Толкование на Шестоднев

С трактатом Об устроении человека тесно связан, хронологически и тематически, Григориев трактат О Шестодневе, слово защитительное брату Петру (Ἀπολογητικὸς περὶ τῆς ἑξαημέρου), т.е. толкование Творения за шесть дней согласно первой главе Книги Бытия. Григорий посвятил это произведение брату Петру (так же, как и предыдущее сочинение Об устроении человека, о чем указывает в заключении⁶⁸⁸) и хотел в нем продолжить известные Беседы на Шестоднев почившего брата Василия. Однако в данном случае перед нами не беседа, не какой-либо филологически-богословский комментарий, толкующий стих за стихом, а, скорее, научные лекции на тему Творения, опирающиеся на заранее составленный перечень вопросов⁶⁸⁹. Уяснение истинного авторского замысла – необходимое условие для понимания этого замечательного сочинения Григория.

В предисловии Григорий ссылается на пожелание адресата, предложившего ему упорядочить⁶⁹⁰ богодухновенные слова Моисея о возникновении мира (κοσμογονία⁶⁹¹) и показать, что они лишены противоречий⁶⁹², хотя на первый взгляд кажутся противоречивыми⁶⁹³. Однако Григорий не намерен браться за систематическое толкование, которое поясняло бы мнимую непоследовательность текста; скорее, он желает подробно исследовать ряд отдельных вопросов⁶⁹⁴. Из предисловия также следует, что в данном произведении немаловажную роль играет прежнее толкование на Шестоднев, написанное Василием.

Это толкование Василия Григорий сравнивает с деревом, которое выросло и продолжает расти в сердце читателя или слушателя из семени слов Моисея⁶⁹⁵. «Малую ветвь своего разумения»⁶⁹⁶ Григорий отнюдь не противопоставляет этому раскидистому дереву, называя свой труд привитым к этому дереву привоем. По словам Григория, написано им это произведение главным образом для того, чтобы дополнить для некоторых читателей преимущественно популярные толкования Василия, в частности в двух вопросах: (1) как могло быть солнце сотворено лишь в четвертый день, хотя еще до этого в библейском повествовании упоминаются утро и вечер как мера дня? И (2) что такое «третье небо», о котором говорит апостол Павел (2Кор. 12:2), если та же Книга Бытия упоминает только небо, созданное «в начале», и созданную вслед за ним «твердь» (Быт. 1:6)⁶⁹⁷?

Кроме того, Григорием добавлены следующие вопросы: (3) почему свет был создан особым повелением Божиим, а тьма была и без него? Зачем вообще необходимо было солнце, если и до его создания свет наполнял воздух и отделял день от ночи? И (4) означает ли «сотворить» (ποιῆσαι) то же, что и «устроить» (κατασκευάσαι⁶⁹⁸), и что значит, что земля была создана неустроенной (ἀκατασκεύαστος, см. Быт. 1:2, О')? Не меньшей загадкой являются и (5) воды, которые, согласно Быт. 1:7, должны держаться над твердью. И, наконец: (6) как воды ручьев, рек и морей остаются в неизменном количестве, хотя из источников постоянно проистекает новая вода, так же как не возрастает в количестве питающийся водою огонь⁶⁹⁹?

Григорий отдает себе отчет в том, что на некоторые из этих вопросов отвечает не так, как Василий, однако этим он нисколько не хочет умалить авторитет брата. Он вообще не расценивает свое сочинение как обязательное учение⁷⁰⁰, а лишь как «упражнение для ума»⁷⁰¹. Но эти оговорки не упраздняют истинного намерения Григория – по некоторым пунктам дать иное толкование сотворению мира, нежели дал его брат Василий.

Как бесплотный Бог сотворил материю?

Вопрос, которым Григорий открывает свое толкование, отличается от вышеуказанной проблематики. Григорий в нем возвращается к своему предыдущему сочинению Об устроении человека, где он уже размышлял о создании материи. Здесь он в общем повторяет проведенный там анализ, только в более явно выраженном богословском контексте.

