нашего духовного возрастания, о которой мы часто не подозреваем. Учащим очень хочется оставлять священные рощи «вековых баобабов» в умах учащихся, чтобы абсолютно все было усвоено и сохранено в памяти, учащимся хочется, чтобы они все запомнили и могли безошибочно воспроизвести преподанный материал… Коменский, Монтьесори, Штайнер, Ушинский, Макаренко – сколько их, создававших свои концепции и методики педагогики и преподавания, пытавшихся найти ключ к познавательным и духовным способностям человека?..
А Спаситель говорит о маленьком зернышке истинного знания, которое просто забрасывается в душу человека. Если падает на верную почву – оно неизбежно возрастает. Нам надо только, по слову преподобного Исайи подражать внешним качествам этого горчичного зерна. От этого подражания развиваются наши внутренние качества. « Мы должны возлюбить смиренномудрие, свою малость, считая себя ниже всякого, и иметь кротость и долготерпение. Его розоватый цвет – наша стыдливость и целомудрие… Его острота – ненависть к страстям и суетам мира. Его сила – когда оно истолчено в пыль: это наши добродетели, которые проявляются в испытании…»
Сам Христос явился тем малым горчичным зерном, которое в масштабах античного мира должно было остаться незамеченным… Кто мог Его заметить с его скромными и незаметными учениками — рыбаками и мытарями, что они, малые мира сего, могли принести этому огромному блестящему античному пространству Экумены? Предав Себя в руки врагов, Он умирает на кресте позорной смертью… Но в Нем и содержалось то малое семя, которое разрослось до масштабов удивительного Царства, выросло в Его Церковь, распространившуюся по всему миру, подобно великому древу… «Если зерно, падши на землю, умрет, то принесет много плода» (Ин. 12.24) Непреложный закон горчичного зерна, закон, когда с помощью благодати — энергии Божественной — вдруг разрастается это едва заметное малое доброе в человеке, постепенно охватывая всю душу, превращая ее в удивительный «храм Божий». Когда-то пророк Иезекииль предсказал эту неизбежность роста Божиего в мире и человеке, написав о «нежной отрасли с верхних побегов», посаженной на высокой и величественной горе, где она разрастается…
Это зерно – слово Божие – имеет удивительно свойство – как настоящее горчичное зерно оно дает ту теплоту, то жжение и горячность, которые знакомы каждому, кто его принимает. Вспомним о Луке и Клеопе на пути в Эммаус. Они шли, в общем сплетничая о том, что произошло в последние дни в Иерусалиме, но как загорелись их сердца от слов, сказанных им Христом «на дороге» (Лк. 24.32)!.. Как горчица возбуждает аппетит, точно также и слово Божие неизбежно возбуждает алчбу духовной пищи, стремление к Небесному Хлебу…
Хочется рассказать историю о маленьком мальчике, выросшем на берегах Невы, совсем рядом с Лаврой, на Калашниковской, ныне Синопской, набережной. Родители его работали и поздно вечером мама забирала его из детского сада и на пути домой они часто заходили в маленькое подвальное кафе — «пять ступенек вниз». Там мальчик получал подарок – стакан томатного сока за 10 копеек с крупными нерастворяемыми крупинками соли в нем. Напротив кафе, через дорогу, располагался огромный комбикормовый завод, доминировавший своей громадой над всем кварталом. Комбикорм и пыль от его производства засыпали все близлежащие улицы, наполняя воздух особым запахом перемолотого зерна… В лежащий на обочине комбикорм, можно было ступить, топнув ногой, — оставался след, как на снегу, а вокруг поднимались клубы мучной пыли – это было игрой мальчика на пути домой.
