Краткая повесть о обращении из раскола многогрешного Ксенофонта, а по пострижении в иночество Киприана

Писанная им самим к неким, находящимся в той же прелести и хотящим быти сынами Святой Соборной и Апостольской Церкви, 1792 года, марта 2 дня.

Господи, благослови, научи, вразуми и поспеши

Когда была душа моя при самой крайней погибели смертной, тогда Создатель наш Господь Бог Своим милосердием, щедротами и человеколюбием помилова: не хощет бо смерти грешника, но еже обратитися и живу быти ему, и потому изволил помиловати и обратити грешную мою душу от заблуждения и крайней погибели и привести к свету познания святой матере Соборной и Апостольской Церкви чудесным откровением. Сего ради дерзну, окаянный, объявити сию страшную тайну.

Жительство моё и рождение было в странах города Великого Устюга, вниз по Двине реке сто вёрст, в волости, называемой Цывозеро, а ныне вновь переименованном городе Красноборске, лежащем впрямь за Двиной рекой; рождён от христианских родителей. Будучи во отроческом возрасте, имел я великую охоту ходить в церковь Божию ко всякому церковному пению и слушал, и читал жития святых, а паче Алексия человека Божия; и, поревновав житию святых, хотел оставить мир и поискать человека духовного, который бы совершенно знал путь спасения и меня тому наставил. Предприяв сие намерение, просился я у отца и матери под видом, аки бы для приобретения богатства, а в разуме было совершенно оставить мир; но отец мой и мать не согласились отпустить меня от себя: они говорили мне, что ты-де един у нас и если мы тебя отпустим, то нам уже тебя не видать. Тогда был я ещё не в полном возрасте и принуждён был от них жениться; после чего отец оставил меня ещё в младых летах и отошёл от света сего; а я, поживши после него в той волости лет пятнадесять и преселившись в другую по причине скудости землепашества, прельстился от бесстудных девиц в скверное смешение и валялся не малое время, аки свинья в кале тины, и согрешил паче блудного, паче блудницы, паче разбойника, паче мытаря. Убил премножество христианских душ смертоносной отравой раскольнической прелести и вечное их похитил богатство; лаял аки пёс, оскаля зубы, на Святую Церковь и на пречистые Христовы тайны и на пастырей и служителей церковных.

Когда же после сего сотворил Господь со мной треокаянным по милости Своей и поразил грешную мою душу страхом Своим, памятью смертной и вечными грозными муками, то аз года с два и больше не мог слезами насытиться, и они были мне тогда хлебом день и нощь. Сим Божиим страхом проникнутый, принуждён был совершенно оставить мир; но как в том месте, где я пребывание имел, даже и не слышно было человека духовного, который бы мог наставить на истинный путь спасения, хотя во мне нестерпимое было желание пустынного жития, то тщетно искал я тогда такого человека, который бы мог желание моё исполнить и напитать алчущую душу небесным хлебом. Злонамеренные люди, отступившие от Святой Церкви и жившие в тех местах по пустыням, познав моё намерение, к покаянию склонное, и быв научены бесом, начали приходить ко мне и ласкать во свою прелесть; а паче дядя мой двоюродный, Григорий Миныч (который, хотя ещё в то время и не отлучился вовсе от Святой Церкви, однако прелесть оную издетска сокровенно питал в себе, аки яд змиин), почасту приходил ко мне лишённому и напоял грешную мою душу сим смертоносным ядом. Увы моей душевной погибели! Он лишил меня Божией благодати и милосердия Его. О, Господи, Господи, открой сию душепогибельную прелесть бесовскую, под личиной благочестия сокровенную, и покажи, какова она есть. Воистину незнающим извне является сладка, внутрь же зело горька: ибо отлучает от Бога и отводит на вечное мучение. Сожалей, Господи, о толь многочисленных душах христианских, низведённых в преисподние места адские. Но на предняя возвратимся.

Когда таким образом сделался я уловлен от врага, тогда, оставив дом, жену и детей, отошёл водяным путём к городу Архангельскому в страны поморские вместе со оным дядей Григорием; и как оба мы были покровены мраком невежества и не познавали скрытно действующего в нас яда смертного, то стали искать себе подобных людей, которые, хотя и сами не имели в себе даже и малой искры Божией благодати, однако мы надеялись найти в них надёжных для себя наставников. Но, как услышали от неких, что у них вера не едина, но многие, яко то филипповщина, феодосиевщина, онуфриевщина, которые все звание имеют от основателей сект их, яко то филипповщина от Филиппа, Феодосиевщина от Феодосия и прочие. И все они перекрещиванцы и записные раскольники, как сами себя везде показывают во сказках и в просьбах и отпускных письмах, и браков не приемлют, и с жёнами жить не попускают (а чего ради они между собой несогласны, о том писать здесь за излишнее почитаю). Того ради мы отделились от всех их с малой братией и приискали себе наставного отца, по нашему рассуждению к нам склонного, именем Василия, по отцу Степанова, который отлучился от мира и жил в пустыни лет сорок, а в мирском житии находился лет тридцать, и был скотский пастух: и того ради наше согласие сторонние называли пастуховщиной, в котором нашем согласии между прочим строго наблюдаемо было то, чтоб везде при нужных случаях исповедовать нам и называть себя христианами, а самих себя сожигать или в воде топиться, или каким-нибудь другим образом убивать и смерти предавать накрепко было запрещено, а кому нужда с стороны придёт, то неотменно страдать.

На таком основании жили мы у города Архангельского (как сказано, в странах Поморских) больше года, обучались тамошним обрядам и службам, между тем ходили морским путём искать пустынного места. А что видели и слышали от тамо живущих поселян, об оных по скитам и пустыням живущих раскольниках, то скаредно предать писанию. Того ради аз встревожился духом и не восхотел тамо жити; но положил в разуме идти во свои пустынные места и тамо поселитися, дабы таковых соблазнов ни слышати, ниже видети; чего ради обратился из Поморья к городу, требовал у отца и братии совета и наставления, которые много меня отговаривали и от себя не отпущали. Когда же я усилился, тогда они, видя меня не склоняющегося на их советы, стали мне говорить, чтобы я, будучи в своих местах и жительствуя или в мире, или в пустыни, хранил их предания и приходящих ко мне с требованием учения неотменно принимал, обращал и наставлял; притом запретили страшным судом Божиим, что если кого не прииму и оставлю при такой нужде человека без обращения и он помрёт, то неотменно за его душу отвечать буду на страшном суде Христове; на что я и склонился, а они благословили меня по своему их обряду; и тако пошёл я во свои места, а дядя мой остался у города Архангельского.