Мы понимаем, что в Боге с хотением (βούλησις) всегда соединена сила (δύναμις) и, наоборот, мерой силы является воля (θέλημα) Божия. Воля же тождественна мудрости (σοφία), т.е. ведению того, как вещи возникают⁷⁰². Таким образом, Божие знание вещей тождественно силе создать их, а с хотением сразу соединяется осуществление (ἔργον⁷⁰³). Вопросом возможностей-possibilia (того, что Бог может сделать, но не делает) Григорий, очевидно, не интересуется, а потому далее отождествляет Божию созидательную волю, мудрость и силу с «сущностью существ» (ἡ οὐσία τῶν ὄντων⁷⁰⁴). Если же сама Божия воля-мудрость-сила тождественна сущности сотворенных вещей, как может – и этот вопрос нам уже известен из сочинения Об устроении человека – нематериальный Бог создать материю? Как может количество происходить от Того, Кто его лишен, как может из невидимого происходить видимое, а из того, в чем нет протяженности и ограниченности, – нечто, определяемое объемом и величиной⁷⁰⁵?

Григорий повторяет уже знакомый нам ответ⁷⁰⁶: Бог Своею мудрой и всесильной волей сразу основал все, что конституирует материю⁷⁰⁷, т.е. отдельные качества: легкое, тяжелое, густое, жидкое, мягкое, твердое, влажное, сухое, холодное, горячее, цвет, форму, вид, объем (τὸ διάστημα), но только как мысли (ἔννοιαι) и голые понятия (ψιλὰ νοήματα)⁷⁰⁸. Ни одно из этих качеств само по себе не является материей, материя возникает от их слияния⁷⁰⁹.

Всеведущий и всемогущий Бог, таким образом, сотворил небо и землю в их основе: ἐν κεφαλαίῳ (что Григорий заимствует из перевода Быт. 1:1)⁷¹⁰ или ἐν ἀρχῇ (O')⁷¹¹. «Небо и землю» Григорий понимает как границы (τὰ ἔσχατα⁷¹²) видимого мира, содержащие все созданное «совокупно»⁷¹³ и «всецело»⁷¹⁴, «мгновенно и неразрывно»⁷¹⁵. Как не имеющая размера точка – начало (ἀρχή⁷¹⁶) луча, а неделимый атом – начало тела, так и «мгновение – начало временного протяжения»⁷¹⁷. Об этом начале или этой совокупности как принципе всей твари Моисей говорит в начале своей книги как о «небе и земле». Изначальная совокупность творения содержит, однако, лишь начало или причины всех вещей, вещи как возможности⁷¹⁸, как их одновременно видят Божии сила и мудрость до их возникновения (см. Дан. 13:42)⁷¹⁹. Для их приведения в бытие (τελείωσις⁷²⁰) необходима последовательность «в известном порядке»⁷²¹. Именно ее описывает Моисей далее: отдельные Божии творческие слова (φωνή⁷²²) выражают отдельные вещи, созданные в соответствии с определенным порядком.

Выделение огня

Прежде, чем явились (δειχθῆναι) отдельные части вселенной⁷²³, все было словно покрыто тьмой (см. Быт. 1:2). Жар огня, скрытый в частицах материи⁷²⁴, еще не проявился, хотя и присутствовал в них. Все стихии были срастворены, и рассеянный повсюду «огонь оставался потемненный, омрачаемый преизбытком вещества»⁷²⁵. Однако вскоре огонь выделился, благодаря проникающему и подвижному характеру его силы⁷²⁶. Так возник свет. Моисей повествует, что Бог создал свет Своим словом (λόγος⁷²⁷), «рече и быша», однако этим лишь обозначено, что этот процесс проходил в соответствии с изволением Божьей премудрости. Для Григория действия Божии «словесны» – разумны и упорядочены⁷²⁸, в них нет ничего случайного или спонтанного. В каждой созданной вещи содержится «премудрый и художнический логос»⁷²⁹, в Писании именуемый словом. Закономерные процессы в природе⁷³⁰, такие как выделение света из темноты, богодухновенный писатель приписывает Самому Богу, поскольку Божьей премудрости известны заранее все предметы. Григорий видит эту картину так: рассеянная стихия света «стеклась к сродному»⁷³¹, пока вся не «собралась вокруг себя»⁷³², оставляя прочее вещество в тени.

Выделившийся огонь по причине своей подвижности быстро поднимается вверх, двигаясь прямо до тех пор, пока не достигнет предела видимого творения, поскольку видимое не может смешиваться с умопостигаемым⁷³³. Поэтому огонь вынужден обращаться по кругу, циркулируя вокруг более плотных стихий, не проницаемых его светом, – так возникают Моисеевы «день» и «ночь» (Быт. 1:5).

