Первые поморские монастыри

Среди поморских славян христианство стало распространяться довольно поздно – в XII в. Удаленность от центров церковно-культурной жизни, a главное – враждебные отношения к соседям, от которых можно было бы знакомиться с христианскими началами, – вот обстоятельства, долго задерживавшие усвоение христианства поморянами. Хотя языческая религия y балтийских славян по сравнению с другими славянами достигла наибольшего развития, особенной какой-нибудь вражды к христианству y них не было; они переходили к новой, лучшей религии, когда она возвещалась им достойными проповедниками¹. Но наблюдения над жизнью, нравами и юридическими установлениями y соседей не внушали поморянам мысли о превосходстве христианской религии над их собственною².

Распространение христианства в Поморье в XII в. тесно связано было с политическими отношениями страны. Польский князь Болеслав III после продолжительной войны заставил поморян признать его верховную власть. Но он этим не ограничился, a озаботился и о том, чтобы поморяне могли научиться от кого-либо христианской вере.

Лицом, наиболее пригодным для проповеднической деятельности, он признал давно известного ему Оттона, епископа Бамбергского. Оттон охотно принял предложение польского князя. На средства последнего снаряжена была миссия; она была в обилии снабжена не только богослужебною утварью, но и дорогими тканями и иными вещами – для подарков новообращаемым. Оттон в этом случае воспользовался указаниями испанца Бернарда, который незадолго перед тем пытался обратить поморян в христианство. Бернард потерпел неудачу, и в своей беседе с Оттоном сообщил ему, что успеху его проповеди сильно повредил нищенский вид, в котором он, Бернард, явился среди язычников; поморяне отказались признать в нищем страннике посланника Бога, Создателя неба и земли. Поэтому Оттон явился в Поморье с большими запасами и пышностию³ и во все время пребывания своего в Поморье тщательно избегал всего, что могло дать повод заподозрить в нем какие-либо корыстные мотивы⁴.

Со своей свитой, в сопровождении сотника польского князя, Оттон в 1124–1125 г. обошел восточную часть Поморья. Он проповедовал в Пырице, Камине, Волыне, Щетине, Клодне, Колобреге и Белграде. В общем проповедь его имела большой успех. Достоинство и такт, присущие Оттону, его видимое бескорыстие, a также миролюбивое настроение руководящих слоев населения содействовали успеху. Когда население какого-нибудь города не соглашалось принимать нового учения или иногда наносило оскорбления миссионерам, – тогда прибегали к авторитету польского князя. В Щетине, напр., деятельность миссионеров в течение двух месяцев была бесплодной; только письмо Болеслава, в котором он пообещал некоторые выгоды под условием принятия христианства и грозил войною за упорство, побудило щетипцев креститься. В других местах принимали христианство скорее и охотнее. Пробыв в Поморье несколько месяцев, Оттон к Пасхе 1125 г. уже возвратился в Бамберг.

Для укрепления в вере новообращенных поморян важно было снабдить страну достаточным числом священников, которые могли бы поучать и воспитывать народ в духе новой религии. Масса неофитов⁵ нуждалась в пастырском руководстве. Между тем число оставленных в Поморье священников и построенных церквей совершенно не соответствовало числу обращенных. Жизнеописания Оттона упоминают только о нескольких священниках, сопровождавших Оттона (в общем – менее десяти)⁶, о построении нескольких церквей и часовен; об оставлении при церквах священников они говорят в трех только случаях (священники были оставлены в Камине, Щетине и в одной крепости недалеко от Щетина).

Недоконченность в устроении поморской церкви была причиною того, что там язычество имело еще большую силу. Через несколько лет Оттон узнал, что жители Щетина и Волына восстановили y себя языческие обычаи, не уничтожая, впрочем, и принятого ими христианства. Оттон предпринял второе путешествие в Поморье; на этот раз он пошел не через Чехию и Польшу, как прежде, a западным путем, через Саксонию, и посетил западную часть Поморья. Он побывал в Дымине, Узноиме, Волегоще, Гостькове, Щетине, Волыне; повсюду, при поддержке поморского князя Вартислава, он восстановил и дополнил начатое им прежде дело. Это было последнее путешествие Оттона.

Дальнейшему успеху христианства препятствовало отсутствие правильной церковной организации. Бамбергский епископ действовал в Поморье по призыву польского князя и с его поддержкою; благодаря совместным усилиям этих двух лиц христианство начало распространяться довольно быстро. Но эта же двойственность оказалась тормозом для дальнейшего развития церкви. Польского князя отвлекали от забот о поморской церкви войны и вообще ближайшие дела в собственной Польше; притом же, как лицо светское, он мог предоставить последующее руководство усердию духовенства. В свою очередь, германский епископ, совершив два блестящих миссионерских путешествия, видимо затруднялся принимать такое близкое и непосредственное участие в делах поморской церкви, в котором она нуждалась: Поморье отделялось от его епархии несколькими чужими епархиями.

