№63, преосвященного Лаврентия, епископа Тульского, от 30 ноября 1905 года

Прежде, нежели отвечать на предложенные г. синодальным обер-прокурором вопросы, долгом считаю сказать несколько слов о причинах, вызвавших самое возникновение этих вопросов.

Мысль о восстановлении патриаршества в России и созвании Поместного Всероссийского Собора весной 1905 года быстро облетела всю Россию и почти всеми, особенно так называемыми либеральными газетами, радостно была приветствуема. Правда, и прежде случалось раза два-три слышать и говорить об этом; но прежде поговорят и замолчат; ныне не то: теперь составляется целая комиссия для разработки этого вопроса и запрашивается мнение священников по этому вопросу. Нельзя не удивляться сему. Кому не известно, что Церковь была в цветущем состоянии, когда патриархов не было в первые три века; что Иоанн Златоуст, Афанасий и Кирилл Александрийские не потому велики, что были патриархами, а потому, что были действительно велики; что наши русские митрополиты Петр, Алексий, Иона и Филипп, Стефан Яворский, Димитрий Ростовский, даже епископы: Митрофан Воронежский, Иннокентий Иркутский, Тихон Задонский, – каждый в отдельности, имели значение для России более, чем десять патриархов, взятые вместе; что даже современные нам митрополиты Московские Платон и Филарет имели более значения, чем любой из патриархов, исключая разве патриархов Филарета и Никона? Дело не в имени, а в духе и силе. То же можно сказать и о соборах: бывали соборы еретические, бывали разбойничьи; обыкновенно соборы созывались для уничтожения ересей, но ересей они не уничтожали; после Никейского Собора ересь арианская еще более усилилась; против монофизитов и мо нофелитов были Соборы Вселенские: 3, 4, 5 и 6, но ересь эта существует и до сего времени; иконоборство, против которого был 7 Вселенский Собор, существует и в наше время. После собора 1667 года раскол в России еще более усилился. Соборы созывались для определения правильного учения о каком-либо догмате веры, но теперь догматы все определены: ни прибавлять, ни изменять мы не имеем права. И если собор дерзнет изменить не только догматы, но даже вековые обычаи Церкви, например узаконит браки в более близких степенях родства, чем они узаконены в канонах Церкви, или станет рукополагать во епископы белых священников, хотя бы и надевая на голову их монашеский клобук, – это может привести, пожалуй, раскол. Народ, пожалуй, назовет этих епископов поддельными. Итак, где же причина того, что понравилась мысль об учреждении патриаршества и созвании Собора? Причина эта кроется в недовольстве теперешним Святейшим Синодом. Чем же недовольны Святейшим Синодом? На этот вопрос и нужно обратить самое серьезное внимание: в нем все дело.

1) Святейший Синод менее всего походит на то, что мы называем освященным собором. Это – правительственное учреждение; входите в него, – вас встречает швейцар с булавой; затем курьеры с золотыми и серебряными медалями, далее – чиновники, чиновники, чиновники без конца... и между ними 4–5 старичков-епископов, которые летом являются раз в неделю, а зимою два раза, на два часа; им предлагают по выбору несколько дел для решения, иногда и неважных. Почему бы не сделать так, как (в Римской курии) в католичестве, чтобы управляющими разными отдельными частями были епископы, обер-секретарями и секретарями – протоиереи и архимандриты, столоначальниками – иереи и диаконы и проч.? Тогда бы каждый входящий в Святейший Синод чувствовал, что он входит не в обыкновенное присутственное место, а в нечто особенное – святое место. Тогда епископы были бы у нас знающими законы. По моему мнению, в Святейшем Синоде должно быть не менее 12 епископов, по примеру свв. 12 апостолов, с первоверховным во главе, который в важных случаях (а таких случаев немного: например, избрание епископа) беседует с Государем так, как например, беседовал митрополит Алексий с Димитрием Донским. Эти 12 избираются собором епископов, избираются на пять лет; чрез каждый пять лет собирается собор как для переизбрания членов Святейшего Синода, так и для ревизии дел его в последнее пятилетие. К этим 12 назначается столько же кандидатов на случай смерти кого-либо из них. Они участвуют в Государственном Совете, у них есть викарные епископы, которые в отсутствие их управляют епархией. Доколе не избавимся от чиновников, дотоле о свободе Церкви говорить нечего. Один из редакторов духовного журнала говорил мне, что самые злейшие статьи против иерархии пишутся чиновниками Духовного Ведомства. Недавно один чиновник произнес в «Обществе любителей духовного просвещения» памфлет на церковную иерархию – и по-прежнему служит в том же ведомстве. Никакой порядочный человек не станет произносить хулы на свою мать, бесчестить свой дом; этого нигде, ни в каком ведомстве не бывает, этому должен быть положен предел и в нашем ведомстве.