Пришед же во свою отчизну, стал я приискивать для жительства пристойного места и, нашед уединённое и пустынное место в расстоянии от жила вёрстах в семидесяти, тамо с одним тутошним жителем поселился, где, познав меня, окрестные жители начали приходить ко мне и требовать учения. О, горе мне, окаянному и лишённому Божия благодати! Я простёр скверный язык мой и многих оной богомерзкой прелести научил и аки смертоносной отравой напоил так, что когда выходил я за нуждой в жило, то люди напрерыв ко мне сбегались. Ныне о сём рассуждая, мню, что они поистине бесом научаемы были, и Бог сердцеведец знает, что я иногда не рад сему был и много укрывался, но никак укрыться не мог.

По прошествии трёх лет жития моего во оной пустыни, приехал ко мне и вышеупомянутый дядя мой Григорий от города Архангельского и привёз с собой некоего брата именем Тимофея; и тако уже трое стали мы жительствовать вместе, что, услышав, окрестные жители начали собираться к нам в большем числе нежели прежде, так что в малом времени старанием нашим увязло в сети бесовской сот до трёх душ как мужеского, так и женского полу, из коих были некоторые престарелые, и я зело дивился, какую жестокую жизнь препровождали они, с каким сокрушением и слезами целые нощи на молитве простаивали, но при всём том умирали они, яко грешники, и я сам погребал их немедленно, ибо, Бог видит, не лгу, что если через сутки не погребёшь, то на другие так смердели, что едва с нуждой приступиться можно было. Не так то случалось с правоверными и святых Таин по исповеди причащавшимися, как видно из следующего примера.

В одно время в мире преставился крестьянин, мой ближний сосед, который прежде был жизни небогоугодной и нищих из дому изгонял, но после обратился и покаялся. Как же Бог потребовал его отъити от света сего, то, поболев перед смертью с месяц или больше, исповедался и святых Таин причастился; и тако преставился. Мне же случилось и гроб для него сделать, и во гроб положить, но так благообрядно, якоже подобает благочестивым мёртвым, умирающим о Господе: ибо был он бел, сух, благовиден, как мощи; да и других я на память себе приводил, прежде того в мире преставльшихся, при погребении коих я бывал, и примечал, что если кои со исповеданием и с приобщением святых Таин умирали, тех смертные кончины и погребения весьма благопорядочны были. Ещё и таких случалось много видеть, которых не сподобил Господь Бог праведными своими судьбами исповеди и святого Причастия, таковых кончины были весьма страшны к видению. Ибо у иных утробы расседались, из коих происходила такая воня смрадная, что неудобь приступно было человекам; по сему разумей, какую имеет благодать Святая Церковь, когда через одно покаяние и приобщение святых Таин святым человека уготовляет.

Всё сие аз, окаянный, на память себе в то время приводил и, колеблясь мыслью, рассуждал, что, видимо, заблудили мы от истинного пути спасительного и яве обличает нас Бог, что дела наши ему противны. Кажется, что и в то время можно было бы мне познать своё заблуждение; однако, помрачен быв тьмой прелести бесовской, не мог воззреть и обратиться ко свету Матери Святой Соборной и Апостольской Церкви, или тако Богу изволившу, как следующее покажет.

Познавши тоя волости священник, что много отвратилось от сообщения Святой Церкви детей духовных, и наведавшись про нас, где живём и куда приходим, донёс в духовную консисторию, а сия просила светское правление поступить с нами по законам. Вследствие чего из губернии отправлен был капитан-исправник, который, приехавши к нам с командой нощным временем и вначале взявши детей наших, допрашивал нас с жестоким истязанием. Я в то время с дядей отлучился в жило для нужной потребы, а показанный Тимофей за несколько перед тем вышел к соседу. Дети при допросе показали, что нас дома нет, что мы отлучились в жило; а как капитан спрашивал и о Тимофее, то они показали, что и он с нами был. Когда же по приходе нашем увидел он, что с нами Тимофея нет, то начал допрашивать меня, где Тимофей; и как я его не показал и грубыми речами капитана нарочно раздражал, чтоб он меня начал бить и убил бы до смерти, то он так жестоко бил меня плетью и так пробил тело на хребте моём, что оно висело лоскутами, а после, сгнивши, опало, от чего так тяжко было мне, что я уже не помышлял себе живому быть. Болезнь от побоев продолжалась больше полугода, через всё же сие время был я под стражей, и потому ниже лекарства принять можно было. А какие претерпел изнурения, будучи в допросах, скован по рукам и по ногам, то во своём городе Красноборске, то в Устюге и в Вологде, о том не упоминаю; хотя бо всё сие пострадал я, но не по разуму, поскольку всё то противно было Богу и Церкви, якоже и апостол пишет: Аще и постраждет кто незаконно, не венчается. Бог Един ведает, что не было в моём разуме желать и искать суетной и тщетной славы человеческой или скорогибнущего и суетного богатства, и потому все сии мои страдания внутреннии и внешнии ни во что полагаю, понеже нельзя человеку спасающемуся без сих великих искушений в познание себя прийти; и аз многогрешный зело о сём радуюсь, что через все сии великие искушения познал себя и Матерь мою, Святую Соборную и Апостольскую Церковь, которая меня издетска породила и воспитала, якоже матерь питает сосцами любимое своё чадо. И хотя супостат и наветник душ человеческих, восхитив овцу от Христова стада, загнал в горы, во тьму заблуждения прелести своей, но Создатель мой Господь, видя скитающуюся по дебрям заблуждшую овцу, сыскал её и, возложив на рамена своя, привёл во ограду словесных овец.