Поморье долго не имело собственного епископа, который бы мог заняться устройством новой церкви. Хотя еще во время своего первого путешествия Оттон совместно с Болеславом избрал в епископы Адальберта⁷, но, по не совсем ясным причинам, поставление его епископом произошло только по смерти Оттона⁸.

Около 1140 года во главе поморской церкви стал епископ Адальберт. Только теперь церковная жизнь Поморья могла правильно развиваться. Однако вскоре в Западной Европе произошли события, которые не остались без влияния на поморскую церковь. Тогда подготовлялся второй крестовый поход. Саксонские князья не проявляли особенного усердия к далекому и опасному предприятию, a потому они охотно ухватились за мысль о крестовом походе на Балтийских язычников: этот поход при меньшем риске обещал им более близкие и реальные выгоды. Бернард Клервосский и папа Евгений III вполне одобрили их намерение. Крестоносцы должны были „идти против славян и других язычников, которые жили на севере и, с Божьею помощию, подчинить их христианской религии“⁹. При этом крестоносцы обязаны были не соблазняться мирскими выгодами и непременно понудить язычников к принятию христианства: папа предусмотрительно запрещает крестоносцам брать с язычников деньги за позволение удерживать прежнюю религию.¹⁰ К западу от Поморья, в нынешнем Мекленбурге, действительно, жили еще язычники. Но из собравшейся массы крестоносцев сильный отряд с папским легатом во главе и пятью другими епископами двинулся в Поморье. Города Дымин и Щетин подверглись осаде. Щетинцы выставили крест на своих укреплениях в знак того, что они христиане; в лагерь крестоносцев отправился из осажденного города поморский епископ Адальберт, с увещанием прибегать к иным мерам для распространеня христианства. Саксонские князья вскоре и сами поняли, что для них же невыгодно идти с войском и опустошать ту землю, которая, подчинившись им, могла доставлять им хорошие доходы¹¹.

Нападение крестоносцев на Поморье, в котором уже второй князь был христианским, где были уже храмы и епископ, может быть объяснено, как указал Визенер¹², личными соображениями епископа Гавельбергского Анзельма, папского легата. Он стремился к господству над поморскою церковью, и в этих видах для него желательно было изменить направление крестового похода. В результате Анзельм, действительно, достиг некоторого влияния на поморского князя и поморскую церковь, но это влияние было личным и кратковременным.

Крестовый поход обнаружил пред поморянами силу ревнителей христианской религии; было опасно навлекать на себя в другой раз подобного рода предприятия. Поэтому вполне понятно, что поморский князь стал стремиться сделать свою страну вполне христианскою, и таким образом отнять y соседей всякий повод для вторжения.

Но что важнее всего – в деле устроения поморской церкви и утверждения христианства приходилось руководиться указаниями и образцом той именно страны, где возникла инициатива крестового похода и откуда вышла главная масса крестоносного войска – Саксонии и вообще Германии. Тот факт, что здесь одна сторона являлась авторитетной и поучающей, a другая – поучаемой и подчиняющейся, имел неисчислимые следствия для Поморья. Сначала господство иноземного начала выразилось в церкви и вообще в религиозных понятиях; не только устройство церкви поморской, но и весь личный состав ее представителей был исключительно немецким. Это неизбежно повлекло за собою господство германского начала и вообще в духовной культуре; в то время духовенство повсюду было самым образованным и притом могущественным сословием, так что обходиться без его содействия и игнорировать его идеалы христианскому правительству и образованному обществу было совершенно немыслимо. Поморяне усвояли не христианство вообще, a именно немецкое христианство; не только невозможно было возникновение национальной церкви по византийско-славянскому образцу, но и тот незначительный национальный отпечаток, какой принимала по местам католическая церковь Запада, был чужд поморской церкви. Малочисленному поморскому обществу, преклонившемуся пред многовековой христианской культурой, было не под силу различать в ней первоначальные, основные элементы от той окраски, которая придана была ей соседями-учителями.

После крестового похода заметно обнаруживается стремление поморских князей придать стране христианский характер. Вскоре происходит свидание князя Ратибора с немецкими князьями и епископами в Гавельберге, и вслед за тем в Поморье учреждается первый монастырь, который получает достаточные материальные средства.

Учреждение монастырей было самою естественною в то время мерой для укрепления христианства. С проведением в жизнь целибата для католического духовенства (тогда, впрочем, еще не повсеместным) монашество явилось наилучшею средою, пополнявшею ряды приходского духовенства. Желая сделать свою страну вполне христианскою, поморские князья стали заботиться об устройстве монастырей и об их материальном обеспечении. Первым монастырем в Поморье был Столпский монастырь, основанный в 1153 году. Он принадлежал к бенедиктинскому ордену. Вслед за этим монастырем возникло в XII в. еще несколько монастырей премонстрантского и цистерцианскаго ордена. На возникновение этих монастырей и на снабжение их материальными средствами влияли разные обстоятельства.

