Поездка в Закарпатье

В. Никитина

Храм святого Димитрия Солунского в селе Малая Уголька

Опубликовано в альманахе “Альфа и Омега”, № 60, 2011

Приду в далёкое селенье

К святому старцу отдохнуть,

Спрошу: “скажи мне, в чём спасенье?”

Забыла я свой строгий путь…

Аделаида Герцык

В 1975 году (мне тогда было 32 года) произошло важное событие в моей жизни: я попала в Закарпатье, в селение Малая Уголька, в церковь великомученика Димитрия Солунского, в которой служил архимандрит Иов.

Раньше туда начали ездить мои троюродные сёстры Мария Викторовна и Екатерина Викторовна Дувакины. Мария Викторовна искала такое сокровенное место и многих спрашивала. Она тогда посещала храм Покрова Пресвятой Богородицы на Лыщиковой горе, где сейчас почивает мощами священноисповедник Роман Медведь. Я тоже ходила в детстве с мамой в этот храм — там тогда служил отец Константин Лебедев. Там же служил священник из Закарпатья отец Михаил Фарковец, потом его перевели в храм Успения Пресвятой Богородицы в Вешняках, где он много лет был настоятелем. Вот отец Михаил и сказал Маше, что у них в Закарпатье есть великий человек — отец Иов.

Дорога до Малой Угольки была непростой. Я поехала туда в первый раз летом. Была отпущена моими родителями Прасковьей Алексеевной и Юлианом Сергеевичем (Царствие им Небесное!): все заботы о моей дочери Ксении, пяти лет, и о трёхлетнем сыне Никите они взяли на себя.

Доехала поездом до Мукачева. Благодаря поездкам в Малую Угольку я неоднократно побывала в Мукачево, Хусте, Львове. Очень чистые западные города с мощёными улочками, множеством маленьких уютных кафе, с остроконечными готическими соборами; всё другое, и люди тоже. Язык не похож ни на наш, ни на украинский.

Объясняться довольно трудно. Тогда, в 1975 году, как-то показать, что едешь в святое место, было нельзя. Потому вести себя нужно было осторожно, проявлять мудрость и интуицию. У кого спросить дорогу, как подойти?

В Мукачеве я нашла автостанцию, дождалась автобуса и поехала до Хуста. Очень красивая дорога. В Хусте надо было найти автобус до Драгово, а от Драгово ещё предстояла пешая дорога горами, среди небольших селений, а иногда и лесом, которая приводила к цели путешествия — к Малой Угольке.

Когда я вышла из автобуса в Хусте, было совсем темно; на выходе машинально помогла женщине крестьянского вида, худенькой, загорелой, выгрузить множество узлов и корзин. А мысль одна — где переночевать в незнакомом городе? Но тут моя попутчица с узлами (не помню, может быть, я и призналась ей, что только завтра мне предстоит продолжить путь, а сегодня надо где-то ночевать) уверенно взяла инициативу в свои руки.

Все произошло молниеносно: она как-то очень решительно повлекла меня за собой, дальше я была вне своей воли. Сели в маленький автобус, ехали недолго, шли в полной темноте улочками какого-то селения и оказались перед воротами. На стук моей благодетельницы к воротам бежали и малые, и средние, и старые. Нас впустили, узлы взяли, ввели в дом. И вот тут произошла сцена, о которой я читала только в Евангелии. Я и глазом моргнуть не успела, как откуда-то появился таз с водой, и мои действительно пыльные ноги были омыты и насухо вытерты.

Дальше помню, что спать положили в очень чистой мазанке. Это был отдельный домик, стоящий среди двора. В нём посередине стояло широкое ложе и были иконы на стенах. Очень белые стены и больше ничего. Там я ночевала с беленькой (абсолютно льня­ные волосы) Марийкой лет пятнадцати. Надо заметить, что Марийки и Христинки — самые любимые имена в Закарпатье. Утром Марийка проводила меня к автобусу, который шёл в Драгово. Она взяла мне билет и наотрез отказалась от возмещения. Пока мы шли к автобусу, она приглашала меня обязательно приехать на Святки, потому как очень весело бывает — и катание с гор, и колядки.