В этом маленьком кафе водители, приезжавшие за комбикормом из областных совхозов на грузовиках с прицепами, в ожидании погрузки перекусывали, покупали здоровенные сардельки толщиной с руку этого мальчика и, бесстрастно макая их в русскую горчицу откусывали и молча ели их с каменными лицами. Для мальчика это было чем-то непостижимым, потому что одна капля такой горчицы во рту взрывала, кажется, человека изнутри, выжимала слезы, вызывала спазм в горле и приступ кашля, а эти суровые русские мужики негнущимися пальцами щедро смазывая ею свои сардельки и поглощали ее с невозмутимым видом. Мальчику это казалось чем-то невероятным, каким-то фокусом, или чудом. Странный и необъяснимый, загадочный мир взрослых и еще непознанного в нем осторожно рассматривался пятилетним мальчиком, выглядывавшим из-за стакана томатного сока. Стульев в кафе не было – стояли высоченные столы, за которыми гигантскими исполинами возвышались стоящие и молчаливо жующие водители…
А над подвальным кафе нависал располагавшийся напротив, через улицу, комбикормовый завод. Он расположился в стенах огромного, полуразрушенного Борисоглебского храма, который даже с разрушенным куполом, величественно и неприступно возвышался над Невой. Именно туда, в его недра, через пролом в стене, заезжали пустые грузовики, выезжая заполненные до верха перемолотым зерном, непонятно, как образовывавшимся в его недрах.
Барабан храма, взметнувшийся над набережной подобно гигантской камилавке, увенчивали исполинские барельефы, изображавшие в полный рост фигуры апостолов и святых. Казалось, каменные апостолы обходили непрерывной, нескончаемой процессией купол, — днем и ночью, как фигуры на площадках старинных часов европейских соборов. Комбикормовый завод казался мальчику самым прекрасным зданием на свете – в свои пять лет он их видел не так много – окрестные дворы, да дикий берег Невы – все, что было в мире этого мальчика, кроме громады завода, размещенного в полуразрушенном храме.
Проходя мимо завода, обходя его с набережной, мальчик смотрел на фигуры апостолов и святых на барабане храма, стараясь уловить ту незаметную поступь, невидимые движения каменных праведников, которые, безусловно они совершали. Иногда мальчику казалось, что суровые водители – послевоенные мужики, с каменными лицами потреблявшие огненную русскую горчицу – и есть сошедшие с барабана Борисоглебского храма каменные апостолы. И чудесность, величественность, необъяснимость и тайна этого взрослого и странного мира, в центре которого гордо высился полуразрушенный храм первых русских святых, откладывались в душе этого мальчика горчичным зерном просыпающегося сознания, которое позже, многому научившись, он назовет религиозным…
К совершеннолетию этого мальчика государство обратило на него внимание и позаботилось о комбикормовом заводе в стенах величественного храма, взорвав его. Одновременно с этим через уполномоченного Комитетом Государственной Безопасности мальчику было заявлено, что он, как выходец из семьи ленинградской интеллигенции, никогда он не будет учиться в духовных школах…
Этот мальчик стоит перед вами, пятилетний мальчик, потому что у него остались те же самые, как и в пять лет, идеалы, то же самое восхищение перед тайной этого мира, его красотой и загадочностью, желание проникнуть во взаимоотношение человека и Бога, преклонение перед храмом, как местом их встречи. Этот мальчик хотел бы свидетельствовать об остроте русской горчицы, вселенского горчичного зерна, истолченного здесь в России временем и обстоятельствами.
Это маленькое горчичное зерно, смолотое, превращенное в то, что по слову св. Климента Александрийского иногда «огорчает» душу с пользою для нее, в духовную горчицу, напоминает, что за всем стоит Бог, что можно сделать ровную площадку из когда-то великолепного храма, но невозможно сокрушить внутреннее пространство храма души, можно взорвать комбикормовый завод, не не иссякнет источник духовной пищи человека, можно запретить всякое свидетельство о вере, но из ее крохотного горчичного зерна разрастается величественное Царство Христа на земле.