Столпский монастырь был основан князем Ратибором в 1153 году. О его основании князь Богуслав в грамоте от 1183 г. говорит следующее: „Блаженной памяти наш дядя и предшественник Ратибор озаботился насадить и укрепить католическую веру, доселе слабую и неокрепшую. Между другими благочестивыми делами он ради спасения души своей, a также нашего отца Вартислава, который некогда был убит в Столпе, на этом месте основал церковь и одарил ее доходами и владениями. Он поселил там монахов, в черном одеянии, дабы они достойно служили Богу и Его святым по правилам св. Бенедикта; к такому делу побуждал князя Адальберт, первый епископ Каминский. Для нужд Столпской церкви и ее монахов князь дал самую деревню Столп с корчмою и пошлинами, а также корчму в Гросвинской каштелянии с двойным мытом, т. е. рыночным и реки Рыбницы. Потом, по смерти князя, нашего дяди, когда по милости Всемогущего Бога управление государством перешло к нам, мы признали за благо укрепить за названным монастырем и его обитателями дарения нашего дяди Ратибора и брата нашего Казимира, a равно и иных каких-либо христиан, наших подданных“¹³. Инициатором в деле основания Столпского монастыря и самым близким его покровителем был епископ Адальбертъ¹⁴. Материальные средства монастыря вначале были невелики, и епископ Адальберт уделил ему часть своих доходов. Он уступил монастырю десятины с Гросвинской каштелянии; кроме того, он подчинил ведению монастыря уже существовавшую там церковь, a также и все церкви, которые могли возникнуть там в будущем¹⁵.

Столпский монастырь – единственный бенедиктинский монастырь в Поморье. Бенедиктинский орден в прежние времена славился ученостью и заботами о воспитании юношества. Но в XII в. этот орден уже находился в упадке, и Столпский монастырь не имел для Поморья того значения, которого можно было бы ждать, судя по первоначальным задачам и деятельности бенедиктинского ордена.

Владения монастыря были вначале не особенно обширны. Ho впоследствии, благодаря пожалованиям князя Казимира, a также Богуслава, средства монастыря значительно умножились¹⁶. – В правовом отношении монастырь имел льготы, обычные для церковных учреждений. Его крестьяне освобождались от повинностей¹⁷.

Наибольшее число поморских монастырей XII в. принадлежало ордену премонстрантов. Премонстрантских монастырей в Поморье было тогда 4: Гробский, Бродский, Грамзовский и монастырь на реке Рег, впоследствии названный Бельбукским.

Гробский монастырь, на острове Узноим, был основан князем Ратибором. Советником князя в этом деле был Анзельм, епископ Гавельбергский, ученик Норберта. Ни год основания монастыря, ни место, откуда вышли первые монахи, в точности неизвестны. – Монастырь был поставлен в наилучшие условия. Он был обильно одарен большими материальными средствами и правами; его положение y людного града вполне соответствовало вкусам премонстрантов. Однако вскоре нападение датчан, которые постоянно враждовали с поморянами, потревожило Гробских монахов, и они бежали из Узноима. Монастырь опустел на некоторое время. Но скоро он был снова вызван к жизни князем Богуславом (грам. 1175 г.), который призвал новых монахов из Гавельберга. К прежним владениям монастыря Богуслав прибавил еще новые пожалования.

Но и эти монахи недолго жили в старом помещении. Они жаловались на недоброкачественность воды и воздуха вблизи града и добились новых пожертвований. Князь Богуслав, сохраняя за ними прежние владения, дал им еще землю неподалеку от их прежнего жилища; это – гора св. Марии, Watchowe (грам. 1184 г.). Там кн. Богуслав предполагал выстроить нужные для монастыря помещения, но вскоре скончался. Его вдова, княгиня Анастасия, постаралась удовлетворить желания монахов. Она дала им достаточные средства на предположенные постройки (грам. 1188 г.), и дальнейшее существование монастыря было обеспечено.

Самая древняя грамота, выданная этому монастырю, относится к 1159 году; эта грамота – самая древняя из написанных в Поморье и дошедших до нас грамот. Она выдана епископом Адальбертом и представляет из себя подтверждение владений и доходов пожалованных монастырю князем Ратибором и его супругою Прибыславою.

Уже в 1159 г., как видно из грамоты, доходы Гробского монастыря значительно превосходили доходы основанного незадолго пред тем Столпского монастыря. Владения Гробского монастыря росли с каждым десятилетием благодаря пожертвованиям князей Казимира, Богуслава, княгини Анастасии¹⁸, и к концу XII в. монастырь располагал огромными средствами. Ему принадлежало 27 деревень, расположенных не менее, чем в 10 каштеляниях¹⁹. По мнению Винтера²⁰, самая разбросанность монастырских владений имела значенее для страны: монахи через это получали возможность „проповедью и примером воздействовать на еще полуязыческий народ“. – Но сами монахи менее всего имели в виду подобные миссионерские цели. На расположение своих имений в разных местах они смотрели, как на большое неудобство для хозяйства, и при случае старались объединить свои земли²¹.

