Седмица 23-я по Пятидесятнице

Если Бог Триипостасно Единый не создан есть и безначален, был всегда и прежде всего видимого и невидимого, телесного и бестелесного, познаваемого нами и непознаваемого, и все получило бытие от Единосущной и Нераздельной Троицы, Единого Божества, то скажи мне: каким способом твари могут познать Творца, начавшие быть – всегда Сущего, созданные – Несозданного? Как они, от Него после получившие бытие, могут познать Его – Безначального? Как могут понять они, каков Он, и елик, и как есть? Нет, нет, никак не могут они понять ничего из этого, разве только насколько восхочет Сам Творец, Который как дает всякому человеку дыхание, и жизнь, и душу, и ум, и слово, так благоволит человеколюбиво даровать познание о Себе, да ведает Его, сколько подает (58,82).

Дерзко… утверждают, что Непостижимого для вышних сил могут изъяснить и объять своими слабыми умами те, которые пресмыкаются внизу и столь далеко отстоят от тех существ (32,515).

Те одни чистыми очами созерцают Божество, которые, отрешаясь от низких земных дел и помыслов, восходят с Ним на высокую гору уединения, которая свободна от шума всех земных помыслов и смятений, удалена от примеси всех пороков, возвышена чистою верою и превосходством добродетелей. (Господь) открывает славу лица Его и образ Его светлости тем, которые заслуживают видеть Его чистыми взорами души (50,353).

Бога, что Он по естеству и сущности, никто из людей никогда не находил и, конечно, не найдет. А если и найдет когда-нибудь, то пусть разыскивают и любомудрствуют о сем желающие. Найдет же, как я рассуждаю, когда (сие) богоподобное и божественное, то есть наш ум и наше слово, соединятся со сродным себе, когда образ взойдет к Первообразу, к Которому теперь стремится. И сие, как думаю, выражается в том весьма любомудром учении, по которому… познаем некогда, сколько сами познаны (1Кор. 13, 12). А что в нынешней жизни достигает до нас, есть тонкая струя и как бы малый отблеск Великого Света. Посему если кто познал Бога и засвидетельствовано, что он познал, то познание сие приписывается в том отношении, что сравнительно с другим, не столько просвещенным, оказался он причастником большего света. И такое превосходство признаю совершенным не как действительно совершенное, но как измеряемое силами ближнего (10,33).

Бог умосозерцаем для иных хотя не столько, однако же никто не изречет и ни от кого нельзя услышать, что Он такое, хотя иной и слишком был уверен, что знает сие. Ибо к каждой мысли о Боге всегда, как мгла, примешивается нечто мое и видимое. Каким же образом проникну эту мглу и вступлю в общение с Богом, чтобы, не трудясь уже более, обладать и быть уверенным, что обладаю тем, что давно желал приобрести? Самое пагубное дело – не чтить Бога и не знать, что Он – первая вина всяческих, от которой все произошло и пребывает соблюдаемое по неизреченному чину и закону; но представлять себя знающим, что такое Бог, есть повреждение ума: это то же, что, увидев в воде солнечную тень, думать, будто ты видишь самое солнце… Хотя один и премудрее несколько другого, поскольку привлек к себе более лучей света, потому что больше всматривался, однако же все мы ниже величия Божия, потому что Бога покрывает свет и зраков Его – тьма. Кто рассечет мрак, тот осиявается второю преградою Высшего Света. Но проникнуть двойной покров весьма нелегко. Того, Кто все наполняет и Сам выше всего, Кто умудряет ум, увлекая меня на новую высоту тем самым, что непрестанно от меня ускользает, – Сего Бога особенно содержи в уме и чествуй, доказывая любовь свою ревностью к заповедям. Но не везде и не всегда должно изыскивать, что Он такое, и не перед всяким удобно изрекать о сем слово. Иное скажи о Боге, впрочем, со страхом, а иное пусть остается внутри и, безмолвно чтимое, чествуется втайне одним умом; а для иного отверзай только слух, если преподается слово, ибо лучше подвергать опасности слух, нежели язык. О прочем же будем молить, чтобы узнать сие ясно, отрешившись от дебелости плоти, а теперь, сколько можно, будем очищать себя и обновляться светлою жизнью. Так приемлешь в себя умосозерцаемого Бога, ибо несомненно то, что Бог Сам приходит к чистому, потому что обителью Чистого бывает только чистый. Умозаключения же мало ведут к ведению Бога, ибо всякому понятию есть другое – противоположное, а мое учение не терпит на все удобопреклоненной веры (12,151).

Серафимы не смели даже смотреть на снисхождение Божие: как же человек дерзнул сказать или, лучше, как человек дерзнул подумать, что он может точно и ясно познать то чистое Естество, Которое недоступно созерцанию даже Херувимов? Трепещи небо, ужасайся земля! (37,392).

Сколько вмещаем, столько и постигаем о Боге; сколько можем, столько приемлем от Него (22,253).