Я с великой благодарностью в сердце и удивлением перед чудным краем и этими людьми продолжила свой путь. Село, где я провела ночь, называлось Иза. Я не знала тогда, что это центр Закарпатского Православия, что село это — село мучеников и исповедников за веру, которая подвергалась великим гонениям от униатов, и что именно это село было родиной отца Иова, в 2008 году прославленного в лике преподобных, к которому я тогда ехала в первый раз.

А дальше было тоже очень интересно. В Драгове нужно было найти улицу и дом, в котором жила Аксинья Поп (Поп — это такая фамилия в Закарпатье, как у нас Иванов, Петров, Сидоров). Адрес мне дали в Москве. У Аксиньи была дочь, тоже Ксения, лет десяти. Когда из Москвы приезжали первопроходцы, стремящиеся достичь благословенной Малой Угольки, то Ксения их водила горами, знакомой ей дорогой, и получала небольшое вознаграждение. Не помню, как нашла дом (то, что я сейчас рассказываю, было 35 лет тому назад), но спрашивать старалась поменьше, потому что на вопрос об улице ты получал встречный вопрос: “Откуда? К кому? Зачем?”.

Ксюша нехотя пошла со мной; помню их милый дом, весь устеленный ткаными дорожками, в углу стоял небольшой ткацкий станок. Мы с Ксюшей перешли по мосту реку, поднялись на первую горку. Даже тогда, в 32 года, с непривычки было трудновато, хотя горы в Карпатах невысоки — 500–600 метров. На первой горке стояла Ксенина школа, она мне с радостью её показала. А потом и говорит — так, скороговоркой: “Вот сейчас всё по этой дорожке, потом спуститься тропинкой в овраг, пройти дорогой по его дну, и другой тропинкой вылезти на какую-то гору, а там уж скоро и Малая Уголька”.

На этом Ксения меня покинула, а я отправилась дальше одна, уповая на милость Божию и молитвы отца Иова, памятуя чудный приём в его родном селе Иза. Один раз заблудилась, нашла два чудесных красноголовых гриба и вышла горами к Малой Угольке, а точнее, к горке, на которой стояла церковь во имя великомученика Димитрия Солунского. Тропа привела меня к подножию горки с храмом наверху, по горке ходил отец Иов: серебряные волосы, высокий, совсем немного согбенный, в чём-то тёплом поверх длинной монашеский одежды.

Всё во мне затрепетало, и я побежала тропинкой к домикам, где жили матушки, которые принимали паломников, не смея больше взглянуть на горку.

Ещё забыла сказать о распятиях, которые встречались в горах. В Закарпатье они всюду — и в горах, и на перепутьях, и в садиках перед домами. Когда я ещё недалеко отошла от Драгово, мне навстречу попадались люди на моей тропе. Поравнявшись со мной, они приветствовали меня словами: “Слава Иисусу Христу!”. Это типично униатское приветствие, сохранившееся и у перешедших в Православие, на которое положено отвечать: “Слава вовеки Богу!”. Я же говорила “Здравствуйте”…

И так я попала под гостеприимный кров матушек, под молитвенный покров отца Иова. Матушки жили в долине перед горкой с церковью, у них были три крохотные домика и отдельно маленький домик с кухней и печью. Матушек было трое: схимонахиня Феофана, монахиня Матрона и монахиня Варвара, последние две были родными сёстрами. Все они были из закрытого при Хрущёве монастыря в Домбоках. Главным плодом поездки Хрущёва по Закарпатью было закрытие практически всех монастырей и уничтожение крестов и распятий — и придорожных, и стоящих у домов. Свой монастырь матушки вспоминали как потерянный рай. Здесь же в окрестностях все называли эти три домика монастырём. Помню, что первая поездка была особенно, по-детски радостной, хотя и последующие восемь поездок, пока жив был отец Иов, были прекрасны каждая по-своему. При первой встрече отец Иов очень ласково пытался меня переориентировать на другие места Закарпатья — “вот у нас в Мукачеве Вам бы побывать, у Скоропослушницы”; а я знала только одно, что я хочу молиться на этой горке, в этом храме, с отцом Иовом. Но это было только в первый момент, дальше я уже была своя и принимали меня, как свою. И матушка Феофана писала в письмах: “помните, Вы наша, Угольская”.