2) Недовольны порядком избрания во епископы, перемещением их с одной кафедры на другую, награждением их и увольнением на покой без видимой причины. Избрание во епископы должно совершаться епископами всей России. Из трех, получивших большее число голосов, один выбирается так, как это делалось в древности: клались билеты на престол, служили молебен, и затем первосвятитель брал один из них: тот, чье имя написано в этом билете, считался избранным. При этом обряде не только могут, но и должны присутствовать миряне, молясь Богу, чтобы Бог указал достойного. Если в древней христианской Церкви миряне иногда участвовали в избрании епископа, то при этом в большинстве случаев происходили беспорядки, иногда выбирали еретиков в епископы; посему свв. Отцы и запретили участие мирян в избрании епископов. Епископы должны быть несменяемы. А то иной епископ епархий десять переменит: то его переведут, то сам просит перевести. Понятно, он не сживется ни с одной. Суд над епископами и следствие должны производиться епископами – не менее, как двенадцатью. Увольнение на покой должно быть по суду. Награждение орденами должно быть оставлено, как обычай для древней Церкви неизвестный. Производство в архиепископы должно производиться или чрез известное время лет, или избранием епископов. Пенсия должна быть увеличена до пенсии губернаторской.

3) Недовольны тем, что почти все дела епархиальной жизни, даже мелочи, идут на рассмотрение Святейшего Синода, и чрез это осложнилось делопроизводство и усилилась бумажная переписка. В такой обширной стране, как Россия, Святейший Синод не может сам за всем смотреть и по необходимости должен смотреть на все глазами чиновников, рассылаемых им повсюду. И двадцатой части бумаг он не может прочитать и по необходимости должен подписывать их, не читая. Отсюда иногда могут происходить даже злоупотребления; так, преосвященный Савва рассказывает, что в одном из указов Святейшего Синода Московскому митрополиту Филарету было написано не то определение, которое сделано Святейшим Синодом. Власть епархиального архиерея почти уничтожается Святейшим Синодом:

а) Семинарии взяты Святейшим Синодом в полное свое распоряжение, так что архиерей не может ни уволить наставника семинарии, хотя бы он был нигилист или развратник, ни переместить одного из них на место другого, ни определить на должность помощника инспектора или учителя училища. Семинарии наши славились, когда были под властью епархиального архиерея; они стали падать, когда подпали под власть Духовно-Учебного Управления, и совершенно упали при Духовно-Учебном Комитете. Думаю, каждый архиерей скажет, что такие академии, какой показала себя в текущем году Московская и частью Петербургская, не только не нужны для Церкви Божией, но вредны. Каких наставников они могут давать для семинарий? Каковы академии, таковы и семинарии: они не только не приготовляют служителей Церкви, даже не желают приготовлять. Наставники сами чуждаются священного сана, чтобы не сказать более. Сорок пять семинарий в нынешнем году забастовали. Ведь это ужасно, ведь этого при управлении семинариями архиереев не могло бы быть! Если у одного архиерея было худо, зато у другого хорошо; если один архиерей принял плохой учебник, зато другой его отверг. Теперь учебники рассылаются Учебным Комитетом. История вселенской и русской Церкви говорит, что обязанность приготовлять пастырей Церкви лежала на епархиальном архиерее, а не на Синоде (Амивросий Медиоланский, Иов Новгородский, Платон Московский и др.).