Хочешь воспринять луч, просвещающий твои очи? Соделай их чистыми, здравыми и зоркими. (Бог) показал тебе свет Истины, но если ты, убегая света, устремишься к тьме, – какое тогда обретешь ты оправдание, какое прощение? (42,18).

И ныне много таких, которые носят имя верующих, но непостоянны и легко всем увлекаются, потому и ныне Христос не вверяет Себя им… (39,155).

Как никто не может пользоваться светом солнечным, не открывая глаз, так никто не может участвовать в просвещении, не отверзая вполне очей души и не изнурив их во всех отношениях, то есть очищая душу от всякой страсти (39,49).

Явно, что если имеет кто сколько-нибудь разума, то, не усматривая в себе того же, что в Боге, не осмелится произнести к Нему слова сего и сказать «Отче». Ибо неестественно Благому по сущности стать Отцом лукавого поступка и Святому – Отцом оскверненного по жизни, а также Неизменяемому – Отцом превратного, Отцу жизни – Отцом умерщвленного грехом. Чистому и беспримесному – Отцом опозоривших себя страстями бесчестия; Благодетелю – Отцом любостяжания; вообще Тому, Кто представляем во всяком добре – Отцом пребывающих в каком-либо зле. Если кто, видя себя имеющим еще нужду в очищении и порочную совесть свою признавая исполненною скверн и других отметок, прежде нежели очистится от таких и столь многих худых свойств включит себя в родство с Богом и неправедный Праведному, нечистый Чистому скажет Отче́, то речение сие прямо будет оскорблением и злословием, если только именует он Бога Отцом собственной своей порочности. Ибо слово «отец» означает причину от него происшедшего. Посему, если порочный совестью называет Бога Отцом своим, то не иначе что сам выскажет, что Бог есть начало и виновник его худых свойств (14,405).

Когда Господь учит нас называть Себя Отцом, не иначе, что кажется мне, как узаконяет возвышенный и выспренний образ жизни, потому что Истина учит нас не лгать, не говорить о себе, чего в нас нет, не именовать себя тем, чем мы не были, но, называя Отцом своим Нетленного, Праведного и Благого, надо родство сие оправдывать жизнью. Поэтому, видишь ли, сколько потребно нам приготовления, какая нужна жизнь, сколько и какой требуется тщательности, чтобы, с возвышением нашей совести, достигнуть такой меры дерзновения и осмелиться сказать Богу «Отче»? Ибо, если в виду у тебя деньги, если озабочен ты житейскою прелестью, если домогаешься людской славы, если служишь больше страстным пожеланиям, и притом приемлешь в уста такую молитву, – что скажет Тот, Кто видит твою жизнь и слышит молитву? Такие, кажется мне, слышат слова, как бы Самим Богом изрекаемые к подобному человеку: «И ты, растленный по жизни, называешь своим отцом Отца нетления? Для чего ты нечистым своим голосом оскверняешь Чистое Имя? Для чего речение сие употребляешь лживо? Если ты – чадо Мое, то, без сомнения, и жизнь твоя должна носить черты Моих благ. Не признаю в тебе образа Моего естества, черты твои противоположны. Какое сродство у жизни и смерти? Какая близость у чистого по естеству с нечистым? Велико расстояние между благодетелями и любостя-жателями, непримиримо противление милостивого с неумолимым. Иной отец злых в тебе свойств, Мои порождения украшаются добрыми отеческими качествами, сын Милостивого – милостив, Чистого – чист, Нетленного – чужд растления и вообще Благого – благ, Правдивого – правдив. А вас не знаю, откуда вы!» Посему, пока не стали мы чистыми по жизни, опасно отваживаться на сию молитву и Бога именовать Отцом своим (14,407).

Если кто, как говорит Писание, будучи жестокосерд и ищай лжи, осмеливается произносить слова молитвы, то пусть такой знает, что призывает он отца не Небесного, а преисподнего, который сам есть лжец и делается отцом лжи и отцом греха (14,406).

Когда приступаем к Богу, будем сперва обращать внимание на жизнь свою, имеем ли в себе что-либо достойное Божественного родства, и потом уже осмеливаться на произнесение слова «Отче». Повелевший сказать «Отче» не дозволит говорить ложь. Посему кто жил достойно Божественного благородства, тот прекрасно возводит взор к Небесному Граду, Небесного Царя именуя Отцом и небесное блаженство – Отечеством. К чему же клонится цель сего совета? К тому, чтобы мудрствовать нам горняя; где Бог, там полагать основание своего жилища, там собирать сокровища, туда переселиться сердцем своим: идеже бо есть сокровище… ту и сердце (Мф. 6,21), непрестанно иметь в виду Отеческую лепоту и сообразно с оной украшать собственную душу (14,412).

Божество не причастно зависти и всякой скверны, и на тебя да не кладут пятна подобные страсти: ни зависть, ни кичливость, ни что-либо другое, оскверняющее богоподобную лепоту. Если сделаешься таковым, то смело гласом своим призывай Бога и Владыку Вселенной, именуй Отцом своим. Он воззрит на тебя Отеческими очами, облечет тебя в Божественную одежду… восставит тебя в Небесное Отечество о Христе Иисусе, Господе нашем. Ему же подобает слава и держава во веки веков. Аминь. (14,414).