Таков ответ Григория на каверзный вопрос, почему именно свет, а не тьма, был создан особым Божиим словом, а также пояснение того, что подразумевается под светом до создания солнца. Теперь на очереди следующая, не менее достойная внимания проблема: почему только что созданная земля была «неустроенной»?

Неустроенная земля

Септуагинта (Быт. 1:2) дословно говорит, что «земля же бе невидима и неустроена» (ἀόρατος καὶ ἀκατασκεύαστος⁷³⁴). Согласно Григорию, под этим подразумевается создание «в возможности» (δυνάμει⁷³⁵), некая зачаточная возможность творения, но еще не его осуществление⁷³⁶. Здесь богодухновенный автор словно бы написал, что земля «была, и не была»⁷³⁷. «Никакого качества при ней еще не было видно»⁷³⁸: она еще не была воплощена в веществе. «Она ожидала того, что дается устройством качеств», и когда явились качества, она возникла⁷³⁹.

Согласно Григорию, это проясняется в предшествующих Септуагинте греческих переводах Быт. 1:2 (др.-евр. tohu wa’bohu): переводах Симмаха, Феодотиона и Аквилы. Первый из них указывает, что земля была «праздною и безразличною» (ἀργὸν καὶ ἀδιάκριτον⁷⁴⁰), что, согласно Григорию, значит, что она еще не была осуществлена (ἐνεργείᾳ – игра слов с ἀ-εργός), а была лишь в возможности, и что отдельные качества еще не были отделены и не могли быть явлены. Подобную мысль отражает и второй из переводов (в действительности Аквилы⁷⁴¹), описывающий землю как «пустоту и ничто» (κένωμα καὶ οὐθέν⁷⁴²). «Пустота», согласно Григорию, означает возможность «восприятия качеств»⁷⁴³: земля была лишена качеств, не содержала «ничего» и была лишь способна восприять качества (это толкование Григория похоже на латинский комментарий Халкидия к Тимею, а потому можно предположить общий источник обоих в утраченном комментарии Оригена⁷⁴⁴ на Бытие). И, наконец, последний переводчик (в действительности – Феодотион, редакцию которого Григорий местами переписывает⁷⁴⁵) говорит о земле, что она была «нечто и ничто» (θὲν καὶ οὐθέν, причем первое слово искусственно создано из второго отнятием отрицания⁷⁴⁶). Этот переводчик, согласно Григорию, перенял игру слов из философии Эпикура, которая «естество атомов, лишенных ипостаси»⁷⁴⁷, как будто называет δὲ[ν] καὶ μηδέν («нечто и ничто», причем и здесь первое слово создано искусственно из второго отнятием отрицания⁷⁴⁸). Эта версия Быт. 1:2, согласно Григорию, означает то же, что и предыдущая.

Таким образом, согласно Григорию, земля была создана сначала «неустроенной», так как была сотворена только в возможности. Поскольку еще не «собрались качества», которые бы создали ее материю, она была только мысленным вместилищем этих качеств. Истолкователи обращают внимание, что здесь содержатся два взаимоисключающих представления о материи: с одной стороны, материя как стечение умопостигаемых качеств⁷⁴⁹, с другой – материя как вместилище форм (см. χώρα и ὑποδοχή из Tim. 48–53⁷⁵⁰). Григорий, очевидно, принимает их оба сразу: сначала в Божиих мыслях как чистая возможность была сотворена материя, которая вполне осуществилась только со стечением качеств. Это стечение является одновременно и выделением отдельных элементов с их характерными качествами. Расплывчатая космогония Григория представляет некий противоречивый конгломерат платонических, аристотелианских, стоических и неоплатонических элементов.