б) Церковно-приходские школы, как самое название показывает, должны быть в ведении епархиального архиерея; между тем Святейший Синод создал целое министерство для управления ими с целой массой чиновников больших и малых, для жительства которых устроил миллионное здание. Он с невниманием отнесся к старым вековечным испытанным слугам Церкви, каковы о.о. благочинные – прежние поповские старосты: он учредил епархиальных и уездных наблюдателей, которые, конечно, хуже могут смотреть за школой уже по тому одному, что благочинных в уезде много, а наблюдатель один; справедливо говорил один высокопоставленный чиновник: «Каков будет обер-прокурор, а другой одним словом, одним взмахом пера может передать церковные школы в ведение земства», – чего не может быть, если церковные школы будут в ведении епархиального архиерея. Если один архиерей отдаст, зато другой душу за них положит. Правда, при архиереях школы будут бедные, зато они будут оплотом православия и самодержавия и во всяком случае не будут иметь того разрушительного влияния, какое имеют богатые земские школы.

в) Браки совершаются по благословению епископа, по благословению епископа они должны и расторгаться; бракоразводные дела должны быть изъяты из ведения Святейшего Синода.

г) Святейший Синод устроил при себе техническо-строительный комитет, без позволения коего нельзя устроить никакого здания. Епархиальное духовенство вышло из пеленок и само может строиться; архитекторы есть в каждом городе; они учились в тех же школах, как и те, которые заседают в техническо-строительном комитете при Святейшем Синоде, и, конечно, лучше могут смотреть за постройками, чем синодальные за тысячу верст, которые приезжают на день, много на два, часа два – три осматривают постройки и дают свое решающее заключение; можно посему избавить епархиальное начальство: не спрашивать, где построить училище и как построить его; на месте это лучше видно, чем за тысячу или две тысячи верст. Слышно, что Святейший Синод хочет всячески взять в свое заведование страхование церквей и монастырей во всей империи; сколько для этого потребуется новых чиновников? Может быть, потребуется новое дорогое здание для жительства их? Сколько злоупотреблений, сколько оскорблений для архиереев, для монашествующей братии! Ведь был монастырский приказ: зачем восстановлять его вновь? В последнее время Святейший Синод простер свое влияние и на свечные заводы и берет себе полпроцента с чистого дохода на ревизии.

д) Губернатор сам назначает редакторов губернских ведомостей, сам и сменяет их. Епархиальный архиерей не пользуется таким доверием у Святейшего Синода. Он должен спрашивать на каждый случай разрешения и утверждения. Он не может переместить дурного игумена и не может переместить с места на место плохого священника: это, говорят, разоряет священников; а что плохой священник разоряет нравственно прихожан, – это ничего. Сколько понапрасну переводится бумаги! Теперь представьте, какой простор почувствуют члены Святейшего Синода, когда все эти учреждения выйдут из его непосредственного ведения; тогда он может заниматься свободно только предметами веры и благочестия. Какую свободу почувствуют православные архиереи, когда перестанут ездить по обширной России ревизоры Учебного Комитета, миссионеры, архитекторы синодальные и привозить в Святейший Синод разные сведения об архиереях! Как сократится число чиновников, сколько сбережется денег от одних прогонов! Теперь многоэтажные здания Синода требуют многих тысяч расхода, – тогда они будут приносить доход, и проч. и проч.