Кроме деревень, Гробскому монастырю были подарены еще некоторые земли, граничившие с монастырскими владениями²².

Пожалование деревень – обычный способ обеспечения монастыря в Поморье; все поморские монастыри при своем основании получали определенное количество деревень, которые предоставлялись в их полное распоряжение. Но деревнями и землями дело не ограничивалось. Князья жаловали монастырям и другие доходные статьи. Очень часто монастырям давалась денежная субсидия, единовременная или ежегодная. Довольно часто монастыри получали еще от князей: 1) солеварни, готовые и право устраивать их;

2) право рыбной ловли и устройства прудов и 3) мельницы, готовые и право устраивать их. Сравнительно реже давались пошлины. Иногда епископ со своей стороны предоставлял монастырю десятины с определенных деревень.

В отношении материального обеспечения Гробский монастырь представляет типичный и наиболее полный пример.

I) Этому монастырю, как уже указано было, даны были в большом количестве деревни и земли.

II) Далее, ему назначены были определенные денежные доходы. Эти доходы монастырь получал из корчемных сборов. С корчмы в каштелянии Wanzlo монастырь получал ежегодно 10 марок²³ столько же с корчмы в каштелянии Grozsuuina²⁴. С двух Кольбергских корчем монастырь получал ежегодно 6 марок, по 3 марки с каждой²⁵. Затем, монастырь получал деньги с корчем : 1) Белградской, 2) Sosniche, 3) с корчмы y моста, недалеко от Кольберга и 4) с корчмы в Scithene²⁶.

III) Гробскому монастырю принадлежали две солеварни в Кольберге; там же он получал определенную долю с той соли, выварка которой производилась по воскресеньям²⁷.

IV) Право рыбной ловли принадлежало монастырю в разных местах. Он имел пруды в нескольких деревнях²⁸ ; кроме того, монастырь имел право устроить запруды в целях рыболовства в истоке озера y самого города Узноима²⁹. Право рыболовства дано было еще в одной речке и в одном ручье³⁰. Наконец, монахи могли ловить рыбу в любом месте морского залива и вообще там, где производилась рыбная ловля для княжескаго стола³¹.

V) Монастырь имел для своих надобностей две мельницы, которые были расположены в разных каштеляниях³².

Кроме обширных доходов с земельных владений, солеварен, от рыболовства, мельниц, a также и денежных субсидий, Гробский монастырь пользовался еще одним доходом, которого не имел ни один премонстрантский или цистерцианский монастырь в Поморье. Это были пошлины. Они взимались для монастыря как натурою, так и деньгами. Натурою монастырь получал часть леса, который сплавлялся по р. Персант³³. Далее, ему принадлежал целый ряд пошлин, которые взимались с судов и с повозок. На одних заставах монастырь взимал пошлину целиком, на других ему шла только часть. С судов, плававших к граду Узноиму, монастырь брал себе всю пошлину³⁴. С судов, плававших по Одеру и плативших пошлину y града uiduchoua (ныне Fiddichow), монастырю причиталась одна треть³⁵; такую же долю монастырь получал с пошлины, которую платили y Белграда прибывавшие туда повозки с товарами³⁶. Пошлина с мостов, Кольбергского и на реке Раду, была точно определена. Монастырь получал с каждой повозки, проезжавшей через мост, два польских динария и один хлеб, a с пешехода, варившего соль в Кольберге и пользовавшегося мостом, – 1 динарий³⁷. Рыночная пошлина дана была монастырю в двух каштеляниях: uanzlo и scitene³⁸.

Таковы были материальныя средства Гробского монастыря. Им соответствовало независимое правовое положение в стране. Владения монастыря были освобождены от повинностей; люди, жившие на монастырских землях, обязаны были только принимать участие в постройке и исправлении крепостей³⁹.

Наконец, положение Гробского монастыря и в среде церковных учреждений было привилегированным. Ему, не в пример многим другим церковным учреждениям, пожалованы были папою Александром III особые права:

1) право богослужения во время интердикта, но вполголоса, без колокольного звона и при запертых церковных дверях; 2) право принимать и удерживать клириков и светских, которые оставили мирскую жизнь⁴⁰.

Бродскому монастырю, y нынешнего Нейбранденбурга, положено было начало в 1170 году. Брода была расположена на большом торговом пути от запада (Гамбург) на восток (Щетин). И это место, как и местоположение Гробского монастыря, было вполне во вкусе премонстрантов, не искавших уединения. Основание монастыря было предоставлено князем Казимиром гавельбергским монахам; им даны были с этою целью деревни, недалеко от места предположенного монастыря, и важные права⁴¹.