Но не здесь ещё конец моего заблуждения. Оно продолжалось даже до того времени, как привезён был я в Санкт-Петербург и отдан под стражей для увещания в Невскую Лавру, где с начала много оказал я упорства и грубости перед его преосвященством митрополитом Гавриилом, истинным пастырем Святой Церкви, о чём ныне много сожалею и сокрушаюсь. А тогда, когда привели меня пред его лице, первая стрела бесовская уязвила в сердце моё тем, что представилось мне в мечтании, аки бы у его преосвященства ус был гол, и брада острижена. Сие того ради бес сотворил, дабы я от его преосвященства не принимал и не слушал никакого доказательства; а как после пришёл в чувство, то познал, что брада его никогда не бывала стрижена, равно как и у всех прочих.

Во время пребывания моего в Лавре часто приходил ко мне некто московский купец Алексей Степанович Сыромятников и много увещевал меня от Святого Писания. Я и в начале мало слушал его, а после, заткнувши уши, и никакого не принимал увещания, но ещё и ругался ему, а от его преосвященства требовал старопечатных книг, в том разуме, дабы утвердиться во своей прелести крепче; а как он давал мне всякие книги, каких я ни требовал, то я читал их с жадностью, и в то время постился и ночи простаивал на молитве, да не о том просил Бога, чтобы познать истинную Церковь, но о том, чтобы устоять в своей прелести; бес же смущал мои помыслы и принуждал меня слушать так во мне говорящего: «Что сидишь здесь просто? Надобно тебе какой-нибудь конец делать. Приведи себе на память сгоревших и утопших добровольно: смотри, как все они пострадали за святую церковь и все соделались святыми; если и ты хощешь спастися, то уже и тебе приспело время по их сотворити делом». А чтоб словам своим придать вид вероятия, аки бы совет его был истинный и он послан от Бога, то, далее продолжая, внушал: «Надобно тебе первее попоститься и помолиться с прилежанием, дабы скорее скончать своё дело, а без сего ужаснёшься и не сотворишь по их примеру. Смотри на оных; они не ужасались и не боялись ни огня, ни меча, ни воды; так смело и ты дерзай за веру христианскую и за святую церковь». Сей был первый совет лукавого, и я, лишённый благодати, по его лукавому совету сделать расположился; сего ради постился и молился три дни.

Второй лукавого совет: «Смотри, – говорит, – солдаты ночью спят и не крепко стражу держат, и ты сойми с себя кушак, привяжи, опустись, уйди, скройся у своих правоверных». Сему внушению повинуясь, стал я, окаянный, примечать и ожидать ночного времени, и се зрю, бес лукавый напустил сон на солдат столь глубокий, что я мог делать, что хотел. Почему я, снявши кушак с себя и привязав его к окну, хотел опуститься, но некая невидимая сила удержала меня, и пришедшая благодать вложила в разум, во главу и в сердце мысль иную, так, как бы кто сказал: «Не уходи, ты не просто сюда взят, тебе добро́ будет»; я, как бы забывшись, внимаю помыслу, и глаголет внутрь сердца моего: «Здесь неисчётным богатством обогатишься и с ним возвратишься восвояси». По сём стал я рассуждать и представлять себе, что, может быть, и вправду мне добро будет. Тако моё сердце в то время утешилось, и пришло умиление и радостные слёзы. Но по сём день спустя паки лукавый стал подходить с другими помыслами.

В то время во обители выкладываемы были каменные трубы для спуску воды из выходов. Лукавый советовал опуститься вниз головой и разбиться о трубы оные. Непременно-де будешь мученик, аще тако сотвориши и Бога ради тако себя убиеши. Внявши помыслу сему, стал я ожидать нощного времени и, дождавшись, когда усмотрел, что солдаты уснули, то, помолясь Богу с прилежанием, дерзновенно размахнулся и хотел броситься главой вниз; но и тут меня окаянного невидимая сила Божия соблюдающая удержала, и глас бысть такой, какового никогда я не слыхал, тихий, тонкосладостный, иже рече ми тако: «Человече! Не погубляй себя всуе: ты взят семо судьбами Божиими, и благо тебе будет, и многое богатство получиши, и восвояси возвратишися». Переменился я, ощутивши оный глас, и в тот час пришли в сердце моё помыслы благие, сладостные и радостные, которые мне хвалили и ублажали Святую Церковь и коими так усладилась моя грешная душа, что я истинно и подробно описать их не могу. Но (о, непостоянства человеческаго!) пребывши до полудня в сей радости, по обеде паки стало нападать на меня уныние и печаль, и злые и тяжкие помыслы, кои хулили мне Церковь, и представляли, что много в ней находится противностей, и в то время сердце моё ожесточилось, подобно злому зверю, который люто терзал мою внутренность.

В сие время паки пришёл ко мне помянутый купец Алексей Сыромятников для увещания: ибо так приказано было ему от преосвященного митрополита, но я в то время не токмо не принял от него какого-либо увещания, но даже не хотел ни слушать, ни видеть его, паче же и ругал всякими поносными словами, так было тяжко мне в то время, что хотя бы кто и смерти предать меня восхотел, всяко бы согласился. Но он, пошедши от меня, с кротостью говорил мне: «Если бы ты хотел свободиться от прелести и быть сыном Святой Церкви, то бы просил Господа Бога с прилежанием и верой, и Господь неотменно не оставил бы тебя погибнуть в сей прелести и не предал бы душу твою на вечное мучение, но явил бы какое-нибудь откровение». Я внял точию сим его глаголам и, дождавшись ночного времени, стал на молитву, молился Господу с прилежанием и ощутил в себе два помысла, из коих един услаждал и глаголал, что Церковь та есть правая, которая управляется пастырями, епископами и священниками, а другой сильно противоборствовал и глаголал, что та правая церковь, за которую ты страждешь, и неотменно надобно тебе страдать за неё до конца. И так я стал в двоемыслии и в недоумении, почему так просил Бога со слезами: «Господи, откуду бы ты послал мне голубицу, дабы возвестила сердцу моему, которая истинная Церковь? Господи, не остави погибнути в сих двух размышлениях!». И трудился до самого изнеможения.