Кто говорит в молитве: «Да святится имя Твое во мне», тот по силе произносимых им слов молится о следующем: «При содействии Твоей помощи да соделаюсь неукоризненным, справедливым, благочестивым, буду воздерживаться от всякого лукавого дела, говорить истину, прославляться ангельским житием». Сие и подобное сему содержит в себе это краткое прошение в молитве, взывающей к Богу: «Да святится имя Твое» (14,421).

Наша жизнь, утратив общение в добре, отпала и от Божией воли, посему научаемся мы в молитве в такой мере очищать нашу жизнь от худого, чтобы, как в небесном жительстве, и в нас беспрепятственно управляла Божия воля, так, чтобы можно было иному сказать: «Как в Престолах, Началах, Властях, Господствах и во всякой Премирной Силе совершается Твоя воля и никакой порок не препятствует действию добра, так и в нас да совершается доброе, чтобы по истреблении всякого порока в душах наших благоуспешно исполнялась во всем Твоя воля» (14,439).

Кроме нёба во рту, разность влагаемого в гортань ничем не различима, потому что естеством одинаково изменяется все в зловоние. Видишь ли конец поварского искусства? Видишь ли последствие поварских ухищрений? Проспи хлеба для жизненной потребности: в этом природа сделала тебя должником телу. А что сверх этого изобретено изнеженностью роскошных, то из числа привсеянных плевел (14,441).

Как тело нуждается в чувственной пище, так и душа требует… пищи духовной, дабы, укрепляясь ею, могла противиться восстаниям плоти и выдерживать постоянную брань (35,83).

Надобно чистою душою принимать в себя свыше сходящую пищу, которую не сеяние при помощи земледелия произрастило нам, но которая есть готовый, несеяный и несобранный Хлеб, сходящий свыше, обретаемый же на земле (14,305).

Возлюбивший прекрасное сам будет прекрасен, потому что Благость Пребывающего в нем в Себя претворяет принявшего ее. Посему-то всегда Сущий предлагает нам Себя в снедь, чтобы мы, прияв Его в себя, сделались тем же, что Он, ибо говорит: «Плоть Моя истинно есть брашно, и Кровь Моя истинно есть пиво» (Ин.6,55). Посему кто любит сию Плоть, тот не бывает другом своей собственной плоти; и кто с любовью расположен к сей Крови, тот соделался чистым от крови чувственной. Ибо Плоть Слова и Кровь, какая в этой Плоти, имеют в Себе не один какой-либо дар, но сладостны для вкушающих, желательны для вожделевающих, достолюбезны для любящих (15,341).

Все, кто одного с нами естества, всегда непременно участвуют в погрешностях естества, потому, припадая в молитве к Богу, просим оставить нам долги. Но не приемлется такой глас и не достигает Божественного слуха, если не вопиет вместе и наша совесть, что оказанною милостью делитися с другими – прекрасное дело. Ибо кто рассуждает, что человеколюбие прилично Богу… от того справедливость требует собственными своими делами подтвердить суждение о прекрасном деле, чтобы самому не услышать от Праведного Судии: «Врачу, исцелися сам». «Меня умоляешь о человеколюбии, которым не делишься ты с ближним; просишь об оставлении долгов, почему же сам мучаешь должника? Умоляешь, чтобы рукописание на тебя было изглажено, а сам тщательно хранишь договоры с занявшими у тебя в долг? Просишь об уменьшении числа долгов, а сам данное в долг приращаешь с лихвою? Твой должник в темнице, а ты в молитвенном доме? Твоя молитва не услышана, потому что заглушает ее голос страждущего. Если разрешишь телесный долг, разрешены будут тебе душевные узы. Если простишь, прощено будет и тебе; сам будешь своим судьею, сам себе предпишешь закон, расположением к лежащему у ног твоих произнося приговор о себе» (14,463)…

Когда Господь и Бог наш научал учеников Своих, как должно молиться, то словами: не введи нас во искушение внушал отмаливаться от искушений в области произволения устрояющихся, то есть от возбуждений похоти, колеблющих добрые расположения и намерения; а великий Иаков, братом Господа именуемый, научая подвизающихся за Истину не поражаться находящими искушениями, имел в виду искушения непроизвольные, говоря: «Всякую радость имейте, братия моя, егда во искушения впадаете различна» (Иак. 1,2)… Это ясно показывают следующие за тем и другим изречением слова, ибо там Господь присовокупляет: но избави нас от лукавого, а здесь великий Иаков наводит: ведяще яко искушение вашея веры соделовает терпение: терпение же дело совершенно да имать, яко да будете совершены и всецели, ни в чемже лишени (Иак. 1,3 4) (63,283).

Молитвою своею не наведи на себя негодование, но проси себе того, что достойно Бога. А прося, что достойно Бога, не отступай, пока не получишь (5,322).