Из грамот XII в., принадлежавших Бродскому монастырю, сохранилось только две. Одна помечена 1170-м годом, другая 1182. Первую грамоту Клемпин с полным основанием считает подложною⁴², и поэтому для определения владений и прав монастыря надо иметь в виду только указания второй, подлинной грамоты, выданной уже по смерти Казимира его братом Богуславом I. По содержанию обе названные грамоты довольно близки, но с одним существенным отклонением: первая грамота к числу монастырских владений относит 27 деревень, о которых во второй грамоте нет ни малейшего упоминания⁴³. В остальном грамоты совершенно сходны, так как обе они составлялись, повидимому, по образцу не дошедшей до нас учредительной грамоты. Пожалования монастырю, которые подтверждает Богуслав, заключались, во-первых, в недвижимых владениях⁴⁴ и, во-вторых, в разного рода правах.

Земли даны были монастырю с полным правом собственности; Богуслав подчеркивает право пробста с братией и всех его преемников распоряжаться дарованным, как угодно, и по своему усмотрению извлекать из него доходы⁴⁵.

Права и привилегии (immunitas, libertas), которые подтверждает монахам Богуслав, те же, которыми наделил их Казимир. Монахи и все население их земель совершенно освобождены были от всех государственных и княжеских повинностей; они освобождаются даже от постройки градов. Они освобождались также от уплаты обычных пошлин на рынках, на водных и на сухих путях. При этом делается в грамоте замечание о том, что на монастырских землях могут селиться немцы; и им предоставляются такие же изъятия⁴⁶. В общем монастырь со всем его имуществом взят был князем под особую охрану. „Предписываем всем нашим подданным тщательно и неослабно следить за тем, чтобы нашим возлюбленным каноникам не было причинено какого либо вреда или убытка“, объявляет Богуслав; „ибо тяжкому взысканию подвергнется не только виновный в этом, когда будет обнаружен, но и все окрестные соседи принуждены будут целиком возместить из собственных средств причиненный этим каноникам ущерб“⁴⁷.

Третий монастырь премонстрантского ордена был основан на реке Рег, благодаря жертвованиям кн. Казимира. Монахи на р. Рег, прибывшие из Дании, располагали средствами хотя и значительными, но, так сказать, в потенциальном виде; их земли могли давать большой доход, но только после обработки. Им было дано 12 деревень; но из них только одна с населением, занимавшимся земледелием; одна деревня была рыбацкою; в остальных десяти почва дотоле не подвергалась обработке. Земля, данная монахам, была превосходного качества. „Хотя в этих деревнях земля и не возделывается“, говорится в грамоте Казимира, „но они по прелести местоположения, плодородию почвы, обилию дичи, птиц и рыбы, по изобилию лугов не уступают окрестным населенным деревням. Эта земля и близ лежащие приморские места в высшей степени богаты плодами, стадами скота и рыбою; в ней есть много лесов; и вообще о ней можно сказать, как говорится об обетованной земле, что она течет млеком и медом“⁴⁸.

Для того, чтобы извлечь пользу из такой земли, нужен был труд; готовой ренты земля не давала. Труд необходим был и для других хозяйственных статей, данных монахам: им дана была 1) половинная доля рыболовства на Рег и в одном пруде⁴⁹ и 2) право устроить шесть солеварен в Кольберге⁵⁰. Деньгами монахи получили только 2½ марки⁵¹.

При таких условиях монахам предстояло и самим работать и найти пригодных для дела колонистов. Предполагалось, что монахи приведут с собою поселенцев из Дании и им дадут землю для обработки. Все население монастырских земель, настоящее и будущее, было освобождено от всяких повинностей⁵². – Кроме того, в ведение монастыря имела перейти церковь в Трибетове⁵³.

Но монахи не оправдали возлагавшихся на них надежд; условия жизни показались им недостаточно привлекательными. „Хотя кн. Казимир щедро одарил пришельцев имениями, или 11 деревнями“, пишет позднейший анналист премонстрантского ордена, „и приписал к монастырю Тр. церковь после кончины приходского священника, но ни прекрасное местоположение, ни плодородие почвы не могло надолго удержать поселенцев. Вследствие ли незначительности доходов или, быть может, под влиянием страха пред народными нравами, они выселились обратно на старые места“⁵⁴.

В XIII в. на покинутые датскими монахами места были вызваны монахи из Фрисландии, из монастыря Mariengarten. Им были даны те же владения и прибавлены некоторые новые. С этой поры начал свое существование монастырь Belbuk (Белбог)⁵⁵.

Четвертый премонстрантский монастырь возник в одной из деревень, первоначально пожалованных Гробскому монастырю, именно в Грамзове. Этот монастырь обязан был своим существованием князю Богуславу I⁵⁶. Но каковы были владения этого монастыря в XII в., определить невозможно, так как грамот монастыря от этого времени не сохранилось.

К цистерцианскому ордену принадлежало в Поморье в XII в. два монастыря: Даргунский и Кольбацкий.