Эта русская горчица, истолченное горчичное зерно веры могли бы рассказать о том, как, иногда, в неподходящий момент, оно способно и огорчать и выжимать слезы из глаз, заставляет удивляться снова и снова великолепию жизни, удивительным отношениям между тобою и Богом, который малое и незначительное вдруг превращает в огромное в твоей жизни. Впрочем, у каждого мальчика и каждой девочки, стоящих здесь, поседевших или еще не успевших это сделать, уверен, есть собственный рассказ о русской горчице, о маленьком горчичном зерне, которое возрастая, открывает нам правду об удивительном Царстве, которое нам дарует Бог. Аминь.
Онтология зла
Вот, чадо, Христос здесь невидимо стоит, принимая исповедь твою; не стыдись и не бойся, и ничего не скрой от меня, но, не уклоняясь, открой все, что соделал ты, – и получишь прощение от Господа нашего Иисуса Христа. Вот и икона Его перед нами, я же только свидетель, чтобы засвидетельствовать перед Ним все, что ты скажешь мне; если же что скроешь от меня, то впадешь в двойной грех. Итак, будь внимателен, – ибо ты пришел в лечебницу – чтобы не уйти тебе не исцеленным.
Молитва из чина Таинства исповеди. Перевод на русский
иеромонах Амвросий (Тимрот).
Дорогие мои, святая Церковь сравнила храм ныне с лечебницей. Не будет ничего нового, если мы скажем, повторим, напомним себе, что грех – это болезнь. По меткому замечанию святителя Иннокентия Херсонского, нам свойственно относиться очень серьезно к своим телесным болезням. При первых симптомах мы обращаемся к врачу, мы тянемся к лекарственным средствам, мы обмениваемся друг с другом информацией о болезнях. Если случится какое-нибудь поветрие, эпидемия, не дай Бог, пандемия, разговоры всего общества только об этом. Самое первое, обычное наше благопожелание – вопрос о здоровье. Мы желаем друг другу здравствовать, мы очень серьезно относимся к своему телесному здоровью.
Не будет ничего нового сказать, что грех – болезнь, но беспечность, с которой мы относимся к этой болезни, просто поражает. А это ведь не просто поветрие, это не просто эпидемия, это – настоящая пандемия. Нет человека, который бы не грешил, но так мало людей, которые серьезно относятся к этой болезни, поражающей не только душу, но и тело. Мы называем Христа «Врачом душ и телес», так называет Его Священное Писание. Поразительность же духовной клиники, это амбулатории, это больницы в том, что тот, кто хочет быть здоровым, должен выступить собственным диагностом и даже собственным фармакологом. Здесь важно не симптомы болезни увидеть – они могут быть одинаковыми в разных болезнях, а важно поставить диагноз. Выздоровление наступает в том случае, если человек успешен в диагностике своей болезни. Священник – такой же больной человек, разве что по специальности его можно сравнить с фельдшером, да болеет, наверно, священник дольше, чем те, кто исповедуются у него, и, может быть, в силу опыта или образования знает хорошего врача, хорошее лекарство. Но священник – такой же больной человек, и феномен исповеди состоит в том, что человек перерастает грех.
В диагностике той травматологии, которую человек назначает себе сам, человек начинает смотреть на грех не снизу-вверх, но он буквально растет от исповеди к исповеди, и это возрастание священник фиксирует… Для того, чтобы перерасти грех, на него нужно смотреть не снизу-вверх, а вдруг в один момент сверху вниз, стать выше него. Это очень важная и серьезная клиника.
Я призываю всех к этому душевному здоровью, к исправлению тех недугов, той болезни, которую каждый в себе носит. Можно было бы легко возразить, сказать: «Ну что ж… Каждый выбирает сам, быть ли ему здоровым или быть ли ему больным». Есть случаи болезни, когда больной избирает себе путь болезни. Может быть, это удобно, может быть, это безразличие к себе – лежит на койке, получает себе рацион в медпункте, читает книжки, замечательно… Хочется поболеть, хочется иногда отдохнуть в болезни.