Поражало и радовало всё — каждодневная служба утром и вечером в маленьком деревянном храме при свечах, где в окно видны горы. Простота и необыкновенная высота служения отца Иова; прозрачный воздух, горы, покрытые буками и ясенями. Заберёшься на горку, а там поверху идёт дорога, — идёшь среди деревьев-великанов со светло-серыми стволами, какое-то сияние от красноватых листьев под ногами, и никакого подлеска — как в зале между колонн. Здесь, в Карпатах, водятся огненные саламандры — ящерицы, которые есть ещё только в Австралии: сама она чёрная, очень блестящая, а на спине красивый оранжевый рисунок. Выше в горах есть и олени, и медведи.

Селение окружает заповедник. Везде из-под земли бьют ключи с минеральной водой. Особенно целебным считается купание в нагретой минеральной воде. Вода эта носит название “Буркут”. Отец Иов благословил, чтобы я такую ванну приняла. И вот опытные в этом женщины меня искупали. Причём эта ванна стояла где-то в потаённом месте на склоне горы, среди деревьев, около ключа, бьющего из-под земли. В другом месте этот источник, Буркут, уже в виде колодца был в самом селении, и когда мы хотели в воскресенье идти с бидоном за этой водой, то матушка Матрона сказала: “Сейчас туда не ходите, там местный голова приехал”.

Схимонахиня Феофания была родом из Полтавы, монашеское имя носила в честь святителя Феофана Полтавского (Быстрова), прославленного Зарубежной Церковью. Она короткое время была его духовной дочерью. По профессии матушка была врачом. Мать Матрона тоже что-то знала по медицинской части, а потому жители Малой Угольки часто приходили к матушкам за советом. Никакого медпункта в селении не было — и нет до сих пор.

Итак, в первый приезд я прожила всего неделю этой детской, совсем беззаботной райской жизнью. Утром бежали на горку. С утра было очень холодно: климат резко континентальный, утром чуть не иней на траве, а днём солнце палит и температура может подниматься очень высоко. Я всегда очень трудно встаю утром, и сейчас, и в молодости, — а в Угольке было по-другому…

В будние дни в храме — только приехавшие в гости; ещё могут быть пришедшие горами за много километров с какой-то скорбью. Отец Иов в храме уже часов с четырёх утра. А монах Савва где-то дремлет. Этот Савва сирота, он был болен то ли падучей, то ли беснованием; отец Иов исцелил его, а так как монастырь, в котором жил Савва, разогнали, то отец Иов взял его к себе и сказал: “Не волнуйся, где я буду, там и ты будешь”. Так и жил Савва в маленьком деревянном домике с отцом Иовом на горке рядом с церковью. Официально считалось, что Савва — пономарь, но кадило в нужный момент подать Савве никак не удавалось, так как именно в это время его смаривал сон (как я его понимаю…), он сладко спал в маленьком притворе или ещё где-нибудь. Отец Иов не выказывал по этому поводу ни малейшего волнения, ни тем более раздражения; всегда спокойно сам брал и разжигал угасшее кадило. Читали и пели в будние дни кто придётся. После Литургии очень не хотелось уходить с горки. Отец Иов иногда сидел с нами на лавочке, мягко шутил. Особенно вопросов я не задавала, причиной тому было то, что как только ты попадал под молитвенный покров отца Иова, все вопросы куда-то сами собою рассеивались и жизнь становилась ясной и прозрачной, как в детстве. В воскресные и праздничные дни всё селение приходило в храм, дома оставались только совсем немощные люди. Шли в лучших, очень ярких одеждах: юноши (парубки) входили в храм строем и так же вставали — ровным строем. Отдельно входили дивчины в ярких платках и одеждах и вставали в затылок друг к другу через проход от парубков. Пожилые женщины в тёмных одеждах стояли сзади. А основательные мужчины (с вырезанными, как из камня, чёткими лицами, носами с горбинкой, в сапогах) — все впереди.

Вся служба пелась всем народом, это производило очень сильное впечатление. На возгласы священника отвечали с великой готовностью. До сих пор слёзы на глаза наворачиваются, когда вспоминаешь, как на “главы ваши Господеви приклоните” — на едином дыхании пелось “Тебе, Господи!”.

В конце службы по воскресеньям отец Иов всегда оглашал добровольных жертвователей — “Христина с Петром пожертвовали на храм (называется сумма)”… Народ с великим подъёмом поёт “Многая лета”.