Воды над твердью

Высшая область мира, куда поднялся отделившийся огонь, согласно Книге Бытия, ограничена сводом, твердью. Это выражение в греческом (и в латинском) языке обозначает твердость или твердыню (крепость): στερέωμα⁷⁵¹ (лат. firmamentum, евр. ráqía '⁷⁵²), что создавало затруднения для древних толкователей. Является ли твердь чем-то твердым? Из какой же она тогда стихии? Григорий считает, что это определенная метафора, которая обозначает последнюю область чувственного мира, граничащую с миром бесплотным: в сопоставлении с ним твердь является чем-то твердым и плотным, хотя сама по себе – это тонкая область циркулирующего огня. Чем же тогда могут быть «воды над твердью»? Григорий приводит из Быт. 1:2 упоминание о «духе, носившемся над водами». Воды, над которыми парит дух, не могут, по его мнению, быть темными земными водами; это свет прозрачного умопостигаемого творения⁷⁵³ вне области чувственного мира, ограниченного твердью как некоей границей (μεθόριον⁷⁵⁴) двух областей. Впрочем, и в темные земных водах, называемых также «бездной» (ἄβυσσος⁷⁵⁵), Григорий не усматривает отсылки к темному началу, которого в благом Божием творении не было. Речь идет лишь о различении между «умопостигаемой» и «чувственной» водами. В области умного мира отсутствуют чувственные качества⁷⁵⁶ и движения: пределом всего, что движется, является граница «диастематической природы», т.е. именно твердь, «за которой» находится «умная и неизмеримая природа»⁷⁵⁷ вне пространства и времени. При этом «разделение вод» на воды под твердью и воды над твердью не означает, что изначально они были смешаны, но что их следует различать, хотя они названы одним именем.

К указанной границе чувственного и умного поднялся выделившийся огонь, и здесь его движение заключилось в круг, образуя своим круговращением день. Таким образом, циклическое движение огня, «необходимо и согласно данному порядку», ввело в рождающийся космос число⁷⁵⁸. Число является совокупностью единиц⁷⁵⁹, причем единица – все, что ограничено неким очертанием⁷⁶⁰, а также круг светового движения. Писание называет первый его период – «один день» (ἡμέρα μία, jóm ‘aehád), но только через два оборота огня возникает число в собственном смысле: день второй (ἡμερα δευτέρα, jóm šení, т. e. порядковое числительное⁷⁶¹). Таким образом, Писание выражает порядок творения численно, чем одновременно показывает определенную иерархию⁷⁶².

Если речь идет о последовательности творения, следовало бы, считает Григорий, чтобы в Писании после выделения огня упоминалось создание воздуха. Ведь по своей легкости (τὸ κοῦφον⁷⁶³) воздух ближе всего к огню. Возможно, воздух пропущен в библейском повествовании потому, что он принимает свойства других веществ, сам не имея ни собственного цвета, ни формы, ни вида, но сам определяется другими вещами, например, проникается светом. Также и наша жизнь происходит в среде воздуха, и наше восприятие (зрение, слух, обоняние) и дыхание осуществляются посредством его. Возможно, в тексте он пропущен как родственный и подобный нам⁷⁶⁴.

Оставшиеся две стихии – вода и земля, – до некоторых пор смешанные, впоследствии были разделены: вода была собрана в одно место (см. Быт. 1:9). Здесь Моисей также говорит о словах Бога, чтобы указать, что природа вещей несет в себе логос⁷⁶⁵, имеет свой необходимый порядок⁷⁶⁶.

Упоминание о собравшихся водах возвращает Григория к вопросу о водах над твердью, который был еще не вполне решен. Некоторые толкователи – а среди них и преподобный Василий⁷⁶⁷ – считали, что эти воды как влажный элемент служат пищей поглощающему огню, а потому отдаляют окончательный мировой пожар, экпиросис⁷⁶⁸. Григорий, однако, такое представление не разделяет, а в дальнейшем достаточно резко отрицает его.

Сначала святитель указывает, что конфликт противоположных качеств⁷⁶⁹ можно наблюдать у всех элементов, а не только у воды и огня. При этом, однако, противоположности не являются взаимодополняющими: легкость воздуха не дополняется, «не питается» тяжестью других элементов, а плотность земли не приводит к разрежению остальных. Все элементы, созданные «в начале» как совершенные, «весьма хороши», «благолепны весьма»⁷⁷⁰. Они сохраняют свои качества благодаря своему собственному логосу и вложенной в них естественной силе⁷⁷¹, а не благодаря поглощению других элементов.

Так все элементы остаются в том количестве, в котором были изначально созданы⁷⁷². Как известно Григорию из Книги Екклесиаста (1:4), земля вовек стоит, т.е. не убывает и не прибывает⁷⁷³. Почему же тогда должна убывать вода? Море и речные воды, по убеждению Григория, в течение столетий остаются в неизменном количестве, огромное огненное Солнце, очевидно, не подпитывается их влажностью. Определенно существует круговорот воды из водоемов в облака и обратно в виде дождя на землю и в водоемы, оно же для питания растений и животных. Очевидно, что количество любого из элементов не увеличивается, но все они в различных формах всегда возвращаются к своему изначальному состоянию. Даже влажность не уменьшается, а то, из чего испаряется влага, вновь будет ею напитано⁷⁷⁴. Другое библейское обоснование своей космологии Григорий находит в стихе Ис. 40:12: «Кто исчерпал воды горстию своею, и пядию измерил небеса, и вместил в меру прах земли, и взвесил на весах горы и на чашах весовых холмы?» Григорий приходит к выводу, что сама божественная сила положила отдельным элементам их неизменные границы⁷⁷⁵.