В молитве должно просить не исполнения собственной своей воли, но предоставлять все Богу, домостроительствующему полезное (7,250).

И между делами совершай молитву, благодаря Того, Кто дал силу рук на дела и мудрость ума на приобретение знания (5,149).

Кто может усердно молиться, тот богаче всех, хотя бы он был беднее всех; напротив, кто не прибегает к молитве, тот, хотя бы сидел на царском престоле, слабее всех (32,569).

Где бы ты ни был, везде можешь поставить (молитвенный) жертвенник: покажи только добрую волю, и не помешает тебе ни место, ни время; и хотя ты и не преклонишь колен, не станешь бить себя в грудь и не прострешь рук к небу, а только покажешь горячую душу, ты этим исполнишь все нужное для молитвы (35,820).

Кто всегда готов к молитве, тот никогда не впадет в невоздержание и пьянство, никогда не испытает следствий объедения, но, сдерживая свои помыслы ожиданием молитвы, как бы уздою, будет в надлежащей мере употреблять все предлагаемое в пищу и тем доставит душе и телу великое благословение (35,798).

Перелагай все житейские дела твои частыми молитвами, как бы связями из бревен, и таким образом со всех сторон огради жизнь свою (35,819).

Господь не словом только научает учеников молитве, но и Сам часто совершает молитвы и целые ночи молится в пустыне (32,588).

Мы не знаем, как следует польза от молитвы, потому что не внимаем ей со всем усердием и не упражняемся в ней по законам Божиим (36,13).

Невозможно, чтобы просящие от Бога целомудрия, и справедливости, и кротости, и честности не получили согласно своей молитве (33,832).

Научимся неотступно и постоянно прилежать к молитве и днем и ночью, особенно ночью, когда никто не смущает, когда ум спокоен, когда великая тишина и нет никакого волнения в доме, никто не препятствует нам заняться молитвою и не отвлекает от нее, когда возбужденная душа может обстоятельно высказать все Врачу душ (35,322).

Молитва, совершаемая с усердием, есть свет для ума и души, свет неугасаемый (34,369).

Когда я вижу, что кто-либо не любит молиться и не имеет к ней (молитве) горячей ревностной любви, то мне уже ясно, что он не владеет в своей душе ничем благородным (33,833).

Молитва – основание всякого блага и способствует достижению спасения и Вечной Жизни (33,837).

Пред Господом молится тот, кто вполне сосредоточил свою душу и не имеет ничего общего с землею, но перенесся на самое Небо и изгнал из души всякий человеческий помысл (35,792).

Ревностно молящиеся не допускают себя до чего-либо недостойного молитвы, но, стыдясь Бога, с Которым только что беседовали, быстро отталкивают от себя всякое коварство лукавого (33,838).

Молитва – причина спасения, виновница бессмертия души, несокрушимая стена Церкви, непоколебимая охрана – страшна для демонов, для нас же, благочестивых, спасительна (33,843).

Христос дал нам образец молитвы, научая нас, что быть услышанными Богом зависит не от множества слов, а от бдительности души (35,793).

Чтобы быть услышанными Богом, зависит от следующих условий: во-первых, если мы достойны получать просимое; во-вторых, если мы молимся согласно с заповедями Божиими; в-третьих, если молимся непрестанно; в-четвертых, если не просим ничего житейского; в-пятых, если просим полезного; в-шестых, если исполняем должное и со своей стороны, по природе своей будучи смертными, а через общение с Богом восходя к бессмертной жизни (36,85).

Будем творить молитвы не с движением тела и не с воплем гласа, но с благим и искренним расположением; не с шумом и гамом, не для показа, способного отогнать ближнего, но со всею кротостью, сокрушенным сердцем и непритворными слезами (38,219).

Хотя бы мы были недостойны, однако ж неотступными молениями можем сделать себя достойными получить (просимое на пользу) (39,144).

Частая молитва истребляет мысленное пленение, а всякое нерадение об оной, хотя бы на малое время, есть матерь забвения (31,96).

Много беседуй с Богом, мало говори с людьми, памятуй всегда Бога, и ум твой соделается небом (24,147).

Пребывай в молитве: Господь любит постоянного молитвенника и являет ему щедроты Свои (25,284).

Одному безмолвствующему в пустыне, когда он прилежно молился, явились демоны и в продолжение двух недель играли им, как мячом, бросали его вверх и подхватывали его на рогожу, однако же никак не могли отвлечь ум его от пламенной молитвы (44,194).

В одно время вошел ученик к авве Виссариону в келлию и застал его стоящим на молитве. Руки его были простерты к небу, и он оставался в этом положении 14 дней. После того призвал он ученика и сказал: «Следуй за мной». Они шли по пустыне, почувствовав жажду, ученик сказал: «Авва, я хочу пить». Старец взял его милоть, отошел на вержение камня и, сотворив молитву, принес милоть, полную воды (74,51).