1) Недовольны властью обер-прокурора Святейшего Синода (странно, что об этом вопрос в отношении г. обер-прокурора ничего не говорится, а между прочим из-за него и все дело встало), и так называемые либералы и консерваторы недовольны ею. Прокурор – глава Церкви, он управляет Церковью, он не только чиновников, но архиереев назначает, награждает, перемещает с одной кафедры на другую; он, как стена, стоит между Церковью и Высочайшей властью. Такие речи слышатся и в обществе и в печати. Если посмотреть присутствие заседания Святейшего Синода, нельзя не заметить, что всякое ничтожное дело, например, закрытие вакансии какого-нибудь псаломщика в селе, увольнение чиновника Святейшего Синода в отпуск, прибавка жалованья, назначение пособия по случаю какого-нибудь несчастья, – все совершается по воле Святейшего Синода; по-видимому так, а на самом деле не так; ни один протокол не будет представлен к подписи членам Святейшего Синода, если на нем рукой прокурора не будет написано, что он им просмотрен; ни один протокол, подписанный всеми членами Святейшего Синода, не будет приведен в исполнение, если на нем не будет рукой прокурора написано: «исполнить»; когда введен этот порядок, узаконен ли он, – я не знаю, но только это не порядок. Прокурор есть око царево; он должен следить, не противоречит ли постановление Синода гражданским законам. Объясним это примером: несколько московских священников оказали сопротивление своему архиерею, отказались произнести составленную по его поручению проповедь, мало этого – напечатали в газетах свой протест, в котором глумились над своим епископом. Если бы Святейший Синод, действительно возмущенный таким проступком, положил выселить их из Москвы, то прокурор должен бы сказать: «Нет, этого нельзя, выселять из Москвы не ваше дело, это дело светской власти; вы можете запретить им священнослужение, перевести их на места священнические в села, послать в монастырь и проч., и только». Другой пример: несколько молодых наставников Московской духовной академии напечатали возмутительно дерзкий памфлет против своего епископа. Если бы Святейший Синод, возмущенный этим, положил уволить их и запретить им преподавание во всех учебных заведениях России, в таком случае прокурор мог бы сказать: «Нет, уволить их из академии можете, а запретить преподавание во всех учебных заведениях не можете». Один из священников изрыгает дерзкие хулы на Церковь, иерархию, на ее Божественные каноны. Если бы Святейший Синод, справедливо возмущенный этим, положил заключить нового Никиту Пустосвята в кандалы и послать в какой-нибудь Пустозерск или Соловецкий монастырь и там содержать в тюрьме, то прокурор мог бы сказать: «Нет, это было и прошло, теперь этого делать нельзя, теперь вы можете лишить его сана и больше ничего». Такова должна быть деятельность прокурора в Святейшем Синоде. История показывает нам, что были прокуроры, которые хвалились своим мнением, что нет Бога; князь Голицын рассылал мистические книги по церквам. Граф Протасов, говорят, склонен был к католицизму: он произвел ломку наших духовно-учебных заведений, приведши их к погибели; граф Толстой вводил насильственно классицизм, но епископов с одной кафедры на другую не переводил, считая это незаконным; граф Толстой сокращал приходы. К. П. Победоносцев держался других воззрений; присутствие в Синоде протоиереев он считал неканоничным, и потому их в Синоде при нем не было. Нынешний прокурор только что вступил в должность, и уже сколько перемен: в состав членов Святейшего Синода уже введены протоиереи. В октябре месяце члены Святейшего Синода полагали: об автономии академий и думать нельзя, а в ноябре мы получили указ, что автономия академиям дана. Спрашивается: кто из прокуроров поступал канонично: Победоносцев или теперешний обер-прокурор? Такая шаткость бросает тень на самую Церковь православную. При устанавливающемся образе правительства прокурор может принадлежать к партии так называемых красных. Какие беды он может причинить Церкви Христовой! Как и Церковь, он не должен принадлежать ни к какой партии; в кабинете так называемого первого министра, без которого Россия благополучно прожила тысячу лет и раздвинула свои пределы до берегов Тихого океана и при котором не может справиться с почтовыми чиновниками, он должен принимать такое же участие, как и в Святейшем Синоде; он должен следить, не сделал ли этот кабинет постановления, противного Церкви и канонам церковным, и в противном случае докладывать об этом Святейшему Синоду для доклада Государю Императору. Назначаться на должность он должен не первым министром, а самим Государем по совету с первоверховным архипастырем. Служащие в Святейшем Синоде ему не подчинены; он определяет чиновников только своей канцелярии.