Много времени в сём двоемыслии был я и повсянощно молился, дабы Господь разрешил двоемыслие сие, и читал с прилежанием книги и показанного Алексея Сыромятникова увещание со вниманием слушал. Да и многие другие как из тутошних петербургских, так и окрестных городов купцы, обращённые из раскола, ко мне приходили и, какие кто мог приискать доказательства, оными меня убеждали. Таким образом ово от чтения книг, ово от увещаний и многих доказательств, стал я помалу познавать, что заблудил от Матери Святой Церкви, и в сём с пользой поучался несколько времени, как вдруг паки напали на меня сомнительные бесовские помыслы, которые паки смутили мою душу и сердце; и не вем, киими судьбами попустил Господь таковому искушению быть, горшему паче прежних, мню же, что за высокоумие и гордость мою, которая внушала мне так говорить: «Почто их слушаешь? Все они прелестники, все они противники», и прочие хуления бесчисленные. Здесь паки лукавый привёл мне на ум, что многие бывшие староверцы сами себя огнём сожгли и ножом заклали, а многие в воде себя потопили, то же и мне паки советовал сделать; и я стал помышлять, что бы мне из сих предпринять: думал сгореть, но сего сделать было невозможно, ибо препятствовала стража; в воде утопиться также было несовместно. Наконец вот что умышляет супостат души моей. Он влагает в мысль зарезаться ножом. «Почто, – говорит, – долго размышлять? Не долго мешкай. Вот уже скоро из Сената придут, тебя возьмут и станут принуждать обратиться к их заблуждению с жестоким наказанием. Ты ослабеешь и неволей покоришься их воле. Смотри, вот тебе случай удобный! Сам Бог строит тебе спасение: караульные твой солдаты хлеб режут ножом и кладут его на окошко просто; ты возьми его и скрой в сапог и, как настанет день, то пойди якобы для испражнения, снеси и скрой в нужном месте, потом помолись с прилежанием и постом Господу Богу, и не размышляй, неправо быть самоубийство; ибо много предлежит о сём свидетельств от примеров и Святого Писания». И так лукавый обманул, якобы совет его был от Бога, и я всё по совету его сделал. Постился седмь дней и молился на каждую ночь, потом как от труда, так и от поста пришёл до изнеможения и наконец вовсе изнемог и назначил день, в который самому себя заколоть; пришедшу же оному, укрепился мало хлебом и, помолившись Богу, изшёл в нужное место и, взявши сокровенный нож, вознёс руку, хотя ударить себя ножом крепко.

Но (о, превеликого милосердия и человеколюбия Божия!) внезапу некая невидимая сила удержала мою руку и не допустила пробостися. Я слышу глас, глаголющий ко мне, якоже и прежде: «Человече, не погубляй себя напрасно»; и как в самое то время некая сердцу моему пришла отрада, и напал страх на грешную мою душу, то опять скрыл я нож в то же место и, шед под стражу, рассуждал о сём явлении, Божие ли оно или бесовское, и по нескольких днях ещё решился испытать, и ежели такое же препятствие будет, то утвердиться, что от Бога сие явление, а не бесовское, и, помолившись, паки изшёл в отходное место, но и тогда по-прежнему подъятую мою руку с ножом удержала невидимая сила, и я услышал тот же самый глас: «Не погубляй себя напрасно, ты не просто сюда взят: тебя Бог привёл сюда, и велиим богатством обогатишися здесь, и не точию сам богат будеши, но и многих обогатишь и в дом возвратишися». И тако паки прииде на мя страх даже до изнеможения, и я, сидя под стражей, размышлял, что воистину сие явление от Бога, а не от диавола: видно, что Бог к лучшему мученическому венцу призывает; притом и сие рассуждал, что и в нашем братстве нет сего повеления, чтобы самому себя смерти какой-нибудь предавать; и тако расположился лучше на мучительство идти и с мучениками причтену быть и сожалел, что не мучили: почему много с приходящими ко мне для увещания спорил и еретиками называл и отступниками, а пастырей церковных и епископов мучителями и волками порицал; сие же того ради скверным моим языком произносил, дабы мучили.

В сие время благоволил призвать меня к себе преосвященнейший митрополит Гавриил для увещания и не возгнушался моей скверной гордости, но положил святую свою десницу на моё правое рамо и стал меня увещевать прекроткими и умилёнными словесы от самого кроткого и смиренного духа. А я, в то время надмен и помрачён быв бесовской гордостью, не встал перед ним и подобающего поклонения не отдал, но, яко самый грубый невежда, отвечал с дерзостью: «Зачем меня долго держишь? Отсылай, куда надлежит». На сие сказал он мне тихими и ласковыми словами: «Подумай, Ксенофонт, и рассуди хорошенько, чего ради я тебя держу? Корысть ли какую от тебя получить хочу или чести желаю? Но истинно о душе твоей пекуся, дабы спасена была от вечной погибели». Потом, видя меня отвращающегося, обратился к стоящему на стене образу Тихвинской Пресвятой Богородицы и, воздев руце, такую произнёс молитву: «Христе Спасителю, пришедый в мир к нам, грешным, воззри на сего человека, не внимающего словесем Евангелия Твоего. Боже, умилосердись над Твоим созданием: он не только удалён от истины, но и упорствует. Пресвятая Владычица и Заступница христиан, приклони Сына Твоего, да извлечёт сего человека из бездны неверия и осуждения и да преклонится к изнеможениям его».