Как эмпирическое подтверждение своим представлениям Григорий приводит пример – пламя лампады: влажность масла превращается не только в огонь, но и в копоть, оседающую на предметы вблизи пламени. Влажность масла, таким образом, не прелагается без остатка в сухость, т.е. не исчезает в пользу огня, а рассеивается в воздухе, а потом уходит в твердые предметы, т.е. землю. Подобное происходит и со всей космической влажностью, считает Григорий: мельчайшая неделимая частичка пара⁷⁷⁶ при высыхании не сохраняет влажность, но и не исчезает полностью. У пара есть четыре качества: влажность, холод, тяжесть и количество⁷⁷⁷. Огонь уничтожает лишь те из них, которые противоречат его характеру, – влажность и холод, тогда как количество и тяжесть сохраняются. Так, пар превращается в землю, которая также тяжела и суха: речь идет о некоем непрестанном круговращении: вода испаряется в облака, они, иссыхая, превращаются в землю, поскольку в природе подобное притягивает подобное⁷⁷⁸. В лучах света, проникающих через окно, мы наблюдаем в воздухе обычно незаметные мелкие и более неделимые частички⁷⁷⁹, оседающие на землю, которые впоследствии становятся тем, к чему были притянуты.

Естество вещи (φύσις⁷⁸⁰), таким образом, находится в постоянном изменении: одно заключается в другом и через него продолжается, в каком-то кругу оно переходит в другое, чтобы снова вернуться к себе под влиянием некой постоянной изменяющей силы⁷⁸¹. Ничто не могло бы продолжаться, если бы оно постоянно не смешивалось с другим и не переходило в него.

Предыдущие толкования Григория показали, как вода под действием огня переходит в пар, а пар – в землю, однако остается вопрос: как земля опять переходит в воду? С этой целью необходимо несколько ближе рассмотреть качества отдельных стихий: земля и вода разнятся по признаку сухости/влажности, однако обоим присущ холод. Вода и воздух отличаются по признаку тяжести/легкости, однако их общим свойством также является холод. Воздух отличается от огня по признаку холода/тепла, однако он родствен ему легкостью. Огонь же отличается от земли легкостью, при этом им обоим присуща сухость⁷⁸². Общие качества создают некие связи стихий между собой, поэтому вода потенциально (δυνάμει⁷⁸³) находится в земле, а земля – в воде, поскольку их объединяет холод. Сила холода, естественно содержащаяся в земле, становится неким зародышем родственной влажности, а эта влажность приводит к превращению земли в воду⁷⁸⁴. Григорий не может точно пояснить это изменение, а может лишь подтвердить его наблюдением, что вода находится обычно там, где холодно, как это обычно видят при выкапывании колодцев⁷⁸⁵.

С этим вопросом связана и проблема возникновения подземной воды, непрестанно вытекающей из источников и родников. Откуда она берется? Неужели из каких-то подземных озер? В таком случае – откуда в озерах берется вода, так что они не иссякают? Неужели из каких-то других озер? Но «таким образом слово, простираясь в бесконечность, нигде не остановится, предполагая озера над озерами»⁷⁸⁶. К тому же вода по своему естеству всегда стекает вниз; следовательно, источник воды, вытекающей из родников, должен быть где-то в другом месте, считает Григорий и заключает, что вода рождается из земли⁷⁸⁷. При этом земля не убывает, поскольку постоянно дополняется осадком из воздуха. Так выглядит круговращение элементов по представлению Григория: вода испаряется, образуя влажность воздуха, воздух иссушается огнем и некая его часть возвращается в землю, чтобы из нее посредством холода снова родилась вода. Элементы таким образом постоянно обращаются и восполняют друг друга, так что ни один из них не убывает⁷⁸⁸.

Из этого толкования становится ясным, что нет необходимости в каких-либо водах над сводом, которые бы отдаляли экпиросис мира, ведь огонь не питается влажностью, а напротив, угашается ею. Кроме того, здесь также содержится ответ на вопрос, почему количество вод, постоянно проистекающих из источников, не увеличивается.