Такие недостатки синодального управления, действительные или мнимые, но о которых говорит общество, духовенство и печать, эти недостатки легко может устранить Высочайшая власть. Петр Великий уничтожил патриаршество и ввел синодальное управление; один из последующих Императоров может их исправить, поручив какому-либо иерарху, как Петр Великий Феофану Прокоповичу, написать новый регламент; вот этот-то регламент рассмотрит собор епископов без мирян. При этом долгом считаю добавить, что последний патриарх Адриан умер 16 октября 1700 года, а Святейший Синод утвержден 14 февраля 1721 года; значит, более 20 лет обдумывалось дело и притом одним из замечательнейших умом своего времени; передавать дело в различные епархиальные комиссии – значит увеличивать число писанной бумаги.

Теперь скажем несколько слов по предложенным нам вопросам.

Разделение России на округа, кроме неудобств политических, имеет и другие неудобства; увеличивать центры административные, судебные – значит увеличивать судебную волокиту, увеличивать судебное делопроизводство. Человек, недовольный епархиальным судом, обратится к митрополиту, недовольный митрополитом обратится к патриарху. Иное дело – ради чести восстановить древние митрополии: в Новгороде, Ростове, Вильне, Тобольске; сим митрополитам можно предоставить иметь викарных епископов, право делать внушения епископам по поручению Синода, право рукополагать соседних епископов, право производить следствия над ними. Разделение Церкви, как и государства, никак не может быть одобрено, особенно в настоящее смутное время. Пусть неблагодарная Грузия смирится, тогда посмотрим. Говорят, духовенство грузинское стоит во главе восстания. Что же – из среды его назначать католикоса? За это лишают сана. За участие в восстании казнят, а не награждают.

Спаситель говорит: «Отец отдал суд Сыну» (ср. Ин. 5:27), а св. Златоуст добавляет: «Сын отдал суд апостолам, а апостолы – епископам». Следовательно, об отделении суда от администрации и говорить нельзя; это будет противно канонам церковным, а также и самому Евангелию.

Консистории наши не так плохи, как о них говорят; их нельзя сравнивать с окружными судами, где действуют присяжные поверенные, наживающие огромные состояния. Как ни плохи секретари консисторий, но их никто не называл прелюбодеями мысли, ни разбойниками пера, ни мошенниками печати, как называют поверенных суда и адвокатов. Иное дело – говорить об увеличении числа епископов самостоятельных, что может быть достигнуто, когда викарные будут сделаны самостоятельными.

Консистории наши страдают от множества дел. Это число сократится, когда прекратится представление Св. Синоду многих епархиальных дел, например бракоразводных; во-вторых, когда мелкие дела, споры о разделении доходов, земли церковной, взаимное оскорбление членов причта, денежное взыскание не свыше 30 рублей будут переданы на окончательное решение благочинных и благочиннических советов; когда не будут производиться дела по анонимным доносам, по жалобам третьих лиц, по проступкам которых истек срок давности; когда браки в 5-й, 6-й и 7-й степени родства и браки лиц, не достигших церковного совершеннолетия, будут совершаться священниками без разрешения епархиального начальства; это и крестьян облегчит. Страдают консистории оттого, что нет в них председателя, лица ответственного, и от произвола секретарей, из которых некоторые очень мало занимаются делами консистории. Секретари должны быть назначаемы и избираемы самими консисториями и утверждаемы архиереями, а не обер-прокурором, как это делается теперь, и выбираться из столоначальников консистории, а не из молодых студентов. Члены консистории – двое из них должны назначаться Святейшим Синодом, двое – местным архиереем, двое могут избираться духовенством. Жалованье они должны получать во всяком случае больше секретаря; дела решает члены консистории, а секретарь только пишет. Консисториям должны быть подчинены все епархиальные учреждения: братства, эмеритальные и различного рода кассы, свечные заводы, попечительства и проч.