Сим богоугодным молением святитель Божий отгнал от меня гордого и нечистого духа, и как бы кто меня млатом ударил в гнусную выю мою. Так я поражён был от совести моея и горел стыдливостью, аки огнём, так в себе говоря: «Глупый ты человек, или паче свинья; не видел ли ты святителя Божия, как предстоит и изливает за тебя моление к Богу с воздеянием рук, с пролитием слёз: а ты не устыдился перед ним сидеть? Не должно ли бы тебе перед ним стоять и оплакивать заблуждение своё?». И как уже отступил от меня гордый и нечистый дух, то скоро сделалась во мне перемена, и мысли стали другие; сердце моё умягчилось к нему любовью, и я стал против его безгласен. А святитель Божий, видя, что коснулась благодать моего сердца и что я весь переменился и уже с великим стыдом стоял перед ним, паки отверз уста своя и увещевал меня от святого Евангелия первее о Причастии, глаголя: Аще не снесте Плоти Сына Человеческого, и не пиете Крови Его, живота не имате в себе; и от Апостола: Елижды бо аще ясте хлеб сей и чашу сию пиете, смерть Господню возвещаете, дóндеже убо приидет. Потом о Церкви! Ты еси Петр, и на сем камени созижду церковь мою, и врата адова не одолеют ей; и от пророчества, яко священству подобает быти до самого пришествия Христова; и столь долго простирал учение своё к моей худости, что я всего написать не упомню. Во всё то время был я мучим от своея совести и горел великим стыдом за своё бесчинство и невежество так, что ничего ему не мог сказать, точию мало поклонился и был принуждаем от совести пасть в ноги и просить прощения, но ещё препятствовали некие сомнения.

Святитель Божий, видя, что я гораздо умягчился, приказал в самый тот день и на утрие прийти ко мне некоторым из обращённых для дальнейших увещаний и разговоров, кои то и учинили, а паче всех Алексей Степанович Сыромятников много о мне старался (хотя и много от меня потерпел поругания и бесчестия, так что очень стыдно и писанию предать). И сильно доказывал как от старых, так и от новых книг о Святой Церкви, что истинно стоит непоколебимо и пребудет такова во веки, что и я, грешный, ныне засвидетельствую тако быти. За таковое его о мне старание, не имея сам чем-либо воздать, молю Бога моего, да воздаст ему Господь в будущем веце.

Впрочем, к стыду моему, должен я признаться, что и при всех оных увещаниях и удостоверениях несколько я колебался и был как бы в некоем нечувствии, пока всеблагий Господь молитвами святителя Божия не послал благодать Свою свыше следующим образом. В то время пришли ко мне два человека, кои прежде были через многое время в Стародубских слободах в расколе, но наконец обратились из сего заблуждения ко Святой Церкви, имя единому Аврамий, а по отечеству не вем, а другому – Алексей Николаевич; из сих Аврамий оный стал беседовать со мной и, как видно, так Бог его научил благодатью Своей, тихо, кротко, ласково, и прежде рассказал своё заблуждение подробно, сколько был времени во оном, как и от чего познал заблуждение своё. Потом, когда предложил я ему некоторые сомнения, смущавшие мою душу и ещё удерживающие меня в расколе, то он благодатью Христовой решил их благоуспешно и тем совершенно успокоил сердце моё, которое доселе было печально и уныло; а как я стал с ним беседовать, то с самого начала почувствовал благодать, приходящую в сердце моё, которая так надо мной воздействовала, что я в тот день как бы от мёртвых воскрес: такой воссиял свет в сердце моём и так утешил Господь печальную мою душу, что я такой радости от рождения моего никогда в себе не чувствовал; почему благодарил Господа Бога и Пречистую Божию Матерь, что послал Господь такого человека на просвещение души и сердца моего, с которым, яко с Ангелом Божиим, беседовал, а не с человеком. Поистине, приятель мой дорогой, Бог твоими устами беседовал ко мне! О, коль велие и драгое богатство даровал мне Господь через тебя! Ныне поистине разумею оный Господень глас, бывший ко мне: «Неисчетным богатством обогатишися».

Воистину, возлюбленные, превеликое сие богатство, предрагое, неисчётное, неописанное, недоведомое, несказанное, некрадомое, неоскудеваемое, ни с чем в свете сём не сравняемое; всех земных царей и знатных вельмож и всего света сокровища превосходящее; разумей через сие богатство Церковь Божию, в нейже обретается несведомое Таинство, пречистое Тело, и честная Кровь Господа нашего Иисуса Христа, еюже причащаемся и освящаемся, и причастники бываем вечной жизни, что убо против сего на свете сравниться может? Воистину ничтоже.

На утрие, как скоро отошла обедня, то с радостью побежал я к святителю Божию, пал пред святые стопы ног его, просил прощения в своём заблуждении и бесчинии и со слезами молил, дабы приобщил отпадший уд к телу Матере Святой Соборной и Апостольской Церкви. Святитель Божий порадовался о моём обращении и благодарение приносил Господу Богу и Пресвятой Его Богоматери, что возвратил Господь погибшую овцу во ограду свою. После чего стал я ходить с прилежанием и усердием во Святую Церковь, где пришло мне желание постоять во олтаре и посмотреть священнодействия, как совершается проскомидия и святая Божественная литургия, какое в ней заключается Таинство и как над просфорами происходит действие. Сего ради помолился Господу Богу, Пресвятой Богородице и святому Александру Невскому, дабы сподобил Господь сие желание получити, если угодно святой Его воле.