Творение небесных тел

Рассмотрев первостепенные вопросы – о водах над твердью и об экпиросисе – Григорий переходит к остальным указанным проблемам, до сих пор остававшимся в стороне. И первой в этом ряду стоит загадка небесных тел, созданных по истечении трех дней.

Мы уже знаем, что Божественные творческие слова не являются каким-либо слышимым голосом, но они суть «художественная и премудрая сила каждого из творимых существ»⁷⁸⁹, закон, по которому развивается та или иная сущность. Вещам в самом начале был установлен мудрый порядок, которому они следуют⁷⁹⁰. Согласно этому порядку, как мы уже знаем, сначала выделился огонь⁷⁹¹, который начал свое круговое движение вокруг смеси остальных элементов. Огонь, сначала собранный в одно целое, постепенно разделился на огненные тела различной легкости⁷⁹². Именно это произошло за три дня, перед возникновением звезд. Огненный свет разделился на несколько частей, родственных друг другу⁷⁹³: по своему сродству некоторые частицы собрались⁷⁹⁴ в Солнце, другие – в Луну, третьи – в планеты и кометы⁷⁹⁵. Параллельное движение родственных частиц, однако, требует определенного временного интервала, поскольку любое движение происходит во времени⁷⁹⁶, и вот этот интервал длился три дня.

В итоге Григорий приходит примерно к такой картине космоса: сфера звезд от Земли «бесконечно удалена»⁷⁹⁷, ровно посредине (sic!)⁷⁹⁸ этого расстояния находится Солнце, а Луна – ближе к Земле. Что касается материи (ὑλικῶς⁷⁹⁹), все было создано «в начале», но отдельные части окончательно сформировались только с течением времени согласно естественному порядку⁸⁰⁰.

«Третье небо»

Последний вопрос, которым занимается Григорий, – «третье небо» апостола Павла, о чем в космогоническом повествовании Моисея нет ни единого упоминания.

Этот вопрос не так невинен, как может показаться на первый взгляд. Мефодий Олимпийский полемизирует с мнением, очевидно принадлежащим Оригену, что «третье небо» апостола было раем, о котором рассказывается в Быт. 2–3, из которого были изгнаны души⁸⁰¹. Очевидно, в этом контексте Григорий считает необходимым высказаться по вопросу «третьего неба».

Апостол описывает опыт «третьего неба» в 2Кор. 12:2–4 таким образом: «Знаю человека во Христе, который назад тому четырнадцать лет ... восхищен был до третьего неба». Григорий толкует этот рассказ в свете стиха Флп. 3:13 о стремлении к тому, что находится перед нами, как о «преодолении границ всей чувственной природы» и вхождении в «умозрительную область», где бестелесным способом созерцается умозрительная действительность⁸⁰².

«Третье небо», согласно Григорию, означает самый предел чувственного (sic!) мира⁸⁰³. В Писании небо разделено на три части: первое небо – область, отведенная облакам, ветру и птицам, т.е. небо в некоем несобственном смысле, небо под твердью. Второе небо, по которому движутся планеты, – это свод внутри сферы неподвижных звезд⁸⁰⁴; это некая граница чувственного и умозрительного творения⁸⁰⁵. Само же умозрительное творение, вечное (αιώνια), а не временное (πρόσκαιρα⁸⁰⁶), как видел его Павел в своем восхищении, называется «третьим небом». Апостол был «силою» (τῇ δυνάμει⁸⁰⁷) восхищен туда, куда направлено было его стремление.

В этом толковании, предложенном Григорием, смущает то, что «третье небо», с одной стороны, должно быть областью умозрительной, с другой стороны оно – последняя граница чувственного мира. Если такой границей или раз граничением является, согласно святителю, сама небесная твердь, то «третье небо» должно находиться уже за нею, и тогда это были бы фактически «воды над твердью», о которых Григорий аллегорически рассуждал выше.