Обыкновенно говорят о несамостоятельности приходов: это не совсем справедливо. Кто живал в деревне, то знает, что приход принимает живое участие во всех делах церковных: нужно ли построить церковь, ограду вокруг церкви, покрасить церковь и крышу на ней, возобновить иконостас, живопись на стенах церкви, – все эти дела решаются приходским сходом. Случатся в приходе сироты, – мир разберет их по домам; а «старика и старуху купил бы» – говорят в народе: старуха за детьми присмотрит, а старик – и за огородом, и за бахчей, и за пасекой, где она есть; посему село в богадельнях не нуждается, и они там не прививаются. Что же касается до текущих церковных расходов, то приходское участие выражается в них чрез церковного старосту и представителей. Желательно, чтобы приходу предоставлено было право юридического лица, право приобретать имущество для церкви, не испрашивая Высочайшего соизволения, – довольно разрешения епархиального начальства; предоставить же право выбирать священнослужителей правила церковные не дозволяют; право заведовать свечными доходами может повести к закрытию семинарии, необходимой для подготовления пастырей Церкви; желательно построение церквей в деревнях и уничтожение тех стеснений, которые требуются Уставом консисторий при построении церквей; желательно, чтобы духовенство принимало участие в земских и городских собраниях, – это несомненно поднимет его значение в глазах народа; желательно, чтобы духовенство или семья его не лишены были права на всякий честный труд, – это поднимет его благосостояние и избавит от вымогательства; желательно, чтобы придворное и военное духовенство было подчинено епархиальному начальству наравне с приходским духовенством; коротенькие с перехватом, с узенькими рукавами рясы, воротнички и нарукавчики, стрижение волос, игра в карты, табакокурение и даже танцы, искажение церковного богослужения, несоблюдение постов, – все это введено духовенством придворным и военным, и все это должно быть уничтожено. В мирное время нет никакой нужды в отдельном военном ведомстве, а неподвижные церкви, конечно, должны быть в епархиальном ведомстве. Духовенство должно быть всесословное, а вступать в брак должно с девицами духовного звания, – это предохранит их от обычаев, неприличных духовному сану.

Общее желание духовенства, особенно священников столичных, городских и богатых сельских приходов, чтобы семинарии не отличались по программам от гимназий, что давало бы семинаристам доступ в университеты и другие высшие заведения. Но семинарии существуют не для университетов и других институтов, а для приготовления пастырей Церкви, потому должны иметь особый дух и характер; в этом пункте, как и во многом другом, я совершенно согласен с преосвященным Волынским. «Благо мужу, егда возьмет ярем от юности своея», – говорит пророк. В частности: можно выразить желание закрыть должность духовника, пользы от нее не было, а унижение сана священника было; ведь духовник – не член даже педагогического собрания, его не приглашают даже тогда, когда исключают воспитанника за дурное поведение; должность инспектора также лишняя; уничтожение этой должности избавит ректора от лени и гордости; кроме того, это будет выгодно в экономическом отношении; должность инспектора охотно может исправлять старший наставник, с прибавкой ему жалованья 600 рублей в год и квартиры; должность помощника инспектора должна соединяться с должностью наставника, с прибавкой ему жалованья и казенной квартиры. Педагогические советы должны быть уничтожены: доброму ректору они связывают руки, а худого не удержат от злоупотребления; экзамены должен производить ректор, а учитель – сдавать отчет пред ректором; служить в церкви должен всегда ректор и не унижать себя просьбой оплаты за службу; само собой разумеется, что ректор должен быть монах; никогда не надо забывать, что семинарии наши цвели, когда ректорами их были монахи. Если бы не было непонятного предубеждения в высшем управлении к монашеству и вообще к епископам, и недоверия к тем, для которых семинарии дороги, как приготовляющие лиц для совместного служения Церкви и отечеству, а не чиновников, для которых все равно, где ни служить, лишь бы получать жалованье, – семинарии не дошли бы до такого плачевного состояния, в котором они теперь находятся. Учителя должны получать определенное жалованье, не менее 1200 руб.: это избавит их от захвата уроков, которых должно быть у каждого не более 18, по 3 урока в день; этот оклад должен идти и в пенсию: прибавок жалованья не должно быть; не в интересах Церкви задерживать наставников в учебной службе, в ее интересах привлекать их на служение в сане священника; что касается до педагогической опытности, то в большинстве случаев это миф. Педагогическую опытность мне мало приходилось видеть, а педагогическую рутину и гордость – часто. Прослужившие пять лет и не принявшие духовного сана освобождаются от занятий в семинарии. Через двадцать пять лет должны выходить в отставку. Следует располагать наставников к поступлению во священники в двухштатные приходы. Хорошо иметь двух–трех помощников наставников, которые помогали бы больным и престарелым наставникам или наставникам-священникам и под руководством их подготовлялись к педагогической деятельности. Подобные помощники прежде были.