Даргунский монастырь был основан около 1172 года. Основателями его были три брата славянина⁵⁷. Они же первые и снабдили монастырь материальными средствами. Из грамот, данных этому монастырю в XII в., сохранилось три: две от имени епископа Шверинскаго Берно и одна – от Яромира, князя руянского. Есть еще одна грамота, от имени князя поморского Казимира, датированная 1173 годом, но подлинность ее заподозрена⁵⁸. Подлинные грамоты показывают, что монастырь был наделен обычными доходными статьями, a именно: 1) землями⁵⁹, 2) деньгами⁶⁰, 3) солеварнями⁶¹, 4) правом рыбной ловли⁶², 5) мельницею⁶³. Кроме этого, епископ Шверинский предоставил монастырю десятины с 27 деревень⁶⁴.

Названная выше грамота князя Казимира, подлинность которой сомнительна, придает ко всему этому еще 2 деревни и подробно говорит о привилегиях монастыря с его населением и колонистами⁶⁵.

По сравнению с Даргунским монастырем большее значение для Поморья по своему положению в коренной и центральной области княжества имел Кольбацкий монастырь. Он обязан своим возникновением религиозному усердию Вартислава Святоборича, двоюроднаго брата князей Богуслава и Казимира. Но средства монастыря не ограничились дарами основателя; князь Казимир, епископ Конрад, особенно князь Богуслав своими пожертвованиями много содействовали цветущему состоянию монастыря⁶⁶. Богатства Кольбаца, в противоположность другим хорошо обеспеченным монастырям, напр., Гробскому, заключались не столько в большом числе населенных деревень и разнообразных доходных статьях, сколько в больших пространствах земли, которые обрабатывались дотоле далеко не на всем протяжении. Монастырю, видимо, предоставлялась возможностьупотреблять собственные усилия для культивировки своих владений. Монастырь имел собственные хозяйственные планы и надежды, что неоднократно проглядывает и в грамотах того времени.

В XII в. Кольбацкому монастырю принадлежало 11 деревень. Большинство из них – дар монастырю⁶⁷; лишь одна была куплена самим монастырем y некоего Вальтера, впавшего в долги, причем покупка эта совершилась при содействии князя Богуслава⁶⁸.

Кроме земли монастырь некоторое время получал ежегодную денежную субсидию в 5 марок, которую назначил князь Богуслав. Но в 1186 г. монастырь отказался от нее, получив за то землю⁶⁹. Далее, монастырь получил право строить мельницы на реках своих имений⁷⁰. Монастырю, кроме того, принадлежал сбор десятины в пятнадцати деревнях⁷¹. Наконец, монастырь имел право брать для своих надобностей лес в Старградской каштелянии и пользоваться там же пастбищами⁷².

Для Кольбацкого монастыря земли были главным, почти исключительным источником дохода. Цистерцианцы вообще обращали большое внимание на обработку земли; кольбацкие монахи, верные такой традиции, задумали ввести в своих землях некоторые улучшения и завести самое широкое хозяйство, и это было, конечно, известно поморским князьям. Кн. Богуслав вполне сочувствовал и поощрял замыслы монахов, ожидая от этого больших выгод для своей земли. Когда монастырь задумал провести канал или даже изменить русло реки Плоны, направив ее мимо монастырской деревни Дамбы, Богуслав обещал выдать монахам 100 марок в награду в случае удачного осуществления этого предприятия⁷³.

Кн. Казимир, сочувствуя намерению монахов умножить население своих земель и завести улучшенное хозяйство, дал им право вызывать колонистов и освободил их от всех государственных повинностей. „Так как братия не может собственными силами собирать свои плоды, то я, в силу моего права, навсегда освобождаю колонистов от всех повинностей, сколько бы их там они ни поселили. Это да будет обязательно и для моих преемников, а именно: не следует заставлять их строить или исправлять грады, пусть ни одно должностное лицо не беспокоит их каким бы то ни было образом“⁷⁴. Грамота Богуслава I, выданная монастырю через несколько лет по смерти Казимира, не оставляет сомнения в том, что монахи не замедлили воспользоваться своим правом призывать колонистов⁷⁵.

Исключительному положению Кольбацкого монастыря в стране соответствовали его права в церковных отношениях. Булла папы Григория VIII подробно говорит о привилегиях этого монастыря. Из них замечательны:

1) запрещение взимать десятины с тех хозяйственных статей, в которые монахи вложили собственный труд и издержки⁷⁶; 2) позволение монастырю принимать и удерживать светских и духовных лиц, желающих отречься от мира⁷⁷;

3) позволение монахам выступать на суде свидетелями в собственных делах⁷⁸;

4) запрещение местному епископу или иному лицу вмешиваться в выборы аббата. Вновь избранный аббат должен с подобающим смирением просить y местного епископа благословения; но если епископ откажет в этом после троекратных просьб, то аббат вступает в отправление своих обязанностей и без епископского благословения⁷⁹.

