XII. Видение Мартирия, основателя Зеленой Пустыни

В 17-й и 21-й главах Тихвинского сказания, по той же полной редакции, которой я пользовался в статье Новгород и Москва, – между прочим повествуется о том, как некоторый благочестивый старец из Сергиева монастыря, с Великих Лук, по имени Мартирий, многую веру имел к Тихвинской иконе, и как не однажды удостаивался ее чудесного явления. Этот старец основал себе пустыню, известную под именем Зеленой, в 40 поприщах от Тихвинского монастыря.

Житие Мартирия († 1603 г.) составлено было в конце XVII в. митрополитом Корнилием, бывшим сначала игуменом Зеленецкого монастыря и архимандритом Тихвинского. Но особенно любопытны для истории литературы собственные записки Мартирия, то есть, автобиография, дошедшая до нас в рукописях и, вероятно, послужившая материалом для жития.

В записках Мартирия в высшей степени интересен поэтический рассказ об одном явлении, бывшем этому благочестивому старцу. Для истории развития художественных идей в древней Руси видение это предлагает тот любопытный факт, что наши набожные предки, по крайней мере в конце XVI в., умели соединять с теплым, безотчетным верованием некоторое эстетическое внимание к очертаниям той иконы, которой приносили свою искреннюю молитву.

Предлагаю это сказание³⁸⁷ во всей его полноте, только с изменением церковно-славянских форм на русские.

Спал я в своей келье, в чулане – так рассказывает о себе благочестивый старец: и увидел во сне Пречистую Богородицу в девичьем образе. Благолепна была она видением, не видал я между людьми такой благообразной девицы; – и умиленна лицом и прекрасна образом. Долгия зеницы и черныя брови; нос средний и похил. На голове у ней был золотой венец, украшенный разноцветными каменьями. И невозможно человеческому уму постигнуть ея благообразия, ни языком сказать. Сидит же в келье моей, на лавке, в большом углу, где иконы стоят. А я, будто бы, вышел из чулана, и стою перед нею, смотрю на нее прилежно, не сводя очей с красоты ея. Она же, Царица и Богородица, на меня взирает. И смотрел я на нее неуклонно, и видел милостивое ея лицо; очи же ея были полны слез, чуть не канут на ея пречистое лицо. И вдруг стала она невидима. Я же проснулся от сна и был в ужасе. Встал и вышел из чулана; зажег свечу от лампады и хотел видеть Пречистую Деву, не сидит ли она в моей келье там же, где сидела. Вышел я на средину кельи, но уже не видал ея. И подошел я со свечею к Пречистому образу Одегитрия, и познал, что воистину явилась мне Пречистая Богородица тем образом, как писана она на иконе моей келейной.

Это прекрасное сказание выражает тот едва заметный переход от безотчетной молитвы к эстетическому созерцанию, который вообще так трудно бывает уловить исследователю в истории христианского искусства. Мартирий пришел в неописанный восторг от красоты явившейся ему Богоматери, нисколько еще нe давая себе отчета, что это видение было повторением того образа, который был у него на келейной иконе. Он на икону только молился, и в теплом, религиозном умилении не мог во время молитвы настолько успокоивать свое созерцание, чтоб внимательно остановить взоры на прекрасных формах изображения. Эти прекрасные формы, бессознательно для него, напечатлелись в его воображении, и только в вещем сновидении отрешились они от его безотчетного молитвенного умиления, и предстали пред ним, сложенные во внешнем образе неописанной красоты. И что особенно замечательно – только помощью этого прекрасного видения вызвано было в благочестивом старце пытливое внимание, которое потом обратил он на стоявшую в его келье икону, и только тогда рассмотрел он ее прекрасные формы. Одним словом, иконе следовало перейти в видение, чтоб подействовать на фантазию эстетически. Это пробуждение эстетического чувства дышит самой девственной чистотой фантазии. Красота явления произвела в набожном старце молитвенное умиление и ужас. Наслаждаясь красотой, он еще молился и трепетал.

В заключение присоединяю к этому видению описание иконописного подобия Тихвинской иконы из того же полного сказания, из которого приведены подробности в статье о Новегороде и Москве.

Это есть самая обстоятельная иконописная характеристика Богородичной иконы, отличающаяся некоторыми эстетическими приемами, обличающими в авторе иконописца.

«Пречестного образа Богоматере чудотворныя иконы Тихвинския чудное подобие и изящное видение изображенно опасно. Количество средния меры имать; благодатное же святое лице мало окружено и чело добролепо; продолженный нос, добро-гладостне налево лежащ; и очеса зело добра, черне же и благокрасне зенице, такожде и брови; устне же всенепорочныя червленою красотою побагрене, и персты благоприятных рук тонкостию источены, во умеренной долгости. Риза же темнобагряная, на главе же звезда, по обыклому иконописцев умствованию, во свидетельство, яко прежде рождества бе дева; на правей раме такожде звезда во изъявление, яко и в рождестве дева; на левей же звезда, яко и по рождестве пребысть девая. Десная же и пречистая рука ея молебно к сыну ея и Богу простерта, на левей же руце во объятии держит вся содержащого, Превечного Младенца, Господа нашего Иисуса Христа, яко Царя всех, в ризе позлащенне и преиспещренне. Вокруг же Божественныя его главы венец, в нем же назнаменано крестообразное начертание, девяточисленное, являюще по разумению неких, яко Царь есть небесных девяти чинов, и яко изволи крестом мир спасти. Посреде же тех девяточисленных начертаний триписмянное надписание написано сице: Ꙍ О Н, еже есть сказаемо сый, аки бы рещи: иже всегда есть, бе и будет, еже единому приличествует Богу рекшему: аз есмь сый, во Исходе, в главе 3. Сие же есть свидетельство Божества Христова. Над главою его назнаменано надписание сицево: Иисус Христос, еже есть: Спас Помазанник, иже Бог и Человек во двою естеству, во единой ипостаси пребываяй. Приснодевыя же Богоматере образ, близ главы своея, от обою страну надписание имать сицево: МР ѲУ, яже писмена Греческа суть, читаемая сице: Митирь Ѳеу, Славянским же языком: Мати Божия. Таковым убо образом Пречистыя Богоматере икона воображенна и устроенна, ей же даровася Божественная благодать, воистину не сказанная и неисповедимая; ибо чудеса велия и знамения дивная при всечестной сей иконе во пользу верным Богом содеваются. Мера же всея тоя чудотворныя иконы всепетыя Богоматере в высоту яко пять пядий, в широту же четыре. Мало убо сие количество меры и нашею измеримо худостию; но велия и безмерная суть чудодействия, яже содеваются тою. Егда бо бяху исперва церкви древянныя, имже попущением Божиим до основания погоревшим, чудотворная же сия икона преславно от огня невредимо обреташеся, овогда и в самом пепеле преславно обретеся сияюща, а никако же вредима пребысть от превеликого пламене, яко же в книзе сей (т. е. в Сказании о Тихвинской иконе) яве известится. Сама долгота времене довольна есть, коей же вещи тлению предаяти. Сей же святей иконе Богоматере, ни время многое нанесе обетшания, ни различная приключения сотвориша истления, и до ныне бо святолепно сияющи, верным точит исцеления и духовно просвещает. Гл. 1.