Сатана сам по себе не может ни в ком быть виновником греха; но пользуясь иногда естественно происходящими движениями, а иногда и запрещенными страстями, через них старается не бодрствующих над собою вводить в дела, свойственные страстям…. Бывает же сие с теми, которые по нерадению оставляют в себе невозделанными естественные семена добра (5,213).

Брань с теми, которые предали себя миру, враг презирает частью потому, что весьма многие из них произвольно стремятся к поражению, будучи уловляемы в грех различными удовольствиями и доставляя противнику нетрудную над собою победу; частью же потому, что, по-видимому и противящиеся несколько греху, разными развлечениями легко бывают уклонены от борьбы, обращая хребет и неослабно поражаемые, несут на себе позорные знаки одержанной над ними победы (5,344).

Никто да не осмеливается сопротивное ополчение обратить в бегство, не взяв в руки апостольское всеоружие Божие – облецитеся во вся оружия Божия (Еф. 6,11). И, конечно, всякому (должен быть) известен способ Божественного оного вооружения, которым апостол стоящего перед дружиною врагов делает неуязвимым сопротивным стрелам. Ибо, разделив добродетели на виды, каждый вид добродетели апостол соделал особенным оружием, пригодным для нас в каждом обстоятельстве. С верою соплетши и соткав справедливость, вооружаемому уготовляет броню, прекрасно и безопасно ограждая воина тою и другою. А если вера и справедливость отделена одна от другой, то броня не может соделаться безопасной для того, кому вручается, и вера без дел правды недостаточна ко спасению, а также справедливость жизни для спасения небезопасна сама по себе, не сопряженная с верою (15,350).

По Божию смотрению лукавый не тотчас послан в наследованную им геенну, но оставлен для искушения и испытания человека… чтобы нехотя святых через терпение соделывать более праведными и быть для них виновником большей славы (30,383).

Диавол, как раб и тварь Владыки, не сколько ему угодно искушает и не в какой мере сам хочет наводит скорби, но сколько попущением Своим дозволяет ему Владычне мановение (30,386).

Испытавшие борьбу по внутреннему человеку не могут сомневаться, что враги непрестанно наветуют нам. Но они так противоборствуют нашим успехам, что только подстрекают, а не принуждают ко злу. Впрочем, никакой человек не мог бы совершенно избежать греха, какой бы они ни хотели впечатлеть в наших сердцах, если бы им дана была власть насильно внушать и понуждать. Посему как им дана власть подстрекать, так и нам дана сила отвергать или свобода соглашаться. Если же мы боимся их могущества и нападения, то должны просить покровительства и помощи Божией против них, о чем говорит апостол: «Тот, Кто в вас, больше того, кто в мире» (1Ин. 4,4). Помощь Божия гораздо с большею силою поборает по нас, нежели сколько воюет против нас множество врагов. Ибо Бог есть не только внушитель добрых мыслей, но и покровитель и споспешник, так что иногда невольно, без ведома нашего, привлекает нас ко спасению. Итак, верно, что никто не может быть обольщен диаволом, если кто не захочет дать ему согласия своей воли… Итак… очевидно, что всякий согрешает оттого, что при нападении худых помыслов не отвергает их тотчас противоречием, ибо сказано: противьтесь диаволу и убежит от вас (Иак. 4,7) (50,287)…

. Мы должны знать, что не все демоны возбуждают все страсти в людях, но ко всякому пороку подстрекают известные духи, именно: иные подстрекают услаждаться нечистотою и сквернотою похоти, иные располагают к богохульству, иные – к гневу и ярости, иные располагают к печали, иные внушают утешаться тщеславием и гордостью, и всякий всевает в сердца человеческие ту страсть, какою сам преимущественно недугует; но не все вместе внушают свои пороки, а попеременно, смотря по тому, как будет благоприятствовать время, или место, или приемлемость человека (50,291)…

Мы должны знать, что не все (демоны) имеют одинаковую свирепость и желание, даже не одинаковую силу и злость, именно: начинающим и слабым попускаются для борьбы только более слабые духи, а по побеждении этих злых духов всегда постепенно следует более сильная брань против подвижника Христова. А с приобретением сил и успехов для человека увеличивается и трудность борьбы. Ибо никак никто из святых не в состоянии был бы выдержать злость таких врагов, не мог бы противиться их наветам, даже не мог бы снести их жестокости и свирепости, если бы всемилостивый заступник и подвигоположник Христос, присутствующий при нашей борьбе, не уравнивал силы борющихся, не отражал и не обуздывал сильные нападения их и при искушениях не подавал облегчения, чтобы мы могли перенести (50,293).

Ничто так обыкновенно не ограждает нас от нападения, как молитва и усердное прошение (32,531).

В одну ночь святой Симон Мироточивый Афонский молился, вдруг является пред ним демон в виде страшного дракона. Разинув пасть, он хотел проглотить подвижника, но не мог сделать этого, ибо Господь охранял Своего раба; тогда ударом хвоста дракон поверг святого на землю с такой силой, что подвижник едва собрался с силами и воспел псалом. Но чудище не переставало бить его хвостом, желая выгнать святого с того места, где он совершал свои подвиги. Твердость подвижника и заступничество Господа разрушили планы человекоубийцы (79,292).