5) позволение оказывать неповиновение государю или епископу в случае таких с их стороны притязаний, которые идут в разрез с монастырскими правилами. Если за это неповиновение епископы объявят монастырю какое-либо взыскание, το такое взыскание папа признает недействительным⁸⁰.

Поморские монастыри XII в. обязаны были своим существованием и процветанием благосклонному отношению к ним князей и отчасти – других состоятельных лиц-благотворителей. Религиозно настроенные поморские князья смотрели на свои пожертвования и предоставление привилегий церковным корпорациям, как на дело богоугодное. To было время сильного проникновения западно-европейского общества религиозно-церковным духом, разгар крестовых походов. Слабый поморский князь и все его княжество неизбежно должны были преклониться пред могучей католической церковью и ее представителями, когда и сильнейшие государи Европы прислушивались к ее голосу и нередко бывали вынуждены уступать ей.

Вообще расположенные к церкви, князья поморские имели основание с особым вниманием отнестись к двум монашеским орденам, быстро распространявшимся тогда в Германии и нашедшим себе приют и в Поморье: премонстрантскому и цистерцианскому. Вторая половина XII в. была временем наивысшего расцвета этих орденов. Заветы Норберта (у премонстрантов) и Бернарда Клервосскаго (у цистерцианцев) еще живы были y их ближайших последователей, и орденские правила еще не расходились с жизнью. Это привлекало к названным орденам много убежденных и усердных учеников и симпатии со стороны общества. Орденские монастыри представлялись рассадниками религиозного просвещения и христианской нравственности; поэтому они считались наилучшею школою как для высших церковных деятелей, так и для приходского духовенства.

С такой именно точки зрения и смотрели на орденские монастыри поморские князья. „Вартислав“, свидетельствует Саксон Грамматик, „призвал иноков из Дании, выстроил на своей земле монастырь для них и щедро одарил его, чтобы отвратить от языческих заблуждений свое отечество, преданное суеверию, и дать ему образец правой веры“⁸¹. „Если мы примем благонамеренных людей со святыми обетами . . . и станем неуклонно охранять их и постоянно покровительствовать им, то мы не сомневаемся, что это будет иметь великое значение для познания истинной веры и утверждения добрых дел“, подтверждает кн. Богуслав⁸². Эти слова наилучшим образом характеризуют церковную политику поморских князей и объясняют ее.

Раскинувшиеся по всей стране богатые монастырские владения, действительно, позволяли монахам имет влияние на туземное население. Управляя деревнями, извлекая из них доходы и устраивая их по своим хозяйственным планам, монастыри бесспорно так или иначе воздействовали на славян. He оставались без результатов, конечно, и всякие другие сношения монастырей с туземцами, напр., при сборе корчемных и таможенных доходов, сборе десятин, при производстве работ на солеварнях, мельницах, во время рыбной ловли и вообще при тех или иных хозяйственных операциях.

При всем том практическая цель, которую имели в виду князья – утверждение поморян в вере и нравственности христианской – достигалась нелегко. Ордена премонстрантский и цистерцианский, к которым принадлежали почти все поморские монастыри, миссионерство не ставили своею целью; они не стремились быть духовными руководителями простого народа, близкими к нему и вникающими в его нужды. Потребность в таких руководителях чувствовалась всюду и в Поморье более всего, но ни одно из существовавших тогда монашеских обществ не заботилось об ее удовлетворении. Эту потребность живо сознали основатели нищенствующих орденов, задавшиеся целью воздействовать на народную массу, косневшую в невежестве и суевериях ; но возникновение и деятельность этих орденов относится к более позднему времени.

Норберту, основателю премонстрантского ордена, казалась сначала привлекательною деятельность странствующего проповедника, но впоследствии он отказался от нее и поставил целью основанного им общества внутреннее самоусовершенствование на почве аскетизма и строгой дисциплины. Правда, премонстранты имели свои церкви, и эти церкви посещались мирянами; в принадлежавших ордену приходах на места священников часто назначались члены этого же ордена, и таким образом премонстрантам принадлежало некоторое духовное руководительство, по крайней мере в пределах их владений. Но собственно миссионерскими целями премонстранты никогда не задавались. Исследователь начальной истории этого ордена, отнюдь не склонный умалять его значение для Балтийского поморья, признает, что „Норберту не далось обращение язычников“, и что „намеренное миссионерство противоречило строго внутреннему характеру ордена“⁸³.

Еще менее был пригоден для миссионерских целей орден цистерцианский. Бернард Клервосский, знаменитейший и влиятельнейший член ордена, решительно высказался против проповедничества монахов. „Учить других“, по его словам, „не есть призвание монаха“. Цистерцианцам запрещено было проповедывать и исповедывать в приходских церквах. Цистерцианцы должны были удаляться от городов и смотреть на свое уединение, как на рай⁸⁴. Собственно для монахов занятия науками допускались; но членам ордена, носившим название conversi, такие занятия были положительно запрещены, и это запрещение оказывалось для них пожизненным, так как они не могли ни выступить из ордена, ни перейти в разряд монахов⁸⁵.