* * *

О том, что нас главным образом интересует в сочинениях святителя, – бесконечность Бога и человеческого пути, – в трактате О Шестодневе мы найдем не слишком много. Однако космогонические представления Григория помогают уяснить его представление о вселенной, которое для нашего исследования является весьма ценным. Григорий исходит из двух фаз космогонии: создания «в начале» или «в общем», т.е. в возможности, и создания в материи, когда отдельные вещи актуализируются во времени и пространстве посредством стечения качеств или же выделения элементов. Само это представление, как мы уже указали, является специфическим синтезом сразу нескольких различных концепций: во-первых, создание абстрактных качеств, которые своим стечением образуют материю / вещество и отдельные вещи, далее создание «материи в возможности», как вместилища качеств, и окончательное создание смеси стихий, которые постепенно выделяются и далее дифференцируются. Для нашей темы существенно, что само установление вещей, действительности которых предшествует состояние возможности, проходит во временном интервале, поскольку оно осуществляется движением (стечением качеств или же выделением элементов, что Григорий, по-видимому, здесь отождествляет). И существование природы Григорий описывает как постоянный переход одного в другое, как круговращение элементов. Движение, таким образом, является конститутивным моментом тварной природы, но, согласно Григорию, речь идет не о движении от начала к цели, а о движении непрестанного перерождения. Поэтому Григорий полемизирует с Василиевой теорией экпиросиса как конца мира, предполагающей необратимое поглощение космической влаги. Однако Григорию известно, что чувственный мир, в котором это движение происходит, имеет диастематический характер, это определенный интервал (о продолжительности которого мы, впрочем, ничего не знаем), и вещи в нем временны.

Этому царству движения противостоит вечная область умозрительного, в которой нет ни движения, ни времени. Григорий нам не говорит точно, что, собственно, он понимает под этой областью, которая как «третье небо» или «воды над твердью» отделена границей тверди от чувственного мира. Возможно, он имеет в виду духовные ангельские существа? Или умозрительный мир чистых понятий? Во втором случае речь фактически шла бы о мире Божиих мыслей, который создает Бог самим Своим познанием, тождественным Божией силе и воле. Это было бы первоначальное состояние вещества в возможности, в виде чистых умозрительных качеств, которым лишь предстоит материализоваться при их стечении во времени.

В любом случае, лишь с большим трудом можно представить, как это царство отграничено от чувственного мира огненной эфирной твердью, на которую наталкивается выделившийся огонь, чтобы начать свое круговое вращение. Возможно, это толкование Григория представляло некую метафору: огонь сталкивается не с пространственной границей умозрительного мира (такая граница существовать не может, поскольку умозрительный мир не ограничен в пространстве), но с онтологическими ограничениями чувственного мира. Именно поскольку чувственный мир не является пространственно бесконечным, бесконечность в нем возможна лишь как циклическое движение без конца. Это – момент, который вынуждает огонь циркулировать, тем самым вводя в мир число как повторение единицы. Именно благодаря постоянной циркуляции огня небо как граница чувственного и умозрительного является неким промежуточным звеном между вечностью умозрительного и временностью телесных вещей. Вечное движение по кругу выступает неким посредником между вечностью и временем.

Подобный мотив мы находим и в рассуждениях Григория о происхождении подземных вод. Григорий не допускает ссылки на бесконечную цепь подземных озер, но предполагает иной источник неисчерпаемости – превращение земли в воду и обратно. И здесь «пространственной бесконечности» противопоставлена бесконечность циклического движения, круговращение. Таким образом обеспечивается длительность, длительность как постоянство перемен, единство покоя и движения.

Правда, пространственная «безграничность» также фигурирует у Григория – когда он характеризует расстояние от Земли до сферы неподвижных звезд. Здесь мы имеем дело, очевидно, с неким преувеличением, иначе ничто не препятствовало бы выделившемуся огню продвигаться по этому пути бесконечно, не переходя от прямолинейного движения к циклическому.

Движение человеческой жизни не является темой трактата Григория О Шестодневе. Святитель сам отмечает, что о человеке он уже написал в предыдущем сочинении – Об устроении человека. Здесь же внимания заслуживает упоминание любимого стиха Флп. 3:13, который толкуется в данном случае как стремление человека не просто вперед, а через чувственный мир к царству чистой умозрительности, куда был также «силою» восхищен апостол Павел. Хотя человек по своей телесной составляющей принадлежит круговращению элементов, круговращению стихий, он стремится оказаться вне этого кругообращения – в царстве Божиих мыслей, где все длится вечно как еще не осуществленная потенциальность, как концентрированная умозрительная совокупность всего временного и материального. В своем космогоническом трактате Григорий не раскрывает, что же следует из этого трансцендирования к умозрительной потенциальности для человека, включенного в кругообращение элементов.