Когда сердце со жгучею некою болью принимает бесовские стреляния, так что боримому думается, будто он носит самые стрелы, – это знак, что душа стала ретиво ненавидеть страсти. И это есть начало очищения ее. Ибо если она не потерпит великих болей от бесстыдства греха, то не возможет потом богато порадоваться и о благотворности правды. После сего желающий очистить сердце свое да разогревает его непрестанно памятью о Господе Иисусе, имея это одно предметом богомыслия и непрестанным духовным деланием. Ибо желающим сбросить с себя гнилость свою не так следует вести себя, чтоб иногда молиться, а иногда нет, но всегда должно упражняться в молитве с блюдением ума, хотя бы жил далеко от молитвенных домов. Ибо как взявшийся очистить золото, если хоть на краткое время оставит горнило без огня, делает, что очищаемая руда опять ожестевает, так и тот, кто иногда памятует о Боге, а иногда нет, что, кажется, приобретает молитвою, то теряет пресечением ее. Но мужу, любителю добродетели, свойственно всегдашней памятью о Боге истреблять земляность сердца, чтоб таким образом при постепенном испарении худа, под действием огня благого памятования, душа с полною славою совершенно востекла к естественной своей светозарности (63,71).

Если же кто вознерадит, хотя мало предавшись… рассеянности, то опять приходит грех, и облекается в душу, и начинает угнетать человека (61,242).

Нерадение низвергает и с самого Неба (33,311).

Если же жившие до закона от… нерадения мало-помалу погрязли в самой глубине зла, то помысли, что потерпим мы, призванные к большим подвигам, если со всею тщательностью не будем обращать внимания и не угасим искры зла прежде, нежели воспламенится целый костер (40,633).

Подобно тому как ходящим по натянутому канату нельзя допускать ни малейшей небрежности, потому что малый промах производит великое бедствие: промахнувшийся тотчас обрушивается и погибает; так точно и для нас не дозволено нерадение (43,849).

Итак, те, которые осквернили души свои беззаконными делами, греховными и страстными движениями сердца и которые напечатлели в себе образы и подобия бессловесных похотей, да понудятся многими слезами очистить себя и убелить одеяло души своей, потому что другим способом невозможно никому увидеть свет или Бога, по слову Господа нашего. Посему… подвигнемся на труд содержать сердце свое чистым посредством хранения совести и всегдашнего исповедания сокровенных помыслов сердца. Если будем исповедовать их часто, а лучше, если каждый день, с сокрушением и болезнованием сердечным припоминая все и осуждая себя за все: делом ли сделали что худое, или умом помыслили недоброе, или словом сказали нехорошее; через это стяжаем покаянное и сокрушенное сердце; покаянное же такое сердце извлечет слезы из глубины души, а слезы очистят душу и изгладят все ее прегрешения (57,197).

Кто сластям и делам телесным в сытость поработал, в сытость пусть пользуется и трудами подвижническими в постах, злостраданиях, чтобы сытость отбить сытостью, сласть – горечью, покой – трудами телесными и обрести сытость веселия и радования в уповании. Сим образом ты и насладишься благоуханием целомудрия и чистоты и вкусишь неизреченной сладости бессмертных плодов духовных (65,114).

Нужно иметь не только начало славное, но еще более славный конец… те, которые вначале всецело и гордо выступили на поприще, а потом упали духом и ослабели, они и лишились награды, и не призваны Владыкой (43,201).

Не до того только времени трудиться должно, пока увидишь плод, но надобно подвизаться до самого исхода (52,168).

Кто хочет отбыть или уклониться от подвигов, тот бывает добычею волков (52,200).

Внемли себе, как добрый боец, имей неразвлеченный взор души; те места, в которые удар смертелен, защищай, закрывай руками, не своди глаз с сопротивника (3,36).

Воспротивимся диаволу и сотворим с ним брань, восприяв на себя сильные оружия нашего возрождения, то есть прежде всего самою правую веру, упование будущих благ и нелицемерную любовь. Сими тремя духовными орудиями низложим три лукавых ухищрения врага, то есть забвение, неведение и леность. Ибо это три лукавых и тонких его вымысла: сими тремя силами ввергает он в пагубу род человеческий, особенно тех, которые внимают лукавым его советам. Сии три козни его зловреднее всех его вымыслов, потому что весьма тонки и неприметно вкладываются в нас, и мы не думаем, что делаем худо, предаваясь сим порокам (24,280).

В борьбе с лукавым никогда нельзя ни сложить оружия, ни предаться сну – для того, кто желает остаться нераненым, необходимо избрать одно из двух: или, сняв оружие, пасть и погибнуть, или всегда вооруженным стоять и бодрствовать; этот враг всегда стоит со своим ополчением, наблюдая за нашей беспечностью, и гораздо более заботится о нашей гибели, нежели мы о своем спасении. Особенно трудной борьбу с ним делает для непостоянно бодрствующих то, что он невидим нами и нападает внезапно (32,483).