На другой день пришёл я в церковь праведного Лазаря, что на кладбище, к ранней обедне и, по дозволению служащего иеромонаха, стал во олтаре в пристойном месте, и как шла проскомидия, то я с прилежанием и вниманием стоя смотрел, да и через всю литургию духом моим так был восхищен, что мнил стояти на небеси, а не на земли. А когда иеромонах стал снимать с дискоса святую звезду и возгласил: Победную песнь поюще, вопиюще, взывающе и глаголюще, тогда наипаче умножилось во мне благоговение и умиление, и как бы кто мне в мысли моей сказал: «Стой и внимай со страхом: хощет Бог чудо велие показати». От чего такой страх объял душу мою, что я содрогнулся; но вскоре паки пришёл дух смелости в мысль мою и говорит: «Не бойся и смотри с прилежанием, Бог сие строит на пользу твою». Паки, когда иеромонах возгласил: Приимите, ядите, сие есть Тело Мое, еже за вы ломимое во оставление грехов. И: пийте от нея вси, сия есть Кровь Моя Нового Завета, яже за вы и за многие изливаемая во оставление грехов. И: Твоя от Твоих Тебе приносяще, и прочее; тогда от престола величества славы Божия на меня грешного пречудное благоухание излилось, и душа моя упилась до изобилия потоком сладости Твоея, Господи. А когда иерей начал призывать Духа Святого на страшные Тайны Христовы, тогда увидел я престол окружённый огненными херувимами, и аз, грешный, на сие прилежно смотрел и дивился человеколюбию Божию и неизреченному милосердию Его, коль святое, великое и страшное Таинство изволил Господь для освящения и просвещения христианских душ совершати честными иереями, и много аз, грешный, в то время плакал и припадал к престолу величества Божия и просил прощения, глаголя: «Прости мя, Господи Владыко человеколюбче, что я много пред Тобой неведением моим согрешил, произнося скверным моим языком хулу на Матерь Святую Соборную и Апостольскую Церковь, на пастырей церковных и на святые и страшные Тайны, пречистое Тело, и честную Кровь Твою, Господи! И како стерпело Твоё человеколюбие моему скверному окаянству?».

По окончании Божественной литургии пошёл из святого олтаря вон и благодарил честного иерея, и благословения его святого требовал, еже и получил, и зело болезновал душой, что много времени такой великой святыни лишался. Пришед же ко святителю Божию, просил прощения истинно и нелицемерно со всеусердным душевным и сердечным жалением о своём заблуждении и дабы благоволил принять меня, грешного, и присоединить отпадший уд паки к телу Святой Матери Соборной и Апостольской Церкви. На сие моё прошение с радостью благоволил святитель Божий и, призвавши приходского священника Великоохтинской церкви Андрея Иванова, который и сам прежде был в том же заблуждении, якоже и аз, приказал меня исповедать и приобщить святых Таин; и оный священник, призвав меня, благословил и приказал готовиться ко исповеди и святому причастию, заповедав первее через седмицу пребыть в посте и молитве, я на сие с охотой согласился и приказание его усердно исполнил, а как пришёл назначенный день субботний, то оный священник по отпетии утрени, исповедал меня в церкви святого благоверного князя Феодора, брата святого и великого князя Александра Невского, и начал служить Божественную литургию. Я, став возле правого клироса у каменного столпа, слушал чтение и пение со вниманием и помышлял в себе, не покажет ли Господь паки некоего чуда, чтобы я причастился святых его Таин с верой без всякого сомнения, которое и действительно явил мне Господь через тайное Своё откровение. Егда бо возгласил иерей: Твоя от Твоих Тебе приносяще; тогда такое же благоухание произошло, якоже и прежде, из олтаря от престола величества Божия, от чего благоговейным страхом вострепетала душа моя. А как начал иерей призывать Духа Святого, то узрел я из царских дверей, через скважни возблиставший огненный свет. Когда же пришло время приобщаться мне, грешному, святых Божественных Таин, то с великим страхом и благоговением сердца, а купно и радостью, что сподобляет Господь сей великой святыни причаститися, приступил и глаголал во уме моём сице: Се приступаю к бессмертному Царю и Богу моему, да не опалиши мя, Содетелю мой, приобщением; и как причастился, то возрадовалась душа моя радостью духовною, подобно как бы день той был торжество пресветлого Воскресения Христова; и много о сём каялся пред Богом, что доселе заблуждал от Матере Святой Соборной и Апостольской Церкви и глаголал с поношением скверным языком и скверными и нечистыми устнами на Святую Церковь и на пречистые Христовы Тайны, и на пастырей и служителей Христовых, о чём ныне с горькими слезами приношу Господу Богу чистосердечное покаяние, да и вас, возлюбленные, прошу, помолитесь о мне, якоже Господь заповедал через апостола, глаголя: Молитеся друг за друга, яко да исцелеете, и сотворите усердное ходатайство о грешной душе моей, дабы вашими святыми молитвами услышал Господь моё покаяние и загладил бы своим милосердием несчётное множество грехов моих.

Притом не помыслите, возлюбленные, аки бы я вам ложно написал и предложил тайное сие и Божественное откровение и что оно такому грешному мужу открылось. Сие явил мне Бог не моей ради худости, иже паче всех есмь грешнейший, но молитв ради святителя Божия, егда он молился при собрании народа о моей худости на отгнание гордого и нечистого духа и глаголал в присутствии неких, что-де вижу по расположению, яко ему надобно быть сыну Святой Церкви: «Но когда, Господи, могу дождаться, дабы коснулась благодать Твоя его сердцу?». Разумно по сему, что не в то едино время приносил он к Богу моление о грешной душе моей, но паче в потаённой и затворённой клети своего сердца воссылал к Богу усердные молитвы; и тако изволил Господь святыми молитвами его обратити и просветити грешную мою душу от тьмы заблуждения ко свету Матери Святой Соборной и Апостольской Церкви и избавити вечного мучения.

По сем, призвав меня, преосвященный митрополит спросил: «Какое имеешь намерение? В дом ли желаешь возвратиться, или где инде жительствовать?». Я ему объявил своё желание, что в дом не желаю, а желание имею быть в Валамовском монастыре и тамо восприять монашеский образ; ибо я слышал, что пребывающие тамо препровождают житие богоугодное; и тако по прошению моему был я отправлен в сей монастырь, в котором теперь при Божием покровительстве жительство имею.

Здесь и сего дара не скрою от вас, о возлюбленные, которым Господь изволил утвердить грешную мою душу, вложив в разум мой несумненную доверенность ко Святой Матери Соборной и Апостольской Церкви, в нейже егда стою и со вниманием и страхом Божиим слушаю Божественную литургию, то весь восперяюсь и воскриляюсь горе, наипаче же в час призывания Святого Духа такую чувствую от святого олтаря исходящую на меня, грешного, и во всём теле моём действующую благодать Его, что я в то время не помню, где стою, и грешная душа моя, аки от вина, напивается веселием Божественным, коего совершенно описать не могу, так что если бы в то время показал кто мне горы золотые, то не посмотрела бы на них душа моя, а если когда яко человек ослабею или придут помыслы некие, в то время бывает она или меньше, или и совсем не бывает, как то явит следующий случай.