Что касается академий, то это – самое больное место в духовно-учебном мире. Пора нам сознаться, что в академии студенты ничего не делают: на лекции не ходят, церкви не посещают, а посему и выходят из академии без всякого знания и с убеждениями иногда противорелигиозными и антиполитическими. Пора сознаться, что и профессора мало делают, на лекции ходят только на полчаса, программ не подают, читают Бог знает что. Последнее время вместо науки стали заниматься журналистикой и газетным делом. Пора сознаться, что нельзя в один или два года при двух уроках изучить то, на что в университетах полагается несколько лет и целые факультеты; вообще, светские науки должны быть исключены из академии. Но откуда же, скажут, брать наставников для семинарий? Из тех же университетов, лицеев и из лучших воспитанников семинарий. Последние будут дорожить своими местами и заниматься усерднее, чем кандидаты академий, которые думают более о своих правах, чем об обязанностях. В училищах должны преподавать семинаристы; известно, что духовные училища до тех пор и были хороши, пока преподавали в них семинаристы. Теперь толкуют об автономии академий; автономией академии до известной степени пользуются и теперь: они выбирают профессоров – ординарных и экстраординарных, доцентов, и – что же? – выбирают родственников; в 1895–1898 гг. почти все преподаватели Московской духовной академии были родственники; преподавателя языка, например английского, иногда избирают из лиц, которые не учились и совершенно не знают этого языка; эта должность считается добавочною, и как только доцента, преподающего английский язык, сделали экстраординарным профессором, он оставляет это преподавание и отдает это старшему доценту. Желательна ли подобная автономия? Если уже теперь наставники академии дерзко восстали на своего митрополита, то чего от них ожидать, когда дана будет им автономия?

Это – новейшее изобретение, которого древность не знала, хотя некоторые утверждают, будто бы были съезды в древней Руси, именно в «сборное воскресенье», первую неделю Великого поста. Мне думается, что под этими собраниями нужно разуметь собрания одного епархиального города, потому что собираться духовенству Новгородской епархии, которая по пространству равнялась чуть не целой Европе, и притом в неделю, когда православный люд привык говеть, весьма неудобно. После съездов медицинских, педагогических и некоторых епархиальных, например Казанского, Томского, бывших в нынешнем году, нельзя говорить о съездах иначе как с сожалением и негодованием. Съезды не служат выражением мнения духовенства – подобно тому, как почтовые стачечники и железнодорожные не служат выражением мнения чиновников. Съездами управляют обыкновенно два-три человека; не съезды устроили свечные заводы, Завели эмеритальные и другие кассы, а преосвященные. Там, где преосвященные не принимали участия почему-либо, там лет по тридцати спорили об уставах той или другой кассы и ни к чему не приходили. А вот что сделали съезды: они построили целые корпуса с барскими квартирами для ректоров, смотрителей училищ, с приемными, швейцарскими, с кабинетами для ректора, инспектора и помощников инспектора, сборные комнаты для наставников, но не подумали, как они будут содержать эти громадные здания; они разорили церкви, обложили их непомерными налогами (умный ректор, умная начальница епархиального заведения так умели обходиться с епархиальными съездами, что они назначали налоги чуть не на покупки карандашей); налогов этих так много, что сами семинарии потеряли им счет; съезды поселили недоверие прихожан к пастырям Церкви, так или иначе способствовали усилению штунды и раскола, приучили детей своих к роскоши, возвысили плату за воспитание детей в училищах, так что не только причетники, но и диаконы не могут воспитывать своих детей в семинарии. Прежде училища считали своих воспитанников сотнями, теперь считают десятками; есть училища, в которых воспитанников всего только 70–80 человек; посещая подобные училища и припоминая то училище, в котором сам учился, невольно вздохнешь и скажешь: «Куда девались эти сотни мальчиков?» Рассеялись они по светским школам, по железным дорогам, по телеграфным станциям, по барским и купеческим конторам, и, наконец, исчезают просто в крестьянстве» погибает наше сословие – этот оплот веры и нравственности. Семинарист, в семинарии кушавший рыбу в Великий пост, а в больнице – и мясо, хотя бы болел у него мозоль на ноге, не может мириться с скромной жизнью сельского пастыря и бежит из своего сословия, а если и наденет рясу, то требует себе вольного жития, держит своих прихожан на почтительном от себя расстоянии и является вымогательным. По моему мнению, съезды, определив минимум и максимум содержания учебных заведений, должны собираться раз через десять лет; они не дешево обходятся духовенству.