Люди очень любили отца архимандрита, он ходил за много километров на требы, иногда посещал дома по какому-нибудь поводу, но водки при нём на стол не ставили. Приводили к нему днём на горку болящих. Отец Иов мог прочесть молитву над больным, но всё это так просто, что и в голову никому не приходили такие слова, как “отчитка”. Кстати, отец Иов мог сказать, что вот этого человека надо лечить у врача-психиатра, ему поможет медицина.

Обычно, когда поживёшь в Малой Угольке недельку, походишь на горку дважды в день, а уже и в Москву ехать пора, то в конце причастишься. Исповедь у отца Иова проходила очень просто; во время “Отче наш” причастник стоял на коленях со свечой в руках.

Более всего мною воспринимался молитвенный подвиг отца Иова. Когда бы ты ни пришёл на эту горку с деревянной церковью, с образом великомученика Димитрия над вратами — храм, природа и всё вокруг было освящено молитвой. Храм стоял таким образом, что поднимаясь снизу по тропинке (от домиков, где жили матушки, принимавшие нас), ты всходил наверх, и чтобы войти в церковь, должен был пройти под невысоким окошечком в алтаре, где перед аналоем молился отец Иов. Перед ним лежали записки, их было много: он оставлял у себя все записки, вручённые с великой надеждой, чтобы отныне всегда молиться за эти души.

Я мало что знала тогда; духовные книги начала читать в Малой Угольке. Очень хорошо помню, как матушка Феофана дала мне книгу “На высотах духа”, — эта небольшая книга о молитве положила начало моему чтению. Но это отступление к тому, что я знала откуда-то имена святых царственных страстотерпцев. В то время, начало 1980-х годов, — не только вслух их произносить, но даже и про себя было страшно… Такая ненависть и клевета окружали их.

За каждой Литургией у отца Иова эти имена с великой любовью возносились к Престолу Божию, — а они ведь у Господа уже были прославлены.

Отец Иов не только молится сам, всегда. Он призывал и нас к молитве. “Молитесь, Господь устроит вашу жизнь!” — эти слова были обращены ко мне, грешной, в ответ на какие-то жалобы на тупиковые ситуации. Всегда. “Помолимся”.

Очень дорога для меня такая картина, всегда она в памяти. Сижу на лавочке около церкви. Отец Иов, конечно, уже внутри. Но ещё рано начинать вечерню. Подходит время, никто больше сегодня не пришёл. День будний. Выходит отец архимандрит и говорит: “Вера, пойдём молиться”. Встаю на клирос. Громко сказано — клирос: место у окна, маленький аналойчик, а за окном горы, поросшие лесом, небо. Читать начала совсем недавно, только здесь. “Прикасайся горам, и дымятся”. Вот оно всё тут, и дымящиеся горы за окном, и святой Божий в алтаре.

И так ко всем проблемам, к приходящим людям, больным, оби­женным, — “помолимся”.

Святой Нектарий Эгинский, которого очень полюбили у нас, говорил: “хождение по путям внутренним есть дело, касающееся Бога и самого человека. — Порой нас очень тянет проникнуть в сердце святых Божиих людей, чтобы насладиться теми таинственными богослужениями, которые там совершаются. Но кто мы такие, чтобы сметь приближаться, входить в это святилище”. Это высказывание святителя Нектария связано с бывшей в его жизни встречей со святым. Но что же делать, когда нам снова и снова нужна их помощь, их молитва. Когда хочется ясно опять представить себе дорогого отца архимандрита Иова, с благодарностью великой к Богу, Который даровал нам эти десять драгоценностей, десять поездок в Малую Угольку. Десятым разом было отпевание и прощание.

И вот прославление, и снова всё оживает, сердце ликует: было, было!

Да, это так. Хочется и приникнуть, и проникнуть. Но очень страшно, ведь за это знание, наверное, придётся дать ответ.

И всё-таки дерзну сказать, что всё, что мы видели в жизни отца Иова — его разговоры с нами, его мягкий, ласковый, греющий душу юмор — всё это было для нас, во исполнение заповеди Божией о любви к людям. — А он хотел быть с Богом всегда и всегда молиться.

Тот подвиг, о котором всегда рассказывала всем, новопосвящаемым в жизнь Малой Угольки, матушка схимонахиня Феофана, — был даже мало доступен нашему сознанию: подвиг исповедничества. По годам не помню, что когда было. Но рассказ о пребывании в одиночной холодной камере, среди каменных стен — и вода на полу, а посередине камень, на котором отец Иов молился. А сам он об этом говорит, что “дюже хорошо молиться было”.