Как путнику во время жары дорога чаша холодной воды, так слово Божие орошает душу (подвижника) (22,137).

Как идущий со светильником светит тем, которые вместе с ним, так светит и добродетель, которая всегда носит с собою славу (33,117).

Глас добродетели громче гласа трубы, и жизнь чистая светлее самого солнца. Если мы будем иметь все добродетели, если будем кроткими, смиренными, милостивыми, чистыми, миротворцами, не будем отвечать на оскорбления, а напротив, принимать их даже с радостью, то мы всех, взирающих на нас, привлечем этим не менее, чем чудесами (38,162).

Если ты особенно желаешь того, чтобы люди видели твои добродетели, то скрой их ныне, чтобы все с большею честью увидели их тогда, когда Бог сделает их явными, откроет и возвестит пред всеми (38,218).

Добродетель имеет и главу, и члены, благолепнейшие всякого стройного и красивого тела. Что такое, спросишь, голова добродетели? Смиренномудрие. Она не имеет ни волос, ни кудрей, но так прекрасна, что привлекает Самого Бога. Глава эта вместо волос и косы приносит жертвы… благоприятные Богу: она золотой жертвенник и духовный алтарь. Она – матерь премудрости; кто ее имеет, тот и все прочее иметь будет… Если хочешь видеть и глаза добродетели, то посмотри: они тщательно очерчены скромностью и целомудрием. Оттого-то они так прекрасны и проницательны, что видят Самого Господа. Уста же добродетели суть премудрость, разум и знание духовных песнопений. Сердце ее есть глубокое ведение Писаний, соблюдение истинных догматов, человеколюбие и добродушие. И как без сердца невозможно жить, так без исчисленного теперь невозможно спастись. Отсюда рождается все доброе. У добродетели есть также свои руки и ноги – явление добрых дел. Есть у нее и душа – благочестие. Есть у нее золотая и тверже адаманта грудь – мужество. Легче все одолеть, чем сокрушить эту грудь. Наконец, дух, пребывающий в мозгу и сердце, – любовь (38,492).

Поскольку награда добродетели – стать богом, озариться честнейшим светом, созерцаемым в Троичной Единице, от Которой имеем теперь едва несколько лучей, то к сему шествуй, в сем преуспевай, окрыляйся мыслию, емлися за Вечную Жизнь (1Тим. 6,12). Ни на чем не останавливай своих надежд, пока не достигнешь вожделенной и блаженной вершины (6,235).

О добродетели же дознаем мы от апостола, что у нее один предел совершенства – не иметь самого предела (14,225).

Одно только утвердившееся в нас рачение о добродетели есть нечто постоянное. Ибо кто преуспел в чем-либо высоком, например в целомудрии, или в скромности, или в благочестии, или в другом каком из возвышенных евангельских учений, тот при каждом преуспеянии имеет не мимолетное и не неустойчивое, но непоколебимое, во все продолжение жизни пребывающее и продолжающееся веселие (15,414).

Кто возжелал добродетели, тот добро делает своим приобретением, в себе видя то, чего возжелал. Посему блажен взалкавший целомудрия, ибо исполнится чистоты. А насыщение ею не производит ее отвращение, но усиление желания, и насыщение и желание взаимно возрастают в равной одно с другим степени. Ибо за вожделением добродетели следует приобретение вожделеваемого, и приобретенное благо приносит в душу непрекращающееся веселие. Таково свойство сего блага, что не в настоящем только, но на все части времени доставляет действительное веселие, потому что преуспевшего увеселяет и воспоминание о жизни, проведенной правильно, и сама жизнь в настоящем, когда проводится добродетельно, и ожидает воздаяния, которое не в ином чем полагаю, как в той же опять добродетели, так как она есть дело преуспевающего и делается наградою преуспеяния (15,415).

В подлинном смысле блажен тот благоразумный и самый добросовестный купец, кто ищет добродетели, ходит за нею и рачительно разведывает, что такое добродетель, чтобы чрез нее приблизиться к Богу и мысленно сопребывать с Ним: ибо вот в собственном смысле благоразумие, мужество, мудрость, неложное знание, неотъемлемое богатство – деятельною добродетелью возноситься к созерцанию Сотворшаго (24,394).

Ничего не почитай по достоинству равным добродетели, потому что она – образ Божий, как Сам Бог, непреложна (45,240).

Богатство добродетели так велико, настолько приятнее, настолько вожделеннее, что обладающие им никогда не захотят взять вместо него и всю землю (32,65).

Добродетель… есть достояние божественное, богоугодное, блаженное, бессмертное, непрепобеждаемое забвением, ибо славна у людей и приснопамятна у Бога… (49,137).

Никто не сподобится небесного торжества, не отличаясь признаками добродетели (49,316).