С грехом другая ситуация, здесь наше решение болеть отзовется на проблемах другого человека, грех – это не дело одного человека на земле. По грехам одного человека всегда страдает другой, только ханжа и невежда будет воздевать руки и спрашивать: «Ну, куда же смотрит ваш Бог, когда страдают невинные дети, женщины, старики?..» Да Бог дает всем равные возможности, дает богоподобные качества, Он даже в этой исповеди дает богоподобное свойство и качество быть судьей, то качество, которое присуще только человеку. Потому что до этого мы, злые создания, вершим злое, мы вершим то, что отзовется на другом человеке. Нам не проследить все причинно-следственные связи, но по нашим грехам будет страдать другой человек.
Нет никакой вероятности, с точки зрения математики, для того, чтобы два самолета столкнулись над Женевским озером, в одном из которых летели дети из Уфы. Математическая вероятность равна почти нулю, есть правила расхождения самолетов в последнюю минуту, есть авиадиспетчеры, есть радары, самолеты видят друг друга за десятки километров, опытные пилоты знают, что это невозможно, невозможно оказаться в одном эшелоне. И все-таки это случается. Это необъяснимо, но для человека духовного все понятно – это наш грех.
Мы просто не в силах проследить причинно-следственную связь. Внешне необъяснимое объясняется тем, что наш грех, наше зло где-то как-то неожиданно там, над Женевским озером, отзовется. И поэтому исповедь, излечение от болезни греха – это наш общественный долг, мы помогаем другому, ближнему. Это не мое личное дело каяться – но желание спасти кого-то другого от последствий того греха, который я совершаю.
Вот такая удивительная клиника, такой удивительный у нас Врач, такие удивительные условия лечения. Подумаем об этом серьезно. Ради счастья ближнего нам надо избавиться от собственного греха…
Проповедь духовника Санкт-Петербургской православной духовной академии протоиерея Вячеслава Харинова, произнесенная на чине исповеди в академическом храме апостола и евангелиста Иоанна Богослова после Божественной литургии 8 апреля 2015 года.
Вернуть себе четкий вкус и нравственный ум
На этих днях мы слышали канон преподобного Андрея Критского. Изо дня в день мы изучали, по слову святителя Иннокентия Херсонского, нашего главного врага на земле – грех. Мы изучали этого коварного врага, этого первого врага, который появился, когда мы еще были в райском саду, и последнего, который явится на Страшном Суде. Мы изучали его и увидели, что этот грех вездесущ, что этот грех настоящий наш противник, это то, что свойственно нам, это то, что сильнее, по слову того же святителя, оказалось и самого диавола, ибо когда-то прекрасного денницу превратило в исчадье ада.
Мы узнали, что грех дает первоначальную сладость. Всегда грех дает первоначальную сладость. Он потом оставляет горечь. И эта сладость есть следствие нашего испорченного нравственного вкуса, и избавиться от греха значит исправить нравственный вкус. Как ребенок постепенно привыкает к острой, незнакомой ему пище, точно также и мы с детства, от юности, постепенно, вкушая греха, совершенно испортили свой вкус. И теперь эта кажущаяся сладость греха нас манит, и только потом, по прошествии длительного времени, мы ощутим его страшную горечь. Надо исправить собственный вкус, надо исправить и собственные знания, собственный ум, потому что грех делает нас глупыми.
Грех дает только ощущение, видимость знания. Это началось еще в раю: этот обман — «Будете, как Боги, и узнаете…». Ничего не узнали. Глаза открылись, но открылись на собственную наготу, которая была на самом деле наградой целомудрия, а оглупление произошло мгновенно, и Адам стал прятаться от Бога.
Каждый грешник становится глупее от каждого совершенного греха, и эта глупость приводит иногда к этой наглости порока, к этому хвастовству пороком, когда обезумевший грешник начинает кичиться тем, что он грешит. И в преступных сообществах такие люди становятся авторитетами, становятся людьми, которые всячески выставляют свою греховную природу.