В вышедшей в 2008 г. книге Григория Рачука “Подвижник Руси Карпатской архимандрит Иов (Кундря)” этот подвиг отца Иова описывается подробно, но местные не приняли этой книги и надеются создать другую. Они считают, что образ отца архимандрита не получился.

А потом, при нас было столько мирности, молитвенной благодати и любви ко Господу и человеку, что то страшное отодвигалось. А сам ты возвращался в самые счастливые дни своего детства.

После молитвы о тебе, высочайшего дара, батюшка хотел тебя всегда как-то ещё пожалеть, а значит покормить. Поэтому я часто слышала от него: “Пойдем, Вера, до хижи, кислого молочка поедите”. Очень хотелось и очень страшно было войти в домик (хи­жу), где живёт святой. Он, этот домик, очень маленький (сейчас, говорят, его сломали), состоял из двух частей. В первой стоял стол и две лавки, во второй ложе, полка с книгами. Иконы простые, местного письма, закарпатского. В первой половине я бывала часто, во второй один раз. Батюшка наливал кислого молочка и садился напротив. Спрашивал про жизнь в большом городе, очень удивлялся на нашу жизнь. Мне было 33, я работала в газете “Московские новости”—“Nouvelles de Moscou”, во французской редакции. Как-то отец Иов спрашивает, курят ли мои сотрудницы. Я говорю — да, все курят. Батюшка без всякого осуждения говорит: “То они огненный потоп возвещают”. Очень для меня было таинственно, но ничего не выясняла.

Познала я тогда страх — быть рядом со святым, близко от него. (Потом из духовной литературы узнала, что враг, издеваясь над тобой, может в этот момент подсунуть какой-нибудь неподобающий помысл.) Но я именно боялась, а вдруг я как-то мыслью своей оскверню святое жилище старца, и всегда старалась убежать. Да, убежать от яркого света, потому что лик отца Иова был очень светлым, сиял всегда.

Господь показал мне, грешной, один раз всего, сильное сияние, исходящее от лица архимандрита Иова, особенно яркие лучи из глаз. Было это сразу после Литургии. Он вышел из храма, очевидно, было совсем мало народа, и пошёл к хиже, а я подбежала взять благословение и увидела это чудо. Он понял, видимо, по моему лицу, опустил голову и быстро пошёл к хиже.

Следующее жаление нас, человеков — это было всегда дать денег. И обязательно сколько-нибудь да даст, да так, что не откажешься. — На обратную дорогу: “Бери, бери, украдут”. Всё, конечно, что ему давали, сразу рассовывал.

Ещё о любви и жалости отца Иова к людям: чем человек меньше, чем его интересы скуднее — тем больше жалости. Пришёл парнишка, довольно издалека. Горами шёл километров 10. Какой-то мутноватый парнишечка. Вал моды на древности его захлестнул, и он в Угольку пришёл и спрашивает: “Может, у вас есть что бронзовое или серебряное, или ещё какая старина?” — да где ж тут. Бедность во всём. В хиже отца архимандрита половичок тканый (очень милый), полка с книгами. Отцу Иову так его жалко стало, надо как-то утешить. Повёл в домик, накормил и денег дал. Может, купит себе какую игрушку. Парнишка поначалу был очень важный, ещё бы, “собиратель древностей”, а от батюшки пошёл совсем как младенец…

Отец Иов очень жалел приходящих к нему из окрестных селений крестьян; это были удивительно смиренные люди, а скорби у них были великие: болезни, смерть близких, бедность. Однажды, когда мы сидели на лавочке в ожидании вечерней службы, пришли две женщины, мать с дочерью, и тоже присели подождать отца Иова. Завязался разговор, “московские гости” спросили, какая нужда привела их. “Да просто пришли попросить священника о счастье помолиться”. Московские интеллектуалки, конечно, тут же спросили: “О каком счастье?” — “А чтоб Господь мужа послал, чтоб не дюже пил”, — был ответ.

В 1985 году 28 июля, в день святого равноапостольного великого князя Владимира, отец Иов скончался. В день своей кончины он, как и во все дни своего земного молитвенного подвига, служил Божественную Литургию. Прощаясь со своим народом, о котором он много плакал в последнее время, отец архимандрит сказал длинное слово (обычно он говорил очень кратко).