… Демоны, раз овладев душою, обращаются с нею так гнусно и оскорбительно, как свойственно лукавым демонам, сильно и страстно желающим нашего позора и погибели. Сняв с нее все одежды добродетели, одев ее в рубища порочных страстей, грязные, изорванные и зловонные, которые позорят ее более, чем нагота… и наполнив ее еще всякою, свойственною им нечистотою, непрестанно хвастаются наносимыми ими поруганиями. И не знают никакой сытости в этом гнусном и непотребном обращении с нею, но как пьяницы, когда уже сильно напьются, тогда еще более разгорячаются… так и они тогда особенно неистовствуют и сильнее, и свирепее нападают на душу, когда наиболее повредят ей, поражая и уязвляя ее со всех сторон и вливая в нее свой яд, и отстанут не прежде, как когда приведут ее в одинаковое с собою состояние или увидят, что она уже отрешилась от тела. Кто так жесток и суров, кто так слабоумен и бесчеловечен, что не захочет душу, терпящую столько позора и вреда, освободить по мере сил от этого окаянного неистовства и насилия, но оставит ее страдания без внимания? (32,55).

Если же кто скажет, почему Бог не уничтожил древнего искусителя, то (ответим, что) и здесь Он поступил так, заботясь о нас… Если бы лукавый овладел нами насильно, то этот вопрос имел бы некоторую основательность, но так как он не имеет такой силы, а только старается склонить нас (между тем как мы можем и не склоняться), то для чего устранять повод к заслугам и отвергать средство к достижению венцов? Бог для того оставил диавола, чтобы те, которые уже побеждены были им, низложили его самого, а это для диавола тяжелее всякого наказания. Но кто-нибудь скажет: «Не все могут преодолевать его». Что же из этого? Гораздо справедливее, чтобы доблестные имели повод к обнаруживанию своей доброй воли, а недоблестные наказывались за собственное нерадение, нежели чтобы первые терпели вред из-за вторых. Теперь порочный если и терпит вред, то потому, что его побеждает не враг, а его собственное нерадение, как это доказывается тем, что многие побеждали диавола (32,174).

Если злые демоны без Божия повеления не осмелились… напасть на свиней, то тем более и на твою драгоценную душу (22,210).

Демонское обладание составляет узы тяжкие и мучительные, узы крепчайшие всякого железа (32,530).

Если же кто не чувствует боли от ран, наносимых диаволом, тот нечувственностью своею навлекает на себя еще большее бедствие, потому что кто не пострадал от первой раны, тот скоро получает и вторую, а после второй и третью. Нечистый, видя душу человека беспечною и пренебрегающею прежними ранами, не перестает поражать его до последнего издыхания. Если хочешь узнать и способы его нападения, то увидишь, что они весьма сильны и разнообразны. Никто не знает столько видов обмана, сколько этот нечистый, чем он и приобретает большую силу, и никто не может иметь непримиримой вражды к самым злейшим врагам своим, какую имеет этот лукавый демон к человеческому роду. Если еще посмотреть на ревность, с какою он ведет борьбу, то в этом отношении смешно и сравнивать его с людьми… Пусть кто-нибудь изберет самых лютых зверей и свирепых и противопоставит его неистовству, тот найдет, что они весьма кротки и тихи в сравнении с ним, – такою он дышит яростью против наших душ (32,482).

Христос мог бы прогнать диавола и далеко, но позволил ему рыкать около стада, чтобы заставить тебя быть бодрым и заботливым и постоянно прибегать к Матери Церкви; чтобы находящиеся в стаде, слыша его голос, больше соединялись между собою (32,669).

Таковы козни диавола: когда он найдет послушных себе, то, обольстив их кратковременными удовольствиями, низвергнув в самую глубину зла и покрыв стыдом и бесчестием, оставляет их в этом низком положении на жалкий позор (35,156).

Победить диавола мы не иначе можем, как если добродетельною жизнью приобретем себе действие свыше (35,649).

Успех брани с диаволом и властями тьмы зависит не от естества тел, а от произволения души (38,87).

Великое благо и… сильное оружие против диавола – пост (38,137).

Для диавола и для помыслов, от него влагаемых, ничего так не страшно, как мысль, занятая божественными предметами, душа, постоянно прилежащая к этому источнику (39,23).

Не удивляйся тому, что так много сказано о силе врагов. Знание об этом должно производить не страх и робость, но может предохранить от беспечности (42,197).

Мы имеем непобедимого союзника – благодать Духа, потому что мы научены такому искусству, что можем ратоборствовать с демонами (42,198).

Праведный муж пресвитер Апеллий был по ремеслу кузнец и изготовлял в кузне то, что нужно было для монастыря. Однажды ночью он занят был работой. Диавол, приняв вид красавицы, пришел к нему как бы с заказом. Апеллий схватил голой рукой из горна раскаленное железо и бросил ей в лицо. Страшно и пронзительно вскрикнув, так что вся братия сбежалась к кузнецу, она исчезла. С тех пор святой Апеллий стал брать раскаленное железо голыми руками без всякого вреда для себя (72,74).