Наше сообщество непреступно, и каждый, кто поднаторел в грехе, не будет авторитетом, но будет человеком, глупость которого и нравственное поражение которого будет ясно и заметно каждому. По слову святого праведного Иоанна Кронштадтского, «Каждый грех попаляет в нас какую-то добродетель». И не стоит думать, что речь идет только о грехах, которые совершены словом или делом. Совершенное помышлениями, мыслями, чувствами может быть даже важнее, почему и вошла эта заповедь, очень важная – не пожелай. Ведь на Страшном Суде не наши тела будут судимы, не наши земные обстоятельства, а наша душа будет судима. И то, что происходит в ней на уровне чувств, на уровне мыслей – вот это и будет подвержено суду.
Когда-то поставленные на границе двух миров – духовного и материального — мы были призваны, по промыслу Божественного Логоса, отражать Божественный свет в мир материальный. Быть своеобразной линзой. Мы замутнились грехом. Мы исказили этот материальный мир именно своим грехом. Восстановить это искажение материального мира, восстановить это равновесие вокруг нас и в нас мы призваны исповеданием своих грехов. Мы привели себя в рабство греху и уйти от этого рабства – значит исповедовать свой грех. И закон любви, данный нам еще в раю, своими грехами мы превратили в закон ненависти, закон лжи. Исправить эти законные основания нашего существования мы должны в своей исповеди.
Будем помнить о том, что сами по себе мы ничего сделать не можем. Грех настолько ослабляет человека, что даже исповедоваться по-настоящему у нас сил нет. Святой праведный Иоанн Кронштадтский так и записал в своем дневнике : «Если бы не благодать Божия, грешники бы никогда не обратились от своих грехов». Поэтому наше исповедание грехов — это ответ на ту благодать Божию, которую Господь нам посылает.
Постараемся ответить, постараемся сделать все, чтобы избавиться от этого страшного царства греха. Сделать все, чтобы это искажение двух миров, которое мы допускаем, чтобы этот закон ненависти, который мы распространяем, были упразднены. Чтобы мы снова могли иметь этот четкий вкус и нравственный ум к каждому деянию, не важно, совершаем мы его словом, делом или помышлением. И это нам нужно, для того чтобы увидеть, что это обращение не дань формальности, не дань церковной риторике, не дань уставу или церковному этикету. Это богословская истина, которая должна пронзать нас каждый раз, когда к нам обращаются: «Дорогие братья и сестры». Мы выкуплены дорогой ценой и все наши грехи, которые понес Христос, – это цена за спасение мира. И вот когда мы действительно осознаем, что мы дороги Богу, что мы действительно дорогие для Него и достались Ему дорогой ценой, вот тогда и наше сердце отзовется благодарной молитвой. Тогда мы сможем по-настоящему исповедовать Христа, особенно если будут тяжелые минуты испытания, когда действительно нужно будет явить свою веру, да и во всякую минуту нравственного выбора.
Проповедь духовника Санкт-Петербургской православной духовной академии протоиерея Вячеслава Харинова в пятницу первой седмицы Великого поста 2 марта 2012 года
Наш пост — это наш маленькой подвиг
Помни день субботний во еже святити его. Шесть дней делай дела свои, день седьмой — суббота Господу Богу твоему (Исх 20:8-10). Суббота для человека, а не человек для субботы.
Вот все слова Священного Писания, Ветхого и Нового Заветов, которые позволят нам найти ключ к сегодняшнему Евангельскому чтению, позволят вынести важные уроки из этого чтения. Позволят увидеть парадоксальность в том кратком эпизоде, который зафиксирован евангелистом Марком о том, как проходя мимо засеянных полей, видимо, голодные ученики Христа сорвали в субботу колосья. Внимательно следившие за ними фарисеи немедленно объявили это нарушением Закона, приравняв это действие к жатве. Жатва в числе других 39-ти работ была в кодексе запрещенных действий субботы.
Надо сказать, что говорить о четвертой заповеди — о заповеди седьмого дня — надо, опираясь на те отрывки из Священного Писания, которые мы хорошо знаем, которые гласят об этой заповеди. Это прежде всего книга Исход 5-я глава, 20-я глава Второзакония и редко упоминающиеся изречения из книги Левит.