Погребение состоялось на преподобного Серафима Саровского, — это был мой последний приезд в Малую Угольку. После этого наступил длинный перерыв — 25 лет. Скончались замечательные чада отца Иова: Игорь Николаевич Бируков, который осуществил перевод на русский язык Учебной Псалтири, составитель первого после прославления акафиста блаженной Ксении; ушёл из жизни Николай Николаевич Третьяков — известный искусствовед и преподаватель; не стало Ольги Николаевны Вышеславцевой (монахини Марии), про которую можно прочесть в книге Александра Трофимова “Три судьбы” (М.: Православный паломник, 2008); покинули нас дорогие Угольские старожилы Наталья Михайловна Соболева (монахиня Надежда) и Людмила Александровна Дилигенская (мать Серафима). Постепенно связи с дорогим святым местом прервались. Но отец Иов незримо присутствовал в моей жизни.

В 2000-м году наша семья купила дом в городе Тутаеве (Романове-Борисоглебске) Ярославской области. Ветхий домик с низкими окошками, так что трёхлетний ребёнок может заглянуть с улицы в наше окно, стал для нас родным и уютным. Он находится на улице Ушакова, в трёх минутах ходьбы от Леонтьевского храма. Настоятелем этого храма оказался протоиерей Михаил Шалемба, он родом из Закарпатья и благословение на священство ему давал архимандрит Иов. Недалеко от нашего дома оказалось и Леонтьевское кладбище с могилкой архимандрита Павла (Груздева). Народное почитание этого старца растёт с каждым годом, выходят о нём книги. Он любил молиться в Леонтьевском храме. Отец Михаил очень почитает архимандрита Павла, по воскресеньям в 16 часов на его могилке совершается панихида, и на панихиде всегда поминался и архимандрит Иов. Сам Леонтьевский храм с его ткаными дорожками, наивным ярким убранством, пением матушки Ольги (она тоже родом из тех мест, где родился и подвизался отец Иов) напоминал храм в Малой Угольке.

Всё хранилось в сердце, но не было надежды попасть когда-нибудь в те места: ушли из жизни люди, негде остановиться, живо помнились дорожные трудности…

О прославлении отца Иова в лике преподобных я узнала в Тутаеве от отца Михаила; в октябре 2007 года состоялось обретение мощей старца, вся гора с кладбищем и церковью великомученика Димитрия Солунского была исполнена благоухания, мощи были положены в храме.

И вот в мае 2010 года мы с Марией Викторовной Дувакиной отважились купить билеты в Закарпатье, решили, что вместе осилим такую поездку. Билеты были взяты на 23 мая, это день Святой Троицы, поезд отходил в 22 ч. 13 мин. с Киевского вокзала. За два дня до отъезда Маша сообщила мне, что сильно повредила ногу и сдала билет.

Поезд прибыл в Мукачево в 2 часа ночи. Мой сосед по поезду Михаил, родом из Закарпатья, предложил взять такси; человек он явно бывалый, когда-то работал в Хусте милиционером, а теперь что-то строит под Москвой — он ехал навестить отца; к нам присоединилась ещё пара. Мой пункт назначения был самым дальним (расстояние как от Москвы до Ярославля), поэтому мои спутники постепенно покидали машину, а я всё ехала. Светало, кругом всё в цвету. Весна. Через четыре часа подъехали к селению Малая Уголька: оно мало изменилось, разве что появились более справные дома.

“Куда же Вас здесь отвезти?” — спросил шофёр. — “К храму на горку”, — ответила я. И вот сижу на лавочке у храма, слушаю многоголосый хор птиц и вспоминаю из книги о старце Паисии-святогорце: как птицы пели так громко, что старец Паисий вышел из храма и сказал: “подождите, пока мы отслужим Литургию”, а птицы ответили и старец понял: “подождите, пока мы отслужим свою”. Сидеть пришлось до службы 4 часа. Ходила на кладбище к бывшей могилке с крестом отца Иова, нашла могилку матушки Феофаны. Замерзала и согревалась. Сегодня третий день Троицы, в храм в этот день приходит всё селение.