Некогда пришли в монастырь несколько человек лютеранского закона, так называемые у нас чухны или маймисты, коих загнала к нам противная погода, и они, оскудев пищей, пришли к настоятелю и просили хлеба на продолжение пути своего; он приказал дать хлеба и накормить в братской трапезе. Я, нечаянно пришед в пекарню и заглянув в трапезу, увидел оных маймистов, сидящих и ядущих из братской посуды. При сём видении так стрелил меня бес в сердце прежде бывшим раскольническим заражением, что оно во мне аки море возмутилось, покрыло мой разум темнотой, и в то время ниже во ум пришло бывшее откровение. Я стал мысленно роптать на настоятеля, для чего он так делает, что кормит из братской посуды маймистов, коих я мысленно осуждал и называл чухнами неверными; а бес так отяготил моё сердце скорбью, что я не знал в то время, куда мне деваться. Но после, пришед в чувство, пошёл к настоятелю и просил прощения в своём согрешении со слезами, который простил меня с любовью и наказывал впредь сего блюстись, говоря: «Аще потеряешь благодать, то не скоро получишь», и прочая, сим подобная, внушал с тихостью, а наипаче, как иметь обхождение с братией, и хранить свои обеты.

По прошествии некоего времени в наказание за гордость мою и высокоумие, а паче за небрежение, таким же образом подкрался супостат к душе моей и до трёх крат искушал подобным пороком; но Господь приводил меня в чувство, дабы не гнушался никаким Божиим созданием; и после сего искушения так укрепил Господь меня, грешника, что когда случается мне где-либо быть со оными маймистами, то я почитаю себя сквернее и грешнее оных. От сего опыта крепко уверился я, что не надобно гнушаться человеком, как верным, так и неверным и грешным. И как о сём уверил меня Господь, так и о Святой Церкви и святых пречистых Тайнах и пастырях Христовых, так что я теперь ничего сомнительного не чувствую и живу спокойно, якоже и прочие, оплакивая множество грехов моих и о сём точию печаль всегда имею в сердце моём.

Здесь места мне мало присовокупить свидетельство о Святой Церкви; ибо много писать недостаток имею в разуме и не навык Божественного Писания.

Иоанн Богослов пишет во святом Евангелии: В начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово. Сей бе искони к Богу: вся Тем быша, и без Него ничтоже бысть, еже бысть. По сему надобно разуметь, что сим предвечным Словом сотворён мир, небо и земля, и вся тварь, видимая и невидимая; небо простёр на воздухе, а землю на водах, которая, будучи основана на таком слабом естестве, стоит недвижимо и непоколебимо, якоже о сём уверяет и стих церковный: Водрузивый на ничесомже землю повелением Твоим и повесивый неодержимо тяготеющую. Рассмотри, какой это фундамент крепкий, на котором земля стоит непоколебима, и познаешь, что сей крепкий фундамент есть повеление Божие. Теперь станем смотреть, на каком фундаменте положено основание Святой Церкви. Не на том же ли повелении и слове Божии? Не то же ли слово Божие возгремело во святом Евангелии, что врата адова Церкви не одолеют? И разумей по сему, что на одном фундаменте как земля, так и Святая Церковь возымела основание, сиречь на повелении Божии, или на Слове его, Христе, иже есть Глава Церкви, и Себе предаде за ню. Слово Божие крепче небеси и земли, и вся стихии изменятся, Евангелие же и Церковь не разорится, якоже сам Христос во святом Евангелии сказал: «Небо и земля прейдет, словеса же Моя не прейдут». И понеже Господь явился на земли плотским Своим пришествием и беседовал к человеком, и пострадал от неразумных иудей, и кровь Свою Божественную пролил, и оставил нам в пример жития своего и наказания святое Евангелие, и завещал неизменным и пресвятым и Божественным словом Своим вечно приноситися в жертву до второго пришествия Его, якоже апостол Павел пишет: Елижды бо аще ясте хлеб сей и чашу сию пиете, смерть Господню возвещаете, дóндеже убо приидет. И паки: Глава же о глаголемых: такова имамы Первосвященника, Иже седе одесную престола величествия на небесех, святым служитель и скинии истинней, юже водрузи Господь, а не человек. Сей Господь¹, содержай всяческая, иже нарицается и есть Сын и сияние, и образ Отца, яко известитель Отеческой премудрости и силы, Царь царей и Господь господей, и Пастырь пастырей, единая истинная Глава тела Своего, сиречь Церкви, положивый душу Свою за люди Своя, ихже честною Своею кровию искупи, не восхоте достояние Своё оставити на земли не устроено, но, отходя на небеса и изъем два сребреника, даде гостинником. Се есть старый и новый Завет. Кому же даде? И кто гостинницы? Апостолы и по них преемницы их, пастыри и учители, архиепископы и епископы, иже служители суть величеству смотрения Его, имже и спребывати даже до скончания века обетование сотвори, и по Своему неложному обетованию благодатне избирает Себе людей достойных и поставляет, и освящает рукоположением чина духовного через патриархи, архиепископы и епископы. А яко епископы суть всем чинам и степеням, духовенству или священству надлежащим, первые и начальные, сего ради почтены суть титлами различными, иже описаны суть явственне в деяниях седми Вселенских Соборов. К сему же архиереями и пастырями наречены суть епископы, яко начальники над иереями, ихже рукополагают. А над всеми сими Глава и Пастырь Христос, иже сие провеща, глаголя: идеже еста два или три собрани во имя Мое, тамо есмь посреди их (Мф.18:20).