Вообще влияние какого-либо монастыря в известной области тем значительнее, чем теснее связи его с местным населением. Если иноки ведут образцовую жизнь, то это всегда производит впечатление в окрестности; население проникается почтением к святости иноков, сочувствует им, выделяет из своей среды подражателей и новых подвижников. При таких условиях монастыри как бы сродняются с окрестным населением, со страною, и, при самой строгой замкнутости их, успевают все-таки оказывать благотворное влияние на нравственный и умственный уровень соседнего населения. Так было во многих странах западной и восточной Европы, где только основывались монастыри.

Поморье в этом отношении оказалось в неблагоприятных условиях. Как премонстрантский, так и цистерцанский орден были первыми орденами в собственном смысле, т. е. союзами монастырей, управляемыми из одного пункта. Монастыри каждого из этих двух орденов, в противоположность, напр., бенедиктинскому, поддерживали самую тесную связь между собою. Всякая убыль или недостаток в личном составе подчиненного монастыря (Tochterkloster) легко восполнялась из другого монастыря, бывшего его метрополией (Mutterkloster). Этот порядок неуклонно выполнялся и в поморских монастырях; a так как они были в подчиненном отношении к своим монастырям-метрополиям, находившимся в германских землях, то в результате оказалось, что в поморских монастырях вряд ли можно было найти монаха-поморянина.

Нельзя думать, что монастыри XII в. заботились о германизации или вообще имели какие-либо националистские цели; генеральный капитул цистерцианскаго ордена 1189 г. строго осудил национальные побуждения, которые проявились при выборах аббата. И все-таки на деле поморские монастыри по составу монахов были совершенно чуждыми стране; они поддерживали тесную связь с монастырями-метрополиями, и не нуждались в притоке местных сил для пополнения состава монахов в случае их убыли. Понятно, что при таком порядке монахи имели мало побуждений знакомиться с местным языком и вообще сколько-нибудь проникать

в местную жизнь. Мало того: поморяне просто не принимались в состав монахов. Самое большее, что может допустить исследователь истории цистерцианского ордена в северо-восточной Германии, это – прием нескольких, во всяком случае очень немногих славян в низший разряд монастырской братии, род прислуги⁸⁶.

Таким образом, монастыри были как бы иноплеменными островками в Поморье; они имели в виду самоусовершенствование (в лучшую пору своего существования) и не прилагали никаких стараний для улучшения нравов и образованности туземцев. Подобного рода заботы, конечно, ближе всех касались приходского духовенства, и оно, как можно полагать, в известной степени сознавало это. Но и тут Поморье оказывалось в исключительно невыгодном положении: оно не имело священников из своей среды, которые были бы близки народу, знали бы его жизнь, нравы и язык и понятным для народа способом возвещали бы ему великие истины христианской религии. Те же монастыри выставляли из своей среды кандидатов на открывающиеся приходские места, и этот порядок, исключавший возникновение национального духовенства, имел силу в течение всего XII в. и не прекратился вместе с ним.

Отстранившись от духовной и проповеднической деятельности, цистерцианцы все свое внимание устремили на телесный труд и хозяйство, и в этом отношении, действительно, достигли великих успехов. Свои земли, в отличие от арендной системы прежних монастырей, они обрабатывали сами; земледелие, промышленность достигли y них высокой степени развития; допускалась и торговля, и также имела большой успех. При таком способе ведения хозяйства нужны были наемные работники, – и они очень рано появляются y цистерцианцев. Для поморян, казалось, открывалась возможность хоть в качестве рабочей силы принимать участие в обширных и образцовых хозяйственных предприятиях монастырей, что, несомненно, не лишено было некоторого значения.

Однако недостаток рабочей силы при обилии земель y монастырей скоро стал восполняться иным образом. На свои земли монастыри стали призывать германских колонистов. К вызову колонистов монастыри прибегали тем охотнее, что видели в них людей несравненно более близких к себе, чем славян. И колонисты, являясь на новые места из дальних областей, гонимые с родины теми или другими тяжелыми обстоятельствами, начинали на поморской земле действительно новую, трудовую жизнь; поддерживаемые и духовною и светскою властью, пользуясь определенными привилегиями, они энергично принимались за обработку предоставленной им по договору земли.

Успех их трудовой жизни привлекал к ним симпатии не только монастырей с их иноплеменным составом, но и поморских князей. Последние начинали видеть в колонизации хорошее средство для увеличения благосостояния страны. Оттого впоследствии, в XIII в., развилась в Поморье усиленная колонизация, приведшая затем к полной германизации края. Этот процесс происходил уже независимо от деятельности монастырей. Монастыри XII века, оставаясь все время чуждыми для поморского населения и обособленными от него, явились только предвестниками и пионерами германизации Поморья.