Вот уже 25 лет как скончался преподобный Иов; уже 20 лет, как в храме служит протоиерей Иоанн Коневший. Отец Иоанн ещё мальчиком много был при отце Иове: получил от него благословение на брак, им был благословлён на священническое служение. Это человек другого поколения и опыта, но его любовь к старцу помогает ему сохранять традиции и в богослужении, и в отношении к людям. Человек он очень бодрый, оптимистичный, приветливый, с удивительно ласковой речью. Он сразу понял мою ситуацию и сказал, что у него в доме есть отдельная комната, где я буду жить. Супруга отца Иоанна, матушка Елена — красивая, серьёзная, с большим человеческим достоинством, привыкла принимать людей. Пять дочерей-красавиц, из которых три учатся в школе, а две замужем (вторая по старшинству Татьяна замужем за отцом Петром, он служит вместе с отцом Иоанном в храме великомученика Димитрия, совсем молодой пастырь).

Трое младших девочек почти поселились на моём широком ложе, в комнатке, которая была мне отведена — вместе малевали (то есть рисовали), делали птиц из бумаги, рассказывали сказки и даже учили стихи. Всю неделю шёл проливной дождь, утром и вечером я ходила в храм, а остальное время проводила с Наталкой, Марийкой и Ангелинкой.

Служба каждый день, как при отце Иове, поют всем храмом все службы; здесь как-то особенно ясно, что весь народ отвечает на возгласы священника, что совершается общее дело. После каждого богослужения краткий молебен у открытых мощей, по воскресениям и праздникам совершается акафист преподобному Иову, который многие знают наизусть. Сейчас много людей притекают к мощам, и отец Иоанн с большой радостью с ними молится, открывает мощи. В будние дни в храме 2–3 человека, меня узнал один из старожилов, по имени Петро, он каждый день на клиросе, давал мне читать Канон и Шестопсалмие. С радостью вспоминал матушку Надежду (Соболеву), а особенно тепло вспоминал московского протоиерея, отца Михаила Герцева (он с матушкой Валентиной, ныне покойной, и тремя сыновьями тоже постоянно приезжал к отцу Иову), всё просил ему напомнить о себе, передать привет. Отец Иоанн во время службы спокойно подходит к клиросу, исправляет ошибки, иногда поёт и читает.

Удалось забраться на гору за церковью, и даже заблудиться в лесу, видела и огненных саламандр, девочки (дочки отца Иоанна) водили меня на минеральный источник и в заповедник. В комнате, отведённой мне радушными хозяевами, было много икон, — конечно, образ преподобного Иова, его фотографии, почаевские угод­ники, которых очень почитают в Закарпатье, и вдруг я увидела небольшой образ Всемилостивого Спаса из Воскресенского собора города Тутаева.

У меня не было обратного билета, и отец Иоанн достал мне билет до Москвы, что было не очень просто. Он отвёз меня на машине в Мукачево и устроил в маленькую частную гостиницу на привокзальной площади, так как поезд отходил в 5 утра. А по дороге в Мукачево мы заехали в 6 монастырей, очень красивых по расположению, стоящих среди гор, в лесу. В Липше, в монастыре навестили племянницу преподобного Иова матушку Ангелину, 27 лет назад она помогала по хозяйству отцу Иову на горке. Такая простая, ясная, совсем худенькая, слабенькая, но весёлая. Мы сидели в её келье, взявшись за руки, это было, как встреча с самим отцом Иовом. “Оставайся!” — сказала она мне. Я сказала, что не готова, она благословила меня двумя иконками.

Столько любви и внимания было ко мне в Малой Угольке, совсем как в первую поездку 35 лет назад.

Так, по великой милости Божией и молитвам преподобного Иова, Малая Уголька снова вошла в мою жизнь.

Тропарь преподобному Иову

Глас 8-й

Весь еси был, в дольнем житии твоем, правило веры и образ кротости, Троицкия пустыни начальниче и основателю, жития монашеского на горах Угольских возродителю. В молитвах, бдениях и в трудех монашеских для братии зерцало подражания. В бедах и гонениях терпеливый страдальче и всем приходящим к тебе помощь и утешение. Не престай моляся о всех, чтущих твою память, Иове, преподобне отче наш, Карпатския страны украшение.

Кондак

Глас 3-й

Преподобне отче наш Иове преславне, ты весь пламенем аки свеча горел перед Богом. В неусыпном бдении стоя, молился о мире, и ныне ликуеши в чертозе небеснем, поминай нас чад твоих, притекающих и вопиющих тебе, радуйся Иове, преподобне отче наш.