Фарисеи были неправы. В той же книге Второзакония есть уложение о том, как действует человек, если он голоден, если он в нужде. Эти уложения были частью социальной системы, системы социальной защиты в Израиле: ты можешь пойти в чужой виноградник и есть досыта, но нельзя набирать виноград в свой сосуд. Ты можешь пойти на поле к соседу, рвать колосья и есть, но нельзя их собирать, нельзя действительно устраивать жатву.
Христос на самом деле был прав, и ученики Его были правы, но фарисеям важно было обвинить Божественного Учителя. Важно было по-своему интерпретировать Закон.
Если книга Исход говорит о заповеди седьмого дня, как о дне, в который почил Господь от трудов, то книга Второзакония связывает седьмой день с днем отдыха, который необходим был всякому человеку и, прежде всего, евреям пленным в Египте. Книга Второзакония говорит о том, что: «Помни, ты был рабом в Египте» (Втор 15:15). И заповедь седьмого дня, таким образом, представляется заповедью освобождения, заповедью свободы, заповедью того отдыха, который положен всякому. А книга Левит говорит о седьмом дне, как о дне собраний.
Говоря о седьмой заповеди, мы не можем обойти пророков. Прежде всего пророка Исаию, готорый тоже говорит о том, что это отрада, это особый день, Господний день. Это день, в который мы должны не только собираться, в этот день мы должны и прикрывать свои уста от ненужных разговоров. Мы должны следить за сохранностью духовной жизни.
Заповедь седьмого дня – это заповедь Божественная. Установление самого праздника (этимология слова — праздный, пустой) говорит о том, что в этот день нам надлежит сохранять покой. И этот покой очень важен, ибо это религиозное уложение. Это уложение о том, что в этот день — день покоя — мы должны совершать прежде всего духовные дела. Мы не должны становиться просто физиологическими существами – есть, пить, размножаться. Мы должны помнить, что мы люди и заповедь седьмого дня – это заповедь религиозной жизни.
Что же случилось в ту субботу, когда Христос проходил мимо засеянных полей и дал возможность срывать колосья ученикам? Случилось очень многое. И это часто для нас остается сокрытым. Мы не прочитываем до конца Евангелие. Исполнением субботы, исполнением седьмого дня в Евангелии становится Сам Христос. «Я пришел не нарушить Закон, но исполнить» (Мф 5:17). И именно через крестную смерть Спасителя происходит исполнение Закона.
Человека, исполняющего Закон, на самом деле нет, и Христос говорил об этом, что если ты нарушил хотя бы одну заповедь, ты нарушил весь Закон. «Несть человека, иже жив будет и не согрешит». Мы это знаем очень хорошо. Только Христос является исполнением Закона. Только Он имеет право эти законы утверждать. И эта фраза, которая остается нами немного незамеченной, о том, что Он Господин и субботы – есть сильнейшее свидетельство о Своем Мессианстве Христа. Никогда более к этой фразе не прибегали ученики и апостолы. Только Он Господин субботы. Только Он, через Которого все начало быть. И Христос имеет право распоряжаться субботой.
Сегодняшнее Евангелие дает нам возможность снова вспомнить о нашем седьмом дне и вдруг увидеть, что для нас не Закон, но благодать важна. Мы вдруг видим, что седьмой день становится днем именно исполнения субботы, то есть воскресением. Мы видим учеников, собирающихся именно в воскресение – первый день. И вдруг обнаруживаем в Ветхом Завете, что оказывается праздник опресноков, праздник кущ совершался именно в первый день. Совершался именно в воскресный день, как мы его празднуем. Ещё в 12-й главе книги Исход, до того, как в 20-й дана Моисею заповедь, уже говорится о том, что «собрание Твое должно совершаться и в первый день» (Исх 12:16). Этот первый день еще в Ветхом Завете освящен.