И тако самая истина и глас совести убеждает меня веровать, что Церковь Великороссийская как была во время прежних государей от лет равноапостольного князя Владимира до лет Государя Царя Алексия Михайловича, так и до сего времени содержит веру, во всём согласную с Восточной, да и исповедую по Символу быти ей до скончания века. Ибо, по слову святого Иоанна Златоустого, Церковь есть не стены и покров, но вера и житие. И никогдаже стареет, выше небес взыде; ни варвары, ни бесы никогдаже преодолеют ей. И сего ради вниду, по псалмопевцу, в дом Твой и поклонюся ко храму святому Твоему во страсе Твоем; и даждь мне, Господи Боже, во Святей Троице всегда славимый и поклоняемый, при Святой Церкви Сионстей и до конца пребыти и во благочестии живот свой христиански совершити. Сего ради разумей, возлюбленне, страдание Спасителя нашего и пролитие святой Его крови, уже ли всуе бысть и напрасно? О! Далече отложи сей разум.

Сие написах не ради тщеславия или ради похвалы людской: ибо я прошу Господа Бога, дабы никогда похвала человеческая в слухи мои не вошла, и благодарю Бога моего, что сего ниже когда желает сердце моё, но паче и отвращается, и желал бы под землёй скрыться, нежели человеческую похвалу слышать. Ибо не последнего ли безумия знак есть, на мало время желать хвалиму быть, а во веки отвержену быть от лица Божия? Но ниже того ради сие написах, дабы для других учителем быть (не довлеет бо времени и о своей многогрешной душе рыдать и плакать, кольми паче о иных пещися: писано бо есть о нынешнем последнем времени: Спасая спаси свою душу); но сие изъявих от жалости и болезни моего сердца к находящимся во оной вышепоказанной прелести, в которой я и сам обращался не малое время, и благодатью Христовой совершенно познал, яко она не что иное есть, как обман и удица бесовская.

Хотя бо находящиеся в ней и тщатся проходить Священное Писание, надеясь обрести сокровенный разум и внутрь лежащую благодать, аки пресветлую лучу, сияющую в чистых и достойных сердцах, однако при всём том не могут проникнуть силы Писания, понеже помрачися душевное их око, сиречь ум покровен тьмою прелести: и елико множае в Священном Писании упражняются, толико больше тьмой покрываются и в горшее приходят безумие. Аз сие благодатью Христовой известно вем; обаче не чтение Писания сим порицаю, но неправое оного разумение и толкование. А иже здравый имеют разум, тии да прибегают к Писанию². «Ибо от того времене, – якоже глаголет святой Златоуст в толковании на Евангелиста Матфея, глава 24, ст.16, – егда ереси церковь возмущати начаша, ни единого иного истинного прибежища, иже правость веры хотят познати, кроме Божественного писания, имети не могут. Прежде бо многи образы быша, к познанию истинныя Христовы церкви, и поганских синагог, сиречь соборищ. А ныне ни каковым иным образом познати не можем, кая есть истинная церковь, разве точию от писания. И сие чего для? Понеже вся вещи, иже суть свойственне и истинно Христовы, и еретицы имут в раздрании, подобныя имут церкви, подобныя епископы и иныя в духовном чину клирики, подобное крещение, подобныя святости и ины вещи вси, наипаче же Самого Христа. Хотяй же познати кто, кая бы бяше истинная Христова церковь, откуду познати ю имать в таковом подобенства смешении, разве точию от писаний, к сему же обычаев и поступков. Прежде бо Христова церковь познаваема бяше, егда сообщение всех или многих христиан бяше святое, иже у нечестивых не обреталося. А ныне таковыми же, яко еретицы и нечестивии, или и горшими быша христиане, зане у них большее обретается воздержание, аще и в разорвании, нежели у христиан. Кто же хощет познати, кая бяше Христова церковь, откуду познати ю имать? Не от святого ли писания? Ведая вся сия Господь, яко таковое будет в последние дни смятение, повелевает, яко иже суть христиане, хотящии вправду во христианстей вере утвердитися, ни к чесому же иному да прибегают, точию к писанию. Аще бо на ино что взирати будут, соблазнятся и погибнут, не разумеюще, кая бы была истинная Христова церковь». До зде словеса святого Златоуста, имиже образ нынешних времён правее и истее изобразив, яве о том ведати даёт, яко в них избраннии Божии по благодати Его святой большего утешения и подтверждения, паче сего, еже от Святого Писания, и прилежного в нём испытания имети не могут. Кая же польза от прочитания Божественного Писания? Не сие ли, яко да познаем и уведаем добре, яко всякому человеку подобно есть знати истинную, а не вымышленную Церковь, но единую небесного Жениха чистую и нескверную невесту? Ибо кто не познает её, како в ней и при ней в таковом велицем обуревании пребудет? А кто при ней не пребудет и в ней не обрящется, той и вечного оного и блаженного по временном сем житии живота наследити не может. Кто паки оного грядущего блаженства и уготованных избранным Божиим радостей и веселия сопричастен не будет, таковый кое паче сего горчайшее неблагополучие и кую большую паче сей тщету подымет? Аще бо, – глаголет Сын Божий, – приобрящет человек мир весь, а душу свою отщетит, кую пользу приимет? От таковой великой и неисповедимой тщеты, от всех мер совершенного неблагополучия чтобы ты, православный читатель, устерёгся, все свои о временном покое и сладостях советования на сторону отложив, о сем точию днём и нощью попечение имей, яко да в познанной и приятой при крещении правде живот свой богоугодно в православной соборной вере скончании мог, имея всегда в памяти апостольские словеса: Аще мы, или ангел с небесе благовестит вам паче, еже благовестихом вам, анафема да будет; и оную Духом Святым в Церкви устроенную песнь воспоминая себе: Ненавидящие Сиона посрамитеся от Господа, яко трава бо огнем будете изсохше.

Потщитеся убо, возлюбленнии, сыны и чада церковные быти и Единого Бога в Троице хвалити, да тако милость Божию и вечный живот получите, о Христе Иисусе Господе нашем, Емуже со Отцем купно и Святым Духом да будет от нас честь и слава, и благодарение, и поклонение ныне и присно и во веки веков, аминь.