Что касается отношения духовенства к раскольникам и сектантам, – мне кажется, тут регламентации неудобны; нужно поступать благоразумно и по-божески, а этому учит не наука, а опыт жизни и главное – молитва. Простые неученые монахи часто сильнее действуют на душу, чем ученые богословы. Кому не известны подобные печальные факты: пришел семинарист в академию с теплой верой сердца, а в академии и потерял эту веру. Вот почему мы желаем, чтобы в академиях наставники были все монахи или священники, чтобы степени доктора удостаивались не те, которые разрушают веру или подрывают уважение к Церкви своими мнимыми учеными исследованиями, а только лица, облеченные саном священства; нужно иметь слишком много бесстыдства, чтобы в рясе или клобуке говорить такие речи, которые часто слышим на кафедре от доцента и профессора во фраке.

Мирно и тихо живет наше духовенство по селам и уездным городам, не волнуют его разные сомнения, а если и возникает иногда какой-либо вопрос, то оно старается находить решение его в канонах соборов, или в «Учительном известии», или в Священном Писании. А то поедет к соседнему благочестивому священнику, потолкуют с ним по душе по волнующему вопросу и мирно разъедутся. Объясню примером своей пастырской иерейской практики: исповедуется у меня один мещанин, и берет меня сомнение, следует ли его допустить к св. причащению; иду я к соседнему священнику, и вместе с ним решаем этот вопрос мирно. Но что было бы, если бы я этот вопрос представил на обсуждение пастырского собрания, на котором присутствовали бы и миряне? Какой бы поднялся спор, чего бы не наговорили: и о капризах священников, и об их властолюбии и корыстолюбии, и о моем желании отличиться, и о незнании правил Духовного Регламента, и проч. и проч., и вышли бы из собрания раздраженные. Боюсь я этих собраний, особенно в настоящее смутное время; много на них бывает шуму, но дела мало. Что, если и на нашем собрании будут присутствовать миряне? Судя по газетным и журнальным статьям, многие из них враждебно настроены против божественной иерархии. Собор – дело святое, а святое дело делается не учеными людьми, а людьми веры и благочестия. «Где премудр? где книжник? где совопросник века сего?» Ужели нельзя обойтись без этих совопросников? У каждого из нас есть Евангелие и каноны Церкви. Уже раз собирали этих канонистов и юристов. И они написали такие уставы, под которыми только один архиерей подписался. Зачем повторять опыт? Много и тогда было шуму, но тогда делалось дело в кабинете. Что же будет теперь, когда все будет происходить гласно? Много будет соблазна. Притом разве могут считаться приглашенные представителями Церкви? Они должны быть выборные. А как их выбирать из ста сорока миллионов? По-моему, одни епископы должны быть на Соборе. Ни миряне, ни белое духовенство не должны участвовать. Если допустим белое духовенство, то как устраним черное, наиболее чтимое народом?

Я написал то, что видел, что слышал, о чем не раз сам рассуждал. Несомненно, что я переговорил, а кое-где, может быть, и не договорил. Заключу словами древнего летописца: «Благословите, а не кляните». «Неужели я стал врагом вашим потому, что по убеждению моему говорю истину?» (Гал.4:16).