Сегодняшний разговор о четвертой заповеди, о заповеди седьмого дня, должен быть соединен с церковной памятью, с памятью великомученика Феодора Тирона. Соединен именно таким образом – фарисеи делали из Закона кумира. Они служили этому кумиру. Они служили этому идолу. Для них понимание Закона свелось к очень мелочному уложению. И как бы в нарушение этого, в подтверждение слов Евангелия от Матфея, что исполнение Закона, высшее в Законе – это суд, милость и вера, Господь шесть раз делает запретные, с точки зрения фарисеев, действия. Это и сегодняшний сухорукий в синагоге, это и исцеленный от водянки в доме фарисейского начальника, это и согбенная 18 лет женщина, это и овчая купель и исцеленный там и, наконец, чудо в Вифании, Лазарь Четверодневный – это ведь тоже суббота. Господь везде утверждает Свое господство над субботой. И говорит о том, что Закон исполнить может только Он, а тот, кто делает из Закона кумира, тот на самом деле идолопоклонник.
Новобранец, рекрут Мармарикского полка, который дислоцировался в Амасии и Понте, Малой Азии, Феодор, отказался есть идоложертвенное. Он отказался служить кумирам и идолам в этом малом – щепотке еды, которую ему дали. Он предпочел голод. Мучители дивились, открыв темницу, что он не умер от голода. Потом последовали мучение и сожжение. Он не стал служить кумирам.
Урок сегодняшнего дня – не служение кумиру, которого мы создаем. А ведь кумиров мы создаем. Мы служим этим кумирам. И особенно об этом актуально говорить в нашей стране и в наше время.
У замечательного философа и богослова Симеона Франка есть статья «Сокрушение кумиров», где он очень тонко и пристально анализирует ситуацию, предшествовавшую революционным потрясениям в нашей стране. И он показывает, как создавали, на фоне законов, на фоне разговоров о благочестии, на фоне религиозно философских поисков, настоящих кумиров. И этим кумирам начинали служить, и эти кумиры начинали действовать, и эти кумиры привели к ужасной катастрофе. И потом это продолжилось, и эти кумиры, создаваемые в нашей стране, до сих пор ещё действуют. Кумиры, создаваемые из личностей, из партий, из идеологий – они действуют, и служение им ещё совершается в нашей стране.
Сегодняшний разговор евангельский и память церковная дают нам возможность неожиданным образом, парадоксально взглянуть на наш пост и увидеть, что наш отказ от многих видов пищи, наше дистанцирование от излишеств есть попытка уйти от служения кумирам.
Наше сегодняшнее общество очень часто называют обществом потребления, и в обществе создан настоящий культ потребления, культ еды, и надо взглянуть по-новому на те малые подвиги, которые мы совершаем, надо увидеть эту индустрию, эту промышленность, эту охватывающую средства массовой информации рекламу. Эту культуру, которая является популярной, которая предлагает всем все в излишестве. Далеко не лучшего качества, но потребляй и ешь. Наш пост – это маленький подвиг. Нам надо помнить, что у нас ум Христов и мы имеем нравственное суждение о каждом деянии, совершаемом нами и совершаемом в обществе. И в этом наше отличие и собственно наша осоленность, и в этом свет христианства. И когда нам предлагают подобное, надо вспомнить мучителей, рекрутов, новобранца. Лет 15-16 ему было, когда призвали в римскую армию почти мальчика Феодора из Мармарикского полка, дислоцировавшегося в Амасии. И его спрашивали: «Так ты с кем? Ты с нами или ты со своим Христом?» И нам надо уметь каждый раз отвечать, как отвечал Феодор: «Мы с нашим Христом и есть и будем».
Проповедь духовника Санкт-Петербургской православной духовной академии протоиерея Вячеслава Харинова, произнесенная на Божественной литургии в субботу первой седмицы Великого поста.
Только Литургия всех собирает
Сегодня мы вспоминаем ночь Тайной Вечери. «И не было, по слову протопресвитера Александра Шмемана, с той единственной ночи времени, когда бы христиане не вспоминали ее (эту ночь), не вспоминали Христа, не вспоминали ту первую литургию».
Слово «литургия» было известно языческой древности. Литургией называли общественное служение, общественное дело. В греческом городе-государстве так называли устроение игр, устроение школ, украшение городов. В III веке до нашей эры это слово вошло в перевод семидесяти толковников. Оно стало обозначать миссию еврейского народа по приготовлению пришествия в мир Спасителя. Но это все были частные понимания «литургии». Только в христианстве литургия стала общим делом. Мир разделяется на классы, на государства, группы. Разделение идет в семьях, разделение идет в личности каждого человека – грех расщепляет человека. Эта деструкция, это разделение заметно везде и во всем. Все разделяется, и только литургия есть общее дело. Только литургия всех собирает.
Критики религии всегда говорили, что религия – это дело частное. Это стоны человека по поводу своих несчастий к Богу, это его личные взаимоотношения с Богом, это его личные молитвы. И современный мир секулярный, мир либеральный тоже говорит о том, что религия – удел одиночек, удел слабых. Нас пытаются разделить как угодно, вплоть до того, чтобы отделить клириков от мирян: сделать из мирян зрителей, а из священнослужителей актеров-исполнителей. Но литургия на самом деле всех объединяет. Это общее дело, которое нужно совершать всем миром и вместе. Именно εκκλησία (греч. Церковь), собрание стало новым в религиозной жизни. Ведь христиан преследовали не за то, что они поклонялись Христу, а за то, что они собирались вместе в первый день недели.
Вот это собрание, это единство, это общее дело, которое вершат христиане, показалось опасным и страшным языческому миру. Это общее дело объединяет нас всех. Это общее дело заставляет нас принести жертву. Но жертва всегда связана с любовью, потому что только любовь говорит о жертвенности, только любовь способна на жертвы. Если нет любви, то это не жертва, а расчет. В Церковь мы идем за любовью, и только на литургии мы совершаем это благодарение – Евхаристию. Благодарить можно только за дар. Только дар предполагает эту благодарность. «Твоя от Твоих Тебе приносяще о всех и за вся». Это общее дело, в котором все мы должны участвовать.
Сардикийский собор, VI Вселенский, 9-е апостольское правило: «Аще кто не причащается отлучен будет». Даже не до трех раз. По 9-му правилу, если не причащается, то не принадлежит нам. Мы – Тело Христово, мы организм. Причастность не только Христу, но друг другу – вот что такое участие в литургии, участие в причастии. А что же покаяние? Это что, пропуск к причастию? Нет. Это такое же общее дело. Такое же общее, потому что надо понимать: наши грехи совсем не обозначают, что мы за них в ответе. Силы зла, которые мы впускаем в этот мир, не интересуются носителями зла. Они, в силу своей природы, нацелены на самое слабое, на самое беззащитное, самое доброе, самое невинное. И невежда, и ханжа воздевают руки и говорят: «Куда же смотрит ваш Бог, когда страдают невинные дети, женщины, старики?» Бог всех приводит к жизни. Бог всем дает Свои дары: дружбы, любви, творчества, познания. Развив эти дары, мы могли бы из каждого ребенка взращивать гения. Вместо этого мы – злые, братья и сестры. Мы вершим срамное, мы вершим постыдное, мы вершим злое, надеясь, что ответит кто-то другой. Надо понимать, что эти взрывы и налеты в Бостоне и Праге, гибель детей в Бельгии или над Женевским озером, пожар в Подмосковье, выстрелы в Белгороде – это все следствие наших грехов.
Наш общественный долг – разорвать связь грехов. Разорвать связь со злыми силами. Прекратить платить дань. Приступим к этому общему делу, будем внимательны и осторожны, во всех наших исканиях и начинаниях, во всех наших делах. Будем помнить замечательное высказывание французского писателя о том, что есть единственная печаль в мире, настоящее горе – это не быть святым. Не стараться стремиться к святости – это единственная глупость. Это единственное кощунство – не стремиться ко Христу. И, наверное, это единственное убожество – не видеть связи грехов, не чувствовать той причинно-следственной связи между своими прегрешениями и тем ужасающим, что творится в современном мире.
Комментировать